Боль

Боль сопровождала ее всегда. В любой момент жизни это невыносимое, тягостное и выжигающее нутро чувство было для нее верным напарником, который ни на секунду не покидал ее.

Девушка забыла, как это - жить полноценной, счастливой, лишенной забот и лишений жизнью. И плевать, что она никогда так не жила: глубоко в ее подсознании какое-то время теплились мечты о светлом, ярком будущем, маленьком уютном домике, теплом коте на коленях возле камина, любящем человеке, который укрывает ее мягким пледом и нежно целует в висок, прежде чем куда-то отлучиться.

Все эти мечты с каждым днем угасали. Если раньше они помогали справиться с трудностями, то сейчас от них остался лишь призрак, и даже попытка вспомнить, каково это - жить счастливо - была тщетной.

Боль. Она не прекращалась. Она была не только физической. Известно, что вера способна помочь человеку выдержать любую пытку. Но когда душа иссечена плетью отчаяния, когда сердце - не сердце, а один огромный, раздутый, пульсирующий и уродливый в бесчисленном количестве шрамов кусок истерзанной плоти, - даже доброе слово не принесет облегчения, а лишь усугубит ситуацию.

Ее надежды обратились даже не в пепел, а в ничто. Ее мысли превратились в вязкое нечто, которое невозможно было разделить на что-то вразумительное. Боль внутри и снаружи разрывала ее на куски, а разум угасал с каждым часом, каждой минутой и секундой, грозясь навсегда покинуть свою обитель где-то внутри. И когда это случится, не останется ни имени, ни личности - лишь пустая оболочка без страхов, желаний, без ожиданий, без мечты... Останется кукла из костей и мяса, которая покорно выполняет все, что от нее требуется.

Она знала, что этот момент все ближе. Она боялась, но ничего не могла с этим поделать.

Девушка давно перестала считать дни, которые она провела в этих четырех бетонных серых стенах. Каждый день был похож на предыдущий - слезы, проклятия, ненависть, гнев, боль, боль, боль, жгучая, пронзающая, всеобъемлющая боль. Боль была до тех пор, пока она не переставала хоть как-то реагировать на происходящее. Потом ее целитель - и ненавистнейший враг, не дающий покоя - возвращал ее тело в прежнее состояние, и все повторялось сначала.

Она пыталась найти хоть какой-то смысл в своей реальности, но смысл не то ускользал, не то его никогда и не было. Зачем она здесь? Что от нее хотят? Зачем с ней каждый день вытворяют все эти ужасные вещи? Ни одного ответа. Никто ни разу не проронил при ней ни слова, которое хоть как-то повлияло бы на понимание сути. Насмешки, издевки и бессмысленные вопросы стражей, истязающих ее изо дня в день - не более.

Она пыталась покончить с собой. Но каждый раз, когда хоть сколь-нибудь была близка к успеху, ее лечили и возвращали обратно, заковывали в цепи и оставляли в покое до следующего утра. А с первым лучом солнце замок на двери отвратительно лязгал, и пытки начинались снова. День изо дня. От месяца к месяцу. От года к году. Словно проклятый уроборос, вынужденный пожирать сам себя, этот день был зациклен - а может быть, ей так казалось. Это было уже неважно...

***

Гулкий и резкий удар металлической дубины по тяжелой двери заставил девушку вздрогнуть. Это происходило не в первый раз, но вряд ли к подобному можно когда-нибудь привыкнуть. Она открыла покрасневшие глаза, из которых уже давно перестали капать слезы, и читалось в них лишь равнодушие.

- Открывай, че встал! - раздался до боли в затылке знакомый голос, и дверь с отвратительным визгом начала свое движение. На пороге стоял высокий мужчина в кожаном доспехе, и если бы девушка не знала, кто это, приняла бы за рыцаря, пришедшего ее спасти. Беловолосый человек с острыми чертами лица улыбался своей привычной издевательской ухмылкой. Она уже никак не реагировала на его присутствие. И пусть терзала ее боль, когда в очередной раз с хрустом выворачивались суставы и ломались кости, когда с треском рвалась на ней холщовая замызганная рубаха, оголяя грязную, огрубевшую от ежедневных истязательств кожу, - она лишь кричала от боли, но плакать уже не могла. И глаза ее в этот момент не выражали ничего.

Новый день начался с легкого удара по бедру. Девушка попыталась отползти к стене, но на ногу упала ступня в тяжелом сапоге, и девушка тихо взвыла, прокусывая губу до крови. К боли нельзя было привыкнуть. К осознанию своего положения - да, но не к боли.
- Чем ты удивишь на этот раз? - раздался вопрос. Она ожидаемо не ответила и почувствовала, как дернулась ее голова от удара кулаком по скуле. Повалившись на холодный пол безжизненной куклой, она даже не стала пытаться сопротивляться.
- Что-то ты совсем раскисла, - усмехнулся страж, - Да и я скучаю по старым добрым... - С этими словами он медленно стянул перчатки с рук, сел на девушку сверху и схватил ее за челюсть, повернув к себе.
- Ты, сука, говорить будешь?!

Тишина. Удар. Болезненный стон. Привычный треск разрываемой одежды. Грубые руки, бесцеремонно хватающие ее за грудь. Ей плевать. Слишком часто и слишком долго это длится, чтобы реагировать хоть как-нибудь. Это продолжится в любом случае. Сегодня. Завтра. Через год. Однажды ее сочтут слишком старой и перейдут к сплошным избиениям, пока это не надоест, и тогда... Тогда она, наконец, обретет настоящую свободу.

Готовая к уже обыденному акту, она не сразу заметила, что человек, сидящий на ней, замер. Переведя взгляд со стены на мужчину, она долго смотрела, как с острия клинка, торчащего аккурат из груди мучителя, медленно стекают первые капли крови. Как они спускаются по кровостоку, замирают, а затем с еле слышимым звуком плескаются на нее худой, с выпирающими ребрами, живот, как капли красного вина.

Момент осознания похож на попытку завести древний автомобиль после векового застоя. Слышно, как в голове скрипят несмазанные шестерни. Взгляд, наконец, становится самую малость осмысленным, и девушка приподнимается на локти. В этот момент тело насильника-истязателя медленно, как в замедленной съемке, валится куда-то набок и безжизненно плюхается на каменный пол. В ее сторону смотрит длинный окровавленный меч. Меч в руках безмолвного, закованного в броню человека, который за все эти месяцы и годы не изрек ни слова, неся молчаливую службу возле этой двери. Она не видит его глаз, не понимает его намерений. Он для нее - сплошная неизвестность. А неизвестность пугает. Тот, убитый - его она знала хорошо. Знала, как он ведет себя, что делает и что будет делать. Но этот... Этот заставил ее сжаться в маленький, дрожащий клубок и забиться в самый темный угол.

Мужчина не шевелился довольно долго. Затем опустил меч, перевел взгляд со стража на девушку. Она не смотрела на него – только перед собой. В голове зародилась мысль: «Очередная пытка. Они задумали новый способ». Способ унизить, подавить, сломать, порвать на куски, затем возродить, как феникса, и продолжать это вечность.
Она подняла непонимающий, пугливый взгляд на своего надзирателя, дрожа, как загнанная в ловушку мышка.
– Уходи, – прозвучал глухой и надорванный голос. – Уходи, пока есть время.
Тяжелый меч опустился, царапнув острием пол, и человек в доспехе сделал шаг в сторону, освобождая проход.
- Уходи, - Голос человека, который только что, в этот самый момент, уничтожил свое будущее ради той, за страданиями которой наблюдал все это время. – Уходи. У тебя мало времени.
Девушка пыталась вглядеться в глаза человека под массивным забралом, пыталась уличить в его словах обман, издевку, насмешку. То, что она видела, не вписывалось в построенные для нее рамки этой темницы, и разум упорно и безапеляционно отвергал любой благоприятный исход.
А мужчина, не говоря ни слова, не шевелясь, взирал на нее с высоты. Он казался статуей, высеченной в камне, но дрожь в руках скрывал с большим трудом. Равно как и дрожь в голосе.
С другого конца коридора послышался гулкий топот, и вдали показались двое стражников. Они неспеша приблизились к открытой камере, и девушка, заметив их, забилась в самый дальний угол, поджав колени.
Сказать или сделать что-либо воины не успели - рухнули, орошая полы темницы алой кровью, и два последних проникающих удара оборвали жизни мучителей.
Мужчина извлек окровавленный клинок из груди стражника и посмотрел на пленницу.

– Прочь. Я не смогу защищать тебя вечно.

Ему конец. Против всего гарнизона он не выстоит, как бы хорошо ни был подготовлен. Но он был готов. Слишком долго он смотрел безучастливо на чужие страдания. Слишком глубоко зарылись демоны в зачерствевшее сердце надзирателя. И все, что он мог сделать сейчас – это попытаться искупить вину. Дать ей шанс. Шанс на жизнь без боли. Нет, душевная боль останется с ней надолго, если не навсегда, но ежедневные пытки и истязания останутся в прошлом. Если он сможет сдержать остальных до того, как она покинет эту крепость, проклятую всеми богами. Крепость, превратившуюся в ад.

- Уходи! – уже громче произнес он, когда издалека снова послышался топот. Путь был только один – в другую сторону от той, куда посмотрел доспешник, держа оружие наготове. Не до конца осознавая все происходящее, девушка с большим трудом поднялась на негнущихся ногах и неуверенно прохромала на выход. Человек не шевелился, лишь его меч медленно покачивался в руке.

К черту вопросы. Не время. Не место. Сказали бежать… Значит, надо бежать.

И она побежала. Шипя от боли в бедре, сорвав с себя остатки холщовой рубахи, она бежала, ориентируясь лишь на свет факелов. Длинный, извилистый коридор, казалось, был бесконечным, но в какой-то момент мир обратился тьмой.

«Конец», - ввинтилась в голову последняя мысль, а потом наступило умиротворение.



На берегу озера было прохладно. Укутываясь в пахнущий чем-то незнакомым плед, девушка смотрела на раскинувшуюся перед ней гладь озера. Перед ней на песке стояла ржавая кружка с темным, согревающим напитком. Человек, что принес ее сюда, не был похож ни на кого из тех, кого она видела в своей темнице. Старый, седой, укутанный в рваный серый плащ, он стоял неподалеку, не говоря ни слова. А она не хотела говорить. Лишь монотонно качала головой в такт далекой птичьей трели. В ее тысячи раз переломанных пальцах покоился гладкий овальный камень. В какой-то момент он пронесся по глади воды в несколько прыжков и ушел на глубину, оставив за собой лишь расходящиеся волны на поверхности. Девушка глубоко вздохнула, и перед ее глазами возник силуэт мужчины в доспехе, который остался где-то позади. Остался вместе с мертвыми телами мучителей, серой клеткой-камерой и тусклым светом факелов.

Она по-прежнему не верила, что пришел конец ее привычной, мучительной и ненавистной жизни. Но не верить в нее, находясь здесь, было чуточку спокойнее. И уже за это она испытывала к тому человеку самую маленькую, но все-таки благодарность.