Один день из детства

 
                Один день из детства.
               
          Я сижу и пишу  воспоминания о своем детстве.  Кто это будет читать, кому это интересно, неважно. Это интересно мне, моим деткам, моей внучке. Иногда она просит меня: расскажи о своем детстве.  И я рассказываю.

         Наша улица в деревне  была веселая и дружная. Все семьи знали друг друга. В этих домах на нашей улице жили мы, наши родители, и в незапамятные времена наши дедушки и бабушки. Вечером после всех дневных забот мы собирались у дворов на лавочках и делились новостями. Это не в городе на этаже, где своего соседа по площадке не знаешь годами. Мы знали о наших семьях  все.  И все  нам было интересно. Все, как родня, одна большая семья.
        Справились с днем.  Можно и отдохнуть.  Соберутся у двора  на лавочке. Так хорошо летом. Вечереет. Солнце садится за ближние деревья, за дальние луга, за синие  холмы.

       Сумерки. Пахнет цветущая липа. Пахнет сено в сметанном стожке и  -  тишина. И где-то далеко слышится песня: «Эх, дороги, пыль да туман…». Хорошая песня. Хоть сколько времени прошло после тех памятных событий, а так она трогает душу. Столько людей затронула  война. Столько жизней унесла. В каждом доме потери. Да какие!

      Давно уже мирное время.  И дороги другие. Мирные и спокойные.  Сегодня вспоминаются дороги, пройденные за день. Всей улицей ребята сегодня ходили в лес за ягодой. Далеко, но надо. Мы же добытчики! А какие вареники с черникой будут на ужин!
       Пыль от стада, возвращающегося с пастбища. И туман, как река между гор плывет. Обо всем думается, что случилось этим днем. Летом дни такие длинные, как целая жизнь.  Хорошо на душе.
     Вот они, - твои родители, соседи. А вот другая песня: «Огней так много золотых на улицах Саратова». И начинается, кто лучше, проникновеннее.

                *****

      А то, бывало, кто-то кинет клич – варим уху! Это у нас мигом. Кто же рыбы успел наловить? И несут – кто курицу, кто кусочек свинины. И все в общий котел. Самые  бывалые на выгоне у колодца разводят костер. Чугун литров на 10 – 15 ставят в треногу, дровишки потрескивают. Дровишки – это дело ребятишек. Каждый домой в поленницу слетал – вот тебе и дровишки.

      И уже кипит-бурлит уха из петуха. Запах от костра и варева – по всей улице. Дети суетятся. Как мы все любили уху из общего котла! Да в такой компании. Кто-то уже за сальцем домой сгонял. И все поперли. Кусочек сальца на спичку – тут же найденную  и заострненную  палочку, а в другой руке – кусень хлеба толщиной в два пальца.

     Жир с сала капает в костер, шкварчит.  А ты его – эти капли, подхватываешь на хлеб, на хлеб. А хлеб сольцей  подсолить. И ухи уже не надо. Вкусно, слюнки текут. У кого-то сало уже в костре, шум, гам. Все толкаются, хохочут, сало из костра вылавливают. Подул на него – и на хлеб, черный от золы. А все-равно  вкуснятина.  А главное – весело. Все вместе – дети, взрослые. В такой компании  не заскучаешь.

      А мужчины, папки наши:  -  по чекушке?  -  по чекушке! Несите, хозяйки! Никогда не напивались. А так, для связки слов. Да чтоб песня лучше звучала. И начинается поедание ухи. Волшебной, не  сравнимой, ни с какими домашними разносолами, выгонной ухи! Наваристая (закинули в котел, что у кого было), с разомлевшей картошечкой! Сдобренная укропчиком и зеленым лучком, запахом  костра. Вот такие приправы, лучше которых и не придумаешь!
      А главное  -  общение. И песня. Вот когда совсем уже стемнеет, - только отсвет от  костра и звезды, наступает  момент  поедания ухи. Каждый наливает себе сам, от души, кто же сам себя обидит?

      Волшебный  момент. Все захмелевшие и разомлевшие от ушицы. А теперь и спеть можно. Душа просит песню. Кто какую  любит. И все поддержат. Мама моя любила про сирень:  -  «У меня под окном расцветала сирень, расцветала сирень, расцветала сирень голубая». И еще: «Мы с тобой два берега у одной реки». Так я тоже любила эти песни.
     Мамы уже давно нет с нами, а песня живет. И мы часто пели ее с моей внучкой  Милечкой. Она еще маленькая была и первая песня, которую она научилась -  «Мы с тобой два берега». И так классно у не получалось :
      - «Все ждала и верила сердцу вопреки, 
         Мы с тобой два берега у одной реки». - Хорошая песня, за душу берет. Потом еще долго не расходились от нашей ухи. Взрослые песни пели и говорили, а мы забавы устраивали.
                *****

         Колодец тут же на выгоне был. В каждой деревне раньше такие были. Не с коловоротом, и ведро на веревке или цепи привязано, а с журавлем. На двух распорках лесина закреплена, длинная такая.
       С одной стороны для противовеса к ней прикреплена шестерня от трактора. А с другой – длинный гладкий шест с ведром. И чтоб зачерпнуть воды из колодца, надо было победить эту шестерню, опустить ведро в колодец и вынуть полное ведро с водой. Задача не из легких. Зато достал водичку, поставил на край бетонного кольца и пьешь из ведра. Из ведра самая вкусная, холодная. Даже в самую жару зубы ломит. Вот это вода. Какие там «Горные ключи»?  Нет ее вкуснее – водички из колодца нашего детства.  Пьешь  и напиться ею не можешь.

       Так вот, родители поют, разговаривают, свое  детство, наверное вспоминают. А мы геройствуем. Вечер, сумерки, скоро совсем стемнеет. Кто не боится, на журавле колодезном катаемся. А происходило это так. Надо было устроиться на толстом комле лесины, и ухватиться за шестерню трактора. Два человека опускают в колодец ведро на шесте.

      А ты поднимаешься все выше и выше. Уже ты над всеми.  А внизу костерок догорает, песня звучит тихонько, задушевно. Вот огороды с картошками, кустарники. Вишни и яблони цветущие в саду уже остались внизу. А ты все ближе к звездам. Страшно и весело. Дух захватывает!
     -   Все? – спрашивают. 
     -   Нет, еще маленько! - И поднимаешься еще выше. Руки немеют от напряжения. Но держишься накрепко.  Отпустишь руки - упадешь. И позоруха, и покалечиться можно. Мы, девчонки, трусили. А пацаны геройствовали. Еще выше! И еще, и еще, пока не вниз головой. Припозориться  кому охота, да и девчонки смотрят, восхищаются храбростью. Страшно, конечно, зато красота! Адреналин, и восхищение в девчоночьих глазах. Вот они какие, наши парни!

                *****

                Сейчас вспомнилось, как мы пасли коров.
       В стаде нашей улицы 30 коров. Раз в месяц приходит твоя очередь. Дело это семейное. Надо не менее 2х человек. Все дела переносишь на другие дни. Никуда не денешься. Черга. Или раз в месяц выпасаешь  30  коров, или одну свою коровку, но каждый день. Это же какое  может быть сравнение?  Только вместе со всеми. 
      И вот: Обычно каждый день летом спишь, пока солнце тебя не разбудит или девчонки не позовут купаться на речку. А тут  -  вставай, пора! И только 5 часов утра. Встал, глаза продрал, кружку теплого парного молока с пенкой хряпнул,  и  -  вперед!

        Просыпаться неохота, но когда уже встал, вышел на крылечко, красота! Первые солнечные лучи, и птичьи голоса, и туман плывет, как река, и свежесть утренняя бодрящая. И дрожь пробирает  то ли от утренней свежести, то ли от предчувствия необычных приключений. Этот день такой длинный и все может случиться.
        На всякий случай книжку в карман – и на улицу. Отец отправляет вперед – стадо собирать. Чтоб коровки не разбрелись. А то они такие шустрые. Как только проснулись, им уже пастись надо. Инстинкт. Тогда я думала:  - «вот зверье, им бы только брюхо набить». Но не сердилась, а так, беззлобно. Их надо всех собрать, а потом уже  -  улицей, сонной еще, прохладной, -  на луга.

        Стоишь на горе над лугами, а солнце только-только встает, просыпается. И трава и цветы луговые пахнут больше всего ранним утром.  И туман плывет, и трава в росе. И дышишь и не надышишься этим луговым воздухом  -  восторг  и счастье! Немеешь перед этой красотой.

      Солнечные лучи пробиваются сначала сквозь туманные облака, расцвеченные розовым и оранжевым . Солнце съедает туман. И уже брызжет лучами во все стороны. И роса на траве играет радугой. Радуга в каждой росинке!

      Спустились с горки на заливные луга. И коровки упали, как говорит отец, на траву. Пасутся, щиплют, медленно продвигаются вперед. Это потом, ближе к обеду, они будут носиться по лугу, удирать от слепней.  А сейчас, ранним утром  - благодать. Можно и книжку почитать. И подумать  о чем-нибудь приятном.

      Отец в брезентухе, брезентовом плаще на случай дождя, раскуривает сигаретку.  И ты думаешь. Обо всем. О том, как хорошо жить на белом свете, какое красивое молодое утро. И еще – если бы не пасти коров, разве увидел всю эту красоту?
       Да никогда! И счастлив уже, что – пасти. Так и бредешь за коровками по этим заливным ароматным лугам. Заливные – потому что в половодье разливается река и затопляет все вокруг. А потом схлынет. А на лугах - озера с разной рыбой. Чего только не водится в наших озерах! Щуки, лини, караси. Даже сомы здоровенные в речке у берега живут. Под корчагами спят. Только ловить их не моги. Надо коров пасти.
        А еще – речка вьется по всему лугу. Чистая, полноводная.  В ней тоже рыбка разная водится. Отец – рыбак, у него в голове уже планы созревают и руки чешутся, точно знаю. Вот в обед, когда стадо на водопой  и отдых располагается  у речки в самое жаркое время дня, можно и рыбку половить. Часа  2 или 3 у тебя точно есть.
      Люблю я этот процесс  -  рыбачить. Это же такой азарт. И рыбку жареную люблю. Папан жарил ее  совершенно  особенно. Маленькие  щупачки  см 10 - 12, обмакивал в подсоленную муку и плотненько одна к одной укладывал на разжаренную сковородку. Специальная такая была – рыбная. Бывало, собирается отец на рыбалку и говорит маме:
    -  А где наша рыбная сковородка?  - мама:
    - Ты хочешь сказать – рыба будет? Отец:
    - Ты жарь  давай, а рыба будет. - Всегда с уловом приходил.

        И вот, щупачки плотненько улеглись на разжаренную сковородку и вкусненько так шкварчат,  будто разговаривают. Поджарились на одной стороне до румяной корочки. Папан берет широкую плоскую тарелку, накрывает  сковородку, и  -  раз. В один миг перевернул сковородку -  и вся рыбка на тарелке. Ловкость рук и  никакого  мошенства. А потом  -  ать! – и с тарелки ползком и тоже  -  мигом на сковородке другой стороной. И опять рыбка шкварчит-разговаривает. А поджаренная сторона румяной корочкой и запахом вкусным зазывает. Ну не дождешься, пока уже все будет готово.

       Вся семья вокруг сковородки чалится, предвкушая  такую вкуснятину. И вот он, счастливый момент. Отец наш, шутник, без прибауток не может.  -         «Кушать подано! Садитесь  жрать пожалуйста».  -  Налетели – папа, мама, бабушка, я и братец  мой Вовка. А потом еще и Натаха появилась. Последний наш, как говорила бабуля, поскребыш.

     Она на  12 лет меня моложе. Я уже взрослая была. Прихожу вечером с гулянки,  и вижу такую картину. Все спят. А она в люльке орет, как резаная. Люлька была знатная. Для любой  принцессы  подошла бы. Узорчатая, розы и лилии на ней! Отец, кузнец, из тонкого прута выковал и покрасил в белый цвет. Загляденье – не люлька. На стойках двух на крючья  подвешена.  Раз ее толкни – до утра качается.
 
           Так вот: -  люлька качается. Наташка орет. Всех, по всему видно,  умаяла. Один отец на страже. Изобретательный, как всегда. Один конец полотенца привязал к люльке, а другой – к своей ноге. Как только перестанет он ногой дрыгать, она - опять орать. Противная такая была. Всем от нее доставалось. А мне особенно – я же старшая в семье.  подросла она -  рыбку любила, как все. Да и как не любить? Так  вкусно мог пожарить только наш папа – фокусник еще тот.

          Коровки кучненько так пасутся, травку пощипывают. Отец ко мне:
       -  Может, рыбки в обед  половим?
       -  А давай! - мигом  согласилась я.
       -  Ну так я скоренько, за волочком и за мамкой сгоняю,  а ты тут  смотри,  коров не растеряй. 

                *****

           Не прошло и часа, несутся на мотоцикле. Надо сказать, что папан  наш  всегда был механизированный, как говорила мама. У нас в семье всегда был мотоцикл. И каждый последующий появлялся после списания предыдущего на металлолом почти тотчас же. Я даже названия их помню.

         Сначала была мотоциклетка – «Минск». Черный  такой, высокий, как стрекоза. Потом «Ковровец». Название было написано на бензобаке красивыми буквами. Потом  «ИЖ-планета». Ну, этот был  такой красавец  -  большой и солидный – гордость папина. Ни у кого такого не было. Он на них гонял на работу и с работы, в магазин и просто так ради красоты души. Так мама по звуку мотоцикла могла определить, какой он едет: - не выпимши,  выпимши  и сколько выпимши.
          - Ну, паразит механизированный, опять нажрамшись. Дети, заберите  ключи от мотоцикла пока я буду ему зубы заговаривать.
          - Ну что Павлуша, где был, там ГАИ случайно не проезжала?       
          - А что тебе ГАИ?
          - Да хочу сдать тебя, а то ты если не сам покалечишься, так кого  нибудь завалишь.
          - Ты что, мать, мне надо...
          - Никуда тебе не надо. Все, финиш, никуда тебе не надо, летчик мой дорогой, Шумахер хренов,  баиньки. Картина Репина «Приплыли». Езда на сегодня закончилась. Приехали.  – Так они переругивались беззлобно и мама отводила его на диван, включала телевизор. Отец под него быстренько засыпал.

          Так вот: решили и постановили.  Я пасу коров, а папан  -  за мамой и за снастями. Не прошло и часа  -  несутся на «Ковровце»  напрямик по разнотравью и колдобинам. Ездить с ним  можно было только в каске да при этом держаться за него крепко, как черт за грешную душу. 
         Я  ездила, знаю. У нас с ним был секрет. До райцентра доезжали за  27  минут,  в то время как рейсовый  автобус шел полтора часа. Тройной рекорд.  Нас должны были занести в книгу рекордов Гиннеса. Автобус ехал по дороге, а мы – по узкой лесной тропинке напрямик. Того и гляди  -  то ли без коленки останешься, то ли без  глаза. Несется как Шумахер на «Формуле».

         Смотрю – за мамкой на багажнике бредень приторочен. Ну, думаю, получилось!  Маман на трудовую вахту к коровам вместо меня, а я с папаном  - на озера.
       - Ну ты, мать, смотри тут, мы скоренько. И поменялись местами. Мама – к коровам, а я на этого сумасшедшего мустанга  -  и по лугу, по бездорожью, по кочкам и ухабам. До озер – рукой подать. А день уже разгорается, жара, так и хочется от нее спастись в водичке прохладной.

        Подъезжаем к первому озеру. Отец глазом опытным  оценил обстановку.    -   Тут ничего не поймаем, поехали . Вон там ряска сухая и вот водоросли, кто-то уже здесь был. Едем дальше, скачем, как ковбои на Диком Западе.
      - Вот оно, вот оно, наше. Разворачиваем  волочок. Он сам его связал из шелковой нити со знанием дела. Длинный куль с грузилом в конце. То ли гиря килограмма на три, то ли шестеренка от трактора к кулю привязана, чтоб по самому дну вололчился. И два крыла на метровых палках с шелковыми шнурами,  чтоб все это сооружение из воды тянуть удобно.

    - Все. Погружение,-  командует отец. Да тихо, тихо заходи, всю рыбу распугаешь. Что ты прыгаешь, как на танцульках  в клубе! - Я тихо, как  приказано, захожу с одним крылом в воду.
    - Обходи  давай, огибай камыши и заросли, здесь точно нас ждут лини и карасики. – Захожу тихо, как приказано. Так только партизаны в тыл врага вылазки делали. Он командует:

   - Дальше, дальше бери, круг больше делай, больше. Говорю тебе, глухая что ли. - А у самого голос хриплый такой, глаз горит, по всему видно, волнуется. Я захожу дальше. Уже по грудь в воде, по шею. В ямку нырнула, сейчас нахлебаюсь воды с ряской. От страха крыло бросила. Он:

   - Ну, коза, тетеря, что ты делаешь?  Вся рыба уйдет, зачем крыло бросила? Все же сейчас из куля уйдет! - Я его знаю. Ему что, хоть утопись,  хоть сдохни, главное – чтоб рыба не ушла. Вплавь захватила молча крыло – и к берегу. Спорить с ним в такие моменты  -  себе дороже. Кем  хочешь  обзовет. Ноги нащупали дно. Думаю – утону на хрен – не пожалеет. Крыло выровняла, гребу к берегу. И тут, передохнуть не успела:

   - Заворачивай, заворачивай! Да загоняй, шуми, шуми, ногой давай работай. Что  стоишь, как клуша,  курица мокрая. Давай, блин, теперь быстро надо, мигом, мигом! К берегу крыло разворачивай, да прижимай, прижимай к земле, чтоб рыба под крылом не ушла! Тяни быстрее!
     А попробуй быстрее. Куль скрутило, коряга,  наверное попалась, или полный куль травы. Сели с ним на берег, крылья откинули и выбираем.

    Ура! Есть, уже в крыльях есть. Освобождаем трепещущие серебряные и золотые рыбки и выбрасываем в траву подальше от берега. Щучки, лини, караси. А в куле вместе с травой  -  рыбы! Ого, да какая! Распутали, выкинули  корежину. Небольшая совсем.  Высыпали с куля все – водоросли, ряску, морских плавунов. Жуки такие – по поверхности воды бегают. Даже французское лакомство – лягушки, попались у берега. Вся эта живность – кубарем из куля в траву. Отец командует:
  - Берем крупные, а мелочь – в воду, все в воду, пусть подрастает.  Полведра  разной рыбы  за первый раз поймалось!

       Идем  дальше. Отец – в мокрых старых брюках, прихваченных у щиколоток резинкой и в носках  -  от  крапивки. Трава такая в озерах жгучая. Хуже крапивы, нажжет – мало не покажется. Я тоже в  старых трикушках. Так и шлепаем от озера к озеру. Несем с ним кое-как волочек  на деревяшках от крыльев сложенный. Да еще улов.
      И опять заплыв, азарт и комментарии:
     - Давай-давай, тяни- тяни, что стоишь,как мокрая курица и так  далее. Весь его репертуар. Не впервые с ним рыбачим.

     Но я на него не обижалась. Я его любила. И он меня. И так хорошо нам было с ним пасти коров, ловить рыбу на озерах, косить сено, убирать его в стожок, ехать на «Ковровце», чтоб ветер в ушах и ветки по морде. Все мне нравилось с ним делать. Все он умел и знал. И добрый был, любил нас с мамой. Он был классный, наш отец. Большой и сильный. Самый лучший рыбак на деревне и самый лучший кузнец.
     Потом поехали на речку.
     - Я такие места знаю, хочешь, поймаем щук и сомов?
     - Хочу, конечно. А орать не будешь и курицей мокрой обзывать?
     - Ты что, обиделась? Не буду. Поехали. -  Мокрые насквозь, в старых прилипших одежках.  Корзина с уловом  -  плетенка из ивовых прутьев  привязана к  багажнику. Папа сам плел такие корзины зимой. Незаменимая вещь в хозяйстве. Картошки копать  - в корзину, За грибочками в лесок  - с корзиной, За травой ходить для теленка – тоже. А еще огурчики и помидоры с дальнего огорода нести – тоже в ней. Себе с десяток, да еще соседей всех одаривал этими корзинами.

     Приехали на речку. Он осмотрелся, местечко подходящее выбрал.  – Вот здесь и будем, у поваленного дерева. Разматывай, чего стоишь? Заноси крыло. Смотри, тут речка, течение быстрое. Это тебе не озеро. Если сносить будет, бросай крыло, а то еще в круговерть затянет.  Ну, думаю, расщедренился на ласку. Начинаем.

   - За течением заходи. Куда поперла, куда тебя несет вперед течения? Вот солоха. - Солохой  я сегодня еще не была. А течение  -  с ног сбивает, того и гляди - унесет вместе со снастью. Я злюсь, сил не хватает сопротивляться.
  - А ты сам попробуй, командир, только бы командовать.
  - Ладно, не перебаранчай старших, - не перечь, значит. А теперь слушай мою команду.
   - Иди все вдоль берега. Не торопись.  Рыба,  она  в куль плывет. А теперь быстрее, быстрее, обводи. Да крыло свое прижимай, прижимай его вниз. Что ты плывешь вместе с крылом, что ты плывешь, как торпеда к цели? Тебе ласты для скорости дать, что ты спешишь? Ты же крыло сейчас упустишь! Ну, заводи уже, заводи, да к земле его, к земле, что ты на нем повисла?

     Я на берегу присела с крылом, он тоже со своим. Выбираем. В крыльях – ничего. Пусто. Ну, думаю, сейчас все о себе выслушаю. И тут в куле – вот такая  щучища! И еще разной рыбы – море. Но эта хищница – красавица. Так и бьется, того и гляди – ускользнет. Выбрали все,  я к ней. Зубы ее посмотреть. 
 А он:
  - Ты куда в рот ей лезешь? Да она руку тебе оттяпает и не дура будет. Дома посмотришь. Дай я ее по голове. -  Тюкнул  палкой от крыла. Она затихла. Ну, думаю, теперь можно и посмотреть. Раскрыла ей рот двумя руками, любуюсь. А она – хвать зубами за пальцы. Да больно как, зубы острые, как у акулы. Я шипеть. А папан:
   - Ты бы лучше голову свою ей в пасть сунула.  - Потом еще пару раз под корягой затянули, вытоптали большущего сома. Серый, огромный, усатый. И смотрит так осмысленно как -будто спросить хочет:
     -  Что, жарить будете?
     -  Нет, холодец из тебя сварим. -  Вот и поговорили. Отец:
     -  С кем разговариваешь, сама с собой, что ли?
     -  Да с сомом. - Рыбы образовалась почти полная корзина.

       Папан загордился.
      - Ну, давай эту пастушку проведаем. - А я-то точно знаю – хотелось ему своим уловом похвастаться. И восхищение увидеть  в ее глазах. Любил он маман, верно, все признаки налицо. Подъезжаем на мотоциклетке мокрые  в хлам, но счастливые – дальше некуда.

       Мама восхищается, рукой в корзине шарит, что за улов, посмотреть. Рыба еще живая, то золотом, то серебром играет. А отец:
     - Ну  хватит шариться, всю рыбу передавишь. – Вот и пойми этих мужиков. То срочно надо в глаза ей посмотреть да одобрение получить. А то так вот:
     - Иди вон к своим коровам, пастушка. Давай сумку с провизией, обед, значит. Я костерок в тех вербах разложу, ушицу налажу, а дите пусть варит. Да и рыбу надо домой свезти, в погреб спущу, чтоб к вечеру не испортилась. А ты вон к тем вербам у реки стадо направляй.  Так у нас все путем будет, через час и обед получится. Приласкал.

      Все, наш генерал распорядился. Мы с ним под ветлами уху настраиваем. Маман с коровами к нам подгребает.
     Он домой и назад за час обернулся. К обеду уха поспела. У коров тоже обед. На водопой и отдых в тенечке расположились. Мы ушицу у костерка прихлебываем, Рыбка свежая, даже сладкая на вкус, и дымок от костра. Красота, так пасти. С ним, нашим папаном, не соскучишься.
       Наелись, пошли с отцом скупнуться в речку. Блаженство. Вода чистая, прохладная. Мама не захотела.  – Да ну вас, я лучше в тенечке вздремну. После купания вздремнуть – самое то.  Тем более что наши подопечные  тоже дремлют.

       Жара спала. Курорт. Так и лежал бы до самого вечера в траве под ивами. Но эти фабрики молока начали подниматься, неугомонные, им опять пастись надо. Они  -  на луг на отаву – мягкая такая травочка, новенькая отросла после первого покоса. И мы за ними – отец с мотоциклом и маман с кастрюлькой с остатками  ухи. Не выливать же, до вечера еще далеко. Пастись нам до самого вечера, пока солнце сядет. А ушица знатная!  Мать:
      - Ну, я домой пойду,  рыбку надо перечистить да в порядок привести.        Отец:
      -  И что, ты нас одних здесь оставишь? Останься, мы тебе вечером  поможем, все вместе справимся. Я:
      -  Да, все вместе и почистим, и пожарим.               
      Уселись под ближайшей копной. Сено пахнет, как чай, и еще лучше. Коровки далеко не уходят, да и куда переться. Вот она, под ногами, сочная изумрудная травка. Тишина, только жаворонки поют высоко в  небе да пчелы звенят  над  разнотравьем. Вот  такие моменты и вспоминаются зимой, когда наступают  морозы и вьюги. Эти запахи и звуки лета.

                *****

     Отец, видно, заскучал. Говорит маме:
    - Хочешь, на мотоцикле научу?
    -  Да зачем мне?
    - Неужели не хочешь? Знаешь, как  здорово! Ты сидишь, рулишь, а он, железный конь, несет тебя, куда ты прикажешь. Ну, давай!
    -  Да я не смогу, - сомневается  маман.
    -  Сможешь, ты смышленая. - Вот это словечко ее и зажгло. Значит, он не сомневается в ее способностях.
    -  А давай!

     Я сижу под копной, прикидываю. Сейчас  начнется новое приключение. Мне-то лет  12-13, он не приставал еще со своей учебой. И брат,  Вовка совсем мал еще, до педалей  не  достает. Вот он и нашел себе объект для учебы. 
    - Смотри внимательно, - говорит этот учитель матери:  - Вот газ, вот тормоз. Когда надо остановиться, жми на тормоз. А это скорости – 1я и 2я. - Не помню уже, была ли еще и третья, но ей и двух хватило.

    - Готова? Все поняла? Да тут плевое дело. Ничего сложного. Ты же смышленая.
    - Готова! - Села маман , он ей  завел, газанул хорошенько, скорость наверное включил, потому что она сразу с места в галоп  пошла. Понесло ее по кочкам, мать честная! Что тут началось!

     Бедная, нарезала несколько кругов вокруг копны, да как газанет. Наверное, остановиться хотела да педали перепутала. И понесло ее, весь луг бензиновой гарью заволокло. Это надо было только видеть, без слез не вспомнишь.
    Мотоцикл во весь опор несется, ревет, дым коромыслом, она  кричит, отец хохочет. Коровы, задрав хвосты, в галоп понеслись, подальше от греха.

    Без смеха на эту «Мучебу» нельзя было смотреть. А смеяться - себе дороже . От перепуга, тряски и злости она орет:
    - Павло, сволочь, останови, трясет!  А он:
    - Ты на дорогу выезжай, на дорогу, что ты тут крутишься? Там ровнее! - кричит он ей в догонку. Она вынеслась на дорогу и пошпарила по лугам по сенокосной, малость накатанной.  Там ровнее, наезжено. Он:

     - Ну, теперь до вечера не вернется! Она же поворачивать не умеет. Придется нам самим, доця, и рыбку чистить, и коровку доить.  - Я давлюсь от смеха, а он уже рыдает. Хоть если подумать, не до смеха. Где теперь мать? Тарахтенья уже не слышно. Вот куда она поехала? 
      - А куда эта дорога ведет? – спрашиваю.
      - Да в Любитово,  деревня такая километрах в 12. Я
      - Пап, что ты наделал? Да она же разбиться может.
      - Зато научится. - Ну, папан, учитель мне еще.

                *****

     Не знаю, как она повернула. Слышу, через некоторое время тарахтит по дороге. Гарь впереди ее несется.  Говорю отцу:
      -  Как подъедет поближе, беги за ней и останови.
      -  Ага, ее теперь хрен остановишь. Она же вместо тормоза на газ жмет со всей дури. Ну, ладно, попробую.

     Мать начала орать еще с дороги и обзывать этого учителя всякими словами. Он – к  ней. Она вокруг него на мотоцикле носится и еще орет:   
       -  Павло, а где коровы? 
       -  А хрен их знает, наверное,  в лес убежали!  - Бежит он за ней сколько есть мочи.
        Лес вон он, рядом. Скотина с перепугу, задрав хвосты,  скрылись за деревьями. Да из-за деревьев выглядывают.  Их так еще никогда не пасли.

       Мать – кругами. То ближе, то дальше берет. Отец – за ней.
       -  Павло, ну лови же, останови как-нибудь. Сил моих нет! Останови, упаду сейчас с этой образиной!
 
       - Ты круги-то сужай, носишься как Шумахер. У меня ноги не казенные, бегаю за тобой, как сайгак. Хрен я тебе больше мотоцикл дам! Ты мне его замучила  напрочь.  Смышленая, блин, не может тормоз от газа отличить! Все, дыхалки не хватает за тобой носиться. Прекращаю. Еще и ругаешься. Жми на тормоз,  солоха!

       Мать взмолилась:
      - Павло,  Павлушечка, поймай.  Не буду ругаться. Я не знаю, где тормоз, -  и в слезы. - Вот остановлюсь – убью!
    - На хрен надо мне тебя останавливать, если так. Езди, пока бензин не закончится.
    - Пашечка, не буду убивать, останови ты Бога ради! - Плачет. От слез почти ничего не видно.
    - Я тебя боюсь, раздавишь еще, вон  как гоняешь. Научилась, спасибо еще мне скажешь,  когда остановишься.
 
       Не знаю, случайно у нее так получилось, или по уму. Направила она мотоцикл в копну. Со всего маху. И завалились они туда вдвоем с этим ревущим зверем. Мотоцикл газует, из выхлопной трубы – искры. Маман не видно. Думаю: - не хватает только пожара.  Мы – к копне. Отец его, заразу, поднял и заглушил.

      Маман  выползает. Это надо было видеть. Вся в сене. Из глаз  -  искры от  злости, вся в слезах, и – на него бросается. А саму пошатывает и на одну ногу не наступает. Обожгла о выхлопную трубу. Он ее обнимает, она его клянет на чем свет стоит.
      Я – в лес подальше от  греха. Коров собирать. А то еще и мне попадет. Собрала разбежавшееся стадо не так быстро. Смотрю – вдвоем на разметанной копне  сидят. Мирно беседуют, даже смеются. Ну, думаю, слава Богу, все живы. Никто никого не уконтрапупил. Папан пострадавшую нашу домой на мотоцикле увез и ко мне пришел своим ходом.
       Стадо пора домой направлять.  Напаслись.
      Вот какой получился день. Целая жизнь.

           Амурск, июнь 2015г.