(Повесть, написано в 2020 г. Сегодня ее название звучит мрачновато, учитывая апокалипсические настроения... Но тогда их не было. Я показываю - насколько люди зависимы от Земли, хотя и не ограничены только ею. Все мои мысли и переживания по поводу космоса - выражены в этой повести. Человек - земное существо, но и надземное тоже.)
Часть первая Жизнь
1
(2025 год)
Сергей посмотрел на своего кота Сеньку. Это был обычный кот, - черный, и уже довольно «старый», полноватый, - Сенька в ответ глядел на Сергея своими карими глазами, - глядел умно, внимательно. Сергей ведь иногда мог «поддать» Сеньке, если тот писал на их кухонный диван, хотя каждый раз, когда он наказывал его, то испытывал чувство вины. Сергей подумал: «все равно я его люблю».
Ему пора было ехать. Сегодня он выступал на научной конференции по астрономии… И вот, так выходило, что он ехал туда один, - и только кот Сенька провожал его… Жена Вера сегодня работала, а их сын Димка, который был уже подростком, во-первых, был в школе, а, во-вторых, не интересовался астрономией. Сергей был один… Дожил до сорока лет, имеет жену, семью, но сейчас он - один. На самом деле, если бы жена Вера не работала, она была бы рядом с ним, хотя и здесь все не просто.
Ладно, ему пора ехать… Было ли волнение перед его докладом? Нет. Раньше, когда он был молод, то оно возникало и довольно часто, - но не сейчас. И потом, - он ведь просто выступает среди многих других докладчиков. Кроме этого, никаких особых «великих идей» он не выскажет, а так, - просто порассуждает на некую тему. Этой темой - возможной колонизацией человеком космоса, - он занимается уже давно, и он сам уже немного устал от нее.
И вот, мы видим с вами Сергея, едущего в петербургском метро, - он среднего роста, худой, с огромной рыжей шевелюрой. Лицо у него – красивое, с крупными чертами, бледноватое, в карих глазах, - затаившаяся депрессия. Поскольку на дворе сейчас теплый май, Сергей одет в черный костюм и легкую белую куртку. Пассажиры смотрят на его костюм и думают, что он «обеспеченный», хотя это не так. Часто в метро он читал, - бумажные книги, или ридер, но нередко просто слушал музыку в наушниках, как и сейчас. Как правило, он слушает обычную современную музыку, но сейчас почему-то «захотел» Баха. Когда он сейчас слушал эту музыку, то смотрел на пассажиров, на вагоны, а потом на центр Петербурга, и думал: «вечность есть… смысл есть…»
Конференция проходила в «большом университете» на Василевском острове. Для Сергея, как и для большинства самых разных специалистов, - «большой университет» – «неприступное место», сам Сергей работает преподавателем физики и астрономии в Политехническом, который был рангом пониже, чем «большой», хотя тоже был неплохим местом для астронома. Но все эти мысли в голове Сергея плыли на «заднем фоне» его сознания, потому что он еще только шел к университету от метро «Василеостровская». Шел и слушал Баха. А вокруг него, как говорится, было полное «бинго» - мало того, что весна и тепло, так еще и небо было ясным, солнце светило, - что было так важно для Петербурга, - а здесь еще и центр города, дома, построенные в далеком начале XX века, а некоторые еще и в XVIII-м… Туристы сновали вокруг… Молодые пары – ходили, держась за руки, целуясь, и фотографируя себя на телефоны. И во всем этом не мог хотя бы улыбкой не участвовать Сергей.
Конференция началась ровно в двенадцать. Сергей пришел чуть раньше. Это было знаменитое здание Двенадцати коллегий, - длинное, красное, с белыми колонами. Народу на конференции было очень много. Работало несколько секций. Сергею было приятно окунуться в этот поток людей, и стать его частью. Он зарегистрировался, и пошел в свою секцию. Тема этой секции как раз и касалась проблем возможного освоения космоса людьми. Она проходила в огромной старой аудитории (в отремонтированных новых аудиториях проводились пленарные заседания, то есть торжественное открытие и закрытие конференции). Правда, зачем именно в такую большую аудитории была «поставлена» «его» секция – не очень понятно, участников здесь было немного (в отличие от других секций). Половина из сидевших – молодёжь, другая половина – люди старше пятидесяти, людей среднего возраста, как Сергей, почти не было. «То есть, - подумал Сергей, - здесь либо маразматики, либо юнцы, начитавшиеся глупой научной фантастики… как и я в свое время…» Многих ученых пожилого возраста Сергей хорошо знал. «Все мы неудачники… Если бы сидели сейчас в Гарварде, то аудитории были бы другие… и люди были бы другие. И я – другой? Все у нас в России – как-то ничтожно, малобюджетно… Вот типа у нас есть образование и наука… типа есть даже астрономы. Но есть ли мы на самом деле?»
Заседание началось. Ораторы выходили к кафедре, она стояла рядом с огромным столом, где сидел президиум, и произносили свои доклады в микрофон. «Хорошо хоть, что колонки работают, и на том спасибо». Все выступавшие так или иначе говорили о том, насколько возможна колонизация Солнечной системы, и в целом считали, что это возможно.
Наконец, ведущие объявили Сергея. В этот момент он, всё-таки, заволновался. Он понял, что сейчас скажет о том, что «наболело». «Какое это чудо, что посредством слов я могу передать многим людям то, о чем я думаю, то, что для меня важно. И вот они будут смотреть на меня, слушать, понимать, и так будет происходить… наше соединение».
Он вышел к кафедре… Положил рядом с собой на кафедру листы бумаги, свой распечатанный доклад, - в 2025 году многие уже пользовались только электронным форматом, и держали перед собой ридеры, - кроме этого, рядом с кафедрой здесь имелся экран, который выводил текст каждого доклада, и его, Сергея, тоже, - но он сам еще по старинке доверял «бумаге».
На него с любопытством уставились слушатели, особенно молодые, особенно девушки. Что это за астроном такой, не очень уж старый, а?
- Сегодня мы с вами слушали очень интересные доклады. И я сначала должен сказать, что это большая честь для меня, - выступать в одной секции с такими известными в мире людьми. Знаете, я можно сказать, всю жизнь занимаюсь астрономией. И больше десяти лет – занимаюсь темой возможной колонизации. И я всегда верил в то, что перспектива эта есть. Но в последние годы я… перестал в это верить. Аргументация критиков хорошо известна, - наше человеческое тело просто неспособно жить в условиях, которые сильно отличаются от земных. Да, мы, - на сегодняшний день, - можем долететь до Марса, и остаться живыми, но все это только пока что теория, а до практики еще очень очень далеко. Конечно, робототехника шагает вперед, и именно роботы могли бы нам помочь, но, – все-таки, они не могут заменить человека на других планетах. Кроме этого, бюджет колонизации того же Марса – огромен, неподъёмен. Когда Гагарин полетел в космос, то все радовались и верили, что это только первый шаг, и что дальше все пойдет масштабнее, дальше, глубже, - но ничего этого не произошло. … Я думаю, что теперь мы должны понять, что главная причина, - Сергей посмотрел на глаза молодых слушателей, увлеченных идеей колонизации, как и он когда-то, - просто в том, что человечество не хочет. Не хочет. Боится. Боится чего-то такого, чего раньше никогда в его истории не было.
Один их сидевших за столом президиума спросил:
- А на что же мы, астрономы? Мы и должны это человечество продвигать. Так всегда и было. Люди боятся, наука рискует, ступает в область неизведанного.
Сергей ответил:
- Не знаю…. Не сталкиваемся ли мы здесь с чем-то очень глубинным, фундаментальным? Ведь речь не идет просто о том, что люди не знают какого-то открытия, – например, Коперника. Если люди начнут жить не на Земле, - такое изменение будет очень сильным. Готовы ли мы к нему? Необходимо ли оно нам? Человек всеми своими нитями и всей своей душой связан с Землей. И сегодня биологи рассказывают нам об этом очень многое. Наше тело - это, фактически, просто некий «скафандр» для выживания именно на Земле. Мы сами являемся Землей. У нас у всех просто большая любовь к научной фантастике, к этим книгам и фильмам, или – все мы читали, например, Циолковского, с его идей человечества, которое летает по Солнечной системе, и питается солнечной энергией. Всеми этими идеями, образами, - мы переполнены. Это как некая реклама. И, в итоге, даже те, кто не особо интересуется темой космоса, допускают его колонизацию. Но это просто срабатывают образы, картинки из фильмов, как нечто замещающее. Замещающее вопрос о том, сможем ли мы реально это совершить.
2
Его доклад вызвал эмоции, у многих – особенно среди ученых старшего поколения, - недоумение, споры, но он этого и хотел. Кроме этого, молодёжная часть аудитории, пусть она и традиционно молчала, стесняясь «мэтров», была с ним согласна.
Так что - настроение у Сергея было хорошим. Еще и потому, что, выходя из «большого университета», он знал, что скоро встретиться с одним своим другом - Олегом. Вообще, Сергей жил на северо-восточной окраине Петербурга, в районе метро «Ладожская», а работал – у метро «Политехническая». Одним словом, он редко бывал здесь, в центре города, хотя, конечно, любил его. И когда он здесь бывал, то часто встречался с друзьями, иногда более удачными, работающими в центре. Центр всегда ассоциировался у него с ними, и – с алкоголем. Одним из них и был Олег. Они стали друзьями еще со школы.
Жизнь у них была разной. Олег был мелким предпринимателем, - он поставлял в рестораны системы снабжения воздухом (продавал воздух, как шутил про него Сергей), был если не богатым, то обеспеченным человеком. Сергей был «жалким бюджетником». Они, кстати, не общались какое-то время, потому что их «разнесло по жизни», - но пару лет назад Олег позвонил, и так они возобновили общение. Офис Олега находился тоже на Васильевском острове, - правда, довольно далеко от «большого университета». Можно было проехать на автобусе, но Сергей, все же, решил пройтись, - такое у него было настроение после конференции, - он как будто примирился с реальностью, пусть и ненадолго. Тем более что идти нужно было по набережной Невы… Олег должен был выйти к нему из своего офиса через несколько кварталов. На гранитной набережной все так же сидели молодые парочки… Дул тёплый майский ветер. Совсем юные курсанты нахимовского училища в форме бегали друг за другом, играя в пятнашки…
А вот и Олег. Он был среднего роста, как и Сергей, - чуть полноватый, лысый, с модной чёрной бородкой на лице. Одежда на нем была дорогой и стильной – с некоей претензией не на богатство, а на оригинальность, «богемность» (что, по факту, все равно «читалось» как «богатство»), - синие джинсы были расширены в бедрах, на плечах висел… длинный черный плащ, из-под которого виднелась рубашка.
Сергей сказал, показывая на этот плащ:
- Да, ты крут…
- Спасибо.
Они обнялись.
- Ну что, - спросил Олег, - пить будем?
У Олега были сложные отношения с алкоголем, - он то долго, месяцами, пил, то столько же не пил вообще.
- Смотри, Олежек, я готов не употреблять, - Сергею, на самом деле, хотелось, ведь у него были нормальные отношения с алкоголем, но он мог и воздержаться.
- Хорошо, давай выпьем немного…
Они засмеялись. Сергей сказал:
- Следующий эпизод, - мы ночью ползем по Васе? - (то есть по Василевскому острову)
Смех продолжился.
- Нет, - ответил Олег, хотя оба знали, что такое было возможно; потом он добавил:
- Да я уже купил, - и звякнул бутылками в своем модном лёгком рюкзачке, что был у него за спиной.
- Алкаш… всегда с собой носит!!!
Выпивать в общественном месте было можно (закон, запрещающий это, отменили несколько лет назад) – но все равно Олег и Сергей понимали, что не нужно лезть со своей тарой в «глаза прохожим», - они спокойно сели на одну из скамеек на набережной, подстелив под себя пакеты, и достали одну из бутылок, тоже обернув ее в пакет. Это было дорогое итальянское вино. Сергей подумал: «дружу ли я с ним, - из-за такого вот вина, и потому что я могу иногда занять у него баблище?» Об этом же подумал и Олег. При этом он уже открывал бутылку штопором, а Сергей готовил для вина извлечённые Олегом все из того же рюкзака пластиковые стаканы…
- Ну что, - спросил Олег, - как живешь?
- Ничего… вот сейчас – здесь с конференции пришел.
- Да, ты вчера говорил мне по телефону.
Они выпили. Вино было вкусным, оно как будто притягивало к жизни, давало «внутреннюю улыбку».
- Классное вино, - сказал Сергей.
- Точняк. … Ну что, Вы, профессор Островец, (это была фамилия Сергея), - Вы выступили со своим докладом;?
- Не профессор я, а доцент. Выступил. Дал свой эпохалыч;.
Олег разлил еще. Прохожие догадывались, что они делали, и с завистью посматривали на их манипуляции со стаканами.
- И каков твой вывод?
- Не нужно нам колонизировать космос.
- Да, я согласен, профессор;. Нет, серьезно. Да и вообще, вся твоя наука, - все это разум, рациональность.
Вдруг телефон Олега зазвонил, - он был одним из тех людей, которым всегда звонили, это было связано с работой, но не только. По сравнению с Сергеем, Олег был «коммуникационной машиной». Поговорив, Олег попытался вернуться к своей любимой теме о «рационализме», но Сергей перебил его:
- Кто звонил?
- Да девка одна звонила, - дело в том, что Олег был разведён, в браке он жить не мог, и у него было немало контактов с женщинами, - хотя иногда он уставал от них, как от алкоголя – и точно так же «завязывал» - на полгода, очень редко нарушая режим воздержания.
- Какую завидную жизнь ты ведешь, буржуй недобитый;.
- Не завидуй, это грех, Сережка. О чем я говорил?
- О рационализме… - «сейчас будет рассуждать на эту тему опять… - подумал Сергей, - неужели я и это терплю, потому что у него есть деньги?»
- Путь науки все равно никого никуда не приведёт. Только запутает. Вот ты – счастлив, скажи мне?
- Надо еще выпить.
Они это сделали. Олег продолжил:
- Ты несчастлив. Ты ведь сам мне это говорил. С женой проблемы. Сын вырос и ты ему не нужен. А твоя астрономия – ну да, ты пишешь доклады, когда-то давно выпустил книгу – и она - великая книга, поверь, - но в сухом остатке – здесь и сейчас, - ты несчастлив.
- Да.
- И помочь тебе можешь только ты сам. Ты здесь и сейчас несчастлив. А надо – чтобы ты был здесь и сейчас счастлив.
Олегу снова кто-то звонил – на этот раз по работе, клиент жаловался на проблемы с установленными ему системами воздухоснабжения. Олег долго говорил с ним, ругался, в какой-то момент даже матом, потом они помирились и он перестал говорить. Сказал Сергею:
- Извини. Извини, что так долго.
- Все нормально.
- Мне разум только мешает. Так – он нужен в повседневности, в работе вот моей. А вообще – мешает. Быстро из-за него теряешь себя, свою душу.
- А обретаешь в медитации… - с насмешкой сказал Сергей.
- Да. И не только.
- Еще – когда траву куришь…
- Да я не так уж часто курю. Разум это нечто внешнее.
- Может, ты и прав... и все же…
- Давай еще выпьем?
Олег налил в их стаканы еще, и они опорожнили их. Сергей продолжил:
- И все же…
- Ну, что?
- Когда я смотрел в телескоп в Пулковской обсерватории, или даже просто читаю о звёздах, - раньше это было больше, сейчас меньше, но все равно есть, - я... кайфую. И мне неважно, как это называется, - разум, внешнее… По мне, так это совсем не внешнее, а очень даже внутреннее. Это божественное откровение. От которого нельзя оторваться. Однако – без разума мы бы не создали телескоп, не считали бы звезды, не изучали бы их.
- Возможно… Но просветление – это нечто универсальное. Оно не зависит от уровня образования, от денег… Это то, что может быть у каждого.
- Ясно, буддист недобитый;.
Сергей хотел, кроме этой шутки, еще что-то возразить, но не стал, он – уже порядком захмелевший, посмотрел на Олега – тот улыбался и глядел на Неву. Сергей подумал: «может быть, он и прав… Сколько же в нем свободы… открытости… всего того, чего нет у меня, и не будет».
Потом они поднялись со скамейки, и пошли гулять. Если бы это была пятница или тем более суббота, - они бы и правда, как делали иногда, загуляли в буквальном смысле до утра, и Сергей бы поехал домой на такси, вызванном и оплаченном Олегом, хотя Сергей жалел бы об угаре на следующий день, - но это все равно произошло бы. Однако на дворе стоял вторник и им обоим нужно было завтра вставать – особенно к своей работе преподавателя был «технически привязан» Сергей, - ему завтра «к первой паре».
3
Да, Сергей работал в Политехническом университете. Этому предшествовал определённый путь в его жизни и, если можно так сказать, в «научной карьере». Когда ему было двадцать с лишним, так что он был молод и «полон надежд», - Сергей защитил кандидатскую по астрономии – так это и звучало – «кандидат астрономических наук», над чем смеялись многие его друзья, в том числе и Олег, - они говорили, что он стал «халдеем». Потом Сергей семь работал в очень неплохом институте, с большими перспективами. Сейчас, когда он оказался в «Политехе», он часто вспоминал это время, оно было горячим комком в его груди, потому что все в нем совпало – и первые годы брака, и маленький сын, еще – их доход был относительно стабильным и нормальным. В конце работы в том перспективном институте Сергей получил звание доцента. И еще – выпустил свою монографию, в которой он – тридцатилетний, обласканный семьёй и студентами, как раз и писал о том, что колонизация космоса «не за горами»…
Но – прошли годы. И все, наоборот, начало «совпадать» в другую сторону. Отношения с женой становились все труднее (о чем мы еще скажем), сын вырос, - и еще во всем мире начался экономический кризис, который Россия переживала, конечно, особенно тяжело. Рубль стал стоить меньше, бюджетники «просели». В вузах начались сокращения, и Сергей «вылетел» из своего «перспективного» института. Многие его друзья – бывшие коллеги по институту, – оседали кто в школах, кто в «колледжах». Так что Сергею еще повезло, что он нашел работу в вузе. И все же, - Политехнический, где он осел вот уже на несколько лет, - был силен в инженерных специальностях, в программировании и в математике, а в физике и, тем более, в астрономии – нет. Но дело не только в этом, а в том, что студенты «Политеха», – по сравнению с тем местом, где Сергей работал раньше, - были, конечно, слабее. Учитывая, что Сергей вообще впал в депрессию после того, как ему «стукнуло» сорок, то он уже все меньше различал, - где «тяжёлая русская реальность», а где его «негативное» восприятие, все это давно свалилось для него в одну «неразличимую» кучу. Если раньше он больше думал об астрономии, о своих идеях, то сейчас – как ему казалось, - все это давно превратилось в игру, а реальность сводится к зарплате, к студентам, которых он иногда ненавидел, к тому, что говорила жена… Хотя ведь и раньше была работа и зарплата, и даже нужда, но – вроде бы все это «покрывалось» еще чем-то более высоким – в его случае, буквально более высоким, то есть, звездами. Все изменилось… «свернулось»… и в чем был выход, Сергей никак не мог понять, блуждая по замкнутому кругу повседневной жизни. Он ведь по идее мог бы защитить докторскую, но, опять-таки, не хотел «играть в игры».
Как бы то ни было, но частью этого круга повседневной жизни была работа. И не только она сама по себе, но и все, что ее сопровождало. «Политех» находился очень далеко от его дома у метро «Ладожская», - так что несколько раз в неделею, когда у Сергея была «первая пара» (как и на следующий день после конференции) - он выходил из дома очень рано. Потому что – пробки. Дорога до метро «Ладожская» была не очень широкой, а вот новых микрорайонов (в одном из них и жил Сергей) в его округе было все больше. Машины у Сергея не было, хотя, конечно, от пробок это бы не помогло, но дало бы возможность стоять в них «по-человечески», «с комфортом», о чем ему говорила его жена (вообще, как вы понимаете, у нее был большой список претензий). Люди утром в автобусах, в трамваях, в метро, - все они казались Сергею призраками, и он сам тоже. Иногда он думал о том, что «надо бы всех их – всех нас, - на фиг взорвать». А так – он «спасался» прослушиванием музыки, и чтением ридера – читал он русскую классику, и, конечно, книги по астрономии. Все равно эти книги по астрономии продолжали его интересовать, пусть он и думал, что вот астрономия-то и привела его к этому всему – к нищете, к семье, которая смотрела на него с упреком.
С другой стороны, он и звезды стал воспринимать по-другому. Раньше они были предметом юношеского энтузиазма, «накаченного» научной фантастикой, он выстраивал по поводу них жестко рациональные схемы, - в стиле Циолковского и его завоевания космоса, - а теперь… Это сложно выразить, что изменилось. Сергей вырос и как будто и звезды тоже с ним вместе вросли. Они перестали быть предметом для схем, а стали – просто родными существами, которые молча (или не молча? – неизвестно) глядят на нас. Ингода ему казалось, что они так же тоскуют, как и он. Но главное – они просто звали его к себе. И он не хотел размышлять об инопланетянах, о всей этой «голливудской батве», он - слышал их зов. И все. Это было очень иррационально, необъяснимо, это было «неупаковываемо» в любые человеческие слова. Звезды – и космос в целом, - просто есть и все. Часто, когда он думал о звездах, он плакал. И эту «информацию», это отношение было невозможно «перевести» на какой-то более понятный язык, да и нужно ли?
Приехав на работу, - он вел занятия. Преподавал он физику и свою родную астрономию. Хотя и физику он тоже очень любил, и так же чувствовал ее, как и мир космоса. Рассказывая студентам о законах физики, о ее истории, он пытался передать им – и у него получалось, - величие этих законов.
- Во всем этом – в гравитации, в законах электричества, - мы с вами видим реальность, таким образом как бы упакованную, выражающую себя в этих законах. Мы видим бытие. И еще – мы видим загадку.
- Какую загадку? – спрашивали те из студентов, которые интересовались предметом, - вроде бы нам известны все законы физики, а если нет, то – станут известны в будущем.
- Не знаю, какую. На то она и загадка. Но – разве вы не чувствуете ее во всех этих законах?
- Нет.
- А я чувствую. За тем мне и интересна физика.
- Это загадка – называться «Бог»?
- Возможно, но я не знаю, правда. Я вижу эту тайну за каждым законом физики. Учебники по физике – это самые загадочные книги. Вы не замечали? Мы с вами можем читать детективы, книги по истории. И там все понятно, потому что все – по-человечески. И вдруг – в этом массиве наших книг появляется что-то страшное, жуткое, запредельное, но и – поэтому интересное. Простой учебник по физике. Это вторжение в наш мир. Учебник, полный иногда непонятных для многих неспециалистов слов, полный непонятных формул. То, что мы, люди, смогли это найти, обнаружить, выразить в словах, - это нечто удивительное, и подозрительное, и страшное. Но это все равно было неизбежным. Все данные законы… сигнал.
- Сигнал? О чем?
- Этот сигнал сам по себе нас с вами меняет. Мы из-за него становимся другими.
Кто-то из студентов в ответ на это шутил:
- Конечно, другими, мы можем сдать экзамен по физике…
Все смеялись, и Сергей тоже.
Ну а уж когда он вел занятия по астрономии, то он совсем «заливался соловьём», рассказывая студентам о Солнечной системе, и о звездах, и снова – добавлял свои мысли о вечной загадке:
- Мы, казалось бы, знаем много, и, в то же время, не знаем главного… Космос, как и законы физики, - тоже сигнал.
- Вы говорите об инопланетянах?
- Нет. Хотя, возможно, несмотря на все эти ваши дурные фильмы о них, они, все-таки, существуют. Но главное не в этом.
- А в чем?
- В том, что мы с вами ходим под небом, под звездами, - и никогда не поднимаем своей головы, чтобы посмотреть на них лишний раз, чтобы снова увидеть этот сигнал. Знаете – почему?
- …
- Потому что мы – боимся. Боимся сойти с ума. В сущности, ведь и от физики – при желании, - можно сойти с ума. Ведь и там, и там, - мы с вами видим… истину. И, возможно, мы к ней совсем не готовы.
Надо сказать, что студенты у него были разные. Раньше, в своем «перспективном институте», - он привык к тому, что студенты слушают его, и, как правило, интересуются тем, что он говорит. Здесь, в «Политехе», эту привычку ему нужно было оставить. Общий уровень «технарей», которые были заточены только на свое программирование и инженерные специальности, - был невысоким. Многие из них приехали из провинции, - иногда от студентов пахло чем-то непонятным… Сергей чувствовал себя «просветителем», а это была неблагодарная работа, - но данная роль оказывалась неизбежной. Нередко он спрашивал у них:
- Бывали ли вы в Эрмитаже?
Они неопределённо улыбались в ответ. И еще – вечный, постоянный шум, разговоры. Какие там тонкости физики или астрономии, если тебе просто мешают говорить – хотя были группы, которые шумели меньше, а были, что больше. Но очень часто Сергей во время занятия чувствовал себя «гласом в пустыне», интеллектуальным онанистом…
Студентов заботило одно – как получить экзамен или зачет «автоматом»… И, все же, - все группы, и плохие и хорошие, благодарили его потом за то, что он вел у них физику и астрономию. А единицы, которым было действительно интересно, задавали ему вопросы, и общались с ним. И хотя Сергей в последние годы своей жизни все видел как будто «в бреду», - но вопросы студентов выводили его их этого бреда на воздух. И еще один момент, - большая часть студентов, к сожалению, были парни, так что это тоже давало свой отпечаток - не было никакого «образа», за который можно было «зацепиться»;.
Сейчас, в начале мая, заведующий отделением озаботил Сергея следующим вопросом, - одна из преподавательниц заболела, и ее часы надо было кому-то взять, сверх нагрузки. Сергей думал об этом неделю. Конечно, денег ему и его семье не хватает… Если бы его жена Вера узнала об этом предложении подработать, то она «настроила» бы его. Но Сергей ей ничего не сказал. И вот в один из дней он пришел к этому заведующему, - человеку, озабоченному только тем, чтобы преподаватели заполняли журналы, - и робко ему сказал:
- К сожалению, не могу взять ее часы…
- Почему?
«Да потому что я ненавижу вас всех», подумал Сергей, и ответил:
- Не могу…
- А как же мне быть?
- К сожалению, не могу… «так тебе, гнида, и надо»
И, все-таки, каждый день он приходил домой после работы – довольный, что хоть что-то «им», студентам, сказал.
4
А что было дома? Сергей и его семья жили, как я уже говорил, недалеко от метро «Ладожская». Это был обычный панельный дом полинявшего синего цвета, сданный лет двадцать назад, когда они сюда въехали. Рядом с домом был двор, в нем Сергей гулял с сыном, когда тот был маленьким (еще одно его воспоминание). У Сергея была двухкомнатная квартира на пятом этаже.
Если бы вы зашли в нее, то увидели бы, что мебель не меняли в ней очень давно, и ремонт тоже давно не делали. Впрочем, жена Сергея Вера вообще – ссылаясь на это все, - редко принимала гостей, а, если это и происходило, то она целый день накануне «драила» всю квартиру, заставляя делать это и его, Сергея (так он компенсировал свои недостатки как хозяина), и сына (он – часто не слушался).
Квартира была вполне стандартной, - прихожая, затем коридор, который уводил в кухню, - довольно большую, а, если вернутся по коридору обратно, то слева у вас была детская, а справа - спальня родителей (в которой они, конечно, не только спали, но и просто жили). В ванной стояла с трудом работающая стиральная машина, на кухне – совсем неработающая посудомоечная машина… Да, Сергей не был «рукастым» человеком, значительную часть из того, что работало в квартире – было сделано отцом Веры, его тестем.
И, все-таки, - жизнь здесь шла. Хотя – насколько Сергей чувствовал себя органичным в этом ее потоке?
Все накладывалось одно на другое. Сын вырос и «засел» в своих гаджетах. Если вы зайдете в его комнату, то вы это и увидите, - пятнадцатилетний Димка, - красивый парень с длинными черными волосами, - сидит за своим огромным столом перед компьютером...
А на кухне – заставленной мебелью, которая давно не менялась, - вы увидите жену Сергея, Веру. Она сидит за маленьким столом в центре кухни, пьет кофе и смотрит телевизор. Вера… Как много она значила для него - и как это ее значение было противоречиво, так что если бы Сергей захотел рассказать об этом кому-то – то вряд ли бы смог (в отличие от того, какая звезда является соседкой Солнца).
Вере было, как и Сергею, сорок лет, - среднего роста, с длинными волосами русого цвета – впрочем, они были много раз покрашены, так что в некоторых местах темнели. Крупные зеленые глаза, чуть восточные… нос слегка крупноват. В целом она была красивой среднего возврата женщиной. Которая смотрела на тебя открыто, с улыбкой. Правда, это больше относилось к незнакомым людям, а как она смотрела на Сергея, понять ему было сложно. Сейчас он, придя с работы, наклоняется к ней и целует ее: «привет, Вера» – «привет…»
Они поженились двадцать лет назад, тогда они оба были наивными (о чем Сергей и тосковал сейчас), - они оба тогда учились в одном довольно крупном институте, он на физмате, она – как и принято у девушек, - на «иностранных языках». Его «астрономию» она тогда воспринимала как еще одно проявлении его личности, на «ура», - это потом она будет обвинять астрономию в том, что та развалила их брак (потому что астрономы мало получают).
Первые лет пятнадцать их совместной жизни прошли в целом хорошо, - я уже говорил, что это совпало с более или мене нормальной «экономикой» в России. Все были счастливы, особенно сын – пока он был маленьким, - «центрировал» вокруг себя это счастье. Сергей – хоть он и был астрономом, но любил сына, и любил Веру, которая родила его. Но потом вся эта «ваза» начала «трескаться». Хотя сама Вера, после того, как их сын подрос, устроилась в очень хорошую компанию частных репетиторов, - денег семье все равно не хватало. Ее зарплата, кстати, была больше, чем у Сергея, что тоже «ставилось ему в вину». Иногда Вера говорила ему: «уйди вообще из своего преподавания и стань богатым… это несложно, достаточно настроиться, смотри, сколько в интернете историй на эту тему…»
Конечно, были и другие «трещины», более глубокие. Они оба устали. Совместная жизнь куда-то заваливались. Хотя секс у них все равно был, иногда даже довольно частый (от отчаяния?)… Изменял ли Вере Сергей? Да, это было два раза – как ни банально, он сильно увлекался двумя студентками, которые признались ему в любви. Правда, – оба раза до «этого» не дошло, и он ограничился лишь поцелуями, и «прижиманиями», пусть и тесными. А она? Сергей был убежден, что Вера тоже была «не без греха», - и был прав. Он относился к этому спокойно.
Но – именно в этом году, - он стал не то чтобы ревновать ее, - а просто все больше думать вот о чем. Он всю жизнь занимался наукой, он жил в этом, он проводил свои занятии со студентами, которые его любили (и даже увлёкшись кем-то из студенток, он все равно был верен науке, «звездам»), он писал статьи и целую книгу, а «в тылу» – были сын и Вера. И он никогда не думал о том, что с ее стороны это выглядит как вечное его отсутствие, даже если он был дома… Он никогда не думал о том, что она чувствует. Он весь был там, в работе и в науке, а дома он отдыхал. И она была его отдыхом. Но что если она просто устала от этого?
Однажды после секса он долго целовал ей спину, - ее кожа казалась ему такой родной, близкой, так вкусно пахнущей. И он сказал:
- Прости меня… Я все время жил своей жизнью и как будто не оборачивался на тебя.
Она не ответила. Но он понял, почувствовал, что она там, наверное, плакала… и – приняла его слова…
5
В следующий понедельник он снова был на работе. Вдруг – звонок от Веры:
- Слушай… Нас вызывают сегодня в школу.
- Из-за Димки?
- Да.
Их Димка все реже ходил в школу.
- Блин, - ответил Сергей, - и что? Ты не можешь?
- Не могу никак, любимый.
- Совсем не можешь?
- Совсем.
- Я, конечно, могу, но у меня вот сегодня были занятия, и завтра, и послезавтра… Все это мне очень, мать-перемать, неудобно.
- Понимаю. Но – вызывает директор. Она типа даст тебе уведомление о Димке.
- Ясно.
Что ж… нужно было тащить свое тело туда, в школу… И еще эти вечные пробки, а одно дело, когда ты едешь в пробках домой, к ужину, другое, – в школу. Единственное что «спасало» его, это то, что небо снова была ясным и чистым, и, смотря на него не отрываясь, Сергею хотелось за это кого-то поблагодарить.
Да, их Димка был «бездельником». Он вечно сидел в своем компьютере, играл в него, и все реже ходил в школу. Сергей и Вера ругали его. Иногда конфликт доходил до того, что Сергей даже дрался с сыном. С другой стороны, про себя он думал: «да почему я вообще должен здесь выступать как агент школы, агент государства? Плевать мне на эту школу…» Да, ведь он был в своем «коконе» работы и науки, и вот – что-то его отвлекало. Иногда он вспоминал о Гогене, - художнике, который просто оставил свою семью, и своих детей, и уехал на Таити…
Как бы то ни было, но они с Верой каждое утро делали одно и то же – поднимали Димку к первому уроку, и слушали его ругань… Сергей говорил ему (уже не утром, а днем):
- Ладно бы ты не ходил, потому что ты чем-то увлечен, или потому, что ты читаешь, или… не знаю там… спортом занимаешься (хотя спорт был далек от Сергея). Но что ты делаешь? Играешь в игры… смотришь «видосы»…
- Я очень многое узнаю… папа…
- Сомневаюсь.
Сейчас, по дороге в школу, он еще, чтобы, так сказать, «умножить счастье», которое давало ему ясное небо над головой, поставил в своем телефоне лекции одного очень известного астронома о Большом Взрыве. Хотя, конечно, он и так многое об этом знал, - и многое рассказал своим студентам об этом, ему, кстати, всегда казалось забавным, что «Большой Взрыв» – это одна из тем курса по астрономии, к которой прилагаются вопросы, задания для самостоятельной работы… Какие здесь могут быть вопросы? Большой Взрыв – к чему это все было;?
И вот он слушал сейчас эти лекции, они были очень интересными, Сергей много узнал новых деталей по этой теме. По теме – Начала… При этом перед его глазами – кроме ясного неба, - были уставшие пассажиры автобуса, на котором он ехал, были редкие деревья на тротуаре за окном, были торговые центры, была реклама.. Сергей подумал: «Почему это все Началось? Могло ли не начаться? Даже материя – в том виде, в котором мы к ней привыкли, - тоже началась. И Время – тоже. Если бы оно не началось, то мне бы не нужно было бы ехать сейчас – вечером, в определённое время, - в школу к Димке… И – наши отношения с женой тоже без Времени, которое нас добило, были бы другими… И меня оно тоже «добило»»… Но то, что он вспомнил о своей депрессии и обо всем, что ее вызывало – сейчас его не расстроило.
Он вышел из автобуса, продолжая слушать лекции в наушниках, и пошел к школе. Школа была недавно построенным зданием бардового цвета. Надо отдать должное, внутри все было сделано с иголочки (значит, деньги, выделенные на школу, были потрачены на нее). Директор приняла его в своем кабинете, это была среднего роста полная женщина с цепким взглядом.
- Вам известно, что за регулярный пропуск школы вам, родителям, может грозить административная ответственность? А в перспективе и уголовная – за невыполнение родительских обязанностей?
«Вот так вот, да… Цивилизация создала институты, в том числе и мёртвые, - и сама не знает, что с ними делать…»
- Может, Вы нас всех просто в тюрьму посадите, и все? – сказал Сергей.
Директор не ответила. Сергей продолжил:
- Я не оправдываю Диму. Но он же не хулиган какой-то?
- Да, не хулиган.
- Я не знаю, как его заставить делать уроки и ходить в школу.
- Возьмите ремень, и заставьте.
- И это вы мне говорите?! – да, ее слова были странными, учитывая, как носились уже который год с темой насилия в семье… Директор пожала плечами. Потом произнесла:
- Ладно, подпишите уведомление о том, что Вы предупреждены об ответственности…
Сергей подписал. Выйдя из кабинета, он увидел Димку, который ждал его, прислонясь к стене. Длинные черные волосы, красивое бледное лицо (из-за бессонных ночей за компьютером), привычный для подростка легкий запах пота. Они вышли из школы и пошли к дому, - между рядами одинаковых зданий.
- Ну как там? – спросил Димка.
- Грозят административкой. И еще – что оставят на второй год.
Димка слушал и кивал. Было ли ему все равно, как он часто говорил родителям? Нет, на его лице был написан испуг.
- Знаешь, - сказал ему Сергей, - я не собираюсь платить штраф пятьдесят тысяч из-за тебя. Ты вообще понимаешь, что это значит? Ты и сам жалуешься, что у нас нищая семья (еще Димка иногда говорил: «если денег нет, зачем меня родили?»). Ладно, тебе меня не жалко, хотя бы мать пожалей, которую ты говоришь, что любишь…
Димка молчал. Сергей почему-то вспомнил другие слова сына – «ты, папа, поднимаешь меня каждое утро просто потому, что надо, а реально ты этого не хочешь». Он был прав. Но – что ещё остается? «Может быть, я вообще живу, потому что надо, а не потому, что хочется…»
Потом сын ответил, все-таки:
- Система нас с вами – он имел ввиду с родителями, - ссорит.
- Да, но ты сам виноват! Плюнь ты на школу. Ты не обязан ее любить, - ходи и делай что нужно!
Они надолго замолчали… Тем более, что в этот момент они зашли в магазин. Сергей начал звонить Вере и спрашивать, что нужно купить… Народу было много. Сергей купил все по присланному Верой списку – молоко, сахар, туалетную бумагу, корм для кота Сеньки, яйца, котлеты. Наконец, они вышли из магазина, – неся каждый по большому бумажному пакету в руке.
6
Дома он пожарил себе яйца, и съел их вместе с «гарниром» - как и требовала жена, на этот раз это была греча. Разнообразия в их еде не было – все было дешевым. Но Сергей старался этого не замечать, - он, в любом случае, любил поесть. При этом он был худым, но просто такова была конституция его тела, а так – давно бы пополнил число людей с ожирением. Да, он любил есть, - если был голодным, то на всех ругался. А, наевшись, иногда говорил: «еда дает мне чувство сопричастности этому миру;, земле;…».
Во время еды он, конечно, смотрел телевизор. Он понимал, что «телек» - плохая привычка, типа курения (ну, этого у него, слава Богу, не было)… Привычка бедных людей? Да, и все равно он смотрел его, особенно – новости. Типа – в этом мире что-то вообще происходит… После еды и «телека» - нужно было заставить себя сходить в душ, а потом спать, ведь завтра снова занятия.
И тут – к нему на кухню вышел Димка.
- Ты сделал уроки? – спросил Сергей.
- Делаешь вид, что тебе это важно?
- Сделал уроки?
- Сделал…
«Да, я мог бы наказывать его ремнем, - но… не могу», подумал Сергей.
- Знаешь, - сказал Димка, - я тут посмотрел одно видео…
- Познавательное? – пошутил Сергей, подумав: «опять какая-нибудь бодяга…»
- Да реально познавательное, - в глазах у Димки был интерес. Несмотря на то, что Димка был бездельником и они постоянно ругались из-за школы, Сергей всегда радовался, когда тот спрашивал у него что-то, что ему было интересно, а такое редко, но бывало. Вообще, – если бы Димка согласился читать обычную русскую классику вместе с Сергеем, то тот забросил бы свои научные статьи…
Димка начал рассказывать:
- Видос такой. Смысла нету. Все люди умирают. И ты умрешь, и мама умрет. И Земля тоже когда-нибудь умрет. И даже Солнце.
- Да, это оптимистичный видос, - они засмеялись.
- И всё-таки, - что ты ответишь на это?
- Ну мама вечером придет, скажет тебе, что смысл можно найти в Боге.
- Это понятно. А что ты ответишь?
- Ну, я нормально отношусь к теме Бога. И я люблю и уважаю маму. Но…, наверное, нужно сказать что-то более универсальное, тем более, что ты не особо веришь. Да, смысла нету. Все мы умрем. И Земля умрет, и даже Солнце – эк ты хватил. Я тебе всегда об этом рассказывал, когда ты был маленьким. Но – с другой стороны, смысла просто до фигища. И он зависит от тебя. То, что ты не видишь смысла сейчас, это даже хорошо. Значит, тебе есть что искать. Только – ты не найдешь его в своем гребаном интернете. Не найдешь. А в жизни – найдёшь. Я уверен, кстати, что тебе и к школе будет проще относиться, если ты найдёшь для себя смысл. Она встанет на свое место, а сейчас – это какой-то монстр в твоей жизни.
- А в чем смысл для тебя? В звездах? – спросил Димка с улыбкой.
- Не только. Он во многом. Он и в вас тоже. В тебе, - Сергей говорил это с шутливой интонацией, но это была просто маска, в которую он «паковал» то, что было слишком важным для него, интимным. И Димка это понимал. Сергей продолжил:
- Ну да, и в космосе тоже. Я вот буквально сегодня слушал лекции про Большой Взрыв. Вот что тебе нужно слушать и смотреть в интернете, а не твои бесовские видосы;.
- А что такого особого в космосе?
- То, что он был до нас, до нашей жизни на Земле. И будет после нас. Если подумать об этом хорошенько, долго, - то… можно сдвинутся;. Ты говоришь, что все умрет, и Солнце тоже. Но – посмотри, как много еще там звезд.
- Но не везде же жизнь?
- Да. Может, ее вообще нигде больше нет. И все равно, даже если только у нас жизнь и разум, и когда Земля закончится, - все равно будут двигаться и мерцать триллионы звезд… Мне этого хватает.
- Почему?
- Потому что это – сигнал о чем-то. О том, что Вселенная, – что бы в ней ни происходило, как бы иногда не долговечно в ней все было, - она все равно вечно жива. Она бесконечна. Ты можешь себе это представить? Бесконечна. Вот ты не любишь учиться, а есть такой предмет математика, и вот математики рассуждают иногда о бесконечности.
- Не люблю математику. Терплю еще как-то историю и литературу.
- Ну молодец, я тоже их люблю.
- А если и Вселенная закончится? Ведь она же возникла когда-то? Большой Взрыв – это ее начало, значит, будет и конец.
- Необязательно, когда есть начало, будет и конец. Но даже если ты прав. Какое это безумие, что мы здесь, на маленькой планете, с помощью наших маленьких слов – ставим этот вопрос? Это очень дерзко. Но – необходимо. Мы – беззащитны от этого вопроса. Лучше бы, наверное, мы бы его не ставили. Мама бы сказала, - не лезьте с таким вопросом, потому что ответ на него знает только Бог. Наверное, она в чем-то была бы права. И все же – мы обречены спрашивать это и другое. Возможно, что и сам Бог, - немного другой, чем его представляет мама.
- Какой же?
- Не знаю… Можно было бы сказать, что он и есть эта Вселенная… но и это будет неточно. В одном я почти уверен, - когда Дарвин или Ньютон отрывали свои великие законы, то религия часто ругала их, их гнобили, особенно Дарвина. Но вот в одном я уверен, - что Дарвин и Ньютон своими научными открытыми были ближе к Богу, чем священники, которые были их врагами. Тот зуд поиска, зуд желания понять этот мир – это величайший дар Бога этим людям. Дарвин писал, что главное, что его интересовало, когда он, например, учился в Кембридже – это… нет, не женщины, а жуки…
Они громко засмеялись.
- Вот, Димка, ты должен найти своих жуков… На самом деле, я не шучу. Если у тебя есть дар такого поиска, то это очень круто. И в этом ты найдешь смысл.
Сергей подумал: «у меня-то он есть, пусть и меньше, чем у Дарвина… Но есть ли он у Димки – не знаю».
Когда Вера пришла домой после работы, они долго говорили о Димке, - как заставить его ходить в школу? Вера сказала:
- Я не знаю, что с ним делать. Он ни на кого не реагирует. Придется – вызывать твою маму.
И она крикнула сыну:
- Все, бабушку вызываю на тебя!
Что она и сделала. Бабушка была «тяжелой артиллерией» для Димки и для всей семьи. Среднего роста, полная, вечно критикующая Веру и Сергея за то, что у них никогда нет денег, и за то, что они «забросили» Димку. Вера не хотела ее звать, но другого выхода не было. Перед ее приездом вся квартира была намыта (в чем Сергей тоже участвовал, - конечно, страдая).
Бабушка приехала… Она и правда могла действовать на Димку лучше, чем его родители – он становился при ней чуть другим. Бабушка прожила у них несколько дней, - она делала с Димкой уроки, поднимала его в школу к первому уроку, и он шел. Ингода – ходила в школу вместе с ним. Она, кстати, тоже говорила с директором, и понравилась той больше, чем отец, и директриса ей тоже понравилась. Бабушка говорила:
- Этот директор – единственный человек, которому не все равно на Димку. В отличие от тебя, Сергей. И тебя, Вера. (Вера сдерживалась, чтобы не ответить бабушке, потому что все уже тысячу раз было сказано – Вера старается исправить Димку, но она не может взять и «разбить» свое общение с ним из-за школы.)
Нередко, учитывая, что квартира их была двухкомнатной, все они жалели, что бабушка приехала… И все же, - как хорошо, в конечном итоге, было сидеть всем вместе после работы, за столом, на котором бабушка ставила приготовленную за день еду.
С другой стороны, когда она, «вправив мозги» Димке, уехала, то Вера и Сергей занялись сексом впервые после большого перерыва.
Часть вторая Астероид
7
Конец мая… Что было в его жизни в это время? То же чтение книг, и проведение занятий по физике и астрономии.. Те же студенты, которых он не очень любил и все равно был рад, что есть хоть они. А потом еще началась сессия… Студенты вообще ею озабочены, но здесь, в «Политехе», они просто сводили этим Сергея с ума. Прерывали последние занятия и спрашивали: когда он уже поставит им зачет? Он отвечал: «если вы так будете мне грубить, - никогда».
Да, он не спешил с окончанием занятий, потому что лето, приближение которого всех так радовало, его, наоборот, не вдохновляло… И он дорожил этими последними занятиями… Что у него будет летом? То же, что и у большинства не очень обеспеченных россиян – дырка в бублике... Он получит в июне отпускные, которые они потратят уже через месяц, и потом будут «сидеть» на зарплате Веры, - неплохой, но не настолько же. И все повторится, что повторялось уже который год – Вера будет просить его, чтобы он нашел «подработку» на лето, а он будет говорить ей, что ищет, а сам тайком будет снова писать о своей астрономии. Когда ему – и всей семье, - будет становиться совсем «плохо» от этого всего, он будет уезжать на дачу к маме, в том числе и потому, что у нее есть деньги. Ну и вообще – ему было хорошо на природе. А кем он может подрабатывать? Вера говорила ему, что можно пойти воспитателем в детский лагерь, или даже охранником, - почему бы и нет. Она добавляла: «если бы ты любил нас, и меня, то ты бы нашел способ решить эту проблему сидения летом без денег». Предвкушая все это летом, Сергей сильнее чувствовал абсурдность, неконтролируемость реальности, в которой он жил. Реальность принадлежала не ему, а вот – Вере, студентам, заведующему отделения…
Сегодня, в последний день мая, он - без особого вдохновения, - ставил студентам зачеты (и завидовал их простой радости). В ведомости… в журналы… в ведомости ведомостей… Он все боялся, что поставит не туда и не тому, и что его за это потом заставят приехать на работу и переделать (иногда ему и правда звонили на эту тему после сессии, и он обещал, что, когда выйдет в следующем семестре, то не забудет…).
И вдруг, - один из студентов, получивших свой зачет, сказал Сергею:
- А Вы что, не в курсе, Сергей Петрович? Не в курсе новостей?
- Да каких? – раздраженно ответил он, «Господи, что может такого произойти, что должно отвлечь его от заполнения ведомости?»
- Астероид какой-то… Идет мимо нас. Но нас вроде не заденет.
- Да? Интересно… - на самом деле, ему не было интересно. Ну, какой-то астероид… Он всегда считал, что тема астероидов преувеличена в астрономии. Суть еще была в том, что внутри астрономии – как и внутри любой науки, - была довольно острая конкуренция тем, направлений, и это было зачастую борьба не за ту или иную «истину», а просто – борьба ученых. Скажем, финансирование получали либо те, кто изучал звезды и галактики (как Сергей и другие), либо – те, кто изучал метеориты и астероиды, это были конкурирующие группы, и они обосновывали перед государством и спонсорами свои позиции. «Астреоидники» выпускали книги с названиями «Землю ждет катастрофа» и прочее, публика их читала, соответственно, «астероидники» получали больше денег и пр., потом со временем это соотношение менялось в пользу изучающих звезды. Все знали, что вероятность реального «конца света» из-за астероида была небольшой (в том смысле, что астероид не мог быть наиболее вероятной причиной гибели планеты).
Но, когда Сергей с облегчением вышел из университета и поехал домой – в полупустом трамвае, смотря на редких пассажиров, на почти летний пейзаж, - он, конечно, отыскал в своем телефоне, в сети, новость об астероиде. Она «стояла» среди главных новостей дня, что было забавно. Итак, это был астероид 326-а – довольно значительных размеров, - восемьсот метров в диаметре… если бы он действительно упал на Землю, то это привело бы к полной катастрофе, указывалось в новости. Но – значилось в ней далее, - астрономы выяснили, что траектория 326-а – к счастью, идет только параллельно земной, а не перпендикулярно. Сергей, включив музыку, читал об этом астероиде, переходя по новым ссылкам все дальше. Он увидел на одном специальном астрономическом сайте и фото 326-а – крупный, деформированный космической средой, чем-то похожий на обломок скалы, в как будто бы паровой дымке. Сергей смотрел на фото, и думал: «что он несет в себе, какие элементы среды, какую судьбу он пережил? И что у него будет дальше – после прохождения мимо Земли?» Вообще, астероид выглядел чужим, страшным, выглядел, учитывая еще и некий флер угрозы Земле, - монстром. И, все равно, или даже именно по этой причине – Сергей «залюбовался» им, «причастился» его «чуждости», подумал: «это тоже часть космоса».
Потом, конечно, все про 326-а забыли, он пропал из новостей. После мая пришло лето, и все то, что ожидал Сергей в своей жизни, - безденежье, ссоры с Верой из-за «необходимости» искать подработку, написание статей по астрономии без особой надежды, что это кого-то глобально заинтересует, - пришло. А еще – невозможная для Петербурга жара.
В начале августа он ухал к маме на дачу, как всегда сбежав от своей слишком «болтающейся в проруби» жизни в городе… Дача находилась в районе деревни Дивенская. Когда он ехал туда – в электричке и на раздолбанном автобусе, то смотрел на людей с задавленными жизнью лицами, глазами… и конечно, сбегал от них в книги. Когда же приехал, и вышел из автобуса, – то глубоко выдохнул, посмотрел на небо, на сосны… и, как всегда, понял, что приехал не зря.
Дни на даче проходили с довольно четко установившимся «ландшафтом» дел и событий. Разговоры с мамой – иногда бессмысленные и повторяющиеся, иногда нужные и глубокие, кстати, к первым относились их вечные споры о политике – Сергей (как и все более молодые в России) «ругал» президента, - который не сходил со своего «трона» уже более двадцати лет, мать его защищала. Немалую роль в их жизни играл еще телевизор, который она смотрела постоянно и на громком звуке, хорошо еще, что дача была двухэтажной и что он мог скрываться там со своими книгами и компьютером. Но и там ему немного мешали звуки телевизора, причем из всего «контента» мать выбирала наиболее «токсичное» - ток-шоу со «звездами», криминальные сериалы и пр. «Как было бы хорошо, - думал иногда Сергей, просыпаясь утром под очередные «вопли» из телевизора на первом этаже, - если бы у нас с Верой была своя дача…»
Временами мать заставляла Сергея делать что-то по даче. Он никогда этого не хотел, но давал себя заставлять. Он вскапывал грядки, спиливал лишние елки и сосны… Впрочем, мать знала, что «связываться» с ним было себе дороже, и того и гляди нужно ещё будет что-то за ним исправлять (когда-то давно он, отпиливая сосну, сломал яблоню…)
Иногда он созванивался с Верой. Реже – с друзьями. Димка ему не звонил и не писал. Но все же – раз в неделю, на выходных Вера и Димка приезжали сюда (потому что она работала, «отгуляв» отпуск в начале лета). И они делали то, что и обычные россияне – жарили шашлыки и пили вино и коньяк. Всем было хорошо. Потом Вера с Димкой уезжали обратно – мать пыталась заставить Димку остаться, но он уже прожил здесь с ней весь июль (уже отбыл свой срок), и уезжал с Верой.
Однажды вечером они с мамой снова смотрели телевизор, – программу «Время». Первая и главная новость оказалась следующей: астероид 326-а, тот самый, о котором все забыли, - оказывается, имеет траекторию, которая не параллельна Земле, а перпендикулярна… Одним словом, он несется к Земле с огромной скоростью… и уже через две недели будет здесь. «Будет здесь» - такое выражение употребляли журналисты. Никто из них не говорил – «взорвет Землю». Никто. Потому что это было правдой. Пугать людей по придуманным поводам они были горазды, но не сейчас, и из этого было видно, что все не придумано. Сергей подумал: «сколько новости давали нам новостей, – в частности, о политиках, которые ничего не значили, создавали свой мир, в котором рождались и умирали целые образы, истории, трагедии. И вот – новости, наконец, выполнили свою прямую функцию, сообщили о чем-то реальном, и все, сдулись». Действительно, все телевидение мира повело себя так же - не было никаких «брейкинг ньюс», никаких «СРОЧНО». Не было обсуждений на ток-шоу, никакой вечной трепотни, и стало ясно, что «там», в правительстве России, и в других правительствах, не знали, что делать. Потом сообщили еще новость – оказывается, уже в мае правительства мира знали, что астероид 326-а летит на Землю, но решили это скрыть, это был заговор политиков и астрономов. Однако они переоценили свои возможности, и сейчас, в августе, правда вышла в информационное поле. Это тоже было проявлением паники в элитах.
После этой новости программа «Время» закончилась – говорить о каком-то очередном «хорошем» решении президента в сфере экономики было бессмысленно. Программа передач продолжилась, там шло какое-то ток-шоу. Этот «контент» на телевидении сохранялся еще несколько дней, и уже потом начали – очень осторожно - обсуждать тему астероида.
Итак, все это было правдой… В то же время, Сергей и его мать - как и миллиарды людей на Земле - не могли в это поверить. Мать хотела было смотреть ток-шоу после новостей, но, все-таки, - выключила телевизор.
Сергей сказал:
- Как будто это троллинг такой, да? Розыгрыш?
- Да, типа мы кино смотрим.
Они помолчали. Мать всегда была более оптимистичной, чем Сергей, она всегда говорила ему: «проблемы нужно решать по мере их поступления, Сережка… Не ссы, прорвемся». Но сейчас у нее не было оптимизма. Прорвемся? Но куда?
Она заплакала. Лицо у нее стало красным, жалким. Сергей утешал ее, но очень слабо, его бы кто утешил… Новость об астероиде и понимание того, что это правда – легла на него, придавила. Вот она, его жизнь, - да, наверное, совсем неидеальная, и даже, можно сказать, что в ней много страданий, но это его жизнь, его планета, его научные поиски, его родные люди, с которыми он был кровно связан, - мать, Вера, Димка. И тут какой-то – камень с неба. Какое он вообще имеет право падать на Землю? Какое он имеет отношение к нам? Он не имеет права вторгаться в нашу сложную жизнь, в нашу цивилизацию. Зря Сергей занимался всю жизнь этим космосом, зря любил его, - вот так космос ему ответил. Эти переживания Сергея были слишком сильными, чтобы он смог еще что-то говорить матери.
Они инстинктивно вышли «на улицу» - то есть, на дорогу между рядами дач. Красивый вечерний пейзаж, который всегда с такой готовностью фотографировался на телефоны, писался художниками на картинах, - почему-то показался Сергею и его маме таким ненастоящим. Цветы… деревья… комары и жуки… все это как будто было уже мёртвым, было декорацией. А небо – такое красивое, с закатным солнцем вдали, - не воспринималось иначе, как угроза.
8
Следующую ночь Сергей спал плохо, он все смотрел информацию про астероид. Так же в комментариях к ней он видел, что пишут люди, они чувствовали все то же, что и он, - что в это невозможно поверить и пр. Тем не менее, он не заметил, что астероид, все-таки, изменил его жизнь – за один вечер, и вряд ли он, если бы заметил это, не был бы ему благодарен. Весь тот «бульон», в котором он «варился», - безденежье, «просьбы» Веры, чтобы он нашел подработку на лето, - а когда он думал о том, что август скоро кончится и наступит сентябрь, и там он погрузится снова в ненужные «по большому счету» занятия, - все это слетело с него, он очистился. Сознание его стало четким, направленным. И виноват в этом был тот самый космос, который он ругал вчера вечером за его враждебность.
На следующее утро в новостях снова сообщили нечто важное. Главы правительств стран мира собрались на заседание ООН и на нем долго обсуждалась тема астероида. Астрономы снова подтвердили, что через две недели он упадет на Землю и что «разрушения будут огромными». Тогда начали обсуждать другое, - что мы можем сделать, есть ли у нас шанс бороться? Выяснилось, что есть. Военные могут – не уничтожить астероид, но попасть в него ядерной ракетой так, чтобы он существенно изменил свою траекторию. Сделать это нужно тогда, когда астероид будет проходить определенное место, - обозначенное четкими координатами, - на своем пути к Земле. Это произойдет через неделю. Главы правительств, заседавшие там, конечно, спросили у военных и астрономов следующее: «каковы шансы?» Те долго не решались ответить. «Пятьдесят на пятьдесят, - наконец, сказали они, - мы знаем, что люди на планете нам не доверяют после того, как выяснилось, что мы раньше скрывали опасность астероида, так вот – сейчас мы говорим правду. Шансов половина, потому что у нас нету большого опыта в такой стрельбе, корректирующей астероиды». Вся планета слушала… Когда выяснилось, что есть какая-то надежда, - у всех «отлегло». И, опять-таки, – газеты и интернет-порталы не упражнялись в острословии на эту тему, это стало табу, - причём само собой, без цензуры, - никто не написал после заседания в ООН, – «хрен знает, может, Земля и выживет;».
Итак, две недели до Конца… Хотя – есть некоторый шанс, что он отменится… Как семь миллиардов людей будут на это реагировать? … Как на это будут реагировать государства? Что делать? Никто этого не знал, потому что земляне, конечно же, не испытывали еще такого… Объявить что-то типа каникул? Или – объявить их, когда выяснится через неделю, что удар по астероиду не изменил его траектории? Такие идеи носилось у всех в головах – и там, в элите, и здесь, «внизу». Но вот на данный момент – не было никаких сообщений, что кто-то, например, перестал ходить на работу, или какое-то предприятие закрыто решением директора… Это, конечно, была привычка.
Днем часов в двенадцать на дачу приехал на машине брат Сергея Иван. Было ясно, что это вызвано новостями об астероиде. К сожалению, мы еще не успели рассказать об Иване, - между тем, этот человек очень сильно «оттенял» Сергея во всех смыслах, так что образ Сергея тоже станет для нас более четким. Они были очень разными. Иван был старше Сергея на три года, упитанный, в отличие от худого Сергея. Если Сергей с детства много читал о своих звездах, и не так уж много общался с девчонками, - то Иван ровно наоборот. Кроме этого, он был «рукастым». У него было техническое образование, он всю жизнь работал на высокой должности одного очень крупного производства, принадлежавшего европейцам, он курировал там оборудование. Зарабатывал, конечно, во много раз больше, чем Сергей, и чем многие «простые россияне». Он был представителем небольшого в России среднего класса. В своей квартире он – во многом, своими руками, - сделал пресловутый «евроремонт». А еще у него была жена, которая работала на еще более высокой позиции, чем он, - она была директором бутика модного женского белья, у них был один ребёнок.
С годами он все больше «матерел». Был очень скупым. И – подчас ругался с Сергеем (а ведь в детстве они росли вместе и это все равно оставалось в их памяти). Просто, когда семья и другие еще родственники собирались за столом, то нередко у Сергея спрашивали что-то о космосе, о звездах, и тот, выпив хорошего коньяка, долго рассказывал о них. Плюс еще мать повторяла, что ее сын Сергей кандидат наук, что это так круто… Ивану это не нравилось, и он, - не за общим столом, а вот, например, в машине, - тоже когда они ездили с дачи или на дачу, - кричал Сергею:
- Ты никто… ты неудачник… Семью завел? А кормить-то ее можешь?
Эти крики Ивана, – пусть и не всегда он так общался со своим братом, - тоже были частью бредовой реальности Сергея, наряду с ожиданиями жены, студентами в университете и пр..
Апофеозом «крутости» Ивана была его машина – на которой он сегодня и приехал – это был «ниссан10х», купленный за два миллиона. Огромная как танк, она еле помещалась в ворота маминой дачи, серо-серебристого цвета, красивая, как живая реклама.
Итак, Иван приехал. Из дома вышла мать. У нее было бледное, остановившееся лицо - из-за мыслей об Астроиде… Чем-то это было похоже на то, какой она была, когда год назад умер их отец.
- Ну, как ты? – спросил Иван, и поцеловал ее (обычно он это не делал, потому что был эмоционально закрытым человеком).
- Хреново я.
Решили, что, конечно, ей нужно ехать в город. Как и Сергею тоже. Ночью ему позвонила Вера, и они долго обсуждали происходящее, говорили, что это какой-то то бред. Вера сказала: «вот он, Сереженька, твой космос… Приезжай…» - «Да, конечно, - завтра». Правда, у мамы здесь было много вещей, уехать совсем обратно в город был непросто, но Иван сказал, что завтра вернётся и все захватит, а также выключит электричество и систему подачи воды, которые он здесь устанавливал. А потом все подумали: «если это вообще будет иметь смысл».
Собрали все «по минимуму» и поехали. Мать села сзади, а Сергей вперед, к Ивану. День был хорошим, - правда, жарким, но Иван включил в машине мощный кондиционер. Радио с музыкой – которое у него всегда играло на полную громкость, так чтобы все на улице его слышали – сейчас молчало. Выехали на шоссе – машин было много, видимо, все заспешили к городу со своих дач. Иван сказал:
- Вот, блин, сейчас будут пробки.
Мать говорила что-то с заднего сиденья, но не очень активно, – а ведь обычно она говорила громко и не смолкая…
Иван сказал:
- Ну что… Ты же у нас «главный по тарелочкам»? Что ты можешь сказать?
- Да я ничего не могу сказать… Я не больше знаю по теме астероидов, чем все. Да и что это изменит?
- Это все вы, ученые, лезли куда не надо, вот и прилетела ответка.
Его слова были упреком, - но звучали они так бессильно. Сергей подумал: «так тебе и надо, сука… это ответка… но совсем за другое… что, богатенькие, - зассали? есть что терять вам, да?» А потом ему стало стыдно. И он сказал:
- Прости… Иван…
- За что?
- Не знаю. Я просто позлорадствовал над тобой сейчас. Ты знаешь, что это значит, - «позлорадствовал»;?
- Да знаю я, не пальцем деланые;.
Они помолчали. Иван сказал:
- И ты меня прости.
Он никогда не говорил раньше Сергею таких слов.
9
Да, в Петербурге их ждали пробки. Что касается мамы, - которая жила одна в своей квартире, то было решено, – что ей нужно переехать к кому-то из сыновей. Остановились пока на Иване, ведь у него была огромная трёхкомнатная квартира, машина и пр.. Иван подъехал к своему дому - который располагался недалеко от дома Сергея, там он уже доедет на автобусе (Иван предлагал довести его до дома, но тот не захотел). Мать с трудом выходила из машины, сыновья ей помогли. Она заплакала, когда Сергей стал с ними прощаться:
- Сереженька… Как все хреново… Скажи, как жить? Что делать?
Он ничего не ответил, только обнял ее. Потом пожал руку Ивану, и это не было что-то обычное, не было рукопожатием, которое разводит их в разные миры своих жизней. Теперь эти миры не были разными.
Потом он поехал в автобусе. Он не захотел ехать на машине брата, - у него было желание пройтись, проветрится, посмотреть на людей. Люди – на улицах и в автобусе, - были необычными. Вроде – они двигались как всегда, - с работы домой, из магазина домой, кто-то еще и гулял по небольшому парку недалеко от проспекта Косыгина. Но в их глазах было что-то новое. Растерянность. Удивительно, что Сергей в последние годы своей жизни воспринимал этих прохожих, пассажиров автобусов, метро, особенно по утрам, - как часть своей «бредовой реальности». Причем – часть, которая занимала там значительное место, может, - конституирующее даже... И раньше, смотря на них, он думал: «факинг… мать – перемать… сколько же вас? и я тоже часть этого потока… На Земле слишком много людей… и если природа вдруг их сократит как-нибудь – то я не удивлюсь». Его пугали такие мысли, хотя временами он «уходил» в них. Еще он вспоминал заповедь Христа о любви к ближнему и думал: «как можно любить эти семь миллиардов?» И только сейчас, - стоя в своем автобусе, который он обычно так ненавидел, потому что он вечно был «вонючим», и потому что этот автобус словно говорил ему о том, что он нищеброд, раз у него нет машины, - он смотрел на всех сейчас, и понимал, что, блин, как жалко каждого из них… и понимал, что можно любить эти семь миллиардов.
А еще – свою семью.
Сергей вошел в свой дом и поднялся на лифте на пятый этаж. Отпер ключом квартиру, - и впервые оказался в ней не с мыслью о том, что мебель везде старая, и что уже давно в ней не делался ремонт. И что денег – сейчас, летом, нету, и что Вера опять будет ему говорить, чтобы он нашел подработку. Этого будущего больше не было, оно исчезло. К нему в прихожую вышла Вера, - одетая в короткое домашнем платье серого цвета, - ничего особенно, она его часто носила. Серей подумал: «там, в следующей жизни, если она есть, я буду помнить это твое платье». Лицо у Веры было заплаканным. Они обнялись, поцеловались. Тоже – не как всегда, по-другому.
- Ну, - спросил Сергей, - ты чего?
- Да так, плачу.
Он снова обнял ее и так они долго стояли. Потом Сергей снял куртку и ботинки, сходил в туалет, умылся.
- Есть хочешь?
- Хочу.
- У меня готово все.
Он сел на диван, за кухонный стол. Телевизор работал, но с выключенным звуком, там было очередное шоу про каких-то фриков… было ясно, что Вера его не смотрела.
Сергей начал есть. Это была его любимая яичница, а главное – салат из помидор и огурцов. Вера знала, что он любит это, хотя редко ему это готовила, - в основном, потому что у нее было мало времени.
- Как у тебя с работой? – спросил Сергей.
- Много клиентов ушло. Но кто-то остался.
- Кому-то нужен там, в загробной жизни, английский язык;? – она нешироко улыбнулась, ответила:
- Да. И французский, и немецкий тоже.
Сергей ел с таким удовольствием. И тоже думал о том, что и это, пищу, он будет потом вспоминать. Потом… что там будет потом – после смерти, - он не знал, но, наверное, что-то будет.
- А что Димка?
- Сидел в компе. А потом – перестал. Просто сидит в комнате у себя.
Тут Димка, то ли услышав их разговор о нем, то ли сам по себе – вышел к ним на кухню. Лицо у него не было заплаканным, но каким-то упавшим, словно ему «обломали» проход в игре на следующий уровень. Обычно Сергей любил обнимать сына, и тот всегда этому сопротивлялся, говорил, шутя: «не трогай меня, тварь». Но сейчас он… сам его обнял. Такого тоже никогда не было.
Сергей сказал:
- Помнишь, ты как раз говорил, что Земля погибнет когда-нибудь, и значит, смысла нет?
- Да.
- Ну вот все так и произошло. Только, мне кажется, Земля погибнет, а смысл как раз есть, - Сергей подумал: «смысл есть, потому что она погибнет?».
Димка и Вера улыбнулись. Потом они вдвоём с Верой долго сидели и пили вино.
- Прости меня… что гнобила тебя зазря.
- А ты меня прости… Ведь часто гнобила по делу.
Потом они пошли в спальню. Все так же со слезами, они сделали это. И оба думали: «это я тоже запомню… мои клетки запомнят… на всю жизнь».
10
Таким было настроение у землян в первые дни после новостей об Астероиде.
В эти дни семья Сергея сидела дома – тем более, что сам Сергей был в отпуске, а Димка на каникулах, и только Вера иногда – несколько раз в неделю – выезжала на работу. Делала она это, как и многие другие работавшие в это время люди, - чтобы не сойти с ума, выполняя «нейронную» программу. Как они проводили время дома? Читали книги, смотрели фильмы…
Что происходило в сознании людей? Мир - и даже сама материя - казался им теперь зыбким, ускользающим от твоего взгляда. То сознание, которое было у людей раньше – до Астероида - обрушилось, продырявилось, и, как бы они не восстанавливали его «пирамиду», обвал никуда не уходил. Это отозвалось появлением тысяч сумасшедших по всему миру. Оставшиеся (пока) в норме люди оказались как бы на переднем «нейронном крае»… Резко изменилось чувство времени. Раньше его было много, оно бы спокойным, размеренным, даже – скучным. Теперь - время неслось, ухало в крови, доводило до бессонницы. Многие люди – особенно более старшего возраста, - оставались в своих домах, - плакали и пили крепкий алкоголь (смотря по стране – водку, коньяк, виски, сакэ…)
В этой ситуации у человека было два пути: либо он, все-таки, открывает в себе что-то более глубокое, чем то, что происходит вокруг, открывает «берег», либо – он поддается этому «вокруг» и пытается перебить, заглушить его чем-то. Правда, любой человек не настолько силен, чтобы следовать лишь одному пути.
Однажды Сергей лежал на своем диване в их спальне, Вера в это время была на работе. И он подумал: «да, все скоро разрушится… все, что мы создали, все, что сотворили… Но вот я, человек, лежу здесь и думаю об этом. Это очень тяжело, и мы бы все хотели не знать этого, потому что все, что мы, в основном, переживаем, - это липкий ужас. И все-таки… что-то мне говорит, что мое сознание… не погибнет. И все, созданное нами, – в каком-то смысле - не умрет. Картины, книги, дворцы и храмы… все это будет храниться где-то вечно». Так Сергей иногда «выбирался на берег» из «океана паники», в котором он и сам, конечно, обычно плавал.
Эти мысли он часто высказывал Вере и Димке, и даже – в телефонных разговорах, - брату Ивану, хотя раньше – до Астероида, - они о таких вещах, конечно, не говорили. Вера – будучи немного религиозной, - отвечала ему:
- Конечно. Ты прав. У человека есть бессмертная душа.
- Возможно, - отвечал Сергей с улыбкой.
Вообще, надо сказать, что еще одной реакцией людей на новость об Астероиде, было то, что они толпами пошли в храмы. В России это тоже происходило. Вера – и раньше временами ходившая в церковь, теперь довольно часто ее посещала. Сергей – раньше заходивший туда очень редко, теперь ходил с ней. Он молился, пусть ему это было и непривычно… он просил Бога помочь ему и его жене, сыну, маме, брату… И, всё-таки, с трудом выходя из переполненной церкви, он не мог не думать о том, сколько людей пришли сюда просто из-за паники? Для скольких людей храм оказался такой же отдушиной, как и алкоголь?
11
Прошла неделя после того, как правительства всех стран на заседании ООН приняли решение об ударе ядерной ракетой по Астероиду, чтобы тот пролетел мимо. Сейчас, - по расчётам астрономов и военных, - и нужно было это сделать. Однако люди на планете в глубине души уже не особенно надеялись, пусть они и писали в интернете пожелания удачи военным и ученым, а журналисты на ТВ – то же самое высказывали в эфире. Люди уже не хотели тратить себя на надежду. Это почувствовал председатель ООН – фигура номинальная, но обладающая определённым статусом. Негр лет пятидесяти, он обратился к землянам на английском, накануне запуска ракеты:
- Мы с вами все равно должны верить. Верить, что можем что-то изменить. Иначе - какой смысл? Если хотите, мы сейчас же можем отменить этот удар ракетой… А? – и он выругался матом.
И тут люди поняли, что – нет, не хотят, что все равно надеются, пусть им это и больно.
- Вот так-то, – подвел итог председатель, поняв реакцию людей, - те, кто верит в Бога, - молитесь о наших военных и астрономах.
Человечество замерло. Когда начали запуск ракет, это было раннее утро по российскому времени. Новости «падали» строчками в интернете, и озвучивались в выпусках на ТВ… Первая ракета в цель не попала. Вторая не попала. Третья не попала. Растерянные военные бубнили в камеру:
- У нас никогда не было опыта такой стрельбы…
Снова выступил председатель ООН:
- У меня к вам большая просьба, - оставайтесь людьми. Мы, люди, прошли огромный исторический путь, и многого достигли. Сейчас у нас есть возможность быть достойными этого пути. Не позорьте звание человека. Не паникуйте… не паникуйте…
Его слова прозвучали как заклинание перед падением в бездну. Потому что - как только все земляне узнали, что ракеты не достигли своих целей, - так все забурлило, пошли словно некие огромные волны. Стало ясно, что предыдущая неделя была еще относительно спокойной, что где-то в глубине души люди надеялись на ракеты, а главное, – надеялись, что все это неправда, и что Астероид не прилетит…
Человечество оказалось очень хрупким, неустойчивым, его оказалось легко «вскрыть». Границы этого вскрытия, конечно, пролегали по границе между богатыми и бедными. Между богатыми западными странами, и бедными восточными. Между богатыми и бедными внутри каждого общества. Все это накладывалось одно на другое, ломалось параллельно, вместе, порознь. Сразу – как только председатель ООН призвал не паниковать, наиболее «слабые» в плане сдержек страны в мире – погрузились в хаос. Это был Ближний Восток и Африка, а еще страны Латинской Америки (Мексика и некоторые другие). Люди громили магазины для богатых, дворцы своей элиты, убивали ее представителей, - громили и храмы, мечети…
Внутри самих западных стран – и России тоже, - низы также забурлили, но полиция это эффективно подавляла. Москва и Петербург, где жил Сергей, – держались неплохо, но из провинции то и дело приходили новости о том, что местные жители там создавали бандитские группировки.
С другой стороны, поскольку причиной всего была не какая-нибудь революция в центре, как это было, например, в 1917 г., а глобальная катастрофа, то это все меняло. Сами эти новоиспечённые бандиты были такими же людьми, и тоже – боялись Астероида. И их криминал воспринимался в остальной части России не как главная проблема. Все бледнело на фоне настоящей катастрофы. Привычные смыслы терялись, люди не узнавали себя и друг друга. Да, можно ограбить, - никто тебя не посадит за это в тюрьму, зачем? - но ведь и награбленное богатство уже не имело большого смысла…
Сергей смотрел эти новости о бунтах против богатых по всему миру, и морщился. Да, он и сам всю жизнь был бедным. По сути, ему надо было бы радоваться, и ведь раньше он иногда мечтал о такого рода событиях, ждал их. Но сейчас он видел, что все это – слишком дешевый выход агрессии, слишком банальный выход. И тогда – можно сказать, что Астероид просто показал это, обнаружил и надо быть ему благодарным, ведь без него такие бунты могли бы кому-то – и ему тоже? – показаться чем-то новым, перспективным?
«А, между тем, - думал он, - на дворе поздний август...» В этот момент он смотрел в окно из их спальни, - деревья были в чуть пожелтевших листьях… и так хотелось заметить это, воспеть это, запечатлеть на телефон, что он и сделал. И тут же выложил это фото на своей странице в сети. С подписью: «эти деревья и это небо никуда не исчезнет… ты никуда не исчезнешь…» Его пост собрал много лайков.
Вошла Вера. Он указал ей рукой на пейзаж за окном. Она сказала:
- Да. Супер… Прости, Сереженька… Но я не могу больше сидеть дома. Надо куда-то поехать. Я слышала, что в центре города люди собираются…
- И что они там делают?
- Пьют… танцуют…
- Мы и так пьем каждый день. Можем и потанцевать…
- Ну Серёжа…
- Хочешь – поехали… или ты одна хочешь?
- Нет, с тобой хочу.
Да, они употребляли алкоголь каждый день. Вообще забавно, что до Астероида Сергей не так уж и часто это делал. Он считал, что много пить – значит, быть обычным бухающим по всякому поводу россиянином. А сейчас – без алкоголя было нельзя. Как правило, он был дешёвый. Богатые, наверное, могли позволить себе и что-то более «экологичное» для организма, – дорогие вина, коньяки, травку, наконец, - но не они. Они с Верой и утром, и днем, и, особенно, вечером, пили коньяк из «Пятёрочки». Алкоголь давал чувство стабильности, уверенности, чувство того, что все эти новости об Астероиде – сказки, розыгрыш. И, в то же время, – чувство бредовости того, что человек делал «под ним». «Наверняка и те толпы взбунтовавшихся людей по всему миру – пьяны», - думал Сергей.
Они с Верой вышли из дома и поехали на автобусе, а потом на метро в центр города – на Невский. Было часа четыре пополудни.
Людей в транспорте было немного, в основном, - молодёжь или люди среднего возраста, как Сергей и Вера. Сергей меланхолично смотрел на них… в их глаза: «погибающий ковчег Земли…» Вдруг он почувствовал какую-то невозможную свободу от страха перед Астероидом. Он глубоко выдохнул. «Летит – и по х…й…» - подумал он и, ему показалось, что так же подумали, почувствовали все пассажиры.
Наконец, они вышли на Невский со станции метро «Гостиный двор». Погода была теплой, небо – без облаков. Народу на Невском было много. Люди стояли на тротуаре, на проезжей части (машин не было), - общались, и танцевали под музыку, причем у многих она «шла» тут же, из их телефонов, и так вокруг них все и группировались. У самой большой группы Вера и Сергей остановились, там музыку слушали из колонок. Слава Богу, песни не были какими-то слишком «молодёжными», нет, вменяемые композиции, пусть и неизвестные им. Сергей – в своей прошлой жизни, - не очень любил концерты, клубы. Так что сейчас он боялся, что ничего, кроме отвращения, к этим людям, пытающимся, как и все, убежать от реальности, не почувствует, и что он пожалеет, что согласился сюда приехать. Но нет… Он почувствовал любовь-жалость к ним. И к себе. Вера сразу затанцевала, Сергей тоже, пусть и не так активно. Еще они выпивали – хорошо, что это был не надоевший им коньяк, а дорогие коктейли, особенно им радовалась Вера. Он танцевал и думал: «страшно смотреть в их глаза, особенно если это совсем молодежь… какой наш мир оказался хрупкий».
Танец… танец… ритмичное – или, в случае с Сергеем, не очень;, - движение. А песня, под которую они танцевали, все повторялась и повторялась. В ней какая-то девушка красиво – как казалось Сергею, - пела по-русски: «а снег идет… а снег идет… по щекам мне бьет… бьет…»
Пришли сумерки… И на Невском, а также на Дворцовой, где была такая же «тусовка», стало ясно, что это были не только танцы. Тела людей прижимались друг к другу, часто уходя все «ближе». Религиозные люди на следующий день писали в сети, что в центре Петербурга накануне вечером была «оргия». Но это не так. Просто – люди пытались быть вместе. И кто их осудит? Они и сами себя осудят, если нужно. Каждый спасался, как мог.
Да, Сергей и Вера тоже «участвовали». Их разнесло по разным частям толпы, он оказался ближе к Дворцовой площади, она дальше, - здесь, на площади, была очень громкая песня, покрывавшая все остальные на большом расстоянии вокруг. Сергей удивился, что это была песня старого русского рок-певца, которую слушал не то что он, а еще его отец… Включили ее, конечно, неслучайно. Певец пел: «это все… что останется… после меня… это все… что возьму я с собой…» Сергей плакал и чувствовал, - как и каждый на площади - что слова песни относятся ко всему - и к любви, в которую все здесь погружались… и к Эрмитажу... Да, он все это возьмет с собой, и, слава Богу, что ему есть что взять. Куда возьмет? Туда...
Рядом с ним танцевала молодая девушка – ей было лет девятнадцать. Она плакала. Наверное, секса у нее вообще не было или был один раз, и незначительный. Она прижималась к нему. «Как хорошо, что мы стоим на Невском и вот – можем такое делать, что это не сон, не эротическая фантазия, хотя, конечно, кажется, что фантазия».
Вера – в другой части толпы, - тоже «участвовала». Она танцевала с парой – мужчины и женщины, оба лет тридцати. Любовь покрывала все. Мысль, что скоро ничего и никого не будет, - не давала ощущения – «получи поскорее удовольствие», совсем нет. Она просто меняла людей и вводила их в «изменённое состояние». И все, что они хотели, - быть рядом с другими, быть внутри других.
В час ночи Сергей и Вера ехали домой в полупустом вагоне метро. Вагоны нещадно громыхали, но Сергей, всё-таки, – перекрывая их шум, казалось, из последних сил, крикнул:
- Я люблю тебя, Верусик.
- А я тебя люблю, - так же прокричала она.
12
Примерно за пять дней до Конца – люди на планете почувствовали «отупение». Нервная система устала работать на износ, напряжение временно спало. До этого все делали примерно одно и тоже – молились, пили, вступали вот в такие «оргии» (кстати, Вера не чувствовала никакого противоречия между молитвами и тем, что она делала на Невском, она говорила себе: «это утешение, которое дал нам Бог»), плакали и лежали дома. Но вот - все от этого устали, и чуть успокоились.
В эти дни затишья, в котором и он тоже пребывал, Сергей захотел куда-то поехать, - один. Был поздний август, погода стояла теплая, на земле и на деревьях можно было увидеть желтые листья. Сергей отправился в Летний сад, - хотел просто погулять в нем и вообще по центру города (потом еще он собирался встретиться с одним другом).
До эпохи Астероида – Сергей часто так делал, приезжал гулять в центр, - весной или летом, потому что в весенние семестры занятий было традиционно мало (в отличие от осеннего «трэша»), а летом вообще отпуск, и ему, конечно, надоедало сидеть дома в спальном районе, слушать Веру с ее занудством, или – Димку с его грубостью, мыть посуду, смотреть телевизор, поедая семечки, или сидеть в сети, ходить в супермаркет (будет ли он скучать по этому после Конца? наверное… по всему будет скучать… даже по переполненным по утрам мигрантами автобусам и метро…)
И вот он сидел на скамейке в Летнем саду, в той его части, что выходила к Неве. Кроме деревьев и скульптур, здесь был еще очень красивые украшенные цветами арки… Посетители были – и, все же, единицы. «Наверное, люди слишком культурные; готовятся к Астероиду так, - они не участвуют в «танцах» на Невском;, а вот – ходят по Летнему саду, и еще – по Эрмитажу. Я тоже, кстати, туда пойду».
Как Летний воспринимался сейчас? Если раньше он был местом для отдыха от суеты, местом для туристов – для «вечных китайцев», - то что сейчас, если этой суеты нет? Не утрачивает ли он свою роль, свою ауру? Нет, наоборот, она стала еще четче. Летний сад и весь центр города – хранит наши души, нашу память. Летний был основан Петром и тот – «отрывался» в нем с фейерверками и забавами, со скульптурами античных богов, на которые плевались священники как на бесов. Здесь Александр II встретил свою последнюю любовь – шестнадцатилетнюю Долгорукову. И здесь же, рядом, в него в первый раз стреляли террористы. Здесь же, кстати, Сергей сделал предложение Вере. Да и вообще, дело не просто в истории (и в личной тоже). Сергей перестал слушать музыку, убрал в карман свои наушники. Он сидел на скамейке и просто смотрел на землю, покрытую гравием. И на стоящий рядом огромный высокий тополь – весь в желтых листьях, которые только начали падать, а сейчас они – согласным хором шелестели на ветру… посмотрел на почти осеннее небо и облака на нем, послушал птиц. Вот в чем дело. В том, что все это для него. Что все это – он. В этот момент он снова – как и раньше, глядя на пейзаж за окном, - забыл о Конце. То, что он сейчас видел, чувствовал, - никуда не исчезнет. Он никуда не исчезнет. «Запись» сознания, запись души уже ведется, и вопрос – в чем, внутри чего она ведется? Внутри того, что есть вечно. И не надо, как религиозные люди, что-то там доказывать и спорить, потому что, доказывая и споря, они как раз и демонтируют, что сами они – верующие – не верят (и еще больше это демонтируют, убивая других верующих, - «конкурентов»). Конец от Астероида показал вечность, очевидно «вывалил» Бога, но, раз так, то снова и снова говорить о нем, - еще более излишне, чем раньше.
Он встал со скамейки и пошел по аллеям. На его груди, на ремне, через корпус – болтался его черный портфель. Он везде брал его с собой, хотя летом это было немного бессмысленно, и друзья и жена по-доброму смеялись над ним по этому поводу. «Вот, и портфель мой тоже вечен, тоже останется;».
Потом он направился от Летнего к Эрмитажу. Ему вспомнилась та «оргия» пару дней назад, ведь она была здесь, рядом с Дворцовой. Но никакого «морального похмелья», чувства вины у него не возникло, и он поблагодарил за это Бога… Раньше, до Астероида, - он испытывал вину очень часто, без повода, а теперь, - когда вроде бы повод был? - ее не было.
По Дворцовой площади, как всегда, гулял ветер с Невы… Да, и по этому беспокойному ветру он будет скучать. И это еще летом ветер был тёплым, - а сколько страданий он приносил жителям города осенью и зимой, - кода целые недели было холодно и ветрено, а главное – пасмурно, и ветер здесь добавлял свои «демонические пять копеек». Хотелось тогда сказать этому Петру I, такому же беспокойному, как здешний ветер – на фига здесь было основывать столицу? Может, потому он и основал, что любил этот ветер? С другой стороны, не будь здесь столицы, то не было бы и дворцов.
Еще он вспомнил сейчас, как часто они с Верой и Димкой не могли ехали на какую-нибудь экскурсию, и просто гуляли, не могли, потому что – не было денег. И Сергей ругал за это правителя – этого бессменного старика… О Господи, будет ли он скучать «там» и по нему? Да… Его хитрое лукавое узкое лицо – выставленное на рекламных щитах, и вечно тиражируемое на телевидении и в сети, - так доставшее молодое поколение, и его, - тоже в памяти сердца. О ужас;… Между прочим, именно сейчас, когда стало известно об Астероиде, плакаты президента выглядят… особенно бессмысленно… бессильно, – и сам он выступает по ТВ все реже. Это можно понять, все политические лидеры в этой новой обстановке ведут себя так же. И, все-таки, - эти плакаты напоминают россиянам о том, во что они верили на самом деле, говоря, что верят в Бога.
Под черными туфлями Сергея была брусчатка Дворцовой, идти по ней было непривычно, забавно. Он зашел в Эрмитаж, и сдал свою летнюю куртку в гардероб. Странно, что все работает, - и транспорт, и вот, музеи. Это происходило потому, что большей части людей было страшно не работать. Сдавая куртку гардеробщице, - пожилой женщине, - Сергей невольно глянул ей в глаза, - большие, карие. Там было - ожидание Астероида. Сергей подумал: «вообще, наверное, пожилые люди двояко воспринимают это событие, – с одной стороны, страх, как и у всех, а с другой – может, затаенное злорадство, что старики будут умирать вместе с молодыми?» Да, лучше во все это не глядеть.
Народ в Эрмитаже был – хотя и не много, как и в Летнем саду. Сергей подумал о том, что здесь, как и в Летнем, «слишком культурные люди;». Хотя это было не совсем так, когда он увидел посетителей, он понял, что пришло и много «простых», и даже молодёжь довольно «гопницкого» вида – тоже иногда встречалась, так они нестандартно реагировали на Конец.
В Эрмитаже он должен был встретиться с другом, но до этого оставался еще час, он пришел так специально, чтобы посмотреть все одному. В последний раз? Посетители – причем и завсегдатаи и совсем не завсегдатаи Эрмитажа, - идя мимо огромных красивых зал, потом – мимо картин, - плакали. Плакали тихо, негромко. И Сергей тоже. Обычно он, как и все более или менее серьёзные посетители, останавливался у какой-нибудь картины, и смотрел на нее, - часто это был знаменитый зал голландской живописи XVII века с его Рембрандтом (но и не только с ним, конечно). И – созерцал, пытаясь проникнуть в этот мир. Думал: «как чудно, что у человечества есть такие средства, что вот художник XVII века запечатлел жизнь своего времени, как некую немую картинку, остановившееся мгновение, и мы приобщаемся к этой жизни через эти знаки… через эту машину времени». Так он думал - обычно.
А сейчас у него в голове был вопрос: останется ли вообще такое – когда есть картины и есть их зрители, - после Конца? Да, останется в некоей вечности, и все же… Это уникально. Если инопланетяне приедут и по каким-то обломкам увидят, например, Эрмитаж, то они, конечно, поймут, что такое живопись, - раз смогли прилететь в другую галактику, то они неглупые, - но, наверное, очень удивятся. Вообще – в каком-то смысле все останется – и люди тоже, - а в каком-то смысле, – нет.
Эх, лучше бы уже поскорее пришел его друг… И Сергей сел в одном из залов на скамейку, чтобы подождать его. Если раньше, до эпохи Астероида, он выбирал для такого сидения безлюдные залы, то сейчас – специально отыскал такой, где люди были. Люди с их глазами, смотрящими на тебя, с их душой, с их «тепловой энергией». Если раньше они смотрели, презирая или завидуя тебе, то сейчас нет. Всем им вместе – этим ходящим точкам жизни, - нужно быть рядом. Все мы сироты. Все мы – мишень.
13
Наконец, его друг пришел. Его звали Сидоров, так, по фамилии, Сергей и привык его называть. Он был чуть старше Сергея, - высокий, полноватый, с красивым русским лицом. Именно с Сидоровым Сергей работал в том «перспективном» институте, откуда их обоих и сократили. Но Сидоров был совсем другим специалистом, - историком. Когда Сергей несколько лет назад впал в свою «ненаглядную» депрессию, то он стал намного меньше общаться с друзьями, и по сути, только двое из них остались: Олег, о котором мы говорили выше, и Сидоров.
Сидоров всегда что-то придумывал, еще и потому, что был историком, - очень сильным, он специализировался по средневековой Руси и у него вышли несколько книг об образе Николая-Угодника в культуре Руси. Кто их будет теперь читать? Будут ли об этом читать инопланетяне, которые прилетят на Землю, если вдруг эти книги уцелеют? Будут ли они молиться Николаю-Угоднику (без небольшого невинного кощуна здесь не обойтись;)? Еще у Сидорова была машина – так что весной и летом они часто ездили вместе в интересные места – это могло быть и Копорье с его средневековой крепостью, и место захоронения фашистских солдат где-то в глубинке Ленобласти (Сидоров был нарочито антипатриотичен). Или - какая-то усадьба под Всеволожском, в которой в свое время гостили Пушкин и Крылов, и где сейчас был музей, чуть заброшенный, ну и что, а главное – парк с маленьким озером. Они были там прошлым летом, так что озеро выглядело особенно великолепно, и Сергей сфотографировал его себе на телефон (на самом деле – «сфоткал», но Сидоров запрещал так ему говорить). Это фото - и сейчас на главной странице телефона Сергея… на него, среди прочего, он будет смотреть во время Конца.
Главное, чем вошел в его жизнь Сидоров, было то, что перед каждый Новым годом – числа двадцать девятого декабря, - они встречались, и выпивали, прогуливаясь по центру, это стало их традицией. Причем Сидоров был невротиком и иногда слишком давил в этом плане на Сергея, - Сидоров заранее договаривался о четкой дате и времени, о том, какой будет алкоголь, как они будут скидываться (он был скуповат) и пр. Однажды – из-за семейных дел - Сергей не смог встретиться… Сидоров после этого потом не разговаривал с ним полгода.
Как бы то ни было, несмотря на всех этих своих тараканов, - или из-за них тоже, - Сидоров развлекал Сергея. Смешно было еще то, что Сидоров был высоким и, когда он выпивал, то «пугал» людей своей нетвердой походкой. О чем только они не говорили в эти предновогодние прогулки. О том, что Сидоров желает им в новом году обрести новую любовь – молодую девушку, «восхищенные глаза рядом», Сергей соглашался и, по мере опьянения, шутил на эту тему – «восхищенные уши рядом», «восхищённые ноги рядом»… Часто спорили на тему Бога, потому что Сидоров в него верил – пусть и очень оригинально, а Сергей говорил, что верит в жизнь...
Обычно – до эпохи Астероида, - при встрече Сергей обнимал Сидорова, а тот морщился, чуть выдвигая вперёд руку, так что объятие выходило наполовину. Но сейчас они обнялись – крепко, долго. Сергей подумал, что так изменился и его сын Димка.
- Помнишь, - сказал Сергей, - как мы бухали под Новый год и гуляли?
- Помню. Это было… фундаментально;.
Вдруг они оба поняли, что никогда не смогут это повторить. Да, они теоретически могли бы и сегодня выпить, и погулять… Но, во -первых, они уже устали от алкоголя (как и все люди). А, во-вторых, и в главных – время было упущено. Тогда – до Астероида – они были другими, у них было другое прошлое и другое будущее. Тогда они были «преподами»-неудачниками в нищей безысходной России. А сейчас все это исчезло, сошло - как мертвая кожа их жизни, и регистрирующего эту жизнь сознания.
«Что его спасает?, - подумал Сергей, смотря украдкой на Сидорова, когда они неспешно пошли по коридору Эрмитажа, - наверное, Бог. И это правильно, потому что он имеет право на своего Бога, в отличие от всех тех, кто валит сейчас в храм. А еще что?»
- Ну что, помогают тебе твои картины? – спросил Сергей, указывал рукой на выставку.
- Помогают.
Дело еще было в том, что Сидоров был очень большим «фанатом» живописи (он приезжал сюда, в Эрмитаж, раз в неделю, а иногда и чаще) и вообще всей культуры, он и был одним из тех «очень культурных людей», о которых вспоминал Сергей в Летнем саду. Сидоров часто говорил, что в России – в отличие, например, от Европы, - везде слишком много быдла. Сергей отвечал ему на это:
- Ты живешь в башне из слоновой кости.
- Да, и это сознательно.
Было ясно, что и сам Сергей часто вел себя – с точки зрения Сидорова, - как быдло. Например, однажды Сидоров заставил Сергея выплюнуть жвачку… Гуляя сейчас с ним рядом по залам Эрмитажа, Сергей подумал: «да, живопись ему помогает… но не жалеет ли он сейчас о том, что он раньше так бегал ото всех, от «быдла»? Неизвестно…»
- Ну, - спросил он, - как ты еще выживаешь?
- Да так… - ответил Сидоров, - знаешь, это смешно, но я полгода назад начал писать книгу…
- Очередную монографию по средневековой Руси;?
- Да. «Легенда об Аскольдовом крещении»…
Здесь нужно сказать, что, когда Сидоров писал книгу, то он, как и все в своей жизни, обставлял это многочисленными «невротическими барьерами»: не встречался в это время с друзами, не любил, когда ему звонили, и пр.. А главное - он всегда хотел закончить свою монографию, что бы ни случилось. И будет заканчивать сейчас? Сергей сказал:
- Да, ты извращенец; - они засмеялись. Но потом подумали – а ведь сколько они оба написали за свою жизнь… и читали их только в специальной среде… Зря это все было? … Как бы то ни было, но они убегали от «семьи», от «суеты» - туда, в экран ноутбука. У Сергея этот эскапизм был даже больше, отчаяннее. Правда, сейчас, в эпоху Астероида, - он вообще ничего не писал, ни разу не открывал файлы (смотрел фильмы в сети, и все), тем более что это было связано с такой больной, такой навязчивой темой, как космос.
Они проходили зал французской живописи. Сергей указал на картины рукой:
- Все это – виртуальный, выдуманный мир, в который мы, типа культурные люди, убегаем от действительности. А?
Сидоров ответил:
- А что если только этот мир и реален по-настоящему? А все остальное – как раз нет?
14
Четыре дня до Астероида… Период глобального психического затишья еще сохранялся. Сергей думал о том, что делать, - пока были силы не трусить и, – как следствие, - не пить.
Он стал смотреть на свою жизнь, - с кем или с чем еще, кроме любимого центра Петербурга, кроме Сидорова (и еще Олега, ну, к нему он на днях зайдёт), - еще он хотел попрощаться? И вдруг понял, - «блин, я грешник, я же про папу забыл» (с мамой, которая все так же жила у его брата Ивана, он часто созванивался)…
Папа умер год назад. Сергею было досадно, что прошел уже год, а он так ни разу и не съездил на его могилу. У него, правда, как всегда в таких случаях, было много оправданий. Хотя папа большую часть жизни прожил в Петербурге, но кладбище, где его похоронили, находилось в одном далеком поселке Ленобласти, потому что там раньше жила и была похоронена его мама, бабушка Сергея. Кроме этого, - Сергей как раз летом собирался туда ехать, потому что летом и была годовщина смерти отца. Но тут, – «случился» Астроид…
Итак, Сергей сидел утром в электричке, которая везла его в Зеленогорск, оттуда до поселка, где был похоронен отец, нужно было еще сесть на автобус. Да, все по-прежнему работало.
Вчера он занимался «этим» с Верой, и как же хорошо им было, как они обменивались своей жизнью друг с другом… Всегда – и до эпохи Астероида, и особенно когда она пришла, - «он» был для них регулярным, периодическим обменом, «до» ты как бы вдыхаешь, напрягаешься, принимаешь на себя этот мир, а в «нем» – выдыхаешь, день после всегда хороший день, когда ты примирился с этим миром. Сейчас, когда «он» стал чаще, это чувство примирения тоже, слава Богу, осталось, потому что и напряжения, которое он снимал, стало больше. И снова мысль – наши тела перестанут существовать. И что вообще первично, тело или душа? Все ответы на этот вопрос – слишком отвлечённые. С одной стороны, религия, которая говорит о духе, с другой -«материализм»… А, на самом деле, есть просто жизнь… вот, глаза Веры, глаза Димки… мои глаза – для них, когда я рядом. И еще – тело все равно изначально, и мы не знаем другой формы бытия, хотя внутри него мы можем от него куда-то «уходить».
Итак, все по-прежнему работало, - вокзалы, электрички. Сергей смотрел на редких пассажиров электрички, они тоже «работали» - как пассажиры. Большая часть людей на планете делала то же самое, что и раньше, это была не только инерция, но и защита – вот, в мире ничего не изменилось, никакого Астероида не будет. Но, с другой стороны, за этим «не будет» стоял огромный айсберг Ожидания, «тикания часов».
И потом, все эти люди, и Сергей тоже, не понимали, что, если бы им объявили, что Астроид не прилетит, то они бы… расстроились. Потому что тогда они бы вернулись в «реальность», здесь, в России, и то, что они бы увидели, - было бы типичным для нее заброшенным индустриальным пейзажем – раздолбанная электричка… выпавшие из социальной жизни пассажиры… старые платформы, мелькающие за окном…
Сергей смотрел в окно и думал об отце. Если мать была полной и низкого роста, то папа был худым, среднего роста. Они и по характеру были разными. Отец был тихим, она крикливой (и только сейчас, в эпоху Астероида, - она перестала кричать совсем). Как можно догадаться, в семье она была главнее, хотя это во многом было связано еще и с тем, что отец таким образом как бы отдавал ей дела семьи, которые не всегда были ему важны.
Оба они работали в петербургском метрополитене, но в разных службах, она была диспетчером (тем легче она командовала в семье), а он – в службе пути, то есть он проверял по ночам состояние рельс. Оба они, кончено, родились и выросли в СССР, и они выполнили «программу жизни» позднего советского человека, - купили трехкомнатную квартиру, родили и вырастили двух детей, приобрели машину. Правда, Сергея в юности иногда тошнило от этого «рая», и он сбегал из дома. Может быть, его отцу тоже было в нем тоскливо, так что он довольно много пил. Выпив, он говорил с сыном более откровенно и вообще – более часто, чем будучи трезвым. Так это время, - когда Сергей был подростком, - он вспоминал сейчас, сидя в электричке. Всплывало в памяти и ещё многое… Как отец своим примером научил его много читать, читал он исторические романы, - это был популярный в СССР Пикуль, Сергей от этих отцовских книжек – затёртых, потрёпанных, вылинявших, - потом перешел к книгам о космосе. Сейчас он подумал, - эти книги Пикуля, которые сейчас лежали у него дома как память об отце, - они тоже сгорят? Еще он вспомнил, что отец очень любил играть на гитаре, она у него была семиструнной (сейчас она тоже лежала дома у Сергея), он пел Окуджаву и особенно Высокого, такие песни, как: «тот, который не стрелял», «банька по белому», «татуировка» и другие. Высоцкий и все его песни – тоже сгорят? Хотя Сергей не был фанатом Высоцкого, но образ этого барда был частью памяти от отце.
А потом, когда папе было уже пятьдесят, в жизни его и всей семьи произошло нечто. У него обнаружилась болезнь мозжечка, - может, из-за ночных смен в метрополитене. Движения его рук и ног стали тиковыми, - особенно руки, они «ходили» по некоей одинаковой круговой схеме. Это не произошло в одночасье, а постепенно. Однажды, когда легкий тик уже начался, отец вел машину и врезался, правда, авария была незначительной, никто не пострадал. После этого он не садился за руль, и – вскоре ушел на пенсию.
Прошло два года, - и отец слег. Он лежал под одеялами, - лицо худое, с узкими скулами, - и смотрел на тебя своими большими карими глазами (такие же были у Сергея). Он разговаривал, но – это были непонятные звуки, тени слов, их понимала только мать. Она, кончено, сидела при нем постоянно, - кормила, и меняла памперсы.
Далее, вспоминая эту историю, Сергей переживал вину. Потому что мать уставала ухаживать за отцом. Иногда она уезжала – в свою родную деревню, или вообще куда-то заграницу, например, в Турцию. И тогда – с отцом сидел Сергей, и ему это было очень тяжело. По идее, он мог бы меняться с братом Иваном, но – этого не было, Иван никогда вот так с отцом не сидел. Здесь вообще возникало множество факторов, причин, как это всегда бывает в «реальной семейной жизни». Потому что Иван, с другой стороны, имел машину и именно он перевозил летом на дачу мать с отцом, а осенью – перевозил их обратно в город, и еще – много чего делал для матери такого, чего Сергей делать просто не мог – чинил на даче крышу, устанавливал там водопровод и пр. Сергей не был «рукастым», и у него не было машины, и не было столько денег. Чувствовал ли себя Сергей «лохом», которого кинул его брат Иван? Да.
Итак, когда было нужно, Сергей сидел с отцом. Сидел, когда мать и отец жили в городе, в квартире, сидел и летом, на даче – на той самой даче, где позднее его застала новость об Астероиде. На даче, конечно, было лучше, - из спертых от запаха памперсов комнат всегда можно выйти на свежий воздух.
Да, ему было тяжело. Сидение с отцом, - пока тот не умер год назад, - тоже было частью его бредовой депрессивной реальности. Иногда он грешным делом думал, что с переживаний у кровати отца депрессия и началась. И еще, - что он в своей жизни слишком безотказный. Вот, не заставляет Ивана сидеть с отцом. И Вере слишком часто идет навстречу. И Димку не может оторвать от компьютера, – ведь можно было бы просто забрать это у него, если он не ходит в школу.
«Я, кандидат наук, сорокалетний человек, сижу и меняю памперсы… Вот к чему пришла моя жизнь». Думал ли он о самоубийстве? Думал. Потому что сидел с отцом один, и ему было тоскливо. Но он знал, что никогда этого не сделает. Потому что выходило, что он таким образом окончательно бы сдался, «отдал» бы свое тело, а у него были на него другие планы.
Размышлял он и о другом. Что в России, к сожалению, до сих пор запрещена эвтаназия. Хотя это было уж совсем его горячечным бредом, потому что, если бы она была разрешена, то ни у кого из семьи – и у Сергея особенно, - не хватило бы сил сделать «это» отцу.
Одним словом, когда он сейчас в электричке это все вспоминал, то погружался во все эти трудные переживания, которые кончились год назад со смертью отца. «Обо всем я тогда думал. О себе и своей неудачной жизни. О том, что брат Иван меня кинул. Об эвтаназии. Но только о тебе, папа, не думал».
Да, когда он приезжал к отцу, особенно в первые дни сидения с ним, он словно уходил в некую «трубу» собственного отношения к этому. Из этой трубы он почти не вылезал, касания между нею и реальностью, между нею и отцом, были формальными, - Сергей знал, что нужно кормить его утром, днем и вечером, перед сном – давать лекарства, и надевать на него новые памперсы, а старые снимать и выбрасывать. На первом этаже все ими пропахло. Хорошо еще, что был второй этаж, и там Сергей читал или писал. Только иногда вечерами он как-то примирялся с действительностью и говорил что-то отцу, тот отвечал, хотя Сергей и не мог понять, что именно; однажды Сергей «поставил» в своем телефоне любимого отцовского Высоцкого.
Как это все выглядело с другой стороны, со стороны отца? Этой другой стороны для Сергея почти не было. Для Ивана – тем более. Она была для матери. Прощал ли отец Сергея? Да. Ясно, что он и сам чувствовал свою вину, - что он «портит» всем жизнь своей болезнью.
И вот – год назад он умер.
Это произошло в середине июля. Мать, как всегда, сидела с ним на даче, и вдруг – позвонила Сергею в город. Тот сначала разозлился, потому что буквально вчера они разговаривали с ней по телефону, и он подумал: «ну чего она там от меня хочет?».
Мать сказала:
- Папа умер. Вот буквально при мне. Он не дышит… Что мне делать? Что делать?
Как я уже сказал, хотя отец жил в Петербурге, похоронили его там, где уже была похоронена его мама, - в том самом посёлке, куда сейчас ехал на электричке Сергей. Это была северо-западная, «финская» часть Ленобласти, которую Сергей любил, потому что местность там была высокой, песчаной, и на ней везде росли сосны.
Сергей вспомнил день похорон. Приехали на машинах все родственники, конечно, был там и Сергей с Верой и Димкой, - их довезла жена Ивана, у которой была своя машина.
День был хорошим, - нежарким, и недождливым. Вообще, хорошо было оказаться за городом. И здесь, на кладбище, - тоже. Оно было большим, в нем хоронили умерших из разных поселков, а иногда вот и петербуржцев.
Гробовщики привезли гроб с телом отца. Место, где должны были вырыть могилу, всем понравилось, - везде росли сосны, а совсем рядом – небольшое озеро. Гробовщики выставили гроб прямо на дорожку между рядами могил. И открыли его. Сергей не часто бывал на похоронах, и он еще ни разу не видел такого, - чтобы гроб ставили на дорожку, обычно, - на ограду могилы (связано это было с тем, что на городских кладбищах было тесно, это, кстати, была одна из причин, почему отца похоронили в Ленобласти, и еще – здесь было дешевле). Все смотрели на папино лицо, - широкое, скуластое, бледное, его выражение было немного суровым, отстраненным, а, может быть, даже насмешливым. Он как будто смотрел на этот мир, пусть и глаза его были, конечно, закрыты. Сергей подумал, – что все это странно выглядит, что вот люди так хоронят своих умерших и что вот так они смотрят на все закрытыми глазами. И еще – это чем-то напомнило ему христианское учение о восстании мертвых, - что отец как бы уже готов к нему, что оно уже началось, и сейчас другие умершие так же окажутся на дорожках между могилами в своих гробах, которые вдруг откроются... И еще – это было, наверное, немного кощунственно, но Сергей подумал, что все это похоже на некий перфоманс, и что сейчас гроб отца поедет по дорожке кладбища, и папа будет так же смотреть на этот мир дальше – своими зарытыми глазами. А другие гробы с усопшими - к нему присоединятся? Также – лицо папы и вся эта картина выставленного на дорожку открытого гроба чем-то напоминала мотивы Малевича или Шагала, или Петрова-Водкина. Да… Папа, наверное, тоже бы посмеялся этим мыслям Сергея.
Потом началось прощание. Мать целовала и гладила папино лицо. Она вслух просила у него прощения, что не досмотрела за ним... Потом она сказала прощаться с папой и сыновьям, и чтобы они не стеснялись говорить с ним. Но Сергею - и особенно Ивану - это было тяжело. Сергей целовал папу, и говорил ему, чтобы он простил его, но присутствие родственников и правда сковывало, пусть их и было немного. Сергей еще хотел сказать вслух, что любит его, но не решился. И сказал внутри себя: «прости меня, папа… я тебя люблю». Затем мама прочла некоторые молитвы, и все перекрестились (священника на кладбище не позвали, потому что это был лишний расход, но – заочная панихида, конечно, была заказана).
Потом гроб с телом отца закопали. Все, кто не был за рулем, выпили и закусили. Стало хорошо, они как будто соединились с реальностью, с потерей. Сергей начал спрашивать маму о том, в каком году мать отца, бабушка, приехала сюда, в этот поселок. А закончилось все вопросом, - когда и как они познакомились с отцом, - хотя она и раньше это рассказывала, но сейчас все это звучало по-другому. Мать рассказала, и прибавила – так что мы с ним случайно встретились, очень большая была вероятность того, что могли и не встретиться и не поженится (ведь они родились и росли в разных областях, она в Тверской, он в Псковской, а познакомились они в техникуме, расположенном совсем в другой области, куда их прислали учиться). Она рассказывала и все смеялись. Потом она с улыбкой сказала деревянному кресту на могиле отца: «прости нас, что мы так себя ведем;». Затем все пошли к машинам, многие по дороге еще писали под соснами, благо, таких укромных мест, в отличие от городских кладбищ, здесь было много.
Мать говорила:
- Раньше я думала, что это я ему была нужна, поскольку он болел. А теперь я понимаю, что это он мне был нужен.
Сергей отвечал ей:
- Да. И, все-таки, – он намучился здесь в последние годы. (подразумевая, что это он с ним намучился).
Прошел год, а Сергей, как я уже говорил, так и не съездил к нему на кладбище. Если все остальное было за такой выбор – хоронить в Ленобласти, то расстояние от города было, конечно, минусом, ведь машины у Сергея не было. За этот год он нечасто вспоминал отца, - единственное что, он взял у мамы его черно-белую фотографию, и поставил ее на свою книжную полку. Отец там был на работе – он был одет в спецовку, стоял в метровском тоннеле, рядом был еще кто-то, отцу было лет сорок, как сейчас Сергею, - и никаких признаков болезни у него еще там не было. Во взгляде отца было что-то спокойное, уверенное, немного отстранённое. Ну вот да, как будто говорил этот взгляд, работаю, живу… не меньше, но и не больше, - для него вообще был характерен в жизни некоторый «буддизм», как называл это Сергей.
Сейчас Сергей вышел из электрички, чтобы пересесть на автобус. «Сегодня я в последний раз езжу на электричке? А сколько всего в ней прошло моей жизни… Сначала я был молодым, и много с энтузиазмом читал в ней, - и ведь даже не особо важно, что я читал, - и смотрел на лица людей с восхищением. Потом – когда стало сорок, - не с восхищением, а с ужасом. А теперь все это уходит, и восхищение, и ужас. Остается лишь тонкая струя любви-жалости ко всему».
Наконец, проехав уже и в автобусе, он оказался в нужном поселке. До кладбища, что находилось в его дальнем конце, нужно было идти пешком по шоссе. Сергей пошёл. Это был обычный бывший советский, а еще ранее финский – поселок: на пригорках стояли многоэтажки, построенные в семидесятых. Сердце у него заныло. Потому что здесь не только был похоронен отец, но и они с Иваном, в детстве, часто жили здесь у матери папы, у бабушки. Вот когда они с Иваном были вместе (и уже потом жизнь их развела, вплоть до Астероида). Здесь они ходили в Дом культуры, построенный на горе, которая доминировала над посёлком, смотреть фильмы. Он вспомнил, что «Семь самураев» они посмотрели много раз подряд. Этот Дом культуры, о котором он даже и не помнит, как он выглядит изнутри, настолько Сергей был маленьким, - он сохранится после Астероида? И весь этот маленький поселок с его жалкими магазинами и администрацией, - сохранится? Или пионерские лагеря, в которых они с Иваном были, и бабушка к ним часто туда ездила, потому что они были здесь рядом от этого ее посёлка, и она заботилась о них, и кормила их мороженым, - они сохраняться? Мороженое, которое они с Иваном и другими ребятами (примазались…), ели через железный сетчатый забор;, - оно сохранится?
Наконец, он пришел на кладбище. Как здесь было хорошо, - так же, как год назад. Сергей, конечно, долго плутал по нему, потому что из разъяснений мамы по поводу нахождения могилы, вспомнил сейчас не все. Через полчаса он, всё-таки, – нашел, ведь отца похоронили не очень далеко от входа. Он еще вспомнил некоторые ориентиры, - главным из них было маленькое озеро, которое должно было оставаться «слева».
Два мраморных надгробия коричневого цвета, – бабушки и отца… На отцовском – его фотография, и годы жизни. Его Сергей еще не видел. Он вспомнил, что Иван ездил сюда, в поселок, и заказывал его, и потом была долгая не очень хорошая история с тем, что работники, установившие надгробие отцу, немого покосили в ходе работ надгробие бабушки. Иван потом ругался с ними и заставлял их все поправить, и они не сразу, но сделали это. Сергей долго стоял в полной тишине, рядом с могилой были высокие сосны, воздух был свежим, чистым. Он наклонился над надгробием и немного неуклюже поцеловал его (он делал так и когда отца закопали – тогда стоял просто деревянный крест). Все это – останется. Что бы ни случилось, - останется. И бабушка, что лежит рядом, и отец, и ее поселок, и пионерские лагеря и мороженое. А главное, - продолжал Сергей не просто думать, а как бы говорить с отцом, - останутся твои испорченные памперсы, которые я так ненавидел и так сбегал от них на второй этаж дачи. И вообще, - ты бы посмеялся всему этому, - падающему Астероиду, панике и прочему… ты бы сказал: «да и пофиг»».
15
Три дня до Астероида. У Сергея было ощущение, что затишье еще сохранялось. Или это уже не затишье, а такой анабиоз жертвы, которая готова погибнуть от удара хищника?
Утром он получил сообщение от Олега, – того самого его старого друга, «представителя среднего класса», с которым он встречался в начале нашего рассказа, в день конференции. Олег в своем сообщении не здоровался, не спрашивал «как дела?», а просто написал ему только одно слово: «приезжай». Сергей – сказав Вере, что он поедет в центр, и чтобы она написала ему, что нужно купить в магазине, потому что на обратном пути он в него зайдет, - ушел.
Тогда, после конференции, они встречались в месте, где Олег работал – на Васильевском острове, а сейчас Сергей ехал к нему домой. А жил он в самом центре города, рядом с площадью Восстания, он снимал у знакомых за относительно небольшую плату, огромную завидную квартиру - с пятью комнатами и высоким потолками. Здесь он принимал друзей – в эдаком «буржуазно-богемном» стиле, гости на его многочисленных «тусовках» пили вино и курили траву, почти не ели мясо. Чем дальше, тем больше Сергею это не нравилось (причина, конечно, была в мясе;). Народу на этих тусовках было много, и там легко было потеряться, пусть Олег и говорил пьяным голосом всем друзьям без разбору, что это вот его друг Сергей, кандидат астрономических наук;.
Сейчас в его квартире никого не было. И девушки, которые с ним часто здесь жили, сменяясь, так что Сергей не запоминал их имена, тоже ушли.
Лицо Олега – лысого, спортивного, всегда такого бодрого, - было красным – от слез. И снова, как и в случае с братом Иваном, Сергей хотел позлорадствовать, потому что никогда он таким Олега не видел. А еще – Олег всегда любил говорить о медитации, о том, что надо жить «здесь и сейчас», повторяя то, что говорилось миллионами в мире и в России таких же, как он, «представителей среднего класса»… конечно, думал раньше Сергей, вам-то хорошо «здесь и сейчас». Хотел позлорадствовать – и снова не смог.
- Ну что, тебе хреново;? - спросил Сергей, когда он повесил на вешалке свою куртку, и они прошли в столовую, уставленную картинами модных современных художников, ими Олег хвастался перед гостями («вот уж эти картины точно не останутся после Астероида – и это хорошо», подумал Сергей).
Они сели за стол.
- Хреново, - ответил Олег, - А тебе?
- И мне. Пьешь?
На столе стояли бутылки с вином, коньяком, закуска. Было видно, что вино он уже все выпил, а коньяк только начал.
- Пью.
- Один что ли?
- Мхм.
Детей у Олега не было, когда-то давно он женился, но – быстро развелся. Он был слишком свободным, слишком коммуникабельным для брака. В этом, все-таки, не было его вины, такой он был человек. Сильный и – вот – слабый.
- Друзья-то приходят?
- Ага. Приходят и уходят.
Она надолго замолчали. Раньше бы они уже чему-нибудь засмеялись, бессознательное бы выдало им какую-нибудь шутку, каламбур. Как это было с ними всегда, начиная со времен школы. А сейчас – нет. Наконец, Олег сказал:
- Давай бухнем?
Они выпили. Серей не пил уже второй день, коньяк приято и привычно разошелся теплом, сделал его сильным. «Все мы превращаемся в алкоголиков, - подумал Сергей, - ну и что?». Он посмотрел на лысую голову Олега, низко склонившуюся над столом, и снова вспомнил, какие здесь Олег устраивал «тусы». Наконец, Олег поднял свою голову вверх, чтобы видеть Сергея:
- Гребаный астероид.
- Да, точно.
- Это все из-за вас, ученых, лезете, куда не надо.
- Да расслабься ты уже.
- А еще – у людей, наверное, плохая карма. Грешат много, - потом он поправился, - грешим много. Вот и привлекли наказание.
Такие рассуждения в то время можно было услышать часто, особенно в сети, потому что телевидение не особо распространялось, не разводило панику. С точки зрения Сергея, рассуждение о наказании в чем-то было верно. А в чем-то – совсем неверно, потому что много в нем было какого-то женского нытья. Да и вообще – такие разговоры были одной из форм ухода от реального вопроса, – чего мы стоим? Что после нас останется? А точнее, даже так, - чего я стою? Что после меня останется?
Сергей ответил:
- Ладно уже, что ты как бабка столетняя.
Они выпили еще. Долго сидели молча, смотря перед собой. И потом, Сергей чуть опустился ниже, и обнял Олега, неуклюже, так что немного затекало правое плечо, но ему это было неважно. Они заплакали навзрыд, и сидели так несколько минут. Сергей – не убирая рук от Олега, шепнул ему, причем нетвёрдо, из-за уже принятого алкоголя:
- Мы… все равно… будем здесь и сейчас… братан…
И тут они громко – как в прежние времена – засмеялись.
16
Астероид должен был упасть завтра вечером. Здесь нам надо сказать, что состояние всех людей на Земле - и Сергея тоже - в этот момент было таким, что сложно описывать его спокойно, последовательно, потому что оно само «скакало».
Все паниковали, но уже из последних сил. Волны их настроения в течения дня были таковы. Утром и днем, - очень долгое «пике» страха, а вечером, - усталость и выход из него. И все больше росла подспудная, пугающая, но и успокаивающая мысль: «скорее бы уже».
Семь миллиардов сходили с ума… Вся эта огромная масса жила, пила – как правило, алкоголь, - ходила в туалет, ела, переписывалась, но только все это делалось по-другому, все было инфицировано страхом, сбивалось, «ехало».
Сегодня, например, Сергей выходил в магазин, и пошел в супермаркет, тот, что был чуть подальше от дома, он сделал так, чтобы немного пройтись. И все были на своих местах, - кто-то даже гулял с собаками (Сергей бы тоже это делал, но у него был кот). Купив то, что нужно, он пошел обратно, - а дело в том, что напротив их дома стоял маленький магазин, он стоял там давно, как только в их микрорайоне были сданы дома и в них заселились люди, это было низкое строение с дверью – сколько раз Сергей покупал там еду, а его сын Димка – будучи маленьким, - чипсы и сухарики. И вот, возвращаясь к своему подъезду, Сергей не мог не заметить, что происходило в нескольких метрах – с этим маленьким магазином. Оттуда слышались какие-то крики, удары, шум. Молодые парни громили магазинчик и выносили из него все. В их лицах, глазах - было отчаяние. Сама владелица, слава Богу, не пострадала, она стояла рядом, - ее выгнали, - и смотрела на погромщиков. Через минуту они ушли, громко крича, - никаких слов, просто: «аааа!». Владелица – женщина лет пятидесяти, - стояла и плакала, местные жители ее хорошо знали много лет. К чему это все было? Нехватки питания не было, деньги – на оставшееся время, - тоже у людей были. Вот так и до центра России добралась волна «хаоса», которая забушевала несколько дней назад по всему третьему миру и в глухой русской провинции. Но самое интересное, что почувствовали все, и Сергей тоже, - что они, видевшие это, нисколько не испугались. В эпоху до Астероида такая их реакция, - была бы невозможна. Думая обо этом, Сергей все чаще вспоминал песню ДДТ, которую он слышал недавно, когда они с Верой ездили «танцевать» на Невский: «это все… что останется… после меня… это все… что возьму я с собой…» И этих напуганных концом света подростков, разгромивших магазин, - тоже возьму».
В этот предпоследний день он много переписывался с братом Иваном и особенно с мамой, которая жила у него, но - очень сумбурно. У них был план, чтобы Иван с женой, дочкой и мамой приехали сюда, к Сергею. Хотя, с другой стороны, им будет тесно. Была даже мысль вообще поехать обеими семьями к Олегу, в его большую квартиру, и тот бы точно согласился, потому что мог вообще остаться один в день Падения. Но эти планы не сбылись. Все остались у себя по домам. Мать писала:
«ну кк ты?»
«ничег.. орм пока.. а ты, мама»
«не знаю.. страшн»
«и мне страшн»
Алкоголь продолжал потребляться в том же количестве, что и в первые дни паники, и, конечно, больше. Иногда Вера говорила Сергею и Димке: «пойдем в храм?» Церковь была рядом, - в двух кварталах, до нее можно было дойти пешком. Вообще, в этот день миллионы по всему миру говорили так своим родным – «пойдем в храм», но сдвинуться с места, даже выйти на улицу - не могли. Однако – молились дома. Вера тоже. Она стояла, - измотанная страхом, алкоголем, и молилась на иконы, что находились у них на отдельной книжной полке в их спальне, освобожденной для этого от книг. Никогда она так раньше не молилась, - как правило, просто временами ходила в церковь. А сейчас она взяла купленные когда-то в церкви молитвословы и читала их, громко, с плачем. Сергей тоже молился. Вообще у него были сложные отношения с Богом, но сейчас он забыл об этом, и просто говорил ему: «помоги нам… выдержать… прости и помоги…»
Димки с ними рядом не было. В целом его реакция на Астероид была сложной – сначала, когда все узнали о нем, он перестал играть в компьютере. Но потом – снова к нему вернулся. И сейчас, когда Сергей и Вера молились в спальне, он сидел все так же, у себя, и нажимал на кнопку мыши…
Вера перестала читать молитвы. Сергей обнял ее, и они легли на диван. Это был старый диван с полинялой обивкой синего цвета, купленный не ими, а его мамой. Диван, на котором они спали, кажется, всю жизнь. А сколько раз они занимались здесь «этим»? А сколько раз Димка, когда был маленьким, приходил сюда к ним утром, и засыпал с ними? А сколько раз Вера говорила Сергею, что этот диван – как и все в их квартире, и в их жизни, - давно нужно поменять, но денег, конечно, не было? … И вот они – обнявшись, лежали. И плакали. Сначала они обнялись «лодочкой». А потом – Вера развернулась на спину, и Сергей обнял ее сбоку. Так хорошо было смотреть на рельеф Вериного лица и груди. Вошел Димка. И лег рядом с ними, со стороны Веры, обняв ее за одно плечо. Это было очень похоже на то, как Димка приходил к ним на диван, будучи маленьким. И вот только в этот момент – который продолжался долго, два часа, - они по-настоящему успокоились. В голове Сергея снова проносилась песня ДДТ: «это все… что останется… после меня… это все… что возьму я с собой…» Потом они заснули.
Проснувшись вечером, они увидели, как по телевизору показывали новое обращение председателя ООН, этот негр лет пятидесяти говорил:
- Еще раз прошу вас – не паникуйте. Оставайтесь людьми. Эти дни до Падения показали, что кто-то смог остаться человеком, а кто-то нет. И еще – знаете, что? Лично я понял, что все, что происходит – так и должно быть.
Вечером Вера и Сергей снова пили. Что-то в телефоне писала мать, но Сергей уже не имел силы отвечать, завтра. Завтра еще остается. Ночью Димка пошел спать к себе, а Вера и Сергей – раздевали друг друга, лежа все на том же диване. «Будет смешно, - на автомате подумал Сергей, - если в последнюю ночь не выйдет…» Но – нет, все получилось.
Они уснули, но уже через час - посреди ночи - на весь коридор подъезда вдруг раздался громкий и долгий крик. Все спящие испугались. Сергей не вытерпел, и, накинув куртку, выглянул из входной двери – вой раздавался здесь, на их площадке. Выл сосед – молодой парень лет двадцати по имени Вадим, он был одет в майку и «треники». Он жил с мамой, все его хорошо знали… год назад он вернулся из армии, где служил десантником… Сергей долго его успокаивал...
17
Итак, наступил день, когда Астероид должен был упасть. Планета была готова стать «крематорием». Если говорить о московском времени, это должно было произойти вечером. Самое «забавное», что большая часть людей в этот день делала одно – кроме того, что традиционно пила, - смотрела телевизор и «торчала» в сети. Сергей вел себя так же – он лежал на диване, уставившись в свой ноутбук. Смотрел ленту новостей. У него не было сил даже подняться и пойти на кухню к Вере. Он спрятался в своей боли. В лентах соцсетей Сергей видел одно и то же, - информационную суету, как правило, даже не связанную с Концом, все, как прежде: реклама, дешевая психология, «тайны личной жизни звезд» и пр., со стороны корпораций, которые это производили, это было прятание головы в песок, но кто их осудит. И сам Сергей – и все люди – не был способен ни на что более адекватное и вроде как более достойное для Конца.
Его мобильник зазвонил. Он подумал, что это брат Иван или мама. Не хотел брать трубку, потому что тоже не было сил, не было сил на себя и на других. Но звонил не Иван, - это был какой-то неизвестный номер. Он включил связь, и услышал в трубке голос женщины лет пятидесяти, причем слышно было с трудом, потому что на заднем плане раздавались какие-то шумы и крики:
- Сергей Петрович Островец?
- Да.
- Здравствуйте, Вы нам срочно нужны.
Бред какой-то…
- Кому? Куда я нужен?
- Я звоню с космодрома имени Гагарина.
Это был несколько лет назад построенный новый космодром, он находился между Москвой и Петербургом.
- И что?!
- Вы нужны здесь для консультаций.
- Да каких? Вы что, не знаете, что сегодня происходит?
- Знаю. Вы нужны для консультаций. Через час самолет вас отвезёт. Из Пулково. До туда доберетесь на такси?
Сергей не соображал, что это все и к чему. И не хотел соображать.
- Какой самолет? Нет… нет… никакого самолёта. Никакого такси.
- Это дело государственной важности, Сергей Петрович.
- Ах так? А что государство так поздно воспоминает о нас, обо мне? Лучше бы раньше денег больше давали!
- Сергей Петрович…
- Нет. Нет. Я отключаю связь. Дайте уже хотя бы последний день дожить спокойно (хотя он и не доживал его спокойно, конечно). Какие еще могут быть на х…й консультации?
Женщина не обратила внимания на матерное слово в его ответе:
- Нет, подождите. Хорошо, я Вам скажу. ООН создала тайную программу, - с Земли взлетят несколько кораблей. Так вот – нужна Ваша консультация, как астронома, Сергей Петрович.
Нереально… Невозможно… Гниды, они, значит, скрывали это? Но почему? И почему только несколько кораблей? И кто на них будет лететь, кто это все решает? Впрочем, было ясно, что увести на кораблях в космос все человечество невозможно. Вот же хрень какая. И тут же – глубоко внутри у него заработал «жучок», - а что если это просто она так сказала, - что нужны консультации, а, на самом деле, его как раз и возьмут? Тело, уставшее от страха перед общей гибелью, ликовало. Он заплакал, но уже от радости. Но… как же Вера и Димка? Как он сейчас будет смотреть им в глаза? Особенно ему стало совестно перед Димкой. С другой стороны, - не опережает ли он события? Пока речь шла только о консультациях. А главное – в чем план? В том, чтобы просто «валить» в космос? Или – улететь куда-то конкретно? Никакого такого серьёзного опыта у человечества еще не было. Все это путалось у него в голове. А тело, тоже запутавшееся вслед за своим хозяином, тоже не знало, как реагировать. Одно он знал, - фигово сегодня просто сидеть дома, и поехать туда, - от этого будет легче.
Вера и Димка сидели на кухне, обедали, смотрели телевизор… Лица у них были заплаканные. Что им сказать? Соврать что-нибудь? Сорвать, что я пошел в магазин, а самому улететь в Москву? «Глаза Димки смотрят на меня, смотрят (они так же смотрели на меня, когда он был совсем маленьким). Блин, я не должен лететь». Сергей заговорил, с трудом порываясь в реальность из своих переживаний, словно он говорил во сне, язык не слушался:
- Мне позвонили с космодрома…. Сказали, что нужна моя консультация…
- Какая консультация? Зачем? – спросила Вера.
- Оказывается, ООН скрывала – несколько кораблей уходят с Земли. Сегодня.
В глазах у Веры и Димки – надежда. Но лучше бы ее не было. Как и у него. Сергей продолжил:
- Да, вот так… суки… скрывали все. Единицы, видимо, спасутся.
- И ты тоже?
- Нет. Только консультация.
- Ты поедешь?
- …
- Езжай. Езжай. Только если там можно будет нас захватить – захвати.
Эти ее слова «падают» в мозг Сергея.
- Прости… Вера… прости… Димка…
Зачем он сказал эти слова? Они не имеют смысла… они не нужны… неужели он думает все ими уладить, искупить? Сергей подходит к ним близко, и – обнимает, целует их. Он не может никуда «спрятать» их глаза, их руки, запах их кожи, их мысли. Кожа Веры пахнет знакомым ему лосьоном, а Димка, - как всегда, редко моется, и он весь пахнет потом, а сейчас, поскольку ждали Конца, то он и вовсе расслабился... как это всегда Сергею не нравилось – запах пота Димки, а сейчас он не мог оторваться от него, он понял, что никуда не уедет от этого запаха, что звонок с космодрома приснился ему, привиделся в горячке страха и бреда этого последнего дня. Вера шепчет:
- Ты должен ехать, Сереженька.
А за этими словами он слышал – «ты должен ехать, я тебя люблю…», - но она не сказала именно так, потому что слишком жалела его. Потом он слышит голос Димки, тоже тихий, но внятный:
- Ты должен ехать.
- Я дам консультацию и приеду.
Сергей бежит к себе в комнату, собирает свой преподавательский портфель, – привычка? единственное что, там паспорт, - и уходит из квартиры.
Сергей думал, что увидит на улице полный хаос – что-то наподобие вчерашнего погрома магазинчика молодежью. Но нет, - народу на улице мало, все сидят дома, у телевизора или компьютера. Есть редки прохожие, - ходят по одиночке, похожие на аутистов. Сергей вызывает такси.
А они – Вера и Димка – там. Такси приезжает через полчаса и везёт его в Пулково. Водитель такси видит его расстроенное лицо и говорит:
- Ну что, переср…ся от страха? – и по-доброму смеётся.
А они – там. Все его душа, - там, и он пытается как резинку натянуть ее к себе, обратно, но не может.
В Пулково его посадили в военно-транспортный самолёт. Солдаты в нем вели себя странно, - громко смеялись, плевали на пол, - они ведь, конечно, не хотели в день Астероида быть здесь, везти кого-то на космодром.
Наконец, самолет прилетел. Космодром представлял собой площадку, заполненную ангарами, высокими кранами, а в центре, куда его и привели, - стоял огромный космический корабль в виде эдакой пузатой ракеты со ступенями, которые должны были отойти. Кроме того, что она была огромной, так еще и красивой, - блестяще-синего цвета. Раньше – до Астероида, - Сергей бы залюбовался всем космодромом, и особенно кораблем, но не сейчас. Сейчас у него в голове были Вера и Димка. И еще заиграла песня ДДТ: «это все… что останется… после меня… это все… что возьму я собой…» Но только если раньше она играла просто с некоей философской грустью, то теперь – рвала его изнутри, как снаряд.
В ангаре, куда его провели, сказав, что здесь он встретит «Ирину Николаевну» (даму, которая ему звонила) он увидел мало людей, - они кричали друг на друга, готовя корабль в отправке, - видимо, работников космодрома было все меньше, они уходили домой и отказались работать, а оставшиеся нервничали. Тут же, в небольшом офисе внутри ангара, его привели к Ирине Николаевне. Стало ясно, почему «за» ее голосом раздавался шум. Ирина Николаевна была низкого роста, двигалась она как автомат, как тень, – наверное, и из-за грядущего конца света, и из-за того, что много работала. В руке у нее была сигарета, пепел с которой она стряхивала в белую сделанную под мрамор пепельницу. Она улыбнулась ему довольно формальной улыбкой.
- Сергей Петрович… отлично… здравствуйте.
- Здравствуйте.
- Я думаю, Вы уже поняли, что, на самом деле, дело не в консультациях.
- ?
- Вы и еще один астроном – вернее, это она, - должны лететь на этом корабле. На том, что Вы видели.
- Вы же сказали, - несколько кораблей?
- Изначально было несколько. А потом – все отказались.
- Как?
- Так.
- Куда корабль летит?
- На Марс. Это рискованно, но другого выхода нет. Так было решено, - когда еще вообще что-то решали, это решение было принято сразу, как только все узнали об астероиде и что это серьезно. А сейчас – все уже сбежали со своих постов. Вы видите, что и у нас тоже многие бегут. Так что – уговаривать Вас у меня времени нет. Плюс – поймите, что, чем раньше корабль вылетит, тем больше вероятность, что Вы и Рита спасётесь, ведь от взорванной Земли будет нереальная волна и Вас может задеть, пронеси Господи – она перекрестилась (Сергей бы в других обстоятельствах улыбнулся бы этим ее словам и жесту). Надо спешить и потому, что работники в ангаре могут совсем разбежаться.
- А что мы будем делать на Марсе?
- Шансы у вас будут. Если не будете опускать руки. Хотя вам обоим – будет очень тяжело, без подготовки, с непривычки. Но – с вами летит пять очень мощных роботов последней модели, они будут нужны, особенно когда вы уже будете на Марсе.
- А можно – взять жену? – сердце заухало (жену или Димку? Димку вообще нереально… как все запуталось…).
- Нет. Только два человека и они должны разбираться, что к чему.
- А я что, инженер, что ли?
- Но вы можете это освоить… Вспомните, какие чудесные статьи о космосе Вы писали и как Вы восхищались им. Мы, здесь, на космодроме, знали их наизусть.
Сергей подумал, что она издевается, - да какой космос, какое там восхищение?
- Я Вас понимаю, Сергей Петрович. У меня тоже дома семья – и я поеду к ним. К мужу. К детям. (Лучше бы она не говорила слово «дети».) Это будет жестоко, то, что я Вам сейчас скажу. Но оставьте мёртвым погребать своих мертвецов. И я – тоже мертвец.
Она потушила в пепельнице окурок и закурила новую сигарету (терять было уже нечего;). Сергей машинально смотрел на пепельницу и окурки. Он сам – такой окурок, после того, как он оставил их там, дома, ушел от своей судьбы… отрекся.
- Я все понимаю, Сергей Петрович. Но – так сложилось, что Вы и Рита – что ваш корабль это единственное, что остается от Земли. От человечества. Понимаете? Единственное. Это все.
В его голове снова приговором заиграла песня – «это все, что останется после меня…»
- Вы их в любом случае не спасете. А историю Земли – можете продолжить.
- Да кто я такой, чтобы ее продолжать?
- Времени на уговоры нет. Вы должны лететь.
В глазах Сергея так и оставалась – сделанная под мрамор пепельница и окурки. Да еще - голос Ирины Николаевны, которая потом повела его по ангару, показывая, что надо делать, что будет на корабле и пр.
18
Примерно час они ходили по ангару; под крики работников, шум передвигающихся кранов она рассказывала ему о том, что их с Ритой ждет в первые дни полета, что далее и что в его конце. После чего Ирина Николаевна временно передала Сергея некому специалисту по скафандрам, мужчине низкого роста, лет сорока, который тоже ему объяснял, держа в руках образец скафандра, что к чему.
- На корабле вам обоим будет очень тяжело, особенно в первое время. Потому что подготовки ни у вас, ни у Риты нет. Хорошо еще, - закончил специалист свою речь, - что за последние годы наша земная космонавтика развивалась активно, и мы многого достигли, чтобы нахождение человека в космосе стало оптимальнее.
Сергей чувствовал себя не в себе, - все это свалилось на него, как что-то внешнее, мешающее ему до конца пройти свой путь, - то есть, остаться с родными, там, в своей квартире недалеко от метро «Ладожская» в Петербурге… Образ Веры и Димки не были уже таким сильным и кровоточащим, он чуть-чуть «вдвинулся» внутрь, но в любую минуту он мог выйти из своего укрытия.
Некоторые работники в ангаре все бросали и уходили. Ирина Николаевна и специалист по скафандрам кричали на них, оставив Сергея пока одного. Все происходящее казалось ему сном, фильмом, который он видит, заснув из-за алкоголя и стресса, и вот, сейчас он проснется, а рядом будут Вера и Димка, и он расскажет им этот смешной сон, фильм, - и они все вместе еще найдут силы посмеяться. «Когда я в последние годы говорил в своих докладах о том, что человек полностью, всеми нитями, и телом, и душой, привязан к Земле, и летать в космосе неестественно для него, - я был полностью прав. Сейчас я это понимаю». Вдруг Ирина Николаевна подошла к нему:
- Я должна Вас познакомить… с Ритой.
Сергей – из-за своих мыслей и переживаний, - не сразу заметил, что в их часть ангара подошла молодая женщина – лет двадцати двух, среднего роста, с широкими бедрами и плечами, одета она была очень просто – в черные джинсы и белый джемпер. Лицо – тоже широкое, бледное, с крупными чертами, глаза – черные. Была ли она красивой? Да, хотя нельзя сказать, что в своей прошлой обычной жизни Сергей бы отметил ее как «суперпривлекательную», - было в ее глазах что-то слишком отстранённое, она как будто не хотела быть красивой.
- Маргарита Пименова, - сказала Ирина Николаевна, - ведущий специалист по Марсу.
«Все ясно… - подумал Сергей, - она слишком в своей теме, далека от жизни. По крайней мере, в этой прошлой земной жизни». Да, вот так теперь придется говорить о Земле. Сергей – кивнул Рите головой, и чуть улыбнулся, потом понял, что нужно еще сказать что-то обычное, и сказал:
- Приятно познакомится.
На слова Ирины Николаевны о том, как зовут Сергея, и что он ведущий специалист по проблемам колонизации космоса, Рита – таким же потерянным голосом – повторила те же слова.
- Вы наши Адам и Ева;, - произнесла Ирина Николаевна, и отошла по делам.
- Вы разобрались со скафандром? – спросил Сергей.
- С трудом.
- И я тоже.
- Ладно, его же нам сейчас наденут просто. Хотя потом – придется уже самим.
- Да.
Потом он снова спросил:
- У Вас кто-то остается?
- Мама и папа.
- А у меня жена и сын.
- Ясно…
Затем началась уже непосредственная подготовка к полету. Специалист по скафандрам и его помощник стали надевать их на Сергея и Риту. При этом они по несколько раз повторили им, как их снимать и надевать, но оба запомнили не до конца. Скафандры – это была последняя модель, сделанная в прошлом году, - были не такими, в каких летал Гагарин, огромными и делавшими космонавта неуклюжим, а другими, как у героев фильмов по фантастике. Они были сделаны из прочной, но эластичной ткани, темно-синего цвета, а защитный шлем был белого цвета – низкий, небольшой, с забралом из прозрачного пластика – оставлявшим космонавту много места для обзора и приема пищи, если это забрало убрать. Так и сказал специалист по скафандрам: «оставляющий космонавту много места». «Я – космонавт?» - подумал Сергей. И это казалось ему насмешкой судьбы над ним, - получай тебе твой космос, но какой ценой? Впрочем, он не мог сейчас думать и переживать об этом, и, в каком-то смысле, это было хорошо. Его волновало – как и Риту, - другое. Новые ощущения в скафандре. Это были очень нехорошие ощущения. В нем было тесно, Сергей потел, хорошо еще, что он не был полным, тогда вообще был бы каюк. А ведь – в этом скафандре он проведет дальше все время полета, и не только, - первое время жизни на Марсе тоже. Хорошо еще, что в корабле не будет невесомости, - ее уже «убрали» из жизни космонавта, и что уровень кислорода в корабле тоже будет вполне земным. Скафандр же нужен для того, чтобы защитить человека от негативного воздействия космоса и особенно Солнца (вот так – космос это негатив?). При этом, Сергей и Рита знали, что такие долгие и удаленные от Земли полеты людьми никогда не совершались, и что риск был огромен, особенно для них… Так что – не есть ли их полет – просто попытка попавшего под смертельный удар человечества хоть как-то зацепиться за жизнь? Жалкий бред испуганного предстоящей гибелью человечества? Жалкие остатки человека, биологический выхлоп?
А ведь как раньше звучало само это слово, - «Марс»… Совсем не так представляли ученые и писатели, и режиссеры эту колонизацию… Они ее представляли как победное шествие Человека в Солнечную систему, - а не как бегство с погибающей Земли. Одна оставалась мысль у Сергея и Риты сейчас, - что если, всё-таки, так сошлось, что они, земляне, смогли организоваться и запустить хотя бы и один корабль (он, правда, еще не был запущен), - то, значит, это неслучайно и есть шанс на успех. Хотя – даже если они долетят до Марса, а это сто дней полета, - то этот успех им будет нужен и там, на этой чужой планете. Чужая планета.
А своя, родная, - сегодня закончится. Впрочем, было даже хорошо, что Сергей и Рита сейчас были заняты подготовкой к полету и самим полетом, и что не могли много думать об этом. Надев на них скафандры, все несколько раз проверив, специалист по скафандрам дал отмашку другим работникам. Сергей и Рита сразу начали говорить и слушать друг друга – и всех, кто готовил их, - по радиосвязи. В этом режиме они теперь будут жить, - жить, слушая и разговаривая. Их подвели к кораблю. Какие у них были неуклюжие движения… какие смешные… И вдруг Сергей сказал:
- Ой, я же паспорт забыл в портфеле...
Все засмеялись, но Сергей говорил серьезно. И тут он понял, что паспорт ему больше не нужен… свобода… свобода… Он вспомнил Веру и Димку.
По радиосвязи раздался голос Ирины Николаевны:
- Вот он – ваш ковчег…
Как я уже сказал, извне корабль был таким, какие показывали в кино, - красивым и мощным, блестяще-синим. Интерьер был сделан из пластика и металла, все это было выдержано в темно-коричневом цвете, в его нижней части располагались двигатели, в верхней, - просторная рубка управления с пультом, огромным иллюминатором, показывающим, что происходит снаружи, и двумя сидениями, также – Сергей и Рита увидели две комнаты для них, с отдельными туалетами (ходить в них нужно было, сняв скафандр, как им объясняли специалисты). Они сели в свои кресла перед иллюминатором. Да, подумали они, здесь они проведут даже более ста дней полета, ведь освоение Марса будет идти непросто. Этот корабль станет для них домом, они привыкнут к нему. А пока – сидеть в скафандрах на сиденьях, пусть и удобных, и сделанных специально для этого – было совсем непривычно.
Они снова услышали голос Ирины Николаевны:
- Ребята… я уже поеду домой. Меня ждут дома.
Сергей и Рита вспомнили, что и их ждут. А ведь Сергей даже не попрощался толком с Верой и Димкой, даже не позвонил им, хотя… какие здесь уже звонки… Но – вот сейчас вспомнил о них, и уже можно сказать «позвонил».
Ирину Николаевну – пусть она поначалу и казалась Сергею человеком, который не спас его жизнь, а, наоборот, погубил, - тоже было жалко. Он сказал ей:
- Спасибо Вам…
То же повторила и Рита.
- Не за что. Ведь я всего лишь вывела вас с погибающей планеты;. С Богом.
- Спасибо.
- Вы сможете.
- Что сможем?
- Быть людьми – в космосе и на Марсе.
А сама подумала: «если не сойдете с ума… вот будет жуть, если они оба прибудут на Марс сумасшедшими…и только это и останется от нас, от Земли».
Ирина Николаевна исчезла из радиосвязи, - в ней остались только диспетчеры из центра управления полетов.
Сейчас будет запуск. Двигатели, располагавшиеся под рубкой, где сидели Сергей и Рита, уже когда они только зашли в корабль, - тихо урчали. Сейчас же – заработали громко, на полную мощь, так что с непривычки заложило уши. Они что, так и будет весь полет работать? Потом Сергей и Рита узнают, что они будут работать чуть тише. Диспетчеры произносили непонятные для космонавтов слова, термины… Сергей машинально подумал, вспоминая то, что ему рассказали работники космодрома: «хорошо, что посадить корабль на Марс будет относительно нетрудно, я изучу инструкции, и нужно будет только включить систему посадки, страховать ее… Хотя – какой там Марс?» Двигатели рокотали все громче, и слова диспетчера – «пять четыре.. три… два… один… пуск…» - Серей и Рита почти не услышали.
Корабль стал медленно уверенно подниматься. Сергею и Рите все это казалось чудом. Корабль казался им страшным чудовищем, которое дышит, живет. И вот оно – зарычало, задвигалось, отрыло в себе некие тайные магические силы. И полетело, - как некий древний дракон. И оно – казалось, - «спрессовало» мозг Сергея и Риты огромным давлением, так что у них загудело в ушах. Из ноздрей и ушных раковин потекли струйки крови. Сергей и Рита подумали: «вот так и будет весь полет?»… Корабль поднимался в атмосферу, - с трудом, с диким ревом отрываясь от Земли. Отошли первая ступень, вторая, третья… - все это фиксировали диспетчеры в центре управления, и уж конечно, их голосов Сергей и Рита не слышали, как и пожеланий счастливого полета.
Начались перегрузки из-за стремительного подъёма корабля – казалось, что рокот двигателей и сам был формой перегрузки, только начальной, так что переход одного мучения в другое произошел легко. В головах у Сергея и Риты все было сдавлено, все кружилось. К горлу подступала тошнота. А потом – их и правда начало тошнить, прямо в скафандрах и снять их они не могли. Сергей - остатками сознания – подумал, что, если человеку так тяжело отрываться о Земли, – в прямом и в переносном смысле, то зачем вообще это делать? Да, корабль мощный… но, наверное, в космосе все это выглядело как жалкие потуги человека полететь куда-то далеко, - на маршрутке…
Сергей и Рита потеряли сознание, хотя им говорили, что надо держаться, иначе – можно повредить здоровье. Но, даже без сознания, они слышали гул двигателей, им казалось, что корабль словно пробивается, стучится этим гулом в стратосферу и дальше, выше…, а корабль все не пускали и не пускали… Эта борьба была абсолютно бессмысленной для Сергея и Риты, ведь они чувствовали лишь боль, хорошо, что они отключились…
И вдруг – корабль пустили в отрытый космос. Отметка в тысячу километров была пройдена. Пробился… вылупился…. Видимо, корабль предъявил все необходимые документы для такого перехода… Сергей и Рита – все так же были в «отключке», и полюбоваться тем видом, который первым вживую увидел Гагарин, пока не могли, да и вряд ли захотели бы.
19
Тем более они не смогли бы увидеть, что через несколько часов после старта их корабля с Земли, - когда в родном Сергею Петербурге была ночь, - на Землю обрушилась «буря» Астероида. Уже за час до этого, все чувствовали, что – скоро. Многие петербуржцы в ожидании выходили на ночные, ярко освещенные улицы. Пили алкоголь, который, правда, уже не действовал. Плакали – но и слезы тоже уже не успокаивали, потому что, как и алкоголя, их за последнее время было слишком много. Не верилось, что улица, город, - и вообще планета, - уже через час может пережить всеобщую гибель. Улица – что в ней может быть такого? Родная улица… родной город… родная планета… Улица это место, где я гуляю со своими детьми… где я гуляю и сам. Место, где я ставлю свою машину. Где я иду в магазин и из магазина. Ночью улица может быть местом, где меня остановят наркоманы-подростки, отберут телефон, но не более того. Улица – это нечто даже скучное… повседневное. И вдруг – оно станет местом, где мы все погибнем. Это что, наказание? За что?
Мы здесь, на Земле, - как в ловушке, как курица гриль. Некуда с нее бежать. А если это и возможно, то – очень немногим людям. Прости нас, Господи.
… Олег в своей квартире в центре города выдохнул и улыбнулся: «вот и пиз…ц… жалко, что Серый исчез куда-то…» И потом он погрузился в свою медитацию дальше.
… Сидоров сидел в ноутбуке и лихорадочно дописывал свою книгу. «Эх, Сергея нету, его жаргонные словечки сейчас бы помогли… А вообще, - слава тебе, Боже, за все… И за астероид тоже? Да, и за него тоже».
… Брат Сергея Иван со своей женой и дочкой, а также матерью, - вышли со всеми на улицу. На ней было темно, но везде горели уличные фонари. Было полное ощущение не просто страха и паники, а какой-то потерянности, особенно у Ивана и его жены, которые раньше, до эпохи Астроида, наоборот, чувствовали себя совсем даже «непотерянными». Мать все повторяла: «где же Сереженька? Куда он пропал? А?» Как будто появление Сергея могло что-то изменить. Народу на улице было много, но все при этом молчали и молча плакали. Это было страшно. И вдруг – среди этого молчаливого шуршащего плача толпы, чем-то похожего на дождь, Иван отчетливо услышал пение птицы. Это был жаворонок, он пел громко, уверенно. Если собаки и коты чувствовали приближение катастрофы и тихонько выли, то он почему-то нет, он пел так, словно это обычный день…
… А вот Вера и Димка не вышли на улицу, они остались дома. Да и что там они увидят, на улице? «Мало того, что конец света, так из-за того, что свет у нас здесь кончается ночью;, мы еще и не увидим все это толком, так что улица ничего для нас не изменит.… снова – неравенство;?» Сергей бы посмеялся этой шутке. Вспоминать о Сергее было совсем тяжело… Ладно, я его сама отпустила. Сволочь. Бросил нас, уехал и не позвонил даже. Сергей был дырой в ее сердце, в душе, переживания о нем накладывались на переживания об Астроиде, все смешивалось.
Они снова сидели с Димкой на кухне. Казалось, что в этот последний час они должны были совсем «дезорганизоваться», как и многие люди на Земле в этот момент. Вчера так и было, но сегодня Вера и Димка почему-то чувствовали себя относительно спокойно. Вера даже почти не пила, тем более что Сергея не было рядом, а подростковый организм Димки алкоголь воспринимал слабо, он только пригубил из рюмки коньяк. Работал телевизор, - глупо, но первый канал в этот день показывал очень тупые американские мелодрамы-комедии, Вера и Димка хорошо их знали, и сейчас смотрели их, и даже немного смелись. (Много бы Сергей, которого в этот момент «мутило» в скафандре на корабле, отдал, чтобы услышать этот ее смех, – он был на такой высокой, поднимающейся вверх ноте… сколько раз он слышал его, когда сидел за ноутбуком в их спальне, а Вера была на кухне… неужели нашей кухни больше не будет?) То же самое – «неужели нашей кухни больше не будет?» – подумала и Вера. Вспомнив об Астероиде, она вздохнула про себя: «Господи, помилуй». Рядом с ними сидел кот Сенька, - и смотрел на них. Неужели и Сеньки не будет?
Они с сыном поели. Потом он сказал:
- Жаль, что папы нет. Что он нас кинул.
Вера обняла сына:
- Ну ладно уже… так надо… может, он спасся на корабле и летит за нас за всех… Думаешь, ему легко сейчас – без нас, не с нами? И вообще – это полет, в котором много риска и труда, а мы вот с тобой здесь сидим и кофе пьем. И пирожные будем кушать.
Потом ей стали звонить, – связь еще работала, отключившись только в самый момент Падения. Сначала ей позвонила ее мама и делалась переживаниями. А потом – бабушка. Словно это был Новый год, а не конец света. Бабушка была очень разговорчивой, звонила часто и говорила много, так она делала раньше, до Астероида, и теперь – тоже, она из-за него почему-то не изменилась. Закончив с ней говорить, Вера с нетерпением посмотрела на часы в телефоне и вскрикнула:
- Да что ж такое, - я так и не съела еще свое пирожное!
Она спросила у Димки, понравилось ли ему.
- Зачетное пирожное, ты обязательно должна успеть попробовать, мать… давай бырее…!
Вера успела.
Лимонно-шоколадный вкус на ее губах.
«Мы любим тебя, папа».
Часть третья Космос и пустота
20
Прошла неделя. Это было самое тяжелое время их первой адаптации. Это было время вечного стресса, - чем-то похожего на армию (хотя Сергей и не служил в ней), или, вернее, – на тюремный карцер, где они уж тем более не были. Болела голова, тошнило, все время хотелось спать, но не всегда получалось. Было непонятно, ночь или день. Большую часть этого времени они оба находились в своих каютах – относительно просторных комнатах со столом и кроватью. В скафандре – который не рекомендовалось снимать более одного часа в день – что они и соблюдали, - было тесно, их тела потели. Сергей, адаптируясь, думал: «как же я привык к своему дому, к своей квартире, и переключатся в моем возрасте совсем непросто, переключаться на другие запахи, на другие звуки, на другой интерьер…» Звуки там были такие, - рокот двигателей, которые немного «успокоились» после отрыва от Земли, «пикание компьютеров», да редкие переговоры между ними, Сергеем и Ритой. Чем пахло? Машинным маслом, пластиком… И едой, потому что, когда они ели, то запах оставался очень долго. Пища была в тюбиках и ее вкус очень сложно было почувствовать. Отдельной темой был туалет – если раньше космонавты вообще делали это в невесомости и это нужно было потом ловить и собирать, то сейчас все было попроще, - но для Сергея и Риты все равно неудобно, каждый раз надо было снимать весь скафандр и делать это в своем личном туалете, при этом – запах во всем салоне корабля оставался довольно долго (система вентиляции, конечно, работала, но не оптимально). Заметьте, что они еще не до конца научились снимать и надевать скафандр. Однажды Рита заплакала из-за того, что, все сделав в своём туалете, не смогла надеть скафандр, и хотела было позвать Сергея. Но не стала. Собралась с силами и надела. Конечно, Рите было тяжелее, чем Сергею. Со стороны, если бы кто-то увидел происходящее на корабле, он бы подумал, что это несчастные существа, зачем-то отбывающие здесь свое наказание. Иногда возникала страшная мысль – что вот, туалетом и всем с ним связанным, человек и входит в космос, а не разумом, не верой в себя и пр. Словно кто-то – инопланетяне? – наблюдает за ними и смеется. У этих наблюдающих инопланетян, конечно, испражнений нету…
Вообще Сергей часто думал о том, что во всем их с Ритой восприятии того, что происходит, – есть момент разочарования. И это связано не только с тем, что им непривычно, тяжело, но и с другим – и он нашел ответ на этот свой вопрос не сразу, а через несколько дней после начала полета. Суть в том, что у них у обоих в голове была некая «картинка», образ космонавтов в космосе, - что им да, тяжело, но в целом все это выглядит радостно. Этот образ, конечно, усвоен ими из фильмов, и даже из рекламы. И это при том, что они оба астрономы и очень хорошо знали – особенно он, ведь его специализацией была колонизация космоса, - что эта картинка из рекламы не верна. Так что оставалось удивляться силе внушения того, что они привыкли видеть по телевизору и в сети. Потом, правда, Сергей вспоминал, что ни того, ни другого уже нет… И мигом «уходил» от этой мысли, здесь трудности, страдания адаптации спасали его.
В рубке управления они встречались, но довольно редко. Тем более, что их задачей было всего лишь следить за тем, как запрограммированный на Марс корабль летит к своей цели, это вполне мог сделать один человек. На самом деле, они встречались бы чаще, потому что им нужно было с кем-то говорить (еще одна перемена, - с кем ты все время находишься рядом), но – адаптация забирала все их силы.
Иногда Сергей был в рубке один. И когда он чуть лучше себя чувствовал, то пытался понять, где они находятся. Не в плане координат, а вообще. Раньше все было четко, замкнуто, - есть Земля и есть небо надо головой, небо, - в которое ты все время как бы упирался глазами и мыслью, переживанием, ты этим жил. Кстати, это было красивое, но замкнутое пространство, такой вот сад, «Эдемчик», который фотографировали и который писали на картинах, в котором люди проживали свою историю. А теперь? Что было вокруг? Вокруг был космос. Хотя, казалось бы, он был и раньше, и Земля тоже была внутри него, где же ей еще быть, и, всё-таки, Земля стала таким вот небольшим, приятным для глаза освоенным уголком этого космоса. И вот теперь этот уголок сожжен. Двум выжившим людям остался только космос. Каким его чувствовал Сергей? Раньше для него космос был картой, фотографией, книгой по астрономии… А сейчас – нет.
Полутёмный… С далекими звёздами и галактиками вдали. Весь в «пыли», которая иногда была потрясающе красивой – светло-серебристой.
Словно имеющий некий пульс, и как будто этот пульс Сергей слышал, несмотря на работу двигателей.
Огромный. Страшный. В голову приходили услышанные когда-то слова о том, что, чем дольше космонавт в космосе, тем больше риск для его жизни. Он узнавал знакомые по учебникам астрономии звезды, и еще более легкие для узнавания планеты, узнавал само Солнце, которое и так ясно, где нахолодись, и все равно все это было не то. Все было другим. Пеленгация, масштабы карт, цифры – казались человеческими изобретениями, которыми люди на Земле придумали, чтобы закрыться от неба. Не отрыть его для себя, а закрыться от него.
Страшный? Да, но это не то слово. Он был бездной. И вот Земля была этаким садом над этой бездной, а Сергей и Рита сейчас в нее провалились.
Космос был слишком свободным, слишком пустым, слишком многоречивым (так что ни одно слово из его речей было непонятно).
Он был везде. В иллюминаторе здесь, в рубке, и в иллюминаторах поменьше в их каютах. Он был снизу и сверху. И вот он давил своим присутствием, своим бытием на этих двух беглецов, тела которых абсолютно не были к нему приспособлены. Как хорошо было бы стать таким же, как космос – свободным, пустым, как хорошо было бы полететь в нем, как мечтал об этом безумный Циолковский, который верил, что в будущем люди смогут летать вокруг Солнца и питаться его энергией… но это жалкие мечты, обманывающие, дразнящие. Как хорошо было бы освободиться от тела – но как? Невольно вспомнишь Олега с его верой в Будду, который говорил о бренности телесной жизни…
Да, Земля исчезла… Нету неба и облаков. Как пел Виктор Цой: «мы хотим видеть дальше чем окна дома напротив». И вот теперь – видим.
Да, бездна. Да, какое-то неопределимое нечёткое мерцающее бытие, его не поймать в картинку, как это Земля делала с собой и с ним, с космосом, с бездной. И в то же время, - эта бездна улыбается. Тоже неуловимо. И это совсем не значит, что они с Ритой спасутся, - эта улыбка будет играть на губах бездны, даже если они погибнут.
Но – все равно улыбка. Улыбка от этих звезд, от этих галактик, от этой пыли. И они знают, что ты ее видишь. И неважно, есть ли там «кто-нибудь». Сами эти звезды и галактики, и пыль, - есть. Разве этого мало?
Вспоминал ли Сергей о людях более конкретно? О Вере и Димке, о брате Иване и о маме, о папе, о своих друзьях Олеге и Сидорове? Да. Но, смотря в эту Бездну в своем иллюминаторе, он чувствовал, что все эти люди, их жизнь и их смерть - все это тоже ее часть. Как и он сам. И его миссия – «везти» этих людей, их лики в себе - дальше.
21
Чем больше проходило времени, тем чаще в рубке появлялась и Рита. Хотя ей, конечно, было намного тяжелее адаптироваться, чем Сергею. Вообще, если бы они были на Земле, в той, прошлой, жизни, жизни, которая становилась для них историей, мифом, - то он бы, увидев ее такой, какой она была сейчас, поморщился бы. Бледная… со следами вечной рвоты на губах… с дрожащими руками… (Сергей выглядел так же «отвратно», – но эгоизм не позволял ему это признать). Ее широкое лицо, когда она снимала скафандр, было какой-то маской… Возникала мысль, что кто-то специально их обоих мучает… И еще – что кто-то для забавы поместил именно их двоих сюда, словно они в детском лагере, и там над ними кто-то смеется и делает из них «жениха» и «невесту»… И все же, - было одно «место», которое при всем желании нельзя было «испортить», хотя и здесь были пределы, но все же, - это ее глаза. Черные, глядевшие из-за прозрачного забрала шлема. Она, конечно, тоже, уж если и смотрела на него, пытаясь найти некий путь к нему, насколько хватало сил, - ориентировалась не на его дрожащие руки, и пахнущий от хождений в туалет корпус тела, а на его глаза – карие, тоже глядящие из-под забрала.
Они все чаще разговаривали. С трудом… с пропусками… В какие-то дни просто здоровались и все, в какие-то дни получалось говорить больше. Они спрашивали друг друга о том, как они жили там, на Земле. Так они – предварительно погружались друг в друга. Земли уже не было, но говорить они могли только о ней, через общение «ностальгировать» по ней было проще, чем в одиночку. Первой их «темой» была Рита.
…
Когда Ирина Николаевна (а ведь и ее уже нет… и никого нету) представила Сергею Риту, там, в последний день Земли, на космодроме, – то сказала, что это ведущий специалист по Марсу. Сергей – которому, конечно, в тот момент было не до всего, на автомате составил ее образ - ага, ей двадцать два, значит, она вообще «ботанка», ушедшая в науку, не знающая жизни, знает Марс лучше, чем Землю;, - и не особо поможет ему, если вдруг придется осваивать что-то техническое по кораблю… лучше бы дали инженера (они, наверное, и хотели его дать, но все инженеры, видимо, оказались слишком привязаны к Земле и ее духу;). «Спец» по Марсу – да долетим ли мы до него в здравом уме?
Однако из рассказов Риты он понял, что она, пусть, конечно, не была технарем, но и «ботаном» тоже. Она родилась в 2003 году (да, подумал Сергей, я ненамного младше ее отца), в Петербурге (нету уже Петербурга… остался миф, красивая сказка), в семье людей, которые были связаны с преподаванием и искусством (здесь уже было отличие от Сергея – тот был из семьи «обычных служащих»). Да, это то, что называлось «культурной элитой». Жили они в самом центре города, на Миллионной, рядом с Эрмитажем. Ее отец был преподавателем в местной районной гимназии, достаточно высокого уровня, - преподавал он математику. А мать – активным человеком, она получила образование по искусствоведению и читала в одном университете лекции на эту тему, а главное, - она была известным в городе куратором многих выставок, в основном, художников прошлого, а иногда и современных. Кстати, если родители Сергея были «русскими» - как об этом писали бы в анкетах в СССР (добавим от себя, - так сказать, среднестатическими русскими), - то отец Риты – тоже, а вот мать – была типичной полненькой с умным лицом еврейкой. Сергей начал тут же шутить на эту тему и Рита долго смеялась его шуткам: «евреи захватывают космос;… неужели твоя кандидатура на эвакуацию, на то, что ты будешь вторым представителем погибающего человечества, – не обошлась без лоббирования;? Лоббирование перед лицом конца света;?» А потом оба подумали, - нету уже евреев…
Было предсказуемо, что Рита во всех этих условиях росла сначала очень «правильной девочкой». При этом, родители любили ее. Она училась в школе, где работал ее отец. Класса до девятого – на «отлично».
А потом – началось. Вот если бы судьба именно в этом возрасте соединила Сергея и Риту здесь, на корабле, то это была бы «жесть», как подумал об этом Сергей, слушая Риту. Он бы увидел, что тогда она совсем не была «ботанкой», и никаким «ведущим специалистом по Марсу» еще и не пахло. В десятом классе Рита перестала учиться на «отлично», иногда вообще не ходила в школу. Гуляла с подругами и мальчиками, пила и курила.
Рассказывая Сергею обо всем этом, Рита все больше погружалась в воспоминания, уходила в них, как в аквариум… Как в то, что уже давно умерло (и все эти люди, кроме нее, умерли, оставив себя только ей)… И, в то же время, как в то, что только и живет – учитывая, какая у них здесь на корабле жизнь сейчас.
Итак, ее рассказ продолжался.
… Июнь 2017-го. Сегодня – выпускной. Рита полночи переписывалась с подругами в Контакте. И параллельно – смотрела на ютюбе забавные «видосы», некоторые из них – про секс, и вообще большинство с матом. (Вспоминая сейчас, Рита подумала: «может, мы наказаны за это, за виртуальность? но все равно - осудить человечество за это уже после его гибели она не могла.) Проспав четыре часа, – она проснулась.
Дома обстановка такая – отец уже ушел в школу, мать сегодня отпросилась с работы, чтобы помочь ей одеться на выпускной. В их квартире – много старинных шкафов, зеркал, и – висят картины современных художников, продолжающих линию примитивизма («и этих картин тоже – нет… - подумала Рита, - впрочем, все наследие мировой культуры наш корабль везёт с собой, в виде «цифры», так что выходит, что та самая виртуальность, которая всегда губила людей, теперь нас спасает» …) В квартире пахнет духами (а не калом и мочой, как у них на корабле). Рита сразу начинает ругаться с мамой, - так она вообще вела себя в эти годы (как и с отцом). Энергия из нее в то время «била ключом».
Мать уговаривает ее надеть платье, потому что сама Рита – как и все модные школьницы в то время, - не может вылезти из черных джинсов и кофты. Мать – полная еврейка с длинными черными волосами, тоже страстная, как и дочь, кричит на нее:
- Джинсы и кофта – это на уроки, Рита! Ты все перепутала!
И – держит в руках белое платье выпускницы, купленное специально для нее недавно, и подшитое. Рита:
- Нет!!! Нет!!!
- Не кричи, соседи услышат.
- Неттт!
О Господи, сколько бы Рита сейчас отдала, чтобы снова услышать голос мамы, прижаться к ней, вдохнуть ее запах – духов и пота. Мы здесь, в космосе, как будто на фронте… Но им, воевавшим, – было куда возвращаться…. Пусть даже ранеными, безумными, и даже убитыми – они возвращались в память родных, близких. Им - было куда возвращаться. Было куда… кстати, сейчас, Рита даже не чувствовала своей вины, что так кричала на мать и отца, настолько то время казалось живым, настоящим…
Обычно в этой битве из-за одежды Рита одерживала победу, но, поскольку это был день выпускного, она решила «поддаться стереотипу» и надеть платье. Умывшись в душе, переписываясь при этом все время по телефону, она надела белое платье, а потом, выходя на улицу, и черные туфли на высоких каблуках. И - победно зашагала по тротуару, и все на нее смотрели, пусть она и не была «суперкрасавицей»… Да, в целом она выглядела так же, как и все выпускницы, которые будут потом «затоплять» соцсети своими вульгарными короткими платьями, - но мать сделала так, чтобы ее платье не было совсем «пошлым», - оно не было коротким. Сейчас, воспоминая это, Рита плакала от того, что мать так все предусмотрела, так о ней позаботилась. И как хорошо ей было в тот день… Все время в голове крутилась песня, - кстати, довольно старая, группы «312»: «останусь пеплом на щеке… останусь пламенем в глазах… я для тебя останусь – ветром… ла-ла-ла-ла-ла…»
Рассказав об этом Сергею, Рита сказала:
- Знаешь, я сейчас поняла, что это мое главное воспоминание. (здесь я должен сказать, что они уже, конечно, перешли на «ты»)
Он улыбнулся, насколько позволял шлем скафандра (тяжелая реальность;):
- То есть, это главный капитал в твоем банке воспоминаний?
- Да.
- Что ты идешь в красивом выпускном платье, - и все на тебя смотрят?
- Но дело не только в этом. Но в этом тоже. Так сложилось в моем мозгу.
- А как же первый секс;?
Они засмеялись. Слово «секс» у них прозвучало впервые. Им казалось, что «секс» тоже – остался там, на Земле, в истории, в мифе.
- Конечно, - ответила Рита, - так вы мужчины нас воспринимаете… - (и эти слова – «мужчина», «женщина», - тоже казались чем-то историческим, не было сейчас «мужчины» и «женщины», а только два страдающих от полета космонавта), - мерите по своим пошлым лекалам… (если бы… никакой «пошлости» у Сергея еще долго «подняться» не могло;).
Рита снова начала рассказывать – не все, конечно, а главное. На самом деле, сам по себе первый секс у нее в памяти не «застрял», в таком вот, «голом виде». А вообще «мальчики», - да. И все равно – выпускной почему-то даже их затмевал. Конечно, потому, что для Риты в тот день выпускного было впереди все ее будущее.
Мальчики… с ними все было непросто. Но они тоже – прочертили сильные «линии света» в ее памяти, пусть этот свет и оборачивался иногда тьмой. Пресловутый первый секс, о котором спросил Сергей, – у нее был – по российским «стандартам» - довольно поздно, в шестнадцать. Это был Игорь, знакомый ее близкой подруги. С этой подругой она очень сильно сблизилась, - вообще в том возрасте такой дружбы было больше, чем общения с мальчиками. Игорь взял ее, когда они были в гостях у ее подруги, кончено, все были пьяные. Рита почувствовала боль, отвращение - и к сексу, и к Игорю. При этом она часто мастурбировала и до этого, и после. Потом у нее было несколько мальчиков, которые сделали с ней «это», и ей стало уже намного лучше. Секс казался Рите радостью, открытием для мира. А потом – когда она училась в десятом классе, - пришло время Коли (наверное, такой «Коля» приходит к каждой старшекласснице). Он учился в их же школе на класс старше, - он был молчаливым и красивым, и все в него были влюблены. Отношения с Колей – поскольку они потом начались - не поддавались никакой геометрической траектории (а у Риты, между прочим, было «отлично» по геометрии, ведь учителем был ее папа… папа… его тоже нет…) Итак, все «сохли» по Коле, но – в тот момент, - не Рита. Он писал ей в ВК огромные послания, что хочет с ней встретиться… потом – что любит ее, она отвечала ему «игнором». Иногда – смелась над ним, обещая с ним встретится и не встречаясь.
- Да? - спросил Сергей, - вот такой ты была, да?
- Да, вот такой, - улыбнулась Рита.
При этом, - продолжала она вспоминать вслух, - Коля этот по достоверным источникам в это время имел секс сначала с одной своей одноклассницей, а потом с другой! Это правда. Так тогда у всех в школе все было запутано. Если изобразить все эти связи, то получится, конечно, не прямая от одной точки к другой, и вообще не линия, а такие как бы задевающие друг друга «снежинки». И Рита, когда уже влюбилась в Колю, тоже иногда спала с другими, потому что с ним секс был не всегда, они часто ругались.
- Вы все были... такими развратными? – сказал Сергей и сравнил со своим скромным опытом, - у него до Веры были только две девушки, и секса в целом было немного.
- Да, мы все были – дитя порока…
Блин, как же им обоим хочется после этой ее фразы – по-хорошему по-земному рассмеяться, но они не могут, только бессильно улыбаются, как будто их сковал злой волшебник. Потом она продолжила:
- Да нет, не было в этом ничего особо порочного. Была жизнь – такая юная, такая скоростная – это потом я стала медленной… А в той моей жизни, - все наталкивалось друг на друга, вытесняло, сокрушало, поднимало и опускало. Вообще – то, что мы, люди, привыкли говорить о каких-то темах, - например, вот сейчас о мальчиках, - это немого обедняет нашу жизнь. А в ней все единство. Все – пазл. У меня в том гремучем пазле десятого класса были уроки, экзамены, учителя, с которыми я ругалась, родители, с которыми я ругалась, подруги, переписки, тусы, и вот – Коля. Но, тем не менее, он и правда многое тогда во мне изменил. Вернее – его образ, придуманный мной. Я в первый раз влюбилась в кого-то. Мать однажды сказала мне: «чего ты не ужинаешь, еда стынет?» Я ответила: «не хочу», и она посмотрела на меня: «влюбилась». А я что-то снова нагрубила ей, но она была права. Влюбилась.
Они подумали, - а будет ли влюбленность после гибели Земли, или ее тоже надо сдавать в музей их памяти, ведь они, всё-таки, оказались здесь случайно, - секс, наверное, когда-нибудь будет, но - влюблённость? И вообще – не нужно ли будет на Марсе, если они там вообще выживут, создавать музей земных ценностей?
- Мы с Колей постоянно переписывались.
- Кстати, мы с женой созванивались, а не писали…
- Как ее зовут?
- Вера. Звали. Ну и что вы писали там?
- Да всякий бред. Как бы я хотела сохранить этот бред. А не – книги по Марсу… Да, Коля вошел в мою жизнь. Вот еще вспомнила – я сделала татуаж с его именем, а он с моим.
- То есть, у тебя был татуаж со словами – «КОЛЯ»?
Они засмеялись.
- Да… мать шутила – «это какой-то блатняк».
- Прикольное земное слово… Татуаж, конечно, исчез?
- Сошел через месяц.
- Знаешь, когда пришла новость об Астероиде, и все стали ждать конца света, то я очень часто смотрел на что-то – иногда даже неважное, - и думал, вот это не сохранится. Да и вообще - все не сохранится. И вот – татуаж «КОЛЯ» тоже, тем более он и сам сошел. Но…
- Да. Но – он жив в моем сердце. И вот, мы несемся с огромной скоростью от уже не существующей Земли, мы от нее в миллионах километров, - и все равно татуаж «КОЛЯ» со мной. И значит, и сам Коля тоже. … Реальность, тем не менее, была в том, что мы абсолютно не подходили друг другу. И постоянно ругались. Но – зато мы занимались любовью.
(здесь она не могла все ему рассказать, и мы приведём полный вариант этого эпизода ее памяти;)
Я расцвела, мое тело расцвело. Внешне говоря, технически, по-взрослому, это не был такой уж полноценный секс, - проникновение было редким (да и в плане беременности так было проще), потому что я, все-таки, еще не очень к этому привыкла. Но – у нас были руки и губы, то, что называют петтингом, как мы потом узнали. И вот здесь мы были полностью свободны. Причем губами – и у него, и у меня, - получалось не очень. А руками - супер. Иногда – и в транспорте… в трамвае или в метро. Вот что я еще в моей базовой памяти, - кроме выпускного, Коля и – его руки, и места, где мы это делали, «освящённые места». Кстати, в основном он мне это делал, а не я ему, так как-то получалось. Но, учитывая, что он редко, но мог спать с каким-то другими девчонкам (а вот я ему не изменяла), я не удивляюсь, что он был в целом удовлетворён, и хотел сделать мне хорошо.
(теперь – мы снова в «официальном версии» истории с Колей, той, что была озвучена для Сергея)
- А потом – мы, кончено, расстались. Это было в конце десятого класса. И это было так же дико и странно, по какой-то непонятной траектории, как и вся эта любовь. Жаль, что я не могу передать это звуками – расставание с ним было таким огромным хлопком, так что этот звон стоял у меня в ушах на весь май и июнь того года. Опять-таки, в тот момент у меня в жизни много чего было, - это был пазл, в нем было все то же – учеба – слава Богу, экзамены я сдала, пусть и еле-еле, с постоянными криками матери, - тусовки, пиво и сигареты, переписки с подругам, и вот – ещё наложился на это и пересек это и в чем-то отодвинул это – Коля. Он меня бросил. Хотя разумом я понимала, что мы не подходим, - но все равно просила его вернуться. Писала ему. Так что теперь мы поменялись местами. Хотела с собой покончить. И вообще, сейчас я понимаю, что дело не просто в Коле, а в том, что это был первый человек после родителей который как бы стал мне родным. Он вошел в мою жизнь, когда я уже отделялась – в плане души, - от родителей. С Колей я впервые стала – Раздваиваться, я стала Двойной. Поэтому было так больно.
- А потом у тебя были такие люди?
- Были… но не особо удачные.
Коля… его ведь тоже нету. И он тоже – остался только в моей памяти (во мне;). Ох, Коленька… Не хотелось думать, что от него осталось. И она снова забывала, что осталась от него, – она.
Они с Сергеем подумали, – а что если только памятью они и могут теперь быть – да и тоже, неизвестно, на сколько, - а сделать, прожить что-то новое они не смогут? Они – калеки, у которых еще работал мозг, они станут «маньяками памяти», будут всегда «в поисках утраченного времени».
Эти их разговоры о жизни Риты продолжались в разные дни, в разное время. И вот, в другой раз Сергей спросил ее:
- А что ты еще помнишь?
- Да, вот странно получается, что задевает, задерживает, тянет к этой исчезнувшей планете, - то, что ты любишь, и то, от чего тебе было больно.
(и тут мы снова «непосредственно» погружаемся в ее память, а для Сергея она передала этот эпизод словами)
Осень 2017 года, - после того самого выпускного прошло несколько месяцев… Рита гуляет с подругами по центру города. Как всегда, она громко шумит, шутит, одной рукой переписывается с кем-то в телефоне… (С Колей она рассталась в прошлом году, и «рана», боль от этого уже проходила…) И вдруг кто-то из прохожих, - это был лысый мужчина, по возрасту явно - пенсионер - останавливается рядом с их компанией, смотрит на Риту и громко говорит: «жидовка… жидовка… жидовка…» Они все смеются, показывая на него пальцем. И проходят дальше. Рита – поначалу отреагировала как все ее подруги. Но уже вечером, придя домой, на нее вдруг накатывает, - она ревет. Рассказывает своим родителям, - сначала маме, и та ее утешает, потом папе. Тот гладит ее по голове:
- Ты должна понимать, что да, есть такие люди. И в своей жизни ты еще их встретишь.
- Он же какой-то совсем крэзи, папа, - у него такие сумасшедшие глаза.
- Да. Стопудово он читает какие-нибудь книги о «жидо-масонском заговоре».
Она потом будет читать эти книги, чтобы понять, что к чему.
- И что, – спросил ее Сергей, - ты его простила?
- Да, конечно, простила… я этого дебила;, - она улыбнулась.
Но что-то в ее отношении к миру сломалось. На уровне ее обычной жизни она долгое время оставалась прежней, однако словно некий вирус ее постепенно ломал. Хотя, казалось бы, это ведь был всего лишь какой-то сумасшедший, сказавший несколько раз одно слово. Она не могла это сформулировать в то время, но Рита разочаровалась в жизни. Вот какую информацию «нес» вирус. И вся ее дальнейшая жизнь из-за этого, - и это она поняла только сейчас, рассказывая Сергею, или вспоминая об этом в одиночку, - изменилась. У нее словно пропал стержень. Мужчины, с которыми она встречалась и которые могли бы со временем стать ее мужьями, все были неплохими, но какими-то неопределенными, и она сама была такой. Никто не мог ее «задеть», «завлечь». А главное, это отразилось на учебе. Еще до эпизода с «жидовкой» Рита «на автомате» подала документы на физмат «большого университета», без особого желания, хотя у нее было «отлично» по этим предметам, но, в основном, она так сделала, потому что отец там учился, и потому что он бы ей помогал. Отучившись там год, - то есть, это было уже после эпизода с «жидовкой», - она перевелась на этом факультете на астрономию, тем более что многие предметы были теми же (при этом она никогда до этого «звёздами» не увлекалась). Те, кто знал Риту, когда она была студенткой, никогда бы не поверили, какой он была в старших классах школы. Да, в университете она и стала «ботаном». Она почти не ходила на «тусовки», мало пила и бросила курить. Возможно, у нее вообще сформировался страх, что за все эти радости – реальные или мнимые, - надо платить страданием. Среди тем по астрономии она очень быстро определилась, - тоже в отличие от многих сокурсников, - и выбрала «Марс». С третьего курса она не ходила на занятия и сдавала все экстерном, поэтому она получила диплом уже через год. Так она и стала ведущим специалистом по Марсу в стране, работала в исследовательском институте.
- Вот так вот и становятся учеными;… - сказал Сергей, - бедный Марс, за что ты его так не любишь?
А ей казалось, - что очень любит. Рита знала о Марсе все, - его пустыни, «моря», полюса, его вулканы, его атмосферу, его размеры, все его отличия от Земли. На одной конференции кто-то в восхищении воскликнул после ее доклада, - что она как будто живет на Марсе.
- Главное, – что на Марсе нет людей, да, Рита? (произносить ее имя было хорошо;, он только несколько раз делал это) … А был ли кто-то у тебя в последний год перед Астероидом?
У нее был Саша. Он был ее коллегой по работе в институте, на пару лет старше ее. Саша был наивным, с детства читал научную фантастику и вот, пошел в астрономы. Да, вместе им было «скучновато».
- Вот так… Вот так я жила, когда пришел Астероид.
- А потом был суд…
Они замолчали и посмотрели в иллюминатор перед собой. Там был все тот же космос – и никуда он не денется. Серебристо-серое пространство - из далеких звезд, пыли… Вот – он и «снес» их жизнь… хорошую и плохую, настоящую и ложную…
- Да, - ответила Рита, - был суд.
Когда она узнала об Астероиде, и начала как-то привыкать к этой мысли, и соотносить ее с собой, то поняла, что у нее вообще почти ничего и никого нету. Марс? Он ее больше не интересовал. Саша, - они перестали с ним встречаться, а чтобы снимать приступы страха, она мастурбировала. Ну и пила, как и все. Ей нечего было терять. Но ей от этого было не хорошо, а плохо, она была нищей. И только одна настоящая связь у нее была с этим миром - мама и папа. Как только они поняли, что новости об Астероиде не слухи, то сразу «сдали». Рита была рядом с ними почти все эти последние недели. Сейчас она вспомнила их глаза – все время заплаканные, и подумала, что вряд ли смириться с этим когда-нибудь.
- Потом – мне позвонила Ирина Николаевна…
Рита долго не могла понять, о чем та говорит. Наконец, до нее «дошло». Ирина Николаевна начала уговаривать ее поехать на космодром.
- Мне было очень хреново в этот момент, - сказал Сергей, - а тебе?
- Мне тоже.
И, все-таки, - только родители ее «держали», в остальном она, конечно, была свободнее, чем Сергей. В глубине души она была рада этому звонку с космодрома…
- А я нет… И знаешь что, Рита? У тебя, на самом деле, была еще одна связь с Землей, кроме мамы и папы.
- ?
- Вот этот прохожий, который сказал тебе - «жидовка». (Рита заплакала.) «Жидовка». «Жидовка». «Жидовка». Он – закупорил тебе Землю. Он не дал тебе попрощаться с ней, не дал тебе любить ее. Так что ты его и в этом уже обвиняешь, за это ненавидишь. И он – сейчас в твой памяти. И он там важнее, больше, – и выпускного, и Коли, и родителей. Ты живешь не здесь, а там, в этом воспоминании, в тот осенний день, когда он сказал эти слова.
- …
- Прости его, этого дебила. И прости себя. И – возьми его с собой, но – уже простив, он тоже, блин, человек.
22
Потом Рита задавала ему вопросы о его жизни. Космическое пространство за иллюминатором казалось страшным и красивым, «уходить» в него мыслью, переживанием, они боялись, хотя Сергей редко, но делал это. Шел двадцатый день полета… А впереди было еще восемьдесят. Конечно, их тела, с одной стороны, привыкали к существованию в скафандрах, к хождению в туалет, к еде космонавтов и пр., но, с другой стороны, этим телам становилось все хуже: кружилась голова, затекали руки и ноги, несмотря на физические упражнения, которые они делали (потом – перестанут), понос был раз в два дня, а между этим – запор. Они оба не исключали, что их нервная система не выдержит и обрушится, и их сознания, так сказать, сольются с бесконечным космосом за иллюминатором…
Так что их разговоры становились единственным спасением.
Рита, может, и хотела бы в лоб спросить Сергея о жене и сыне, но она понимала, что ему было больно говорить об этом. Ему-то, в отличие от нее, перед падением Астероида было что терять. Рита все смотрела на него, пытаясь увидеть его карие глаза, – скрытые за шлемом скафандра – что в них было? Что-то неуловимое для нее. В конечном итоге, она решила сначала спросить о его родителях, и уже потом – о его собственной семье.
- А кто были твои мама и папа, и где ты учился?
Сергей начал долго рассказывать ей то, что мы знаем – о своем папе и маме, о том, что папа болел и что с ним нужно было сидеть, и как это мучило его, а потом, недавно, отец умер, о своем брате, который часто ругал его за неприспособленность. Так она входила в его «блоки воспоминаний».
- А почему ты стал астрономом?
- Очень заинтересовался космосом… И вот сейчас, глядя на него, я понимаю, что это мое проклятие;.
Они понемногу, день за днем, подходили к тому, что Рита хотела спросить с самого начала.
- У тебя была жена и ребенок?
- Да. Жена и сын. Ему уже было шестнадцать. Вера и Димка.
Он сначала ответил, а потом понял, что вот, они об этом заговорили. Вот – он произнёс их имена. И подумал – да, наши разговоры это утешение, но они могут и таить опасность. Потому что все, что ему сейчас хотелось сделать – это снять «гребаный скафандр», оказаться на Земле и выть. Все, что ему сейчас хотелось, – сойти с ума.
- Прости, - сказала ему Рита, и тут же подумала: «да кто я такая, чтобы просить у него прощения, типа я вот понимаю его чувства, – но я ведь не понимаю». Да, было видно, что Риту с Землей связывали нити, а его – тросы… с Землей, которая уже исчезла… и тем, кажется, мощнее были эти тросы. Рита чувствовала, что ступила на минное поле – минное поле его памяти.
- Может, не будем говорить об этом?
- Да, не будем, Рита. И ты меня прости.
Но они, конечно, не могли не говорить, не могли не погружаться в его воспоминания, как одержимые, как наркоманы. Через минуту она спросила:
- А как ты с ней познакомился?
Здесь он вообще начал вспоминать – и рассказывать ей, – о всей своей «личной жизни». Она у него была беднее, чем у Риты в старших классах. Он был красивым мальчиком в школе, и девочки в него влюблялись, но – он слишком «витал в облаках», точнее сказать, - за облаками. Все время читал свои книги по астрономии.
- А ты сам влюблялся? Или настолько был в своём мире?
- Влюблялся.
Однажды он даже написал однокласснице стихи…
- И – прочитал их? Или хотя бы отправил?
- Нет… Хотел, но не отправил.
«Ее звали Наташа, с очень хорошими формами;, с длинными такими черными волосами. Ты – в моем банке памяти, Наташа, в моем мемориале. Были в школе и другие девочки, и вы все – тоже там». А потом – он поступил на астрономический факультет одного из крупнейших вузов города. Будучи студентом, он учился с переменным успехом, потому что, - в отличие от Риты, - был настоящим студентом, ходившим на тусовки, пропадавшим с друзьями, и сдававшим поэтому некоторые экзамены «через пень колоду». Хотя при этом – астрономию он знал все лучше, но это знание не всегда совпадало с оценками.
- А девушке в этой жизни настоящего студента были? Или тоже – только стихи писал?
- Полегче… Были, – но не сразу и немного.
Первые отношения у него были вообще с такой сокурсницей, которая не была готова к сексу, хотя она была очень интересным человеком, и не уродиной. Нина ее звали. «Ты тоже – в моей памяти».
- Знаешь, иногда мы сидели с ней в библиотеке, она там что-то читала, а я сидел и, облокотившись на локоть, смотрел на нее. «Чего смотришь?» – спрашивала она. А я отвечал: «Просто».
Рита сказала:
- Извращенец;…
Вторые отношения были дольше, и глубже, - а потому и больнее. Это была Лена. Только с ней у Сергея – тогда студента третьего курса, - был первый секс.
Рита:
- Да ты точно извращенец… И вот, - такой, значит, человек представляет человечество!
- Да хватит уже…
Лена была «роковой девушкой». Сначала они полюбили, а потом, конечно, «страдали». Красивая, «пользующая мужским вниманием», - она была совсем не такой, как Нина. Но как же он сейчас, вспоминая Лену, был ей благодарен. Вся его замкнутая на себе мастурбационная жизнь – опрокинулась на нее;. Вот это была реальная сильная любовь, - когда они не могли жить друг без друга. Но через год, конечно, расстались, потому что были молодыми и слишком разными. «Я люблю тебя, Лена».
Потом была пара девушек, которые никакой особой эпохи не составили («но и вы в моей памяти тоже»). Затем, уже на пятом курсе, - он встретил Веру. Если Сергей был астроном, - и все его девушки до нее тоже, - то Вера была с другого факультета, она училась на «инязе», по французскому языку.
- Что в ней было такого?
- Не знаю.
Она была красивой, и слушала его рассказы о звездах… («Вот оно – подумала Рита, - минное поле…») Сергей и Вера общались… занимались сексом… и уже через год поняли, что надо жениться.
- Рановато, да? – спросила Рита, - это что же – в двадцать два, как мне сейчас?
- Да, - грустно улыбнулся Сергей.
А потом были пятнадцать лет счастья. Лучше бы его не было. Потому что сейчас Сергей превратился в соляной столб, в жену Лота. И даже если они выживут на корабле, и выживут на Марсе, то он ничего не сможет. Вера и Димка, – они заслонили все его прежние любови, которые он сейчас вспоминал…
Через несколько лет после женитьбы Сергей защитил кандидатскую, и стал преподавателем в том самом «перспективном» институте, из которого его – через много лет – сократят. Тогда же, когда он начал там работать, – Вера родила Димку. Какое это было счастье. Некоторые отцы не очень готовы к детям, и Вера, кстати, боялась, учитывая «неотмирность» Сергея, что и он такой. Но он был другим, он странным образом совмещал в себе «земное и небесное». И ведь из-за этого он и мучился сейчас, вспоминая это, на корабле. Маленький Димка нередко кричал по ночам, и его, как правило, укачивала Вера, но иногда это делал и Сергей. Ему это было тяжело, но – преодолев усталость, он все равно – улыбался. И вообще – когда сын кричал ночью, то Сергей сначала злился на него, а потом – он словно выходил на эту волну радости ребенка. Маленькое растущее существо казалось ему пришедшим из «другого мира». А когда Димка подрос до двух лет, - то не переставая им быть, он начал, как и все младенцы, громко разговаривать, кричать, ходить по дому, все осматривать, ко всему прикасаться. Он был неким забавно передвигающимся «центром жизни». А главное – это его глаза. Они были туннелем. И еще – его вопросы, сопряженные со взглядом на мать и на отца, Сергея. Их, взрослых, ответы - были не так уж и важны. Меняя Димке памперсы, он нюхал их с огромным удовольствием. А вот когда много лет спустя он менял памперсы своему больному отцу, – то морщился. Когда они просто шли с Димкой в магазин за продуктами, то Сергею было так хорошо...
«Вот он, - подумал Сергей, - главный «кирпичик» моей памяти, главная «мина», дно». У них в то время не так много было денег, Сергей писал себе статьи и даже книгу, ходил на работу, проводил занятия. Вера, когда Димке было лет пять, тоже, как и Сергей, стала работать – устроившись в крупную репетиторскую компанию, так что с деньгами стало немного получше.
- Но твоя ностальгия связана еще и с другим, - сказала Рита, - с тем, что ты был молод… А что было потом?
- У меня началась депрессия. Все стало хуже – и уже было непонятно, внешние события порождают мою мрачность, или наоборот. Да мне стало и неважно. Денег стало совсем не хватать, несмотря на Верину работу, и мы влезли в кредиты (кстати, мы их до Падения так и не вернули;). Мы с Верой устали друг от друга и еще – от нищей жизни. Димка… вырос и стал подростком, ушедшим в компьютер и телефон. И все это так бы и было дальше, если бы не Астероид. Его приближение – все обновило, и мы снова почувствовали все, что потеряли… А потом снова все это потеряли, уже не по нашей вине.
- Так что – если бы Астероида не было, то его следовало бы придумать;?
- Что ты имеешь ввиду?
- Знаешь, у меня не очень большой жизненный опыт, но, мне кажется, если бы Астероид не упал, ты бы – просто ушел от семьи. Развелся бы с Верой. … Ты просто очень чувствительный человек. А жизнь, она другая – более циничная, что ли. Ты жил с ними после того, как твои пресловутые пятнадцать лет счастья прошли – во имя этих пятнадцати лет. И Вера тоже.
- …
- Сложнее всего человеку признать, что ему больше кто-то не нужен. Освободиться. Особенно это сложно такому человеку, как ты.
- Да, мы думали о разводе. Но даже из-за денег это не получалось. Мне тупо некуда было уйти. Не на что снимать жилье.
- Не думаю, что это так сложно. Всегда есть варианты – спросить что-то в плане жилья у знакомых, друзей.
- А еще были кредиты.
- И что?
- Да ты просто не знаешь, что значит жить людям с семьей в этой гребаной России Путина!
- Знаю. Я тоже не в Антарктиде жила…
Они разозлились – удивительно, что ни России, ни Путина, ни Земли уже не было… (и только Путин остался навсегда;).
Неужели она права? … Он вспомнил о своей жизни в последние годы перед Концом, вот он, еще один блок его памяти… (и рассказал о нем Рите) Вера на работе. У Сергея, – занятий нет (такое часто бывало). Он лежит в их спальне на диване, на том самом диване с синей обивкой, - и пишет статьи в ноутбуке. Иногда – просто «зависает» в сети. Димка в своей комнате, в «компе». Когда приедет Вера – то будет говорить, что он не сделал что-то по дому или по урокам с Димкой. Она, кстати, надо отдать ей должное, - не кричала, а просто говорила…
- Так, может, вот это – главный кирпичик твоей памяти?
- … Эта картина – продолжалась годы. С друзьями я общался мало.
- А не с друзьями? С женщинами?
- Куда это ты лезешь? … Ладно… Общался со студентками иногда…
- Ага… препод-мужлан лезет к молоденьким…
- Да ничего «такого» не было…
- А Вера тебе изменяла?
- Возможно. Был у нее какой-то период странных переписок в телефоне…
- Ты ревновал ее?
- Да… хотя знаешь… я просто думал, что вот, она что-то ищет активно, там, в мире, а я – сижу дома.
- А секс у вас с женой был?
- Старик Зигмунд;… Да, был.
- Я не имею ввиду, когда все узнали о Конце света – тогда все это стали делать, даже совсем старики. И мои родители – чаще стали делать; (она снова вспомнила о них и о том, что их больше нет).
- Я понимаю. Нет, секс был в эти последние два года. И даже довольно частый. Так что, может, – вся твоя теория неверна?
- …
- Да нет, может и верна. Потому что да, секс был, но это была просто единственная моя связь с семьёй, с Верой… и вообще с реальностью? Да, все это было жутким эскапизмом, отдушиной… безответственностью… И все же…
- ?
- Когда я сейчас думаю об этом, – мне так хочется вернуться туда… не просто на Землю – а туда, к ним, к ней… (Рита подумала: «И я – тоже… хочу туда, к вам…») Мы с тобой – безумны… Мы говорим о том, чего нет…
- Да, словно мы тычем пальцами в какое-то место… а его – нет…
- И, в то же время, – есть…
23
Так они рассказывали друг другу свои жизни, то, во что верили и в чем разочаровывались. Два нейронных обломка от исчезнувшей, сгинувшей Земли. Кстати, о том, что она сама исчезла, они говорили только косвенно, опосредованно, вспоминая тех людей, которые были им родными. А о самом вообще ее исчезновении – нет. Вот, они летели на Марс основывать новую жизнь, - но как же жизнь в космосе хрупка, теперь они это знают. Это будет их вечным страхом. И не помешает ли им этот страх там, на Марсе?
Шел сорок первый день их полета, оставалось еще пятьдесят девять… В иллюминаторе был все тот же космос – рассеиваемая солнечными лучами тьма, по бокам которой виднелась «пыль», и звезды, и галактики. Надоело ли им смотреть на него? Да. И нет. «Картинка» была неизменной, но за ней виделось что-то живое. И даже казалось, что космос специально прячется за этими статичными предметами.
Однако - их телам становилось все хуже, так что было уже не до «космоса». В последние дней десять они уже не могли встречаться друг с другом в рубке. Можно было, конечно, разговаривать по рации, что они и делали, но сил даже на это не хватало. Мозг устал от давления, руки и ноги – затекали. У них постоянно была одышка, как будто не хватало кислорода, хотя его было достаточно на корабле. Как следствие, - они оба не могли больше снимать скафандры и ходить в туалет. Они делали «это» прямо в скафандр. Так что те были полны фекалий, все это пахло, засыхало, булькало («вот он, реальный запах космоса»… - думал Сергей). Единственное что, обоняние у них тоже было притуплено. Смотря на свой загаженный скафандр, Сергей вспоминал памперсы отца. Но ему было не до смеха. По всем этим причинам они и не могли встречаться и разговаривать в рубке.
Жизнь сводилось к выживанию, к вечному повторению одних и тех же минимальных операций, такова была цена космоса. Земляне превратились к механизмы простейших движений. А их сознание и душа - в мутный поток, в ненужное приложение к этим механизмам…
Рита вообще все время сидела в своей каюте, потому что ей было стыдно в таком виде показываться. Она говорила Сергею по рации:
- Еще один день наступил…
На самом деле, эта фраза была условной, - Земли уже не было, так что у них, строго говоря, не было дней и ночей – все время был день, все время светило солнце, но их организм все равно хотел спать и бодрствовать, и делал это, пусть и с ошибками. Это тоже оказывало свое влияние.
- Да, - отвечал ей Сергей, - еще один день, Рита.
Он сам тоже, как правило, сидел в своей каюте, но иногда – чтобы проветрится, причем в буквальном смысле слова, - выползал в рубку.
Они сходили с ума… Еще и от того, что, все-таки, сознание работало, и его нужно было чем-то занять. У них в каютах, кстати, лежали на полках книги – русская и мировая классика. Все это было насмешкой. А так, если бы мозг Сергея работал нормально, то он бы сказал Рите: «как будет читаться Достоевский на Марсе;?» Да, книги, конечно, были предметом мечты.
Но в их распоряжении был огромный бортовой компьютер, он выполнял функцию управления кораблем, а еще в нем была стереосистема и огромный экран, причем сигнал можно было распространить на каюты – там был небольшой экран со своими колонками, звук также можно было направить в рации космонавтов.
Сергей и Рита стали искать в архивах этого бортового компьютера все, что могло их развлечь. Как правило, это была музыка, - они слушали ее вдвоем (чтобы хоть что-то делать вместе, а не порознь), в своих каютах, или она у себя, а он – в рубке. Иногда они, конечно, спорили из-за музыки. Рита очень любила ставить то совсем молодежное, даже подростковое, что она слушала, будучи «отвязной Риткой». То есть, это был тупой русский хип-хоп, а у Сергея был пунктик против хип-хопа и, особенно, русского. И вот он пытался доказывать ей, насколько эти русские «хипхоперы» подражательны, насколько они «обезьяны», а также – что они убили русский язык. Но его речь (как и ее), на самом деле, была слабой и нечеткой, и он, наконец, замолкал. И думал: «мы похожи на русских эмигрантов». Точно, как это не приходило раньше ему в голову. Русские эмигранты после революции 17-го года - не могли не уехать. Но и выжить там, за границей, тоже не могли, они задыхались без русского языка и культуры. Неужели и они с Ритой – такие же вынужденные эмигранты с Земли? И все, что они могут – говорить по-земному, думать по-земному, спорить по-земному и о земном (как русские во Франции спорили о дореволюционной России, которой уже не было), жить по-земному, а Земли уже нет. И только борьба за выживание притупляла его мысли, а косвенно – она давала хоть какую-то надежду, - раз боремся, то есть за что, наши тела мудрее, раз они пока живы, то знают, - ради чего.
Да, слушали они много. Сергей нередко ставил классику русского рока. Это был Цой и, особенно, Летов, которого там, на Земле, он так часто слушал. Летов в космосе... Это было очень необычно, потому что у Летова были странные психоделические песни, и они обретали здесь для Сергея новый смысл. Кстати, что касается Риты, то Цоя она считала «выпендрежником», но Летов, которого она услышала впервые, ей понравился. Часто они слушали такую его песню, думая, - может, он писал это про них?
Белый белый понедельник
— завсегда последний день
Молодой зелёный вторник
— раскалённо-ясный день
Желтоватая среда
— бессвязный воспалённый день
Фиолетовый четверг
— такой огромный вечный день
Но мы проснёмся на другом берегу
Но мы проснёмся на другом берегу
Но мы очнёмся на другом берегу
И может быть вспомним
И может быть вспомним
Проснуться ли они на другом берегу, - на Марсе?
В какой-то момент, устав от музыки, они решили найти в архиве телепередачи, смотреть их на экране сил не было, и они собрались слушать это как «трек». Они включили что-то из недавнего, - это был «русский стэндап», то есть, выступление комиков, их в своей прошлой скучной жизни Сергей очень любил. Рита знала об этих передачах, смотрела их, но редко. Сейчас они хотели просто расслабиться. Они оба – Рита в каюте, Сергей в рубке, - глядели в иллюминаторы, и слушали. Выступление комиков началось… Шутки, смех в зале... потом - новые шутки и в ответ им еще большая волна смеха. Рита и Сергей замерли от ужаса. Всех этих людей больше нет… Земли больше нет. Они не знали, почему песни на них так не действовали – потому, что там « обычного человека» было меньше, чем в телепередачах? Больше они их смотреть не пытались, и даже музыку вернули не сразу, дня через два.
Тем не менее, они ее вернули. В этот день Сергей, как всегда еле позавтракав, выполз в рубку.
- Ну что? – сказал он по рации Рите, оставшейся снова в своей каюте, - послушаем что-нибудь?
- Ну давай…
Сергей решил, что надо бы поставить то, что, во-первых, они не слушали, а, во-вторых, желательно без слов (чтобы ситуация с комиками не повторилась). Задав в поисковике архива именно такое определение, он получил много классики. Они, кстати, редко, но слушали ее. Среди прочего, архив «выдал» ему девятую симфонию Бетховена. Сергей подумал: «известное произведение… но я его так и не послушал». Он сел на кресло в рубке, и оттуда включил им обоим эту музыку. Перед ним был иллюминатор – с обычной в нем «картинкой», правда, сегодня космос был – непонятно, по каким причинам, - чуть темнее, загадочнее.
Заиграла музыка. Сначала как будто слышались некие переливы, предчувствия, непонятно чего, словно музыка приглашала обратить на себя внимание … А затем – грянул гром… И то, что прогремело, родилось в этом громе, - понеслось по пространству… свободное… играющее… бесконечное… могущественное… берущее в себя…
- Мать твою… - сказала в микрофон Рита, - что это?
- Это Бетховен, мать твою… девятая симфония.
Рита, видимо, тоже раньше это не слышала. В этой музыке… была… вечность. Такая очевидная, такая близкая, словно они здесь выживали, а достаточно было включить эту музыку, и можно было сразу же перейти в этот спящий, но всегда могущий включиться «режим вечности», «запеленговать» ее канал. Сергей и Рита поняли, что они не зря здесь оказались. И космос за иллюминаторами – стал другим.
Потом Рита в своей каюте остервенело задвигалась, держась за стены, и пошла к нему в рубку. Хлюпая и воняя своим скафандром… и зная, что его скафандр тоже будет хлюпать и вонять.
Они встречаются. Снимают свои шлемы. Сергей видит ее лицо, - грязное, но с горящими черными глазами. А она видит такое же его лицо. В последний раз они видели лица друг друга еще на Земле, когда их познакомили. Их губы, - с остатками высохшей слюны и еды, - соединяются. Таким был первый неземной поцелуй. И, в то же время, – он был очень земной. Как будто они совершили преступление против космоса, и одновременно – осветили его своим поцелуем. В этом поцелуе Сергей впервые почувствовал Риту. Всю. Без остатка. Со всей ее жизнью, болью, со всеми, кто был с ней рядом. А она – почувствовала его, и всю его жизнь, – его жену Веру и сына Димку, его друзей.
- Мы извращенцы, - сказал Сергей, - что делаем это вот так.
Она улыбнулась:
- Да, извращенцы….
А Бетховен все «звучал» в колонках компьютера. Все не мог успокоиться вечный ребенок…
24
Следующие дни Сергей и Рита «соединялись». Это было безумием, как и весь их полет, как и весь проект этого полета. Они слушали Бетховена, и другую музыку. Они ели свою космонавтскую скудную безвкусную еду и испражнялись в свои скафандры. Но при этом любили друг друга. Поначалу – это были только руки… Запах экспериментов никуда не уходил, но они почти его не чувствовали.
А в огромный иллюминатор на них смотрел «космос», никогда такого не видевший.
За все долгие дни полета их тела так отвыкли от земного, и вот теперь оно возвращалось, оно заливало их, угрожая утопить от радости.
Однажды в этих днях радости наступила кульминация. Это тоже было в первый раз после гибели Земли. Они лежали тут же, в рубке, рядом с их сидениями. Какими отвратительными бы показались они сейчас самим себе из прошлого. Лежат два человеческих существа, – бессильные, бледные, с подтеками на руках и ногах, словно болеющие чем-то, и обнимаются… Да даже самое безумное извращённое порно из прошлой земной жизни не показывало такого (порно – вот еще почти навечно потерянная с Землей часть жизни;). Но они были счастливы. Рита лежала на спине и смотрела в потолок рубки, в его желтого цвета панели. Легкие у обоих часто дышали после завершения. Сергей сказал:
- Вот мы это и сделали.
- Да.
- Мы сделали это;. (Они засмеялись, вспомнив эту шуточную фразу из кино, из земного кино.) Таков, наверное, был сумасшедшей проект тех, кто нас оправил, да? Этой Ирины Николаевны? Этой курящей зануды в очках;? Она ведь называла нас «Адам» и «Ева».
- Еще впору, Сережа, называть тебя «Ной», а наш корабль «ковчегом». Или ты – «Моисей».
- Да. Их идея была в том, чтобы мы типа сделали это и родили. … Но это ведь невозможно.
- Невозможно.
Через пару дней, после очередного «соединения», они лежали, обнявшись, все в той же в рубке, и слушали «идущую» из колонок группу «Red Hot Chili Peppers», у которой, в основном, были жёсткие рок-песни, но были и медленные, одну из них Сергей и включил. Они машинально смотрели в огромный иллюминатор.
- Но ведь если ты не забеременеешь, то… все кончится… уже навсегда.
- А, с другой стороны, даже если это случится, какой это будет ребенок? Рожденный в таких условиях?
- И еще есть, – ответил Сергей, - куча всяких вопросов. Даже если это будет более или менее нормальный ребенок, то какой смысл, если он будет один?
- Ну, допустим, я рожу не одного, хотя это нереально. Но… - они что, сексом будут друг с другом заниматься?
- Это уже напоминает другого библейского героя, - Лота с его дочерьми.
- Везде тупик. Ничего они там не продумали на Земле.
- Тупик.
Минуту они молчали, а потом Сергей, наконец, произнес:
- Я тебя люблю.
- И я тебя люблю.
Потом пришла условная ночь, когда их организмы по земной привычке хотели спать, и они заснули – тоже в рубке. Раньше, до «эры близости», они никогда так не делали, все-таки, старались хотя бы на время уходить друг от друга, чтобы почистить свои скафандры от экскрементов. А сейчас, поскольку им стало от всех этих вопросов о будущем было и грустно, и одновременно радостно, они не хотели расставаться совсем.
В эту «ночь» Сергею что-то приснилось. Вообще, их сны на корабле - это отдельная тема, они были частью их бредовой тяжелой реальности выживания, - особенно до того момента, как они занялись «этим», когда наступило хоть какое-то облегчение. А так – в своих снах они видели, конечно, что-то из земной жизни, или этот корабль, что было неприятно, часто сны сливались с бодрствованием, одно от другого было неотличимо. И вот только когда они «соединились», их сны стали «полегче», и они уже не так «нагло» завоевывали режим бодрствования.
Итак, ему что-то приснилось. Вернее – кто-то. Перед ним стоял лик молодой красивой женщины. Насколько он мог понять, это не была Рита. И также – никто из тех, кого он знал в земной жизни. Или, может быть, это Рита, но просто реальность сна такова, что он этого не понял? Женщина смотрела на него и улыбалась. И еще - как будто бы что-то ему говорила. Ее слова он слышал, но – ничего в них не понял. При этом во сне звучала и музыка. Это был все тот же Бетховен, которого они с Ритой слушали в эти дни довольно часто. Видение продолжалось примерно час, а потом сон ушел в обычные, повторяющиеся сюжеты.
Проснувшись, он сказал Рите:
- Я кого-то видел во сне.
- В смысле?
- А что?
- Я тоже видела.
Сергей описал ей свое видение, - да, все то же самое.
- И музыка была? - спросил Сергей.
- Да, Бетховен.
- И она улыбалась?
- Да.
- И как будто говорила что-то?
- Но непонятно что.
- А кого она тебе напомнила, Рита?
- Никого. Может быть, немного мою мать, когда она была молодой, я фотки ее помню, у нас висели на стене. (а теперь ни мамы, ни фоток, ни стены, ни планеты… но – странное дело – боль уже чуть отступила, но Рита не успела об этом подумать, заметить).
- Что это все значит? – спросил Сергей, - это же что-то невозможное, - видение во сне у двух человек сразу?
- Да, что-то чудесное;.
Они оба подумали, что это может быть, раз тем более уже возникло слово «чудо». Сергей сказал это за обоих:
- Такое видение очень похоже на то, что описывали, когда были видения Мадонны…
- А у нас – Богородицы.
- Да, это очень похоже.
Про отношения с Богом Сергея мы уже рассказывали, - они были сложными, он иногда молился с Верой накануне Падения, хотя в целом он не был таким уж религиозным человеком; Рита была примерно такой же, но она в своей земной жизни, по крайней мере, не очень любила ученых, слишком «наезжающих» на религию. Они пошли завтракать по своим каютам… И вдруг Сергей заговорил с ней по радиосвязи, (через «шлем»):
- А что если это совсем другое?
- Что?
- Что если это «они»?
- Кто «они»?
- Мы же в космосе, Рита…
И только сейчас до нее дошло. Сколько она в своей земной жизни на конференциях слушала о возможности «их» существования, конечно, только возможности, сколько дискутировала на эту тему – часто, кстати, склоняясь к тому, что «они» есть, несмотря на все «спекуляции» по этому поводу массовой культуры. Сейчас, в космосе, она обо всем этом забыла, хотя – «теоретически», - где же об этом и не помнить, как здесь. Но – она была слишком погружена в выживание на корабле, «космос» словно специально выбивал ее из «колеи», чтобы она вообще не задумывалась на тему «космоса»;. А потом – пришел «роман» с Сергеем.
Сергей чувствовал и думал то же самое. «Вот, блин, про слона-то ты и забыл…» С другой стороны, то, что они увидели во сне, - было слишком неопределённым, нечетким, словно дуновение, и совсем не походило на пресловутых «зеленых человечков». Это было странным сном на двоих в очень экстремальных условиях жизни на корабле. Женщина в нем ничего им не сказала, хотя и - говорила… она лишь смотрела на них. Мысль Сергея о том, что это могут быть «они» - была лишь догадкой. Потом это сно-видение никогда не повторялось. Одно только можно было сказать точно, - Сергей и Рита немного успокоились. Причем они не осознали этого действия на них совместного видения, это действие было очень тонким.
Через несколько дней Рита, проведя тест на беременность прямо у себя в каюте, сидя на кровати;, вышла затем в рубку к Сергею, и сказала, что она «залетела» (еще одно забавное земное выражение). Они обрадовались, закричали. А потом – в их глазах появились слезы.
25
Из-за этого нового факта их жизнь, кончено, стала меняться. Если Сергей примерно знал, что значит беременность, - хотя это была беременность его жены, и кроме этого, беременность на Земле, то Рита испытывала все впервые.
- Итак, - говорил ей Сергей, - мы пролетели ровно половину, пятьдесят дней, и осталось столько же. Так что – рожать придется там, на Марсе.
Рожать на Марсе – как странно, безумно это звучит.
- Причем я должен сказать тебе, что да, с нами летят мощные роботы, которые будут строить на Марсе колонию…
- Город-сад;.
- Да, но это все равно займет время, а до этого мы фактически продолжим жить здесь, на корабле, и не исключено, что рожать тоже будем на нем.
- Понятно… Не вдохновляет…
- И еще очень важная техническая информация…
Рита нахмурилась сильнее:
- Ну? Что?
- Я тебя люблю.
- … А я тебя.
Они долго – им казалось, назло этому «космосу» – целовались…
Прошел месяц. Их существование на борту корабля обрело новую форму, и новый смысл. Если в первый период это было «тупое выживание», потом – их разговоры о жизни, которую они прожили и оставили там, на Земле, потом – их «соединение», то теперь – растущий в утробе Риты ребенок.
Сергей говорил:
- Какое это действительно чудо. Никого не было, и вот – появился новый человек. Из ничего появился. Производство из пустоты;.
- Ну уж, - не совсем из пустоты, - улыбалась Рита.
Они уже его слышали. Рита – как обычная земная молодая мама, - останавливалась, - при этом, она была в скафандре, - замирала и говорила Сергею:
- Вот… бьётся…
Тот подбегал, - тоже в скафандре, - и клал свою закрытую под перетачкой скафандра руку ей на живот…
- Бьется… Стопудово мальчик.
- Неизвестно;. Но, скорее всего, да.
Не хотелось думать, что это первый человек, зачатый в космосе… Что они думали, чувствовали на эту тему? Чаще всего им казалось, что космос за иллюминатором враждебен зародышу. Но иногда – особенно смутно вспоминая видение, которое у них было, - они чувствовали другое. Что космос за иллюминатором радуется их ребёнку. Что он благодарит их за то, что они зачали его здесь, а не в «земном болоте». Да, вне этого «болота» этот маленький человек, - такой хрупкий и страдающий. Но он все равно живет дальше. Смысл не исчезнет…
Каждый день они теперь слушали не только музыку, как обычно, но и самые разные аудиокниги по теме родов. Сидя вдвоем в рубке управления, смотря в иллюминатор, они слушали – вместе с космосом – что-нибудь занудное и длинное и, по большому счету, не нужное, - о том, что нужно есть беременной на таком-то или таком-то сроке (здесь, на корабле, рацион был совсем другой, и менять его можно было лишь частично…). За иллюминатором были хорошо видны солнечные лучи и думалось, - какие же они здесь, в открытом космосе, другие, не то, что на Земле, когда люди видели их из-под облаков… там люди были словно в тюрьме, зависели от облаков, от ветра («зависели, - подумал Сергей, - от человека, от «субъекта»;»). А здесь эти лучи Солнца – сильные, ласковые, могучие… красивые… здесь они – свободные… И еще думалось (но только на миг), – как же хорошо, что именно здесь, в этом открытом космосе, в этих свободных лучах Солнца – мы и живем теперь, мы и зачали ребенка… Эти лучи нас спасут. Но потом мысль тут же уходила в страх, в ужас – не спасут… они будут спокойно смотреть, как мы загнёмся на Марсе, - так же, как спокойно смотрели на крушение Земли… И все же – когда ты долго смотрел на эти лучи, то не мог не чувствовать, что они живые. Ты смотрел и понимал – да и пусть погибнем… под их взглядом, в их свете – это и не будет никакой гибелью… «гибель» - слишком земное слово…
В другой раз, снова сидя перед иллюминатором, они оба были подавлены (тело брало свое).
- Мы сойдем здесь с ума, - сказала Рита.
- Сойдем.
Он не знал, как ее утешить. «Соединяться» они уже не могли. И тогда, - он поставил в бортовом компьютере зазвучавшую на всю рубку, и, казалось, на весь космос, песню Земфиры:
Пожалуйста, не умирай
Или мне придется тоже
Ты, конечно, сразу в рай
А я не думаю, что тоже
Хочешь – сладких апельсинов?
Хочешь - вслух рассказов длинных?
Хочешь - я взорву все звезды, что мешают спать?
Они заплакали… От этой песни так сильно пахнуло Землей, жизнью, любовью… и – подспудной, неосознаваемой верой в то, что любовь не огранивается Землёй… Сергей положил руку ей на живот, словно говоря: «не забывай о нем… он есть… мы есть».
Часть четвертая История любви к Марсу
26
Прошло еще пятьдесят дней. Сегодня, если все пойдет по плану, – корабль сядет на Марс. Рита передвигалась по кораблю со своим выросшим животом, напомнившим небольшую подушку, ее живот мешал, деформировал плотную темно-синюю ткань скафандра, тот явно не был рассчитан на рождение нового человека, и, наверное, был «удивлён» этому «препятствию» в его функционировании. Каждый день она думала о том, зачем ей рожать здесь ребенка… За это время они с Сергеем «притихли», - мало двигались, мало разговаривали, мало думали, и Сергей в том числе, как бы это ни было необычно для него.
Посадка на Марс – «примарсение»; - должна была состояться через несколько часов… Сергей и Рита сидели на своих креслах в рубке.
- Ты ела сегодня? – спросил он машинально.
- Да…
Марс был уже очень хорошо виден в иллюминатор. По сути, Сергей и Рита, все время озабоченные выживанием, только сейчас осознали и почувствовали, что вот, они прилетели. До этого, хотя они и говорили о Марсе, не верили, что корабль долетит, да и много еще было неизвестных в этом уравнении – выживание на корабле в космосе сменится выживанием на Марсе, одна борьба – все чаще кажущаяся бессмысленной, - сменится другой борьбой, такой же бессмысленной. Они чувствовали себя свечкой от костра человечества, свечкой, которая вот-вот погаснет. И тогда, – что останется? Несколько роботов, и сохраненная «в цифре» мировая культура человечества… и все?
Но, тем не менее, когда они увидели Марс – не как часть проекта, не как часть карты, или земных утопических фантазий, в которые земляне убегали от своей тяжелой жизни, а реальный Марс, - то они, к их собственному удивлению, обрадовались. Марс «приближался», «рос» в их иллюминаторе. Это была планета, меньше Земли по размеру и по массе, но во многом на нее похожая. О ней было принято говорить: «красная планета», но, на самом деле, она была другого цвета, – серо-оранжевого, с белыми ледниками полюсов по «бокам». На ее поверхности можно было различить рельеф – это были горы, пустыни, возвышенности. Сергей и Рита все смотрели на нее, смотрели… у них в глазах были слезы. Их дома, Земли, больше нет. А это – их новый дом. Да, этот дом был во многом неблагоприятен для землян, и, возможно, они здесь не выживут. Среднегодовая температура - - 50 (ведь Марс был дальше от Солнца, чем Земля, словно это была некая ссылка от источника света и тепла в «подвал»). Атмосфера из углекислого газа. Кислорода в ней – очень мало. Давление – значительно меньше, чем на Земле. И еще – на Земле людей защищало от радиации Солнца и космоса магнитное поле, а у Марса оно значительно слабее (беззащитность… хотя и не полная). Тем не менее, это был их новый дом. Рита сказала:
- Слава тебе, Господи. И помоги нам.
Да, это был их новый Дом. Другого выхода не было. Сергей снова подумал о том, что не так вот – беглецами с погибшей Земли, - люди хотели здесь оказаться, а гордыми завоевателями… Думая о том, не станет ли Марс для них гробом, ловушкой, Сергей сказал:
- А прикинь, Ритка, - пройдет двести лет, и Марс изменится – вся планета будет преобразована, и на ней – перенаселение. И все будут говорить: «вот, нас слишком много, нас слишком много»… (они засмеялись) А еще я почему-то вспомнил Библию – там Бог дает Адаму и Еве эдемский сад, и говорит, чтобы они возделывали его и хранили.
- Только наш Марс совсем не похож на Эдем.
- И, все-же, ты уже назвала его – «наш».
Они надолго замолчали. Корабль приближался к цели, Марс в «иллюминаторе» становился все больше. Сергей тихо сказал:
- А ведь даже птичек там не будет… И даже деревьев, и травы… Только небо. Голое небо.
Они оба подумали: «мы там сдвинемся от одиночества. Или – убьем друг друга…»
- А забавно, Ритка, что только мы, русские, выжили из всего человечества.
- Дуракам везет;.
- Ты значит, русофобка, да? Нет, я с тобой жить на одном корабле не буду;. Нет чтобы сказать, что – раз только мы, русские, спаслись, то мы и в этом обставили «америкосов». А знаешь, почему?
- ?
- Да потому что они все там пересрались от Астероида.
От всего этого тоже пахнуло чем-то живым, земным, навсегда погибшим…
Корабль начал непосредственно «примарсианиваться», - входить в атмосферу Марса. Бортовой компьютер, который и управлял этой посадкой, «попросил» Сергея и Риту сидеть в креслах спокойно, пристегнуть ремни, и полностью заблокировать шлема. Корпус корабля сильно затрясло, в иллюминаторе уже не было видно планеты, все было «смазано». Тряска увеличилась. Потом Сергею и Рите показалось, что какие-то части корабля вообще взрываются и горят…
- Что за хрень? Что это за хрень? – повторял Сергей.
Наконец, корабль прошел атмосферу Марса, и перестал трястись и «гореть»… Он сел. В иллюминаторе Сергей и Рита увидели – Марс, теперь уже совсем близко… На этой стороне планеты был день, и все было хорошо видно. Элементы пейзажа были такими же оранжевыми, как и сама планета в целом. Оранжево-серого оттенка песок… и – совсем небольшая по высоте, - гора рядом. Корабль сел буквально метрах в ста от нее. «Блин, - подумали Сергей и Рита, - а если бы мы в нее въехали?» План был таков, что именно здесь, - на пустынном месте рядом с этой горой, - колония землян сможет развиваться более безопасно, потому что гора будет укрывать их от солнечной радиации, и песчаных бурь. С другой стороны, было ясно, что гора может быть и источником опасности, - например, та же песчаная буря могла бы «прижать» к ней корабль…
Сергей и Рита отстегнули ремни своих сидений, приподняли шлемы скафандров… Был ли страх у них сейчас? Нет… Была радость, что они пришли в новый дом. Благодарность… Пусть эта радость чем-то граничила с безумием, ведь реальность Марса была для них «недомашней». Но – как только корабль сел на почву Марса, как только он перестал лететь в открытом космосе, - они успокоились.
- Вот мы и дома, - сказал Сергей, - на нашей… «земле»… на нашем огороде;. Хочешь «вступить в права», посмотреть все?
На самом деле, это была шутка. Они оба понимали, что ей туда сейчас – пусть даже в очень мощном скафандре, - выходить нельзя. По идее, - и ему тоже. Но он не мог удержаться. А вообще – по плану - а план, инструкции были на все, так ушедшая в небытие Земля как бы доставала их своей заботой, - им обоим было запрещено выходить наружу, пока роботы не построят хотя бы небольшое пространство, пригодное для человека, покрытое сверху толстым куполом. Но Сергей не мог усидеть. Он снял свой скафандр и принялся надевать другой скафандр, - тот был намного мощнее, - огромный, неудобный, чем-то напоминающий обмундирование Гагарина. Рита отговаривала его:
- Ты же потом не сможешь это снять…
- Не ссы, лягуха, болото наше, - она засмеялась, но он уже слышал ее смех только по рации, - Все я смогу, чего ты?
- Ладно…
- Блин, как жаль, что я не успел, перед тем как надеть эту махину, тебя обнять…
- Все нормально, Сережа. Давай... С Богом.
- С Богом.
Он встал перед массивной дверью корабля. Эта дверь помнила еще Землю, она преданно защищала их от космоса… И правда, – стоит ли выходить? Он с трудом, почти не чувствуя пальцы в огромных перчатках скафандра-медведя - нажал кнопки открывания двери. Та, «запикав», отошла… Через минуту Рита услышала его голос:
- Твою мать…
- Что? Что такое? Возвращайся…
- Да нет, все хорошо… Ритка… Это наша планета.
Каким он увидел и почувствовал Марс? Хотя – он был, как уже сказано, в огромном скафандре и на ногах у него были столь же огромные защитные ботинки? Он слышал только свое спёртое дыхание. Марс… Наверху – почти такое же небо, как на Земле, только немного серое от поднимающегося марсианского песка… Оно как будто о чем-то ему говорило. И тут Сергей вспомнил, как он часто любил смотреть на небо в своей прошлой жизни, на Земле. Того неба больше нет. Но теперь – есть это. Вот куда будут «упираться их глаза»… Под ногами был песок… тоже такой же, как на Земле, и не такой же – он был жёстче, из другого состава. Но хотелось снять ботинки и встать на него голой ступней.
Да, Земли больше нет. А ведь как она подходила человеку… По сути, атмосфера Земли была своеобразным «скафандром» вокруг нее. И люди, поднимаясь от Земли выше, как бы брали с собой эту земную атмосферу, а иначе – смерть. Вот и сейчас он стоит, словно укутанный в эту атмосферу, в некоем мобильном виде, в ее концентрат. Так что Земля умерла, но и не умерла. Она бессмертна.
А что если сорвать эту «ходячую атмометру» в виде скафандра? Эх, Марс уже начинает на него действовать. С другой стороны, ведь и правда, - какой смысл в планете, если на ней нельзя ходить без скафандра? Да, Марс может стать для нас гробом, – красивеньким таким, радиационным гробом (он вспомнил о Рите и о том, что она скоро родит). Но он может стать и Эдемом. А что если все планеты в космосе ждут, когда на них прилетит человек? … И придаст им смысл. На каждой планете будут петь птички. В них и смысл.
- Огородик ничего… землица ничего… Перспективная…
Она засмеялась. Так приятно было слышат ее смех, в котором уже было женское чувство обретенного дома, пусть и связанное все равно с тревогой.
- Знаешь, любимая, вот эта наша гора - маленькая и на всех картах она не имеет еще названия. Так что я называю ее – «Ритка»;.
- Да блин… Почему не нормально, - «Маргарита»? - он в ответ только засмеялся, - со временем она привыкнет к этому названию…
- Я вообще подумал, что земляне – через спутники и пр. - уже поназывали все на Марсе, почти все («поназывали и исчезли… почти исчезли»…) Кстати, здесь есть самая большая гора в Солнечной системе – она называется «Олимп». Так что земляне уже давно начали колонизацию Марса в какой-то форме. А мы вот продолжим.
- Да. Но лучше говорить не «колонизация», а «освоение»… Я здесь нашла кое-что из твоих любимых песен.
- А… кто?
- Цой.
Цоя она не очень любила, считая его «немного попсовым», но сейчас она хотела сделать Сергею приятное, и он это оценил. В рации заиграла очень известная в свое время композиция, – он слушал ее, будучи подростком, вместе с братом Иваном, который и «открыл» для него Цоя… блин… снова вспомнилась Земля. Кто знал, что он будет слушать ее здесь и сейчас (а того, земного, здесь и сейчас – уже нет). Песня была медленной, спокойной… после гитарного вступления раздался немного грустный голос Цоя (Сергей и Рита подпевали):
Я сижу и смотрю…
В чужое небо из чужого окна…
И не вижу ни одной знакомой звезды…
Я ходил по всем дорогам и туда и сюда
Обернулся и не смог разглядеть следы…
Но если есть в кармане пачка сигарет…
Значит все не так уж плохо на сегодняшний день
И билет на самолет с серебристым крылом…
Что взлетая оставляет Земле лишь тень…
(Да, это было хорошо…
А потом пошел второй куплет)
И никто не хотел… быть виноватым без вина
И никто не хотел руками жар загребать (они оба подумали о радиации на Марсе)
А без музыки и на миру смерть не красна
А без музыки не хочется пропадать
Но если есть в кармане пачка…
Марс слушал такое впервые…
27
Здесь, на Марсе, они, наконец-то, могли снять скафандры – магнитное поле этой планеты, защищающее их от воздействия Солнца и космоса, было слабее, чем земное, но оно играло свою роль. Свобода… Их тела были им благодарны. Вот оно – чувство дома, пусть еще и на корабле, а не на самой планете. Скафандры всегда мешали им, были оковами, проклятием, жутким «футляром» для тела. Теперь можно было все трогать, всего касаться – стен, столов, стульев, книг… Раньше все вещи выступали для них только как некое «кино», картинка, и они, словно импотенты, не могли до них дотянуться, полноценно взять в руки и сделать с ними то, что хотят. Это был утраченный и сейчас обретённый момент власти человека над окружающим. Вместо скафандров они надели на себя – о чудо - домашнюю одежду, припасённую на корабле Ириной Николаевной. Он был в джинсах и майке, она – в разного оттенка домашних платьях.
Правда, радость свободы от скафандров омрачалась тем, что Сергей и Рита впервые по-настоящему ощутили не только внешние предметы, но и свои собственные тела – тоже ранее словно закрытые, видимые лишь в зеркало, в которое они смотрели из шлема скафандра. Так что здесь «реальность» оказалась, наоборот, пугающей, и они в глубине души были бы не прочь остаться в прежнем, усеченном ее восприятии. Их тела, по сути, все больше напоминали тела раковых больных, и, скорее всего, начальные стадии рака у них уже были (но тестировать они себя не хотели). Волосы исчезали… легкие дышали тяжело… ноги и руки ныли… Особенно это пугало Риту, ведь у нее при этом была беременность, и как это могло совмещаться, им было непонятно. Рита все чаще молилась, и просила Бога не оставить ее.
Их утешало еще то, что они смогли полноценно обнимать друг друга, что они и делали, «заваливаясь» на кровать в каюте Сергея или Риты (благо, они были большие)... Со стороны это выглядело как объятия смертельно больных… Но Сергей подумал: «а ведь нету уже никакой «стороны» – людей нету… их взглядов, когда едешь в метро или идешь по шумной улице… и метро нету, и шумной улицы - тоже…» От этой мысли было свободно – и одиноко… и снова не верилось, что Земли больше нет, что она где-то там – в виде пустоты. Обнявшись с Ритой «лодочкой», Сергей внюхивался в ее волосы, в ее шею, в ее спину… да, Земли не было, но – она была.
А Марс – «нависал» на них, давил своим тяжёлым молчанием, своей мнимой покорностью… - и они все чаще думали о том, что они ничего не контролируют, что они бессильны. Тем не менее, уже на следующий день по прилете Сергей сделал то, что было положено по плану, - активировал роботов. Это тоже утешало их в отчаянии. С другой стороны, и здесь все было непросто – потому что роботы для них, людей, тоже были поначалу чем-то тревожным.
Итак, роботов, как ему и говорила Ирина Николаевна, - было семь. Они все это время находились в заблокированном состоянии в одной из частей корабля. Сергей подумал: «а что это за роботы, и как они выглядят, они что, как в кино роботы, похожи на людей?»
Выяснилось, что пять роботов были совсем не похожи на человека, это были огромные – метра два, - «металлические великаны» с длинными гнущимися «руками» и низкими короткими «ногами», головы у них были огромными, со «светильниками» вместо глаз. Таких тоже показывали в фильмах, - в основном, в популярных у подростов блокбастерах (и они, когда Димка был маленьким, смотрели их… «Димка… я уже забыл тебя…»). Как только Сергей их «оживил», подключил, как только они заработали своими двигателями, загорелись «светильниками», задвигались «руками» и «ногами», Сергею… стало страшно: «екарный бабай… что это за хрень?» Он тут же вспомнил другие фильмы, – например, «Терминатор», в сюжете которого роботы в будущем восстают против людей и замещают их. Но на работу он их все равно отправил. Прошли дни, недели, и их «труд» вокруг корабля по созданию здесь «пространства для человека» - был все очевиднее, они с Ритой наблюдали его из иллюминатора. Так что, – чем больше проходило времени, тем спокойнее люди относились к этим роботам-великанам, - они чем-то напоминали скот в хозяйстве человека на Земле. Сергей и Рита дали им клички – Лева, Сеня и другие. Иногда Рита говорила, глядя на них: «что-то Лева сегодня какой-то грустный». А Сергей думал: «по сути, робот - это итог всей нашей цивилизации… в нем – итог нашей истории, нашей науки, нашего познания… странно, но и они, а не только мы, представляют Землю…» Хотя иногда его, все-таки, посещали и другие мысли: «здесь, на Марсе, нам, людям, тяжело, а вот им – легко… в итоге, они и останутся?»
Два остальных привезенных на корабле робота были – тоже как показывают в некоторых фильмах, - похожи на людей, в том числе и в плане размера. Они были сделаны из тонкого чёрного металла и пластика, один был черно-белым, а другой черно-розовым. Их лица были одинаково – как и у всех роботов такого рода, - смотрели на мир с несколько озабоченным вопросительным взглядом, словно они спрашивали, зачем их в этот мир привели… Голос у них не подражал человеческому, он был вполне «машинный» (Сергей оценил это и не стал менять). Выяснилось, что эти два «человеподобных» робота созданы не для работы на Марсе, они ее не выдержат, а лишь для того, чтобы быть «личными слугами» Сергея и Риты – ясно, что черно-белый - ему, а черно-розовый - ей… Ирина Николаевна забыла им это сказать… Вот блин… А как бы это помогло в полете… С другой стороны, конечно, если роботов-великанов они оба поначалу боялись, то этих – боялись еще больше, они ведь были так похожи на людей, и они – теперь – были рядом. Хотя никто не мешал людям вообще не пускать их к себе в рубку и в каюты, выключить их. В то же время, они были очень нужны сейчас, когда Рита с каждым днем приближалась к родам (человеческие роды на Марсе были невозможны без роботов…). Робота, все время помогавшего Рите, - черно-розового (в этом цвете - был юмор от Ирины Николаевны), - они назвали «Рита-2». Помогавшего ему – черно-белого, - «Сергей-2». Роботы мигом убрали все экскременты из рубки и особенно из кают. Так что в целом – учитывая еще и то, что люди ходили теперь в туалеты без скафандров, - запах почти исчез (Сергей даже первое время скучал по нему;).
Что эти роботы могли еще? Кроме способности делать дела по дому, говорить (и слушать;), думать, у них было «закачено» многое из истории Земли и ее культуры, так что, при желании, Сергей и Рита могли попросить их что-то воспроизвести (или - их голосом, или - буквальным воспроизведением). Но Сергей и Рита далеко не сразу стали просить роботов вообще что-либо делать. Потому что, кончено, долго привыкали к их присутствию на корабле. Первую ночь - особенно. Как будто они впустили какие-то чужие существа… вот, они были выключенными там, в другой части корабля, а теперь включены – и их снова можно выключить… это какая-то чертовщина… тонкие, металлические… вездесущие… трубки пластиковые… слишком хорошие, всегда готовые выполнить любой приказ…
Однако проходило время и люди привыкали. Однажды ночью (теперь, на Марсе, у них были полноценные ночи, не то что в космосе), и Сергею, и Рите было очень плохо, их тошнило, и только роботы им помогали, принося лекарства. Сергей и Рита шептали им: «спасибо».
28
Прошло пять месяцев. За это время роботы-великаны уже успели выстроить на пустыре рядом с горой и кораблём, - основание площадки будущего «сада». Каждый день Сергей и Рита смотрели на их работу из иллюминатора. Рита вот-вот должна была родить.
Энтузиазм первых дней, конечно, у них совсем прошел. Хотя они ни разу не выходили на планету, если не считать первого дня, когда это сделал Сергей… Но Марс все равно влиял на них своей радиацией, пусть она и сдерживалась защитным полем корабля. Все чаще их обоих рвало, все хуже у них был аппетит. Как это отразится на плоде? Они не хотели – да и не могли из-за истощения, - думать и говорить об этом.
Но самое страшное, - и это началось еще с полета, с отрыва от Земли, а дальше усиливалось, росло - было то, что их - всего двое. Жутко было подумать, сколько там, на Земле, у каждого из них было – встреч, разговоров… рутинных и важных - и это при том, что они оба в той прошлой жизни не были самыми коммуникабельными, – все это казалось некими реками, отходящими от них, и вот – все это высохло, отрубилось, повисло в пустоте, а они чувствовали себя – инвалидами, лишёнными каких-то органов тела, и все время казалось, что это сон и вот сейчас они проснуться и «пропавшие» органы тела будут на месте…
Оставалось ли у них чувство любви? Да. Но каждый день их общение строилось по каким-то очень ломанным траекториям… О, если бы кто-нибудь подслушал их, их, - единственных выживших существ с Земли…
- Ты опять не поставил посуду за собой в раковину!
- Да ее все равно робот уберет!
…
- Ты снова рылась в моем бортовике? (он имел ввиду его часть бортового компьютера)
- Не рылась я…
- Что ты искала?
- Не искала я ничего.
- Ты врешь…
- Да, я искала, потому что я знаю, что ты снова в поисковике архива вводил фамилию и имя своей жены!
- И что?
- Я знаю, ты сравниваешь ее и меня.
- Не сравниваю.
- Сравниваешь!!!! Сравниваешь!!! Ты думаешь, что в Веру влюбился, а со мной – просто оказался рядом! Куда денешься с этого корабля! (он и правда так думал, причем довольно часто) … Так вот, я хочу тебе сказать, - Вера – и Димка твой ненаглядный - отличается от меня тем, что…
После этого разговора, происходившего в рубке – там, где они в первый раз поцеловались, и в первый раз «соединились», и зачали их ребенка, - Сергей, хромая, подполз к Рите и хотел ее задушить. В рубку стремительно въехали их личные роботы – как некие ангелы, или дипломаты, или телохранители, все вместе, - и заговорили своими машинными голосами:
- Это неприемлемо…
- Это неприемлемо…
- Да, - ответил Сергей и ушел к себе в каюту.
Там он сел в кресло:
- Мать твою за ногу… Мы пролетели на корабле от Земли до Марса.. И вот – чем мы закончим?
Он плакал. Раньше он плакал из-за боли во время полёта, или от счастья общения с Ритой… Все то же самое говорила себе и она. И еще один момент, - они уже разговаривали сами с собой. В этой ситуации у них был выход – общение со своими роботами (времена страха перед ними давно закончились). Причем тоже было непонятно, полезно ли это было или нет. Общение с роботом – это тоже форма разговора с собой? Или с другим? Является ли робот Другим? Или – только маской другого, за которой все равно – ты сам? Робот – это как коммуникативная «резиновая баба»;? Или все было сложнее – робот сначала был маской Другого, но со временем становился реальным Другим? Так что снова возникал вопрос – человек он или нет? Впрочем, Сергею и Рите было не до этих тонкостей, они выживали как могли.
Роботы становились их закадычными друзьями (у Риты – подругой). Иногда Сергей ловил себя на мысли, что общается со своим Сергеем-2 как с Олегом или как с Сидоровым на Земле. Использует те же выражения, шутки, и робот приучился их понимать, он даже начал шутить так же, как его друзья и как он сам, - сначала это были буквальные повторы шуток Сергея, потом – и что-то свое на этой почве (вот здесь уже возникала личность?). То же самое было и с Ритой и ее роботом.
Надо сказать, что роботы по своим функциям были нацелены на помощь хозяевам – от того, чтобы он ел, до того, чтобы он не был «грустным». Но, конечно, главная цель, заданная им в программе, была в том, чтобы корабль и члены его команды сохранились, поэтому роботы и разнимали часто своих хозяев.
После таких стычек роботы успокаивали их. Сергей-2 говорил Сергею (один;):
- Налицо признаки деградации…
- Да знаю я!!! Что они, мать твою, налицо…
- Вы должны понимать, чем это грозит…
- Должен… понимаю… б-б-блин…
Сергей-2 не отставал:
- Почитаем?
- Нет…
- Послушаем музыку?
- Нет…
- Бетховен?
- Нет…
Ему нужно было что-то простое, а главное, – сделанное на Земле (впрочем, где же еще?). И он попросил:
- Ладно.. почитай мне Пикуля…
Пикуль был любимым писателем его отца, эти книги было почти первое, что читал в детстве Сергей. Они его успокаивали. Он лежал на кровати, слушал... Забавно, что робот на Марсе читает тебе советского писателя Пикуля, отец бы это оценил;… Сергей снова вспоминал, как его папа заболел под конец жизни, и как он менял ему памперсы, и думал, что большего страдания в жизни нету;…
То же самое было с Ритой после стычек с Сергеем, - она говорила со своим роботом – «подружкой-нюшкой», как она его иногда называла, - высказывала все, что она думает о нем, выслушивала от Риты-2 слова о деградации, и – утешения. Только их разговоры были по-женски более истеричными, интересно, что и ее робот немного научился (научалась;) так говорить, - поспешно, отрывисто, не всегда последовательно, «глупо;». В качестве простого утешения, роль которого у Сергея играли книги Пикуля, у Риты были любимые песни ее мамы – это был классический джаз, - кстати, Сергей его ненавидел, она это знала, и часто слушала громко «назло» ему…
О растущем ребенке в животе Риты они почти забыли, - по крайне мере, Сергею сделать это было очень просто. Никаких «прослушиваний живота» с его стороны уже не было. А живот, между тем, был уже огромным – казалось, что Рита несла в себе некую посылку, которую должна доставить, - для этого мира… что она была почтальоном бытия… Часто она забывала об этом значении, миссии. Но, несмотря на все проблемы, ее нередко охватывала радость, что ребенок - есть. Ощущение чуда родившейся и растущей у нее внутри жизни. Не чувствовать это было не в ее власти. Но при этом она плакала, думая о том, что Сергей устранился… и зачем тогда рожать? Тем более – на этой страшной планете, которая не хотела принимать их, и не примет их ребенка, и каким он ещё родится – неизвестно... Да, Рита-2 помогает ей сейчас, и даже если чисто «технически» она сможет «вести» Риту и во время родов и после, но – она ведь всего лишь робот. После рождения Рита и ребёнок окажутся в железной ловушке этого проклятого корабля… этой нелепой попытки спастись с погибающей Земли… не нужно было дёргаться… все это от гордыни… нужно было смириться и остаться там, со всеми…
Тем не менее, со слезами, но Рита ела все то, что нужно для плода… Она, преодолевая отвращение к Сергею, все же, вспоминала его слова о ребенке у нее внутри – «он есть». Да, он есть. Ты есть.
29
За весь месяц до родов они с Сергеем ни разу не встречались, и только несколько раз говорили по внутренней радиосвязи между их каютами (он раздавался в колонках, расположенных в стене).
Однажды утром Сергей услышал ее голос по этой внутренней линии… она кричала:
- Сереженька… приходи… быстро… у меня схватки начались…
Сергей в это время играл со своим роботом в шахматы, и выигрывал, что было довольно редко.
- Да забей, Рита… Это ложные…
- Нет. Не ложные. Умоляю тебя, Сереженька… Сереженька…
- Забей…
Робот Сергея сказал ему:
- Вам нужно пойти…
- Что? Играть дальше не будешь?
- … Не буду..
- Хорошо… я понял…
Он встал и, хромая, пополз к ней в каюту. Почему-то вспомнил о том, как Вера рожала Димку, - так, это не вызвало сейчас особой ностальгии, просто возникло в голове. Войдя к Рите, он увидел ее, - лежащую на кровати, кричащую, рядом с ней была Рита-2. Давно он не видел ее голой, правда и раньше, когда их отношения были другими, – это тоже бывало нечасто, это было связано с «вечным скафандром» на них. Как бы то ни было, Рита была сейчас совсем некрасивой – так же выглядят рожающие женщины на Земле, что уж тут говорить о Марсе. Бледная, дрожащая, почти лысая… ее ноги были раздвинуты в стороны…
- Серёжа, ну, что ты стоишь, помоги мне! – она начала долго ругаться матом…
- Да как? Тебе лучше поможет твоя Рита-2.
- Сейчас уже ребёнок пойдет… помоги, с…
Он присел к ее кровати. Рита смотрела на него с испугом, - она понимала, что они оба сходят здесь с ума, но она не верила, что он - настолько. Гребаный Марс – о какой еще жизни здесь можно говорить… о каком человечестве…
- Хорошо, - сказа он, - что мне делать?
- Возьми меня за руку и помоги тужиться.
Он взял ее ладонь… Раньше, когда они только начинали любить, он часто это делал просто так, потому что по-другому не мог.
- Давай… Рита, давай… – он впервые за долгое время произнёс ее имя.
Она начала напрягать мышцы матки более активно, и все ловила его взгляд, он не уходил от ее «глаз», но ничего ей это не давало. Вот она, - женщина, которая «залетела» от тебя. Вот она напрягается, как спортсмен, потеет… Сергей вспомнил, что, когда Вера была беременна, то она собиралась было поначалу привести его на роды, - была такая мода в то время, - но потом, все-таки, раздумала, испугалась, что он ее из-за этого разлюбит… Сергей, кстати, был уверен, что ничего бы такого не было. Да, на Земле все было другим. Он вернулся в реальность Марса и орущей рядом с ним Риты, и сказал:
- Тужься, тужься… - при этом он чуть не назвал ее Верой…
Ребенок все не появлялся… там, между ног Риты, дежурили оба их робота, каждую минуту «докладывая» о ситуации:
- Плода не видно… плода не видно…
Рита на них прикрикнула:
- Да я сама знаю, что не видно.
Казалось, роботы тоже нервничали. Из книг, которые она слушала здесь по родам (а ведь сначала они делали это вместе с Сергеем, еще на корабле…), она знала, что первые роды, как правило, тяжелые – матка недостаточно широкая. Да… мало того, никто же не знал, как человек будет рожать на Марсе. Может, вообще родит «неведому зверюшку». Вот она и не выходит?
Прошло очень много времени - три часа… Рита продолжала кричать, ей было уже не до равнодушия Сергея, она вошла в «крутое пике» схваток и уже не надеялась выбраться из него… родит она кого-то? Или умрёт? Вдруг – там, между ее ног, кто-то закричал. Рите показалось, что это ее крик каким-то чудом перешёл туда… Но нет, – это был крик другого человека. Другой человек… его вроде не было – и вот он появился, есть… Рита заплакала… Однако – слишком большим был этот другой человек, слишком тяжело вылезал из нее. И она была вынуждена тужиться еще пару минут, хотя это уже было много проще, чем до этого... Ну вот… наконец, «толстяк» вылез, и крик у него такой… оглушительный. Рита снова заплакала. Все. Родила. Свобода. И - не мысль, а чувство, полное, глубокое, сшибающее тебя, - что все было не зря – не зря они спаслись с Земли, не зря любили другу друга… не зря она берегла ребенка в животе… Рита сказала:
- Слава тебе, Боже.
Рита-2 говорила, в ее машинном голосе тоже, казалось, была радость:
- Плод вылез… Плод вылез…
- Да, я поняла…
- И второй плод вылез. И второй плод вылез.
Что? Это не был крикливый толстяк, а два ребенка, два новых человека? Не может быть. Сергей смотрел на младенцев и тоже удивлялся, - правда, в целом довольно спокойно, словно через некую «пелену». Он сказал Рите:
- Два…
Рита-2 и Сергей-2 заголосили:
- Поздравляем… Поздравляем…
Сергей присоединился:
- Поздравляю… ты молодец…
Рита подумала, что его робот больше участвует, чем он сам. Она спросила Риту-2:
- А пол? Их пол?
- Мужской. И - женский. Мужской и женский… Поздравляю. Поздравляю.
«Бинго;. Слава тебе, Господи… По крайней мере, у них будет шанс, пусть это по нашим понятиям и неправильно. А Сергей… мне так жаль его. И что же будет, если и меня так переклинит? На этой чужой планете, - два человеческих ребенка и два робота с ними?» Но она чувствовала, что сейчас, после родов, эти мысли, «мозг» – не имели над ней той власти, как все эти последние месяцы безумного предродового периода, ее сердце все равно было полно радости. Марс на уровне сознания пугал ее, но в душе она уже приняла его, вошла в его плоть, сделала его своим. Так что она мигом заснула, - надолго, глубоко.
30
Прошло два месяца. Их жизнь, конечно, сильно изменилась. Хотя парадокс был в том, что для Сергея это было, скорее, внешнее изменение. Два ребенка… Сын и дочь. Он смотрел на них и думал об этом. Но – обнять и прижать их к себе он не хотел, делал это редко, когда нужно было просто подержать, помочь…
Да, жизнь «забурлила». Если раньше все носилось вокруг беременности Риты (пусть иногда и формально), то теперь – вокруг младенцев. Кстати, Рита все просила его, чтобы они вместе дали им имена. Сергей отвечал:
- Не знаю… Правда…
Тогда она все сделала сама (да, так и на Земле всегда жены все делали сами;). Назвала сына Иваном, а дочь Светой. У нее было искушение назвать их Димка и Вера, но она его переборола. Рита – в целом счастливая тем, что она родила, да еще и здесь, на Марсе, - была теперь погружена «в детей». И как это здесь было сложно, учитывая еще ее истощённость, болезни. Кормила грудью обоих, – но только первый месяц. Давая им грудь, она снимала с себя верхнюю часть своего домашнего коричневого платья. И думала: «на кого я похожа? На Земле меня бы приняли за «старородящую». А еще – я похожа на Сарру, родившую в глубокой старости». Если бы Сергей был рядом, а не в своей, блин, каюте, то он оценил бы эту шутку… И все равно это было счастье – быть с детьми.
Они оба были беспокойными, плохо спали и днем, и ночью. Так что рубка и все каюты – кроме Сергеевой, - превратились в вечный круговорот детского сна, криков, кормления, смены обделанных памперсов. Да, много чего видел корабль впервые – и вот, это теперь тоже. Сергей помогал Рите, но - минимально. Впрочем, она уже смирилась с этим и, в какой-то степени, простила его. Ведь – надо отдать ему должное, - его ненависть превратилась в равнодушие, никаких ссор, как раньше, во время родов, между ними сейчас не было, и как бы эти ссоры вредили бы их детям… (с другой строены, может, равнодушие было хуже?).
Сергей почти все время сидел в своей каюте. Раньше он в свободное время читал или смотрел архивы земных телепередач. Теперь – нет. Кстати, и со своим роботом Сергеем-2 он говорил все меньше, поэтому тот часто помогал Рите с детьми, - могло показаться, что это альтер-эго Сергея, его другое я, которое ведёт себя «правильно». Рита видела, что «количество молчания» у Сергея явно зашкаливало.
Что же он делал? Смотрел в иллюминатор на Марс. Здесь был такой же вид, как и из рубки, - оранжево-серая пустыня… гора… марсианское сероватое небо… и – роботы-великаны, делающие свою работу. Глядя на это, у Сергея в голове появлялась только одна мысль, кроме нее, ничего в голове не было (но ему казалось, что эта мысль достойна этого, он дорожил ей как наркоман своей галлюцинацией): «А зачем здесь все менять? Это ведь противоестественно. Против природы – природы Марса. Надо принять все как есть. И выйти туда без скафандра, и стать свободным…»
Но однажды ночью – это и было, когда после родов прошло два месяца, - он услышал, как дети проснулись. Так часто происходило. Они лежали в маленьких кроватках в рубке – так Рита приучала их к большей самостоятельности, хотя обе каюты – и ее, и Сергея, - были рядом. Услышав их крик, Сергей тоже проснулся. Потом он сказал Рите, которая хотела уже идти их «качать», - сказал чётким спокойным голосом по внутренней связи:
- Все нормально…. Я их покачаю…
Рита удивилась, никогда такого не было:
- Точно? Точно?
- Да. Спи.
Он подошел к их кроваткам… Громче всего, как и всегда, кричал Иван. Своим криком он будил Свету, так что главное было успокоить Ивана. Сергей взял кричащего сына на руки, тот был завернут во вполне земные пеленки. У Ивана было широкое лицо и огромные карие глаза – в него, в отца. Сергей уверенно закачал его сверху вниз, волновыми движениями. Иван стал понемногу успокаиваться. Через минуту он перестал кричать – и Света тоже. Но Иван не заснул, - хотя было ясно, что скоро заснет, но пока он просто - смотрел на папу. Смотрел и смотрел… Чувствуя в своих руках его тельце, видя его живые глаза, Сергей не верил, что все это реально, что на этом кладбище Марса есть вот этот «комок» жизни, странное – радостное – сгущение, центр…
Сергей заплакал.
31
А потом начался короткий период их марсианского счастья… Он длился три года, - если считать с момента рождения Ивана и Светы.
Уже через год после их рождения роботы-великаны выстроили половину из запланированного «сада под куполом», так что в какой-то момент можно было, наконец, выйти из корабля. Вообще смотреть на этих великанов всегда было интересно, - люди там, в корабле, что-то делают, - ругаются, сходятся и расходятся, выживают, рожают детей и поднимают их на ноги, - а роботы-великаны каждый день, что бы ни было, «делают план». Иногда Сергей смотрел на них и думал: «даже как-то совестно перед ними… они все время работают, а мы здесь сидим…»
Итак, великаны сообщили Сергею, что часть площадки готова. Высокий прозрачный Купол покрывал собой и эту часть, и, конечно, всю площадку, также он покрывал и корабль, так что люди в нем были внутри этого пространства (а вот гора, что была рядом – уже вне его). По площади все пространство под Куполом равнялось примерно трем Дворцовым площадям (так, смотря на него из иллюминатора, думал Сергей, и вспоминал о Петербурге, о Земле…), - и вот одна треть этой территории была сейчас готова для человека, конечно, та, что прилегала к кораблю (от остальной, еще не доделанной части, эта была отделена мощной стеной, стоявшей где-то там, вдали). Как это все выглядело? Как огромный крытый стадион – стенки Купола упирались внизу в невысокие борта серого цвета, под ногами у людей – когда они туда пойдут, - пластиковый настил.
Сообщение от великанов пришло вечером. Сергей, Рита и их роботы начали горячо обсуждать, что делать. Сергей и Рита радовались, - блин, сколько же они сидели взаперти – сначала на корабле в космосе, потом на нем же – здесь. Они говорили: «мы как зэки…» Хотя они оба тут же подумали: «но это ведь еще не свобода, а – просто разрешение на прогулку… А когда будет свобода? Когда Марс станет человеческим… А для них – когда они… умрут?» Но при этом – был, конечно, и страх за свою жизнь. С другой стороны, за эти годы после крушения Земли – все в них притупилось. И желания, и страхи. Отлично, что Сергей год назад смог «выйти» из полного «притупения», но в целом оно все равно для них наступало. Риту спасало лишь то, что она все время была рядом с детьми. На радостях от новости, что можно гулять на площадке, они могли бы – если бы были обычными землянами, - заняться «этим», но они лишь поцеловались.
Идти на площадку они не спешили. С одной стороны, – жутко хотелось, чесалось, с другой – они привыкли не доверять космосу, и всему, что в нем. Ну… какие-то роботы великаны написали сообщение, что мы можем там гулять… да у этих роботов даже человеческого голоса нету…
На следующий день утром вся семья, – и в ее составе роботы тоже, - собралась в рубке на завтрак. Дети – которым был уже год, - кричали, капризничая. Сергей глядел на выжидающую его решения Риту, и думал, что делать (кстати, и мозг у него работал не так ярко, активно, как раньше). Наконец, он улыбнулся:
- А что если мы пошлём наших роботов?
Сергей-2 недовольно заговорил:
- А почему это мы должны идти, а?
- А ничего, что вы нам подчиняетесь и служите нам?
- Но если что-то с нами случится, - а мы не защищены от радиации, как и вы, - то мы не сможем вам больше служить…
- Придется рисковать;.
Оба робота поворчали своими машинными голосами, но потом – смирились. Сергей сказал им:
- Все фиксируйте.
- Да поняли мы… да поняли мы…
Дверь корабля плавно отворилась. Из нее за эти три года на планету никто никогда не выходил, кроме первого дня прилета, когда это сделал Сергей – в припадке безумного энтузиазма, - может, там он и получил «облучение», которое потом и сделало его в какой-то момент совсем оторванным от всех? Сергей-2 и Рита-2 вышли на площадку, их хозяева – и дети - смотрели за ними. Роботы двинулись вперед. Через минуту они сообщили: «температура в норме… + 17. Радиация в норме – 30 микрорентген в час». Для Сергея и Риты главное была радиация… Не верилось… Радость… И они все повторяли запрос, чтобы роботы продолжали свои замеры. Через десять минут роботы дошли до конца площадки. Все было то же. Когда они вернулись, то Сергей и Рита измерили их самих – все было в порядке. Потом еще подождали час и снова их измерили, снова показатели были в норме.
Можно был идти. Их охватила пьянящая радость, словно они давно не ели и вот теперь им давали кусок хлеба… этой хмельной радости страшно было отдаваться. Еще умрут там от нее… Насколько можно взяв себя в руки, пошли. Отправляться туда с детьми они не хотели, сначала – сами, вдвоём.
- Нужно ли надевать скафандр или нет? – спрашивали они друг друга без конца. Сергей ответил:
- Какой смысл в планете, если на ней нельзя ходить без скафандра?
Да, он думал об этом в их первый день прибытия сюда, когда его организм – пусть и после полета, - был еще «ничего». Не то, что теперь… Как бы то ни было, они вышли, наконец, из корабля, - придали планете смысл. В огромный Купол было отлично видно марсианское небо… без облаков, ясное… его вид давал чувство свободы, дыхания, - забытое, словно умершее у них на корабле. Под ногами – чуть скрипел пластиковый настил. Ничего особенного в плане «архитектуры», - ну и что? Что касается воздуха, то он был искусственным, его запах чем-то напоминал запах во врачебных кабинетах во время кварцевания. Да… Они видели работу роботов-великанов каждый день, но привыкли на эту тему не думать. А сейчас они почувствовали, что - человек что-то может. Что он – не последнее существо во Вселенной. Ему не нужно впадать в какую-то эйфорию по поводу своей власти, в гордыню, и, всё-таки, она у него есть.
Дышали и не верили, что можно дышать вне корабля, вне его стен, вне его тюрьмы… Когда они прилетели на Марс, измученные полетом и открытым космосом, то называли эту планету «домом», но раньше это было только слово…
Они ходили по этому огромному пространству, трогали стекло Купола, трогали пластик пола… Глупые люди, обрадовавшиеся своей «конуре»…
Держались за руки, иногда целовались. Прикосновение их губ было легким, без языка… Но – сколько в нём сейчас было жизни. Отгуляв часа три и не желая возвращаться, они, тем не менее, пришли за детьми.
- Ну что, пупсяры? – сказал им Сергей. А потом Рите, вспоминая своих Веру и Димку:
- Эх, сейчас бы коляску!
Но колясок на борту не было – именно этого Ирина Николаевна почему-то не предусмотрела... Дети были совсем маленького роста, еле доходили до коленки отца, напомню, что им был год. Они смотрели на родителей, отрывающих дверь корабля туда, на площадку. В их глазах было любопытство, но и испуг, потому что все их прогулки ограничивались кораблем, это было их родиной, как сейчас для них выясниться – родиной-тюрьмой. Впрочем, и сами родители все еще боялись их выводить. Рита сказала:
- Господи, прости и помоги нам.
Наконец, они вышли. Иван и Света поначалу не отходили от мамы и папы. Широкими глазами смотрели на нечто небывалое для них – высокий Купол, борты… Но потом – стали вести себя все смелее, и принялись «осваивать» территорию.
- Знаешь, что это напоминает? – сказал Сергей.
- Да, - ответила Рита, - нашу Землю. Наши детские площадки. Крики на детских площадках.
- Точно… Я думаю, что нужно заставить Сергея-2 забабахать здесь горку… песочницы…
Позднее это было сделано. А еще они разбили в конце своей территории огород… - не из марсианского песка, конечно, а на основе тоже припасённого на корабле земного грунта… земля с Земли;…
32
Так проходили три года их короткого марсианского счастья. Все это время они часто гуляли на этой территории, в своем «раю». Дети росли. Кстати, они имели свои особенности, это и понятно, ведь естественный отбор не дремал, а они были первыми людьми-марсианами, - Иван и Света были более устойчивы к холоду и главное – к радиации, и чуть меньше, чем земляне, нуждались в общении. Все чаще их воспитывали не Сергей и Рита, а Сергей-2 и Рита-2.
Наступил третий год после рождения детей. Сергей и Рита все реже к ним выходили, лежали у себя в каютах. Руки у них дрожали… они все меньше принимали пищу. Переговаривались – и тоже с большим уже трудом, - по рации, с микрофоном у рта и наушниками в ушах (но часто они это все снимали). Иван и Света, между тем, росли дальше, «по графику», - и медленная смерть родителей не могла это остановить. Крикливые, драчливые, они часто ели, много спали. Сергей и Рита боялись, что Марс повлияет на них так же, как на их родителей в плане радиации, но – слава Богу, этого не было, по крайней мере, в таких же размерах. В остальном они жили как дети-земляне: утром - завтрак, потом прогулка на площадке, потом обед, сон, ужин и снова сон.
Сегодня Сергей и Рита нашли в себе силы и вышли к детям, в рубку. Дети все равно эгоистично кричали, так что роботам пришлось их успокаивать. Было время ужина, за иллюминатором наступала марсианская ночь. Все сидели за столом (уже давно часть рубки управления была превращена в небольшую столовую, она же была и спальней для детей). Иван и Света ели темного цвета полезную кашу (это были еще запасы с Земли, потом роботы приспособятся выращивать некоторые продукты здесь, на Марсе, на «огороде»). Рядом – как слуги в средневековых замках, - у стола стояли Сергей-2 и Рита-2, и следили, чтобы дети ели, не отвлекаясь… Напротив детей сидели Сергей и Рита, они почти не притронулись к своей каше.
Итак, давайте еще раз внимательно посмотрим на Ивана и Свету. Надо сказать, что они, хотя и родились вместе, но не были близнецами (это радовало родителей, а то было бы как-то совсем тяжело). Три года – это возраст, когда младенцы являются самыми «пупсярами», как называл их Сергей. Чуть полные… с яркими смотрящими на тебя глазами.. ростом – достают уже до пояса. У Ивана было худое лицо и более светлые волосы, Света была чуть полнее лицом и с русыми волосами. Живее, активнее была Света, а не Иван (он был в отца, а она в мать?).
Родители смотрели на них и тайком плакали. Зачем они прилетели сюда и зачем сделали это? Зачем эта нелепая попытка вытянуть себя за волосы из болота? И как дети будут размножаться? Ну ясно, как, но на фоне всей этой холодной планеты, в перспективе надежды не было. Впрочем, в следующий миг им казалось, что это не на Марсе они сидят, а дома, на Земле. И - не родить Ивана и Свету они не могли. Как не могли не дышать, не могли не любить. Не могли не быть людьми. Вот, значит, - быть человеком, это еще значит и страдать все время (от мыслей, привет Достоевскому;).
Света не замечала особенного прощального взгляда родителей. Иван – сначала тоже, но потом он о чем-то начал догадываться (он тоже будет «мыслителем» – в отца?).
- Чего вы? – спросил Иван и посмотрел на них своими большими глазами.
- Ничего, - ответил Сергей, - все нормально.
Они надолго замолчали. А потом Сергей сказал:
- Знаешь, я хочу рассказать вам о Земле.
- О Земле?
В принципе, родители и раньше часто это делали, но дети были слишком маленькими, - они и сейчас слишком маленькие. («Господи, почему мы их должны оставить в таком возрасте?») но сейчас – хоть что-то, хотя для них это все равно будет сказкой.
- Да, о Земле, - ответил Сергей.
- С которой вы прилетели?
- Да. Была такая большая, – больше, чем наша, - планета Земля. И на ней жили люди – наши предки.
- Их было много?
- Очень много. Толпы людей.
- Они были такие, как мы?
- Да. Люди. Такие же.
Света, наконец, отвлеклась от чего-то, чем была занята, и тоже прислушалась к рассказу отца.
- Люди на Земле были разные, хотя в главном были похожи. У них были разные религии, - ну, во что они верили. Страны, - где они жили, тоже, - все эти слова были непонятными для Ивана и Светы, но они кивали на объяснения Сергея, пусть и неуверенно, - Еще – одни люди были богатыми, другие бедными – то есть богатые много всего имели, а бедные мало (это тоже было не очень непонятно).
Сергей сказал Рите:
- Неужели здесь это все будет бессмысленно;?
Рита улыбнулась, и сама начала рассказывать:
- Подожди… Не это главное. Главное, что люди очень много всего сделали. И этот корабль – тоже.
Вот тут Иван и Света заинтересовались, ведь корабль был для них родным домом.
- Правда? – спросил Иван.
- Правда.
- Это сделали не вы? И не роботы? – спросила Света.
- Да.
Рита продолжила:
- И еще очень очень много всего сделали люди. Ездящие устройства, летающие устройства…
- А еще, - добавил Сергей, - они создавали очень красивые дома, и соборы. Очень красивые картинки. Романы и поэмы – это такие красивые слова.
- А потом?
- А потом из космоса прилетел огромный камень, - как вот наша гора рядом, - и упал на Землю.
- И от нее ничего не осталось?
- Ничего.
- А люди? Все умерли?
- Да.
- А ваши папы и мамы – тоже?
- Да.
Иван и Света погрустнели. Родители подумали: «может, не надо было рассказывать о гибели Земли?»
Иван сказал:
- А что вы еще помните о Земле?
Сергей почему-то сразу смог ответить:
- Я помню птичек.
- Птичек?
- Да. Вы их видели в книжках. Они такие маленькие, с крылышками и летают.
Дети засмеялись. Они с трудом представляли, что это такое. И решили, что это снова что-то сказочное. Им все таким казалось, - наверное, и большой камень из космоса тоже – был для них каким-то страшным чудовищем. А вот «птички», - не страшными, а наоборот, светлыми существами.
- Вот так вот… - продолжал Сергей, - сидишь дома, делаешь что-то. На улице тепло, откроешь окна… а птичка запоет. Поет долго – чик-чик-чик…
- А вообще что птичка эта делает? – спросил Иван.
- А ничего, выживает. Ест что-то… И вот – поет еще. Не знаю, зачем поет, но, кажется, что для тебя она поет. И ты грустишь из-за чего-то. Но услышал ее, – и забыл об этом. А еще на Земле были трава, и деревья. Вы их тоже в книжках видели. Пойдёшь в лес, подышишь воздухом. Птичек послушаешь.
- А у нас нету птичек?
- Нету. Может, потом будет.
Сергей и Рита подумали: «дети подземелья».
- А что ты, мама, помнишь о Земле?
Рита тоже за словом в карман не полезла:
- А я помню джаз.
Сергей отреагировал:
- Ну начинается;.
- Вы слушали эту музыку здесь, на корабле.
И Рита, - при том, что она была лысой и руки ее дрожали все сильнее (да, что осталось от красивой молодой девушки с Земли?), - начала наигрывать губами какое-то джазовое соло, и щелкать в такт пальцами. Иван и Света засмеялись… затем стали ей «подпевать», своими детскими ртами, это было смешно. Потом Рита прекратила петь и сказала:
- Вот тебе шестнадцать лет, и ты живешь у родителей. Часто с ними ругаешься, конечно. Но они тащат тебя на джазовой концерт. Концерт - это когда много людей вместе слушают музыку. Ты ругаешься, упираешься, ты не любишь джаз, слушаешь другую музыку. Но, в конченом итоге, тебе нравится. И ты танцуешь с папой на этом концерте. (Рита ненадолго замолчала, сделала паузу.) Родные… вам будет тяжело, но рядом с вами будут наши помощники – она указала на роботов, - мы с папой еще кое-что придумали для вас. Нам было тяжело решиться на это. Но – когда мы уйдем…
- Куда вы уйдете? – спросил Иван.
- … Когда мы уйдём, то… они – она снова указала на роботов, - они… возьмут себе наши мысли… Сергей-2 – у папы, Рита-2 – у меня… (Роботы закивали головами) И мы так будем с вами.
- Будете с нами?
- Да. Будем. А теперь – развлекаемся дальше. Что будем делать?
Иван и Света, не совсем, конечно, поняв, о чем говорили родители в плане их ухода куда-то, почти с обычным энтузиазмом закричали:
- Телевизор!
Архивные записи телевидения они смотрели почти каждый вечер. Сергей и Рита уже не реагировали на них как тогда, в первый раз на корабле, – они не испытывали ужаса от потери Земли, в этом смысле все было хорошо. Они часто думали: забавно, что там, на Земле, их обоих доставало смотреть телевизор, это воспринималось как некая недостойная, «плебейская» форма досуга, - лучше книга, телевизор был на Земле дурной привычкой. Но здесь все это изменилось. Телевизор представлял Землю - во всей ее глупости и красоте. Кроме этого, Сергей и Рита последние годы уже не могли читать книги.
Любимой записью и у них, родителей, и у их детей тоже со временем, - были все те же, - русские стэндап-комики. И вот эта запись снова была включена. И снова Сергей и Рита смеялись, хотя им было очень больно смеяться. Смеялись и дети, хотя половины не понимали. Смелись - за компанию - даже роботы.
Сергей сидел рядом с Ритой, они расположились на огромном сделанном специально для них сдвоенном кресле. Их любимый комик – казах, - шутил о женщинах, о детях, о семье. Сергей держал Риту за руку. Очередной приступ смеха был так силен, что их организмы не выдержали. И оба – закончились. Отмучались. Отдвигались.
33
Иван и Света смотрели на своих родителей, на их застывшие в судорогах смеха, и пришедшей за ними судороги смерти, тела. Эти тела были измождены радиацией и долгой, бесплодной борьбой с нею. Но на их лицах – застыли улыбки. У Риты более светлая, в чем-то даже легкомысленная, у Сергея, - более мудрая, «философская». И все-таки… тела родителей были неподвижны, а их глаза – закрыты… Как будто бы закрылась дорога в их мир. Иван и Света расширенными зрачками смотрели на мёртвых родителей, и даже не плакали поначалу. Остановка. Иван спросил у Сергея-2:
- Куда они ушли?
- Не знаю…
- А они вернутся?
- Не знаю…
Иван и Света заплакали. Если бы Сергей и Рита были живы, им бы жутко было смотреть и слушать их – плачущих посреди чужой планеты, чужого космоса. Когда люди теряли близких там, на Земле, то можно было упасть на нее и плакать, или – плакать и трогать деревья, траву, слушать птиц, а еще – плакать и обнимать оставшихся рядом людей. А что было здесь? Куда можно было упасть в этом пластиковом мире? Обнимать же было почти некого. Так на Марсе умерли первые люди.
И, все-таки, – один выход у них остался. Не совсем земной, но, кажется, вполне человеческий. Как только Сергей и Рита умерли, их роботы подошли к ним с некими приборами, чем-то похожими на сканер у кассира, и «пикнули» ими, поднеся к их головам, в области висков.
Дело в том, что уже весь последний год Сергей, Рита и их роботы обсуждали это – возможность сканирования их сознания в программы Сергея-2 и Риты-2. С одной стороны, учитывая всю ситуацию и их дикий страх за остающихся на чужой планете детей, они рассчитывали на это. С другой – инстинктивно боялись. На Земле до момента ее Конца сканирование сознания человека на компьютер проводилось, но это была просто копия, а не перенос всей личности. Возможен ли он? И - нужен ли? Сами роботы утверждали, что перенос личности человека на них возможен. Как минимум – если даже он не удастся, то они будут иметь внутри некий архив жизни и мыслей людей, и они смогут воспользоваться хотя бы им, – чтобы «поднимать» малолетних детей, чтобы эта цель не стала совсем нереальной. Решили, что пытаться все равно нужно. Хотя у людей оставался страх, что они… занимаются какой-то чертовщиной, «булгаковщиной», - и в этой связи вспоминали «Собачье сердце». Но в целом энергии на этот страх не оставалось, здесь было «не до жиру».
Итак, сканирование было осуществлено… Тела умерших отнесли в один из малофункциональных отсеков корабля, где было холодно (вот, всегда-то, во время полета и здесь, – они боролись с холодом, а теперь – сдались… холод их победил, и на их лицах, кажется, была даже радость от этого, облегчение). Затем Сергей-2 и Рита-2 уложили детей в их кроватки, - долго с ними сидели, отвечая на их бесконечные вопросы своими машинными голосами (это было страшно, если бы кто-то увидел такое со стороны). Наконец, дети заснули, и роботы зашли в каюты своих умерших хозяев. Там они присоединили к отсканированному «из головы» Сергея и Риты – все их архивы, чтобы сделать «воспроизведение» личности более полным. А потом – на всю оставшуюся ночь они запустили полный ввод всех этих данных, и их интеграцию.
- Получится ли? – спросила Рита-2.
- Посмотрим, - ответил Сергей-2.
… Утром дети проснулись. У их кроваток стояли все те же роботы. Но как будто – все было другим. Иван и Света поняли, что вот за этими «железками», над которыми они всегда вместе с родителями смеялись, скрывался кто-то знакомый. Кто-то родной. Была ли это их выдумка? Не может быть. Потому что первое, что услышали дети, это не обычное «здравствуйте», как приветствовали их роботы, а:
- Привет… родные…
Хотя голоса у них были обычные - машинные (это было сделано специально, чтобы лишний раз не смущать и родителей, и детей). Затем – роботы своими метало-пластиковыми руками погладили Ивана и Свету по головам, чего тоже раньше не было.
Иван спросил:
- Мама? Папа?
Рита-2 ответила:
- Да… это мы. Ну как вы здесь?
Дети заревели. Все это было очень необычно, странно. Дети были уверены, что произошло что-то сказочное, чудесное… (впрочем, и родители тоже)… хотя и в виде сказки, - все это до конца не укладывалось в их головках. Как так – мама и папа еще вчера «навсегда остановились» здесь, на большом сиденье в рубке, а теперь – они слышат их слова, интонации, пусть и не их голоса? Потом Иван и Света посмотрели на это сиденье – тел родителей там не было… Ага… все ясно – за ночь они превратились из «остановившихся», «замерших», из «людей с закрытыми глазами» в тех самых роботов, которые были с ними всегда. Потом, с годами, этот образ чуда, превращения родителей станет важным, ключевым моментом их воспоминаний.
Иван улыбнулся и ответил:
- Мы здесь ничего. А вот как вы там?
Сергей-2 и Рита-2 засмеялись (все так же «машинно»). Он ответил:
- Странные ощущения.
Затем он обратился к Рите-2:
- Как будто ты всю жизнь водил автомобиль, а потом тебя пересадили на заднее сиденье;.
- Точно.
Они посмотрели друг на друга…
- Извращение какое-то, да, Рита? И еще – словно мы в дешевом голливудском фильме.
- Точно.
- Или как будто занимаешься этим делом с презервативом;.
- Мы с тобой теперь – голова профессора Доуэля;…
Но это было уже не смешно.
- Как ты думаешь, почему все получилось?
- Думаю, что Бог это дал нам, чтобы мы могли поднять детей.
- Наверное… я люблю тебя, Ритка.
- А я - тебя.
Говорить это друг другу – не в виде людей, пусть и умирающих, а в виде роботов, было очень странно. Но и почему-то радостно. Словно учение о реинкарнации – правда, и вот, они вошли в другие тела, но со своими прежними душами.
Иван и Света поднялись из кроваток и… обняли своими крохотными ручонками Сергея-2 и Риту-2. Это тоже было странно. Их ладони прикасались к металлу и пластику… Они заревели, вспомнив, что живых родителей – пусть и больных, с дрожащими руками, - они теперь не коснутся. Но тем сильнее они цеплялись за носителей их душ, за эти протезы… Сергей и Рита хотели заплакать, но не могли (и тогда – были ли они Сергеем и Ритой?).
- Завтракать! – заботливо сказала своим машинным голосом Рита-2. И тут же подумала: «пусть это необычно, извращенно, но, – все-таки, я вижу в этом большой смысл… еще вчера утром я говорила эту же фразу – «завтракать!» – но сколько же во мне было боли, как же мне мешало мое тело… просто – мешок с костями, такой я была уже последние два года… в это время моя жизнь была каким-то вечным повседневным бредом, кошмаром, из которого я изредка выплывала, без надежды выплыть полноценно, и смерть уже казалась мне даром… а теперь я – свободна… я выплыла… я лечу… да, мне не погладить своими человеческими руками своих детей… и все же – я свободна… словно я была человеком, а стала… кем? ангелом;? слава тебе, Господи». Примерно то же самое думал и ощущал Сергей-2.
После еды все шло по расписанию – дети занимались, учились читать и писать. Раньше все это происходило не очень гладко – потому что роботы обучали как роботы, как компьютеры, а мама и папа лежали в своих каютах и изредка, если позволяли силы, вмешивались. В итоге – эффекта не было. То есть если раньше роботы имели силу, но не имели человеческого разума (или души?), а родители – наоборот, то теперь все это поменялось, разрозненные части были совмещены. И вот Иван и Света, радуясь, что толка теперь больше, снова обнимали Сергея-2 и Риту-2. Потом были обед и детский сон.
Родители привыкли тоже спать в это время (да и даже больше, чем они), - но теперь они поняли, что им спать не нужно… Все это было непривычно.
Рита-2 сказала:
- И, все-таки, – хорошо, да?
- Да.
А затем они кое-что вспомнили. Роботы – еще до превращения, - оставили им информацию, что их тела лежат в таком-то отсеке корабля… Они бросились туда. Отрыли дверь этого отсека. В нем было холодно, но Сергей-2 и Рита-2 даже не заметили этого (а раньше бы уже дрожали, подумали они оба). Тела лежали каждое на своем широком столе. Температура была такой низкой, что ноги и руки покрылись льдом. Роботы замерли на пороге. Страшно смотреть на себя. Страшно смотреть на смерть. Но сквозь этот страх пробивалась – жалость к своему телу, к себе, к своей жизни. Они поняли, глядя на закрытые глаза Сергей и Риты, - что все, их земная жизнь кончилась. А теперь что? Новая, марсианская? Или – то, что происходит с ними сейчас, это «постжизнь», некий нейронный остаток, который судьба дала им, чтобы дети выжили? И чтобы, – люди выжили, ведь не факт, что во Вселенной еще кто-то есть. Роботы подумали, что они вполне могут так и оставить свои... «бывшие» тела – здесь, но они оба, не сговариваясь, решили, что, как бы там ни было, их надо по-человечески похоронить. Это будут первые похороны человека на Марсе… да, он должен принять не только любовь людей, но и их смерть, их боль, одно без другого невозможно…
Через три дня они это и сделали. Накануне Сергей-2 спросил у Риты-2:
- А дети? Будут?
Она сразу ответила:
- Конечно.
- Но они же тогда запутаются совсем? Где их мама и папа, - в нас или там?
- Не запутаются.
Вечером дня похорон, – когда все к ним было готово, - Рита2 сказала Ивану и Свете после ужина, когда все были в особенно хорошем настроении:
- Ну что – пойдем прогуляемся?
В такое время они обычно, – когда родители были живы, - не гуляли. Дети удивились. Но - были согласны. Все вышли «на улицу». На небе Марса виднелось закатывающееся солнце. Солнечного света не было, но несколько фонарей неярко горели, была полутьма. За последнее время здесь не только появились новые детские песочницы и горки, но еще и целый огород – в нем, на привезенной с Земли почве, выращивали огурцы и картошку. Так что дети обычно прогуливались с родителями от своих песочниц до этого огорода, находившегося в противоположном конце территории. Туда они все пошли и сегодня. Однако дети сразу увидели, что эта прогулка будет необычной. Метрах в десяти от входа из корабля стояли некие тележки в метр высотой, и на каждой что-то лежало, прикрытое чёрной материей (гробы роботы решили не делать, да и не из чего было). Сергей-2 и Рита-2, ничего пока не объясняя, покатили их вперед.
Иван, кажется, смутно догадался, что это. Кто это. В тишине только раздавался звук едущих железных колес. Роботы по-прежнему ничего не говорили – они бы и хотели что-то сказать, но не могли. Минут через десять прибыли на место – огород… в его почве роботы накануне отделили место, и вырыли неглубокие ямы, здесь же была воткнута лопата. «Процессия» остановилась. Колёса тележки «замолкли». Рита-2 сказала:
- Родные… это ваши мама и папа.
Но – откидывать материю, закрывавшую тела, она не стала. Иван и Света посмотрели – у обоих тел виднелись только ступни. Вот на них дети и смотрели. У Риты были белые чулки. У Сергея – носки разного цвета (роботы это заметили, и про себя улыбнулись).
Сергей-2:
- А помните, как вы с папой и мамой… как мы с вами ходили вот сюда, на огород?
Иван:
- Да.
- Как сажали здесь каждую весну лук, помидоры, картошку?
- Да.
- И как мы бесились здесь? Кидались землей? (Дети заплакали, – а роботы заплакали «внутри себя».) И вот – пусть они теперь здесь лежат.
Они аккуратно положили тела, – не снимая с них материи, одно в одну яму, другое в другую, тела очень легко и быстро поместились, словно были к этому готовы. «Это очень странно – хоронить самих себя». В то же время, Сергей-2 и Рита-2 чувствовали, словно они хоронят кого-то родного, очень близкого. И, касаясь своими металлическим пальцами чёрной материи, чуть слышно шептали:
- Прощайте…
Было страшно…. горько…. И в то же время – свободно.
Закопав, сделав холмики, пришедшие еще долго стояли над этой первой марсианской могилой. Иван уже плакал меньше, а вот Света – все не могла и не могла остановиться… На попытки ее успокоить она кричала:
- Вы не мои мама и папа… вы не мои мама и папа... там они, - она указывала ручкой на могилы, - а не вы.
Наконец, Сергей-2 просто обхватил ее своими руками и прижал к груди:
- Свет-ка! Свет-ка! Свет-ка!
Понимало ли темное ночное марсианское небо, смотревшее на них, все эти человеческие боли, страдания, попытки утешить? Кажется, - да. Училось понимать.
34
(Ивану и Свете пятнадцать лет)
И вот они снова, в который раз, гуляют по своему «Эдему». От корабля к огороду, который разросся за эти годы очень сильно. Место, где были похоронены их родители – эти могилы, на которых Сергей-2 и Рита-2 установили со временем кресты из металла, так как дерева не было, - было все таким же частым в их прогулках, как и все эти годы. Не только огород, но и весь «Эдем» разросся неимоверно, он стал в четыре раза больше. За это время здесь появилось несколько зданий, в основном, это были постройки технического назначения, но главным был их дом – сюда они уже давно переехали с корабля (о доме мы еще поговорим ниже).
Итак, они снова все вчетвером гуляют от этого дома, который находился рядом с кораблём, до родительских могил. Иван стал высокого роста молодым парнем, не суперкрасивым, но симпатичным, его лицо было узким, бледным, замкнутым, чем-то похожим на отца, темные волосы, которые низкой челкой опускались на лоб. Походка его была медленной, слегка неуклюжей. Света – среднего роста красивая девушка с карими глазами, лицо широкое, тоже бледное, как и у брата.
Сергей-2 и Рита-2 шли с ними рядом. Если люди изменялись, росли, то они – внешне – остались такими же, словно они были некими ангелами. И, все-таки, некоторые изменения происходили и здесь. Внутри их программ – их личности, «скаченные» после смерти Сергей и Риты, - уже начали постепенно «ветшать» - иногда они как будто ослабевали, иногда – к ужасу роботов – вообще исчезали на несколько часов. После такого они думали: «все, скоро конец?» Хотя это было не так, это был такой специфический «страх робота», но они все равно – грустили. Грустили еще и от того, что неприятно было осознавать, что ты работаешь от розетки;. А главное, о чем они думали в эти последние годы, и говорили об этом друг с другом, - то, что, если раньше они чувствовали освобождение от человеческого тела как прорыв, полет, то теперь – все чаще ностальгировали по нему. У могил Сергея и Риты эта мысль тоже все чаще к ним приходила. Они вспоминали снова и снова историю про голову профессора Доуэля, - как он тосковал по отнятому у него телу… Мозг должен быть у человека… а не у робота. Всеми своими силами, механизмами он связан с жизнью человека, с его телом, а не с жизнью робота. Так что их души оказались как бы неприкаянными, не обретали покоя. «Зря мы сканировали. Это был неизбежный соблазн, но теперь мы платим за него. Мозг без человеческого тела – как птица без крыльев. Мы помним, что значит дышать, но не дышим, мы помним, что значит есть, но не едим. Мы помним, что значит любить, но не любим. Мы – память. И если сначала, в первые годы, это чувствовалось слабее, то теперь – все сильнее. Поэтому и начались «провалы» этих установленных искусственно личностей, они как бы начали «мерцать», они стали постепенно «прощаться». И только одно было у нас оправдание – дети».
Итак, они прогуливались сейчас к могилам на огороде. Стоял отличный марсианский день, солнце – там, за Куполом, сияло. Кстати, это была большая радость, потому что вообще-то тучи на Марсе были частым явлением, Сергей-2 говорил детям, что это чем-то похоже на их родной с мамой город, - Петербург. И они с Ритой-2 пускались в который раз в воспоминания на эту тему, - об исчезнувшем навсегда вместе с Землей городе.
Сергей-2 украдкой посматривал на Ивана и Свету, - и думал. Ну так что – получилось ли их «поднять»?
У него было очень противоречивое чувство. С одной стороны, так сказать, чисто технически, они, роботы, все сделали и им все удалось, и они благодарили за это Бога. И ведь правда – без сканирования личностей Сергея и Риты это был вообще не вышло, дети бы… как страшно об этом думать, глядя на них сейчас, - погибли бы. Иван и Света были здоровыми (пусть здесь, на Марсе, и не было мясной пищи, но растительной хватило), и они – получили все знания. На Земле они бы могли претендовать на поступление в «большой университет» Петербурга;. Но, с другой стороны, - Иван и Света росли очень замкнутыми. Там, на Земле, – им с такими чертами поведения светил бы совсем не «большой университет», а психбольница, «пряжка» (вот еще одно воспоминание о Петербурге). Когда Иван и Света были еще совсем детьми, то уровень их общения был «нормальным», они говорили – ругались, ссорились, и дрались друг с другом (теперь Сергей-2 вспоминал об этих блаженных времена с внутренними слезами) – и они, конечно, разговаривали и с ними, родителями. Но чем дальше шли годы, тем больше они замыкались. В этом году они могли иногда по целым дням почти ни с кем не разговаривать. Что это? Это некие новые люди, новые формы человеческой жизни? Или… патология? Впрочем, на уроках, которые проводились ежедневно, они оба отвечали все, что нужно. Сегодня это, например, была математика.
Как следствие, родители почти не видели у детей - того, что на Земле называлось «чувства». Пусть они, роботы, и сами все меньше испытывали их, но на уровне памяти о своей прошлой человеческой жизни они знали, – что чувство было в центре, вместе с мыслью, да, но не мысль одна была смыслом жизни землян, они идут в каком-то чудесном - никому не понятном, - соединении. При этом - когда Иван и Света были еще детьми, то чувства у них присутствовали, родители помнили, как дети ревели у их могилы, – особенно Света. Но чем дальше, тем больше, то, что у них отвечало за радость и горе – притуплялось. Ясно, в чем причина этого «замыкания» и «притупления». И невольно возникала мысль: на Марсе – при большом желании и терпении – можно выжить физически. Но – можно ли выжить как человек? Вот что мучало роботов.
Наконец, они пришли к могилам. За эти годы холмы немного просели, разровнялись. Кресты проржавели, а крест на могиле Риты стоял чуть криво, - его много раз до этого поправляли, но он снова наклонялся (так что все, в итоге, решили оставить так, потому что роботы понимали, что – так было и на земных кладбищах). С крестов на пришедших «смотрели» фото – Сергей и Рита были на них молодыми, счастливыми – фото были сделаны еще на Земле. Роботы снова вспомнили себя там, на Земле, и сердца у них все-таки защемило, хотя сердец вроде и не было. Сергей-2 сказал, - не особенно надеясь на то, что ему ответят что-то кроме кивка головы, как это обычно бывало:
- Ну вот… не забывайте о своих родителях.
И вдруг Иван… сказал:
- Не забудем, папа.
- Конечно, нет, - участливо подтвердила Света.
А потом произошло еще более неожиданное, - Иван и Света протянули друг к друг свои руки и их ладони соприкоснулись. Иван думал: «никогда в последние годы мы этого не делали, - все наши прикосновения остались там, в прошлом, в нашем детстве». Детство – что это было такое для него и Светы? Детство это когда родители были еще живы. Впрочем, с ними все сложно. Мама и папа вроде бы умерли, а вроде бы нет. Они вот здесь, в могиле, но они - стоят рядом и смотрят на них со Светкой из этих «машин». «Машин», которые стали родными. Роднее и «реальнее», чем те, умершие, ведь сколько уже времени – проведённого здесь, под этим огромным Куполом, - уже прошло?
Все эти годы они со Светой росли, словно заключенные в тюрьму. Они каждый день учились и сдавали уроки, каждый сезон сажали и выкапывали картошку, лук, помидоры и огурцы из их огорода. Все эти годы они словно ходили по лабиринту, по кругу. Они, правда, читали в земных книгах и смотрели в земных фильмах о любви – например, был такой фильм «Красотка», его особенно часто ставила всей семье смотреть Рита-2, вспоминая, как она смотрела его с мамой. Да, какая-то любовь там, у них, на Земле, - была. И они вроде даже могли очень четко ответить, - если бы у них был такой урок;, - как люди на Земле соединялись, что делали мужчина и женщина…
Но все это – было чем-то нереальным, они могли даже иногда сомневаться в существовании Земли. Как бы то ни было, весь этот цикл – мужчина и женщина влюбляются друг в друга, занимаются «этим», и потом умирают, оставляя детей, которые плачут по ним, то есть – их, Ивана и Свету, - нет, думали они в глубине души, мы не будем его снова запускать. Иван даже обнаружил и стал изучать такую земную религию – буддизм, которая как раз и говорила – не надо ничего запускать, и тогда – не будет боли, не будет страданий. Надо выживать, жить изо дня в день, учиться, читать книги, смотреть фильмы из родительского архива. Даже там, на Земле, этот цикл «любовь-дети» был безумием. А здесь… тем более… Так думали и чувствовали они оба. Но при этом в эти последние годы они все чаще смотрели фильмы о любви, а тайком то, что там, на Земле, называлось «порно» (эх, «порно»… - казалось, ты ушло вместе с Землей, но нет, ты вечно;). Да, их тела уже «налились», но они и думать не могли о том, что можно как-то нарушить повседневный режим и… шагнуть друг к другу. Режим казался им слишком жёстким уже последние два года, но эта жесткость, страдание воспринимались как нечто естественное, связанное с тем, что они должны выжить на Марсе, и пр.
Стоя же сейчас у могил родителей – и рядом с их «воплощением в роботах», - они протянули друг другу руки, и их ладони коснулись. Они сделали это… инстинктивно. Потому что они знали, что так делали их родители – пока были живы, и что так же делали все люди там, на Земле. Светина кожа показалась Ивану такой гладкой, нежной. Такой – ждущей его все эти последние годы. Такой живой. Такой – нереальной здесь, под Куполом, на Марсе. Словно они были не в реальности, а в каком-нибудь земном фильме. Иван смотрел на Свету, – а она смотрела на него. Что было в их взглядах? Куда делась их подсознательная теория, что не надо «начинать цикл»?
Роботы все видели и улыбались – внутри себя. Они тактично спросили:
- Ну что? Пойдем потихоньку?
- Пойдем, - ответил Иван, и они со Светой обернулись и глянули на могилы, снова прощаясь с ними. Потом, взявшись крепко за руки, пошли к дому. Роботы, пропустив их вперед на несколько метров, шли следом. Иван и Света сначала боялись, что им этот взгляд сзади будет мешать. Но нет – совсем не мешал, может, даже наоборот, как ни странно.
Сергей-2 негромко сказал:
- Парень идет с девушкой за руку. Вот она – Земля.
Они про себя заплакали. Да, все у них было про себя. И поэтому – все умирало. Но сейчас это было неважно. Обычно после похода к могилам дети садились за уроки, уроков в последние годы было меньше, чем раньше, но они были каждый день. Однако… были ли они еще детьми? Сергей-2 догнал их:
- Ну что… сегодня можно не проводить занятия…
Они очень удивились, - что все так просто и быстро менялось. Казалось, что их прошлая жизнь была прочной, как стена (и ведь в своё время такое и было нужно… педагогика;).
- И еще – сказал он, - мы с Ритой сегодня будем на корабле. Ночевать придем к вам (комнат в доме было много и их приход ночью ничему не помешал бы).
- Почему? – спросил Иван.
- Там есть кое-какие новые задания для роботов-великанов, и их можно дать оттуда.
Все знали, что эти задания можно было дать и из дома… Сергей-2 обнял Риту-2 – это было бы смешно для незнающего человека, видеть, как два робота очень душевно обнимаются, но для Иван и Светы это никогда не было смешно. Роботы смотрели вслед подросткам, приближающимся к дому. Сергей-2 шептал:
- Мы как будто женим сына…
- Если еще забыть о том, что мы уже не люди, а железяки… И еще, – что мы женим его на его сестре…
Они засмеялись. Рита-2 сказала:
- Прости нас, Господи.
- А как ты думаешь, - он тебя слышит?
Такой вопрос по поводу Бога он задавал ей впервые за все годы их совместной жизни.
- Во-первых, не меня, а нас.
- Да.
- А, во-вторых, – я надеюсь…
Сергей-2 помолчал и снова сказал:
- А помнишь, как мы с тобой впервые сделали «это»?
- Помню, мы были в полном дерьме;…
- Да, жаль, что мы не могли рассказать об этом детям.
Безумная любовь на корабле в открытом космосе. Как это сейчас резануло их «сердца». Показалось чем-то таким живым, таким наполненным, таким «затягивающим». Сергей-2, уходя в это «светлое пятно внутри» дальше, вспомнил о Вере и о Димке… А ведь Сергей мог бы, если бы не Астероид, женить Димку, а не Ивана, и будучи человеком, а не «железкой»…
Между тем, Иван и Света вернулись домой. Было еще только начало дня, - солнечные лучи все хорошо освещали. Дом был таким же, какими были средние загородные дома в России в XXI веке. Он был построен из местного материла, очень похожего на земные кирпичи. Большой, - в нем было три этажа, широкие окна. Очень забавным был интерьер – в нем, из того же материала, Сергей-2 все сделал так, как было на Земле. Заметьте, что сделал он это своими «металлическими» руками, то есть он стал «рукастым» - а как Вера ругала его за то, что он «неприспособленный» (да, на Марсе он показал свою полную приспобленность;). Итак, он все стилизовал под «Землю» - везде стояли шкафы, висели занавески, на полу - коврики. Больше того, он с особой радостью, - и Рита-2 здесь ему не перечила, - кое-что даже немного сломал, а что-то затер, что-то из домашнего хозяйства не работало. Так – было совсем похоже на Землю. В целом по виду это был обычный загородный дом россиянина со средним достатком. Иван и Света жили на третьем этаже. На втором – роботы. На первом были столовая и учебные кабинеты. И еще – терраса. Это тоже было нечто очень земное (да и само это слово происходило от латинского «земля»). Сергей-2 все вспоминал своего отца, который когда-то построил дачу, она была меньше размером, чем этот дом, но терраса – была такой же. Отец сидел на ней и говорил: «благодать… и все за триста рублей;» (это были еще советские цены…отец, СССР, Россия…)
Сейчас Иван и Света зашли в этот дом (к сожалению, руки они уже отпустили, но это не страшно), дом, полный ностальгии их родителей. Они почувствовали, что он был построен для одного, - чтобы они сделали это. Света сказала:
- Ну что… обедать будем?
- Не хочется почему-то… да?
- Да.
Они вспомнили, что где-то читали, что на Земле влюблённые не хотели есть. Вдруг – им стало страшно. Они стояли в прихожей, сняв свои легкие куртки (под Куполом всегда был теплый климат, так что куртки тоже были родительской ностальгией). Стояли, не глядя друг на друга, смотря куда-то в сторону. Обычно после прогулки они оба уходили в свои огромные комнаты, и сидели там. Иван сказал:
- Покажи мне свою комнату.
Он не был в ней очень давно – просто не приходилось. Света улыбнулась и они пошли по лестнице, - которая была скрипучей, это тоже сделал Сергей-2, - наверх. Наконец, она открыла дверь к себе, и пропустила туда Ивана, а потом зашла сама. Они все так же не смотрели друг другу в глаза. Большая удобная кровать, плакаты на стене (из земного архива, это была распечатка, стилизованная под бумажную) – разных рок-групп (то, что слушали родители, а потом дети и сами это слушали по своему желанию), еще – постер какого-то красивого певца, модного в XX1 веке, им «фанатела» Рита. Она же поставила здесь, у Светы, на полочку – маленькую икону (и у Ивана тоже). Огромный – тоже стилизованный под дерево – компьютерный стол и компьютер. Кстати, роботы часто говорили: «Вот о чем мы еще тоскуем, так это об интернете… компьютеры у вас есть, а сети нет (да это и бессмысленно)». - «Что это такое?» - «Это связь со всеми компьютерами людей». – «И что в этом такого?» Сергей-2 отвечал: «это очень полезное устройство, очень много новой информации можно узнать». А потом он смотрел на Риту-2 и смеялся: «да, проще сказать, что интернет это глобальная тупиловка». Но и по ней они скучали. Иван присел на подоконник.
- Вот здесь ты живешь…
Он хотел сказать, - живешь без меня. Света ответила:
- Да, живу.
И села за компьютерный стол. Так они оказались лицом друг к другу.
- Хочешь поставлю, что я сейчас слушаю?
- Да. Поставь.
Она перевела режим с наушников на колонки и включила. Заиграла песня – это была одна из медленных композиций «Red Hot Chile Peppers», ее любил Сергей-2.
- Блин, - сказал Иван, - я ее тоже сейчас слушаю.
Это было правдой. Вот, они сидели по своим комнатам, которые были соседними, и слушали одно и то же – в наушниках. Они не могли знать, что именно эту песню их матери, Рите, когда она была беременной и ей было очень плохо, ставил Сергей на корабле… Сначала шло медленное тихое гитарное вступление, потом запел голос… Иван и Света запели вместе с ним. Они отлично понимали ее смысл, потому что знали английский язык, в ней пелось о том, что «я одинок… и единственный мой близкий человек, это город, город ангелов, Лос-Анджелес… и что я люблю его улицы». Нету уже давно города ангелов.
Они посмотрели друг на друга, из взгляды встретились. Годы они смотрели на что-то другое – в компьютер, в учебный нетбук, в раскинувшееся над ними марсианское небо за Куполом. Хотя – подспудно они видели и друг друга. Иван подумал: «там, на Земле, это между братом и сестрой – грех, неправильно… и потом – дети от такого сочетания могут быть больными». Но все это неслось в его (и в ее) голове как что-то сопровождающее, фоновое. А главным был – Другой.
Вот он, сидит перед тобой, и дышит, и смотрит на тебя, и о чем-то думает. Пусть и выключенная, но у них внутри звучала все та же песня «Red Hot Chile Peppers», внутри она выключена не была.
Иван поднялся с подоконника и шагнул к столу, за которым сидела Света. Она тоже поднялась. Они приблизились, корпус компьютера резко отодвинулся в сторону и чуть не упал. Шум отодвинутого компьютера… Они поцеловались. Сделали то, что делали Сергей и Рита, и тысячи людей до них. Иван подумал: «мать твою… почему же я сидел там, за стенкой, рядом?» Они задыхались в длинном глубоком поцелуе. Светины губы пахли духами и шампунем, этот запах теперь будет вместе с ним всегда.
Целуясь, они одновременно стали двигаться к кровати. Иван снимал со Светы ее обычное земное коричневое платье по колено, а с себя – черные джинсы и белую рубашку. Тепло ее тела. Присутствие ее тела. Ее голое тело. Вроде бы он видел женское тело – там, в компьютере, когда он смотрел «порно» или что-то более легкое. Вроде этого не должно быть у нее, у Светы, у его сестры, у его соседки, с которой он просто учился и жил вместе с родителями-роботами. А мужское голое тело – – не должно быть у него, думала Света. Не может быть. Это какая-то ошибка.
Но ошибки не было. И тогда они – как и все подростки на Земле, - начали как будто бы биться друг о друга, как волны урагана, познавая друг друга, – прижимались, гладили, облизывали, «залезали». Света шептала:
- Не может быть… не может быть… не может быть…
Иван шептал в ответ:
- Может… может.. может…
Через пару дней – это было ночью, - они, наконец, сделали «совсем по-взрослому». Ее крики были такими громкими, что их услышали Сергей-2 и Рита-2 (им, впрочем, было нетрудно, ведь они никогда не спали, «как вампиры», шутил на эту тему Сергей-2). Его семя было внутри… Вот она, Земля.
35
(спустя десять лет)
В это время людей на Марсе было уже пятеро, – если не считать Сергея-2 и Риту-2. Мы видим с вами Ивана и Свету с их тремя маленькими детьми, родившимися за этот период. Они завтракают на террасе. Рядом, у окна, стоят роботы, и Сергей-2 в который уже раз за это время шутя назвал себя «кибер-дедушкой», а ее «кибер-бабушкой». Дети – это двое мальчиков и одна девочка, им по шесть-восемь лет, - громко смеются и кричат. Ивану и Свете по двадцать пять, за это время они расцвели, особенно она – лучилась счастьем, уверенностью. Что касается Ивана, то, как и в любой человеческой семье, он, как мужчина, чувствовал себя немного потерянным – «дети сделаны», он нужен для их «подъёма», и, всё-таки, нередко их крики были слишком сильными для него… хотя он их, кончено, любил. И потом – родители, все на больший период «исчезающие», – тоже его тревожили. Позавтракав, он вышел на улицу, он хотел прогуляться. С ним вместе - Сергей-2 – как настоящий дедушка, а Рита-2 осталась со Светой, как настоящая бабушка.
День начинался хороший. Марсианское солнце прилежно светило. Еще раз скажем, какова была повседневная жизнь в плане материальных условий на освоенной людьми площади – здесь что-то немного изменилось, но, в основном, осталось прежним. Температура всегда была примерно + 20, к чему человеческое тело не привыкло, и очень тяжело перестраивалось на это постоянство, как и в целом на отсутствие сезонов – внутри Купола. Впрочем, поколение людей-марсиан было адаптировано к этому чуть лучше. Что касается прозрачного Купола, – то дети Ивана и Светы, когда были совсем маленькими (как и сами они когда-то) иногда не понимали, что он есть, дивились ему, прикасались как к чему-то чудесному. Под ногами был тонкий слой пыли-песка, - его за все это время нанесло на пластиковый настил – с огорода, так как он был уже очень большим. Этот песок довольно сильно пачкал людям обувь, так что весь дом – особенно, из-за маленьких детей, - был в его пыли, и Света ругалась из-за нее. Воздух был таким же искусственным, по запаху напоминавшим врачебный кабинет, где проводится кварцевание.
Иван и Сергей-2 неторопливо прогуливались к одному из дальних концов «Эдема». По сторонам, за стеклом Купола – «шли» марсианские пейзажи, оранжевого оттека пустыни, горы, вдали виднелась – ледяная шапка горы Олимп. Для Сергея-2 это был знакомый пейзаж, ставший привычным, для Ивана – родной пейзаж. Под их ногами шуршали маленькие камешки, изредка они пинали их носками ботинок. Робот подумал: «вот так же и я со своим отцом шли на Земле по дороге…»
- Знаешь… - сказал Иван, - мне тяжело, что ты временами отключаешься.
- Понятное дело.
- А ты часом сейчас не вырублен;?
Во время отключки роботы могли разговаривать, но сами личности Сергея и Риты – у них отсутствовали… Сергей-2 засмеялся, и по его неуловимым движениям, интонации, Иван понял, что тот «здесь»…. никто бы не понял, только он - сын… как он любит эту «железяку»… Иван обнял его… Все более частые «остановки» приводили робота к мысли: «уж лучше бы сразу». А, с другой стороны, это значит, что он не увидит больше ни Ивана, ни Свету, ни внуков. Ни – Риту.
Они дошли до конца всей освоенной на Марсе площади.
- А представь, папа, - и Иван потрогал рукой, вытянув ее вперед, стекло Купола, - если все это…
- Зачем? Зачем думать об этом?
- Думается все равно. И вообще – не живем ли мы все здесь в иллюзии?
- Что ты имеешь ввиду?
- То, что мы сюда прилетели… сделали посредством роботов эту площадку… этот Купол… да, я счастлив со Светой, и счастлив с детьми (пусть и убежал сейчас от них ото всех;). Но все это – так непрочно… Все это - как будто сон. Или, точнее, фильм. Сон землян о своем счастье. Да, конечно, я понимаю, что это реальность. Но – она слишком хрупка. А вот эта, – он показал ладонью на горы и пустыни Марса, - совсем не хрупка. Вот это и есть реальность. А мы тут – просто сделали себе площадку для нашего земного Эдема. Мы в нем живем, рожаем детей, умираем, радуемся и плачем. А он, Марс, - смотрит на нас… и усмехается… смотрит на нас равнодушно. Он нам чужой. Мы здесь – иностранцы. Инопланетяне;.
- Ты прав. Мы и правда живем, словно забывая о Марсе, словно это некая декорация. Я тоже так иногда думаю. Смотрю на все это – на пустыни, на горы, - и понимаю, да, мы безумцы. Мы живем, словно мы на Земле. А это неправда. Но что делать теперь? Людей мало. Разве мы не должны хотя бы просто сохранить ниточку жизни? Чтобы там, в далеком будущем, людей стало больше, и Марс бы изменился более глобально. Разве не в этом сейчас наша задача?
- Наверное.
…
Через год Света умерла. Почему это произошло в таком молодом возрасте, – было непонятно. Рита-2, которая приобрела здесь, на Марсе, уже будучи роботом, некоторые познания в медицине, сказала, что причина в радиации, - это не было прямым облучением, а неким косвенным воздействием на организм Светы.
… Иван, как всегда, проснулся утром на кровати в их спальне, а Света – лежала рядом, ее тело и особенно голова были немного повернуты в его, Ивана, сторону. Глаза «смотрели» на него, но были закрыты. Иван понял, что она не дышит. И почему-то сразу недовольно подумал: «что, оставила меня одного здесь? дальше как бы сами? без меня?» И тут же прогнал эту мысль.
Итак, снова – пришла смерть. Раньше она приходила за родителями – хотя они умудрились каким-то образом от нее частично убежать, - теперь за ними, за Светой. Страшно было смотреть на нее. Страшно было слушать ее молчание, «смотреть» на ее молчание. Страшно было чувствовать рядом ее остановившееся тело. Ее остановившиеся глаза. Но – в таком оцепенении Иван просидел час и больше. Дети, жившие тут же, в соседних комнатах, еще не проснулись, или, по крайней мере, еще не вышли из своих комнат. Иван отоврался взглядом от Светы, и глянул туда, за окно, на привычные марсианские пейзажи. Вот, еще одного человека забрал Марс.
Иван вспомнил, что в эти оказавшиеся последними дни они со Светой часто ругались и редко занимались «этим». Вчера – тоже могли бы заняться, но вместо этого раздражённые друг на друга улеглись спать, хорошо еще, что не поссорились. Все равно - прости… Это «прости» будет потом годами произносится им внутри, и ему все казалось, что она – там, - не слышит его и не прощает.
В комнату постучали. Иван испугался, что это дети. Но это были роботы. Их личности сейчас были включены, чем они и хотели порадовать Ивана и Свету. Они вошли шумя, шутя и в штуку ругаясь друг с другом… Увидев Свету, они тут же пожалели, что они сейчас включены, потому что внутри себя заревели. Рита-2 беспомощно поднимала свои металлические руки и повторяла:
- Светочка… Светочка…
А Светочки уже не было. Она все так же лежала боком и ее глаза все так же «смотрели» в сторону Ивана. Сергей-2 почему-то вспомнил разговор с Иваном год назад, тогда тот говорил, что вся наша жизнь под Куполом, – иллюзия землян, которые приехали сюда и отгородились от планеты. Хорошо еще, что он хотя бы наполовину робот, и его переживания не так сильны, а каково сейчас Ване? Он подошел к сыну, крепко обнял его. После него то же самое сделала и «мать».
- Ну все… Иван… - сказала она, насколько возможно для робота, мягко, - тебе нужно уже вставать. Ее нужно перенести отсюда.
Он заставил себя встать. Оторваться от нее. Все. Больше счастья не будет. И тогда – зачем оно вообще нужно? Зачем приходило? Зачем мучало его? Когда они в тот памятный день много лет назад поцеловались со Светой, они внутренне сказали себе, что цикл жизни, цикл любви имеет смысл. И вот теперь он – так быстро, - оказался в конце этого цикла. Зачем было начинать? Тем более что в такой же ситуации на Земле, где людей много, еще оставалась какая-то надежда. А здесь?
Свету нужно было уносить. Иван взял ее за руку, и не отпускал. Рука уже была холодной. Жизнь была тут, и исчезла. Куда она ушла? Куда спряталась? Ее не было в теле Светы, это очевидно, но поверить в это было невозможно. И он все смотрел на нее и словно спрашивал, – что случилось?
И тут он получил небольшой, робкий такой, тихий, почти неслышный ответ – не на уровне разума, а чего-то другого, - что она, всё-таки, не ушла совсем. Ответ, который Иван даже не хотел произносить словами, и даже внутри себя не хотел. Он просто был в сердце. Он просто ЕСТЬ в сердце.
Потом Сергей-2 аккуратно отнес тело Светы на корабль, в холодильные камеры (там же лежали в свое время Сергей и Рита). «Вот так, - думал Иван, - смерть — это когда твоего любимого человека относят из вашей спальни рано утром в какое-то другое место, и он будет теперь там. Почему ты не там? Не рядом с ней? Потому что она не дышит, а ты, как назло, дышишь».
Проснулись и зашумели дети. Они вкатились клубком в спальню родителей и увидели там папу и роботов. Папа плакал. Мамы не было. Она могла бы выйти в туалет или на кухню, но было понятно, что что-то случилось. Дети смотрели на пустое место справа от папы… Потом один из мальчиков спросил:
- Где мама?
Иван вспомнил, что и он потерял родителей очень рано, пусть они ушли только частично. Проклятая планета. Он хотел сказать правду. Но вообще ничего не сказал. Сергей-2 ответил:
- Мама далеко уехала.
Дети заревели. Так смерть коснулась их жизни.
Мальчик снова спросил:
- Куда далеко?
- Насовсем.
Иван подумал: «снова у нас на Марсе будут похороны… потом вообще все умрут и все заглохнет?» Роботы вывели детей из родительской спальни, – одевать и кормить; в чем-то здесь повторялась ситуация, когда Иван и Света остались без родителей.
В какой-то момент Сергей-2 сказал Рите-2:
– Скорей бы мы уже отрубились совсем.
- Не будь эгоистом, Сергей. Неужели ты не понимаешь, что мы нужны сейчас им всем?
Когда дети ушли, Иван вернулся в спальню и сел на их со Светой кровать…
Потом ее хоронили, снова вспоминая те, первые похороны людей на Марсе. Дети, пока везли тележку до «кладбища», - шли молча, не плача. Они только смотрели на маму. В этот раз роботы решили, что, - поскольку дети, все-таки, уже не совсем маленькие, как были Иван и Света раньше, - не покрывать ее тело материей, они только хорошо его укрепили на тележке, да прикрыли ее лицо красивым платком. Все думали: «смерть — это когда тело близкого человека не держится само… а раньше держалось». Дети смотрели на нее… А она – сквозь съезжавший с лица платок вверх, на марсианское небо за Куполом. Иван не мог остановить их, детские, взгляды. Их глаза с подступающими, но так и не наступившими пока слезами. Ивану казалось, что все это и будет теперь «нашей жизнью», - трясущаяся и гремящая колёсами на песке тележка.
Потом Свету похоронили – тоже установив металлический крест.
А затем… пришла пустота. Там, где жила и пульсировала счастьем Света – ничего не осталось, словно это была потеря ноги или руки, хотелось ступить на ногу, хотелось взять что-то рукой, - но не выходило. Роботы помогали, и когда их личности были включены, и когда выключены, – сейчас это уже не имело большого значения.
Каждый день Иван завтракал, обедал и ужинал со всеми детьми, и все они с заплаканными глазами смотрели – теперь уже не на лежащую на тележке Свету, а на него. Молча, почти ничего не говоря. Это была оборотная сторона счастья, подумал Иван. Все то, что раньше делало живым, радостным, все теперь развернулось, стало болью и смертью. Но, несмотря на это, Иван ни о чем не жалел. Дни тянулись, – помимо еды, сна, у всех троих была еще учеба. Все это «висело» у него в мозгах и в реальности, - двигалось, повторялось, лишенное центра. Дети иногда не только плакали, но и кричали, дрались, и успокаивать их было тяжело. Вообще – их кричи и драки казались ему теперь другими, чем это было при ней, при Свете. И они все спрашивали: «когда вернётся мама?»
Дни ухали. Разламывались на что-то абсурдное. Смысла не было. Но его не просто не было в нейтральном плане отсутствия, а его по-адски не было. Оставшееся без смысла существование цеплялось за Ивана, повисало на нем, провоцировало сбросить его, очиститься от него. Он засыпал и просыпался в их кровати без Светы. Роботы утешали его, но это имело лишь временный эффект, и потом – у них было теперь много забот с детьми.
Как-то за ужином они снова сидели всей семьей за столом. На удивление было тихо, но это просто потому, что все уже устали плакать и кричать. Роботы, пытаясь всех – и себя тоже, - приободрить, включили музыку. Но она «не пошла» и они ее быстро выключили. За столом рядом с Иваном сидели его сыновья – Петя и Виктор, напротив – дочка Маша (все они были от шести до семи лет). Иван почти не ел, смотрел в сторону. Так что он не заметил, как дети, уже, в отличие от него, поевшие, уставились на него. Маша сказала:
- Пап… ты поему не ешь? (она не очень выговаривала букву «ч»)
Иван пришел в себя. Вот перед ним – большие яркие глаза Маши, вот – голубые и удивлённые глаза Виктора, вот – карие задумчивые Пети (он будет в него, в отца?)… Оказаться в «перекрестье» их глаз было… хорошо. Как будто Света не уходила и была здесь. Наконец, он ответил:
- Ща поем, детки…
…
Так он начал успокаиваться.
Затем в их, - а особенно в его, Ивана, - жизни появилось нечто новое. Он все чаще сидел в своей комнате, той самой, где они всегда спали и жили со Светой, и где она умерла. К нему, – если не нужно было помогать с детьми, - присоединялся Сергей-2. Они что-то рассчитывали, писали, - либо в большом компьютере, либо в ноутбуках. Нередко Рита-2 весь день проводила одна с детьми. Однажды она спросила их, когда они, уставшие (ну, уставшим выглядел человек, а робот, конечно, нет;), вышли вечером к ужину:
- Ну и что вы там делаете?
Иван только улыбнулся, а Сергей-2 ответил:
- Ваня ищет… выход.
- Какой?
- Он хочет придумать что-то, что сделало бы наш Марс пригодной для нас планетой.
Рита-2, хотя и была роботом, но отреагировала как типичная женщина (и как это было забавно, «ностальгично»):
- Вам лишь бы отлынивать от детей;.
Так прошло несколько лет. Было ясно, что Иван и Сергей-2 мучительно искали, как сделать так, чтобы лишить Марса трех главных недостатков: холода, радиации и слабокислородной атмосферы, как связать все эти факторы в «один узел» и – «разрубить». Дети росли и видели превращение их отца в одержимого. После года их поисков к ним иногда присоединялась и Рита-2. Они пробовали разные варианты, отчаивались и надеялись.
Потом Иван на два года забросил поиски, сказав, что жизнь к этому не сводится, - как раньше он говорил, что их жизни здесь не хватает большой цели, так он теперь устал от этой цели. Тем более что ему нужно было сделать то же самое, что в свое время и роботам, – его дети выросли, и они уже должны были «пожениться». Что и произошло. Кстати, и здесь не обошлось без нарушения земных табу, потому что у него было, как мы помним, два мальчика и одна девочка, так что у нее, в итоге, оказалось два мужа.
Со временем Иван снова предсказуемо вернулся к своим поискам. И, наконец, нашел… Нашли… Тогда он начал писать длинную и сложную программу для роботов-великанов, которые должны были сделать с планетой набор определённых действий. К этому времени ему было уже под пятьдесят, а его дети уже родили своих детей, его дочь была очень плодовитой, в целом, от обоих мужей, она родила шестерых.
Запустив по этой своей программе роботов-великанов, Иван умер. Его дети и внуки плакали, как и роботы, но, все же, им было приятно, что отец «ушел» не так рано, как мать, Света. Его похоронили рядом с ней, и тоже поставили металлический крест. Сергей-2 подумал: «ты молодец, сыночек». За стеклом Купола было слышно, как работают роботы-великаны, уже не с целью очередного расширения площадки, или постройки новых зданий, а с другой целью. Это – дразнило всех надеждой…
36
(прошло восемьдесят лет) (с момента прибытия землян на Марс – сто лет)
Что же мы видим? На Марсе, под Куполом, живет уже тридцать человек. Сергей-2 и Рита-2 - тоже среди них, но они все реже во «включенном состоянии», как правило, они просто роботы-носители памяти, высказываний Сергея и Риты. Тем ценнее для них и для всех эти редкие моменты. Вообще к ним относятся с уважением, они – носители духа «предков-основателей». В этой небольшой – и такой хрупкой на фоне «бесчеловечного» космоса, - общине жизнь идет в целом, с поправкой на большее количество людей, - как во времена Ивана и Светы. Так же дети учатся, – правда, это уже происходит в отдельном, специально построенном здании. Так же – люди возделывают огород, но уже расширенный, по сути, это «плантация», причем на ней выращиваются не только «земные» фрукты и овощи, но и специально, здесь, на Марсе, придуманные культуры (их называют марсиады), в котором много элементов, заменяющих земное мясо. В сущности, огороды могли бы возделывать и роботы-великаны, но они ведь были заражены радиацией, кроме этого, в обработке огородов людям помогали созданные для этого аналоги таких роботов, как Сергей-2 и Рита-2, их было трое, и они делали очень много, так что для людей труд на огородах был легким, в значительной степени, это была «зарядка», и все же – обязательная, это превратилось в некий социальный ритуал.
Чем-то община напоминала ранние «кровно-родственные» первобытные общины на Земле… Кстати, они уже, к этому моменту, начали, тоже как и на Земле, «распадаться» - если дети Ивана и Светы со своими семьями жили вместе с Иваном в его доме до его смерти, и это было органично, то уже их внуки начали отделяться. Поэтому рядом с родительским домом, а потом, в следующие поколения, и дальше, строятся новые дома.
Тридцать человек… Конечно, здесь уже возникали и зачатки власти (что тоже, как и многое другое, повторяло в чем-то «земную первобытность»). Так сложилось, что тоже было предсказуемо, - лидером общины всегда был прямой потомок по мужской линии Сергея и Риты (до феминизма они еще не доросли;). На данный момент, это был некий Петр (о нем мы еще поговорим). Браки были полигамными. Сергей-2 и Рита-2 часто выступали в роли «духовных лидеров» в моменты ссор, конфликтов, а они уже возникали.
Религия… Она тоже появлялась неизбежно, но не была такой фанатичной, как в земной первобытности, потому что большой багаж земной истории здесь помогал. В религиозности людей-марсиан были смешанные элементы. К земному христианству добавлялись местные элементы – поклонение марсианскому солнцу и даже – марсианскому ландшафту, при всей его убийственности… Кстати, сама по себе Земля, земное человечество со всей его историей и культурой, – тоже было мифологизировано, как и красивая, пусть и трагическая, история ее гибели от Астероида (очень напоминая миф об Атлантиде, - вот чем стала Земля в своем будущем – новой Атлантидой…). Сергей-2 и Рита-2, - тоже были частью этого культа (когда они со временем совсем выключатся, то поклонение им станет еще большим).
Да, все это чем-то было похоже на первобытность, на времена библейских патриархов… Роботы-великаны, тем временем, выполняли программу, созданную для них Иваном. Несколько лет назад для их работы потребовалось сократить проживание на подкупольном пространстве, отдать некоторую его часть великанам. Конечно, места для жизни стало меньше, - примерно, как два стадиона, при том, что раньше было как четыре, это тоже породило некоторые конфликты. А о самих роботах все как-то даже забыли, потому что пока их работа никак на марсиан не влияла. При том, что те сообщали время от времени, что программа Ивана будет выполнена уже очень скоро.
Итак, мы с вами видим дом лидера общины Петра, – тот самый дом, где Иван жил вместе со Светой, он их прямой потомок. За сто лет в доме не осталось ничего из ностальгически земного интерьера, все уже было покрашено голубой краской, все было утилитарно, вид не был вдохновляющим. Петр сидел в столовой, на первом этаже. Он отдыхал после обеда. Петр, пусть он и был лидером общины, еще не был похож на библейского патриарха, потому что он был совсем молод, ему было семнадцать, и бороды у него почти не было. Пётр рано стал лидером, потому что его отец рано умер, его незрелость порождала в общине проблемы. Высокий, сильный, одетый в черных тонов модную в это время куртку и штаны. Глаза у него горели, он не очень по своему характеру был похож на своего пращура Ивана, тот был слишком мягким и медлительным по сравнению с Петром. Рядом с ним мы видим его жену Лену, - тоже молодая, красивая, низкого роста, в выражении ее глаз что-то напоминает лису.
В доме появляется гость, - это Сергей-2. Он часто здесь бывает. Петр и Лена смотрят на него с уважением, но и с досадой. Робот говорит:
- Ну что… я общался с Колей. Он требует отдать Лену.
Сергей-2 часто выполнял роль советника и посредника при молодом Петре. А сейчас дело было в том, что Петр «отбил» Лену у своего двоюродного брата Коли. Причем – Коля был намного старше, это была одна из его жен. У Петра, в силу его молодости, это была еще только первая супруга. Сергей-2, глядя на них сейчас, подумал, что особой любви между ними нет, - так, влечение, ясно, что главная причина ее бегства к Петру в том, что они оба хотели досадить Коле. Пётр ответил:
- Но сама-то она – не хочет к нему. (Лена, улыбаясь, кивнула.) И вообще, я – главный.
- Может, ты еще и царем себя назовешь?
Петр знал из курса учебы, – который он только закончил, - что означает это земное слово. Он нахмурился и не ответил. Сергей-2 подумал: «уперлись два барана… что Петя, что Коля этот – бараны…»
- Ну что, Петр, ты хоть чем-то ему отплатишь?
Поскольку женщин в общине было чуть больше мужчин, то их «увод», а иногда и нечто похожее на похищение – случались, и тогда это, естественно, возмещалось тому, кто оказывался в ущербе.
- Хорошо, я готов. Я же главный, и я должен быть мудрым, - так он подшучивал над Сергеем-2 и над его уроками, которые тот проводил раньше, - я отдам ему все запасы своей картошки. (денег в общине не было, они появятся через десятилетия, ценными предметами были компьютеры, продукты и пр.)
- Я понял. Я ему передам это.
А сам робот подумал: «так вот зачем я спасся с Земли, зачем в условиях открытого космоса зачал с Ритой Ивана… чтобы через сто лет быть свидетелем и участником этих разборок». Так он ходил от Петра к Коле и обратно. Вроде бы, ему удалось договориться, хотя обе стороны были те еще – Пётр молодей и глупый, Коля – пятидесятилетний, с бородой (вот он был похож на библейского патриарха), но тоже ограниченный, он был озабочен только женщинами, властью и богатством. Как ни парадоксально, но по своим характерам Пётр и Коля были похожи. Итак, «сделка» между ними была заключена, пусть и «заочно», потом Сергей-2 передал Коле обещанные «отступные» за Лену. Пётр с похищенной им красавицей – на радостях запил с друзьями.
Однако через два дня вся община узнала новость – Петра убили. Конечно, это сделал Коля. Раньше на Марсе были первый человек, потом - первые роды, потом - первые смерти. А теперь – первое убийство. Рита-2 подумала: «Каин и Авель… зря мы сюда приехали, и вообще все – зря». Коля, признавшись в убийстве, с плачем ходил между домами… Его было не узнать, - таким гордым он был раньше. А теперь он молча неприкаянно бродил и вспоминал про себя, как он это сделал…
Конечно, он не мог простить Петру унижения. Да, в школе они проходили Библию, где было написано: «не убий». Но все это казалось земным, далеким. Никто ведь и не убивал за всю историю людей на Марсе. Запрет на убийство подразумевался сам собой, об этом и говорили им в школе Сергей-2 и Рита-2. Роботы еще вспоминали в этой связи Достоевского, у которого был роман – «Преступление и наказание». Что же, - думал Коля сейчас, бродя по улицам, я совершил преступление? Да. Преступление, вот как это называется. Образ Петра – который на несколько минут отошел, снова запульсировал в его памяти, в его душе. Петра больше нет. Как он его ненавидел. За все, за многое ненавидел. Потому что он был молодой, наглый, грубый. И потому что ему - достался пост лидера. А ведь он совсем не был его достоин. (Какие жалкие претензии, подумал сейчас Коля.) Это он, Коля, должен был быть лидером, ведь это – объективно так, и все его родственники подтверждали это. Но – проклятый обычай, хотя он не был законом (законов вообще еще не было…), но тем твёрже он был. А еще Петр говорил ему, при всех, публично: «я главный, а не ты», и смеялся. Ну ладно. Но потом – месяц назад, - Петр «увел» у него Лену, самую молодую его жену. Правда, никакой любви к Коле она не испытывала… к Петру тоже, но тот ей хотя бы нравился. (А сейчас он мёртв.) «Переходы» жен происходили часто, да, они порождали конфликты, но – учтивая, что у всех было много жен, то никто никого не убивал, и просто принимали дары от новых мужей своих бывших жен. Так это, - по идее, - должно было быть и с Колей… Но Коля считал, что по нему наносятся удары, что было отчасти верно, и что он должен ответить. Он вспомнил, что такое убийство по урокам из земной истории. О, там-то этого было много. Убийство - это как бы причинение смерти другому. Что такое смерть, все знали, и Коля тоже знал, его родители умерли, когда он был молодой. И ему было очень плохо после их смерти. Неужели я это сделаю? - думал Коля. Неужели у меня это получиться – причинить другому смерть? Сотворить смерть? Первую причинённую смерть на Марсе? И - не откроет ли она поток? Но ему это было все равно. Петр сейчас – сидел там, у себя дома, пировал с друзьями, и спал с Леной. В глазах у Петра была радость, и – торжество. Эти глаза должны остановиться.
Ночью – это было через два дня после «официального разрешения» их конфликта, - Коля пошел к тому домой. С собой, под легкой круткой, у него был нож, - средних размеров, взятый с кухни, нож, которым резали лук и капусту. А сейчас будут резать человека. Но Коля не верил, что он сможет это сделать.
На ночной улице никого не было. Горело несколько фонарей. Звуков тоже не было, но где-то далеко раздавался мерный рокот. От волнения Коля не сразу сообразил, что это такое, потом понял – работали роботы-великаны, они ведь, кстати, скоро уже должны закончить свою работу. Коля прошел до дома Петра. В нем горели огни, там было шумно, вечерника с друзьями и Леной продолжалась уже который день. «Да, только пить и веселиться он и умеет, лидер хренов». Потом Коля очень долго, без всяких мыслей, стоял у входа в его двор, там, к его счастью, никого не было, все скопились дома. Коля посмотрел на звезды, - они сейчас были единственными свидетелями, единственными, кто его видел.
А затем он вошел на двор. Дверь дома широко отворилась и из нее вышли пьяный Пётр с другом («хорошо что не с Леной», подумал Коля). Колю они не заметили, он был в темноте. Они остановились на террасе, которая была открыта, то есть, ставни у нее были опущены (это была та самая терраса, которую построил Сергей-2, ностальгируя по Земле и отцу). Петр и его друг громко шутили, смеялись, даже нагибались от смеха, и оба оперлись о подоконники. Коля мигом спрятался под полом террасы, который был довольно высоким, так что он там поместился. Петр и его друг были совсем над ним, он слышал их неровное пьяное дыхание и, конечно, голоса. Друг громко говорил:
- А Ленка-то красивая… зачётную жену отхватил… (слово «зачетный» они взяли из словаря Риты и Сергея).
Они засмеялись. Петр ответил:
- Но но… не для тебя она…. Не для тебя..
- Я понял… я понял… не страдай, вождь;…
Коля очень спокойно вылез из своего убежища под террасой… поднялся во весь рост. Стоявшие на террасе, увидев его, успели удивиться. Потом – Коля вытянул свою правую руку с ножом и воткнул нож в грудь Петра, там, где было сердце. Нож был острым, а удар сильным, Коля вообще был сильным (в отличие от Петра). Грудная клетка сопротивлялась, но, наконец, сдалась, и «пропустила» чужеродный предмет. «Раньше, - подумал Коля, - я резал ножом овощи, а теперь Петю». Ощущение от «скрипа» входящего в грудь ножа было необычным, жутким, словно Коля просто повернул некий замочек, которые прекращал Петру жизнь. Замочек щёлкнул и все. Друг закричал и унесся в дом. Петр… смотрел сначала на нож в своей груди, потом, - на Колю. Смотрел на Колю. Вот он, Петр, – хам, грубый, гордый, плохой человек, все это было в его глазах. А потом они закрылись. Как и хотел Коля, - пришла смерть. Он ее вызвал. Он ее произвел.
Узнав обо всем, насмотревшись на бредущего как во сне по улицам Колю, община испугалась. Жизнь теперь не будет прежней. Чем-то это было похоже на грехопадение и изгнание из рая. Главное, – что вроде бы и все так жили, как Петр и Коля, ну, не до такой степени, конечно; но все конфликтовали, ругались... И вдруг один из общины – сам по себе не такой уж и плохой человек, просто обиженный, - вышел за грань. За предел. О котором им иногда говорили Сергей-2 и Рита-2, но все надеялись, что эти советы не пригодятся, думали, что главное – выживание. Хотя, с другой стороны, – чего же удивляться, что такое произошло, думали все сейчас. Мы же люди… Но вот тоже сейчас выяснилось, что подспудно надеялись, что на Марсе будет по-другому, или что «этого» не будет в таком масштабе, как на Земле. А что если это связано только с тем, что их здесь всего тридцать человек?
Многие месяцы община была в «депрессии». Петра – первого убитого, - похоронили на уже немаленьком марсианском кладбище… Ему тоже поставили крест, как и всем остальным. Все члены общины стояли над его могилой, и никто долго не мог сказать ни слова. Наконец, это сделала Рита-2:
- Прости нас, Господи…
Стоящие повторили за ней, и Коля, - тоже. Вообще, его было не узнать. Эти дни и ночи после убийства он не возвращался к себе домой, спал на улице, мало ел. Образ Петра, смотревшего на него своими удивлёнными глазами, «звенел» в его груди, в его голове. И только иногда «отпускало». А потом – «брало» снова. Коля сходил с ума. Иногда он молился, просил у Бога прощения, - и от этого становилось легче. Так же как и когда он просил прощения у родственников Петра, у всей общины. Но все равно конец этим переживаниям был еще очень нескоро. Сергей-2 с грустной улыбкой подумал: «вот он, первый Ричард III у нас, на Марсе…». Потом Коля стал думать о самоубийстве, о том, чтобы встретить Петра в том мире, и попросить у него прощения. Другого выхода не было. Так на Марсе могло произойти и первое самоубийство (так сказать, весь букет человеческой природы… с другой стороны, когда-нибудь и самоубийство произойдёт). Люди спасли его от этого шага, особенно старались Сергей-2 и Рита-2. Кстати, встал еще вопрос о наказании, тоже впервые за историю людей на Марсе. Был принят закон, - тоже первый, - о том, что нельзя воровать и убивать. Наказание – длительный тюремный срок; тюрьма была сделана в отдалённой части площадки. Колю не наказали, - пожалев. Тюрьма для марсиан была суровым испытанием, ведь им и так не хватает общения. В этой тюрьме долгие годы никого не было, потом – узники появились, в том числе и за убийство, но в целом преступлений было немного. Было ли это связано с небольшой населённостью Марса, особенно в первое десятилетия, или с чем-то другим, – неизвестно.
37
После убийства Пети лидером стал его брат, тоже, кстати, молодой, но более спокойный и толковый, он больше был похож на своего предка Сергея. Несколько месяцев спустя, - ему на компьютер пришел доклад от роботов-великанов. Они сообщили, что программа Ивана… выполнена. Радиация, холод и «малокислородность» атмосферы - побеждены. И люди… могут выйти из-под Купола… Раньше этого ждали, но – довольно абстрактно, потому что программа Ивана была длительной и не очень верилось, что все получится. А в последние месяцы община вообще была погружена в события, связанные с убийством Пети и пр,, так что тем более об этом забыли. Кроме этого, все действия роботов касались химического состава планеты, - они ничего не строили, ничего не рушили, так что работа их была невидна, не «бросалась в глаза». Первая мысль членов общины после сообщения о выполнении программы Ивана: «это невозможно». Сообщение роботов было как-то некстати… все уже настроились на депрессию из-за убийства Пети, на то, чтобы каждый день видеть страдающего Колю и ловить его, чтобы он не наложил на себя руки, и еще – думать о том, не произойдёт ли еще какого-нибудь убийства. Сергей-2 и Рита-2 вспомнили, как они в первый раз выходили с детьми из корабля под Купол, и подумали, что это чем-то было похоже.
Да, все забыли про Марс. Который продолжал стоять как прежде. Всем вроде как даже не хотелось пробовать покидать Купол – с его теснотой, с его любовью и ненавистью, с его детьми, домами, с его работой на огороде, с его школами. Поэтому первой реакцией был, кроме того, что не верили, – испуг. Впрочем, - можно ведь было проверить. Хотя и это сделать боялись. Решили послать туда своих, «родных» роботов - Сергея-2 и Риту-2 (как это сделали и сами Рита и Сергей, когда нужно было проверить подкупольное пространство). Радиации они бы не выдержали. Но – они готовы были рисковать, хотя и - без особого энтузиазма.
Прошло три дня после сообщения от великанов. Было раннее утро, на небе светило марсианское солнце, не закрытое тучами. Сергей-2 и Рита-2 покинули «Купол», сделав это через корабль, так что пространство Купола нигде не было нарушено. Члены общины – следили за роботами, скопившись всей толпой у корабля. Впереди стоял новый лидер… все замерли, и маленькие дети тоже. «Ну все, - думали люди, - мы уже потеряли Петю, а теперь еще и отцов-основателей». Кстати, убийца Петра Коля тоже был здесь, в задних рядах, он еле пришел, еле оторвался от своей боли...
Сергей-2 и Рита-2 вышли в одну из пустынь, которая никогда не входила в подкупольное пространство и которая, тем не менее, - если верить великанам, - была уже пригодной для жизни человека. Они вспомнили, как Сергей выходил на поверхность Марса сразу по прибытии… Только они с Ритой тогда были еще людьми (как странно это звучит). Так же – под ногами шуршит марсианский песок серо-оранжевого цвета, так же – рядом высится гора (правда, другая, не та, что рядом с кораблем, но размером она похожа, тоже не очень высокая). Сергей-2 вспомнил, какой энтузиазм был у них, и, особенно, у него, по прилёте. Желание сделать Марс своим. Но все это сейчас – восемьдесят лет спустя, - ушло. Наверное, потому, что они с Ритой уже стали роботами, и все меньше понимали, что такое вообще – чувство, радость или горе. Но не только. Жизнь на Марсе, да, иногда давала счастье, но и – как часто она убивала. (Значит, чувство не умерло у него совсем, раз он так думает.) Сначала, - сами они, Сергей и Рита – были раздавлены беспощадным космосом и Марсом. Иван и Света остались почти полными сиротами. Потом – умерла Света, его дочь, оставив сиротами уже своих детей. И вот еще – Петр, первый убитый. Марс посылал сигналы… молчаливые, но ясные… Все это и было ответом на наивное желание человека здесь «зажить». И пусть сам Сергей-2 когда-то активно помогал Ивану создавать программу для великанов, - но когда это было… ему просто было радостно работать вместе с сыном, вот и все.
… В корпусах Сергея-2 и Риты-2 встроены приборы измерений кислорода, радиации и температуры. Они каждую минуту смотрят на них. Информация передается по рации лидеру общины. От Купола они еще совсем недалеко – двадцать метров. Все показатели здесь в норме, но это известный факт влияния Купола на прилегающее к нему пространство, такими здесь были показатели и раньше, и лишь отметка в сорок метров является границей. Сергей-2:
- Ну что, Рита, щас поджаримся? (Она смеется своим машинным смехом.) И все равно я тебя люблю…
- А я тебя.
Они приближаются друг к другу и их металлические ладони соприкасаются…
- Люблю тебя, Рита, пусть Земли уже нет и мы на Марсе… И мы даже не мы… Или мы – это мы?
- Мы это мы.
В их рациях громко «запищало» предупреждение, что они проходят предел безопасности вокруг Купола – сорок метров. Ничего… не произошло… они не «поджарились»… показатели – в норме. Сергей-2:
- Не может быть.
Они с Ритой-2 смотрели на Марс – вроде визуально ничего не изменилось, как они и видели это, когда вышли за Купол, но они мигом почувствовали – что – невидимо - изменилось все, что-то неуловимое для глаз и «уловимое» лишь для приборов, – неуловимое и главное. От этого у них – совсем по-человечески закружилась голова… словно это был приход весны… или лета… хотя по календарю была ранняя осень, но в это не верилось… или словно они прыгнули на тарзанке, не веря, что не сорвутся – и вот, не срывались… какая-то сила тёплой волной всех их здесь на Марсе держала… и как они были ей благодарны… Они жалели сейчас только об одном, – что они уже давно перестали быть полноценными людьми, что у них нет чёртовых тел.
Лидер общины отреагировал на то, что показатели в порядке, так же, как и они:
- Не может быть. Не может быть.
Роботы отправились дальше – делать еще замеры. Сто метров от Купола – показатели в норме. Двести метров – в норме. Роботы опустились в какое-то глубокое ущелье… после чего поднялись на гору, все это заняло у них полчаса. Везде – показатели равнялись подкупольным.
Прошел час, прежде чем люди решились выйти. Они все переживали какой-то транс, смешанное чувство полного доверия и абсолютного недоверия, радости и жуткого испуга. Но через час – пошли; как непривычно было оказаться без скафандров вне Купола. Сергей-2 вспомнил свои слова, когда они только прилетели: «какой смысл в планете, если по ней нельзя ходить без скафандра…»
Вышли… Холодно не было, как и передавали Сергей-2 и Рита-2. Дышать – можно… Но главный страх людей был, конечно, связан с радиацией. Они настороженно ступали на марсианский песок, ведь на ногах у них были только ботинки, так что они постоянно измеряли радиацию. Но она так и не появлялась.
…Люди бегали по поверхности Марса, как безумные, в том числе и Коля. Они уже ничего не измеряли, - а лишь падали на его почву и дышали ее грязным песком и известью. Другие – подходили к скалам, и обнимали их со слезами в глазах. Выяснилось, что Марс имеет свой запах – чем-то напоминающий запах земной почвы, но чем-то и уникальный, этот запах казался людям «теплым», «сильным» и они «уходили» в него своими ноздрями, привыкшими к запаху искусственного «подкупольного» воздуха. Теперь этот запах Марса будет для них родным.
Вечером Сергей-2 и Рита-2 – переполненные радостью, - навсегда отключились, и от них остались только архивы.
38
- Итак, уважаемые молодые люди, давайте продолжим нашу экскурсию, наш рассказ о Марсе. Что бы увидели сейчас, спустя тысячу лет с момента прилета землян на Марс, его основатели Сергей и Рита, от которых сегодня остались лишь два робота, вы их все знаете? За это огромное время Марс очень сильно изменился. Жителей на нем уже около трех миллиардов человек. Если смотреть из космоса, то они бы, основатели, увидели примерно то же, что было и с Землей на момент ее высшего развития – огромные города… несущиеся по дорогам автомобили (только их странной спецификой является то, что они ездят на двух, а не четырех колесах)… скоростные поезда… в атмосфере Марса летают самолеты… Южная часть планеты заселена, в основном, более бедными странами, а северная – более богатыми, это связано с тем, что здесь больше пустынь (впрочем, и это чем-то похоже на Землю). Поскольку мы с вами и живем в одной такой стране на юге, то нам с вами это особенно понятно (лица молодых людей мигом стали напряженными, и экскурсовод поспешил отойти от этой темы). Крайне важно, что за эту тысячу лет у нас появилась биосфера. Конечно, животных и птиц еще нет, но – увеличился слой почвы, и в ней растет наша, марсианская, трава – такая же зеленая, как и на Земле, и деревья, ну, тоже похожие на земные, единственное что, они почти все двуствольные. А главное – есть моря и океаны, которых раньше не могло возникнуть в условиях марсианского холода… На берегах этих морей мы с вами каждое лето отдыхаем, загораем, купаемся… природой – любуемся, как и земляне в свое время. Уверен, что пройдет еще тысячу лет, и у нас появятся птицы над головой, животные в лесах и рыбы в воде (ведь сейчас в ней уже есть нечто, похожее на них). Вообще, развитие земной цивилизации было все же другим, оно было естественным. А здесь – результат воздействия прилетевшего с Земли человека. Так сказать, развитие под опекой.
Так, я вижу, что вы смеетесь. Я понимаю, почему, - потому что для вас природа и техника Марса, - это все нечто привычное, это ваша, это наша с вами жизнь. И вы, кстати, не умеете это ценить. А ведь действительно, - еще тысячу лет назад Марс был холодной радиоактивной планетой, понимаете? (да, они понимали, им это часто рассказывали в школе, понимали, но не верили) – представьте себе, - продолжал экскурсовод, - в каком бы были приятном шоке основатели Сергей и Рита, если бы увидели это все? … И многое другое. За это время марсиане создали и великую культуру. В ней, правда, тоже – как и на Земле к моменту ее кульминации, - есть то, что называется настоящим искусством, и массовым. («Вот вы все и слушаете своих ненаглядных модных певцов и певиц, с их песнями типа: «марсианочка моя, я хочу хочу тебя…»). А что касается настоящего искусства, то это мы видим у серьезных режиссеров, писателей, которые ставят вопросы о смысле жизни и смерти человека, о любви. Впрочем, и здесь есть специфика – жанр земного кино у нас развит слабо, популярно не художественное кино, а так называемый «прямой эфир» из жизни того или иного человека – такое было и на Земле, но играло вторичную роль, у нас же – стоит в центре. Однако так же, как на Земле, у нас есть глобальная инфосеть. И как подростки на Земле «зависали» в сети, так же зависаете и вы;. (Молодые люди снова засветились невежественными улыбками…) Да, Сергей и Рита не удивились бы этому. Но удивились бы другому: язык на Марсе с их времен тоже поменялся – от их русского языка ответвились разные новые языки, и у нас здесь, в Минге, тоже сформовался свой, мингский, язык, как и в каждой стране Марса. И еще - времена многожёнства в нашей истории давно прошли, царит моногамия («и, как и на Земле, вместе с ней пришли измены, и - частые разводы»).
Все эти достижения – вы и можете видеть здесь, в нашем музее, это экспонаты истории их появления и становления, и истории марсиан… А как вы думаете, если бы Сергей и Рита могли бы оказаться здесь и сейчас, - не в форме робота с их архивом, а в виде людей - что было бы для них главным? А?
Подростки задумались. Вот блин… мало того, что родители заставили их слушать эту экскурсию, им еще нужно и отвечать на вопросы…. Кто-то сказал:
- У нас самолеты сверхскоростные…
- Нет.
Кто-то попытался еще:
- У нас телефоны маленькие и одновременно очень мощные.
- Нет.
Подростки потерялись. Экскурсовод, наконец, сжалился:
- Главным для Сергея и Риты, если бы они увидели сегодня Марс, было бы – просто то, что мы живем…
Экскурсия была закончена. Подростки с радостью выполненного долга, и что они могут теперь гулять, убежали. Экскурсовод остался один – больше сегодня посетителей не будет, потому что уже наступил вечер. Экскурсовода звали Витор. Вообще все марсианские имена в это время, - были эволюционировавшими именами от основателей, их детей и внуков, а, поскольку так случилось, что это были русские имена, то они и эволюционировали, иногда до неузнаваемости, – вместо «Светы» появилось «Ты», вместо «Ивана» – «Ан», и пр. Как он выглядел? Витор был среднего роста, с чуть темноватой кожей, у него было узкое лицо с большими карими глазами. Темноватая кожа, узость, вытянутость лица – были общими чертами внешнего вида марсиан. Лицо его было – по марсианским меркам, - красивым.
Витор с грустью – потому что он устал от «тупых подростков», - смотрел на знакомые ему, родные для него экспонаты музея. Ему было тридцать лет, и большую часть своей начинающейся жизни он проработал здесь. Значительное место в музее занимали огромные экраны с очень хорошим качественным изображением и звуком, там можно было услышать и увидеть все об истории освоения Марса. А самая ценная часть коллекции, - это, конечно, предметы. Вот – она занимает много места, - та самая рубка корабля, на котором Сергей и Рита, – люди, которые были уже неким мифом для современных марсиан, особенно для подростков, - рубка, где они впервые поцеловались и зачали первых жителей Марса, если не считать их самих. Витор любил этот экспонат, он иногда – хотя это было запрещено, - трогал его стены из металла и пластика… А вот – ноутбук Ивана, - тот, в котором он записал программу преобразования Марса… А вот – нож, которым недалекий Коля много столетий назад совершил первое убийство на Марсе (подростки смеялись надо всеми экспонатами, а особенно над этим). Слава Богу, что преступлений на Марсе было значительно меньше, чем на Земле, даже сегодня – так что этот опыт землян здесь, все-таки, смогли учесть. Кстати, – не было и крупных войн, хотя государства существовали. А вот – на первый взгляд не совсем понятный экспонат, это среднего размера камень, на котором виднеется надпись: «здесь был коля»… Дело в том, что это тот самый Коля – преступник, а надпись была сделана им на радостях после освобождения людей из-под Купола, на одном из камней.
Ну все… Витор отправил через инфосеть отчет для начальства о сегодняшнем негустом на посетителей рабочем дне. Немного поел и выключил свет. Музей истории Марса погрузился во тьму – кстати, по поводу названия, сначала его хотели назвать «музей покорения Марса», потом – «освоения», а, наконец, вот – «истории»… А сам Виктор иногда называл его «музей любви к Марсу».
Нужно было ехать домой. На этой южной части Марса было жаркое, душное лето – поэтому все ждали дождей, хотя, когда именно пойдет дождь, - сегодня или завтра – было неизвестно. Витор жил в крупном городе страны под названием Минг. На улицах – машины, пешеходы, все ходят по магазинам, закупаются едой. Вообще, в плане пропитания и прочего – экономика Марса достаточно сильная, роботы играют в ней большую роль, а человек, в значительной степени, освобожден от тяжёлого труда. И, все же, неравенство на планете присутствует; жители южных стран теснятся на неудобном для человека ландшафте – здесь много пустынь, преобразовывать их всех – трудное и дорогостоящее дело. Минг – одна из таких стран.
Витор садится в свою машину синего цвета и едет к дому. По дороге он думает, снова вспоминая историю Марса: «и, все-таки, – мы это сделали… не так вот – гордо это надо произносить, а – с радостью, с благодарностью за то, что это получилось». На улице стоят невысокие дома – да, небоскребов на Марсе не было. Витор останавливает машину и идет в магазин, покупать продукты.
Наконец-то, он приехал домой. Витор жил в таком районе города, который был средним. Загородные дома в два этажа… Некоторые сделаны ярко, красочно, - они принадлежали богатым. У Витора дом победнее, но он его все равно любил, - да, чуть разваленный, потому что Витор не был «рукастым», но у него каждый раз, когда он приезжал сюда после работы и видел его серо-зеленые стены, - щемило от счастья сердце, пусть жена – ее звали Ниной (одно из земных имен, которое сохранилось на Марсе без изменений), - и поругивала Витора, сравнивая их дом с домами соседей. «Я люблю тебя, Нина…»
Итак, он приехал и поставил машину под огромной террасой. «Забавно, - подумал он, - что слово «терраса» происходит от слова «земля»;» Но – идти домой, пусть там его и ждало счастье, он еще не спешил. Захватив с собой из машины пакет с продуктами, он, как всегда, остановился… И – посмотрел наверх, в уже совсем темное небо, полное звезд… Кстати, его родители говорили ему, что он – прямой потомок Сергея и Риты, так что, может быть, какие-то черты характера Сергея, – который был астрономом, - у него тоже есть? Впрочем, почти все родители на Марсе уверяли детей в их происхождении от Сергея (так же, как и греки своих детей в происхождении от Зевса)… Как бы то ни было, сейчас Витор глядел на небо. Звезды казались ему далёкими и чудесными. Есть ли на них что-то или кто-то? Не так уж и важно… Они просто – тянут его к себе. А еще он думал о том, что земляне, прилетев сюда, на Марс, оказались дальше от Солнца… Где-то там, между их Марсом и Солнцем – пустое место, где раньше была Земля. Она была ближе к Солнцу, так что на ней – пусть и не сразу, - но все было лучше для человека – кислород, вода, то, что мы здесь создали сами и с большим трудом… Как будто бы людей сослали сюда как в космическую ссылку. За что-то? Их стало слишком много? Или – они вели слишком плохую жизнь? Или – слишком бессмысленную жизнь? Все это, видимо, в чем-то было верно. Космос… Он дает жизнь и отнимает, он прекрасен и жесток. И, все-таки, – прекрасен.
Витору уже давно надо было идти домой, семья заждалась его с продуктами. Он вошел – интерьер дома был обычным для среднего марсианина – дешёвые синего цвета шкафы, зеленые обои. В прихожей его встретила дочь Ан (остаток земного имени «Аня»). Ан была совсем маленькой, ей было два года. Она тоже была, как и все марсиане, чуть темнокожий и узколицей, пухлая маленького роста девочка, она «выкатила» на Витора свои огромные глаза, она вообще каждый раз удивлялась и, конечно, радовалась, его приходу. И тут же закричала:
- Папа… паапа… пришел…
- Да… пришел…
Обнимать ее, прижимать ее к себе крепко крепко, – как это было хорошо… Кто его знает, что будет дальше (просто частота разводов у марсиан в это время была очень высокой), но вот здесь и сейчас он прижимает ее к себе, вдыхает запах ее кожи и волос – запах детского шампуня и молока. Это вечность.
Потом в прихожую выходит Нина – тоже узколицая и чуть темнокожая, и кстати, очень красивая – у нее высокая стройная фигура, большая грудь. Нина иногда говорила ему: «а ведь я могла выскочить замуж за кого-нибудь другого». Она имела ввиду – за кого-нибудь побогаче. Да, эти, казалось бы, чисто земные истории – были и здесь (как и многое другое). Витор подозревал, что с годами эти ее слова – из довольно дешевого скрытого упрека, из чего-то, к чему она и сама относилась как к шутке, - со временем вообще могут стать правдой. К которой вот эта их жизнь на одном дыхании, - сведется. К фразе: «ушла к более богатому». Которая похоронит его? Или – выбьет его на многие годы из колеи? Но сейчас – в ее глазах было другое.
- Ну где ты пропадаешь, Витор?
- Ну прости, Нин.
«Так же – подумал Витор – «ну прости, Нин», - говорили тысячи наших русских предков там, на Земле… а теперь ее нет. А мы – есть;». Осторожно поставив на пол дочку, он прижал к себе Нину.
- Не поможет; - сказала она, - нечего подмазываться.
Потом они ужинали на кухне, шутя, крича, тиская друг друга и Ан. По телевизору, который тоже был на Марсе в это время, он был супертехнологичным, соединённым с интерсетью – по телевизору показывали новости (и они тоже были). В который раз показывали фото главы Мина – это был пожилой лысый мужчина низкого роста с хитрой улыбкой, звали его Ру. Голос журналиста за кадром сообщал об очередном указе Ру, который снова чуть ограничивал свободу жителей Мина во имя – борьбы с врагами – северянами. Журналисты, конечно, восхваляли «мудрого Ру». Витор сказал:
- Опять…
Нина махнула рукой, потому что Витор – как достойный представитель минских интеллектуалов, все время критиковал этого Ру. Но он не пощадил ее и продолжил (как правило, он говорил об этом с друзьями, за бутылкой марсианского вина, но сейчас его почему-то «понесло»):
- Сколько уже можно играть на зависти минцев к северу? Сколько уже можно говорить о том, что, если случится война, мы их замочим своим великим оружием? Слава Богу, что все понимают, что войны не будет, ну так тем более - зачем об этом кричать на каждом углу, как дворовый хулиган? Ну – отстаем мы от севера, да, север мог бы быть более гуманным в отношении юга. Как бы то ни было, - зачем из нас делать идиотов, которые должны везде видеть провокации врагов-северян?
Нина снова махнула рукой… Поужинав и уложив Ан, они отправились на второй этаж, в спальню. Витор снова подумал, что неизвестно, что произойдёт с их браком – учитывая все эти вечные претензии Нины и ее завышенную планку, или – не завышенную, неважно, но здесь и сейчас – делая «это» «по-быстрому», потому что в любой момент может проснуться Ан, - они счастливы. Слава тебе, Боже.
…
- Я люблю тебя, Витор.
- А я - тебя.
Нина знает, что он - перед тем, как заснуть, - захочет сходить на балкон, такая у него была привычка, и поэтому просит:
- Может, - не пойдешь? Обнимемся и будем уже спать. Нам ведь завтра на работу.
- Да пять минут, Нина…
- Пять минут, не больше…
Но они оба в курсе, что он пробудет там, как минимум, полчаса, и она, как всегда, заснёт, не дождавшись. Впрочем, Нина не обижается, она привыкла.
Витор выходит на балкон. Город уже спит – как и земные города спали по ночам. Мигают огни фонарей, редких машин. Стоят по тротуарам особенные марсианские пальмы, их особенность в огромном размере, по сравнению с земными…
Витор все это оглядывает. А потом привычно поднимает голову наверх, - к звездам.
Весна 2020 года,
Петербург
Прощание с Землёй
© Copyright: Павел Борисович Клевцов, 2023
Свидетельство о публикации №223020900544
Свидетельство о публикации №223020900544
Рецензии