Цепь Семирамиды. Глава 3. Terra incognita - неизве

(Продолжение. Вернуться к 1-й главе http://proza.ru/2023/02/07/1111)


Глава 3. Terra incognita – неизведанная страна

1

Тусклый свет предрассветного утра пробивался в комнату, вырывая из мрака скромные предметы домашнего обихода…

Симон не спал. Привычка подняла его в такую рань, побуждая идти на рабочее место – в сапожную будку, видимую из окна. Как и многие ассирийцы, бежавшие в Россию от турецкого геноцида, сын Маркуса зарабатывал на хлеб тем, что чистил обувь горожанам. Ему повезло: место на улице Красных Зорь, бывшем Каменноостровском проспекте, оказалось доходным. Здесь проживало достаточно солидных и состоятельных клиентов. Среди них главным стал житель дома №26-28. Будка Симона находилась напротив этого дома, через площадь.

Каждое утро, в одно и то же время, плотный, коренастый мужчина, одетый по-военному, выходил из дома, пересекал неспешно площадь, направлялся к чистильщику и, приветливо улыбаясь, ставил на подставку ногу в хромовом сапоге:

– Салам, Байрай! Дэ райсом хорз! Доброе утро!
А когда Симон заканчивал чистку, до зеркального блеска отполировав сапоги, щедро расплатившись, добавлял на незнакомом языке:

– Бузнык, хорз! Спасибо, хорошо.

Щедрый клиент с приятной улыбкой всегда уезжал на служебной машине. Не трудно было догадаться, что он большой начальник.

Однажды на обычное приветствие «большого начальника» – «Салам, Байрай!» молчаливый обычно сапожник ответил:

– Уважаемый, почему вы меня так зовёте? Не Байрай я никакой, Симон меня зовут.

– Вот как! – рассмеялся начальник. – Это я по-осетински тебя приветствую. Память осталась о работе во Владикавказе. Думал, ты – осетин. Вижу, Симон, ты на горца похож, из каких же мест будешь?

– Из далёких… Во Владикавказе тоже был… Давно уже.

– Значит мы с тобой земляки! Давай знакомиться. Я Киров Сергей Миронович. Слыхал о таком?

– Кто ж не слыхал, конечно, знаю – большой в городе начальник. Много о вас говорят… Только не думал, что это вы… Что это именно вам я каждое утро сапоги чищу.

– А отца-то твоего как зовут?

– Маркус. Строгий был у меня отец. Строгий, но справедливый.

– Маркус, говоришь? Это уже интересно, сапожник! Может, мы с тобой не только земляки, но ещё и родственники! – Киров, добродушно смеясь, похлопал Симона по плечу и пояснил: – У меня жена – Маркус Мария Львовна. Во Владикавказе познакомился с ней в 1909-м.

Рассчитавшись с сапожником, Киров направился к ожидавшей его служебной машине. На заднем сидении Симон заметил рыжеволосую молодую женщину.
«Раньше была другая, – отметил он про себя, – но это меня не касается».

Знакомство с первым лицом в Ленинграде произвело огромное впечатление. О первом секретаре обкома ходило много сплетен, особенно о его любвеобильности. Доходили они и до Симона, но он умел быть глухим и держать язык за зубами. Старый Маркус научил. Уважение к старшим – непреклонный закон для истинного горца.
Теперь Симон знал, кому чистит сапоги.


2

После разговора с Кировым вспомнился Владикавказ и всё, что было до него: бегство из родных мест, переход через Крестовый перевал. Трудный был переход. Местные осетины помогали. А ещё при переходе через Крестовый перевал по Военно-Грузинской дороге оставался надёжным другом армянский пастух Мовсес, тот самый, с которым Тумас водил отару на верхнее пастбище.

…Когда обрушился камнепад, лошади понесли, срываясь в пропасть. Тумас кинулся спасать бричку, в которой ехала Гульгиз и с ней ещё несколько человек. Он сумел удержать вздыбившуюся лошадь, дав возможность покинуть бричку тем, кто был в ней. Бричка опрокинулась набок, одна Гульгиз не успела выбраться: что-то тяжёлое придавило девушке ноги.

Мовсес кинулся освобождать заложницу стихии, а её возлюбленный продолжал отчаянно сдерживать перепуганную лошадь. Когда Гульгиз была уже в безопасности, ещё один крупный камень с грохотом обрушился со скалы, увлекая за собой сотни более мелких собратьев…

– Осторожно, Тумас!– вскрикнул армянин, предупреждая друга о грозящей опасности.

Камень угодил в лошадь, которую удерживал Тумас. Парня отбросило в сторону, и он повис над пропастью, цепко держась за повод. Окровавленная лошадиная голова взирала на Тумаса безжизненными белыми шарами глаз. Острая боль пронзила правую ногу. Вожжа, на которой повис Тумас, пропиталась липкой кровью погибшей лошади и стала выскальзывать из его рук…


3

На столе лежала газета с сообщением в чёрной траурной рамке:

«Центральный комитет ВКП(б) и советское правительство с прискорбием сообщают, что 1 декабря 1934 года в 16 часов 37 минут от рук подосланного врагами рабочего класса убийцы погиб член Политбюро и Оргбюро, секретарь ЦК ВКП(б), первый секретарь Ленинградского обкома партии Сергей Миронович Киров».

Читать Симон не умел, да этого и не требовалось: лицо на фотографии, смотрящее с газетной полосы, было хорошо ему знакомо, а чёрная рамка объясняла суть публикации.

– Что творится!.. Какого человека убили! – на кухне коммунальной квартиры появился Потап, сантехник из ЖЭКа. – Уж не ты ли его, Сергей Мироныча… того?..

Симон зло блеснул глазами в сторону сантехника, но не ответил, сумел сдержаться – только чуть слышно скрипнули зубы.

– За что я тебя люблю, армяшка, так это за то, что ты никогда не откажешь в угощении… Спасибо, – отодвинул кружку с предложенным чаем. – А чего-нибудь покрепче?.. Ой, что теперь будет…

Раздался короткий деревянный стук в дверь.

– Ага, Сима, вот за тобой и пришли, – с каким-то неприятным злорадством прошипел сантехник.

Дверь со скрипом отворилась, и в проходе появился мужчина с клюкой.

– Ну, мне пора… я тут по делам, так сказать, – засуетился Потап. Ему хорошо был знаком крутой нрав вошедшего: такому под горячую руку не попадайся – может своей клюкой и вдоль позвоночника пройтись.

– Всё, всё! Ис-па-ря-юсь…

С деланной улыбкой сантехник действительно испарился, скрывшись за дверью. Правда, его специфический запах ещё некоторое время оставался на кухне.

– Шлямух, Тумас!

– Пшена, Симон!

Мужчины обнялись в приветствии. Присели за стол.

– Не поверишь, только что думал о тебе, вспоминал переход через Крестовый перевал… Помнишь, как ты повис над обрывом?..

– Эта память со мной на всю жизнь. Как тут забудешь?!

Тумас ударил об пол клюкой, демонстрируя обрубок ноги. Пальцы судорожно стали перебирать чётки.

– Помню. Я уже тогда попрощался с жизнью… Молитву читал… И пришло Божье спасение. Откуда он взялся, Мовсес? Пошли ему, Господи, долгие годы! «Держись за меня!» – кричит. Смотрю: висит рядом со мной на верёвке… Обнял его крепче, чем свою любимую Гульгиз…

– Хорошо, что он быстро сообразил привязать верёвку к грузовой телеге и спуститься к тебе. Потом мы вытянули вас обоих.

– Да, только ступню мне обрубило. Где-то там, на перевале, в пропасти валяется…

– Удивляюсь, как ты стерпел! Навозом лошадиным обмазал, тряпкой какой-то обмотал…

– Некогда было о себе думать. Хватит об этом. Я зашёл к тебе по другому делу. По важному.

– Ты перекуси, Тумас, за едой и разговор легче.

– Не думаю, что нам в ближайшее время будет легко. Слышал, что случилось? От Питера теперь лучше подальше… с нашими физиономиями. Я уже Гульгиз с Наташей отправил на Волгу, в Саратов. Мовсес сопровождает.

– Он надёжный, – согласно кивнул Симон.

– И ты собирайся, не медли. Даже не думай возражать!

– Не сомневайся, Тумас, слово отца для меня закон. Он так решил: отдал тебе в жёны мою сестру и повелел своим сыновьям во всём тебе повиноваться. Старый Маркус знал, что делал. Прошло двадцать лет – ты доказал право на своё старшинство. Будет так, как ты скажешь…

Когда в дверь квартиры №66 постучали ещё раз, в ней уже никого не было. В колодце питерского двора стоял «воронок». В окружении людей в форме и с оружием можно было узнать оживлённо жестикулирующего сантехника Потапа.

Прежде чем разойтись в разных направлениях, Тумас и Симон, укрывшись в укромном месте, ещё немного понаблюдали за парадной дома. Потап размахивал руками, что-то пытался объяснить энкавэдэшникам и всё время указывал на окна четвёртого этажа… Едва доносились обрывки фраз – ни разобрать, ни понять их смысл, но и без перевода было ясно: приходили за Симоном.

Расстались мужчины молча, лишь пристально посмотрели в глаза друг другу на прощание: медлить было нельзя. Оба думали об одном: удастся ли ещё когда-нибудь встретиться.


4

Дорога до Саратова далась непросто. Добираться пришлось восемь дней, делая остановки в пути для небольшого отдыха. Шли пешком, пересаживались с одной по-путной телеги на другую, снова пеши…

В свои шестьдесят Мовсес уже был не так подвижен, как на высокогорном пастбище два десятка лет назад, когда они вместе с Тумасом пасли овец. Да и сопровождал он теперь не овец.

Старый друг доверил ему свою Гульгиз и двенадцатилетнюю дочь Наташу: их надо было доставить в город на Волге и обустроить на новом месте. С ними следовала ещё одна женщина. В непритязательной чёрной одежде, она оставалась незаметной тенью для остальных. В женщине нельзя было узнать Лилит, давно привыкшую к своему новому имени – Шидда.

Постаревший армянин ценил дружбу с Тумасом и со всей ответственностью отнёсся к поручению друга. Заботясь о женщинах, он не думал о трудностях.

На полпути Тумас догнал их.


5

За двадцать лет, минувших с момента бегства рода Маркуса с насиженных мест под Карсом, произошло немало. Преодолев нелёгкий путь в поисках лучшей жизни, ближайшие родственники Тумаса оказались на севере России – на берегах Невы, иные обосновались на юге – на Кубани и Дону.

Письмо Маркуса, которое Тумас передал руководителю ассирийской диаспоры в Петрограде, очень помогло.

– Да, мы, конечно, поможем, – сказал представитель диаспоры, ознакомившись с содержанием письма и выслушав рассказ Тумаса о трагической судьбе семёрки старейшин. – Поможем и с жильём, и с работой… Я лично знал уважаемого Маркуса, да и твоего, Тумас, отца, который упоминается в письме. Уважаемые были, знатные люди. Сколько с тобой человек?

Тумас ответил.

– Хорошо. Поговорим обо всём завтра. А теперь наш человек поможет вам устроиться на ночлег. Саргон, – подозвал он молодого мужчину с курчавой бородкой, – займись людьми! И не забудь накормить…

По дороге Саргон рассказал, что у местной ассирийской диаспоры сложились хорошие отношения и взаимопонимание с городскими властями. Учитывая привычку ассирийцев к устоявшимся родовым традициям, горсовет даже выделил несколько многоквартирных домов для их компактного проживания.

– Это и хорошо, что наши люди проживают вместе, занимая всего несколько домов, – продолжал Саргон. – Так легче организовать дело, которое нам поручил сам Михаил Иванович…

– Сам Михаил Иванович?! – в возгласе Тумаса прозвучало неподдельное удивление. Конечно, он не знал, кто такой этот Михаил Иванович, но уточнять не стал; решил: «Видно, большой человек! Потом разберусь».

– Да! Сам Всесоюзный староста Михаил Иванович Калинин приказал чистку и ремонт обуви предоставить нам, ассирийцам. Наша диаспора организовала здесь артель, трудоустраиваем наших соплеменников. Думаю, и вам в ней место найдётся…
 
Место нашлось. Уже через два дня люди Тумаса бойко чистили горожанам обувь в отведённых им диаспорой сапожных будках; ему же самому было поручено организовать и контролировать работу; выручка шла в общую кассу общины.

Чистить обувь – дело нехитрое, а вот чтобы её ремонтировать – надо научиться. Тумас сначала сам освоил науку сапожного дела, потом научил своих мужчин; подсмотрел, как варят гуталин, – организовал производство средства для чистки обуви своими силами – вот уже и женщины при деле. Вскоре освоили литьё галош из списанных авиационных камер.

Расширялось производство, росла выручка; постоянный источник доходов позволял не только прокормить семьи, и оплатить жильё: удавалось что-то отложить на более трудное время.

Большой удачей было то, что при ассирийской диаспоре в Петрограде работала школа, в неё удалось определить Наташу.

Всё складывалось вроде бы неплохо, но вот пришло время новых испытаний…


6

В жизни не бывает лёгких путей, Тумас понял это давно, трудностей не боялся. Новые испытания, считал сын Гиваргиза, будут связаны даже не с преследованиями его соплеменников и ближайших родственников в связи с убийством Кирова… Повод-то смехотворный: Симон чистил убитому сапоги, а отец Нику носил такую же фамилию, как и убийца партийного деятеля – Николаев! Больше волновало, как удастся обустроиться на новом, незнакомом месте…

Саргон сообщил перед отъездом Тумаса из Ленинграда:

– Тебе, Тумас, правление диаспоры доверяет объединить и организовать саратовских ассирийцев, которые там ещё разрознены. Словом, создать в областном центре диаспору… «Союз ассирийцев», конечно, окажет всяческую поддержку, но рассчитывать, как ты понимаешь, придётся на собственные силы…

Ещё Саргон говорил, что такое доверие Тумасу оказано не только потому, что ему доверил свою дочь и свой род уважаемый Маркус,  и не потому, что он внук не менее уважаемого А;брама – это, конечно, имело значение, – но, главное – Тумас успел зарекомендовать себя умелым, инициативным организатором, способным принимать неординарные решения.


7

Сделать предстояло немало. Всю дорогу, под скрип колёс старенькой брички, в которой они ехали, Тумас только об этом и размышлял; рядом о чём-то рассказывал Мовсес, то и дело спрашивая: «Ты меня слышишь?» «Угу», – отвечал Тумас, продолжая думать о своём.

Бричка вдруг остановилась, увязнув в размокшей колее, – пришлось её выталкивать.

– Слушай, Тумас, – заговорил Мовсес, спустя некоторое время, после того как они продолжили путь, – давно хотел это сделать, да как-то всё не получалось…

Теперь, наверное, самое время. Вот провожу вас до Саратова, – он бросил взгляд в сторону Гульгиз; та бережно прижимала к себе задремавшую дочь, – помогу обустроиться и поеду в Грозный. Помнишь, там Наташа родилась? Вы её чуть на вокзале не забыли!

Тумас помнил…
 
– Как не помнить? Такое забудешь! Мы с Гульгиз теперь часто с улыбкой вспоминаем эту историю… А тогда убил бы! Слава Богу, что всё обошлось без крови… А зачем, скажи, ты в Грозный собрался?

– Стар я уже, Тумас, пора к месту, к своим прибиться. Наши, Карские, армяне – там, в Грозном, остановились.  Сын нашего мелика Ашота… Помнишь маленького Меликсета? Он тоже там. Повзрослел, возмужал, женился! Жена его, Люсик – дочь армянского священника, служившего в одном из храмов в Шуше… Им удалось бежать, когда во время карабахской войны турки сожгли и разгромили нагорную часть столицы Арцаха, где жили армяне, и устроили там жестокую резню…

Мовсес вдруг замолчал, посмотрел долгим, выразительным взглядом в глаза Тумасу и добавил:

– Прости, я должен быть с ними рядом… Я обязан оправдать доверие уважаемого мелика Ашота, вручившего мне судьбу единственного сына… Впрочем, Тумас, разговор-то я завёл не об этом. Я давно хотел, но всё не получалось…

– Что же ты хотел?

– Я хотел передать тебе… – Мовсес вынул из своей поклажи какой-то свёрток, развернул его. – По древней традиции кинжал отца переходит по наследству к сыну… Это кинжал твоего отца, прими его.

– Но почему?.. Как? – слова застряли в горле недоумевающего Тумаса.

– Ты хочешь спросить, как кинжал твоего досточтимого отца оказался у меня? Гиваргиз сам отдал его мне с просьбой, чтобы я передал его тебе, когда ты подрастёшь и возмужаешь…

– Всё равно ничего не понял! Что могло связывать тебя с моим отцом?

– Ты прав, Тумас. Ничего такого не было, да и быть не могло, если бы не тот вечер. Я до сих пор сожалею, что мы с друзьями не подоспели несколькими минутами раньше… Возвращались из соседнего села, уже было темно, только луна слегка освещала дорогу; впереди послышался шум потасовки. Оказалось, твой отец отбивался от нескольких, напавших на него курдов. Нам удалось отогнать нападавших, правда, при этом один успел исподтишка ударить Гиваргиза ножом в грудь… Тогда он и попросил передать тебе кинжал… Твой отец был ещё жив, когда мы принесли его в ваш дом…

Тумас вспомнил, как в ту ночь проснулся от какого-то шума и, осторожно выглянув из-под одеяла, увидел склонившуюся над отцом рыдающую мать. Так же, как и в дет-стве, горячая волна обожгла его сознание. Тумас перевёл взгляд на дремлющую рядом с Гульгиз женщину в чёрном, и можно было увидеть, как дёрнулся его кадык…



(Продолжить чтение 4-й главы http://proza.ru/2023/02/10/684)