Пятьдесят

  Пять тридцать пять... На звук закипающего чайника пришла Клякса, сладко зевнула и, по частям потянувшись, плюхнулась у ноги.
- Что, старушка, поздравить пришла? Ценю! Ты сегодня - первая!
  Кошка зыркнула изумрудно-зелёными глазами и накрыла растоптанный тапок лапой. Имеет право. Но кухни в девятиэтажке малюсенькие, и чайник можно подтянуть к себе не вставая. Четыре ложки сахара с горкой на любимую кружку.
  Пять сорок... Первая сигарета напополам с кофе. Бутерброды подождут. М-да... Ему на роду, похоже, написано всю жизнь вставать чуть свет. Ему, форменному, стопроцентному филину (сова - она ж она!).
  Но причина тому, что с вечера будильник был переставлен "на час обратно", совсем иная.
  Пять сорок пять... Всё, сподобились! Ну что, Стас, поздравляю! Вот и докатился ты до промежуточного финиша! Конгратулейшн!
  Клякса мявкнула, словно уловив крутизну исторического момента, и перевернулась на другой бок.
- Спасибо, спасибо, хорошая моя! Большущее!
  Рука опустилась и легонько, чтоб не потревожить, погладила тёплую длинную шерсть. В ответ - мягкое урчание.
  Пять лет, шесть, семь...
  Первые дни рождения, которые он помнит. Между - целая вечность. И весёлая и грустная, битком набитая такими интересными, такими важными и удивительными вещами и событиями. И подарки утром под подушкой. И такие молодые папа с мамой...
  Восемь...
  Конфеты, разложенные по партам. В гости - человек десять одноклассников. В двухкомнатную-то квартиру! Единственный в его жизни торт со свечками. Диафильмы на белой двери. Прятки при внезапно пропавшем во всём доме электричестве. Взволнованные родители с фонариками, пытающиеся найти своих отпрысков в шкафах и под диванами...
  Карусель раскручивается всё быстрее, всё безжалостнее. Листки календаря обрываются, осыпаются и несутся по воздуху, превращаясь в белую метель...
  Тринадцать лет...
  Книга. Пушкин. "Избранные произведения". Округлым почерком отличницы: "Дорогой Стас, поздравляю тебя..." Губы, робко клюнувшие мгновенно зардевшуюся щёку.  Инга Каменская. Тонкая тростинка с глазами как у... Ох, какие у неё были глаза! Где же ты сейчас?..
  Вместо бутерброда, потянулся за второй сигаретой.
  Парадоксально, но ему часто дарили книги. Интересно, почему? Ну, ладно, в детстве. Был он тогда типичным ботаником, которого тянули за уши на золотую медаль во благодать школе. В техникуме - тоже понятно. Но потом?!
  Даже в год миллениума! Заранее приготовились, гады! Когда он вернулся с напарником из сизой февральской мороси, стряхнул с себя гремящее железо и развесил набрякшие влагой шмотки по огненно-шипящим батареям, эти головорезы выпихнули его в центр кубрика. И Пол (вообще-то, Пол Пот) застенчиво (если эта орясина под два метра ростом умела вообще стесняться!) протянул ему стопку Роберта Асприна.
- Вот! От нас всех! С днюхой тебя!
  Он едва не заплакал. Как и где ребята добыли ТАКОЙ подарок в ТАКОЙ дыре? И никто ведь не раскололся. А зачитанная, раздербаненная, многажды промокавшая и с одного краю подгоревшая книжка с подписями всей команды сохранилась. Надо же. Единственная...
  Шестнадцать...
  Техникум. Сплошь мужская группа. Распитое какое-то наидешевейшее "плодово-выгодное" из ближнего магазинчика. А что? Совершеннолетний! Оторопевшее лицо матери, её охи и ахи. И отец, оттаскивающий его к унитазу. Бэ-э-э... Фу!..
  Двадцать...
  Первый день рождения, проведённый в одиночку. И слёзы, которыми он давился у осевших в ноздреватый снег могилок. Надо же. Ни в морге, ни на похоронах не проронил ни слезинки под зловещий шёпот родни: "Поплачь, дурак!" Точно окаменел. В голове была совершеннейшая пустота... Всяческие формальности, суд над водителем "сто тридцатого", вылетевшего на встречную полосу. Документы в институте не хотели возвращать, дескать, академический возьми, подумай...
  Двадцать два...
  Стылый подвал под... Не важно где. Окончательно стихшая канонада. Примостившиеся кто на чём ребята. Худые, чумазые, по-собачьи страшно уставшие. И он сам такой же. Только самый старший по возрасту. А три-четыре года - для них как пропасть. Едва разогретая тушёнка под мёрзлый хлеб. Оранжевые язычки из сплюснутых гильз. Спирт. И ВСЕ живые...
  А через неделю - фугас. И капот их "Урала", медленно кувыркающийся перед носом...
  Дикие головные боли, зрение, резко и почти угасшее после контузии. Он не думал никогда, что может быть так страшно! До судорог, до остановки сердца. Казалось, лучше без рук-ног, чем слепым. Но выкарабкался. Несмотря на все усилия врачей выкарабкался, тваюмать! И вернулся опять в эту кашу. Сознательно...
  Тридцать три...
  Христов возраст. Уже на гражданке. Злой, до мерзости циничный с людьми. Охреневший. Тишина в пыльной квартире. Отвратительное скотство цивильных улиц. И, внезапно - дрожащий даже во сне чёрный котёнок с белой кляксой на носу. Из подворотни. Поевший от пуза первый раз в жизни. Потом выяснилось - не кот, кошка. Клякса...
  Стас неловко изогнулся, протянул руку и снова провёл по шелковистому теплу. Старушка ты моя! Пенсионерка. Семнадцать долгих лет вместе. Мудрая. Любимая. Не бросила. Не предала, как некоторые...
  Сорок один...
  Очередной глупый и никчёмный подарок от очередной подруги. И тоска под ложечкой. Ох, как пытались его окольцевать! Порою очень настойчиво, ведя осаду по всем правилам. Не дался. Вот и эта временная (как же её звали-то? Аня? Таня? Да и хрен с ней!), уже по-хозяйски метившая дом своим женским барахлом, скоро исчезнет с горизонта. На радость Кляксе.
  Но и он сам, оставив кошку и несколько кактусов на попечение старушке-соседке, той весной бросит всё и сорвётся на юг...
  Почти два года бывал дома редкими наездами, всякий раз шалея от бесстыдства и лжи, льющейся в уши. А Клякса, боясь вновь упустить хозяина, не вылезала из его привычного, потасканного рюкзака. Если только ночью. Потому что Стас не видел этого ни разу. И плакала, плакала, когда он выдирал её из нутра, опять собираясь в дорогу...
  Сорок три...
  Исковерканное осколками колено. И отбитые в подвалах ГБ почки. За прямоту и борзость. Спасибо, помогли ребята, вытащили его оттуда... И снова - дома. Окончательно. Ох, как он тогда нажрался!..
  Сорок семь...
  Работа. Квартира. Работа. И надежда, что вот она - та, единственная. Что до конца теперь... Как он ошибся! Рассыпалось всё. Сейчас-то подутихло, сгладилось...
  А сегодня - пятьдесят...
  Юбилей, ёпта! Потому и встал спозаранку. С детства помнит - без пятнадцати шесть утра. Первое "уа-уа"...
  Стас, подволакивая плохо сгибающуюся ногу, выбрался в коридор к зеркалу. Пятьдесят... Даже загадывать не стоит: что там, дальше? Один раз его уже обманули. К счастью.
  Кошка наматывала вокруг него круги, намекая, что готова покушать и вне графика.
- Сейчас, сейчас, милая! Сейчас угощу! Я такую вкуснятину тебе купил - лапки оближешь!
  Клякса посмотрела очумело: Сбрендил что ли? Она и так всегда...
  Криво улыбнулся отражению. Блин, всё равно - дурак дураком.
  Вздохнул и отправился кормить свою единственную подругу...