О разном

       (рассказ с предисловием и двумя послесловиями).


               Вступление.


     Время от времени меня охватывает зуд литературного творчества. Я так это называю. В некотором роде это болезнь, болезнь юности моей, каша в голове от прочитанного мной лет в шестнадцать-семнадцать значительного объема мировой классической литературы. По неразумению отрочества своего я проглотил кусок куда больший, чем следовало бы, и до сих пор не могу переварить его в сознании своем. С тех самых пор я страдаю коликами творчества, уверившись, что тоже способен на многое и вполне себе готов тягаться с мастерами прошлого в литературном ремесле. Подобного рода убеждения, свойственные молодости, принято называть юношеским максимализмом, проблемами роста, еще как-то. Это возрастное, это проходит. Но почему-то у меня не проходит. Мне уже далеко за шестнадцать-семнадцать, а у меня не проходит. Боюсь, у меня мания. Мне бы к врачу. Но я успокаиваю себя тем, что страсть моя вполне безобидная и не несет опасности для общества.


     Но если серьезно, то причина, как представляется мне, кроется в моей повседневности. А она скучна и однообразна. Иногда хочется вырваться за грани обыденности, раздвинуть горизонты жизни своей, свершить, сотворить что-то. Ведь, как кажется мне, я не обделен некоторыми талантами и обладаю определенной суммой знаний. В этом смысле литературное творчество видится мне самым простым и понятным способом решения моей проблемы.


     Творчество, литературное творчество в данном случае, в моем представлении всегда было чем-то необыкновенным, возвышенным и одухотворенным. Творческий процесс – это праздник, что-то светлое, радостное. Мне многого в жизни не хватает. Не хватает радости, ее совсем нет в последнее время. Не хватает праздника, ощущения его, когда ты ждешь, приближаешь и разделяешь его с близкими и друзьями. Главное чего не хватает – это нечто такое от Бога. Я без Бога живу и не мучаюсь и не страдаю, но иногда очень хочется, чтобы и в тебе присутствовало нечто от Бога. И мне кажется, что творчество это и есть нечто такое, нечто такое от Него, и я вполне способен обладать этим. Возможно, мне не дают покоя мечты юности, коль я не могу забыть о них. А возможно, я просто исчерпал себя как личность в своем обычном каждодневном занятии, и моя работа уже не приносит мне былого удовольствия и тяготит меня, и я ищу удовлетворения в чем-то новом. Творчество, как известно, враг обычного труда. Но так как я литератор непрофессиональный, то для меня в моем кратковременном стремлении убежать от повседневности важен вовсе не результат, а сам процесс. Каким бы ни был результат, он, как правило, разочаровывает, но сам процесс – никогда. Даже Достоевский говорил, что ему больше нравится обдумывать и мечтать, как у него все это сложится, чем просто писать роман.


     Я бы не стал преуменьшать или преувеличивать свой творческий литературный потенциал. Это неправильно. Здесь вопрос в другом: а есть ли он у меня вообще? Для ясности скажу, что подчас я совершенно не знаю, что написать, а хочется. В таком случае я следую своему проверенному годами творческому методу, а он у меня бесхитростен, предельно прост и выражается вот в чем. Я записываю какое-нибудь слово или фразу, а затем следую смысловым ассоциациям, добавляя к первоисточнику все новые и новые слова и предложения. Иногда из этого что-то выходит. Но по большей части мои творческие потуги скоро заводят меня в тупик, и, записав всего несколько строк, я упираюсь в предел своих возможностей, комкаю лист и бросаю его в камин.


     Я бедная личность отчасти. Идеи правят миром. А у меня нет такой идеи, которую я мог бы реализовать в творчестве своем, пусть даже и творчество мое не выходит за рамки меня самого. Мне всегда нужно придумывать что-то, высасывать из пальца образы и забирать с потолка сюжеты. Новый мир не родится в душе и сердца обывателя. А я обыватель этой жизни. Иногда хочется поверить в сказку, хочется быть творцом. Хочется быть творцом и забыть на время, что ты всего лишь обыватель.


               Часть первая.


     Однажды мне приснился сон. Будто я возвращаюсь с работы домой. Привычно сажусь в свой автобус, но он привозит меня на незнакомую остановку. Выхожу из автобуса, а там – война. Огонь, взрывы, дым, бегущие люди; страшно. И я тоже бегу куда-то, спасаясь, вместе со всеми. Место ровное, нигде нет никакого укрытия, где можно было бы спрятаться, переждать этот ужас. Устаю от бега, в изнеможении падаю лицом на землю, как-то инстинктивно сжимаюсь, подтягиваю под себя ноги, закрываю голову руками и жду чего-то страшного, жду смерти. Тут я проснулся. Потом весь день ходил со странным чувством: война мне уже снится. Да, она совсем рядом, это наша реальность. Я тоже каким-то образом причастен к ней, втянут в орбиту ее и вместе со всеми несу какую-то ответственность за нее. Что удивительного в том, что война приснилась мне? Вспомнился Василь Быков. Он писал о войне, был писателем одной темы. Я долго не мог понять этого. Как можно писать о войне и только? В этом есть что-то противоестественное. Понимание приходит сегодня, когда война перестала быть чем-то далеким и забытым. Если уж я, не являясь участником войны, не могу убежать от нее в мыслях своих, что говорить о человеке, который прошел ее, - войну куда более страшную, чем нынешняя, - и даже где-то после одного из боев был по ошибке записан как погибший.


     Если в своей жизни ты никого не убил, это еще следует проверить. Убийство – явление нравственное, обусловлено культурными ценностями и нормами жизни государства. А что мы имеем сегодня? В чем ценность дней наших, и что за этические нормы устанавливает государство обществу нашему? А имеем мы вот что. Война и ненависть стали идеологией государства, а убийство и насилие – ее методами. При этом войну почему-то нельзя называть войной, а за призыв к миру можно запросто угодить в тюрьму. И это не абсурд, не какая-нибудь там сверхреальность. Это всего лишь наша действительность.


     Возможно, сегодня иные понятия о войне и мире, добре и зле, и я попросту ничего не знаю о них. Но почему они должны быть иными? Согласен, что война в природе вещей и вечный шолом невозможен; что мораль государства выше морали общества; что война переворачивает сознание, меняет смыслы, прежде всего – смысл смерти. Но все равно, война – это всеобщее горе. Наверное, мы просто не можем жить без горя. Есть мнение, что война забирает жизни лучших. По мне, война забирает жизни без разбору. Те же, которых мы называем лучшими, гибнут первыми – вот и все. В конце концов, война делает человека несчастным. Не может быть счастлив человек, убивающий себе подобных, тем более – близких по духу и одной с тобой веры.


     Я твердо убежден, что никакие священные войны в наше время в принципе невозможны. Что до справедливости войны, то вряд ли наступательную войну можно назвать таковой. Не может быть справедливой война в ответ на какое-то будущее предполагаемое нападение. Это агрессия. Преступление против мира и человечества.


     Самое печальное, что большое число людей поддерживают эту войну, живут ее мифами и готовы сами убивать при случае. Это какая-то всеобщая шизофрения, черная дыра в массовом сознании людей. Я не знаю, способна ли война лечить болезни общества. Если способна, значит, она необходима.


               Часть вторая.


     Лет десять-пятнадцать назад удавалось уделять значительную часть времени компьютерным играм. Сейчас практически не играю, если только в шахматы. Хочется научиться играть хорошо, но пока у меня ничего не выходит. Я невнимателен, с трудом просчитываю комбинационные варианты. И все-таки я не отчаиваюсь. Терпеливо изучаю теорию, решаю шахматные задачи и не теряю надежды, что однажды начну играть хорошо.


     Ни сейчас, ни прежде я никогда не играл в игры на военную, или подобную тематику, в разного рода шутеры и стрелялки. Есть в таких играх что-то человеконенавистническое, и я всегда обходил их стороной. В то же время, с каким-то странным и непонятным для себя упорством сыграл в свое время в Manhunt. Думаю, многие слышали об этой игре, наверное, играли в нее или, по крайней мере, пробовали играть. Эта игра из разряда исключительных, меняющая представление об играх. По сути, игра является тестом на вменяемость, просто ты проходишь его в другом виде, не в форме анкеты, а в самом процессе игры. Мне всегда нравились экшены другого плана, где приходилось сражаться с какими-нибудь монстрами, как в старом-добром Квейке, например, или с полчищами зомби, как в Ходячих Мертвецах, но «ходячие» это больше интерактивное кино, и все сражения там весьма условные. Однако главная моя страсть, как игрока, это игры в жанре survival horror. Жанр своеобразный. У него не так много ценителей, не слишком богатый выбор игр, и уж совсем мало по-настоящему стоящих, заслуживающих внимание. Самыми лучшими и известными представителями данного жанра, безусловно, считаются игры серии Silent Hill и Fatal Frame. Silent Hill как-то не очень близок мне. Даже второй Sillent Hill, который все превозносят, называют шедевром и эталоном подобного рода игр никак не «зацепил» меня. У меня много вопросов и претензий к этой игре, но я бы сейчас не стал останавливаться на них. Сейчас я хочу немного поговорить о серии Fatal Frame, а конкретнее – о Fatal Frame 2: Crimson Butterfly самой лучшей, на мой взгляд и на взгляд многих, игре данного проекта. Фатал Фрейм не может тягаться в популярности с Сайлент Хилл. Здесь много причин, почему Фатал Фрейм так навсегда и осталась в тени Сайлент Хилл. Я уже сказал выше, что жанр не для всех и психологические ужасы мало востребованы на мировом рынке видеоигр. Игровой процесс подобных игр, как правило, сложен и утомителен, что тоже не добавляет почитателей. Сюда же можно отнести и слабую рекламу и то, что последние релизы данной серии изначально издавались только на консолях Nintendo для японского рынка.


     Итак, Фатал Фрейм 2. Игра вышла на Play Station 2 в уже довольно далеком 2003-ем году. Кстати, у игры есть ремейк, что несомненно придает ей статусность, ведь плохие игры не переиздаются. Впрочем, во вселенной Фатал Фрейм вообще нет плохих игр, а их всего семь на текущий момент вместе с переизданиями. Можно лишь говорить, что какая-то игра из этих шести тебе нравится больше, а какая-то – меньше. Повторное издание Fatal Frame 2 вышло в 2012 году на консоли Nintendo Wii. Переиздание может похвастаться улучшенной графикой и парой новых концовок. Но целом, как мне кажется, улучшенная графика и излишняя детализация портят данную игру, лишая ее той неповторимой атмосферы леденящего страха и ужаса, которая присутствовала на PS 2. В частности призраки в игре стали совершенно как люди и их отличие единственно в том, что представлены они в монохромных цветах.


     Насколько я помню, в основу сюжета легла легенда о проклятой деревне в горах, населенной душами умерших, над которой не светит солнце. Причиной проклятия послужил ритуал жертвоприношения, который время от времени проводили местные жители в угоду богам. Точнее сказать причиной стал не сам по себе этот чудовищный и жестокий ритуал (в нем принимали участие близнецы, один из которых убивал другого), а в частности неудачный, не удавшийся в полной мере, именно после него из колодезя адской бездны, которому приносились жертвы, вырвались адские духи и погубили всех местных жителей. С тех пор вымершая деревня без конца переживает один и тот же день – день неудавшегося жертвоприношения.


     Игра очень страшная. Возможно, самая страшная из всего великого множества видеоигр на сегодняшний день. Путешествие в мир потусторонних существ по определению не может считаться увеселительной прогулкой, а сама битва с призраками и духами, пусть даже и в виртуальном пространстве, гораздо сложнее и страшнее нежели с теми, у кого есть физическое тело. Игра не дает расслабиться и держит в постоянном напряжении. Ты находишься в каком-то мини-стрессовом  состоянии и по этой причине не можешь играть долго и вынужден разбивать игровой процесс множеством сохранений. Тусклый мерцающий свет в окнах нежилых домов; шорохи, эхо шагов, скрипы половиц, смех и стоны призраков; гнетущая атмосфера неизвестности перед каждой новой дверью, которую тебе предстоит открыть; и черно-белые видеоролики, словно вспышки молнии в темноте – все это вызывает невольный ужас и в то же время восхищает своей страшной красотой.


     Не знаю, какую цель преследуют разработчики подобных игр или создатели фильмом ужасов. Понятно, не для того только, чтобы напугать игрока или зрителя. Это слишком примитивно. А для чего тогда? Трудно сказать. Страхи – наши постоянные и неизменные спутники. Феномен страха имеет первостепенное значение в жизни человека и является важнейшим моментом человеческого существования. Кьеркегор называл страх головокружением свободы. Поэтому страх жизненно необходим человеку в его бренном и нелегком существовании. У страха огромная мотивационная составляющая. Он побуждает личность к поискам смысла и служит источником познания нового. Только пройдя через страх, испытав его, ты окажешься способным понять собственную значимость. Может, напрямую эти слова и не совсем уместны в отношении видеоигр, и гораздо правильнее их было бы отнести к войне, например. Но все-таки я оставлю их здесь.


     В финале игры звучат песни японской певицы Амано Цукико. Для оригинала и новой версии они разные, но близки по содержанию, очень точно передают эмоциональный фон концовки игры и трогают до слез. И напоследок своего короткого повествования не могу не сказать о самих алых бабочках, которые сопутствуют главным героиням на протяжении всей игры и в честь которых игра, собственно, и была названа. Вне сомнения, это творческая находка создателей, без них невозможно представить игру. Это ее отличительная особенность, признак, как туман в Сайлент Хилл. Но туман в Сайлент Хилл появился совершенно случайным образом, как средство, скрывающее не самого лучшего качества графику. Здесь же все не случайно, и бабочки – часть сюжета и немаловажная деталь игры, не говоря уже об их символизме. В этих кроваво-алых бабочках, летящих сквозь темноту ночи, есть что-то трагически прекрасное. Они врезаются в сознание, их нельзя забыть, их хочется увидеть вновь и перепройти любимую игру еще раз.


     Вот и весь мой рассказ. В рассказе нет ни сюжета, ни героя. Разве подобное творение можно назвать рассказом? Я бы назвал, написанное мной, не-рассказом. Но какое это имеет значение, когда ты пишешь для себя самого.


                Послесловие к первой части.


     Не хочется говорить о войне, трудно говорить о ней. Трудно и больно говорить о войне, которой не должно было быть. Но она есть и о ней говорят, говорят много, показывают ее, преподносят, словно какое-то реалити-шоу. И никого не смущает, что смерть, разруха и нищета, сопутствующие элементы этого шоу, а шоу, как пели Queen, должно продолжаться.


     Эта война закончится когда-нибудь, закончится вместе со своими героями, одних из которых скоро забудут, а другие и вовсе будут прокляты. Мы дожили до войны. Доживем и до мира.


                Послесловие ко второй части.


     Почему люди играют в игры? Любой философ нам скажет в ответ, что игра есть главный формирующий элемент человеческой культуры, и человек никогда не сможет преобразовать этот мир, если прежде не сделает это в собственном воображении, в пространстве игры. Я, как и большинство людей, далек от философии и рассуждаю гораздо проще. Для меня игра это возможность вернуться в детство, вновь почувствовать себя счастливым и свободным. Игра, наверное, самое ценное, что есть в детстве. Играя, мы воплощаем детство во взрослом мире.


     И еще. В марте текущего года, то есть совсем-совсем скоро, на всех основных игровых платформах выходит переиздание Fatal Frame 4: Mask Of The Lunar Eclipse. Хочу поздравить всех поклонников Фатал Фрейм с предстоящим скорым релизом. Надеюсь, в ближайшее время эмулятор Nintendo Switch окончательно оптимизируют под андроид, и я смогу освежить воспоминания и сыграть в эту игру уже на своем телефоне.