ДАртаньян и Железная Маска книга 2 глава 76

Глава LXXVI. Лирическое отступление от автора

Едва я закончил свой роман, я отдал последние главы переписчику и с нетерпением ожидал, когда у меня появится полная копия, чтобы при случае представить свой шедевр моей маленькой мучительнице, маркизе Дайон де Ливри. Я решил отослать ей рукопись второй книги с курьером, выждать три недели, за которые, как я предполагал, она прочитает мой труд, после чего напросился к ней в гости.
— Дорогая маркиза, — сказал я после обмена традиционными приветствиями, к которым я присовокупил самые фантастические комплименты. — Я благодарен вам за то, что вы побудили меня написать эту книгу, я, наконец, закончил этот титанический труд и пришёл для того, чтобы выслушать ваш приговор. Надеюсь, вы будете снисходительны.
— Дорогой вы наш писатель! — ответила маркиза. — Я давно уже потеряла интерес к этим авантюрным романам, или, как вы называете их, приключенческим. В особенности скучны для меня так называемые исторические романы. В них нет ничего общего с историей. Уж если читать что-либо на эту тему, то мемуары, например, записки мадам Севиньё, или мемуары кардинала Реца, или, на худой конец, Ларошфуко или Бурдейля.
— Вы хотите сказать, что не прочли мою книгу? — растерянно спросил я.
— Ну почему же? — возразила маркиза. — Хотя бы из уважения к вам, а также в память о нашей прошлой дружбе я не могла не уделить внимания вашему труду. Я прочитала книгу, разумеется.
Мне очень не понравился этот её термин «прошлая дружба», причём оба слова в этом сочетании мне не понравились в равной мере, а ещё больше не понравилась та холодность, с которой она отозвалась о моей новой книге.
— Скажите же, ради Бога, какое впечатление произвела на вас моя книга? — спросил я.
— Я должна кое-что прояснить, — сказала маркиза тоном, которым пожилые воспитательницы разговаривают с непослушными воспитанниками. — В дни моей юности я, действительно, увлекалась романами, подобными вашим. Мне казалось, что я нахожу в них крупицы исторической правды. Но я разочарована. Вы взяли поддельные мемуары, написанные от имени графа де Рошфора и графа д’Артаньяна, выбрали из них лучшие куски и добавили изрядную долю своей фантазии.
«Знала бы она, что для своей книги я использовал мемуары Арамиса, которые так кстати и совершенно случайно попали ко мне! — подумал я. — Эта очаровательная негодяйка совершенно не понимает и не ценит писательского труда! Из скучных перечислений событий я делаю увлекательный роман!»
— Почему поддельные мемуары? — спросил я с удивлением, в значительной степени показным. — И почему вы утверждаете, что я использовал эти мемуары для своих книг?
— Судите сами, господин писатель, — продолжил мой инквизитор в платье. — Поддельные они по той причине, что написаны они Гасьеном де Куртилем де Сандром. Причем, если капитан д’Артаньян был реальным историческим лицом, то граф де Рошфор – целиком выдуманный персонаж, как и многие другие.
— Позвольте, маркиза, — возразил я. — Вы разве не знаете, что граф де Рошфор не только не вымышленное лицо, но он также дослужился до маршала Франции? Поройтесь в списке маршалов Франции и убедитесь, что я прав! И к тому же, с чего вы взяли, что названный вами человек является автором упоминаемых мемуаров?
— Эти мемуары уже опубликованы, и дотошные историки докопались до авторства, — отмахнулась маркиза. — Не в этом суть. Из трёхтомной книги про д’Артаньяна вы взяли самые пристойные из его приключений, взяли также оттуда некоторых других героев, хотя кое-кому изменили имена. Так три брата-гасконца Атос, Портос и Арамис превратились у вас в людей, никаким родством не связанных и даже не гасконцев. Толстяк Валлон из эпизода в книге о Рошфоре, где герцог Орлеанский кушал горячий омлет с его голого живота, слился с образом Портоса, при этом стал называться дю Валон. Де Труавиль превратился в де Тревиля, де Бемо превратился в де Безмо, жених мадемуазель де Лавальер, молодой л’Этрувиль, превратился в сына Атоса Рауля де Бражелона, но если у де Куртиля он просто слёг и умер от горя, то у вас он умчался на войну, чтобы умереть.
— Офицер де Бражелон существовал на самом деле, он происходил родом из Блуа, он переписывался с Луизой де Лавальер, Король Людовик XIV как-то случайно прочитал эти письма и устроил скандал, эти письма стали причиной первой размолвки между Королём и Луизой! — возразил я.
— Может быть вы правы, — согласилась маркиза с таким видом, будто это не имеет ровным счётом никакого значения. — Историю об отце графа де Рошфора с его второй женитьбой на Мадлен де Комон, у которой оказалось клеймо на плече в виде лилии, вы передали в историю Атоса с его неудачной женитьбой на миледи. Вы заимствовали взгляд Куртиля на Ришельё, на Мазарини, на Фуке, Кольбера, причём субъективная оценка этих людей, которую им дал де Куртиль, ничего общего с исторической правдой не имеет. В реальности Фуке не был столь благороден, как пишете вы, Мазарини не был столь жадным, Ришельё не был столь влюблён в Королеву Анну, а Кольбер не был столь злобным и, между прочим, не был и таким всесильным, каким вы его описываете. Вы почти совсем забыли про военного министра Ле Телье и его сына, маркиза де Лавуа, они у вас ничего не значащие эпизодические лица, тогда как на самом деле они были весьма значительными персонами при дворе Людовика XIV.
— Хватит, достаточно, — не выдержал я. — Я всё понял. Мой новый роман вам не понравился.
— Не обижайтесь, мсье Дюма! — сказала маркиза и посмотрела на меня своими выразительными глазами.
После этого она положила свои нежные ручки мне на плечи и запечатлела поцелуй на моей щеке.
— Ваш роман замечательный, но, извините, не для меня, — сказала она, после чего мне показалось, что моё сердце разрывается надвое.
— Вы хотите сказать, что переросли моё творчество, — сокрушённо подытожил я.
— Можно сказать и так, — согласилась маркиза. — Впрочем, я бы не использовала такой термин. Я не утверждаю, что я стала выше интеллектуально, я просто в своём развитии ушла в другую сторону. Не хотите ли совершить со мной верховую прогулку?
— Простите, маркиза, моя комплекция не позволяет мне увлекаться этим замечательным спортом, — ответил я.
— Тогда пойдёмте завтракать, — сказала маркиза.
После этих её слов разговора о книге больше я не заводил.
Мы неплохо провели время, если не считать, что меня не покидало чувство, что я потратил полтора года жизни впустую.
Придя домой, я сел за стол и написал письмо своему издателю, что я отзываю свой роман. Я не желаю его опубликования по той причине, что я своим заключительным романом «Виконт де Бражелон или ещё десять лет спустя» сказал о своих героях всё, что я хотел о них сказать.
Подумать только! Моих обожаемых графа де Ла Фер, барона дю Валона и шевалье д’Эрбле сравнить со схематичными братьями-гасконцами Атосом, Портосом и Арамисом из пошлой книжонки де Куртиля! Впрочем, истина лежит посредине. Будучи гасконцем, Жан-Арман дю Пейре, граф де Тревиль, действительно набирал мушкетёров преимущественно из числа гасконцев, так что многие из них были родственниками, пусть даже и дальними. Так в мушкетёрах служили не менее трёх родственников д’Артаньяна, причем, как минимум, двое – под той же фамилией, и один под фамилией Кастельмор. Признаться, я считал мемуары Шарля д’Артаньяна и мемуары графа Рошфора подлинными. Мерзкий де Куртиль де Сандр меня провёл! Ведь использование мемуаров — это совсем не то, что использование беллетристики. Имеет же право писатель использовать исторические свидетельства в своём историческом романе! А оказалось, что эти мемуары подложные, кроме того, они принадлежат перу одного романиста, и ко всему прочему она заявила, что граф де Рошфор – вымышленное лицо!
Смею возразить, что маркиз де Рошфор, маршал Франции приходился близким другом месье Ле Телье и месье де Лувуа, покровительству которых был обязан своим стремительным возвышением, как писал Сен-Симон. Смерть застала его в 1676 году по пути в расположение армии, командование которой он должен был принять. Я виновен лишь в том, что поскольку мой Рошфор скорее похож на героя упомянутых мемуаров, а не на героя воспоминаний Сен-Симона, поэтому я использовал имя графа Шарля-Сезара де Рошфора, как в мемуарах, а не маркиза Анри-Луи д’Алуаньи де Рошфора, маршала, служившего под началом виконта де Тюренна. Впрочем, в мемуарах также сказано, что упомянутый де Рошфор служил у де Тюренна, так что это – одно и то же историческое лицо. Но я был не в силах спорить с маркизой. Я был унижен столь невысокой оценкой моих знаний истории и моего таланта романиста. Ведь из мемуаров я взял лишь эпоху, и несколько имён героев, а также несколько событий в их схематичном изложении. Если собрать все строки, навеянные мне этими мемуарами воедино, едва ли наберётся десяток страниц!
Впрочем, больше всего я был унижен тем, что мне напрасно казалось, что мой ум, начитанность и талант пробудили какие-то чувства у маркизы ко мне как к мужчине, ведь теперь было совершенно очевидно, что это не так.
Я в сердцах хотел сжечь свою папку, но подумал, что, быть может, я в этой книге кое-что подправлю и дам ей новую жизнь. Я не хотел думать об этом в тот миг. Я просто уберу папку с романом подальше от глаз. Думаю, я закину её на антресоли, вот только допишу этот лист.
Я решил, что этот роман никогда не будет напечатан. Его просто не существует для моих читателей, ведь он существует только в моей памяти и в той невзрачной папке, в которой я предписал ему оставаться, по крайней мере, до конца моих дней.
Впрочем, у маркизы ещё остался один экземпляр моего романа, а первые главы имеются также у издателя, которому я велел выслать мне обратно первые части рукописи с тем, чтобы я их уничтожил. Что касается экземпляра, оставшегося у маркизы, я думаю, что она читала невнимательно, без сочувствия к моим героям. Поэтому я надеюсь, что когда-нибудь она решится перечитать это роман не спеша, никуда не торопясь, сопереживая моим героям. Если она изменит своё мнение о нём, я, быть может, снова отдам его издателю.
Сейчас я допишу эту строчку, сложу листы в папку, накрепко завяжу на ней завязки и папка отправится на дальние антресоли. Прощай, мой дорогой д’Артаньян! Прощайте и вы, Атос, Портос, Арамис! Прощайте Короли и принцы, министры и кардиналы, маркизы и графы, герцоги и герцогини, слуги и лакеи, прощайте мушкетёры Короля!

Через три дня я проснулся среди ночи и пошёл к своему рабочему столу, взял чистый лист бумаги и написал на нём: «Глава LXXVII. Кардинал».
Затем я заварил себе кофе и принялся писать дальше.
Маркиза, вы не победили меня. Я отказался от мысли завоевать ваше сердце, вашу душу, ваше внимание ко мне, пожилому писателю, бесконечно влюблённому в образы, созданные моим воображением. Но я не потерял себя. Я должен завершить тот замысел, который я вынашивал в голове под впечатлением незабываемого разговора с вами. Я пишу не для вас, не для нынешней маркизы, а для той девочки с горящими глазами, которая читала запоем мои романы и взахлёб обсуждала их со мной.