Индекс присутствия

Пролог

Сотни тысяч людей растянулись в уходящую за горизонт вереницу. Никто не направлял их, не командовал, не следил, чтобы не разбрелись по сторонам, но не было ни отставших, ни выбившихся из строя. Брели, стараясь не терять место в колонне, не быстрее и не медленнее, чем все вокруг.

Шли молча, погруженные в мысли. Сторонились чужих плечей, избегали прямых навязчивых взглядов. Смотрели больше под ноги, потому что впереди виднелась лишь бесконечная череда затылков, раскачивающихся в такт размеренным шагам.

Ветер с реки разгонял утренний туман. Серая дымка послушно жалась к земле, стелилась широкими непроглядными языками над чернеющими рыхлой жирной землей полями, стекала в овраги, пробиралась в глубины темных осиновых перелесков и пропадала там, оседая на листьях, стволах и деревьях. Небо, удивительно чистое, блестело в лучах восходящего солнца гранями редких ажурных облаков, обещая теплый ясный день.

- Простите, - пожилой мужчина, тщедушный и сгорбленный, решился тронуть за локоть идущего рядом, - простите, вы не знаете, куда мы идем?

Они все были одеты одинаково: светлые джинсы самого простого прямого кроя, чистые, словно только что с магазинной полки серые кроссовки, темно-зеленые футболки, легкие плотные светло-коричневые куртки. И общее для всех растерянное, извиняющееся выражение глаз.

Тот, к кому был обращен вопрос, вслух ничего не ответил, только пожал плечами, но на голос обернулись все, кто услышал. Потому что вопрос волновал, по-видимому, каждого. А может быть еще и потому, что это был первые прозвучавшие в колонне слова.

- В город, - вереница спин колыхнулась, вспучилась, пропуская человека, решившегося нарушить до этого незыблемую монотонность. Раздвигая плечами не прекращающих идти людей, он сделал несколько шагов навстречу. Снял кепку и густые волнистые волосы обрадовались свободе, рассыпались роскошной темной шапкой над широким обветренным лицом, - Дорога ведет в город. Да и куда еще может идти человек, если ему нужно куда-то прийти? Все дороги ведут в Рим.

Взгляды оторвались от асфальта, уперлись в силуэт постепенно выплывающего из тумана далекого города. Еще не были видны детали, но если приглядеться, достроить в воображении теряющиеся в дымке силуэты, без труда можно было догадаться, что ближайший к дороге район - спальный, уставленный сотнями одинаковых многоэтажек. За ним - высотки делового центра. Даже отсюда, издалека, были видны отблески солнца на их широких окнах.

Пригорода не было. Ни кварталов типовых коттеджей, ни тенистых поселков, когда-то разбросанных вокруг небольшого городка и теперь один за другим вливающихся в год от года растущий мегаполис. Зато виднелась стоящая чуть в стороне, ниже по реке, промышленная зона, с упирающимися в небо трубами электростанций и заводов, с бесконечными рядами складов, заборов и автопарков.

- Мы идем в Рим? – тщедушный еще больше растерялся. Он пожал протянутую ему руку, и переспросил, - Этот город, куда мы идем, это Рим? Почему именно Рим?

- Да нет! – широколицый отмахнулся, - Пословица такая есть. Все дороги ведут в Рим.

- Хорошая пословица... - тщедушный помял губами, словно пробуя слова на вкус, - А что она означает?

- Наверное, - идущей позади девушке с узким смуглым лицом и длинными, почти до лопаток, волосами пришлось прокашляться, чтобы сбить мешающую говорить хрипоту, - Она означает, что у нас нет выбора.

Прежняя стройность мерно бредущей колонны постепенно разрушалась. Люди осматривались, сходили на обочины, старались вспомнить местность, оглядывались в поисках знакомых лиц или кого-то, кто мог бы ответить на всплывающие вопросы.

- Что за город-то?

- Зачем мы идем туда?

- Я бы лучше спросил, - широколицый обмахивался кепкой как веером, - откуда мы идем? Не знаю, как вы, а я ничего не помню. А? Нас чертова туча тут, и не посчитаешь, а что за люди, кто такие и откуда? Я вот ничего не помню.

Он толкнул в бок тщедушного.

- Ты? Помнишь?

- Нет, - тщедушный сгорбился и отвернулся.

- Вот и я! А? Как это? Помню, раз мы с мужиками надрались до бесчувствия. А? Бывало такое?

Тщедушный неопределенно кивнул, стесняясь ответить. Девушка позади хмыкнула едко, но тоже промолчала.

- И вот мы с мужиками с утречка, с похмелья, смотрим друг на друга. Сидим и смотрим, как дураки.

- Почему «как»? – снова ухмыльнулась длинноволосая за его спиной.

- Женщина, - не обиделся широколицый, - не встревай! Так вот, сидим, а что было, и где, и с кем - полный ноль в голове. Как сейчас. Помнит хоть кто-нибудь что-нибудь?! - он встал на цыпочки и обратился ко всем сразу.

Несколько человек отрицательно мотнули головами.

- Черт возьми, - широколицего всеобщая амнезия ничуть не смутила. – Как вспомнил то похмелье, пить захотелось, смерть.

- Воды нет, - разочарованно развел руками тщедушный.

- Вон! – широколицый уже вышел из строя, - Смотрите, река.

Идущая стороной река и в самом деле вильнула к дороге широкой излучиной.

Широколицый не раздумывая сошел с обочины, спустился, смешно подпрыгивая, по невысокому обрыву. Его кроссовки тут же покрылись слоем коричневой прилипчивой пыли. Тщедушный огляделся подозрительно, выждал паузу и отправился за товарищем. Скоро к ним присоединилась и длинноволосая, и еще несколько человек, шедших во время разговора рядом.

- Ух! – широколицый смело шагнул в воду, умылся, напился из ладоней, поднялся, стряхивая с мокрых джинс налипшие песчинки, - Угощайтесь. Бесплатно!

Никто последовать его примеру не решился. Только девушка наступила на торчащий из воды камень, зачерпнула немного воды и смочила губы.

Широколицый отер ладони о футболку, протянул тщедушному руку для приветствия. Тщедушный пожал ее осторожно.

- Чо?! – широколицый расплылся в довольной улыбке, - Тоже не помнишь, как зовут, да?!

Он подошел к каждому, и никто не смог вспомнить своего имени.

- Эй, что это у тебя?

Один из их спутников крутил в руках тонкий прозрачный прямоугольник. Он не отдал его, несмотря на настойчивые просьбы широколицего, молча указав на грудной карман куртки. И так как одеты были все одинаково, подобные же грудные карманы и точно такие же прямоугольники нашлись у всех.

- Это коммуникатор. Я помню, – длинноволосая провела пальцем по одной из граней. Загорелся экран с иконками приложений. – Пальцем включается. Попробуйте. Только вот в нем пусто. Ни номеров. Ни сетей. Ни карт памяти. Но включается по отпечатку. То есть у каждого он личный. Но пустой.

Продолжавшая двигаться в сторону города колонна окончательно потеряла стройность. В экраны коммуникаторов смотрели уже все, и хотя самые сообразительные выяснили и рассказали, что информации там никакой нет, каждый счел нужным проверить, рассчитывая оказаться тем самым, уникальным, кто раскопает в закромах системы хоть пару полезных файлов. А может попросту ловили в памяти что-то очень знакомое, приятное. Те часы, которые наверняка были проведены с прозрачным экраном в руках, в беседах с друзьями и близкими, в бесконечном серфинге по всемирной сети.

Люди получили опору. Неожиданные воспоминания, которые касались их лично, и возникшая было общность распалась. Они снова погрузились в себя, перестав думать и действовать вместе, на время, а может и навсегда.

- Тут есть возможность выхода в сеть, - уголки глаз длинноволосой собрались в сосредоточенные морщинки, - но самой сети нет. Как только мы войдем в зону покрытия, можно будет дозвониться по экстренным номерам. Да куда угодно, если знаешь номер и деньги на счету имеются. Странно…

- Что странно? – широколицый заглянул ей через плечо, - Что может быть еще страннее, чем вот это все?

- Странно, что город близко, а сети нет. Нам тут идти километров десять осталось, а то и меньше. Получается, в городе тоже нет сети? Никакой? Даже спутники не обнаруживаются, а их не может не быть. Ведь если у нас в руках штука, способная установить связь напрямую со спутником, то должны быть и спутники?

- Может быть их нет именно здесь, в этой точке?

- Бред. Спутниковая связь затем и нужна, чтобы доставала где угодно. Я еще покопаюсь. Может удастся сменить тип сети. Хотя в этих моделях настройка автоматическая, тут ловить нечего. Но попробовать интересно. Знать бы инженерный доступ, но я эту модель не помню совершенно.

Широколицый приложил палец к губам, призывая не мешать длинноволосой заниматься важным делом, но девушка наоборот, повернулась к нему:

- Слушай… Чего-то не хватает. Шлепни меня по попе.

- Чего?!

- Давай. Разрешаю. Ну? Слабо?

Широколицый не стал осторожничать, над водой раздался звонкий шлепок.

- …вот это я понимаю, - кивнула длинноволосая, - теперь точно, как дома. Уютно. Комфортно. Отвали теперь, я занята.

- Эй! – тщедушному быстрее всех наскучило копаться в пустом коммуникаторе. Он поднялся к обочине и теперь стоял там, стараясь обратить на себя внимание товарищей на берегу, - Эй, друг! Друзья! Там… Там что-то происходит!

***

Широколицый тащил длинноволосую за локоть, протискиваясь сквозь неуверенно мявшуюся толпу. Мало кто вообще понимал, что происходит, и почему одни остановились и чего-то ждут, а другие пошли дальше.

Полутораметровые столбики виднелись и впереди, но люди столпились у каждого, а потому не было разницы, ждать очереди у этого или идти дальше и стоять там.

- Дайте пройти! Дайте! – широколицый не был груб, и все же люди расступались, пропуская и его, и девушку, и тщедушного, и всех, кто с уверенным видом пер за ними, - У нас тут специалист. Специалист тут у нас. Дайте пройти! Дорогу!

- Не нужен специалист, - человек, стоявший у столбика, и без того собирался отходить, а потому уступил место без споров, - Просто все. Подносишь сюда…

- Разберемся… - широколицый подтолкнул длинноволосую ближе, но поднес к неглубокому пазу все же свой собственный коммуникатор, - Давай, показывай, чего тут.

Помощь и вправду не потребовалась. Экран коммуникатора загорелся надписью: «Пользователь идентифицирован. Скачать профиль?». Кнопка высветилась только одна, с надписью «Да».

- Все дороги ведут в Рим! - широколицый ткнул пальцем в экран, а потом еще раз, подтверждая личность отпечатком пальца.

- Ого! Прикинь?! – он аж рот открыл от радости, - Меня зовут Мигель. Огонь! Мигель Соло! И мне…

Длинноволосая потеснила его, повторила процедуру и сделала шаг назад, пропуская тщедушного. А потом и вовсе вышла из толпы, но не стала отходить далеко, ожидая, когда подойдут остальные.

- Оскар, - представился тщедушный. За ним вышли и остальные, протягивая друг другу руки. – Оскар Кох. Бухгалтер.

- Кох! – заржал широколицый, - Ну и имечко.

- Это фамилия.

- Да хоть профессия! Кох! Я сейчас умру! Вот я – Мигель Соло. Прислушайся! Мигель. Сразу слышно – мужик! Да не дуйся. А ты, кто?

- Мария, - девушка произнесла имя осторожно, прислушиваясь к его звучанию, - Я и вправду Мария. Забыла, а теперь вспомнила.

- Мария? Тебе идет! – Мигель без малейшего стеснения похлопал девушку по спине, - Поди, программистка какая? Сисадмин? Во! Я же говорю, программистка. А, я водила. Водитель автобуса. Вот тоже чувствую – это мое. Смотрю на эту толпу и прям думаю: ну не должен приличный человек пешком ходить! А фамилия у тебя какая? Ой, не хочешь, не показывай. Подумаешь, фифа. Ой, ну все, не обижайся!

Он обнял всех товарищей, кого вместили его необъятные руки, а кого не достал – подозвал обниматься всей компанией, гурьбой.

- Все! Пошлите вперед. Я все понял. Мы найдем автобус, и я всех тут развезу по домам. У всех же адрес нарисовался? Вперед!

***

Автобусы стояли у самого города. Мигель, утягивая всех за собой, прошел мимо десятка из них, не останавливаясь.

- Нам не сюда. Идем! Мимо! Вот! Р102! Мой маршрут. Чувствую, руки горят. Да наплевать, где он идет. Первым рейсом развезу всех, как на такси. Загружаемся!

Он мгновенно, будто и впрямь занимался этим всю жизнь, нащупал скрытую панель открытия дверей, и взлетел на ступени до того, как створки успели полностью разойтись. Нырнув за руль, он вставил коммуникатор в паз, один в один такой же, как был на столбе. На экране высветилось приветствие и вслед за ним – карта с маршрутом и текущим нахождением автобуса. Коммуникаторы со скачанными профилями нашли и сети, и спутники навигации.

- К черту автопилот! – он что-то нажал и панель управления жалобно пискнула, - Ой, Мари, не смотри на меня так. Я справлюсь. Полжизни баранку крутил. Все будет огонь!

Автобус тронулся, плавно, едва заметно, вывернул на асфальт и, разгоняя остатки расползшейся по обочинам колонны, набрал скорость. Иногда кто-то махал руками, и Мигель останавливался, с удовольствием подсаживая новых пассажиров.

- Я ничего не помню, - Оскар так и остался стоять возле кабины, внимательно всматриваясь в городские пейзажи, - Ни город. Ни работу свою. Имя, да, мое. И профессия вроде не чужая. А вот где работал? Как жил? Есть ли семья? Как ты думаешь, Мигель, есть у меня семья?

Увлеченный проездом перекрестка, Мигель ничего не ответил, только пожал наспех товарищу предплечье.

***

Пустовавший до этого дня город оживал. Хлопали двери подъездов, ворчали, выворачиваясь с парковок новенькие сверкающие автомобили, уверенно прокатывались беспилотные такси, готовые отвезти заселяющих город людей к любому адресу по кратчайшему маршруту. В такси нужно было платить, да и вызвать его получалось только через специальное приложение, но все быстро освоили нехитрую науку, на ходу прикидывая, сколько денег на счету коммуникатора и на какое время их хватит.

Свое место нашлось каждому. Встали у станков рабочие, зажгли рабочие мониторы инженеры, управленцы и бухгалтера, защелкали ножницами парикмахеры, расселись в кабины водители и пилоты. Забытые навыки всплывали в памяти сами собой, не требуя дополнительных усилий, словно и не забывались вовсе.

Заняли свои места и руководители города, имевшие на своих коммуникаторах больше всех денег. Перебирая документы, они с радостным удивлением обнаруживали в своей собственности немало недвижимости и целые заводы, осваивали кабинеты с широкими массивными столами, высокими окнами, удобными комнатами для отдыха с мягкими диванами и податливыми секретаршами, быстро вспомнившими обо всех своих обязанностях, даже самых деликатных.

Мало кто остался в этот день дома. Большинство звали на работу тревожные уведомления, кто-то торопился освоиться в теперь уже родном, но пока незнакомом районе, большинство же просто не могло усидеть на диване, когда происходило такое – полностью готовый к жизни город, красивый, ухоженный, но доселе пустой, заселялся новыми жителями, суматошными, растерянными, но смотрящими на все вокруг и друг на друга удивленно восторженными взглядами.

К вечеру сами по себе всюду загорелись фонари, подсветка зданий и мигающая яркими огоньками реклама. Зажглись огромные витражные окна торговых центров, перемигивались светом окна жилых многоэтажек.

***

Кухня наполнилась густым ароматом томатного бульона, вареного мяса, чеснока и той смесью специй, что переносят тебя, даже если ты ни разу там прежде не бывал, на берег бесконечно голубого океана к подножью взмывающих в облака гор. Туда, где в теснинах под частыми проливными дождями и близким, рукой дотянешься, солнцем, набирают силу горные травы.

Когда приходит пора цветенья, слетающий с ледников ветер подхватывает дурманящие запахи, обрушивает их на предгорья, острые, терпкие, сладковатые, и одновременно тонкие, едва уловимые.

Мэри бросила на кастрюлю полотенце, сохраняя температуру только что приготовленного супа. Еще раз пробежалась глазами по спрятанному в пакет, чтобы не засох, уже нарезанному кукурузному хлебу, по еще запечатанной, но уже выставленной на стол бутылке классического темно-желтого мескаля, поправила связку жгучего перца, появлявшегося на столе больше для запаха и красоты. Все было точно таким, каким должно быть в день значимый, но не праздничный.

Денег на счету коммуникатора оказалось не много, но достаточно, чтобы зайти в магазины, расположенные идеально, ровно на такой удаленности от дома, на которой и должны располагаться магазины продуктов и женской одежды. Удалось закупиться и наспех выброшенным на прилавки мясом, и свежими овощами и даже нужными специями, хоть и пришлось подождать, пока с трудом осваивающиеся на рабочем месте продавцы вынесут со склада весь ассортимент.

Легкое пёстрое платье со смелым косым подолом в крупную складку легло на плечи, примериваясь к телу хозяйки. После бесконечной череды одинаковых курток, штанов и кроссовок оно казалось верхом красоты и женственности. Мария крутанулась перед зеркалом и с сожалением убрала обновку в шкаф.

Муж вряд ли успел переодеться, и вряд ли будет чувствовать себя комфортно рядом с разодетой женой.

Негромко тренькнул сигнал домофона. Мария подошла к ведущему в коридор дверному проему, облокотилась на косяк в терпеливом ожидании.

Широкоплечая фигура ввалилась неуклюже, с трудом протискивая тяжелые пакеты.

- Опля! - Мигель поставил ношу под ноги, - Вот это сюрприз!

- Приятный, хоть? – Мария повернулась чуть боком, словно случайно оказавшись в наиболее выгодном для оценки ее тела положении. В ее движении не было пошлости, но и юношеской боязни показаться слишком простой и плотской – тоже.

- А то! Приятнее и не придумаешь! Первый вечер можно сказать новой жизни – и провести с такой шикарной женщиной. Это ли не счастье? Ты Мария, я так понимаю, тоже Соло?

- Ты так и не вспомнил?

- Ну… - Мигель смутился. - Скажем так… Посчитал это не воспоминаниями, а фантазиями. Такими, знаешь… - он покрутил пальцами, изображая намек на что-то скабрезное.

- И как?

- Что?

- Фантазии твои как?

- Вкусные! Очень вкусные фантазии!

Муж и жена постояли молча, вспоминая друг друга.

- Пойдем… - Мария взяла пакеты, - только руки помой. И умойся. Я ужин приготовила. Есть хочешь?

Глава 1. Воздаяние

Невозможно было оторваться от ее серых с перламутровым отливом глаз. Я тонул в них, барахтаясь как котенок.

На станции Норси носила облегающий темно-зеленый анатомический комбинезон. В городе она сменила его на строгий белый костюм из тонкого габардина, воздушные босоножки с кожаными ремешками, небольшой голубой клатч и тонкий, едва видимый, усыпанный бриллиантовой россыпью ободок с синими сапфировыми цветками. Знать, что и сапфиры, и бриллианты – настоящие, причем самого высокого качества, было странно. Не каждый день приходится видеть вещи, стоящие как целое здание.

- Кого из них ты бы хотел наказать?

Ресницы Норси вспорхнули нетерпеливо, требуя ответа.

- Кого из них ты бы хотел наказать? Ну?

- Это я должен решить? - мне стоило усилий оторвать взгляд от ее лица и оглядеться.

Мы сидели на втором этаже небольшого торгового центра за крайним столиком ресторана дешевой жирной еды, в царстве обжорства, лоснящихся вторых подбородков, хрипящих отрыжкой глоток и толстых нетерпеливых пальцев, вминающих гигантские гамбургеры в жадные разверзнутые до предела рты.

Перед Норси стоял только стаканчик кофе. Кажется, с мятой, я не успел разобрать, а переспросить постеснялся. Принюхивался несколько раз, но вонь с соседних столиков забивала все запахи.

Передо мной – высокий сочащийся острым соусом гамбургер, к которому я так и не притронулся. Мне никогда не лезли в рот эти куски, пресные, несмотря на тонны усилителей вкуса, ничего кроме тяжести в животе не приносившие. И все же любителей быстрой еды я не осуждал. Как и чревоугодие, самый безобидный грех из всех человечеству доступных.

И все же это был грех, достойный, с точки зрения Норси, вполне осязаемого наказания.

- Разве это я должен решать? – повторил я вопрос, потому что в первый раз спутница его проигнорировала.

- Ты шутишь? Твой индекс присутствия выше семи. У них, у всех, меньше единицы. Даже у меня - четыре. Если уж кто и достоин принять решение, то это ты. Да, и не забывай, что они и были созданы для наказания.

Это-то и смущало меня больше всего. Тем более что Норси вполне могла сказать не «они», а «вы», имея ввиду и меня тоже.

- Так кого? - Норси теряла терпение. Хотя смущало ее, наверняка, вовсе не моя нерешительность, а то, как я смотрю в ее бесконечно глубокие глаза. Слишком многое нас разделяло для таких вот взглядов. Происхождение. Опыт двух тысяч трехсот лет жизни. И три единицы индекса.

Я мысленной командой активировал фильтр в контактной линзе, едва ли не впервые сделав это без подсказок. К технологиям, ушедшим от нашей цивилизации на тысячи лет вперед, привыкнуть не так-то просто.

Возле каждого посетителя кафе высветились цифры. Убрав лишнее, я оставил только индекс присутствия. И в самом деле, ни у кого из посетителей он не был выше ноля целых семи десятых. У некоторых же опустился существенно ниже половины единицы.

Не то чтобы это было слишком мало. Обычные люди, не привыкшие удерживаться от пороков, легко выходящие за рамки дозволенного. Может быть, обжорство у большинства – главный и едва ли не единственный грех. И все же этого оказалось достаточно, чтобы заслужить падение индекса и немилость Норси.

Сказано же, что чревоугодие - это плохо. Об этом наперебой твердят и священнослужители, и всякого рода экстрасенсы, и почти все сектанты, кроме откровенных сатанистов. Вливаются в поток осуждения и медики, и сонмы различных мастей диетологов и личных тренеров, да только все зря.

Открываются, как грибы после дождя, такие вот обжираловки. Здесь ваш заказ быстро достанут из холодильника, кинут в чан с кипящим маслом, выловят, дадут стечь, обмажут соусом или нальют соус на блюдечко, и подадут буквально через несколько минут, радуя довольных посетителей запахом прогорклого жира, дешевого сыра и терпкой до приторности газировкой. Они даже мороженое изобрели жареное. Ни дать, ни взять, обитель ада.

- Может быть, их? - я кивнул на двух обжор, с трудом втиснувших себя между диваном и столиком. Даже среди откровенных толстяков эти выделялись обилием проступавших сквозь одежду жировых складок и сальной местами усыпанной мелкими угрями кожей.

- Почему бы и нет? - Норси расцвела. - Заставим их схуднуть?

Она достала из сумочки уникс, небольшой легко скрывавшийся в ладони цилиндр, способный творить, в зависимости от заданных настроек, целый набор «чудес», щелкнула переключателем, поднялась из-за стола и прошлась по залу, словно кого-то высматривая в окнах. Возле столика с толстяками баллончик бесшумно выпустил небольшое облако пара.

- Это все? - я был слегка разочарован.

- Ждем. Минут пять.

Еще некоторое время обжоры поглощали как ни в чем не бывало тонкие палочки обжаренной до темной корочки картошки. И вдруг оба, как по команде, начали сереть, хватать ртами воздух. Они откинулись на диваны, насколько позволяли жировые наслоения на спинах, прижали ладони к животам.

- Сейчас побегут, - ехидства в улыбке Норси хватило бы на десятерых. И точно. Толстяки, нервно подергивая конечностями, вырвали себя из мебельного плена, побрели вразвалочку к выходу. Один из них, время от времени утирая лицо от липкого холодного пота, нервно тыкал в экран коммуникатора, вызывая, видимо, такси по самому быстрому тарифу.

- Три дня ничего в рот не возьмут... – Норси покрутила уникс между пальцев, - А потом месяц просидят на строжайшей диете. Могу поспорить, что килограмм по пятнадцать они сбросят точно. А если есть хоть немного мозгов - больше к обжорству не вернутся. Эта штука бьет не столько по организму, сколько по психике. Тяжело заново полюбить жирную пищу, если тебя так долго от нее выворачивало.

- Так может быть, всех тут? - я обвел глазами людей вокруг.

- Без проблем. Но если ты задумаешься, то поймешь, что это плохая идея. В первую очередь потому, что в моральном плане посетители в этом случае обвинят в отравлении не себя, не собственную жадность, а ресторан. И в следующий раз просто пойдут в другой. Или в этот же, но немного позже, когда санитарные службы подтвердят соблюдение всех норм. Акция будет красивая, но бессмысленная.

Мне пришлось кивнуть, соглашаясь.

- Но повеселиться вполне еще можно. Наказание не обязательно должно быть по смыслу связано с текущим грехом. Возьми уникс, - Норси повернула ко мне цилиндр небольшим встроенным экраном, - Набери сумму для изъятия и направь на тех, у кого хочешь списать деньги.

Я легкими касаниями набрал нужные цифры. Норси посмотрела на сумму и снова улыбнулась.

- А ты очень не любишь обжор. С чего бы? Что-то из прошлого?

А я готов был всех тут до нитки обобрать, лишь бы она не прекращала улыбаться.

Если я правильно понимал стратегию народа ангелов, как я их по привычке называл, хотя к классическим книжным ангелам они и не имели никакого отношения, они не стремились наказывать много и жестоко, предпочитая дерзким демаршам политику небольших неторопливых шагов.

Я же, не стесняясь, списал со счетов собравшихся в ресторане немалую сумму. Один раз даже раздался писк, означавший, что средств для списания недостаточно.

- Маньяк! - Норси нахмурила брови, - Мне нравится твой настрой. В конечном итоге, чем больше они теряют, тем чище становится их душа.

Она щелкнула пальцами, привлекая внимание отвечающей за уборку столов женщины, убедилась, что та выдвинулась в нашу сторону и кивнула в сторону выхода:

- Пошли.

Я хотел убрать со стола сам, но она остановила меня.

- Если все начнут убирать сами, ее уволят.

***

Мы долго шли по набережной, не останавливаясь, но и не ускоряя шаг. Норси поглядывала на часы.

- Мы торопимся?

Свежий прохладный воздух, приносил с реки запах раскинувшихся на противоположном берегу полей. Ветер сдувал городскую духоту, трепал волосы прохожим и редким в будний день продавцам мороженого.

Набережная тянулась по краю города из конца в конец, непрерывной бетонной полосой. Через равные промежутки ее разрезали одинаковые спускавшиеся к самой воде лестницы и пляжи, уставленные похожими друг на друга как две капли воды площадками для игр, простенькими душами и раздевалками.

В субботу освобожденные от рабочих обязанностей горожане хлынут сюда, на ходу раздеваясь, подставляя кожу под жаркие солнечные лучи. Пляжи наполнятся под завязку, но места хватит всем, потому что при строительстве города учтено было все, даже это.

- Я давно не ходила вот так, пешком, через весь город. Все какие-то дела. Все наспех, - Норси щурилась, пряча лицо от ветра, - да и скучно тут у вас. Все одинаковое, как под копирку.

В этом она была права, хотя вряд ли жителей города можно было всерьез в этом винить. После эпидемии, а если быть точным, то после того, что было названо эпидемией, мы пришли в уже готовые города, и до каждого было доведено, в каком доме ему жить и куда выходить на работу.

Первое время никому и в голову не приходило задуматься, откуда взялись целые мегаполисы. Слишком все были рады, что эпидемия завершилась и больше не нужно бояться. Слишком много дел было в этой совершенно новой жизни. А потом как-то все само собой объяснилось, забылось, перетерлось.

Жизнь до городов у всех в памяти слилась в одну плохо различимую каплю ужаса. Врачи говорили, что это из-за эпидемии. Частичная или полная потеря памяти – кому как повезло.

И все же они были, воспоминания о жизни ДО. Кто-то помнил прежние города, ныне сожженные, разбомбленные, в попытках уничтожить пронизавший их вирус, до состояния оплавленного щебня, кто-то – потерянных родных и близких. Были воспоминания о переполненных больницах, страшных муках обреченных людей, о заваленных трупами улицах, о бегстве в леса, в шалаши и наспех возведенные в отдаленных лесах селения.

Не помнили только одного – кто спланировал и построил города, раздал коммуникаторы, «устроил» всех на работу, распределил деньги и социальные статусы.

В спорах, кто на самом деле стоял за строительством, элита каждого города тянула одеяло на себя, в итоге так все запутав, что не осталось надежды откопать хоть каплю правды.

Не меньше суеты наводили и альтернативщики. Играя в исторической науке роль всегда протестующего андеграунда, они выдавали одну теории страшнее и запутанней другой. Одни говорили, что эпидемии не было, а была жестокая война всех против всех. Другие, что тайное мировое правительство в один миг отравило всю воду на планете, стерло всем память, разрушило старые государства, уничтожило прежние города и заселило всех в новые, где взяло людей под тотальный контроль и управление. Говорили и о том, что эпидемия все-таки была, но не природная. Мол, создан был вирус в тайных лабораториях с одной единственной целью – согнать выживших в заранее подготовленные резервации.

Сходились все только в одном: произошло что-то ужасное, оценить масштабы которого мы не можем до сих пор. А еще в том, что по-прежнему: в распрях, ненависти и войнах - жить нельзя.

И если второе было несомненно мудрым решением, то первое…

Теперь, когда я знаю, кто на самом деле создал и заселил города, я не могу понять, радоваться мне или страшиться.

- Так вы же нам их и построили…

- Это было семьдесят лет назад! – возмутилась Норси, - Могли бы и внести уже какие-то правки. Оно так и бывает, представляешь? Сначала создаются совершенно одинаковые вещи, и уже в руках людей они приобретают индивидуальность. Никто не будет менять матрицу для удовлетворения твоих сиюминутных желаний.

- Матрицу?

- Шаблон для копирования. Некая изначальная общая для всех форма. Есть индивидуальность, творчество. А есть матрица. Ты же не думаешь, что мы для каждого дома или улицы делали индивидуальный проект?

- Ладно, ладно, я понял. Ты начальник, я дурак, - если бы не размер моего индекса присутствия, мне бы и в голову не пришлось так разговаривать с Норси, да и с любым из ангелов. Хотя, откровенно говоря, если бы не индекс, я бы никогда и не узнал об их существовании.

- Мы построили для вас идеальные города. С идеальными домами и улицами. Со сбалансированной промышленностью и системой снабжения. И все ваши сегодняшние проблемы говорят только о несовершенстве человеческой натуры.

- Но разве вы сами – не точно такие же люди? – я снова не сдержался и парировал нестерпимое, пусть и заслуженное высокомерие, - Да и создали вы нас по своему образу и подобию. Разве не так?

Норси передернуло от моих слов.

- За одну такую мысль тебе на станции кое-кто может и голову оторвать. И всем, заметь, станет от этого лучше. Ты даже не представляешь, какое количество уважаемых людей считает, что мертвый ты намного полезнее живого. И безопаснее.

- Извини, - я извинился, хотя и не чувствовал себя виноватым. Больше того, мне самому захотелось кому-нибудь оторвать голову.

Но я все-таки извинился, потому что не хотел нервировать Норси и тем более ссориться с ней. Она и без того делала для меня намного больше, чем я бы мог желать в самых смелых мечтах.

- Может, мороженого?

- Что?

- Мороженое. – я кивнул на ближайший киоск, - Хорошее. Всегда тут беру.

Норси посмотрела на часы.

- Ну, что ж. Почему бы и нет? Давай.

Я выбрал фисташковое в маленьком вафельном стаканчике. Норси помялась в сомнениях и указала на красное с клубничным вкусом. Я подавил улыбку.

- Сплошная химия… - Норси лизала жадно, словно в первый раз, - Зачем вам химия? Вокруг сплошной чернозем. А вы все химией пичкаете… М-м-м… Обожаю пробовать клубнику.

- Пробовать? – она сказала «пробовать», хотя поглощала сладость со скоростью маленького пылесоса.

Норси кивнула, не в силах оторваться, и только когда язык перестал доставать сладкую массу через край стаканчика, потрудилась объяснить.

- Я недавно только с чистки. Ах, ты же еще не в курсе. Чистка памяти. Убираем лишнее. Группируем важное. Создаем триггеры. Ты не представляешь, как скучно есть из года в год одно и тоже.

Как и любая женщина, она не любила называть свой возраст. Но я эту невероятную непредставимую цифру запомнил сразу и навсегда. И тогда еще подумал, неужели она все эти две тысячи триста с лишним лет – помнит?

- Мозг и сам это умеет. Ну, это, - она покрутила пальцами у виска, - стирать лишнее. Иначе бы мы через десять лет от рождения превращались бы в слюнявых кретинов… Клубничное. – покончив с первым стаканчиком она тут же потребовала у продавца второе, - Да. Большое. Три шарика. Так вот. Мозг и сам умеет стирать лишнее, но медленно и криво. Сотрет то, что нужно. Оставит полную ерунду.

Увлеченная рассказом, она и не думала расплатиться. Я незаметно для нее провел коммуникатором по платежному терминалу.

- Вкус еды стирают все. Оставляем только несколько основных, чтобы уж совсем не заблудиться. Были такие ребята поначалу. До сих пор вкус не чувствуют никакой. Пойдем туда. К воде.

Она оперлась на беленые перила, ничуть не боясь испачкать костюм. Я почему-то был уверен, что ткань хоть и похожа на натуральную, но костюм останется идеально чистым, даже если вылить на нее ведро грязи.

- А еще можно мостик делать. Триггер. Воспоминания прячутся на дальнюю полку, отгораживаются, чтобы не мешали. А вкус – как мостик туда. Единственный вход. Съел клубничку, и….

- И?

- У кого что… - она отвернулась подставить лицо ветру. От неловкого движения остатки мороженого размазались по перилам. Я аккуратно вынул стаканчик у нее из пальцев, бросил в урну.

«А у тебя?» - хотел спросить я, но она уже заговорила сама.

- У нашего анклава растить детей принято на одной планетке в сто тридцать седьмом секторе, здесь, кстати, неподалеку, - Норси кивнула куда-то вправо, неопределенно, и я представил себе сколько сотен, а то и тысяч световых лет в этом «неподалеку», - так себе планетка. Сама по себе замухрышка, вроде вон той продавщицы, и звезда средненькая, вроде вашего химического мороженого, но зато идеальный климат, атмосфера, и никаких проблем с любыми преобразованиями. Там есть несколько мест, которые мы называем «яслями». Наши были у гор.

Продавщица мороженого и вправду была так себе, и все-таки мне стало за нее обидно. Легко быть красивой, когда любая пластика делается за ночь, во сне, в специальной капсуле. А под рукой всегда широкий выбор бриллиантовых диадем.

- Представь, - Норси широко повела рукой. - Горная река, бурная еще, никак не успокоится после долго пути среди хребтов, склонов, вспученная водопадами, порогами, холодная, жуть. И возле поселка – несколько заводей, спокойных, прозрачных, как стекло. День ясный. Солнце шпарит. Жарища. Мы прячемся в тени, но и там как на сковородке. И мы все вместе бежим в заводь, прыгаем гурьбой, и тут главное не остановиться, вообще не думать, потому что если притормозишь, попробуешь воду ногой – уже не зайдешь, струсишь, такая вода ледяная. Брр…

Она обняла себя за плечи и поежилась, будто и вправду мерзла.

- Красиво говоришь, поэтично.

- Там был один мальчишка. Хороший такой. Вот он писал стихи. Мы уезжали в горы, вдвоем. Он вставал у перил ущелья, вот как я сейчас, смотрел перед собой, просто, никуда, в горы, и читал. Сразу, строчку за строчкой. Я пробовала записывать, но он сказал, что не надо. Вот он был поэт. Какой-то космический. Я смотрела на него вот такими глазами. Сколько мы мозг изучаем, а вот этого никогда не понять. Как у него так получилось? Стоит и читает. И красиво так, что сердце заходится.

- Вдохновение…

- А еще мы ловили лис. У нас был целый загон. Им там было очень хорошо. У всех свои норки и домики. Мы их кормили лучшим мясом. И скоро они легко шли на руки. У меня был свой лисенок, а потом он вырос в лиса, здоровенного и статного.

Она была похожа на ребенка, рассказывающего о своей любимой игрушке, и ей совсем не шли сейчас ни деловой костюм, ни клатч, ни усыпанный бриллиантами ободок.

- Но со мной он вел себя как котенок. Зарывался мордочкой в волосы, и мы сидели обнявшись долго-долго. Я всегда приходила к нему, когда мне было грустно и плохо. Особенно когда улетели родители, и мне сказали, что я больше никогда их не увижу. А потом он умер. Я выпускала его в лес иногда, и он всегда возвращался. Прибегал поутру, и с разбегу запрыгивал на руки, зарывался в волосы, а я доставала его оттуда и целовала прямо в нос. А однажды он пришел, но не запрыгнул на руки. Лег у ног, закашлялся, и я увидела, что мордочка у него в крови.

Я хотел взять ее за руку, но она убрала ее, прижала к груди, мысленно обнимала того самого лисенка. Глаза ее блестели на солнце ярче бриллиантов в волосах.

- Я ходила плакать на его могилу.

Она выпрямила сгорбленные плечи. Крепко сжала веки, выгоняя выступившие слезинки и промокнула их ладонью.

- Поэтому мы и прячем такие воспоминания. К черту эту клубнику.

Мы снова пошли по набережной так быстро, как позволяли ей каблуки.

- Так куда мы торопимся?

- Есть один тип, - Норси имела способность моментально брать себя в руки, - слишком много о себе возомнивший. Надо слегка его урезонить.

***

Темно-синие фигурки заполняли немалых размеров зал. Сидели в креслах, стояли в проходах, толпились на переполненных балконах. Их одежды цвета ноябрьской замерзающей под низким тяжелым небом реки, должны были олицетворять космос, но я, в отличие от них, в космосе был и знал, что великая пустота выглядит совсем по-иному.

Космос черный, как самая черная мгла, и даже миллионы звезд не способны его осветить. Они горят где-то там, вдали, и как бы ни был силен их свет, он не способен заполнить бесконечное пространство вселенной. Сколько ни протягивай руку – не дотянешься. Сколько ни лети – вокруг всегда будет абсолютная черная пустота.

Народу ангелов, как я их называл, хотя от них самих ни разу не слышал этого слова, для полетов на космическую станцию не нужны аппараты с корпусом из металла, только мощные силовые поля. Мне выдали генератор такого поля для передвижений с группой Норси, и я уже не раз испытывал это ощущение, когда от космического пространства тебя отделяет только тонкая прослойка воздуха и легкое мерцание поля. Умом ты понимаешь, что в безопасности. Сознание же сжимается от ужаса, от необъятного бесконечного одиночества, осознать и побороть которое человеку, кажется, невозможно.

Там, в расчерченной светом звезд бескрайней черноте, мне вовсе не хотелось ощущать себя сыном космоса. А вот этим людям, в зале, хотелось. Они считали себя детьми прилетевшей из далекой галактики высшей человеческой расы, и были, что интересно, не слишком далеки от истины. Это бесило Норси больше всего.

- …Я рассказываю вам о том, кто мы на самом деле, от кого рождены и куда нам суждено прийти! Вы со мной?! Я рассказываю вам, кто нас создал, кто обрек на эпидемию, и кто спас. Кто построил города и дал нам второй шанс. Их имя – тиряне! Они не такие как мы. Они пришли из космоса и заселили планету своими детьми. Их дети - мы. От них и пошел род человеческий, и мы созданы по их образу и подобию.

Мы опоздали на начало проповеди и сумели попасть только на один из боковых балконов, откуда была видна даже не вся сцена, зато стояли здесь вдвоем, в одиночестве, и могли спокойно разговаривать. Норси нервничала, крутилась, бросала украдкой взгляд на свой коммуникатор. Я внимательно следил за ее взглядом и понял, что в толпе есть еще как минимум трое работавших с ней людей. Из-под их воротников выглядывали ярко красные пятна высоких плотных свитеров. Когда знаешь, куда смотреть – пропустить невозможно.

- …Их имя – тиряне. Они не боги, но они – дети бога, получившие из его рук великую силу. Они путешествуют по космосу и населяют его своими детьми, чтобы не было во всей вселенной такого уголка, где не жили бы внуки бога. Мы – внуки бога. Нам уготовано перенять его великую силу, если мы окажемся достойны. Вы со мной?!

Седой уже, морщинистый, но все еще переполненный энергией проповедник. Видимо, лидер и основатель секты, потому что вряд ли разбираться с малозначимым человеком пришло бы сразу несколько ангелов.

- Формально, он тут не самый главный, - прочитала мои мысли Норси, - но держится все именно на нем. Идеология, проповеди. Печатная пропаганда. Видеоролики. Финансы, в конце концов. Сколько не разглагольствуй о вере, в основе любой секты, да и церкви тоже, всегда лежат деньги.

- А, лидер у них кто?

- Ты совсем о них не слышал? Довольно популярное направление в последнее время. Далеко пойдут, если вовремя не остановить.

В последнее время мне было не до сект. Да и вообще – ни до чего. Я вдруг понял, что Норси так ни разу и не спросила, как я проводил время в последние месяцы перед тем, как встретил ее и остальных ангелов. И без моих рассказов все знала? Рассказать, поделиться, хотелось очень, но мы все время были чем-то заняты.

- Их лидер был с рождения слеп. Уж не знаю, почему. Может родители при зачатии были пьяны, или какие-то проблемы во время беременности. Если человек совсем плох и размер воздаяния за грехи перерастает мыслимые пределы, возмездие перекладывается на его детей. Не кривись. Так это работает. Не нами это придумано.

- И это вы его… – мне не хотелось спрашивать, но я спросил. - Сделали слепым? За грехи родителей?

- Нет. Мы не берем на себя столь глобальные вопросы. Это чистой воды божественная воля. А вот его прозрение в тридцатилетнем возрасте – тут точно кто-то из наших постарался. Или наградил, или пошутил. Может, эксперимент. Кто же теперь признается?

- Карму себе решил почистить?

- Ты мыслишь как лабораторная особь, но не как осознающий свое место в мире человек. Мы можем подарить исцеление, но последствия события, которое люди приравняют к чуду, могут оказаться катастрофическими. Бросая вызов божественной воле, ты не можешь просчитать, чем это закончится для своего собственного индекса. И то, что мы видим сейчас – яркое тому подтверждение.

Тиряне не в первый раз сравнивали меня, да и всех людей на планете, с лабораторными крысами, и каждый раз я представлял, как мы, все вместе, бегаем по огромному стеклянному лабиринту. Тыкаемся холодными носами в тупики, ходим по кругу, стараясь догнать собственный хвост, толкаемся с соседями за проход, который кажется нам пошире и посветлее. Иногда мы находим заботливо кем-то подложенную еду, кто-то кучку побольше, кто-то поменьше, и тогда, сравнив кучки, делаем неоспоримый вывод о том, кто умнее и сильнее, кто выбрал правильный путь, а кому прямая дорога на социальное дно – к вечно голодным неудачникам.

- Вы со мной?! – кричал проповедник. Эту фразу он говорил уж слишком часто, чем меня откровенно раздражал, но темно-синяя паства каждый раз подхватывала призыв, отвечала стройным гулом, - Я расскажу вам, как человечество погрузилось в пучину греха и едва не погубило себя. Все знают, что эпидемия едва не погубила нас, но кто спрашивает себя, чем заслужили люди такую судьбу? Вы со мной?!

- Откуда он вообще про вас знает? – я подозревал, что являюсь не единственным рожденным на этой планете человеком, который посвящен в реальную историю нашего мира, но не думал, что кому-то разрешено ее распространять.

- Ну, во-первых, он знает не все, - отмахнулась Норси, - Кто-то что-то наплел лидеру, тому, что прозрел. Он пересказал проповеднику. Проповедник – толпе. Каждый понял и передал в меру своего ума. Но знаешь, разницы особой нет, знает он что-то или нет. Пусть они хоть по имени нас всех перечислят. Наплевать. Важна лишь чистота помыслов, а они у этого парня самые что ни на есть грязные.

Я без подсказки активировал линзу. Индекс присутствия у проповедника находился в глубоком минусе. Мне даже представить было сложно, как он умудрился такого добиться. Норси же, не мудрствуя лукаво, смотрела на грешника с откровенным презрением и ненавистью.

- Сев на плечи олицетворению необъяснимого чуда, он и его компашка рубят деньги и влияние с такой скоростью, что даже мы на станции удивляемся. И как любые люди, не обремененные высокой моралью, пользуются они властью над людьми самым грязным образом. Одна из самых странных загадок религиозной этики. Чем больше власти человек получает при помощи веры, тем глубже он погружается в пороки, выбирая самые что ни на есть отвратительные. Алчность. Разврат. Жестокосердие. Работает это не со всеми, иначе не было бы в нашей жизни ни святых, ни подвижников, но срабатывает слишком часто, чтобы это игнорировать.

Проповедник увлеченно вещал со сцены о том, что люди отринули бога, что впустили в душу дьявола и слушали его лукавые советы. И каждый говорил себе, что слишком слаб, чтобы сопротивляться. И все вместе мы заслужили небесную кару. И тогда сыны бога послали на своих нерадивых детей болезнь, спасения от которой не было.

Он много говорил о неприемлемой слабости. О том, что силы человека безграничны и нельзя говорить себе – «я не могу», «я не справился», «я не способен».

- Красиво говорит. Правильные вещи, - даже зная об отрицательном индексе присутствия проповедника, я попадал под ауру его слов.

- Слова – мусор.

- Кого-то они могут убедить. Человек станет лучше.

- Мир меняют поступки, а не слова. Гниль с лидеров перекинется сначала на ближайшее окружение, потом ниже, и ниже, до самых последних членов секты. Этот процесс не остановить и закончится все в лучшем случае управляемым распадом, когда всю верхушку посадят, а низы разгонят. В худшем – рядом массовых самоубийств. И при любом раскладе это будет трагедия тысяч и тысяч людей.

- И мы должны это предотвратить? Но как?

- Задавим в зародыше. Мы их породили, как говорится…

- Вы со мной?! – снова выкрикнул проповедник, и толпа взревела в ответ. Громче, чем раньше. Намного громче, чем стоило бы во время религиозной проповеди, тем более в замкнутом помещении.

Норси улыбнулась хищно, точно как тогда в кафе, только на этот раз от ее улыбки у меня по спине побежали мурашки безотчетного страха.

- У-у-у-у! Да-а-а-а-а-а! Уоу! Уоу! – она только имитировала крик, негромко, даже я едва слышал ее, и карикатурно трясла над головой кулаком. – Даааааа! Мы с тобой!

Ее помощники подхлестывали эмоции в толпе. Орали, скандировали кричалки, подначивали стоящих рядом людей, действуя при этом удивительно синхронно.

- У-у-у-успокаиваемся, - Норси клацнула по экрану коммуникатора. Помощники стихли, постепенно затихла и аудитория.

Только проповедник, вдохновленный бурной реакцией зала, говорил все эмоциональнее.

- Претерпев наказание, мы поселились в новых городах. Построили новое общество, чистое от прежних грехов и от прежних слабостей. Но дьявол не отступил. Он снова пришел к нам, к каждому человеку, в каждую душу, и продолжил борьбу за нас. Он одерживает победу за победой, но мы не должны уступить ему этот мир. Не должны сдаваться. Мы должны бороться и каждый из вас знает это и борется каждый день.

Его руки летали над сценой в широких жестах исступленного, живущего своей идеей человека. Я бы руку дал на отсечение за то, что он и в самом деле верит в свои слова. Может быть не следует им. Может быть он давно сдался и проиграл свой бой с дьяволом, но в свои слова верил и может быть хотел спасти тех, кто слушает его и еще борется.

- Во-о-олна-а-а! – скомандовала Норси и провела пальцем по экрану.

Помощники, получив команду, снова начали раскачивать толпу, но дело было не только в них. Я чувствовал, как внутри меня растет волна экстаза, желания верить, без разницы во что. Это был как голод человека, который еще не успел подумать о еде. Чувство готовности желать, стремиться, пока еще хаотичное, бесцельное.

Если бы я мог в тот момент думать, то легко представил себя на поле боя, солдатом, готовым подняться в атаку на плотный пулеметный огонь. Викингом, дрожащим от возбуждения на краю драккара, уже чувствующий запах крови, но еще не знающий, с кем придется ему схлестнуться в бою, и придется ли вообще. Вдохновленным артистом, нестерпимо ждущим, когда разойдутся кулисы, на сцене зажжется свет, и будет сделан первый шаг к успеху.

- Вы со мной?! Мы не можем больше повторять ошибки прошлого. Нам был дан второй шанс, даровано прощение и показан путь. И теперь, когда вам известен путь, когда я говорю вам, куда идти, и как идти, и с кем идти, готовы ли вы отвернуться от бога, отрешиться от спасения и отдать свое тело и душу дьяволу только потому, что вы считаете себя слабыми? Готовы ли вы принять в себе бога? Увидеть в себе и признать данную им силу? Силу вашего духа, способного одолеть и дьявола, и всех его приспешников, и все соблазны, которыми он пытается сбить вас с пути?

Я чувствовал силу своего духа. И силу тела. И готов был сразиться с дьяволом, хоть в чертогах собственной души, хоть на мечах в чистом поле, овеянный гарью сожженных деревень. Да что там, я готов был броситься на него с голыми руками: рвать шерсть на его торчащих ушах, выдавливать пальцами глаза, вцепиться в глотку и держать, пока не стихнет стесненное дыхание, пока кровь из прокушенной артерии не зальет мой оскаленный рот.

- Во-о-олна-а-а!



В попытке взять себя в руки, я вытащил из-под рубашки висевший на груди медальон и крепко сжал его в кулаке. Мама повесила мне его на шею, когда мне было всего два года, и он был моим неотступным спутником всю жизнь. В детстве он спасал меня, когда было страшно или плохо, и я верил, что он волшебный.

Сейчас не помогал даже медальон. Меня трясло, и я оперся о перила балкона, посмотрел вниз, чтобы успокоить кружащуюся голову. Внизу с людьми происходило тоже самое, или что-то очень похожее. Но если мы с Норси на балконе были одни, то там, внизу, трясущихся от возбуждения людей были сотни, а то и тысячи.

Слова проповедника тонули в гуле голосов, и ему приходилось говорить громче, чтобы перекричать свою паству. А потом кто-то за кулисами сообразил, повернул нужный рычажок, и голос его загремел по сводами зала громовыми раскатами.

Ему бы успокоиться на время, взять паузу, трезво взглянуть на беснующихся у ног людей, успокоить и усмирить не в меру расшалившуюся толпу, но и он уже не контролировал себя: кричал, срывая связки, воздевал руки к небу, махал кулаками, подпрыгивал, словно собирался взлететь.

Помощники Норси подхватывали каждый акцент в его речи, повторяли многократно, скандировали, хватали за плечи стоящих рядом, убеждая повторять за ними, и убеждать повторять тех, кто стоит дальше. Они были огоньками, зажигающими все вокруг, и одновременно порывами ветра, направляющими разошедшееся пламя в нужную сторону.

- Пришло время встать и сказать себе – я не поддамся дьяволу! Сказать себе – я сильнее его соблазнов, его пороков, хитростей и обмана, которыми он завлекает нас в свои сети! Пришло время бросить вызов! Отринуть слабость! Отринуть слабодушие и слабосердие! Пришло время идти за мной, и идти рядом со мной, и я приведу вас к детям космоса, к детям бога! Вы со мной?!

Это были его последние слова.

Норси произнесла еще раз, издевательски: «Во-о-олна-а-а!», - и ее помощники закричали все вместе так громко, что слышно было даже среди общий гвалт: «Новый пророк! Это наш новый пророк! Прикоснитесь к нему! Прикоснитесь к пророку!»

Толпа хлынула на сцену, скандируя: «Прикоснитесь к пророку! Прикоснитесь к пророку! Прикоснитесь к пророку!» - и первые ряды были задавлены телами вторых, а вторые ногами третьих, и третьи, уже у ступеней сцены оступались, падали, и головы их мозжили слепо топтавшими подошвами, а лица стирались о грубые деревянные доски ступеней.

Проповедник, ничуть не смущенный тем, что его назвали пророком, не сразу понял, что давно потерял контроль, но когда кинулся к кулисам, жадные руки уже схватили его одежду, пальцы впились в морщинистую давно потерявшую упругость кожу, а в широкие темно-синие штанины вцепились те, кто упал на пол и погибал сейчас под весом товарищей.

Тело проповедника потеряло равновесие, шатнулось и упало. Оно еще находилось в сознании, кричало и брыкалось, но где-то там внутри уже понимало, что смерть неизбежна и все, что осталось – это кричать как можно громче и дергаться, пока есть силы. Лишь бы не лежать, не умирать без движения, без попыток если уж не спастись, так хоть заглушить боль и нестерпимый ужас.

Мне что-то заслонило свет, темное, с зелеными режущими глаз огоньками.

- Посмотри, - голос Норси был на удивление холоден, - Вчера шесть человек из высшей ложи секты, ровно половина высшей Ложи, во время обряда изнасиловали и убили десятилетнюю девочку. По плану, она должна была лишь отдать им свое тело для искупления грехов матери. По собственной, к слову сказать, воле. Но ребятки увлеклись, перебрали с расширяющими препаратами, а когда поняли, что натворили, выслали мать миссионером в соседний город, сказав, что дочь будет расти и воспитываться в университете Ложи, и будет готовиться на роль, так сказать, самой главной монахини.

- Что это? – я сумел наконец сфокусировать взгляд на экране коммуникатора Норси. Вопреки ожиданиям, там не было ни фото, ни видео. Скорее это был интерфейс некоего приложения. И сбоку – большая, высотой во весь экран, шкала от нуля до ста процентов. Сейчас ползунок светился у цифры «100», заполняя шкалу приятным зеленым цветом.

- Процент потерь. Если не убавить – они все тут друг друга перебьют, до одного. В ноль сейчас уже не убрать, там человек сто затоптали, не меньше. Но можно спасти оставшихся. Только учти, что чем больше их останется, тем легче они заместят погибших, и тем слабее будет удар по имиджу секты. И может быть от твоего решения зависит, прекратят ли они свое существование или продолжат работу.

Она втиснула коммуникатор мне в руки. Я взглянул на горящую зеленым шкалу, а потом вниз, на человеческую свалку. Люди потеряли над собой контроль, хватали друг друга за шеи, рты и глаза, вгрызались зубами в плоть, катались, вцепившись в волосы, и, оказавшись сверху, били побежденного головой об пол, до кровавых брызг, до влажного хруста расплющенных затылков.

- Здесь невиновных нет, - Норси каким-то образом умудрялась оставаться полностью беспристрастной и даже равнодушной, - Примененный нами наркотик и волновое излучение лишь возбуждают и убирают внутренние запреты. Ты попал под него наравне со всеми. Скажи, тебе хотелось убивать?

«Только дьявола в себе», - подумал я, но отвечать не стал. Без колебаний я спустил шкалу так низко, как позволил интерфейс. Ползунок застрял где-то между тридцатью и тридцать пятью процентами.

Норси разочарованно хмыкнула, забрала коммуникатор и вышла с балкона. Я метнулся за ней, радуясь, что больше не надо смотреть.

- Однажды, может быть, ты поймешь, что зря это остановил. У тебя будет на понимание этого очень много времени, возможностей и мощностей для обработки информации. Ты отследишь жизненный путь каждого выжившего, их поступки, грехи и воздания. И когда ты увидишь последствия своих решений, то в следующий раз сильно задумаешься прежде чем останавливать заслуженное возмездие.

Мы уходили сквозь дворы, а потом добирались до точки сбора группы на такси. Не то чтобы скрывались, делать это было просто незачем, но и не хотели плодить ненужные сенсации о парочке, что без волнений смотрела на убийство сотен людей, а потом вызвала такси к центральному входу.

Дрожь и волнение, охватившее меня в зале, схлынули, оставив в руках глухого отупляющего ступора. Мощь и возможности народа ангелов не вызывали сомнения, как и их готовность бесцеремонно манипулировать людьми во имя каких-то до сих пор непонятных мне целей. И все же я не ожидал, да и не мог ожидать, что они способны на такое вот кровавое безумие.

Не была ведь Норси, да и остальные ангелы, с которыми я успел познакомиться, ни кровожадными маньяками, ни бесчеловечными бесчувственными роботами. Когда моя спутница говорила о той замученной сектантами девочке, видел я в ее глазах и боль, и сострадание. И она же, Норси, искренне разочаровалась моей готовностью сохранять жизни людей, жизни по ее мнению недостойных.

А еще я сомневался в своей способности осознать ее мысли, мотивы и цели. Она прожила уже больше двух тысяч лет, и была далеко не самой возрастной девушкой на станции и тем более – в народе ангелов в целом. Она стояла у истоков нашего мира, и у истоков нашей цивилизации. Видела и знала столько, что не снилось, может быть, всему нашему городу. И разве мог я сомневаться в правильности ее решений?

И все же мой индекс присутствия был равен семи, а ее – только четырем, хотя я и понятия не имел, почему.

Норси не просто так передавала мне право принимать решения. Делала она это не потому, что хотела научить или дать в руки ребенку новую долгожданную игрушку. Она просто не могла, не хотела, не имела право решать, если рядом был человек с индексом на три единицы превышающий ее.

Она не стала спорить с моим решением, но и не постеснялась высказать разочарование. Потому что была из народа ангелов, пусть они и никогда сами себя так не звали. Они были теми людьми, что взаправду, без сомнительных формулировок и двойственности, исключительно с помощью строгой науки и расчётов, доказали существование бога.

Я узнал о них случайно, всего несколько дней назад. Тогда я был еще обычным человеком, ну или почти обычным. Или совсем необычным, но все же – человеком из «нижнего» мира, потомком людей, когда-то созданных народом ангелов и заселенных в заранее построенные города.

Теперь же я стою рядом с Норси, готовый с минуты на минуту отправиться внутри силового поля на космическую станцию, и думаю, почему именно я?

Глава 2. Голоса

- Разбуди гномика, - голос Лони в пришедшем мне на коммуникатор голосовом сообщении сквозил напускным равнодушием, и все же я представил, как его потряхивает от возбуждения.

Я открыл окно, подставил лицо холодному ночному ветру, прогоняя остатки прилипчивого сна. Четыре часа утра для Лони не были временем поздним или ранним, они были просто – временем. Моментом, когда он раскопал что-то очередное удивительное, невероятное, и решил срочно посвятить в это меня.

В этом мы с ним были похожи. Оба работали, когда работалось, ели и спали, когда елось и спалось. Только я перебивался больше случайными заработками, постоянно менял профиль работы, лишь изредка хватая удачу за хвост, Лони же был гениальным программистом, продвинутым технарем и мог заработать, не отходя от компьютера, столько денег, сколько зарабатывать ему было не лень.

А еще у него была Алисия. Стройная, фигуристая, гибкая танцовщица, с кожей цвета темного ореха, такого редкого в наших широтах. Я был влюблен в ее густые вьющиеся волосы, в высокие наглые скулы, в невероятную талию и крепкие накачанные бедра. Влюблен по-дружески, и все же влюблен, как в ожившую картинку со взрослого сайта.

Лони же любил ее за непроходимую глупость и наивность. За задорные вечно смеющиеся глаза, за верность и готовность пойти за ним хоть на край света. А еще за то, что она никогда не лезла в его дела, не навязывалась и приходила только тогда, когда он ее звал.

У меня же девушки, из тех, что с тобой не ровно на час, не было никогда.

«Гномик» - был одним из собранных Лони приборов. По виду он напоминал растолстевший гриб с киркой наперевес. Работал на каких-то волнах, передавал данные медленно и недалеко, но жили мы с ним всего в полукилометре друг от друга, а потому два установленных в окнах «гномика» без труда обеспечивали нам не отслеживаемую никем связь.

Пока я дышал, мой гном принял пакеты, и я врубил свой предназначенный для таких вот дел старый дышащий на ладан компьютер, из которого Лони выдрал все, что могло передавать данные на сторону. Даже корпус собрал из дерева, покрыв сверху экранирующим материалом. Другой бы с ума сошел от подобной паранойи, а я ничего, мне даже весело, потому что Лони единственный человек в мире, кого я худо-бедно могу назвать другом. Ну или хотя бы близким товарищем.

Как я и думал, это было видео из бункера, в который он превратил одну из спален своей пятикомнатной квартиры. Оттуда, через многослойные стены, не мог пробиться ни один сигнал, и именно там Лони проводил большинство своих исследований.

На этот раз это был… Я отшатнулся от экрана.

Он все-таки сделал это. Где-то не только добыл коммуникатор, оборот которых был защищен сильнее, чем оборот наркотиков, но и разобрал его, чего делать по лицензионному соглашению нельзя было ни в коем случае. Хотя какое лицензионное соглашение может быть на ворованный коммуникатор?

Я поежился от страха, понимая, во что втягивает меня товарищ. Слишком много значили для нас эти белые напичканные электроникой прямоугольники. В них была вся наша жизнь, от первого до последнего вздоха. Получая доступ к коммуникатору человека, ты не просто узнавал все о его жизни, ты и сам становился им. Мог сказать даже, через отслеживание мозговой активности, как он высыпался в ту или иную ночь, как относился к любому встреченному человеку, а через сопоставление мозговых волн словам и эмоциям – прочитать его мысли.

Поэтому кража коммуникатора по закону приравнивалась к похищению человека, а его разбор и съем информации по тяжести наказания – к убийству.

- Смотри, вот здесь, хе-хе, - Лони снимал видео специально для меня, - вот это напыление. Я сделал замеры, хе-хе, и, друг, похоже, что это батарея, способная несколько часов питать камеру, микрофон и передатчик. Ты понимаешь, что это значит? Они следят за нами, даже когда машинка выключена. А еще вот тут.

Я даже не сумел понять, на что именно он показывает, да и не смог бы разобраться в хитросплетениях микроскопических схем.

- Я отсоединил передатчик, хе-хе, и знаешь, что? Сигнал все равно идет. Вот от этой маленькой штучки. Я разобрал коммуникатор, убрал батарею, отключил передатчик и смотри…

Лони повернул ко мне один из мониторов. Я долго не мог понять, зачем он показывает мне свой стол, а потом угол комнаты, потолок и, наконец, свое лицо, пока не сообразил, что изображение двигается вместе с разобранным коммуникатором в его руке.

- Я перехватываю сигнал, хе-хе. Он транслирует его прямо сейчас. От этой микробатареи. Ты хоть представляешь, какая для этого нужна емкость?

Видео закончилось, оборвавшись на середине слова. Я выключил компьютер, задвинул его обратно, под кровать. В дальний угол.

Лони может возмущаться, может обижаться, но его разборки с тайным мировым правительством сейчас интересовали меня меньше всего.

Я ткнул на кнопку электрического чайника, снова отошел подышать к окну. Вернулся, похлопал по крышке чайника, поторапливая его, пробежался пальцами по кнопкам клавиатуры. Не хотелось ничего: ни играть, погружаясь с головой в какой-нибудь фентезийный мир, ни смотреть фильмы, ни, тем более, работать. Я попробовал представить, как открываю один из тех сайтов, что все любят, но никто в этом не сознается, и меня утопило в волне отвращения.

Было ни до развлечений, ни до работы. Волновало меня в последнее время совсем другое. И если бы я решился рассказал об этом Лони, он бы забросил все свои копания в сетях и коммуникаторах и исследовал бы только меня.

***

В моей голове звучали голоса, но я не считал себя сумасшедшим. Я был чем-то другим. Не из тех психов, что разговаривают с демонами, а потом идут убивать невинных людей.

Я верил этим голосам, пусть часто и не мог разобрать слов.

Иногда я чувствовал только касания, молчаливые, но настойчивые. Теплая рука мягко трогала затылок, и по телу пробегала расслабляющая дрожь. Словно я маленький ребенок и волосы взъерошила вернувшаяся с работы мама. Рука проводила по затылку еще раз и подталкивала в спину. «Иди», - как бы говорила она мне, - «Иди туда!».

Первое время было страшно. Я запирался в дальней комнате своей небольшой квартиры, включал свет, садился в изголовье кровати, обнимал подушку и терпел, нашептывая успокаивающие слова. Молился бы, но не знал молитв, да и казалось мне это кощунством – заговаривать молитвами подкрадывающееся безумие.

Я ходил в дома близости с богом. Толкался плечами в охваченной экстазом веры толпе, смотрел на свечи, на застывшие в вечной скорби образа. Искал ответы, обращаясь к каждому из них, но ни мудрость намоленных икон, ни возвышающее смирение изображенных на них людей, ни завораживающий баритон священника так и не проникли в мою душу.

Есть же такая поговорка, что если ты разговариваешь с богом, это молитва. Если бог разговаривает с тобой – это шизофрения. Да и не было в звучащих в моей голове словах ни пророчеств, ни божественных свидетельств.

Слова священнослужителя звучали раскатисто, гулко, возносились под высоченные потолки и возвращались тихим шепчущим эхом, смешиваясь с новыми словами, с новыми раскатами, сливаясь в замысловатую симфонию. Мои же голоса не пытались вдохновить, очаровать величием и тем более очистить душу. Они звали, настойчиво, а иногда и раздраженно подталкивали.

Скорее это было похоже на случайно пойманный рабочий радиоканал, по которому кто-то кому-то передавал послания, побуждал к действиям, а я был лишь случайным свидетелем, невольным слушателем, до которого доносится только половина разговора. И я бы с удовольствием думал, что так и есть, если бы не касания, которые хотели того же, что и голоса, но относились точно именно ко мне.

Потом я привык. Научился не замечать, игнорировать, но ни голоса, ни касания от этого не исчезли. Они словно толкали меня куда-то, и я точно знал, в какую сторону идти, но не шел.

А потом я сдался. Отчаялся пережить, перетерпеть, да и стало в конце концов интересно, куда приведет меня тихое безумие. Тогда я называл это безумием и в самом деле был уверен, что сошел с ума.

***

Поддавшись воле касаний, я сначала брел по городу, стараясь не сбиться с курса. А когда понял, что все время иду в одном направлении, не сворачивая, догадался взять такси. Выбрать куда ехать было не сложно – все улицы, идеально прямые и ровные, шли из конца в конец города, образуя правильную решетку перпендикулярных линий. Вызывая машину, я поставил точку окончания маршрута впереди, почти в конце улицы, и ехал, внимательно прислушиваясь к ощущениям.

Мы ехали от центра к окраине, и развесистые липы по бокам дороги сменились сначала на клены, потом на небольшие стройные березки, тополя и ближе к концу на осины и невысокие кустарники большинства из которых уже несколько лет не касались ножницы озеленителей.
Этот район находился, если смотреть карту, на юго-западе. Попросту говоря, в левом нижнем углу, потому что все современные города построены с ориентацией на север. Горожанин, увеличивая свой социальный статус, перемещался с юго-запада, из дешевых опасных трущоб, на северо-восток, в богатые приличные районы. Или сразу рождался на северо-востоке и если мог куда-то переместиться, то только вниз, по диагонали городского плана. «Скатиться на дно», так сказать.
Мы жили там с мамой раньше, но как только я стал нормально зарабатывать, переехал повыше, почти к центру. Маму тоже хотел перевезти, но она предпочла ничего не менять в привычном укладе своей неторопливой жизни.
Чем дальше ехало такси, тем больше меня охватывала робость. Все слишком знакомо. Те парни в сквере вовсе не работяги, вышедшие на вечернюю прогулку после тяжелой смены на заводе. Если подойти ближе, я бы взялся на вид определить, на каком наркотике они сидят. И это точно не травка. Не пройдет и пары часов, как все они развалятся прямо на лавке, и у лавки, и под лавкой, не стесняясь ни прохожих, ни полицейских.
Чуть дальше во дворе, у расписанной граффити бетонной стены – персонажи попроще, но опаснее. Молодые, злые, еще не знающие страха, и оттого жестокие как все черти ада. Не хотел бы я оказаться с ними ночью в одном переулке. В лучшем случае, останешься без коммуникатора и ботинок. В худшем – найдет тебя утром под кустом спешащая по своим делам старушка, или унюхает собака, залает, и хозяин ее, еще не толком не очнувшийся ото сна, отшатнется испуганно от вида окровавленного обезображенного тела.
Я сам едва не стал таким вот волчонком. Сам уже не помню, как удержался, вцепившись в книги, в учебу, в старые фильмы. Когда стая на улице поняла, что я не с ними, а значит чужой, выходить на из дома стало опасно. Если вечером мне доводилось оказаться на улице, я пробегал двор как можно быстрее, чтобы не попасться им на глаза.
Не то чтобы наш город был так опасен и плох. Уж точно не хуже остальных, хотя может быть и не лучше. Но здесь, на юго-западе, люди жили в клоаке из несбывшихся надежд, разбитых судеб, изломанных жизней и отринутых обществом людей, по большей части бедных, как церковные мыши.
Заказанный маршрут подошел к концу. Мне пришлось выйти из машины и идти пешком, под зарядившим едва ли не в тот же миг дождем. Я моментально промок и замерз. Очень хотелось развернуться и уехать отсюда, из мира моего не слишком-то счастливого детства, но касания не отпускали, и я всерьез решил именно сегодня пойти до конца.
Улица пересекла границу города и превратилась в шоссе, ведущее через поля к крупному заводскому комплексу и небольшому поселку при нем. Там почти никто не жил – слишком близко от заводов, слишком далеко от города, но, бывало, рабочих там размещали на время, как в гостиницах – переночевать или пожить несколько дней, когда того требовал производственный процесс.
По дороге время от времени пролетали, слепя фарами, машины. Идти по асфальту было слишком опасно и приходилось шагать, поминутно отирая налипшую грязь, по хлюпающей лужицами обочине.
Я впервые подумал, что моя цель не так близка, как показалось в начале. Что и касания, и голоса гонят меня к чему-то очень далекому, может быть в другом городе, или на другой половине планеты, а может и в океане, или, чего уж, фантазировать так фантазировать, в жерле вулкана. Отравляться в такое путешествие в легкой курточке и тряпочных едва живых кедах было верхом неосмотрительности.
И все же я шел, потому что несмотря на все сомнения был уверен, что приближаюсь к цели. Касания подталкивали все настойчивее. Я в нетерпении ускорил шаг.
И мог пройти мимо, если бы не пробежавший по спине холодок, и не мурашки от внезапно накрывшего чувства одиночества. Касания исчезли.
Я остался один на трассе посреди полей. Ливень заливал глаза. На подошвы кед толстым слоем налипла перемешанная с мелким щебнем глина и уже не очищалась ни о гравий, ни об асфальт. Ветер бросал в лицо потоки воды, и приходилось все время жмуриться и дышать в приставленную ко рту ладонь. Поэтому я и не сразу увидел его, лежавшего в придорожной канаве, в густой траве.
Канава делала свое дело, для которого ее и строили. Собирала воду с дороги, да и со всей округи. Собирала и направляла куда-то по уклону вниз. Ливень шел хотя и не больше часа, но в канаве уже образовался глубокий бурлящий ручей, а склоны размокли и не держали ни ног, ни цеплявшихся за траву рук.
Он пытался выбраться, это было видно по следам, но сдался. Лежал, обессиленный, на дне без движения. Я спрыгнул вниз без размышлений и страха, потому что понял, куда и зачем шел все это время. Поднял его, обхватив за подмышки, и потащил, отыскивая место где склон не такой крутой и глинистый.
Он был вдрызг пьян. Ворочал непослушным языком, спрашивал что-то, дергался. Я орал на него матом, закручивая такие обороты, что никогда раньше и на ум не приходили. Он, кажется, понял, потому что замолчал на время и перестал мешать, только сучил все время ногами, не оставляя попыток подняться.
Путь до города показался мне вечностью, и все же я не поднимал руки в попытке поймать автомобиль. Остановись кто, все равно не пустит в салон грязных вымокших до нитки мужиков, один из которых вусмерть пьян. И едва мы пересекли границу города, я нашарил в его кармане коммуникатор, вызвал такси, втиснул его в салон, не особенно задумываясь, уснет он там или сумеет понять, что пора выходить, и как поднимется в квартиру.
***
Надо ли говорить, что творилось в моей голове, и что я только не передумал в ту ночь? Уставшее тело вопило о необходимости выспаться, но сон разгоняли тревожные пугающие думы.
Мысль о том, что я все-таки безумен, тешила меня. Мне хотелось в это верить, вот только не могла та встреча быть случайной. Потеряй я хоть весь разум до последней извилины, ни шизофрения, ни любая другая болезнь мозга не могла привести меня в нужное место и в нужное время, как раз туда, где медленно замерзал и тонул человек.
В попытках хоть как-то объяснить произошедшее, я пытался заставить себя поверить в то, что пошел по дороге случайно, подталкиваемый галлюцинациями, а не чьей-то волей. И увидел тонущего человека краем глаза, тем самым периферийным зрением, что способно уловить образ, но не сразу передать его в мозг. Подсознание уловило опасность, рубануло по нервной системе шоком, и галлюцинации исчезли, оставив меня посреди дороги наедине с гибнущим пьяницей.
Надо ли говорить, как слабо я верил в эту идею, не менее безумную, чем то, что мной управлял кто-то свыше. Кто-то, знавший, что человек может утонуть в канаве задолго до того, как начался дождь.
Я заперся дома, не отвечая ни на звонки, ни на сообщения в социальных сетях. Даже с Лони не общался, отвечая сводившими любой разговор на нет смайликами, потому что совсем не отвечать ему нельзя. С него сталось бы вломиться в квартиру, снося замки и петли каким-нибудь продвинутым режущим аппаратом, а потом долго усовещивать, винить меня во всех смертных грехах, как будто не он, а я только что выломал его дверь и вломился в его квартире.
Хотя, совет со стороны здорово бы пригодился, но разве есть на свете люди, способные посоветовать в такой ситуации что-то дельное, даже если они - Лони? А если и были, вряд ли бы я им поверил, потому что всегда считал разномастных эзотериков, экстрасенсов и прочих медиумов исключительно мошенниками, да и к официальным домам общения с богом относился с изрядной насторожённостью.
Однако, вечно мучиться не вышло. За время затворничества, я прошел все стадии принятия – от отрицания до смирения, и меня начала мучить иная проблема. Сколько раз я отказывался идти на поводу голосов? Сколько прятался в дальнем углу, обнимаясь с подушкой, считая дни до момента, когда все-таки придется обратиться к психиатру.
Если каждый раз голоса призывали меня кому-то помочь, сколько я еще мог спасти жизней? В скольких смертях виновен? И что мне придется сделать в следующий раз?
Мысли о собственном величии перемежались с горьким до слез самоуничижением. Лавры божественной избранности то прорастали, свиваясь вокруг головы в замысловатые узоры, то облетали, пожелтев и пожухнув, от них пахло давно не стиранным рубищем нищего дервиша, жалкого и смешного.
***
Я ждал. И когда волосы на затылке вновь ощутили то самое касание, пошел вперед не раздумывая.
Теперь я был подготовлен. Пришлось, правда, сменить куртку, чтобы все уместилось по карманам: пластыри, бинты, гель-антисептик, обезболивающее и несколько видов таблеток, рекомендованных для хранения в экстренных аптечках. А еще я научился, терзая собственные ягодицы, ставить уколы, от чего два дня не мог нормально сидеть.
Это был парк, не на самом краю юго-запада, но все же далеко от центра, в районе складов, стоянок техники и крупногабаритных грузовиков, ангаров и строительных, величиной с добрый жилой квартал, магазинов. Темный заброшенный сквер, каких стоит избегать сразу после заката и вообще в любой день, если нет уверенности, что вы сможете себя защитить или убежать. Не то чтобы жить в этом районе было страшно, и все же темные закоулки всегда таят в себе грозную опасность.
Я стоял, не зная, чего ожидать. Голоса не уходили, но стали тихими, смешались с шумом шелестящих на ветру листьев, с шуршанием гранитного крошева, которым устланы были все дорожки и тропки. Тучи затянули небо еще с обеда, и все же окружала меня не совсем беспросветная тьма. Свет пробивался от освещавших дорогу по краю парка фонарей, от стоящих чуть поодаль домов, и еще от светильника на крыльце здания, где когда-то располагалась музыкальная школа, а сейчас оно стояло заброшенное, пугая темными выщербинами разбитых окон.
Она пришла из глубины парка, по той дорожке, что вела со стороны дальней автобусной остановки. Опоздала на нужный маршрут, или всегда ездила этим, дальним, но ходила, наверняка, не темным парком, а в обход, вдоль дороги, где круглые сутки было много машин и до поздней ночи гуляли влюбленные парочки. А сегодня торопилась или еще по какой-то причине наплевала на страх, и шла, выстукивая шпильками негромкий нервный ритм.
Меня она минула сгорбившись, стремясь скорее выйти к спасительному свету и людям.
Голоса исчезли. Я продолжал стоять, удивленный и смущенный неожиданной развязкой. Вот только я был готов вступить в борьбу за чью-то жизнь, искать по кустам и ямам умирающих пьяниц, бомжей, стариков или, на худой конец, старушек, и вдруг стою как дурак посреди темного парка, без цели и понимания, зачем сюда приходил, и что делать дальше.
Охваченный растерянностью, я не заметил, откуда он вышел. Может с самого начала шел за девушкой, а я, увлеченный цокотом каблуков и длинными обтянутыми в черные колготки ногами, проглядел его появление. А может стоял на одной из боковых тропинок. Он не смотрел на меня, но я чувствовал переполняющие его раздражение и злость.
Наверное, мне стоило бежать. Но разве должен мужчина бояться любой подозрительной тени, особенно когда в карманах у тебя нет ничего, кроме набора для экстренной медицинской помощи? С удовольствием отдал бы ему все, вознамерься он меня ограбить.
Боясь случайно спровоцировать конфликт, я отвел взгляд, а потому не успел увидеть, как блеснуло в коротком рывке тонкое лезвие, только услышал полное искренней ненависти: «Сука!» - и почувствовал, как ударило что-то в плечо. Рука вмиг похолодела и отнялась, и хотя боль еще не подступила, я уже почувствовал, что со мной случилось что-то плохое.
Может быть, если бы я занимался в секции единоборств, или служил каком-нибудь спецподразделении, я смог бы и увидеть удар, и отреагировать на него, отвести, ударить в ответ. Но я был всего лишь обычным современным человеком, проводящим в положении сидя в десятки раз больше времени, чем стоя. А потому кровь уже лилась сквозь пальцы прижатой к раненому плечу руки, а все еще стоял, не понимая толком, что произошло и что нужно делать.
Вряд ли он хотел меня убить, иначе бы ударил в сердце или в шею. А может и вообще не планировал ударить ножом, но поравнявшись со мной, не удержался. Как бы то ни было, я успел перевязать себя и вызвать скорую помощь, а через пару недель снова был готов к подвигам, только лишь обещал себе, что как только выполню свою миссию – побегу сломя голову, не дожидаясь расплаты.
***
- Извините, молодой человек! – кричать на бегу было тяжело, но я чувствовал, что не успевал догнать их до нужного момента, - Девушка! Молодой человек!
Я махал руками, словно на затылках у них были глаза. Голоса в голове гремели, сливаясь в неразборчивый грозный гул. Откуда-то я точно знал, что должен остановить этих двоих, парочку, просто идущую по тротуару одной из множества городских улиц.
Это звучало глупо, даже для моего воспаленного мозга, но почему-то это было необходимо, чтобы они перестали идти вперед, оглянулись и остановились хотя бы ненадолго.
- Стойте! Молодой человек! Стойте! Эй!
Они наконец услышали, оглянулись и, слава богам, остановились.
- Стойте! Стойте. Сейчас, – голоса смолкли, и я позволил себе немного отдышаться, - Подождите, одну секунду.
За их спинами пронесся, размазывая тела пешеходов по асфальту, огромный грузовик.
Потом я прочитаю в новостях, что у машины отказали тормоза и водитель виноват лишь в том, что управлял автомобилем без должного технического осмотра. Но в тот момент я думал только об одном: голоса замолчали, и нужно бежать.
***
Я стал дланью судьбы, но чем больше погружался в это, тем хуже мне становилось. В мире творилось немало зла, и все же трудно было понять, почему стоило помогать одним и игнорировать других.
Почему бы голосам не помочь тем детям, что погибли в пожаре позавчера ночью? Я же мог их хотя бы разбудить. Чем отличалась та девушка в парке от других, изнасилованных, а то и убитых, и в менее страшных местах? Разве не достойны они того, чтобы я просто постоял рядом, пугая насильника?
И пусть один человек не успеет везде, но разве не могут те, кто стоит за голосами, использовать еще кого-то? Немало же вокруг таких же одиноких всеми забытых парней, не имеющих ни смысла жизни, ни друзей, ни семьи. Мы сутками просиживаем перед мониторами компьютеров, всей душой желая изменить свою жизнь, но понятия не имеем, как. Прикоснись к такому человеку, проведи ласково по затылку, покажи путь, дай шанс перестать быть никем, и он посвятит новому делу всю свою никчемную жизнь.
Люди меня, откровенно говоря, никогда не любили, еще со школы. Хотя не было в моем характере ни злости, ни отталкивающей самовлюбленности или высокомерия. Я был как все. Умел и хотел дружить. Смотрел те же фильмы, играл в те же игры и мог поддержать беседу, но любое новое знакомство всегда заканчивалось одинаково. Люди замолкали, замыкались в себе и старались больше не встречаться со мной, даже взглядами. Со мной рядом было плохо. Всем.
Я жил в невидимом пузыре. Никто не проявлял агрессии, не старался обидеть и даже с днем рождения поздравляли всем классом, но издалека, не подходя, не пожимая руку, не вручая подарки.
С возрастом ничего не менялось, и даже мать, как только смогла, отселила меня в отдельную квартиру. Она была очень нежной и ласковой, моя мама. Любила меня безумно, но все же настал момент, когда я перестал нуждаться в ее заботе и должен был строить собственную жизнь. Стоило заикнуться, она с радостью сняла мне квартиру и помогла с поиском первой работы. С тех пор мы много болтали по телефону, но очень редко виделись.
Одиночество не делало меня несчастным, тем более, что на всемирную сеть отталкивающая людей аура не распространялась. Я с упоением общался на форумах и в социальных сетях. Там меня любили, а местами и превозносили. Мной восторгались девушки и клялись в вечной дружбе мужчины, вот только лично ни с кем из них я знакомиться не спешил. Знал, к чему это приведет.
Лони был исключением, но он и жил так, чтобы стать исключением из всех правил. Системный администратор, не носящий свитер, бороду, и не зависающий в онлайн играх. Программист с фигурой спортсмена. Сторонник теории всемирного заговора, у которого была не просто девушка, но еще и красивая танцовщица. Вот и я был еще одним вызовом в его жизни, не больше, да и общались мы гораздо реже, чем мне того хотелось бы.
Одиночество не делало меня несчастным. Оно делало меня… Одиноким. Общество отвергало меня, и я знал, что лишний в этом мире.
Голоса подарили совершенно иное чувство. Я не преувеличивал свою значимость, ведь пропади они – и я снова стану прежним. Но здесь и сейчас у меня появилась цель, и я старался быть готовым к любым неожиданностям.
Например, к тому, что придется несколько часов изображать из себя сантехника.
***
- Кто там?
Я понятия не имел, что это за квартира, и кто ее хозяева. Слышал только, что спрашивает женщина, и голос ее испуган и жалок.
- Сантехники. Ремонт труб. Надо у вас контролировать, чтобы не потекло.
Про сантехников я придумал только что, и был доволен, что мысль эта была исключительно моей, не подсказанной голосами. Она поверила мне, или очень хотела поверить.
На их кухне пахло свежим куриным супом, вчерашней яичницей и застоявшейся влагой. А еще водкой и дешевыми рыбными консервами.
- У нас тут… не прибрано. Извините, уж.
Я украдкой провел пальцами по старой местами насквозь протертой клеенке на столе и удивился ее чистоте.
- Вам не обязательно находиться со мной все время. Я буду только наблюдать за трубами, чтобы не потекло.
Трубы здесь и без того текли, но не стояки и не лежаки, я это сразу приметил глазом человека, большую часть жизни проводившего в квартире, а потому знающего ее от и до. Сочились влагой те места, ради ремонта которых никто не вызывает сантехника, даже одинокие женщины. Отсюда и влажность, и застоялый запах канализации, едва заметный, такой, к которому легко привыкнуть. Как запах домашних животных. Владельцы не замечают его, но стоит войти в дом человеку со стороны...
Они привыкли так жить, в кухне с чистой, но протертой до дыр клеенкой, с запахами свежего супа и дешевой водки, с вымытой и аккуратно сложенной посудой над текущей не первый год раковиной. Я же чувствовал себя неловко и старался не смотреть и не думать, только лишь делать то, что должен. Быть здесь, пока затылка не перестанет касаться чья-то невидимая рука.
Она покрутилась рядом еще немного и вышла. Из зала донеслась негромкая ругань и резкий скрип дивана.
- Ты чего эта? А? – из-за края измазанной кетчупом и консервным маслом майки-алкоголички лезли густые черные волосы. Рот перекашивала ухмылка, обнажавшая застрявшую между крупных желтых зубов рыбью косточку.
Я поднял руку, прося подождать, и «ответил» на якобы поступивший на коммуникатор звонок.
- Да, Роман, я на месте. Краны старые, да. Как обычно. Я на месте, иначе как бы я тебе сказал про краны? Тут сидеть? А?
Прикрыв коммуникатор рукой, я протянул руку хозяину квартиры, шепнул: «Айдан меня зовут», - и с глупым извиняющимся видом показал на трубку. Сам, мол, видишь, ну, что я сделаю?
- Да, Роман. Понял. Сижу тут.
Демонстративно не обращая внимания на мутные осоловелые глаза мужика, я вытащил из-под кухонного стола маленькую, едва до колен, табуретку и уселся, упершись взглядом в разводку труб в углу. Он хмыкнул там что-то, и на время ушел.
И почти сразу за дверью прошуршали осторожные шажки человека, или скорее сказать человечка, который всеми силами старался остаться незамеченным. Я развернулся, вроде как по делу. Сквозь щелку в приоткрытой двери на меня смотрели наполненные игривым любопытством детские глаза. Я мигнул ей, призывая зайти.
Раздались другие шаги, тяжёлые и быстрые. Глаза пропали. Я услышал звук хлесткого удара, испуганный визг, и в кухню снова ввалился хозяин квартиры. Идущий от него запах спирта и дешевых папирос усилился.
- Пшел!
- Чего?
- Пшел отсюда!
Рыбья косточка в его зубах потемнела от сигаретного дыма.
Я снова достал телефон. «Набрал» номер и протянул ему.
- Разговаривай с начальством сам. Я тут ничего не решаю.
Лицо его исказила трусливая ненависть.
- Не хочешь разговаривать, подписывай официальный отказ от наблюдений на этаже. Рванет – сами будете судиться с соседями.
Необходимость что-то подписывать добила разъеденное спиртом сознание. Он ушел, бурча что-то под нос, и некоторое время было тихо, но скоро я снова услышал крики, стук и звук шлепков, пока еще не сильных, но грозивших перерасти в настоящие удары.
Голоса в голове стали громче и тревожнее. Моя тактика перестала работать. Хозяин или забыл о присутствии постороннего в квартире, или дошел до состояния, когда совсем уже на все наплевать. Я вышел из кухни и встал в дверном проеме.
Он держал жену за халат, а дочь за волосы. Они хватались за его руки, еще не успев ни попытаться отбиться, ни закричать. Он же улыбался и криво, и я мог руку дать в этот момент на отсечение, что он испугался не меньше их. Радовался вроде бы своей силе, куражился, а в глубине оплывших глаз таился страх.
Видно было, что жена и дочь тоже испугались, но смотрели не обреченно, не взглядами привыкших к своей участи жертв. Скорее удивленно, словно попали в такой переплет едва ли не в первый раз в жизни.
Он отшвырнул их и попер буром на меня, теперь уже твердо уверенный в том, что поступает правильно. Я находился в доме вопреки его воле, не хотел уходить, и влез к тому же совсем не в свое дело. Увидел его позор.
Ведь как бы ни любили такие вот мужички почесать кулаки об домочадцев, только совсем потерявшие связь с реальностью хвалятся этим при посторонних. Потому что хоть и считают себя правыми, а все же понимают, что поступают в глазах других людей низко и подло.
Он взял со стола измазанный консервным маслом нож, и я увидел со стороны, что произойдет в ближайшие секунды. Я дернусь назад, к выходу из квартиры. Суматошно дернусь, неловко, и скованные страхом ноги оступятся, заставляя хвататься за стены. Он вряд ли будет как-то по-особенному бить, потому что не спец по ножевому бою, а обычный очумевший от алкоголя мужик. Подойдет и навалится, выставив лезвие вперед, а потом еще раз и еще, пока руки не начнут скользить по залитой кровью рукоятке. Моей кровью.
Горящие ненавистью глаза приблизились, стеклянно-мутные, как старые автомобильные фары, и тут я узнал его. По темнеющим прожилкам в желтоватых белках, по морщинам на лбу и сведенным вниз уголкам губ.
- Эй, брат! – закричал я, как только мог изображая радость, - Ты что, брат, не узнаешь меня?!
Он был грязен в ту ночь, и кожа его была синей от холода, и все же я никогда не забыл его, потому что это была первая моя ночь и он был первым.
Никогда я не вспоминал его лица. Оно было тогда некрасиво и неприятно, пахло спиртом и блевотиной. А потому я не сразу узнал. Теперь же был так поражен совпадением, или не совпадением вовсе, что мне не сложно было сыграть искреннюю радость.
Нож так и не поднялся для удара. Трудно бить человека, который так рад тебя увидеть. А когда я напомнил про ту ночь и про ту канаву, были забыты и трубы, и забившиеся в угол жена с дочерью, и готовность убивать. Мне, правда, пришлось давиться вонючим дешевым алкоголем и остывшей яичницей, брататься и обниматься с вдруг ставшим очень душевным пьяницей, но это было точно лучше, чем лежать в коридоре в луже собственной крови.
Когда он уснул, ко мне с бросилась его жена. И как любая супруга завзятого алкоголика просила за своего благоверного прощения, но больше всего благодарила, что пришел я в тот момент, когда распалившийся муж грозился убить и ее, и дочь. Вполне мог убить, потому что не помнила она еще его таким буйным, но теперь он отоспится, выйдет на работу и долго будет спокойным.
Говорила она об этом очень уверенно, а я прятал от нее сжатые до боли кулаки. Если привели меня сюда голоса, то вовсе не затем, чтобы познакомить со спасенным когда-то пьянчугой. Здесь должно было произойти убийство, и убийца бы, как и происходит обычно, когда надравшись до бессознанки убивают жену и детей, наверняка бы после этого покончил с собой.
А я ведь стоял рядом с ним. Сидел за одним столом, смотрел в его глаза, дышал его перегаром, касался его кожи. На моей рубашке до сих пор оставались следы его воняющего тухлятиной пота.
Вряд ли бы меня особенно сильно искали, воткни я ему тогда в глаз лежащий на столе нож. А если б и нашли – я бы не пожалел о содеянном. Сегодня я дал его жене и дочери шанс, вот только вряд ли в их жизни что-то изменится. И если не через неделю, так через год, они снова будут стоять на краю, и кого-то с голосами в голове рядом может не оказаться.
***
Ночь все чаще заставала меня на улице. Я ждал, прогуливаясь наугад, стараясь быть ближе к окраинам или к юго-западу.
Голоса приходили не каждый день, но я всегда был начеку и просто не мог отказать себе в удовольствии встретить их наготове. Иногда это помогало быстрее добраться до нужной точки. Хотя бывало и такое, что я убредал в один конец района, а бежать приходилось в другой. Или вовсе – вызывать такси и лететь из трущоб в соседний с моим дом, усмирять оставшуюся без присмотра напавшую на детей собаку.
Работать в прежнем темпе теперь не получалось, но я почти перестал тратить деньги, обходясь минимумом еды и совсем отказавшись от дорогих развлечений. У меня даже стали появляться накопления, впервые после покупки квартиры, но мне казалось, что они мне не понадобятся.
Должно было что-то произойти. Прорыв. Или трагедия. Могли меня и убить в итоге те, кого я все время старался остановить. А могли и выйти из сумрака силы, стоящие за голосами. Ведь откуда-то они появились, эти голоса?
Я много думал об этом. Кто они? Что помогает им предсказывать будущее? Как они решают, кому помогать? И почему им нужна помощь, если мощь их столь безгранична? Один ли я у них, или нас много, но нас по каким-то причинам не знакомят? Будет ли следующая ступень, на которой я стану членом команды?
Я не верил в божественное участие в происходящем, ведь всемогущему господу вряд ли может понадобиться человеческая помощь, и все же называл их, тех, кто стоит за голосами, ангелами. А как иначе? Только сверхсущества способны на подобный уровень пророчества.
А еще я перестал думать, что тружусь один. Настроенный на поиск информации определенного толка мозг то и дело отлавливал в потоке новостей во всемирной сети то одну новость о внезапном счастливом спасении, то другую. В одном городе случайно оказавшийся весной на берегу со спиннингом мужик спас мальчишек с оторвавшейся льдины. Забросил блесну к ним на островок льда и подтащил. Все хвалили его, называли героем, и может быть только мне пришел в голову вопрос – что делал он там с удочкой возле не до конца освободившейся ото льда реки? Я не был рыбаком, но ни разу не видел у весенней реки спиннингистов.
Или когда пожилая женщина вдруг проходит сквозь заброшенную стройку на краю города и идет прямо к колодцу, хотя провалившийся в него ребенок уже давно перестал звать на помощь? Вмиг возведенная в ранг героя, она так и не смогла объяснить, зачем пришла не только на стройку, но и на окраину города.
Я ждал чего-то. Приобщения к сообществу. Знакомства с теми, кто управляет голосами в моей голове. Втайне от самого себя, смущаясь собственной глупости и наивности, я называл их ангелами.
И однажды я их увидел.
***
Голоса гнали меня вперед как никогда раньше. Когда мог, я переходил на бег, понимая, что должен спешить, но годы сидячей работы давали о себе знать.
Улица. Аллея. Парк. Дворы. Улица. Аллея. Парк. Дворы. Я давно потерял ориентацию в пространстве, потерял счет пересеченным магистралям и понятия не имел, где нахожусь. Один за другим я проходил пустые дворы. Этот район, кажется, шел под снос и старые обветшалые пятиэтажки должны были смениться новыми высотками. Сейчас же дома зияли темными провалами перебитых окон и подъездов, темнели силуэтами неухоженных за десятки лет разросшихся во все стороны тополей.
Я почувствовал, что близок к цели, когда увидел впереди несколько огненных росчерков, быстро, почти моментально спустившихся с неба. Словно кто-то невидимый слетел с облаков, оставляя после себя только едва различимые отблески. Если бы я не ждал увидеть однажды что-то подобное, счел бы за странный оптический эффект. Мало ли кто балуется лазерным фонариком?
Но я ждал. Знал, что однажды встречу на месте необычное, что взломает границы моей и без того пошатнувшейся реальности.

Голоса пропали. Я знал, что надо делать ноги, что миссия провалена, но я не мог заставить себя уйти. Там, впереди был кто-то, желание увидеть кого было сильнее инстинкта самосохранения.

Их было трое. На вид обычные люди, в серых куртках, штанах спортивного кроя и высокобортных кожаных ботинках. Я вышел к ним не таясь, потому что был уверен, что они не бандиты, и не убийцы, хотя рядом, буквально у них под ногами, лежал мертвый человек.

Не было никаких сомнений, что он был мертв. Лежал некрасиво, коряво, как не лежат живые. Я не успел что-то предотвратить. Голоса не дождались меня, и прислали тяжелую артиллерию.

Почему-то я был уверен, что они - те самые ангелы, хотя могло быть и совсем по другому. Могли они быть и киллерами, и криминальными авторитетами, в конце концов, случайными свидетелями чьей-то скоропостижной смерти, но мой затуманенный событиями последних месяцев мозг уже не рассматривал иных вариантов.

Думал только о том, кто же лежит сейчас у них под ногами мертвый? Человек, которого я должен был спасти? Или потенциальный убийца? Неужели это мне предназначалось его убить?

Я хотел что-то сказать, спросить у тех, кого считал ангелами, но слова от волнения застряли в груди, спирая и без того сбитое долгим бегом дыхание.

- Это кто? – на вид ему было лет тридцать. Прямой, статный, но худой. По повадкам, по взгляду и интонациям – главный.

Меня заметили давно, но, наверное, считали мое появление или естественным, или неопасным. Я не уходил, и поэтому он спросил: «Кто это?», предполагая, что другие двое должны знать. Они же, девушка и еще один парень, оба примерно такого же возраста, пожали плечами, не оглядываясь.

Статный сделал движение ладонью, и я почувствовал, как оцепенели мышцы. Я не мог ни двинуться, ни шевельнуть глазами, ни вздохнуть. Легкие тут же откликнулись панической болью.

- Некогда здесь торчать, - видимо я ошибся, и третий, широкоплечий, но какой-то слегка полноватый и неловкий парень, не был подчиненным первого. Не спрашивая ни у кого разрешения и даже не предупреждая о своих действиях, он сделал что-то, я не успел заметить что, и исчез. Просто исчез, словно и не было его. В небо при этом устремился едва заметный огненный росчерк.

Статный взглянул на траву, примятую в том месте, где только что стоял его товарищ. Потом на меня. И снова на то место.

Я был уверен, что мы не враги. Что меня обездвижили каким-то чудесным образом, но не хотели ни убивать, ни навредить, но смесь их равнодушия и замешательства доставляла моему парализованному телу сильнейшую боль, и я подготовился к тому, что потеряю сознание.

- Норси, ты его знаешь? – спросил статный еще раз, и девушка, наконец, обернулась.

Я забыл и о параличе, и о грозящем скором обмороке.

«Норси» - отозвалось во мне вспышкой. «Норси». Сколько раз голоса произносили это имя? Десятки? Сотни? Я не знал значения слов, ни этого, ни многих других, и только теперь понял, что «Норси» - это имя.

- Ладно, - статный едва шевельнул пальцами, и я снова смог дышать и моргать. Шевельнуться, правда, так и не получалось, - Уходим.

- Стой! – Норси шагнула в мою сторону и мне показалось, что она словно узнала меня, - Подожди! Это же… тот самый. Помнишь? Семерка.

- Семерка? Какая семерка? Что за семерка, Норси? – он был чем-то недоволен, и я подумал, что все-таки он не командир. Может быть самый старший, самый опытный, но не контролировавший группу полностью.

- Да посмотри ты уже!

Странно это было слышать. Они и без того пялились сейчас на меня едва ли не вплотную.

Раздраженное лицо его вдруг разгладилось пониманием.

- Ну, семерка. Ну, и что? Флуктуация. Это ненадолго. Пошли.

- Это не флуктуация, - Норси смотрела мне прямо в глаза, - И он здесь не просто так. Ты ведь здесь не просто так, да?

Ответить я не мог, только моргнуть, надеясь, что она поймет.

Управляли голосами в моей голове точно не эти самые ребята. Но они точно что-то знали обо мне, то, чего не знал я сам. Или догадывались. Было у нас с ними что-то общее, и даже статный был вынужден это признать.

Я был какой-то там семеркой, и это что-то им обоим говорило. Настолько много, что Норси не хотела отходить от меня, а статный не имел аргументов, чтобы ее уговорить.

- Знаешь, - Норси обернулась к товарищу, и возле глаз ее собрались строгие упрямые морщинки, - Я заберу его с собой.

Глава 3. Норси

- Здравствуйте, Айдан. С пробуждением. Включить свет?

Я проворчал что-то утвердительное, не соображая спросонья, кто со мной разговаривает, и где я нахожусь.

Тренькнуло. Под потолком зажглись длинные тонкие светильники. Свет был слабым, едва позволявшим рассмотреть окружавшее меня пространство. Эта была небольшая, метров восемь квадратных комната, стены и потолок в которой были сделаны из серого похожего на искусственный камень материала, не имевшего ни единого шва, кроме узкой едва заметной щели, обозначающей дверь. Интерьер оказался также скуден: лежанка, массивный темный встроенный в стену экран и несколько колец под потолком совершенно непонятного назначения.

Приветствовавший меня голос имел металлические нотки, и я сразу сообразил, что это робот. Для современных технологий не было никаких проблем подделать настоящий человеческий тембр, но стартовый вариант голоса роботов всегда был металлическим, чтобы случайно не ввести кого-нибудь в заблуждение.

- А что так темно?

Комнату залило белым. Уже привыкшие к темноте глаза отозвались болью.

- Эй!

Комната вновь погрузилась в сумрак. Свет стал усиливаться постепенно.

- Достаточно.

Вчерашний вечер, вопреки ожиданиям, вспоминался в мельчайших деталях: тревожный гул голосов, долгий путь в заброшенный район, огненные росчерки в небе. И те, кого я ожидал когда-то увидеть, и увидел. Ангелы.

Равнодушный широкоплечий третий. Статный высокий, что показался мне главным. И Норси, девушка из мечты. Девушка, о которой говорили голоса. Даже если бы статный не парализовал меня заранее, я бы все равно онемел, когда она обернулась ко мне.

А потом она сказала: «Я забираю его с собой», - достала из кармана куртки удобно умещавшийся в ладони цилиндрик, подняла к моему лицу, пшикнула чем-то без запаха и цвета.

Очнулся я уже здесь. Выспавшийся, отдохнувший, бодрый, я совсем не чувствовал себя пленником, хотя и роскошными апартаментами место моего пребывания не назовешь. Я конечно не ожидал оказаться на облаках в небесных чертогах и называя ангелами тех, кого считал вполне обычными людьми, но вот так прозаично очнуться в тесной клетушке было обидно.

Фантазия услужливо подкинула большое белое залитое ярким светом помещение. Висящее в воздухе футуристическое кресло обволакивает меня, принимает форму тела, согревает и успокаивает. Откуда-то сзади подходит молчаливый сосредоточенный человек в идеально белом халате. Он осторожно снимает с моей кожи датчики. «Здравствуй» - это уже девушка с поляны, та самая Норси. На ее голове опоясывающий лоб обруч, в ухе – небольшой передатчик. Ее зеленые глаза светятся радостью и дружелюбием. «Здравствуй», - говорит мне она, - «Добро пожаловать в команду!».

Вот это я понимаю была бы встреча! А вместо этого – серая келья, с лежанкой и чем-то вроде большого телевизора.

Хотя, чего может ожидать человек, которого подобрали случайно на месте операции? Как раз такой вот небольшой кельи, и самого младшего звания, да и то, если не придется еще учиться на каких-нибудь шестимесячных курсах ангельских лейтенантов.

Тут бы в первый день не вылететь со службы с пометкой «Ни на что не годен», и если уж мечтать закрепиться, заработать уважение и нормальную комнату, над этим стоит начать трудиться прямо сейчас.

- Включи экран, - я решил прощупать границы предоставленных мне возможностей.

- Заблокировано, - не заставил себя ждать металлический голос.

- А дверь?

- Дверь не имеет функции включения.

Я слегка опешил.

- А функцию открытия?

- Имеет.

- Открой, пожалуйста, дверь.

- Заблокировано.

Предоставленные мне возможности закончились так и не начавшись.

- Воды я хотя бы могу попросить?

- Можете.

- Стакан воды, пожалуйста.

- Заблокировано, - в металлическом голосе сквозило все хуже скрываемое ехидство.

Впервые мне пришло в голову, что разговариваю я с человеком. Пришлось помолчать, подавляя смущение.

- Пожалуй, я забыл познакомиться. Кто ты?

- Я – ваш личный интерфейс управления комнатой. Вы можете отдавать голосовые команды или управлять мной со встроенной панели.

- С экрана? – я подошел к панели и провел пальцами по ее поверхности. Судя по качеству стекла, она управлялась касаниями пальцев.

- Да. С помощью экрана вы сможете просмотреть весь спектр доступных вам команд, в том числе находящихся в статусе «Заблокировано».

- Отлично. Покажи.

- Заблокировано.

Я снова расслышал в металлическом тембре откровенное издевательство. У меня в квартире тоже была такая штука. И ей даже можно было подобрать характер, выражавшийся, правда, только в интонациях и построении некоторых фраз.

Особенно мне нравился образ эксцентричной художницы, которая могла, черт бы побрал этих производителей, и в депрессию уйти на несколько дней. И приходилось самому подниматься и выключать свет перед сном, запускать стиральную машинку и следить за микроволновкой. Можно было сменить профиль, но я не хотел. Хоть какое-то разнообразие в устаканившемся ритмичном до изжоги одиноком быте.

Но, как ни крути, все эти закидоны робота были всего лишь набором простых алгоритмов, ограниченным, легко изучаемым всего за неделю. Этот же голос, здесь, в келье, издевался целенаправленно и тонко.

- Ты программа? Или человек?

- Я – ваш личный интерфейс управления комнатой. Вы можете отдавать голосовые команды или управлять мной со встроенной панели, - повторил интерфейс, и уточнил заинтересованно, - А почему вы спросили?

- Издеваешься надо мной, вместо того, чтобы помогать.

- Вам не нравится? Я очень стараюсь.

В ее голосе слышалась обида, и я махнул рукой, не зная, что еще сказать.

- Вы можете отключить функцию юмора, голосовой командой или с панели управления.

- Не надо.

- Вы можете сменить профиль на более сдержанный.

- Не надо.

- Ваш комфорт…

- Не надо! Я сказал, не надо!

Интерфейс замолчал, а я был благодарен ему за то, что на время почувствовал себя женатым.

Положение мое, между тем, оставалось странным. Вряд ли мне прямо сейчас угрожает какая-то опасность, но и желанным новым членом команды я себя точно не чувствовал. Кстати!

- Где я нахожусь? – я подумал секунду и поправился, - Где мы находимся?

- Заблокировано.

Ожидаемо. Если уж стакан воды не допросишься, то что уж говорить об информации.

- Я могу кого-то вызвать? Есть люди, к которым я могу обратиться?

- Уровень вашего доступа не позволяет устанавливать исходящую связь. В списке исключений есть только один абонент.

- И кто это?

- Контакт наименован как Норси. Назвать его постоянный идентификатор?

***

Дверь откатилась, и Норси вошла в комнату, ступая осторожно, словно не была уверена в прочности пола.

- Мир тебе, - она подняла ладонь в приветственном жесте.

Тело ее облегал анатомический комбинезон из плотной, но очень пластичной ткани. Разбитый на сегменты, он не собирался в складки и не сковывал движения.

- Привет, – мне не хотелось, чтобы между нами выросла стена официальщины.

Некоторое время она стояла молча, даря мне возможность рассмотреть ее получше. Обычная девушка. Да, «девушка на миллион», но если представить себя миллионером или просто удачливым парнем, что преодолел в себе робость и подошел к первой красавице института, то и модели с обложки превращаются в обычных девчонок, со всеми их прелестями и недостатками.

В ней было прекрасно все: узкие плечи, четко очерченная высокая грудь, легко угадывающаяся талия, и головокружительные изгибы бедра, по которым так и хотелось провести рукой – но в глазах ее не было ни надменности, ни чувство превосходства, только горящие искорки живого интереса и еще легкое смущение, совершенно для меня сейчас необъяснимое.

Уж если кому и было время смущаться, так это мне.

- Извини, - она словно очнулась от унесших ее за пределы комнаты мыслей. - Никак к тебе не привыкну. Как чувствуешь себя?

- Нормально. Даже отлично. А ты?

Он пожала плечами, не зная, что ответить.

- Выспался?

Я тоже пожал плечами, стараясь в точности повторить ее движение. Хотелось закончить эти обязательные ритуалы и перейти хоть к какому-то делу. Например, попросить воды. И узнать, где столовая и можно ли получать приказы в какой-то более явной форме, чем говорящие на непонятном языке голоса в голове.

- Пить очень хочется.

Норси дернулась в сторону экрана, но сразу остановилась, будто что-то вспомнив.

- Эта… это помещение не предполагает наличие синтезатора. Оно вообще, честно говоря, немного для другого предназначено, но у нас не оказалось подходящего и пришлось импровизировать. Было много споров, ужасно много. Мы так много не коммуницировали, наверное, лет семь. И тебя было проще убрать с глаз долой сюда, чем искать что-то лучше.

- Пить очень хочется, - я решил пока не обращать внимания на ее слова. Ни на споры, ни на то, что меня пришлось убирать долой с чьих-то глаз.

- Да, конечно! – она снова дернулась к экрану и снова остановилась, - Ох, синтезатора же нет. Знаешь, что? Я хотела сначала поговорить. Но тут… не по-человечески. Пойдем, я прикину где ближайший синтезатор. И покажу тебе базу. Заодно, и поболтаем? Как ты думаешь?

- Головой, - я не успел сдержать еще со школы выработанный рефлекс.

Норси прищурилась вопросительно, соображая.

- Ну, да. Ну, да, головой, думаешь, - и прыснула внезапно, как будто старательно сдерживалась, но не справилась.

- Извини, никак к тебе не привыкну. Пойдем! – она махнула мне рукой совсем уже по-простому, - Я покажу тебе тут все.

***

- Мир тебе! – произносила Норси, если кого-то встречала по пути.

- Мир! – отвечали ей.

Коридор шел за коридором. Большинство из них были узкими, едва два человека разминутся, со множеством дверей, ведущих, наверное, в помещения, похожие на то, в котором разместили меня. Или в какие-то получше, ведь не зря же Норси сказала, что просто не нашлось подходящего.

Мне очень хотелось посмотреть, что там, за этими дверями, хоть одним глазком. Комфортные номера в несколько просторных комнат? Или научные лаборатории, уставленные сверкающим стерильной чистотой оборудованием? Или это склады, или может быть заводские цеха? Серверные комнаты? Даже сейчас, когда терабайты информации можно записать на носитель с ноготь толщиной, сервера крупных компаний занимают целые здания.

Спросить я постеснялся, чтобы не выказывать лишнего любопытства и несдержанности. Как ни крути, сколь опытным специалистом я не считал себя в некоторых специальностях, здесь я был желторотым новичком и не знал, как нужно себя вести.

Одно можно было сказать точно. Место, где мы находились, вряд ли было зданием. Такие длинные коридоры с множеством пересечений вряд ли можно уместить под одной крышей, только если в комплексе зданий, соединенных переходами. Или в туннелях под землей, тем более, если уж где и прятать секретную базу, то лучше всего закопать ее поглубже.

Мы шли и шли, лишь изредка встречая людей.

- Мир тебе!

- Мир!

Норси с каждым старалась завести хотя бы короткий разговор. Я прислушивался к их говору, старался если уж не запомнить всех лиц, то хотя бы понять, как и о чем они говорят, как держатся. Смотрел, и не мог понять, чем они так похожи друг на друга.

Не было среди встреченных нами людей ни затюканных работяг, что, опустив голову и сгорбившись под грузом ежедневных проблем, торопятся перейти с объекта на объект. Не стреляли заискивающе глазами молодые карьеристы. Не пробегали, жеманно покачивая бедрами, украшенные яркой помадой секретарши, тоже своего рода карьеристки, только мечтающие нигде и никогда не работать.

Словно мы попали на выставку людей, однажды посетивших тренинг успешной успешности и, на удивление самих тренеров, вмиг взяли всевозможные карьерные вершины, не успев при этом ни посадить сердце, ни заработать пачку нервных заболеваний, свойственным людям. Не вязался у меня этот их вид с тем, чем, по моему мнению, занимались ангелы.

- Мир тебе!

- Мир!

- Тот самый? – как и всем здесь, на вид ему было не больше тридцати пяти, но за проницательный взгляд я бы накинул еще как минимум двадцать.

- Да.

- Что собираешься делать?

Норси ответила жестом полной неопределенности.

- Ясно. Что ж, - он протянул мне руку, первый из встреченных нами людей, - Меня зовут Тарр. Будем знакомы.

Я назвал свое имя, и Тарр снова обратился к Норси:

- Это твое решение, и тебе за него отвечать, - моя спутница с готовностью кивнула, - Надеюсь, ты просчитала последствия. Смотри, не утрать над этим контроль и не доставь нам проблем.

И без того прямая как струнка Норси вытянулась еще сильнее. Ее подбородок чуть приподнялся, и она стала казаться выше собеседника. Это не была поза подобострастия или подчинения, скорее горделивого вызова, готовности отвечать за свои поступки.

Я тоже был готов за них отвечать и впервые почувствовал, что значу что-то и для Норси, и для всех этих людей. Пусть немного, но на меня обращают внимание, знакомятся, и даже ждут от меня проблем, а это уже что-то.

- Воды бы… - напомнил я Норси, как только мы остались в коридоре одни.

- Да, - она тряхнула волосами, - извини, никак к тебе не привыкну.

Мы прошли еще пару поворотов, она попросила меня подождать и вошла в одну из дверей. Я успел мельком увидеть, что помещение полностью пустое, с высокими, в три этажа, стенами, точно такими же монолитно-серыми, как и в коридорах, как и в моей комнате. Норси вышла с большой кружкой воды, которую, едва я напился, отнесла обратно.

- Начальник? – я изобразил все понимающего, эдакого с хитрецой, заговорщика, ни капли не сомневаясь, что это сработает. Во все времена к любому начальству, хоть плохому, хоть хорошему, относились одинаково.

- Кто? – Норси словно успела забыть о встрече, - А, Тарр. Не совсем. Хотя по-вашему да, начальник. Но он скорее ответственный за все тут. Идейный вдохновитель. Пошли, осталось немного.

***

- Это здесь, - Норси остановилась перед дверью, придирчиво осмотрела мою одежду. Мне стало неловко, потому что спросонья, охваченный тревожными мыслями и разборками с интерфейсом комнаты я совершенно не обратил внимание на свою одежду. Смятая за ночь, она совсем не прибавляла уверенности.

Все происходило слишком быстро. Я не успевал не только сориентироваться, понять, как себя вести, и что я здесь делаю, но и задать нужные, хотя бы самые простые вопросы. Вот и сейчас, отвлекшись на некрасиво выправленную футболку, я не успел уточнить, что «это», и где «здесь».

- Мир тебе!

- Мир!

Медицинские кабинеты, наверное, всегда будут выглядеть одинаково. Белоснежные, с множеством шкафов, шкафчиков, с непременной этажеркой на колесах, лежанкой и множеством баночек, коробочек и колбочек, разложенных в только хозяину известном порядке по всему кабинету.

- Привела? – Озон, кажется так Норси назвала хозяина кабинета, кивнул на лежанку, очень похожую на то кресло, что я представлял себе утром. Только в воздухе оно не висело, и форму тела не принимало.

Он прикрепил мне на запястье широкий датчик с небольшим серым экраном.

- Что планируешь с ним делать?

- Посмотрим. А ты что думаешь?

Поверхность стоящего возле кресла стола превратилась в экран, засветилась множеством надписей, цифр и схем. Озон сделал движение, как будто подцепил изображение пальцами, потянул, и оно оторвалось от экрана, поднялось на удобную медику высоту.

- Мне все равно. Ты его притащила, тебе и решать.

Повисла неловкая тишина. Было видно, что Норси ожидала от беседы с медиком намного большего, он же увлеченно копался в цифрах, отражавших, видимо, мое текущее состояние здоровья.

- Думаю, он может принести пользу эксперименту, - Норси говорила уверенно, но при этом явно хотела посоветоваться, может быть даже переманить медика на свою сторону. Ведь были же вчера какие-то споры вокруг ее решения «забрать» меня с собой.

Озон расплылся в улыбке.

- Хорошенькое дело. Подопытный в качестве экспериментатора. Мышка натянула ученический колпак, получила высшее образование и устроилась на работу младшим научным сотрудником.

- Озон… - Норси укоризненно, одними глазами показала ему на меня. Медик проигнорировал ее намек.

- Ты хотя бы представляешь себе последствия? Озон… я полтора тысячелетия лет Озон. Что, предлагаешь ему врать? И как долго? Индекс свой не жалко? И без того тебе скоро к Аррадору.

Я чувствовал себя лишним в их беседе. Ни контекста разговора, ни особенностей собственного статуса я не знал. Не догадывался даже, зачем нахожусь сейчас в кресле и какому обследованию меня подвергают. Хотя это интересовало меня сейчас меньше всего.

Кто я, черт возьми? Кто я сам по себе, и кто я для них? Что это за эксперимент, и почему я в нем лабораторная мышка?

Ведь если я правильно понял, Норси вовсе не обязана была меня приводить в медицинский кабинет, а значит не интересовало их всерьез мое физическое состояние. Не опасались они неизвестных вирусов или бактерий, да и как можно опасаться, если сами они постоянно бывают в городе?

- В конце концов, - Озон снял датчик, предложил мне жестом слезать с кресла, - Всегда есть вариант мученичества. Могу устроить. Хоть сейчас.

- О нет! Нет! Брось, - Норси замахала руками, - Ты что?! Неужели тебе самому не интересно? Скажи честно, ты вообще когда-нибудь видел семерку?

Они уставились на меня, как на диковинного зверька.

- Никак к нему не привыкну, - то ли пожаловалась, то ли констатировала Норси. А может, и то и другое сразу.

- Что… Вы о чем? Что за мученичество? – я постарался говорить твердо.

- Нет, - согласился Озон, - такого я не видел. Как стало известно, что ты притащила на борт семерку, я поднял свои записи и нашел упоминание о трех шестерках.

- Мусы? – Норси прищурила глаза и наклонила голову.

- Что – мусы?

- Эти шестерки были из мусов?

Озон скривился.

- Нет. Из любителей зависнуть у Аррадора. И ходить потом с чистенькими ручками.

Норси показательно развела руками, намекая медику на несостоятельность его сравнения.

- Что за мученичество? – сколько бы не называли они меня лабораторной мышью, но право голоса я не потерял, - ответит мне кто-нибудь?!

- Хорошо, Норси, - Озон снова усадил меня в кресло, - будь по-твоему.

На этот раз он не стал доставать датчик, а придвинул поближе свой стул и заговорил, впервые обращаясь прямо ко мне.

- Однажды, во времена, которые давно потерялись в веках, жил мудрец, имя которого тебе ничего не скажет, поэтому назовем его просто – Великий Мудрец.

Мне захотелось вмять его красивый, словно с античной статуи, нос прямо в его самодовольную рожу, но говорил он эту странную чушь так уверенно и с такой серьезностью, что переходить к спонтанному насилию было неловко.

– В то же время в том же городе жил торговец, который хоть и был умен и начитан, но к учению Великого Мудреца относился весьма пренебрежительно. Однажды в лавку к торговцу зашли два молодых человека, идущих к Великому познать свет истины. Посмотрел на них торговец и подумал, а не пойти ли с ними? Хоть разок взглянуть на Мудреца.

Норси только что не в ладоши хлопала от радости, так была довольна происходящим. Мне же начало казаться, что я сплю.

- Встреча с Великим мудрецом поразила торговца. На следующий день он пришел к нему снова, а потом снова, и с каждым днем проводил у него все больше времени, оставляя лавку на жену. И чем больше мудрости познавал торговец, тем хуже шли его дела, пока он окончательно не обанкротился. Он пожаловался на это Великому Мудрецу, и тот ответил ему: «Кто хочет стать мудрым, пусть идёт на юг; кто хочет стать богатым, пусть идёт на север. Тот, что думает о себе, что является ничем, и кто в самом деле делает себя ничем, возрастает духовно, а дух не нуждается ни в каком месте: он может в одно и то же время быть и на севере, и на юге».

Сколько б я ни иронизировал, голос Озона словно впечатывал каждое слово прямо мне в мозг. Я мог бы повторить рассказанную им притчу, от начала и до конца, а может быть и наоборот.

- Эти слова глубоко задели сердце торговца, и он воскликнул: «Но моя жизнь закончена!» — «Нет, нет, — возразил Великий Мудрец, — ты только начинаешь свой путь».

***

Перед нами открылась очередная дверь, и мы вошли длинное уставленное большими овальными столами помещение. За каждым умещалось не меньше двадцати стульев, а потому зал был похож скорее на место для небольших конференций, чем на столовую и, тем более, ресторан.

Мы устроились за одним из овалов.

- Хочешь что-нибудь? Из еды.

- А что есть?

Норси протянула руку, передо мной зажегся экран, и я увидел длинный список даже не блюд, а их категорий. И как минимум треть из просмотренного я попросту не понимал.

- Давай помогу. Что? Мясо? Птица? Рыба? Морепродукты? Экзотику? Хотя, ты тут первый раз, не надо тебе экзотику, – ее пальцы порхали над списком, следуя мои ответам, - Можно голосом. Но так мы вообще запутаемся. Вот.

Часть стола передо мной приподнялась, открыв нишу, в которой стояла тарелка с куриной котлетой, тушеными овощами и двумя небольшими душистыми булочками на краю. Поначалу я пожалел, что выбрал впопыхах совсем не свои любимые блюда, но втянув аромат, тут же забыл об этом.

Назвать аромат божественным, значит ничего не сказать. В нем чувствовалось все, и зажаристая корочка, и специи, и каждый овощ, чьи запахи сплетались в один, удивительно гармоничный.

Я перестал думать о чем-то кроме еды. Отломил от котлеты первый кусочек, смешал с рагу, отправил в рот и с затаенной обидой констатировал, что это вкуснее всего, что я когда-либо пробовал. Сколько я ни импровизировал на кухне, сколько ни экспериментировал с составом, мне никогда не удавалось добиться именно такого сбалансированного и густого вкуса. Да что там, и котлета, и рагу были вкуснее, чем готовила мама, а ведь я был уверен, что это невозможно.

Как бы ни готовила мать, для детей ее стряпня всегда будет лучшей, потому что вместе с привычными вкусами мы в нашей памяти хранятся и воспоминания. Радость беззаботного пробуждения, смешанная с ароматом свежевыпеченных вафель с бабушкиным клубничным вареньем. Утренняя свежесть налетающего с реки ветра, бодрящая, идеально дополняющая щекочущий запах холодных котлет, разрезанных пополам, заботливо переложенных хлебом, свежим салатом и томатами.

Мы нагуливались во дворах до звериного голода, врывались домой, снося мебель и дверные косяки, впивались зубами в хлеб, хватали ложки и обычный куриный суп казался божественной эссенцией, а жареная со шкварками или грибами картошка - величайшим в мире деликатесом. Мы ели, ели, ели, и вместе с пирогами с капустой, с запеченной в духовке тонко пахнущей чесноком курицей, с макаронами под сырной шапкой мы впитывали мамину любовь и заботу, и не могло быть ничего в мире вкуснее.

Кроме этой куриной котлеты с запеченными овощами. Только когда последний кусочек булочки собрал остатки соуса, я поднял глаза от тарелки и сообразил, что во время обеда так ни слова и не сказал.

- Так о чем ты хотел поговорить? – Норси улыбалась очень мило, так, словно это именно она приготовила и курицу, и овощи, а не выехали они из стола сразу готовые, идеальной температуры, как будто только что с пылу с жару.

- Кто вы, черт побери, такие? - у меня были сотни очень важных вопросов и тысячи неважных, но я сумел собрать их все в один, добавив только, - Где мы? Что это за место?

Мне пришлось отодвинуть тарелку подальше, чтобы не думать больше о еде.

- Ты еще не понял?

Пальцы Норси снова забегали по панели на столе, но на этот раз их танец закончился намного быстрее. Часть стены начала плавно подниматься, открывая высокое панорамное окно во все помещение. За стеклом мерцали звезды. Миллионы звезд.

Свет в зале притух почти до полной темноты, и сразу стало ясно, что мы смотрим вовсе не на ночное небо, а находимся прямо в космосе, внутри чего-то очень большого, внутри корабля или комической базы.

Я оглянулся на Норси, без слов спрашивая разрешение, подошел, оперся лбом о стекло, положил на него руку и едва не упал от накатившего головокружения. Не зря говорят, что в бесконечности космоса нет ни верха, ни низа, и вовсе не потому, что не действует на человека сила притяжения. Действует. Почти в любой его точке. Всегда найдется неподалеку какой-нибудь газовый гигант, или, в конце концов, звезда, на которую все вокруг непрерывно падает. Но падает так долго и по таким замысловатым траекториям, что этот полет называют невесомостью.

Я представил, как с огромной скоростью несусь к ближайшему светилу. Мое тело, закованное в неуклюжий скафандр, подчиняется мне, но все что я могу – это неловко дергать руками и ногами, переворачиваться, вращаться, ритмично взмахивая конечностями, но я не в силах остановить падение, хоть на минуту отдалить приближающуюся смерть. Мне неизвестно ничего. Ни как далеко звезда, ни с какой скоростью я к ней лечу, ни того, как близко подпустит меня ее сжигающий все на своем пути огненный ореол.

А может и не суждено будет мне сгореть в пламенной короне звезды. Подхватит на половине пути притяжение какой-нибудь пролетающей мимо планетки, подхватит, перетянет, и сверзнусь я на нее нелепым пылающим факелом, и прямо перед поверхностью с моего давно поджаренного внутри тела слетит скафандр и…

Распаленное воображение запротестовало, отмотало время назад. Я все еще падал на звезду, и мимо пролетающая планетка подхватывала меня, притягивала к себе, но голоса в моей голове говорили, что смерть не должна страшить, что будет она не напрасной. «Иди», - говорили мне они, - «Иди туда». И я распластывался, крутился, нацеливаясь, пока оставался в сознании, в нужную точку. И когда слетел сгоревший в атмосфере скафандр и тело мое неуклюжим кулем шмякнулось о землю, точно под ним оказался уже занесший нож над жертвой насильник и убийца. Части наших разорванных расплющенных тел смешались, и кровь человека, которого я должен был остановить и остановил, впитывалась в землю прямо под ногами спасенной жертвы.

- Это космос, - голос Норси доносился откуда-то издалека, - Он никому не дается просто.

Если бы только космос.

Они называли себя тиряне. Мне пришлось принять кое-что как состоявшийся факт. Люди не одиноки во вселенной. Там, среди звезд есть не просто другая цивилизация или другая разумная жизнь, там есть люди, и мы точно такие же, как они. Или почти точно такие же. Хотя это самое «там» было для меня сейчас самое настоящее «здесь». Дома как такового у тирян не было, только бесконечная россыпь подходящих для жизни планет, лишь одна из которых считалась «той самой» родиной.

Я всматривался в звездную пустоту и пытался понять, как это – не иметь ни родины, ни места, которое называешь домом. Из года в год скитаться от звезды к звезде, меняя корабли на города, а потом снова на корабли и снова в космос, от звезды к звезде.

- Очень давно, больше пятнадцати тысяч лет назад, мы жили, как и вы, борясь за существование. Каменный век, медный, железный. Натуральная экономика, индустриальная. Постиндустриальная. Демократия. Авторитаризм. Все у нас было, извини за каламбур, как у людей. Тогда было важным, как ты относишься к обществу, и как общество относится к тебе, и в зависимости от этого человек мог прожить или долгую счастливую жизнь, или даже не родиться. Но откровенно говоря, все эти политические и экономические парадигмы – лишь оттенки одного и того же процесса – борьбы человека за жизнь. С природой, с обществом, друг с другом.

Мне легко было понять, о чем говорит Норси, хотя ни войн, ни серьезных столкновений наше общество не знало уже семьдесят лет. Не знало – потому что слишком сильно напугалось. Не знало – потому что еще живы были воспоминания о том, как мы едва не уничтожили себя. И все же борьба за существование, за лишний более жирный, чем у соседа кусок, шла и по сей день. И вряд ли был в нашем мире такой человек, что мог бы сказать, что не делал никогда никому гадости ради собственной выгоды, и не подставлял ближнему подножку, а то и подталкивал падающего. Что не было в его жизни момента, когда приходилось бороться за свое будущее, не думая, заглушая все мысли о том, что в борьбе этой будет не только победитель, но и проигравший. Тот, кто уползет с поля битвы поломанный и побитый.

- Войны, революции, геноциды, религиозные распри – в основе всех этих массовых развлечений, когда-то среди человечества весьма популярных, стоит одна ключевая идея. Людям было, что делить. Одни хотели отнять, другие – сохранить. Одни навязать свои идеи и под шумок побольше украсть, другие – сделать человечество счастливым, и среди счастливых самыми счастливыми – самих себя. Одни выигрывали, другие проигрывали, и ни те, ни другие не могли никуда друг от друга деться, теснясь в рамках одной планеты, одного континента, одного города. Пока было, что делить, никакая идеология не могла ничего всерьез изменить.

Я еще не слышал Норси такой. Из ее голоса ушли печаль и сожаление о прошлом, уступив место возвышенности и уверенности.

- А потом одна за другой, с разницей всего в тридцать лет, появились две технологии, которые перевернули все с ног на голову, причем очень быстро. Первым человечеству открылся способ преобразования материи в энергию путем полного разложения атомов на элементарные частицы. Количество высвобождающейся энергии было так огромно, а топлива требовалось так мало, что вот такая коробочка, - чтобы показать размер, Норси потребовалось только ладони, - могла осветить целый город, и снабдить электричеством рядом стоящие предприятия в придачу. Бесплатная энергия. Мечта человечества всех времен.

Действительно, мечта. Устав удивляться, я лишь фиксировал новую информацию, откладывая ее осмысление на потом. Мой мир перевернулся с ног на голову еще вчера. Сегодня с самого утра он крутился юлой, оставляя перед глазами только смазанные росчерки все новых и новых впечатлений.

Я находился на космической станции в компании с невероятно красивой девушкой, представительницей невероятно развитой цивилизации, и не понимал, что я вообще здесь делаю. Почему был выбран изначально, когда в моей голове звучали их голоса? Почему Норси забрала меня на станцию, хотя такого плана не было, и разговор с ее начальником это подтвердил? Почему я уверен, что всё вокруг – не странный затянувшийся сон?

- Бесконечная и почти бесплатная энергия запустила развитие атомного синтеза, и вскоре появилась технология, позвозволяющая буквально за секунды раскладывать на части одни атомы и создавать на их месте другие. Еще несколько лет упорной работы всех физиков планеты, благоразумно собранных правительствами в один огромный институт – и процесс стал управляем настолько, что атомы пересобирались сразу в готовые структуры и даже готовые формы. Как мечтали все алхимики древних веков – мы смогли из свинца сделать золото, заодно научившись из любого вещества делать любое вещество. А потом из любого предмета – любой предмет. Или энергию.

Норси говорила о непостижимых для меня технологиях так же, как мы вспоминаем о первых каменных орудиях человека разумного, о загадочных пирамидах, о средневековых замках и рыцарских турнирах. Как же далеко они ушли вперед от тех чудесных технологий, если сейчас о них вспоминают как об изобретенном когда-то первом колесе?

- Все это так сильно повлияло на общество, что мы пару десятков лет стояли на грани самоуничтожения. Или лучше сказать – они. Я родилась значительно позже.

- Так это… - запоздало сообразил я, указывая на то место, откуда из стола поднималась ниша с едой.

- Да, это то самое. Тарелка была синтезирована за секунду до того, как ты ее увидел. И еда, хотя с синтезом органики были проблемы еще сотни лет. И все это, - Норси крутанула рукой указывая сразу на все вокруг, - тоже. Мы способны создавать что угодно в любых объемах, не прикладывая к этому почти никаких усилий. Хотя нет, это не совсем так. Первый матричный объект нужно сделать вручную. Придумать, изготовить все элементы, собрать, протестировать, и только после этого копировать.

- И что потом?

Норси правильно поняла мой вопрос. В ее словах не было чего-то очень важного, что связывало бы ее рассказ о происходивших пятнадцать тысяч лет назад событиях с тем, что мы сейчас сидим с ней в этой столовой. Я – странноватый полусумасшедший изгой, длань судьбы, спаситель тонущих в канавах алкоголиков. И она, невероятно красивый пришелец из космоса.

- Потом? – Норси посмотрела мне прямо в глаза, - Потом мы научно доказали существование бога.

***

Списки, таблички, цифры, и снова списки. Миллионы имен, триллионы цифр. Диаграммы. Графики. Норси знала о программе индекса присутствия бога все, и без труда выводила на огромный экран нужные значения.

- Статистика может все. Как только число объектов переваливает пороговое значение, они поддаются оценке, группировке и точному подсчету вероятностей. Про покер и подсчет вероятности выигрыша, я думаю, ты в курсе? Но что если пытающийся подсчитать закономерности человек не знает ни состав карт, ни их значение, ни правил игры? Он видит лишь картинки, итоговые расклады и результат раундов. Можно ли понять, сколько в колоде карт и каковы правила покера?

Я слышал про такое. Перевернуть все с ног на голову - способность, отражающая одну из сторон гениальности. Основа решения многих казалось бы неразрешимых многофакторных задач. Основа для хороших детективов, да и непредсказуемых сюжетных поворотов.

- Можно, - сама себе ответила Норси, - Но для этого придется потратить немало сил и собрать огромную базу статистических данных. Шаг за шагом, мы выясним выигрышные комбинации, вероятность их возникновения и выпадения отдельных карт. И уже исходя из этого сформируем понимание о правилах и составе колоды. Для хорошего специалиста по статистике – весьма тривиальная задача. Доказательство существования Бога на много порядков более сложная проблема, но бесконечные ресурсы и бесконечное количество времени позволяют штурмовать и сложнее.

Я не знал, что поражало меня больше. Обнаруженная их наукой божественная воля, или то, что возраст Норси давно перевалил за две тысячи лет. Воистину, бесконечные ресурсы сотворили с человечеством настоящие чудеса.

- Главное - задать правильный вопрос. В нем, как ты знаешь…

- Половина ответа.

- В точку. Какова основная мысль в любой религии?

- Загробная жизнь? – я не раз слышал, что в основе веры в бога всегда лежал страх смерти.

Норси скривилась.

- Еще варианты? Ладно, давай без загадок. Основная мысль в любой религии – неизбежность воздаяния. Бог всегда следит за тобой, всегда видит тебя и оценивает поступки. За поклонение богу или его отрицание. За святость или грехи. За добро или зло. Накажет. Вознаградит. Даже совсем уж простенькие языческие божки, и те находили время обращать внимание на то, как живет их паства.

- Так их все-таки много? Богов?

Было видно, что я сбил ее с мысли и вопрос скорее всего задал очень глупый, но Норси ответила:

- Мы не знаем этого доподлинно, но считаем, что он все-таки один. Во-первых, у нас нет доказательств иного. Во-вторых, так надо. Просто поверь.

Я поднял руки вверх, сдаваясь перед ее непререкаемой логикой.

- Итак, воздаяние. Плохие люди должны быть наказаны. Хорошие – поощрены. Если мы представим, что игра уже идет, но не знаем ни состава карт, ни правил, нам нужно как можно детальнее изучить результаты. И на определенном этапе это стало возможным. Работавшая над этой проблемой группа ученых выделила целевую группу, очень большую, и установила за ней негласную тотальную слежку, благо, соответствующие технологии на тот момент уже существовали.

Что уж там, даже у нас без бесконечных технологий коммуникатор следил за каждым чихом владельца. Собирал информацию, структурировал и отсылал втихомолку туда, куда скажут те, кто контролировал всю систему. Кто-то называл это цифровым концлагерем, мне же скрывать было откровенно нечего, кроме некоторых ночных запросов в поисковых системах.

- О первых полученных учеными результатах и говорить нечего. Кратко все равно не получится. Скажу только, что в обществе с ограниченной ресурсной базой такие исследования были бы невозможны. Целевые группы росли, в расчёт принимались все новые факторы, а результата не было. Только через сто лет были выведены более или менее точные коэффициенты, получилось делать более или менее точные прогнозы. Работавший над проблемой институт опубликовал предварительные результаты, и человечество снова встало на край пропасти и занесло ногу далеко вперед.

Не знаю, что творилось четырнадцать тысяч лет назад на родной планете Норси, но у нас в городах даже намек на научное осознание Бога вызвал бы титанический социальный взрыв. Все города формально находились в одной религиозной парадигме, но слишком либеральной, чтобы держать всех в одной упряжке. За семьдесят лет после эпидемии прежде стройная единая система раскололась на множество самостоятельных учений, иногда весьма различавшихся. Каждый дорвавшийся до умов людей служитель норовил стать пророком, единственно верно рассказывающим о боге, и люди верили им, вместе с верой принося и немалое количество денег.

Что станет со всем этим, если вдруг выяснится, что прав только кто-то один из новых пророков, или не прав ни один? Институт сожгли бы за одну ночь, вместе с оборудованием и учеными, чтобы неповадно было искать решение проблемы, на непрерывном решении которой разумные люди зарабатывают деньги и власть уже не один десяток тысяч лет.

Если верить Норси, у них ситуация была еще хуже. Несколько влиятельных мировых религий, множество мелких, сотни или даже тысячи сект – все сплотились против горстки уверенных в важности своего дела ученых.

И все же наука выстояла.

- Еще же через пятьдесят лет был выведен индекс присутствия бога. О нем, собственно, я и хотела тебе рассказать, но без понимании примерной истории вопроса, разобраться тебе было бы намного сложнее. Держи.

Она протянула мне глазную линзу. Несколько минут манипуляций по активации и настройке под мой организм – и все вокруг запестрело дополненной реальностью из множества цифр и надписей.

- Индекс присутствия присваивается каждому находящемуся в базе человеку. Ты там есть. И я. И весь экипаж корабля. И большая часть населения вашей планеты. И все тиряне, до одного. Он учитывает все поступки человека, ранжирует по шкале от отвратительно мерзких до героически прекрасных, присваивая соответствующие коэффициенты. В результате нехитрых подсчетов получается некое число. Пока это еще не коэффициент божественного присутствия, а скорее оценка жизни человека с точки зрения соблюдения им божественной морали.

- Божественной морали? Звучит… Странно.

- Всего лишь термин. Было много споров о том, является ли то, что мы называем божественной волей на самом деле божественным? Но все это в прошлом. Мы точно знаем, что благодаря статистике и математике мы обнаружили божественную волю и мораль. Давай не будем сейчас об этом. Тысячелетия поиска и расчётов не объяснить за одну минуту.

- Ты говорила об оценке жизни.

- Да. Этот коэффициент показывает, насколько ты правильно живешь, но это далеко не единственный фактор. Главный фактор, как я уже и говорила, это уровень воздаяния, и его перспективы. Плохих людей ждет неизбежное наказание. Хороших – неизбежная награда. Но далеко не всегда наказание и награда приходит быстро. И уж тем более, почти невозможно предположить, в какой форме. Слышал поговорку: «Хороших людей Бог наказывает быстро»?

Я слышал, но никогда не задумывался над ее значением.

- Мелкие проступки, чаще всего необдуманные, вызывают очень быструю реакцию. Как и хорошие дела, не влияющие всерьез ни на чью жизнь, тут же приведут к небольшой приятной удаче или просто хорошей новости. Если же нагрешить по-крупному, и тем более делать это постоянно, придется серьезно подождать, когда божественная воля оценит уровень твоей греховности и нанесет точно рассчитанный удар.

Норси снова обратила мое внимание на линзу. Помогла убрать лишние цифры, оставив только одну, горящую прямо рядом с ней.

- Видишь? Это уже готовый индекс божественного присутствия, учитывающий не только поступки, но и наступившее за них воздаяние. Людей с индексом меньше единицы ждет скорые мелкие неприятности. Людей с отрицательным – серьезные проблемы.

- У тебя индекс четыре целых две десятых. Это много?

- Смотря для кого. У вас, внизу, все что выше единицы – уже хорошо. У нас же подавляющее большинство тирян внимательно следят за своим индексом, поддерживая его хотя бы выше полутора единиц. Многие не считают возможным допускать его ниже двойки. «Троек» немного, но поддерживать такой индекс уже непросто. Я потом расскажу тебе, как. «Четверок» уже меньше, но они не единичны. Поддержанию четверки нужно посвящать всю жизнь, контролируя себя и постоянно совершая ряд необходимых действий. Здесь, на станции таких найдется всего несколько десятков. У меня бывает четверка, но род моей деятельности постоянно снижает индекс, и я за одну миссию могу слететь на единицу, а то и две. Такие вот качели. «Пятерки» - уникальные люди. Они стоят во главе анклавов. Руководят масштабными исследованиями, принимают решения в случае этических споров. Вершат суд, если это требуется, хотя в нашем обществе это требуется очень редко. О «шестерках» ходят легенды. «Семерки» же официально считаются святыми.

Пол ушел у меня из-под ног. Руки дрожали, кожа вспучилась мириадами мурашек, во рту появился противный кисловатый привкус. Мне пришлось долго вспоминать, как это – шевелить челюстями, языком, как это – дышать, выталкивая из груди воздух. Как это – разговаривать. Едва сдерживая колотящий меня озноб, я выдавил:

- Когда ты увидела меня… там… внизу, и у Озона, вы… Ты называла меня…

- Да. Ты – «семерка». Твой индекс присутствия бога выше семи целых четырех десятых. И мы понятия не имеем, как ты этого добился.

Глава 4. Не святые

- Приведи его в себя, - кажется, это был голос Озона, только звучал он глухо, словно издалека.



- Уже, - а это точно Норси.



Откуда-то сверху бил ослепительный свет. Вокруг едко пахло спиртом и медикаментами. Я снова лежал в кресле медицинского кабинета, и снова Озон сидел рядом, а Норси стояла чуть в стороне.



- Вентиляцию включи, - в тон моим мыслям попросил медик, и Норси отдала команду интерфейсу кабинета. Озон же погрузился в перебор медицинских инструментов, громко звякавших в блестящем стальном поддоне и выглядящих один страшнее другого.



Я хотел поблагодарить его, но понял, что не могу ничего сказать. Ни язык, ни губы меня не слушались, как и все парализованное тело. Получалось только дышать и двигать туда-сюда зрачками, как в тот вечер, когда я встретил ангелов в заброшенном городском районе.



- С чего начнем? – в голосе Норси слышалась услужливая робость, какая бывает у студенток-практиканток, ассистирующих опытному доктору. Странно было слышать ее такой.



- Думаю, с мозга. Вряд ли аномалия прячется где-то еще, - Озон взглянул мне в глаза, - Голова часто болит? Моргни, если да.



В руках Озона оказалась гибкая игла, едва видимая в ярком свете ламп. Он погнул ее в нескольких местах, придавая нужную форму, поднес к моему глазу, и начал вводить в глазницу прямо под ее верхним краем.



Боль захлестнула меня, мгновенно вышибив из реальности. Я чувствовал только одно – что должен вырваться, что должен кричать, что мне очень нужно хоть на момент заглушить боль, чтобы вцепиться в шею этого ублюдка и давить, пока душа не покинет лишенное жизни тело.



Боль внезапно стихла, и я сквозь кровавую пелену увидел недовольное лицо Озона:



- Обезболить, может?



Норси не стала отвечать, только неопределенно пожала плечами. Озон достал из ящика стола другой шприц, с иглой такой же тонкой, но прямой и прочной. Укол был недолгим, да и я уже был морально подготовлен к боли.



- Пару минут надо подождать, - Озон сложил руки на груди, - а чего мы мучаемся? Давай просто вскроем. Тогда и будить его не стоило. Хотя… Пусть смотрит. Когда еще такое увидишь?



Я все еще ощущал его прикосновения, но так, словно плоть моя стала резиновой, напрочь лишенной нервных окончаний.



Он взял в руки ножницы с большими ручками и двумя полукруглыми чашечками на концах. Поднес к глазнице, завел их края под веки, раскрыл насколько смог широко, нажал, и выдавленный глаз плюхнулся в чашки, продолжая при этом передавать в мозг зрительную картинку. Правда, видна была только поверхность металла, вся в крупных отверстиях, и сквозь отверстия – укрытая плотной белой простыней моя грудь, и ручейки густой еще не успевшей свернуться крови на ней.



Озон что-то делал там, позади видимой мной картинки, а когда закончил, поднял глаз, и я увидел, что из глазницы к нему тянется длинная трубка с чем-то белесым внутри, видимо, заменяющая мне сейчас зрительный нерв.



- Подержи, - Озон отдал глаз в руки Норси, и проделал ту же манипуляцию со вторым. Грудь мою при этом залило кровью так сильно, что не осталось ни одного белого места.



Глаза положили на полку рядом, спрыснули жидкостью, и пелена крови пропала. Мне пришлось изрядно повращать зрачками, пока удалось синхронизировать картинку так, чтобы она двоилась не слишком сильно, и когда я сумел перевести взгляд вниз, на самого себя, верхняя часть черепа уже была снята.



Я смотрел на залитый густыми кровяными лужицами мозг, грязно-желтый, совсем не похожий на милые испещренные красивыми извилинами картинки в учебнике анатомии, на толстые темно-синие жилы вен, на склизкие неровные оплывы ошметок торчащей из-под краёв обрезанного черепа соединительной ткани.



- Тебе видно? – Озону пришлось наклониться, чтобы посмотреть в зрачки моих лежащих на полке глаз, - Вроде ничего необычного, а? Хотя я, честно говоря, не особенно в этом специалист. А это что?



Он ткнул скальпелем в небольшое темнеющее где-то в районе лба пятнышко, и тело мое пронзила боль. Руки и ноги затряслись, задергались в рвущих мышцы судорогах.



Озон отдернул руку, выругался, крикнул в сторону Норси:



- Вырубай его, - и добавил еще несколько ядреных ругательств.



***



- Здравствуйте, Айдан. С пробуждением. Включить свет?



Я не стал отвечать, переваривая вчерашний разговор.



Они называли нас мусами.



Наш город, как и каждый город на планете, вместе со всеми до одного жителями, был создан тирянами. Не было ни эпидемии, ни предшествующего ей краха старого мира, как не было и самого старого мира. Лишь миллионы выращенных на станции и переселенных на планету людей-клонов, и каждому без исключения в голову вшили нужное сознание и воспоминания, для каждого создали профиль в коммуникаторе, чтобы никто не сомневался, кто он, где живет и куда утром выходить на работу.



«Трудно в это поверить, понимаю», - Норси предвосхищала мои вопросы. - «Сейчас вас на планете триста шестьдесят с небольшим миллионов. Семьдесят лет назад было триста тридцать. И для каждого создана своя история, и у каждого – свои родственники, друзья, знакомые, коллеги, соседи. Круто, да? Но все проще, чем кажется. Начинали мы с небольших сообществ, человек в десять, и научились создавать стабильные социумы далеко не сразу. Матрицы объединенных в одно целое общество личностей постепенно накапливались, и теперь мы способны создавать такое количество городов, которое нужно».



«То есть когда-то где-то такой город, как наш, уже существовал?».



«В точку. Только не такой город, как сейчас, а тот, что был создан семьдесят лет назад. Большинство его первых жителей уже умерло, как ты понимаешь, естественным путем. Создаваемая вами сейчас культура постепенно становится уникальной, и лет через сто пятьдесят можно будет делать новую городскую матрицу, и…».



«А тебя не смущает», - подробности этого изуверского эксперимента меня интересовали мало. Я перебил Норси, пожалуй, впервые с момента знакомства. - «Что вы создаете живых людей, экспериментируете над живыми людьми и убиваете нас, когда захотите?».



До сих пор я видел только одну спровоцированную тирянами смерть, но видел и то, как равнодушны были они к лежащему у их ног человеку.



«Во-первых», - Норси подняла ладонь в останавливающем жесте. - «Не когда захотим, а когда того требует коррекция индекса присутствия. А во-вторых, скажи, ты предпочел бы никогда не родится?».



***



- Здравствуйте, Айдан. С пробуждением. Включить свет?



Я лежал так тихо, что интерфейс подумал, что я уснул и теперь снова проснулся.



- На минимальную мощность.



Мне было дурно. Перед глазами раз за разом всплывали картинки сна, так похожего на реальность. Я невольно прикоснулся к глазами, ощупал виски и затылок в тех местах, где проходил разрез. Ни на коже, ни под ней, на кости, не было следа швов.



И все же ужас продолжал жить во мне, гибкими склизкими щупальцами сжимал внутренности, забирался в голову, и тогда дыхание мое сбивалось, а сердце начинало трепыхаться попавшей в ловушку птицей.



- Позволю себе заметить, - неожиданно подал голос интерфейс, - Что ваше состояние далеко от идеального. Позвольте вам помочь?



Борясь с очередной панической атакой, я кивнул, и сверху, прямо над головой, распылилось влажное облачко, капли которого я втянул с вдохом.



- Что это?



Возившийся в кишках страх оставил после себя только ощущение неловкой несуразности. Странно было даже представить себе, что я, человек, мог испугаться какого-то там сна, фантома, существовавшего только внутри моей головы.



Да и меркло все перед тем, что я знал вчера. Перед открывшимся мне внезапно галактически огромным миром тирян, перед возможностями, которые есть у них, и теперь, получается, есть и у меня.



- А эта штука не вызывает привыкания?



- Физиологического – нет, - заверил интерфейс, явно намекая на то, что со своими психологическими проблемами мне, если что, придется разбираться самому.



- Тогда давай еще дозу.



Я – святой. Совершенно, как заверила Норси, официальный. И никто не знает, как это у меня вышло.



Прямо как в книжках, где к главному герою с неба спускается прекрасная девушка и говорит: «Ты наследник древнего магического рода! Ты избранный!» - и через тернии к звездам он поднимается к вершинам мирового господства.



Вчера мы долго сидели перед экраном, просматривая списки горожан, их индексы присутствия и факторы, на них повлиявшие. Хорошие люди должны быть поощрены, плохие – наказаны. И поощрения, и наказания повышают индекс, потому что поощрения вдохновляют, а наказания ведут к раскаянию. Вот только успехи люди чаще всего приписывают не божественной воле, а результату собственных усилий или банальной везучести. А вот возмездие за зло всегда приписывают высшим силам.



«Поэтому кнут всегда эффективнее пряника», - и посмотрела на меня так, что я едва не вздрогнул.



Мне не хотелось соглашаться с ней. То, что я делал, когда ангелы отдавали мне приказы с помощью голосов в голове, нравилось мне гораздо больше. Пусть я не награждал хороших людей, но я помогал им, а иногда и спасал их жизни. Видимо, такие мелкие заботы возлагались как раз на обычных людей, которых использовали, как и меня раньше, что называется «втемную». Я все хотел расспросить Норси об этом, но свалившийся на меня вал информации и без того был слишком велик.



Да и если верить их теории, бог и без того с удовольствием награждает безгрешных. Вот только непонятно, почему я со своей «семеркой» еще не живу где-нибудь огромной вилле на тропических островах, окруженный десятком знойных красоток и горами денег? Где та невероятная награда, что давно должна была поджидать меня за углом? Может я затупил в коммуникатор и прошел мимо? Или уже получил ее, но до сих пор не разглядел?



Может быть это Норси – моя награда? Уж слишком часто она смотрела меня немного дольше, чем стоит для обычного ученого или даже религиозного интереса.



- Пить хочу. Можно где-то достать воды?



- Заблокировано. – в голосе робота слышалось сожаление.



- Да почему?



- К сожалению, комнаты данного типа не оборудованы синтезатором. Если бы синтезатор был, ваше требование было бы выполнено без промедления.



- А, дверь? – я заранее знал ответ.



- Заблокировано. Позволю себе уточнить, что в передвижении по станции вы не ограничены…



- А что, - я перебил интерфейс на середине фразы, - бывает и такое?



- Функции ограничений на передвижение существуют, но на текущий момент в глобальном списке нет ни одного лица. Есть записи только в локальных списках, на вход в некоторые личные комнаты, в некоторые лаборатории и помещения биологической мультипликации.



- Тогда почему я не могу выйти?



- К сожалению, комнаты данного типа не предполагают возможность открытия двери изнутри. Мы же с вами находимся внутри, и вы, и я.



- То есть, я нахожусь в тюремной камере?



- Нет. Тюремные камеры оборудованы и синтезаторами, и возможностью открытия дверей, хотя и с серьезными ограничениями.



- Тогда, где я?



- Заблокировано.



Ситуация не пугала меня, и даже не раздражала, но выход из логического тупика найти все же хотелось. Норси мне вчера все рассказала и о базе, и о том, на каком удалении от планеты она находится. К чему теперь эти секреты?



- Айдан, - неожиданно подал голос интерфейс, - позволю себе уточнить, что, возможно, вас интересуют не галактические координаты и технические характеристики станции, а функциональность комнаты, в которой вы находитесь?



«Естественно!» - хотел крикнуть я, но подавил в себе это желание. Все меня в этом вопросе смущало. И то, что искусственный интеллект нашел выход из логической ловушки быстрее меня. И его инициатива сама по себе. И вполне реальная возможность услышать в ответ: «Заблокировано». С интерфейса станется. Тот еще тип.



- Да. Я хотел бы узнать о комнате.



- Позволю себе использовать не точную техническую формулировку, а ее лексический аналог. Вы находитесь в помещении для содержания неразумных существ. Проще говоря, растений или животных.



Что ж, и без того было ясно, что до мирового господства придется изрядно потерпеть.



***



- Это наша сегодняшняя цель, - Норси вывела на экран коммуникатора фотографии.

Молодой политик, сын крупного бизнесмена, он сделал головокружительную карьеру, и к тридцати трем годам уже занимал в правительстве министерскую должность. Лицо всем в городе хорошо известное.

Мы стояли на площади, чуть в стороне от столпившихся вокруг сцены людей. Типичный митинг, собранный для формального «обсуждения» какого-то нового революционного закона. Поди, новый налог введут или новые ограничения для производств. Эдакий народный сход, или, как их у нас называли, «общественные слушания», ничего на самом деле не решающие. Но людям нравились подобные действа и приходили сюда даже те, кто понятия не имел, о чем речь. Потусоваться, выгулять новые шмотки, а то и познакомиться с молоденькой студенткой.

Вокруг царила атмосфера веселой беззаботности, видимо новый закон был не плохой и не страшный. Над площадью текли ароматы рекой льющегося кофе, шашлыков и свежей выпечки. Все общались и пританцовывали под незатейливые мотивы, звучавшие во время смены ораторов.

- Почему он? – мои взаимоотношения с государством заканчивались обязательными ежемесячными перечислениями части дохода, да недавним походом в клинику с раненым плечом, где надо мной около часа колдовали медсестры и врач. Потом еще приходил кто-то из полиции, но я так убедительно врал, что полицейский поверил и больше не приходил. Или не поверил, но очень хотел поскорее сбросить с себя лишнее дело.

Но это лицо я узнал. Последние месяцы им было заполнены все экраны, и чтобы не знать его нужно было жить с закрытыми глазами. А еще контора, где я до недавнего времени работал, имела контракты с предприятиями, которые, поговаривали, принадлежали через третьих лиц как раз этому парню.

- Вот и попробуй разобраться.

Следом за фотографиями шла подборка видео. Тиряне имели доступ ко всем видеокамерам в мире и прекрасно работающие алгоритмы анализа изображения. Если захотеть, можно было увидеть почти всю жизнь человека в видеоформате в самых мельчайших подробностях. А с помощью записей с микрофона коммуникатора – наложить на видео звуковую дорожку.

Люди давно свыклись с мыслью, что частная жизнь никогда не была частной. Фиксировалось все: маршруты передвижения, привычки, покупки, сетевая и обычная активность в общении. Причем правительство давно перестало делать вид, что данные не передаются коммерческим фирмам. Случайно встретив приятеля и поболтав с ним немного, человек уже через час получал предложение добавить его в друзья во всех социальных сетях, вступить во все сообщества, где участвует он, и купить такую же одежду, такой же телефон, машину и все что угодно.

И все же слежка со стороны тирян была на пару порядков круче. По одному клику в ряд по хронологии выстраивались видеозаписи с наложенных звуком и маршруты, посещенные сетевые ресурсы, просмотренные фильмы, прочитанные книги и статьи. Материалы, касающиеся важных событий, переживаний и поступков, особенно если они влияли на значение индекса присутствия, при этом выделялись разными оттенками красного или голубого.

В несколько движений можно было увидеть все пороки человека, все самое грязное и мерзкое, и одновременно с этим – наказания, последовавшие вслед за грехом. Даже наша собственная память не хранит это так бережно. Все, что мы хотели бы спрятать, забыть, засыпать пеплом времени – хранилось на серверах тирян, непрерывно обрабатывалось и рассчитывалось.

Норси активировала один из роликов.

***

На экране показались школьные задворки. То самое место, что архитекторы словно специально предусмотрели, чтобы мальчишки могли «разобраться один на один», или подстеречь толпой слабого. Последнее, к сожалению, происходило намного чаще.

Он стоял один против пятерых. Невысокий худой коротко стриженный парнишка. У ног валялся брошенный ученический рюкзак. За спиной – мальчишка еще ниже, на вид едва переваливший младшую школьную ступень. На глазах мальчишки растертые грязными руками слезы. На штанинах, пиджаке и манжетах – следы грязи. Ему здорово досталось, пока не пришла помощь.

«Пошел отсюда!», «Иди куда шел!», «Приперся, мажор!» - подростки без стеснения сопровождали свои выкрики отборной нецензурщиной, размахивали руками, наскакивали, отходили и снова наскакивали, но вступившийся за младшего парень не отступал ни на шаг, и руки не опускал, готовый бросится в драку.

***

- Да он герой? – я вопросительно посмотрел на Норси.

- Типа того. Не трудно быть героем с таким папой. Дальше смотри.

Подборка видео была небольшой и скорее всего сделана специально для меня. Я уже знал, зачем. Решения, принимаемые «семеркой» интересовали тирян гораздо больше, чем я сам по себе. Может быть они просто проверяли меня на вшивость, а может и вправду хотели понять, как я буду поступать. Вот только судя по их поведению в то, что что мой индекс присутствия не разовая флуктуация, не случайность, не ошибка в расчётах безупречного, казалось бы, алгоритма, не верил никто.

«Что ты понял из той истории, что рассказал тебе Озон?», – спросила меня Норси с самого утра, когда пришла выпустить меня из клетки для неразумных существ.

«Понять бы для начала, что это вообще было», - я не раз за неспокойную ночь возвращался мыслями к тому странному монологу. Странная притча, которая по какой-то причине слово в слово впечаталась в мой и без того измученный мозг.

«Мы называем это концентраторами мудрости. Некоторые взяты из прошлого, некоторые созданы уже современными учеными. Всего подобных историй, заставляющих людей думать, принимать решения и делать выбор, великое множество. Десятки, а может и сотни тысяч. Но базовых, над которыми необходимо поразмыслить каждому человеку хоть раз в жизни – сотни четыре. Есть простенькие – для детей».

«Зачем они?».

«Умение решать этические проблемы. Испытывать эмоции. Жизненный опыт тысяч прежде живших поколений. На определенном этапе развития науки лечения душ, а в нее входит и психология, и проблемы духовного развития, было принято решение навсегда отказаться от влияния на лечение личности врача. С тех пор доктор имеет право оказывать воздействие только в рамках концентраторов мудрости. Притчи, проповеди, стихи, проза и прочие формы выражения сконцентрированных смыслов. Понимаешь?»

Не зря мне казалось, что психологи часто несут отсебятину, никак не связанную с реальностью. Отсутствие жизненного опыта и мозгов не спрятать за корочкой о получении профильного образования.

«То есть я должен сделать из этой истории какой-то вывод?».

«Да. И желательно – не один. У такого подхода есть сразу несколько преимуществ. В первую очередь, это многослойность. Как правило, первым делом напрашивается какой-то вполне очевидный вывод. Вот ты каким увидел для себя смысл притчи?».

Задумавшись, я невольно поглаживал то место под рубашкой, где прятался медальон. Для меня это было таким же непроизвольным жестом, как и почесывание лба или затылка.

«Мне показалось, что мудрецу стоило бы внимательнее относиться к проблемам своей паствы. И что дарованная им мудрость сомнительна, если ученик растерял все, чего достиг за всю свою прежнюю жизнь».

«Прекрасно! Отлично!» – Норси захлопала в ладоши, - «Ты сходу вышел на третий, а то и на четвертый уровень восприятия этой истории. Я горжусь тобой, ведь это твоя первая терапия. Но не торопись почивать на лаврах. Впереди еще немало ступеней понимания. Подумай хорошенько».

И я думал, правда больше над самой системой, в которой на века отлитые в тексте мысли и в самом деле учат не только жить, но и видеть множество вариантов развития. Не знаю, чем занимались остальные тиряне, но те, что подправляли нашему обществу индекс присутствия бога постоянно сталкивались со сложными этическими проблемами.

Может быть потому они без зазрения совести и ломали судьбы, а то и отнимали человеческие жизни, что нерешенных этических проблем для них попросту больше не существовало? Взвесили они давно и сто раз перепроверили результат, чего стоит слезинка ребенка и в какую сторону направлять вагонетку?

Мы по сравнению с ними – дети, с удивлением смотрящие на знающих все ответы взрослых. Вот только это они создали нас детьми.

«Это наша сегодняшняя цель», - сказала Норси, и мне в голову не должна была прийти даже тень сомнений в ее решении, - «Вот и попробуй разобраться».

Я включил следующее видео.

***

Наш герой стоял у школьной доски почета с грамотой в руках. Шло какое-то официальное мероприятие, рядом стоял представительный мужчина, видимо, директор. Момент на видео захватил концовку его речи, вряд ли значимой, иначе бы в видео была показана она вся.

Следующее видео. Выпускной. Героя и его девушку признают лучшей парой вечера.

Следующее видео. Выпускной. Он ведет ее домой, хмельную настолько, что она едва стоит на ногах. Короткое облегающее платье то и дело задирается, и он поправляет его, смущенно оглядываясь по сторонам. Она виснет на нем чуть настойчивее, чем стоило бы, прижимается грудью, скользит губами, как будто случайно, по его шее, от уха и вниз.

Он сдает ее на руки матери, лишь на несколько минут остановившись в подъезде получить такой долгожданный для него и для нее поцелуй, хотя нет никаких сомнений, что на счету коммуникатора у него достаточно денег, чтобы снять любой номер в любой гостинице этого города.

Следующее видео, очень короткое. Утром он приносит ей цветы и нежно целует в щеку.

***

- И как тебе? – Норси прервала меня, хотя впереди было еще немало роликов.

- Он очень любит себя.

Брови Норси сложились домиком.

- Опять в точку. Не знаю, как у тебя это получается, но в точку.

- Гордыня? Это такой большой грех? – настала моя очередь удивляться.

- Ты даже не представляешь, насколько.

Я и в самом деле не представлял. Ни в одном из знакомых мне религиозных воззрений гордыня не считалась самостоятельным грехом. Правда и разнообразием в этом плане наш мир не отличался. Даже самые радикальные секты были, так или иначе, ответвлениями основополагающего верования. Зато, по словам Норси, их древняя родина тирян пестрела лоскутным одеялом самых разных религий, что приводило к нескончаемым кровопролитным войнам.

- Все меняется, - она прочитала мои мысли, - Когда-то каждая религия так или иначе запрещала поклоняться богу иному, чем поклоняться полагалось. А те, кто верил не так, как нужно, называющие бога не тем именем – и людьми-то по большому счету не считались. Алгоритм индекса присутствия показал, что это глубокое заблуждение, что не важно, каким именем звать бога и какие слова произносить во время утренней молитвы. И он же позволил найти новые грехи. Например, гордость.

Она пролистала десяток видео.

- Раз ты такой сообразительный, опустим экспозицию и перейдем к важному.

***

Я видел мир через камеру коммуникатора. Девушка с худым украшенным неброским деловым макияжем, лицом и аккуратно уложенными волосами разговаривала в этот момент с молодым человеком, с которым ее связывали тесные отношения. Со стороны она смотрелась, наверное, великолепно, но с близкого расстояния просматривались и мешки под глазами, и красноватые точки лопнувших рядом со зрачком капилляров.

«Илья, прости, это в последний раз. Илья. Ну ты же знаешь, какой он. Илья. Ну, перестань, я все понимаю».

Судя по гулкому эхо и кафелю за спиной, она стояла внутри туалетной кабинки.

«Подожди еще час. Илья, перестань. Я точно освобожусь. Да, я знаю, что уже так говорила».

Илья бросил трубку, не дослушав, пообещав напоследок, что больше никогда ее не побеспокоит. Звонок прекратился, но камера продолжила передавать сигнал.

«Козел!» - девушка едва не швырнула коммуникатор в стену, но на удивление быстро взяла себя в руки, - «Значит так тому и быть. Подумаю об этом завтра».

Меня положили на бачок унитаза, и я уже подумал остановить видео, но она пришла в туалет, как оказалось, не по естественной потребности. Из сумочки вынырнул кошелек, из кошелька характерный целлофановый пакетик и оттуда розоватая таблетка в виде ромба с витиеватым тиснением. Трудно было не догадаться, что именно это за «лекарство».

Она проглотила запрещенный наркотический стимулятор под язык и некоторое время стояла, прислонившись к стене. Потом резко встряхнулась и поправила одежду.

«Так. Все. Работаем», - держа меня в ладони, она вышла из туалета, процокала по коридору, открыла высокую двустворчатую дверь конференц-зала и проскользнула туда, надеясь никому не помешать.

***

- Дальше? – я вопросительно посмотрел на Норси, пока ничего не понимая.

- Дальше.

***

Кабинет в полицейском участке. Подросток в наручниках. Точно не наш герой, да и ролики были выстроены по хронологии. Задержанный же явно – школьник. Вокруг него вьется мать, пересыпая слова утешения горькими упреками.

- Гражданка Бланко, успокойтесь и сядьте. Успокойтесь! Успокойтесь и сядьте. Мы так никогда не закончим.

Полицейский терял терпение.

- Не первый раз же. Сейчас все оформим и поедете домой разбираться.

Мать уселась на стул рядом, но суетиться не перестала, поминутно ныряя в телефон и отправляя сообщения. Подробности происшествия не имели отношения к смыслу происходящего, и Норси, подготавливая для меня видео, ускорила этот момент.

Допрос шел около трех часов. За это время женщина трижды выходила из кабинета звонить, и трижды возвращалась, с каждым разом горбясь все сильнее. К концу ролика ее было не узнать. Она больше не причитала и не успокаивала сына, лишь отвечала на вопросы полицейского, когда тот к ней изредка обращался.

Когда их отпустили, сын сам вывел ее из кабинета, аккуратно придерживая за локоть.

***

- Ну, допустим, - по дате было понятно, но я все же переспросил, - Это же не его сын?

- Нет. В смысле, и жена не его. Ты смотри. Смотри дальше.

***

- Ты зачем коммуникатор достал?!

- Он просил снимать.

В кадре мелькнули чьи-то ноги, устланная толстым слоем желтых осенних листьев земля, камуфляжные куртки и, наконец, обтянутые балаклавами головы.

- Ты дурак?!

- Тебе-то чего? В масках же.

По телефону ударили, и мой взгляд снова уперся в ботинки и листья.

- А голос?!

- Сотрем голос. Главное картинка.

- А если узнают? Ты вообще знаешь, как стирать голоса с видео?

- Переснимем на другой коммуникатор с выключенной громкостью. Слушай, чего рассуждать? Он сказал снимать. Значит будем снимать.

Камера поднялась и показала узкую поляну в лиственном лесу. Я без труда узнал эти места, потому что достаточно густой лес от города располагался только в одном направлении, и там, по слухам, и в самом деле сгинуло немало народа.

- Снимаешь? – тот, что был против видео вошел во вкус, встал в боевую стойку и красиво, с широкого замаха ударил в живот привязанного к дереву парня.

Ему было лет двадцать пять. Он был строен, мускулист и красив. По крайней мере до того, как попал в руки этим двум в балаклавах. Сейчас его лицо, все в кровоподтеках и расползающихся синяках, представляло жалкое зрелище.

Он ругнулся сипло, выплевывая слова вместе с кровью.

- За что?!

- Блин! Показать-то забыли, - засуетился тот, что держал смартфон, и я снова некоторое время смотрел на листья. Открыв на экране фотографии, он вывел изображение с фронтальной камеры, и повернул меня к избитому.

Глаза жертвы, хоть и были залиты кровью из рассечённой брови и затянуты опухшими скулами, все еще видели, и он застонал протяжно и обреченно.

- О! Смотри! Дошло! – выступавший в роли палача нанес несколько быстрых ударов по и без того разбитому лицу. Кровь брызгами вырывалась из рассечений, и одна из капель упала на камеру. Снимавший чертыхнулся, протер, как смог, но дальше все равно пришлось смотреть на все сквозь красноватую дымку.

- А знаешь, - после очередной серии ударов палач подошел к жертве, оперся ему на плечо, закурил, пуская дым в слипшиеся от пота и крови волосы жертвы, - Я тебе даже немного завидую. Такую бабу завалить в койку. Мечта! Только вот отращивать нужно не только то самое, но еще и мозги. Завалил – молодец. Попался – пеняй на себя. Ты не подумай, мы тебя не осуждаем. Мы и сами с корешем любим замужних бабенок пощупать. Но ты попался. А такие люди этого не прощают.

Он затянулся в последний раз, затушил окурок в ложбинке ключицы привязанного, заставив его в очередной раз взвыть от непереносимой боли, и снова встал в стойку.

- Снимаешь?

***

- Вот это уже… да. Они его убили?

- Нет, - Норси было все равно, закончилась ли сцена убийством.

- А ее? – пока смотрел видео, я думал все время, та ли девушка с выпускного стала причиной конфликта, или другая, которая оказалась более красивой, благородной, и умела себя изящно вести даже после спиртного.

- Пффф… - сама эта мысль показалась Норси невероятно глупой, - Она его супруга. Его лицо. Пока еще не первая леди города, но чем черт не шутит.

Я сам, без подсказки, раскрыл сводное «досье» цели. Школьные и институтские годы прошли у него более или менее спокойно, а вот дальше выделенные на календарной шкале красные периоды падения индекса присутствия встречались все чаще, а в последние три года шли сплошной полосой. Подделка документов, обман, рейдерство, обман, уход от налогов. На этом месте я вопросительно взглянул на Норси. Она же привычно пожала плечами.

- Налоги – это чьи-то жизни.

Взятки. Подделка документов. Обман. Обман. Измена жене. Ого, сколько подряд измен жене. Любвеобильный парень. Руку отдал бы на отсечение, что у него для встреч снята специальная квартира, с огромным зеркалом на потолке и в изголовье кровати.

Взятки. Рейдерство. Взятки. Размер его счета рос как на дрожжах, а наш герой все никак не мог насытиться, не желая смириться с тем, что самый богатый и влиятельный человек в городе – не он.

- Это включай, - Норси показала на крайнее видео, - И заканчивай. Скоро шоу.

***

Если верить дате и времени, запись велась сегодня, меньше часа назад, со штатной камеры наблюдения в одном из просторных кабинетов здания правительства.

- Как отец умер, так и началось, - стопка бумаг в руках молодого министра подрагивала, - Сразу подняли головы, твари. Как ты это допустил, Алекс? Как?!

Собеседник ничего не ответил, уже исчерпав все возможные осмысленные ответы на один и тот же повторяющийся вопрос.

- Это ведь не кошелек из кармана вытащить, Алекс, - министр все больше распалялся. Его молодое лицо багровело, - И даже не фирмочку левую увести. Не магазин отнять. Это металлургический комбинат! Комбинат! Слышишь?! Целый, черт его дери, комбинат! Как можно украсть целый комбинат, просто переписав уставные документы?

Бумаги шелестящим веером разлетелись по кабинету, покрыв собой почти весь стол и часть пола. Молодой министр ходил по ним взад-вперед, оставляя на покрытых строгим деловым шрифтом листах отпечатки пыльных подошв.

- А ты ведь тоже в деле, Алекс, а? – неожиданно он подскочил к своему то ли заместителю, то ли партнеру, по видео я не смог определить, схватил его за грудки, - Без тебя тут обойтись не могло. Да? Говори! Тоже в деле?! Без тебя они бы этого не провернули!

Алекс без труда скинул с себя хватку слабых не привыкших к физическому труду рук.

- В деле, - он ответил удивительно спокойно, - Ты прав. Я в деле.

Молодой министр занес кулак, но бить не стал, сдерживая толчками рвущееся из груди дыхание.

- Я тебя достану. Я тебя порву. Я вас всех порву. От этого беспредела любой даже самый молодой следак камня на камне не оставит. Я…

- Не достанешь, - Алекс в отличии от собеседника говорил предельно спокойно, - и не порвешь. Доставалка не выросла. Ты всем надоел, тебя все в городе ненавидят, и никто не будет помогать. Полиция, суды – никто не станет ничего расследовать. А рыпнешься – и с должности скинут, как кота шелудивого. И про бойцов не вспоминай. Они все на меня завязаны. Я шепну, они тебе быстро дырочку во лбу оформят.

- Так теперь заговорил, да? Когда поднимались, когда я тебя за счет связей отцовских вверх тащил, ты говорил по-другому.

- Мы расплатились с тобой за это своими жизнями. Я неделями семью не вижу. У сына четыре привода в полицию. Еще один – и он точно сядет, никакие деньги не помогут. У Ленки парень был, Илья Скорский, который сын владельца сети супермаркетов. Из-за твоих ежедневных совещаний за полночь бросил ее. Потому что работать с тобой – это не жизнь.

Они долго смотрели друг на друга: молодой министр с красно-белым от гнева лицом, и загадочный Алекс, бывший его товарищем и предавший, как только за предательство предложили жирный кусок.

***

- Кстати, Алекс прав, - Норси забрала смартфон, ставя точку на знакомстве с историей цели, - этого мажора в городе никто не любит. Нам не составило труда сколотить мотивированную команду, которая лишила его почти всех денег и главного бизнеса. Он сейчас, конечно, не нищий, но все, ради чего он преступал закон и собственную совесть, что хотел сделать основой будущей финансовой империи – у него забрали. И никто не будет ему помогать. Айдан, скажи, зачем вам столько денег?

- Ради страстей. Нас съедает желание страстей, каждый день и каждый час требуя все больше. Но сколько ни корми их аппетит не унимается.

- Мы лишили его всего. Больше ему нечем гордиться.

- А должность? Статус. Его отовсюду выгонят?

- Нет. Он останется на своем месте, хотя бы потому что он талантлив и работоспособен. Он принесет городу немало пользы, если будет работать на город. Но для этого должна быть уничтожена главная проблема, его главный грех.

***

Ведущий объявил о появлении главной персоны митинга - молодом министре. Прямой как мачтовая сосна с сияющей на губах улыбкой он вышел из здания правительства, взмахнул рукой, приветствуя людей. Люди приветствовали его в ответ, криками, свистом и поднятыми вверх руками.

Большая часть пути к сцене была пройдена, когда в дело вступила Норси.

- Пу-у-ум! – Норси направила в сторону министра унист. Он пошатнулся, не удержался на ногах, упал и, смешно размахивая руками, покатился вниз, по широкой ведущий под ноги людям лестнице. Дважды он пытался поймать равновесие и встать ровно, и дважды Норси делала «Пу-у-м!» и он снова падал, пока не скатился к визжащей от восторга улюлюкающей толпе.

Кто-то, специально или случайно, наступил на край пиджака, кто-то "случайно" опрокинул стакан с ледяным напитком. Министр с трудом сдержал крик от обжигающей спину боли.

Я смотрел на молодого министра и видел, как до автоматизма отрепетированная улыбка успеха и уверенности превращается в растерянную заискивающую гримасу. Как приветливый волевой взгляд сменяется испуганно бегающими из стороны в сторону глазами. Я смотрел на него и думал, что он обязательно встанет на ноги и ни за что не убежит от толпы, отменив или отложив выступление. Он встанет перед людьми и будет говорить, как будто не он упал толпе под ноги, не ему наступили на пиджак и залили ледяной газировкой голову, и не у него брюки грязны и разорваны.

Но как бы ни был силен его дух и пряма осанка, в душе его поселится страх. Страх и вопрос - почему? За что? Что он сделал не так, и что делать дальше? И если зародившиеся сомнения однажды будут отброшены, и он вернется на скользкую дорожку, рядом снова окажется Норси.

Тогда я еще не знал, какой она может быть жестокой.

***

- Понравилось? - она спросила по-деловому, без особенных эмоций, но по блеснувшим на миг глазам, по проскользнувшей полуулыбке я увидел, что даже ангелы нуждаются в признании. И хотя ради такой женщины как Норси любой мужчина будет без зазрения совести беспросветно врать круглыми сутками, я этого делать не стал.

- Так много усилий ради одного человека? Не слишком ли сложно?

Норси обвела рукой собравшуюся под трибуной толпу.

- Можно определить воздаяние за грехи тысячам и без того несчастных людей, или вполне себе счастливых, но живущих в узком кругу близких и никого больше не занимающих. Вот только кому это будет интересно и важно? Смотрят на богатых и успешных, на людей публичных, чья жизнь на ладонях миллионов. За ними следят, ненавидя за удачи и восторгаясь провалами. Их жизнь примеряют на себя, и каждый хоть раз в жизни задастся вопросом: «Почему ему все это можно, а мне нельзя? Почему они воруют, обманывают, а им за это - и власть, и деньги, и популярность?».

- И, наказывая их, вы посылаете сигнал миллионам?

- Что ты подумал там, на площади, когда он упал людям под ноги и сидел там, жалко униженно улыбаясь?

- Что я не хочу быть таким, как он.

***

Тянувшиеся вдоль правого берега каменные утесы всегда были гордостью города, тем местом, что привлекало туристов, художников и режиссеров со всей планеты.

У самых высоких обрывов, тех, что открывали на реку и город самый лучший вид, всегда крутилось немало людей: ищущие романтики влюбленные парочки, обвешанные воздушными змеями, пропеллерными дронами и другими игрушечными леталками семьи с детьми, непрерывно щелкающие объективами фотоаппаратов изгибающиеся под разными углами модельки. Мы прошли мимо них, стремясь к дальним, не таким красивым, менее популярным утесам.

Там чаще всего было пусто. Ни устланных тротуарной плиткой тропинок, ни безопасных ограждений, ни камер наблюдения – ничего, что мешало бы уединению. И если люди доходили сюда в поисках спокойствия, то никогда не мешали друг другу, обходили обосновавшихся на приглянувшихся скалах одиночек и шли дальше.

Именно здесь было больше всего «прыгунов»: людей, отчаявшихся настолько, что не спасали их уставшие больные души ни вдохновляющие виды, ни рвущий одежду ветер, ни близость неба, хотя иногда казалось, что дотянуться до облаков отсюда – проще простого.

Я почему-то сразу понял, что ищем мы именного такого человека, подошедшего к краю и в прямом и в переносном смысле, и конечно же был уверен, что Норси точно знала, куда шла и в какой момент должна была там оказаться.

- Откровенно говоря, Айдан, нам ничего не стоит загнать вашу цивилизацию хоть в глубочайшую депрессию, хоть в перманентную эйфорию. Это поднимет на время ваш индекс присутствия, потому что погружение в себя, самокопание помогает принимать правильные решение не меньше, чем уверенность в собственных силах и стремление стать лучше. Но это не принесет результата. Искусственно вздернутый индекс опустится. Люди, принимавшие решение под действием наркотика или других дурманящих сил, перестанут понимать мотивы своих поступков. Каждое решение человек должен принимать сам.

- Это ты к чему? – до сих пор Норси позволяла мне только смотреть на происходящее со стороны, не посвящая в основы «мастерства».

- Мы позволяем себе лишь слегка усилить, подтолкнуть человека к нужному решению, но только в том случае, если он самостоятельно встал на путь. Сделал, так сказать, первый шаг.

***

Он стоял на широком остроносом валуне, худой, высокий, сгорбленный, в сером деловом костюме, несуразно смотревшемся здесь, в мире камней, ветра и шума далеко внизу разбивающихся о валуны волн.

- Возьми меня под руку, - Норси прижалась ко мне, и на миг мне стало наплевать на все, кроме аромата ее духов, - Мистер Хьюз? Мистер Том Хьюз?

Он медленно, нехотя, развернулся к нам.

- Добрый день, мистер Хьюз! Как кстати, что мы вас встретили! Нет, мы не знакомы, но последнее время я часто слышу вашу фамилию.

Слова отскакивали пустыми горошинами, не вызывая реакции. И все же он не отворачивался, не уходил, хотя и ждал, скорее всего, когда неизвестно что лопочущая дама наконец замолчит. Уже по этому я оценил глубину его депрессии. Внешний вид Норси не мог оставить равнодушным никого, а он смотрел как будто сквозь нее, не останавливаясь взглядом ни на аккуратной груди, ни на коротких обтягивающих шортах, ни на длинных стройных ножках.

Норси представилась выдуманным именем, протянула руку, с удовольствием приняв вялое едва ощутимое ответное пожатие.

- Я исполнительный директор, - она назвала компанию, название которой мне ничего не говорило, - А молодой человек, Айдан, мой муж и, по совместительству, член совета директоров.

Я приобнял ее, опустив руку намного ниже, чем стоило бы себе позволять при общении с тирянкой. Ничего, мужу можно. Никто ее за язык не тянул.

Глаза Хьюза приобрели осмысленное выражение. Удивленный, он явно знал, о какой компании идет речь и вряд ли ожидал подобной встречи, тем более, в таком месте.

- Я уверена. Мистер Хьюз, нам есть, что обсудить. Нам стало известно, что у вас возникли проблемы, и выполнение подписанного вами контракта из-за этого под вопросом. Не посчитайте за бестактность, мистер Хьюз, это серьезные деньги. Это наш выход на рынок вашего города, и мы не могли оставить такой контакт без внимания службы безопасности. Вы меня понимаете?

Он понимал. Вот только судя по выражению лица, ему было глубоко наплевать на все, что говорит Норси.

- Вы лезете не в свое дело, - он сказал это без злости и неприязни, но так, как говорят, когда ставят в разговоре окончательную точку.

- Согласно с вами, не в свое. И все же вам наверняка будет интересно кое что увидеть. Уделите нам еще минуту.

Она всучила ему коммуникатор и нажала на кнопку воспроизведения видео. В очередной раз я поразился, насколько плотно пронизана наша жизнь камерами, микрофонами, различными датчиками и другими средствами слежения. У тирян на любой вопрос находилось хоть что-то: видео или аудиозапись, фотографии, график изменения давления и пульса любого человека, у которого в руках, да и просто в кармане находился смартфон. Соединяя все данные и параметры в одну картинку, они без труда определяли, когда человек лжет, насколько сильно и от чего он возбужден, как относится к каждому из окружающих людей.

- Что это? – Хьюз не притронулся к коммуникатору, но на экран посмотрел. Там по горному серпантину мерно двигалась камера, прикрепленная к бамперу автомобиля. То справа, то слева мелькали обрывы.

- Там можно сменить камеру на внутреннюю.

Хьюз нажал на иконку на экране, вздрогнул всем телом, поднял на Норси прищуренные в ярости глаза. Перемена произошла так быстро, и была настолько разительной, что я едва не отшатнулся. Удержало меня лишь понимание, что я как муж Норси и член совета директоров должен был прекрасно знать, что покажет камера и как отреагирует на изображение наш собеседник.

- И что? – голос его стал хриплым и низким.

- Нажатие вот на эту кнопку, только представьте себе, отключит всю электронику автомобиля. Только представьте себе, что произойдет, если вы на нее нажмете.

Я не удержался и вытянул голову, рассмотреть, кто именно сидел за водительским сиденьем. Обычный с виду парень лет двадцати с небольшим хвостиком. Со стильной прической, в брендовых шмотках, да и салон автомобиля выглядел очень дорого. Кто этот молодой человек, и чем мог насолить мистеру Хьюзу, я понятия не имел.

- Зачем? – руки Хьюза дрожали, и я приготовился подхватить коммуникатор, если он его выронит, - Зачем вы это делаете? Что вы хотите? Чтобы я нажал?

- Я знаю, чего я не хочу, - сейчас Норси и в самом деле походила на директора крупной компании, - Я не хочу, завтра узнать, что вы все-таки прыгнули. Я не хочу, чтобы наш контракт был сорван. Я не хочу работать с человеком, для которого будущее – пустой звук.

- С чего вы взяли, что я собирался… – Хьюз с трудом выговорил это слово, - прыгнуть? Что за бред?

- Том, - Норси положила руку ему на плечо, вызвал у меня приступ недюжинной ревности, - давайте не будем играть в эти детские игры. Вы составили завещание, расплатились с личными долгами, подарили другу свой любимый автомобиль. Вы съездили в офис подписать документы, и, возвращаясь, заехали в любимый ресторан, а потом дома надели костюм, которым не пользовались уже пятнадцать лет, прямо со дня свадьбы. Кстати, поздравляю, далеко не все способны уместиться в свои наряды пятнадцатилетней давности.

Хьюз поднял руку, пытаясь остановить ее монолог и возразить, но Норси не дала себя перебить.

- А еще вы оставили записку, с весьма впечатляющим содержанием.

- Как вы… Вы что?..

Я с удовольствием наблюдал, как по лицу его разливается бессильное удивление. Вчера я пережил и не такое.

- Давайте опустим те долгие разговоры и сомнения, в которые может ввергнуть вас мое предложение, - Норси снова перешла на деловой тон, - Нам нужен контракт, а вам нужен он. Я отдаю его в ваши руки, а вы исполняете наш договор. Моя роль в этом делает меня соучастником и организатором убийства. Так что вам нечего опасаться подставы. Да и, в конце концов, не без разницы ли это человеку, который только что хотел прервать свою жизнь?

- Я уже не уверен, что сумел бы сделать это… Этот шаг, - руки Хьюза висели вдоль тела плетьми. Он сгорбился и смотрел теперь только себе под ноги, - Как и вчера не сумел выстрелить. Раз уж вы все знаете, то знаете, наверное, и это?

- Жмите, - Норси протянула коммуникатор прямо к его лицу, - через две минуты он покинет серпантин. Вчера вы не успели выстрелить, потому что вас скрутила охрана. Сейчас ее нет, как не будет и случайных жертв. Жмите, и докажете себе, что выстрелили бы и вчера. Ради вашей погибшей жены. Вы же хотите этого?

Он нажал. Дрожащей от страха или волнения рукой, но глядя прямо на экран. Мы еще минуту смотрели, как сорвавшийся с обрыва автомобиль кувыркается по скалам.

- Дело сделано! – Норси забрала коммуникатор. – Пойдемте сюда, на свет.

Она зачем-то вывела очумевшего Хьюза из тени скалы на край обрыва. Он шел за ней как едва родившийся теленок, покачиваясь на едва держащих ногах.

- Мне нужен небольшой отчет для совета директоров, - она говорила быстро, без пауз, и даже я с трудом улавливал смысл, что уж говорить о Хьюзе, - Вот так, встаньте тут. Секунду. Это вроде фотографии.

Она надела на его лоб тонкий белый обруч, отошла на шаг, и я увидел, что в ладони у нее спрятан уникс. Она навела его на Хьюза, и в голове моей само собой прозвучало ее любимое: «Пу-у-м!».

Хьюз взмахнул руками, стараясь удержать равновесие, взглянул на нас удивленно, успев даже изобразить подобие извинение, мол, вот такой я неловкий, но ноги его уже подогнулись и сорвались за край. Он еще мог спастись, схватиться за что-то руками, но падение было слишком внезапным. Лицо его с размаху с мокрым хрустом впечаталось в камень, на котором он только что стоял, и руки, раскинутые в попытке за что-то схватиться, дернулись от боли, теряя опору, позволяя телу соскользнуть вниз.

Мне пришлось зажать рот, чтобы не закричать от ужаса. Норси же достала полетную платформу, молча указала мне встать рядом, и мы на максимальной скорости спустились вниз, к распластавшемуся на валунах изломанному окровавленному телу.

Внизу нас ждал еще один тирянин. Он деактивировал стоящую рядом платформу и из невидимого поля вывалилось еще одно тело, как две капли воды похожее на Хьюза. Даже одежда у них была одинаковая, только у одного – разорванная, грязная и вся в крови, а у второго - чистая. А еще второй дышал и на шее у него бился под кожей живчик.

Норси сняла с трупа обруч, поигралась с зажегшимися на нем цифрами, одела его на голову живого Хьюза и когда сняла, ждавший нас тирянин засунул живое тело в полетную капсулу, встал в нее сам, пропал и появился над рекой, метрах в четырех над водой, вытолкнул Хьюза, подлетел к берегу, затолкал в капсулу труп и теперь пропал окончательно.

- Чего стоишь?! – шутливо возмутилась Норси, - Плыви, спасай. Не мне же его вытаскивать.

***

Моя рука снова лежала на ее талии, соскальзывая, сантиметр за сантиметром, при каждом движении. Мы махали вслед улетающему на аэротакси Хьюзу, и он махал нам, обеими руками, и так и не опустил их, пока вертолёт не скрылся за одним из утесов.

- Ты объяснишь мне?

- Обязательно.

Всего несколько минут назад у моих ног лежал труп убитого Норси мужчины. А потом полная его копия тонула в реке, и я тащил ее, этого нового живого Хьюза из воды, и он благодарил меня за помощь, а еще извинялся за свою неловкость. За то, что не устоял на скользком валуне и напугал нас, хотя гораздо больше напугался сам, потому отлично помнил, что летел прямо на камни, и лишь в последний момент каким-то образом оказался в воде.

- Но не сейчас?

- Не сейчас.

Шум винтов аэротакси окончательно стих, и я запоздало сообразил, что все еще обнимаю ее самым неприличным образом. Я отдернул руку, может быть слишком поспешно, совсем по-мальчишески.

Норси довольно улыбнулась.

- Вот-вот, держи-ка руки при себе.

И я, не зная куда деваться от неловкости, привычным движением потянулся в карман за коммуникатором, и только сейчас сообразил, что уже два дня не выходил в сеть.

Стоило заветной иконке зажечься, как прозрачный корпус завибрировал от вала сообщений. Привычная, в общем-то картина – за фильтрацию рекламы и агрессивного спама провайдер требовал приличную доплату, и все же в списке из пары десятков сообщений я нашел кое-что необычное.

«Привет, а Лони случайно не с тобой? Не могу его найти»

Алисия иногда писала мне, когда мы с Лони планировали совместные мероприятия, и все же происходило это крайне редко. Обычно в том случае, если она находила повод обидеться на своего парня, но при этом не настолько сильно, чтобы отказываться от пикника или похода в пиццерию.

Сейчас, правда, ситуация была немного иной, но это мало что меняло. Иногда Лони настолько увлекался работой, что был совершенно несносен. Тем более, что на днях он разобрал чей-то коммуникатор, наверняка ворованный, и мог от усталости заснуть прямо у себя в бункере.

«Наша встреча в силе?»

Надеюсь, они хорошо отдохнули, потому что я за день до этого познакомился с Норси и напрочь позабыл о запланированной встрече. И, что уж там, мое отсутствие наверняка сделало посиделки за пиццей приятнее, ведь сколько бы Лони не упирался, и ему, и Алисии, как и любому другому человеку, рядом со мной было совершенно некомфортно.

Следующее сообщение пришло уже вечером, и я ожидал увидеть нарочитое сожаление, что я так и не появился, но содержание его было совсем иным:

«Лони пропал. Ты тоже не отвечаешь. Мальчики вы уже едите пиццу?».

И через полчаса:

«Я была в пиццерии, вас там нет!».

«Айдан, все в порядке?!»

«Лони тоже нигде нет».

Потом она вернулась домой. Она не писала об этом, но как никак я ее все-таки знал. Она не пойдет ни к подружкам, ни в клуб, а уйдет домой и будет ходить половину ночи из угла в угол, и бояться.

«Айдан, ты где?».

«Вы вместе?».

Все это приходило уже ночью.

«Лони не отвечает».

«Мне страшно».

«Почему вы молчите?».

«Почему ты молчишь?».

«Я не понимаю, что происходит».

Пока я читал, коммуникатор высыпал мне двадцать три пропущенных звонка. Все от Алисии. Представляю, сколько их было у Лони.

А потом утром она выспалась и написала только одно сообщение:

«Лони я так и не нашла. Я ушла на работу. Напиши мне, если он объявится. Я очень переживаю».

Лони не объявился. Я зашел во все места в сети, где он обычно бывал, и везде датой последнего посещения была вторая половина вчерашнего дня.

Коммуникатор тренькнул, и по времени я увидел, что сообщение не старое, а только что пришедшее, от Алисии.

«Я у Лони дома. Его нет», - и несколько только что сделанных фотографий квартиры, как будто без фото я бы ей не поверил, что Лони нет дома. В этом не было смысла, но я посмотрел их все, и когда открыл последнюю, меня прошиб холодный пот, а коммуникатор едва не выпал из одеревеневших рук.

Глава 5. Алисия

Фотографии было четыре. На первой – обычная холостяцкая кухня. Судя по нагромождению одноразовых контейнеров, пластиковых упаковок и грязных тарелок, моего друга вскоре ждет очередной серьезный разговор с Алисией. На второй и третьей – гостиная и спальня. На четвертой же - и это заставило меня замереть от испуга - был сфотографирован секретный бункер Лони.



На четком фото, как назло, было видно все: и покрытые изоляционным материалом стены, и заваленные техническим хламом стеллажи, и ряды аккумуляторных батарей, и рабочий стол, на котором в одиночестве, прямо в центре, лежал вскрытый коммуникатор.



Вскрытый коммуникатор - это готовое уголовное дело. А выложенное в сеть фото вскрытого коммуникатора - можно сказать прямое заявление в полицию. Любая попавшая в интернет информация, будь то текст, картинки или видеофайлы, в течение нескольких часов подвергались обязательному анализу на предмет всякой запрещенки.



Я занес пальцы над клавиатурой на экране, но не смог написать ни слова. То, что полиция ее найдет - вопрос времени, но у Алисии было еще минимум два часа.



Час на то, чтобы до отправленного ей фото «дошли руки» у алгоритмов, прочесывающих абсолютно весь контент в сети. Час на реакцию специального подразделения полиции. Не будут же ради глупой девчонки поднимать в воздух вертолеты?



Два часа у Алисии было минимум, вот только к чему они ей? Все уже кончено, и для нее, и для Лони, где бы он ни запропастился, и, возможно, для меня. Есть конечно вариант прокатить за простачка или вообще написать донос, причем, как можно быстрее. И в любом случае, мне нужно срочно бежать домой и даже не удалять все с носителей, а физически их уничтожать по детальной инструкции от Лони.



Я знал, что не буду писать донос. И не хотел строить из себя дурачка, который не рассмотрел на фото разобранный коммуникатор. Но что тогда делать?



Мозг судорожно перебирал вариант за вариантом. Удалять фото глупо, ведь если у создателей алгоритма есть хоть капля фантазии, быстро удаленный контент попадает на анализ в первую очередь. Прятать девушку нет никакого смысла – только дальше вязнуть в и без того отвратительной ситуации. Везти ее в полицию – тоже не совсем разумный вариант: мы без толку поторопим события и гарантированно подставим Лони. А алгоритм может еще и ошибется, не распознает вскрытый коммуникатор.



- Удалила уже я это фото, - голос Норси источал язвительную иронию. Я попытался заново открыть четвертую фотографию и не смог. Норси же, чтобы я не сомневался, добавила, - Совсем удалила, забудь. Проблем не будет.



Я ни на секунду не сомневался в том, что Норси знает, о чем говорит, и на самом деле имеет возможность удалить фото так, чтобы и следа его не осталось ни на коммуникаторе Алисии, ни на серверах полиции.



- Спасибо.



У меня словно гора с плеч упала.



- Ну и рожа у тебя, - она с трудом удерживалась от смеха, - ты вообще знаешь, что прелюбодеяние – это грех, а, святоша?



Норси явно намекала на мою симпатию к Алисии, а то и на то, что я не прочь был бы завалить ее в кровать.



- Она не жена ему, - зачем-то ляпнул я, хотя у меня и в мыслях не было соблазняться Алисией, и уж точно я не планировал ее соблазнять, - но не в этом дело… Я вообще… Да я… Да у меня… да ты чего?!



Норси не ответила. Она уткнулась в свой коммуникатор и бросила, не глядя:



- Что, побежишь спасать свою подружку?



- Она не моя! Я вообще… А что? Можно?



- Ты не пленник, - пожала плечами Норси, так и не подняв на меня глаз, - Никогда им не был и не будешь. Иди куда хочешь. Я добавила тебе в список свой контакт. Черканешь, как успокоишь свою страдалицу.



- Она не моя!



Норси уже вступала на транспортировочную платформу, и все же перед тем, как исчезнуть, оглянулась:



- Мне все равно.



***



Друида прозвали Друидом за то, что в детстве он однажды забрался так высоко на дерево, что его крики не были слышны снизу, а спускаться было жутко страшно. Весь вечер и всю ночь искали его испуганные родители и нашли только утром, когда он, отоспавшись в густом переплетении веток, снова начал кричать и в предрассветной тишине его услышали и даже умудрились рассмотреть случайные прохожие.



История эта нашумела тогда на весь город, и в детстве мы много спорили, как так вышло? В самом ли деле просидел он больше двенадцати часов наверху, или дерево оказалось колдовским? Может, оно перенесло его в другой мир и вернуло после множества невероятных приключений, обязав всю жизнь об этом молчать? Или дерево не было колдовским, а только лишь разумным, и пожалело человеческое дитя, закрыло ветками от холода и поддерживало всю ночь, чтобы не упал?



После, когда настоящие подробности забылись, а история обросла новыми, жители каждого района могли с уверенностью показать: вот, мол, именно на этих ветках сидел тот мальчишка, и показывать при этом могли каждый раз на разные деревья. Про самого же ребенка, кто он был и откуда, и подавно забыли.



А мальчик жил, и дворовые друзья так его и звали – Друид, и он не стал отказываться, когда перешло и во взрослую жизнь.



Друид занимался всем, чем обычные люди заниматься побаивались, в большинстве случаев оставаясь в легальном моле, но не редко скатываясь и в откровенной криминал. Например, поставлял Лони множество электронных штук, запрещенных к свободной продаже. Я не удивился бы, узнав, что именно Друид продал моему другу тот самый коммуникатор.



Жил Друид при этом в самой обычной квартире к юго-западу от центра, одевался на манер местной шпаны, во все самое дешевое, и передвигался по городу на общественном транспорте. Сложно было сказать, чего в этом было больше – неловкой конспирации или дань тому времени, когда жил он ребёнком в бедной неблагополучной семье, иногда, спасаясь от пьяного отца, ночуя в подвалах и подъездах.



Люди поговаривали, к слову, что у него есть гражданство в нескольких других городах, дорогие автомобили, недвижимость и даже яхта, но лишь немногие, и я в том числе, точно знали, что это правда.



- Сначала скажите, что он натворил, - Друид не многих пускал дальше прихожей, нас же усадил на кухне и предложил неплохого пива, которым у него был заставлен весь холодильник, - Есть вещи, в которые не стоит совать нос никогда, Лони же хлебом не корми, только дай забраться поглубже в самые неприятные темы. И нос туда сунет, и голову, и целиком залезет, только губы снаружи оставит.



- Зачем губы? – хлопнула заплаканными глазами Алисия.



- Курить очень любит, - я оценил шутку, хотя и не считал ее уместной.



- Он же не курит? – ее неестественно длинные ресницы снова опустились и взметнулись вверх.



- Так что он натворил? – теперь Друид обращался прямо ко мне, а не к нам обоим.



- Я не знаю. Вроде, ничего, - откровенно говоря, я не понимал, зачем ему эта информация. Расскажи я о разобранном коммуникаторе, и Друид тут же превратится в сообщника. И уже ему придется думать, что делать – доносить или готовиться к обыскам, а, возможно, и аресту.



- Не надо мне врать. Я сразу вижу, когда врут.



- Помоги нам, - Алисия старалась держаться, но из глаз у нее то и дело текли слезы, - Мы больше не знаем, к кому обратиться.



Она очень быстро поняла, что дело приняло серьезный оборот, то опасаться стоит не внезапного загула всегда вроде бы верного парня, а чего-то совсем другого, неизвестного, а потому пугающего.



Еще с утесов я написал ей, чтобы она закрыла бункер и срочно уходила из квартиры Лони. Она послушалась, хотя и не без споров, и ждала меня на улице, высматривая, от нетерпения, мое такси вдоль по улицы.



«Ты что-то знаешь? Что за история с фотографией? Где Лони?», - она набросилась на меня, едва я вышел из машины.



Пришлось брать ее под руку, успокаивающе улыбаться и уводить как можно дальше. После удаления фотографии опасность хоть и миновала, но было множество других камер, лишний раз светиться на которых совсем не хотелось.



«Про Лони я ничего не знаю, - в тот момент я и правда не знал, и мне без труда удалось ее убедить в своей искренности, - Но в бункере было кое-что, что не стоит фотографировать и тем более эти фотографии кому-то показывать».



Я отвел ее на несколько кварталов, стараясь двигаться в сторону ее дома, довел до торгового центра, купил огромный стакан диетического кофе, мороженное, заверил, что постараюсь найти парочку друзей Лони, и оставил ее, растерянную, на одном из фут-кортов.



Куда идти и что делать, откровенно говоря, я не знал. Была мысль обратиться к Норси, но смысл в этом был минимальный. Не просить же ее штурмовать полицейский участок, где сейчас Лони, наверняка, и кукует?



Нет. Ни я, ни Алисия, ни тем более Норси не просили его покупать ворованный коммуникатор, не просили его вскрывать и рассылать видео, пусть и по защищенным каналам. Я свое дело сделал: спас от неприятностей девушку, увел ее и убедил больше домой к своему возлюбленному не соваться, - а потому могу со спокойной душой умывать руки.



Помогу я, потом, когда об аресте будет объявлено официально, и с деньгами, и с адвокатами. Матери его помогу получить доступ к собственным деньгами Лони, и друг мой ни на секунду не заподозрит, что я могу себе что-то при этом присвоить. Но вот что делать сейчас я не имел никакого понятия.



«Я с тобой», - Алисия догнала меня уже за вторым поворотом, поравнялась, не окликая, не заводя разговор, и пошла рядом.



Я остановился, взглянул ей в глаза, и внутренний голос мой кричал в этот момент: «Куда ты со мной? Куда?!». Вслух же, не имея смелости признаться в том, что ничего делать и не планировал, просипел: «Пошли», - и мы пошли, хотя я еще не знал куда и зачем.



И вот мы сидим у Друида, пьем пиво, заедая его дорогущим сушеным мясом, и просим его помочь, хотя ни мы, ни он не знает, как именно.



- Да все нормально у вашего Лони, - Друид раздал еще по одной бутылке, - Он же не выходит никуда особо, только по делам. Ночью по юго-западу же пьяный не шастает?



- Он вообще мало пьет… - Алисию уверенность друга успокаивала. Все еще было ясно, что произошло что-то неприятное, но тень самого страшного отступала.



- Вот и я говорю. Значит вариант ограбления или пьяной драки отметаем. Мог, он, конечно, на бабки серьезные встрять, но за бабки в первый день не наказывают. Должны были бы дать время расплатиться, и Лони тогда что? Лони бы ко мне обратился, а он не обращался. Значит, остается только полиция. В квартире у него обыск был? Не перевернуто там все? Вот. Значит обыска не было. Значит пришли спокойно, спокойно сказали, зачем и почему. Сейчас допросят хорошенько и отпустят. А там по накатанной: адвокат, бумажки, запросы. Может на лапу кому мазанете. Да сто раз так было, по крайней мере у меня. Вы в полицию-то обращались?



Мы никуда еще не обращались, о чем Друиду и сообщили: ни в полицию, ни в больницы, ни в боже прости, в морги. Не подумали, не решились, да и не успели. Друид в ответ рассмеялся, и попросил, когда мы обнаружим Лони и выяснится, что все беспокойство было зря, позвонить ему, успокоить и заходить вместе в гости.



И все же, когда Алисия уже вышла в подъезд, он задержал меня:



- Поспрашиваю, хорошо? Тихонько, без шума. Поспрашиваю, может кто что и слышал. Если что, брякну тебе. А ты мне. Если что, как что-то узнаешь, хорошо? Да не хипишуй. Если проблемы у него по нашей части – я узнаю.



Улица дохнула нам в лица вечерней свежестью. Мы стояли некоторое время, размышляя, что делать дальше и куда идти.



- Тут рядом мама Лони живет, - Алисия показала рукой куда-то в сторону соседнего двора, - У тебя нет ее номера? Я созванивалась с ней однажды, но, вот дурочка, забыла сохранить.



Маму Лони звали Херит. Эту невысокую дородную женщину с крашеными в темную платину волосами, улыбчивую и непосредственную, невозможно было не любить, как и невозможно было отказаться от рюмочки ее любимого алкогольного напитка, темно-фиолетового, с труднопроизносимым названием, который она подносила на широком подносе, едва кто-то переступал порог ее дома. Рядом с невысокой пузатой рюмкой при этом всегда лежала долька лимона, а по ее стеклянному запотевшему краю шла полоска крупной розово-красной вулканической соли.



Вряд ли Лони, выключив коммуникатор и не выходя в интернет, скрывался сейчас у нее. Но ей, как матери, и в самом деле могли что-то сообщить



- Ты права, зайти надо. Только смотри, если она не в курсе, ни слова!



Алисия показала рукой, в какую сторону идти, и сказала, что плутать нам минут пятнадцать, не меньше.



Я сделал шаг вслед за ней, и тут что-то произошло. Может быть у меня зачесался глаз, а может начали работать до сих пор застланные паникой мозги, но я вдруг понял, в один момент осознал, каким все это время был дураком.



Потому что все это время у меня на глазу оставалась контактная линза тирян, а значит и доступ ко всех из базам данных.



***



Он вышел с ними из подъезда сам, и хотя руки его были закованы в наручники, можно было и не догадаться, что Лони ведут под конвоем. Он улыбался, хотя и слегка натянуто, и они тоже улыбались. Не знай я, кто они и куда его ведут, мог и заревновать единственного друга.



Внутри их просторного фургона было множества камер, выбирай на вкус, но я остановился на той, что программа подбора видео сама определила для лучшего обзора.



- Я готов сотрудничать! – Лони смотрелся сейчас талантливым мошенником из какого-нибудь остросюжетного фильма, что всегда улыбается и знает, как лучше себя вести в любой ситуации.



- Готов сотрудничать? – всего сотрудников было трое. Они были очень похожи друг на друга: худые, невысокие, жилистые, с равнодушными ничем не примечательными лицами, - А зачем нам твое сотрудничество? У нас все против тебя есть.



- А как же сотрудничество со следствием? - видно было, что неожиданный ответ сотрудника сбил с Лони часть спеси, и все же он продолжал улыбаться, - Вы же будете вопросы там всякие задавать, про то, как и где купил, про схемы всякие, подельников.



- У тебя есть подельники? – с сомнением спросил тот, что сидел ближе к двери.



- И что, ты все расскажешь?



- Предлагаю сделку! Одно имя – минус один год. Ой, слушайте, это же не наркотики. Эти мне в камеру убийцу подсылать не будут. Они как узнают, что меня взяли, тут же соберут манатки и свалят на другой конец планеты. И кем я откупаться буду?



Они еще препирались недолго, пока наконец соблазн взять сразу несколько подозреваемых за день не перевесил нежелание идти у задержанного на поводу. Фургон развернулся и поехал по одной из объездных магистралей в другой район.



Я знал, что будет делать Лони, еще когда увидел его выходящим из подъезда. Видимо, ему дали спокойно одеться, и на нем была одна из его «заряженных» рубашек. Лони всего на миг обхватил губами ворот – и уже через несколько секунд выдал такой фонтан рвоты, что с первого залпа досталось всем и никто не ушел обиженным.



Расслабленные готовностью Лони идти на контакт, ругаясь последними словами, они открыли дверь, не особенно заботясь о безопасности, и все девяноста килограмм накачанных в интенсивных тренировках мышц моего друга превратились в стремительный таран. Он снес и того, кто привстал, прикрыть дверь за вышедшим, и того, кто уже вышел, и обоих так, что они пролетели, пока не шваркнулись об асфальт, не меньше метра.



Они долго возились, суча руками как навозные жуки и мешая друг другу подняться, я хорошо это видел, потому что картинка переместилась на встроенные в карманы их курток портативные камеры. А потом была долгая погоня то ли по парку, то ли по лесу, в тенистом сумраке, под хлесткие удары по одежде и самой камере множества тонких упругих веток.



У Лони были связаны руки, и все же он бежал быстрее, скорее всего, потому что неплохо знал местность и спровоцировал остановку именно в этом месте совершенно не случайно. В последний раз я увидел его перескакивающим через узкий овражек.



Помню, я тогда сжал кулаки, подталкивая его мысленно, помогая. Две пули, одна за другой, врезались прямо ему позвоночник, дробя хрупкие кости, взрывая плоть мелкими розоватыми брызгами, сбрасывая уже мертвое тело вниз, в заполняющие дно оврага переплетения колючего кустарника.



- Айдан, ау! Эй, ты со мной? – ладошка Алисии порхала перед моими глазами. Видео завершилось, но я никак не мог прийти в себя.



Со мной это было впервые – потерять важного человека, да еще вот так внезапно, да еще и увидеть его смерть, пусть и через объектив видеокамеры.



- Ну, и что случилось? – увидев, что я прихожу в себя, Алисия перестала махать руками, - Айдан, мне и так страшно, а тут еще ты меня пугаешь. Пошли уже.



Нам пришлось пройти несколько дворов, нырнуть в подземный переход и дважды сверяться с картой, пока мы нашли дом Херит. Прошло намного больше времени, чем обещанные пятнадцать минут, а я все не мог придумать, что мне теперь делать.



Я с самого начала не собирался искать Лони. Соврал, и тут же получил воздаяние – Алисия поверила мне, навязалась в спутницы, и мне пришлось выполнять обещание, которые я выполнять совершенно не собирался.



Ложь потянула за собой еще одну, а потом еще. Я врал Алисии, врал Друиду, и все больше тонул в этом зыбучем песке. Будь у меня время, если бы смог я хотя бы на пару часов отвязаться от девушки, я бы придумал что-то. И откуда знаю о смерти Лони, и как найти подтверждение этой смерти – с тирянкой линзой невозможного просто не было. Но времени не было, как не было и причины, а может и сил, развернуться сейчас и уйти, взять паузу, подумать, делать все что угодно, лишь бы не заходить сейчас в эту квартиру.



***



Я ни разу не был у тетушки Херит в гостях. Много слышал от Лони и Алисии, разговаривал с ней по видеосвязи, а вот в квартире бывать не приходилось. И все же я без труда представлял какой он – дом женщины, любящей пёстрые платья и шали, огромные шелковые платки и широкополые размашистые шляпы. В современном мире она была артефактом из прошлого, из тех времен, когда каждая женщина освящала общество своей красотой, а не стремилась одеться как можно скромнее и, желательно, в мужскую одежду.

- Здравствуйте, мои дорогие! Разувайтесь, проходите, но сначала – для настроения…

Я даже не сомневался, что она встретит нас с рюмками и лимоном. Напиток не был похож ни на один раньше встречавшейся мне алкоголь: густой, со вкусом копчености и ароматным дубовым послевкусием.

Алисия, хоть и избегала контактов спиртным, фиолетовую рюмку опрокинула уверенно, зажмурив от удовольствия глаза. Не глядя, она нащупала на подносе лимон и смело сунула его в рот, уморительно при этом скривившись.

Насладившись в свою очередь, я спросил, больше чтобы что-то говорить, чем всерьез интересуясь:

- Всегда хотел спросить, что это за штука такая? Как называется?

Сложив руки на объемной груди, Херит откровенно любовалась будущей невесткой и меня услышала не сразу. А когда смысл вопроса наконец дошел до нее, всплеснулась: «Ой, сейчас, сейчас, покажу» - и принесла из кухни черную как смоль бутылку.

- «Икскаллимелт», - с трудом прочитал я витиеватые письмена, - Откуда его возят-то хоть?

- Откуда-то с юга. Проходите, не стойте в дверях. Вы чего, какими судьбами тут?

Алисия начала плести что-то о том, что мне нужна была помощь в поиске новой квартиры, больше и просторнее прежней, и что Лони обещал, но не сумел приехать. Я же воспользовался тем, что женщины увлеклись разговором, и мне не придется врать самому, прошелся по гостиной.

Все здесь удивляло: и старомодный плетеный из шерсти ковер под ногами, и зеленоватые в редких желтых искорках обои, и развесистая с множеством мелких лампочек люстра – удивляло и рассказывало о хозяйке может быть даже больше, чем могла бы рассказать сама Херит. О том, как она просыпается, со всей свойственной возрасту степенной неторопливостью, как разводит тяжелые темно-коричневые шторы, подвязывая их длинными пушистыми ламбрекенами, подходит к комоду и отсчитывает полагающееся количество таблеток, призванных поддерживать увядающее тело в бодрости. А потом идет на кухню, выбирает из стройных рядов разномастных кружек соответствующую настроению, сортирует таблетки на те, что нужно принимать до еды, и те, что после, пьет нужные и возвращается в гостиную, в ожидании, когда организм окончательно проснется, и завтрак превратится из рутинной обязанности в действо приятное и желанное.

Она садится в любимое кресло у окна, щелкает громоздким выключателем высокого торшера, с круглым желтым абажуром на блестящих стальных спицах, и смотрит на ряды фотографий в толстых деревянных рамках, старательно развешанных рядом на стене.

По ним без труда можно было составить краткую историю семьи Соло, начавшуюся, как и истории всех городских семей, семьдесят лет назад, когда в город вместе со всеми будущими горожанами пришли Мигель и Мария Соло, и закончившуюся вчера в заросшем колючим кустарником овраге, вместе с жизнью Лони, их единственного внука.

- Вот. Вот здесь их повешу, - Херит оставила Алисию одну на кухне, наливать чай, и, заговорщически шепча, поделилась планами, - Как свадьбу сыграют, вот тут. И как детишек заведут, здесь и здесь. И будет вся семья в сборе. Ты еще молодой, Айдан, ты еще не понимаешь, как это важно, когда все вместе и рядом.

Она смотрела на меня, ожидая одобрения, и я кивнул, показывая, что мне очень нравится ее идея.

А потом мы вместе пили чай, и Алисия спрашивала, достаточно ли часто Лони звонит, и все ли рассказывает о своих планах, и когда он делал это последний раз? Иногда она поглядывала исподтишка, ожидая поддержки и помощи, но я молчал. Я знал, что Лони мертв, и хотя у меня не хватало духу рассказать об этом, никакого смысла в вопросах и разговорах я не видел.

- Алисия, заранее извиняюсь, - Херит вдруг обрела загадочный вид, и я сразу понял, о чем сейчас пойдет речь, - Но нам с Айданом надо кое о чем посекретничать.

Я с готовностью встал из-за стола, потому что прекрасно знал, о чем речь.

- Ты не подумай чего, - продолжала нагонять загадочности хозяйка квартиры. Она улыбалась при этом так, что всем было понятно, что ни о чем «таком» никто и никогда не подумал бы, и все же пожилой женщине было приятно уводить молодого человека в другую комнату и говорить такое, - Все пристойно. Просто нам нужно поболтать, так сказать тет-а-тет.

Хотя я ни разу не был у Херит в гостях, последние месяцы немало общались по видеосвязи. Деньги Лони позволили ей уйти с тяжелой работы задолго до наступления старости, и еще не утихшая энергетика не давала женщине покоя, заставляя заниматься иногда совершенно неожиданными вещами.

«Научи меня делать то, что делает Лони. Хотя бы немного. Мне интересно», - сказала она мне как-то, и я, сам себе удивляясь, воспринял ее просьбу совершенно серьезно. Несмотря на возраст, ум у женщины оставался гибким, а потому она легко ухватила азы программирования и теперь изо дня в день все глубже погружалась в новое увлечение.

У нас была цель: к дню рождения сына написать, руками Херит, конечно, скрипт для управления его кофеваркой, чтобы вместо обычных цветочков она раз в день на молочной пене писала что-то вроде «Позвони маме» или «Мама тебя любит», и нельзя было угадать, когда именно это произойдет. Я помог ей «подружить» ее программку с интерфейсом квартиры, нарушил, самую малость, лицензионное соглашение самой кофеварки, а вот скрипт выбора времени и управления соплом она писала сама, через страдания, боль и сотни, наверное, уже звонков мне, иногда и далеко за полночь.

Я сел за ее монитор, сходу указал на несколько ошибок, похвалил за старательность и показал, куда двигаться дальше. Зная свою ученицу, я ожидал увидеть в ее лице довольное почти детское смущение, но ждало меня совершенно иное.

- Айдан, с Лони что-то случилось? – улыбка исчезла с лица, и Херит вмиг постарела, сразу лет на пятнадцать.

- Нет, с чего вы взяли? Нет, - не так-то просто застать врасплох человека, который вот уже несколько часов подряд непрерывно врет.

- Я сегодня очень плохо спала, - не стала настаивать Херит, - Очень плохо, давно уже так плохо не спала. И все время казалось, что происходит что-то. И мысли всякие…

Она поникла, словно силы враз покинули ее, и я увидел, что старость подбирается к ней намного быстрее, чем кажется со стороны. Что под все еще пышной окрашенной в платину шевелюрой – почти совсем седые корни, что кожа на лице, если приглядываться специально, уже вся испещрена морщинами, а под светящимися задором глазами навсегда обосновались широкие иссиня-темные тени.

- Вы просто не выспались, - я не стал продолжать ни про «все будет хорошо», ни про «надо просто хорошенько выспаться». Хорошо у нас теперь долго не будет. А у нее, может быть, и никогда.

- А почему Лони не пришел? Он же обещал. Сказал, что придет сегодня, а сам даже не позвонил. А пришли вы, без него. Почему?

- Занят. Я не знал, честно говоря, что он обещал. Он мне не докладывается, - мне пришлось ответить с ноткой категоричной грубости, чтобы скрыть подкатывающий к горлу ком.

- Извини, я все понимаю, - Херит смотрела вниз, в никуда, и я подумал, что она, наверное, сейчас плачет, но без слез, потому что слез с возрастом становится совсем мало, они высыхают, и человек начинает плакать без них, одной только душой.

***

Мы уехали в центр, потому что оба испытывали неловкость и боялись показаться перед случайно вышедшей прогуляться по магазинам Херит.

Благодаря подсказке Друида, Алисия сообразила, наконец, что отсутствующего сутки человека надо искать не по друзьям, а в полиции и по больницам, и развернула бурную деятельность.

Оказалось, что звонить в каждый участок и в каждый приемный покой не нужно – для общения с гражданами у обоих систем были централизованные системы, оснащенные, правда, довольно бестолковыми роботами. Нам пришлось не раз формулировать и переформулировать вопросы, требовать общение с живым оператором, и, получив отказ, снова бороться с роботами, потому что ни образовательная, ни правоохранительная системы не были заточены на поиск человека, о котором неизвестно, поступал он в больницу или в участок, или не поступал, или может быть поступил, но как неопознанный или неизвестный.

Мы все были под постоянным учетом, или, как говорили некоторые, под плотным колпаком. Гражданин не имел право передвигаться без коммуникатора, не имел право присваивать чужие коммуникаторы, обмениваться, или отдавать кому-то свой, если этот кто-то не находился в непосредственной близости. О случайно уничтоженном, сломанном, пропавшем или найденном коммуникаторе нужно было незамедлительно сообщить в полицию, иначе это трактовалось бы как тяжелое преступление. Если же случалось такое, что человека находили раненым или мертвым без коммуникатора, идентификация тоже не составляла труда. Отпечатки пальцев, сканирование сетчатки, экспресс-анализ ДНК – все это позволяло установить личность за минуты буквально в чистом поле. И никто не говорил: «Тотальная слежка». Говорили: «Глобальная система безопасности».

А потому, когда мы произносили роботу идентификатор Лони и получали ответ, что никто с таким идентификатором на стационарном лечении не находится, не было никакой возможности узнать, нет ли сейчас в больницах таких людей, идентификатор которых неизвестен, или не был ли на лечении человек с нужным идентификатором, но, например, вчера?

Алисия ругалась, ссорилась с роботами, пыталась дозвониться в приемные директоров и министерства. В один из моргов хотела даже съездить лично, но нужны были какие-то разрешения, а рабочий день уже давно кончился, и все это в любом случае приходилось откладывать на завтра.

Я по понятным причинам в ее активности участия почти не принимал, только подсказывал, если приходила в голову удачная мысль, или делал очередной звонок, когда Алисия окончательно выходила из себя.

Вынужденное безделье подняло загнанные в подсознание тяжелые мысли, и чтобы на время отвлечься, я активировал линзу.

Индекс присутствия Алисии меня порадовал – он был выше девяти десятых и опускался, в основном, не из-за поступков, а из-за мыслей и намерений, так и оставшихся нереализованными. Видимо, вот такое вот состояние бешенства у нее, как сейчас, бывает нередко, и когда причиной становится не система, а реальные люди, коллеги, соседи или близкие, девушка весьма не иллюзорно желает им сгореть в аду или еще чего-нибудь неприятного.

Несмотря на то, что грех совершался лишь в мыслях, проблемная зона в хронологии жизни Алисии все равно сопровождалась видеороликом. Просмотрев мельком десяток, я наткнулся на весьма пикантную сцену в душе, и сразу закрыл. Мне никогда не казалось зазорным желание полюбоваться на обнаженное тело девушки друга, но делать это здесь и сейчас было совсем уж не по-человечески.

Зато сотрудницы кафе, снующие туда-сюда по залу, меня порадовали гораздо больше. За грехами некоторых из них, совершаемых в гостиницах, в машинах, душевых и в ванных комнатах смотреть было весьма приятно, а ракурсы иногда радовали настолько, что я не сразу мог сообразить, с какой камеры ведется съемка. Это отвлекало, позволяло не думать о том, что весь день со мной происходило.

Я и не понимал уже, сегодня я обсуждал с интерфейсом детали моего заключения в загоне для животных, или это было вчера? Когда мне снился сон про операцию? Этой ночью или неделю назад? Теперь мне казалось, что видел я его не в первый раз, что сон этот преследует меня уже давно, но я все время забывал его, или меня заставляли забывать.

Разве не могло быть такого? Ведь могли же Норси с Озоном и раньше заинтересоваться аномальной «семеркой», забирать иногда меня на свою базу и изучать. А когда хирургические операции не принесли успеха – изменили стратегию и забрали меня к себе под видом случайной встречи.

Это многое бы объясняло. Например, почему именно в моей голове звучали те голоса. Тирянам нужно было заранее внушить мне чувство превосходства над обычными людьми. Я должен был знать, что я – другой, что я выше, что могу и делаю такое, что неподвластно больше никому.

Поэтому Норси и линзу оставила, чтобы ни на минуту не забывалось, кто сейчас я, и кто эти снующие по кафешке девочки, да и Алисия тоже. Я целый день вожусь с ней, хотя не обещал и ничего меня к этому не обязывало, а мог бы решить все одним движением, одним коротким рассказом. Но не могу. Пока не могу, потому что идея собственного превосходства еще не вошла в мою душу, не стала частью меня.

- Салют! – Норси даже вида делать не стала, что встретила нас случайно, - Алисия, привет, я Норси. Айдан написал мне, что у тебя парень пропал. Как успехи? Не появился?

Она знала все то же, что и я, а может быть даже больше, и все же пришла сюда, и играла в ту же игру, что и я. Мне хотелось бы думать, что это своего рода поддержка, но что-то говорило во мне, что все наоборот.

- Найдется, куда ему деваться? – Алисия при появлении незнакомки приосанилась и снова стала знакомой мне уверенной в себе статной прямой как березка танцовщицей, - беспокоюсь просто.

- Правильно делаешь, - Норси, не стесняясь, смерила взглядом сначала ее, а потом меня, - Сидеть сложа руки проще всего. А в конце концов, на все воля божья.

А вот это точно был булыжник в мой огород. И взгляд этот, оценивающий, и про бесцельно пострадавшего полдня бездельника. И про божью волю, которую я своими действиями словно пытался оспорить.

- Так вы закончили? – Норси даже присаживаться за столик не стала, - Айдан, я все понимаю, но у нас завтра много дел, да и сегодня кое что предстоит обсудить, если ты понимаешь, о чем я.

Я понимал. Мне снова нужно было куда-то идти, хотя хотелось лечь под ближайший куст, свернуться клубком и ничего не делать и ни о чем не думать хотя бы до завтрашнего утра, а лучше до послезавтрашнего. И все же я встал, попрощался с Алисией и вышел вместе с Норси из кабинета.

Взять и вернуться сейчас домой я просто не мог.

Глава 6. Конструктор

- Начинать лучше с малого. – Норси вывела на центральный монитор объемный план однокомнатной квартиры, - С изолированного помещения и единственного муса.

На соседнем экране, которыми были сверху донизу заполнены три стены учебно-экспериментального класса, появилось изображение девушки лет двадцати двух. Я невольно улыбнулся. Такое милое круглое личико, обтянутая легким платьем грудь-двоечка, стройная фигурка и длинные обнаженные ноги на улице неизбежно привлекают внимание.

- Ее зовут Эля. Это ее квартира, - пока я любовался, Норси закончила процесс синтеза стен и внутренностей квартиры. На окнах при этом с внешней стороны были прицеплены широкие полусферы, позволяющие создавать иллюзию вида на улицу. Они позволяли имитировать и ураганный ветер, и дождь, даже при открытых оконных створках. Дверь же выводила на подъездную лестницу.

Мы на все это смотрели через экраны видеокамер, потому что площадь полигона составляла больше квадратного километра, да и подходить ближе не было никакого смысла – ни сквозь стены, ни сквозь окна происходящего внутри квартиры не увидишь.

Элю к ее только что синтезированной квартире доставил автоматический погрузчик. Он же провез ее внутрь и уложил на кровать. Привез он ее уже одетую, но босую – обувь в несколько рядов стояла в коридоре у двери.

- Начинаем? – Норси улыбалась очень добро, я бы даже сказал заботливо. Она заметила на себе мой удивленный взгляд, - Эля моя любимица. Поэтому начнем мы с отличного утреннего настроенияЗа окнами квартиры появилось уже поднявшееся над горизонтом, но все еще по-утреннему ясное солнце. По стенам забегали солнечные зайчики. Один из них, самый прыткий, отразился в хрустальной вазе и рассыпался по комнате яркими бликами. Одновременно с этим Норси насытила воздух легким бодрящим эйфоретиком.

Эля открыла глаза, потянулась, выныривая из очень сладкого сна. Поднявшись, она с удивлением взглянула на платье. На ее лице отразилось сомнение и недовольство, попытка вспомнить, почему она легла спать одетая. А потом радость, когда обнаружилось, что за ночь платье почти не измялось и осталось на удивление свежим.

И все же она скинула его. Я невольно отвел взгляд, вызвав у Норси очередную ехидную усмешку. Через пару минут она сказала: «Можно». Эля к этому времени сменила платье на длинную футболку и упорхнула на кухню.

Норси вывела на экран таблицу с тремя строками: «Тост с томатами», «Тост с мясом», «Каша с ягодами».

- Что она выберет? Делай ставку.

Я выбрал тост с мясом. Эля действительно поджарила хлеб, но уложила на него листья салата и тонко нарезанные помидоры. Норси победно улыбнулась – это был ее вариант.

- Ты знала, - поражение меня не расстроило, и все же я подозревал, что она знает свою любимицу наизусть.

- Тосты с томатами она выбирает всего в двадцати одном проценте случаев. Твой вариант второй по частоте – тридцать четыре процента. Кашу же она любит больше всего. Не знаю, от чего зависит выбор. Мы меняли положение продуктов в холодильнике, погоду, освещение, запахи, но смогли добиться лишь незначительного колебания процентов. Она же не робот, а человек, у которого есть самое настоящее прошлое, а значит опыт, воспоминания и длинные цепочки причинно-следственных связей, которые и диктуют нам варианты любого сиюминутного, пусть даже на вид и абсолютно свободного выбора.

Эля закончила завтрак, сбросила футболку, лифчик, оставшись в одних трусиках, и юркнула в ванну.

- Даже не надейся на камеру из душа, - не удержалась от язвительного замечания Норси, - умрешь еще с непривычки от счастья.

Мне хотелось ответить, мол, чего я там не видел, но вряд ли это прозвучало бы естественно. Мой опыт общения с обнаженными девушками ограничивался любовью за деньги, и в такой вот непринужденной обстановке, можно сказать в естественной среде обитания, женский пол я не наблюдал никогда.

- Так, хватит! – неожиданно скомандовала сама себе Норси, - Наведет сейчас мокроты. Убирайся за ней, полотенца меняй.

Она нажала кнопку на мониторе, и мы услышали звук глухого удара, и сразу за ним – громкий шлепок упавшего на кафель тела.

В первый момент я подумал, что так и было задумано, но Норси выругалась, и лицо ее приобрело выражение разочарованного сожаления. Она включила камеру в ванной, которая, как оказалось, все-таки была, и мы увидели лежащую на полу Элю с разбитой о край раковины головой. Кровь уже растеклась по кафелю широкой багровой лужей.

***

Вывоз тела и чистка кафеля не заняла много времени. Норси, выглядевшая в первые минуты откровенно расстроенной, быстро пришла в себя и умело гоняла туда-сюда уборочную технику. Я же едва удержался на ногах, добрел до ближайшего стула и рухнул, подавляя накатывающую тошноту.

Меня не отвращал ни вид крови, ни вид трупа, на которые в последнее время вдоволь насмотрелся – одна только бойня на проповеди чего стоит. Мне стало страшно от того, какой обыденной была смерть Эли, как легко Норси приняла мысль о том, что вот только что живой человек лежит мертвым, и к телу никто кроме автоматического погрузчика и уборочной техники даже не приблизился.

- Ты идешь? – подозвала Норси.

На кровати лежала Эля, в той же позе и в том же платье. И на ее прекрасном стройном теле не было ни малейшего повреждения.

- А когда успели? - я показал на себе то место, которое у Эли пятнадцать минут назад было размозжено о край раковины.

- О, нет. Это новое тело. Элечек у меня всегда с десяток припасено.

- Ты их что, печатаешь на синтезаторе?

- Нет. С живыми организмами это не работает. Приходится выращивать, хотя и значительно, значительно быстрее, чем если бы организм рос сам. Выращивать, а потом искусственно старить, а иногда и портить, если человек на момент снимка имел какие-то увечья.

Это странно звучало, как будто Норси описывала человеческий конструктор. Я представил, как бездушные механизмы достают из прозрачной капсулы молодое только что выращенное тело и по заранее заданной программе обливают химикатами, опыляют газами, заставляя кожу и волосы стареть, как вводят внутрь яды, подтачивая здоровье внутренних органов, ломают кости, выкалывают глаза, ранят, оставляя в нужных местах шрамы и следы от хирургических швов.

- Когда тело готово, - Норси говорила вдохновленно, явно гордясь достижениями своего народа, - мы внедряем в мозг воспоминания и сознание. Помнишь, тот обруч, который я одевала на Хьюза, а потом на его копию? Вот этим приборчиком. Хоп! Готовый человек. Собственно, примерно за этим я тебя сюда и привела, чтобы показать, как это происходит. Не только, но и за этим тоже.

За окнами Элиной квартиры моросил дождь, один из тех заунывно-тоскливых дождей, что заряжают сразу на несколько дней. Они то разрешаются короткими хлесткими ливнями, то перестают на время, но ни на минуту не позволяют солнцу выглянуть из-за плотной темно-свинцовой пелены низких тяжелых туч.

- Для Эли это тот же день, и тот же момент, - уточнила Норси, - Мы поменяем лишь некоторые условия. Поможем раскрыться с новой стороны.

На этот раз в воздухе квартиры витал наркотик, вызывающий легкую депрессию. Концентрация его была исчезающе малой, и все же достаточной, чтобы дать толчок для развития нужного настроения. Даже лампочку Норси перенастроила так, чтобы она светила чуть слабее, чем обычно и при этом изредка незаметно для глаз помаргивала.

Эля долго ворочалась, кутаясь в одеяло, накрывала голову подушкой, но сон не возвращался. Устав крутиться с боку на бок, она поднялась, стянула платье, нисколько не озадачившись тем, что спала одетая, сбросила лифчик и побрела в ванну. Я не стал отворачиваться, теперь мне это казалось нелепым. Я видел эту девушку мертвой – какие теперь могут быть стеснения?

- Почему она упала в прошлый раз?

Хотелось спросить: «Почему ты ее убила?», - но я видел, как Норси в тот момент расстроилась, а потому обвинять ее в убийстве было бы глупо.

- Поспешишь – людей насмешишь. Кстати, это один из двухсот базовых концентраторов мудрости. Я отключила ее, чтобы она не успела в ванну залезть. Думала, она спокойненько осядет на пол и погрузчик ее перевезет обратно на кровать. А тут такое… И тело на выброс.

Меня передернуло от воспоминания.

На этот раз Норси не стала выключать камеру в ванной, но Эля до душа так и не добралась. Постояла, глядя в пустоту, плеснула несколько раз водой в лицо, отерлась лениво полотенцем и вернулась в комнату.

Завтракала она одним чаем, и хотя камеры не передавали аромат, я чувствовал на губах его густой липовый вкус с ноткам постоявшего на окне под солнцем, и от того наполнившимся обидной горечью гречишного меда.

- Дзынь-дзынь, - дзынькнула Норси.

Коммуникатор Эли завибрировал. Девушка встрепенулась, вдруг вспомнив что-то важное, забегала по комнате, открыла шкаф, достала короткое синее платье, бросилась убирать снятые вещи и повешенное на спинку стула полотенце, и когда мелодия звонка успела надоесть даже мне, додумалась наконец-то взять трубку.

Поговорить она села на кровать и довольная выдавшимся моментом Норси «отключила» девушку, заставив ее мягко повалиться на одеяло и подушки.

- Сейчас по учебному плану у нее свидание с парнем, которого она любит. Задача обучающихся – спроектировать несколько вариантов развития ситуации, внедрить и убедиться в правильности собственных прогнозов: поведут ли себя мусы так, как мы этого желаем, или выберут альтернативное поведение.

Я ожидал, что погрузчики привезут тело парня, но Норси наоборот, отдала им команду увезти Элю.

– Думаю, основу ты понял. Это одна из простых обучающих сценок для прибывающей на станцию молодежи. Сам понимаешь, наш быт несколько отличается от вашего. Нужна адаптация, да и миры мы какие только не создаем… Я и сама всего не знаю. Тебе же пока нет смысла проходить весь курс.

- С ней-то теперь что? – я кивнул в сторону монитора. Девушка лежала без движения, но при этом оставалась очень живой.

- Ничего. Пятнадцать минут воспоминаний стираются без следа. С часом приходится сложнее, но даже если она бы прожила несколько дней, в принципе еще можно прошить заново. Хотя, проще уже сменить стартовую локацию и условия пробуждения. Так что тело – обратно в хранилище, пока снова не понадобится. Давай-ка займемся кое чем посерьезнее.

***

На этот раз локация была намного больше и ограничена не стенами, а создающим иллюзию бесконечного ландшафта экрана и угнетающего психику излучения, через которое человек не захочет бежать даже от смертельной опасности. Норси предложила мне испытать действие излучения на себе, но я благоразумно отказался, предложив перенести этот опыт на потом.

Норси понравилось мое предложение, в первую очередь потому, что я без ее подсказки понял, что она не просто так демонстрирует мне возможности полигона. Она меня учит, готовит к чему-то. Скорее всего, к весьма банальному – к переходу из разряда гостей «снизу» в ряды работников станции. Из «мусов», как называли всех клонов и их потомков, в полноценные «тиряне».

Это было поле, бесконечное, поросшее невысокой травой и редким жмущимся к земле кустарником. Может быть степь, может прерия или саванна, я плохо разбирался в терминах.

Погрузчики привезли четыре тела, полуголых, внешне очень похожих друг на друга, и все же разных.

Трое, сваленные одной кучкой, имели бронзовую кожу и набедренные повязки из облезлого короткого меха. Метрах в тридцати от них лежал человек с кожей красновато-желтого оттенка, одетый в тонкие шкуры без меха, свисающие с пояса наподобие юбки с рваными краями.

Рядом с ним погрузчики положили тушу словно только что убитого оленя, и в бок его было воткнуто копье такое же, как и у самого краснокожего.

По мановению руки Норси люди очнулись, и я снова не удержался от мысли, что слишком они для подобных экспериментов живые. Не было в них ничего от тех бездушных картинок, которыми мы управляем в компьютерных играх, «убивая» их направо и налево, по серьезному поводу или просто ради развлечения. Это были люди, настоящие, и за каждым из них, если верить тирянам, бог не только присматривал, но и давал оценки их поступкам.

Я активировал линзу и смог в деталях рассмотреть индексы присутствия у каждого из дикарей.

- Вы откуда их вообще взяли?

- Это было целое направление, научный поиск, длившийся столетиями. И из ДНК древних людей их взращивали, и современников твоих на несколько поколений в первобытные условия помещали. Даже разработали научный метод регресса сознания. В итоге вышло что-то среднее из всех вариантов. Ну а когда мы вырастили несколько племен по два-три десятка особей – дело пошло по накатанной.

- Кстати, да! – я давно хотел задать этот вопрос, но все никак не приходилось вовремя и в тему, - Если, по твоим словам, нашей цивилизации всего семьдесят лет, то откуда все то, что из прошлого? Старые города? Разрушенная, растащенная на части и все же существующая старая инфраструктура? Раскопки, в конце концов, археология? Да я лично был в трех древних замках!

- Слишком глупый вопрос для «семерки», - брови Норси сошлись в ироничный домик.

- Хочешь сказать, что вы все это создали просто чтобы залегендировать прошлое?

- Не только. Подумай, зачем нам эти дикари? – Норси кивнула на полигон, обстановка на котором накалилась до предела. Меховая троица, взвесив все за и против, все же решила, что имеет на оленя гораздо больше прав, чем одиночка в кожаной юбке, и готовились к наступлению. - Ладно, не мучайся, отвечу сама. Ты, в конце концов, даже с «семеркой» не обязан доходить до всего сразу. На каждой планете мы начинаем строить социумы с самого начала, начиная с неолита, когда люди научились мыслить абстрактно и развили словарный запас достаточно, чтобы объясняться о чем-то, кроме ежедневных потребностей в пище и размножении.

Меховая троица, зарядившись воинственностью с помощью бессвязных выкриков и прыжков, перешла в атаку. Норси пришлось отвлечься от рассказа и выключить их на время. Погрузчики оперативно привезли еще двоих в кожаных юбках, перетащили тушу в центр и убрали из раны копье. Теперь силы были равны, и кто убил оленя – доподлинно неизвестно. Очнувшиеся дикари скучковались в нерешительности.

Норси не особенно следила за развитием ситуации на полигоне, зная, наверное, все варианты развития ситуации наизусть. Я же вглядывался в лица представителей доисторического периода с интересом человека, который внезапно посреди шумного города встретил давно позабытых родственников из дальнего затерянного в бесконечных лучных чащах села.

- Каждой из цивилизаций дается шанс найти путь к пониманию бога. Но так как мы не можем ждать вечность, шанс этот ограничен во времени. Понаблюдав отведенные годы, зафиксировав успехи и получив опыт неудач, мы стираем текущую цивилизацию и создаем новую, более развитую. Всего есть шесть ступеней развития, и каждый из уровней оставляет после себя множество материальных следов. Ну и да, некоторые археологические пласты мы создаем сами, чтобы у вас не возникало слишком много лишних вопросов. Хотя вы и так с трудом связываете одну ступень развития цивилизации с другой, затыкая отсутствие плавного перехода теорией резких цивилизационных рывков. Ну и конечно, вы никогда не найдете связь между обезьяной и человеком разумным, потому что подобный переход хоть и осуществился однажды, но не на этой планете.

Дикари на полигоне мялись до обидного долго. Кричали, размахивали копьями и топорами, но отсутствие численного перевеса, равное вооружение и непонятный статус добычи удерживал их от немедленной драки. Может быть, звери на их месте уже приняли бы решение: атаковать или убегать. Человеческий же мозг хоть и работает на несколько порядков лучше звериного, зато всегда мучается выбором между несколькими альтернативными сценариями.

- Какова вероятность того, что они найдут общий язык и поделят мясо? – мне хотелось верить, что даже у древних людей способность договариваться может возобладать над мышцами.

- Нулевая. Стоит им проголодаться – и начнется драка. Не будем терять время. - тела дикарей вновь попадали на землю. Погрузчики подвезли еще пятерых в кожаных юбках.

Норси оживила их, и не прошло и минуты, как кожаные посчитались, осознали преимущество и, не раздумывая, напали.

Причем, они не остановились возле туши, не старались застолбить права на нее и прогнать противников. Нет, их устраивала только их смерть врагов, даже если за победу придется заплатить жизнью соплеменников.

- В процессе обучения мы всегда доводим этот опыт до конца, - Норси вырубила дикарей за секунду до столкновения, - но ты все таки не потомственный тирянин. Ты по-другому относишься к смерти, да и попросту к ней не привык. Если бы ты проходил полный цикл обучения, то к этому опыту скорее удивился бы, вздумай я их остановить. Но ради твоего душевного спокойствия – пока обойдемся без шоу.

***

На создание почти полных четырех городских кварталов у невообразимо гигантского полигонного синтезатора ушло ровно столько же времени, сколько и на однокомнатную квартиру в самом начале эксперимента. Если бы я не знал, что и сама база, в которой полигон занимал далеко не центральное место, тоже создана еще большим синтезатором – то поразился бы сейчас возможностям тирян. Но, во-первых, я знал; а во-вторых, давно уже потерял способность чему-то поражаться.

Тела привезли, однако, только два. В первую очередь Норси разбудила на одном из углов перекрестка типичного такого мужика, жителя глухого юго-запада. На вид не наркоман и не шпана, может быть даже неплохой работник какого-нибудь завода. И все же на лице его лежала печать давней любви к алкоголю и дракам, быстрым и хлестким, пока не разняли или не приехала вездесущая полиция.

Вторым очнулся парень моложе, но все же не юноша, по крайней мере телом. Он был одет в просторную пеструю накидку, глаза подведены красным, а в волосах виднелся утыканный разноцветными перьями ободок. Гонимый угнетающим излучением, он побрел к перекрестку.

Драчун, как я прозвал первого для простоты, увидев пестрого, заметно напрягся.

- Вполне реальная ситуация для одного из ваших городов, на юге. Парень в наряде – фанат популярного певца ртом. Ничего особенного, это даже не субкультура, а банальное подражание образу из нового клипа. В те года в городе подобные особи встречались не редко. Но нравилось это, сам понимаешь, далеко не всем. Как ты думаешь, он нападет?

По драчуну было видно, что он изнывает, что уверен в своих силах и с трудом противостоит соблазну, но почему-то не нападает.

- Вряд ли, - пожал плечами я, - хотя и не знаю, почему.

- Не забывай, - голос Норси стал менторским, и я легко представил, как она обучает прибывающих время от времени на станцию новичков, - что это не голограмма и не модель. Это вполне реальный человек, находящийся в обычной для него локации. Да, вокруг нет машин и других людей, но прошло слишком мало времени, чтобы это начало его беспокоить. А значит, что? Он живет внутри привычных ему законов. Значит, где-то рядом полиция. Значит, это место почти наверняка находится под прицелом камер, и даже если их нет, его все равно смогут найти по другим камерам или по показаниям случайных очевидцев.

Отключение. Погрузчики привезли в поддержку драчуну еще два тела. Включение.

- Теперь их трое, - прокомментировала Норси очевидное, - и все же они не нападают. В их крови нет ни алкоголя, ни наркотиков. Рядом с ними нет оценивающих их лихость и крутость самок. Нет и других свидетелей, перед которыми необходимо демонстрировать свой социальный статус. Зато есть другое – пункт статьи уголовного кодекса, усиливающий наказание за преступление в составе группы лиц по предварительному сговору, и они прекрасно о нем информированы.

Пестрый испытывал откровенный страх и лишь излучение со стороны края квартала гнало его прямо через перекресток. Трое драчунов косились в его сторону, усмехались, подначивали друг друга, и все же дальше оскорблений дело не заходило.

- Посмотри на этот индикатор, - Норси показала на монитор, - Это волны, подстегивающие их эмоциональное состояние. Они не несут смысловой нагрузки, лишь резонируют с их собственными мыслями. Заметь, никакой реакции. Я объясню, почему.

Она вывела на соседний монитор, которыми были увешаны все стены в комнате, несколько простейших схем из кружочков и соединяющих их линий.

- Когда человек один, он полностью погружен в себя. Удаленно воздействовать на его сознание почти нереально, потому что любые эмоции, идеи и мысли подвергаются критическому анализу, если конечно оно чем-то не замутнено, например, алкоголем.

- Или крайней степенью идиотизма, - добавил я.

Норси нахмурилась.

- Речь не о личных характеристиках индивида, а о механизме работы мышления. Думаю, ты не раз слышал об «эффекте толпы», «коллективном бессознательном» и прочих стадных инстинктах. Я пытаюсь показать, как это работает. Итак, отдельно взятый индивид хоть и открыт для входящей информации, но любые сторонние идеи воспринимает в той или иной степени критично, особенно если их принятие грозит для него опасностью. Но стоит рядом появиться еще одному индивиду, как возникает необходимость создания канала коммуникации. Два человека – один канал коммуникации. Три человека – три канала коммуникации.

Пестрый без проблем прошел мимо троицы драчунов, и Норси пришлось снова их всех отключить. Погрузчики перевезли его на стартовую позицию, а к драчунам подвезли еще одного, четвертого.

- Троица, получается, максимально самодостаточная структура. Три человека имеют три попарных связи, три канала коммуникации. Ни больше, ни меньше. Это еще не толпа, а сплоченный коллектив, способный к совместному мышлению и защите от внешних влияний. А вот стоит появиться четвертому – и каналов коммуникаций становится шесть.

Она показала на схему, на которой четыре точки были соединены шестью отрезками.

- То есть каналов на два больше, чем людей, и индивидуумы на время теряют контроль над входящей информацией то по одному из них, то по-другому. С потерей контроля над каналом отключается и критическая обработка как части входящих пакетов, так и части исходящих, а потому люди начинают и передавать другим людям что ни попадя, и воспринимать часть принятой информации за чистую монету.

- А если их будет пятеро, - почитать было не сложно, и я решил продемонстрировать Норси понимание вопроса, - то количество каналов достигнет…

- Десяти, - подтвердила мою догадку Норси, - Половина информации перестанет критически обрабатываться. Тут правда включится некоторый ограничитель. Чтобы установить устойчивую передачу пакетов данных, индивидуумы должны хоть немного знать друг друга и испытывать взаимное доверие. Иначе каналы или не установятся, или будут блокироваться подсознанием. Если в компании из пятерых человек скорее всего создадутся именно десять каналов, далеко не факт, что с появлением шестого их количество достигнет пятнадцати, а седьмого – двадцати одного. Скорее всего, их будет намного меньше, и все же толпа – это толпа. Не установив или утратив канал с одним человеком, индивид постарается тут же установить его со следующим, поэтому в большом коллективе количество неконтролируемых каналов всегда будет в разы превышать контролируемые.

- И люди будут заражать друг друга чистыми незамутненными разумом эмоциями?

- Как всегда в точку, Айдан. Никак к тебе не привыкну. Это будет иметь лавинообразный эффект и, главное, ни один из заражаемых не будет осознавать и понимать, что происходит. Переключаясь между каналами, они все равно часть из них оставляют без контроля, и воздействие эмоциональных стимуляторов, вроде наших волн, с появлением четвертого драчуна найдет точку приложения.

- То есть ты заставишь их напасть на пестрого?

- Не совсем. Лишь усилю их эмоции, любые. Если они захотят одарить его деньгами – одарят. Захотят напасть – нападут. Я тебе уже объясняла этот принцип.

- Помню…

Я хорошо помнил, как Норси не только объяснила мне принцип действия этих волн, но и показала на практике, как они работают. Пока я, стоя на балконе в концертном зале, под их воздействием мечтал о спасении мира и готовности бросится в бой с самим сатаной, внизу, буквально под нашими ногами, сотни людей с ожесточенным удовольствием убивали друг друга.

- Вот и хорошо, что помнишь. Я всегда считала, что одно практическое занятие заменяет бездну теории. Поэтому, чем смотреть издалека, - Норси кивнула в сторону полигона, - Прогуляйся-ка ты туда сам.

Я не стал отказываться, почему-то уверенный, что Норси не отправит меня на опасную авантюру.

***

До центра полигона, где располагались кварталы, идти было добрых полкилометра, и Норси вызвала погрузчик, уложивший меня в ящик для транспортировки тел. Передумай я сейчас – и все равно не смог бы вывернуться из мягкой, но сильной хватки его манипуляторов.

Меня вдруг, совершенно не к месту, охватило ощущение безысходности. Сколько людей, пусть и созданных исключительно для сиюминутного эксперимента, этот погрузчик отвез на верную смерть? Они лежали прямо здесь, в этом ящике, еще пока живые, но обреченные.

Я принюхался, стараясь понять, не пахнет ли духами, ведь в каком-то из таких ящиком привезли и Элю, но или ящик был другим, или после каждого использования они тщательно обрабатывались, но ни одного запаха учуять я не смог. Удивился даже, что воздух может быть настолько стерильным.

- Одень костюм, иначе им не за что будет тебя ненавидеть, - сообщения от Норси приходили на вставленный в ухо микропередатчик.

Едва набросив на плечи накидку, я почувствовал в голове тяжелый давящий гул, и от чего-то сразу понял, в каком направлении нужно двигаться, чтобы он ослабел или даже совсем прекратился.

Чем ближе к перекрестку я подходил, тем нервознее себя вели драчуны. Оглядывались, посмеивались, подзуживая друга друга, а потом и вовсе развернулись ко мне всей компанией.

- Ну ты и петух!

- Да какой он петух, так, курочка…

- Эй, сюда подойди! Эй!

Любой нормальный человек бы давно развернулся и ушел, неважно куда, лишь бы подальше от этих горящих презрением и ненавистью людей, но я ведь для того сюда и пришел, чтобы увидеть, как работает стадный инстинкт. Вот только я понятия не имел, включила ли Норси свою адскую машинку, или еще не настало «время Ч».

- Слышь, тебе что люди говорят? Подойди!

- Э! Ты глухой?

- Парень, тебя люди по-человечески просят, подойди сюда.

Разговаривать я с ними не собирался, только наблюдал. Самым активным был бритый налысо одетый в кожаную куртку мужик невысокого роста. Он был некрасив, но обладал какой-то невероятной харизмой. Если я правильно понял Норси, и все в компании хорошо знают друг друга, то он наверняка их лидер. Ну или шут. Бывает, особенно в криминальных кампаниях мелкого пошиба, что эти роли очень похожи.

Этакий «держите меня семеро, восемь не удержат», с излишне хитрым слащавым выражением лица, он начал оскорблять меня еще издалека, а теперь сильнее всего возмущался, что я не подхожу к таким милым и вежливым людям. Трое за его спиной озлобленно сопели, но вперед не лезли.

- Ну что, готов? – раздался в ухе голос Норси, - Я ослаблю их реакции на шестьдесят процентов. Волна.

В первую секунду ничего не изменилось, да и во вторую не произошло ничего заметного, но я знал, что нужно чего-то ждать, а потому заметил. Лысый стал злее и чаще оглядываться на товарищей, возмущаясь тем, что они до сих пор стоят на месте. Остальные же пихали друг друга, хлопали по плечам, распаляясь.

- Иди, перья ему обдери.

- И засунь поглубже.

- Не только перья ему надо засунуть, а еще что-нибудь.

- Трубу.

- Или ногу.

Мне бы бежать, но урок, который я должен был получить, еще не был до конца усвоен.

- Волна, - деловито сообщила Норси, - их мало, поэтому сразу врубаю на полную мощность.

- Погнали! – лысый мотнул головой в мою сторону, - порвем его.

Они сорвались с места, если так можно говорить о людях, чьи реакция и сила ослаблены больше чем наполовину. Я бы мог убежать, но куда? Да и не так уж и медленно они двигались, чтобы тем более по сравнению со мной, человеком, много лет не поднимавшим ничего тяжелее коммуникатора.

Я ударил первым, хотя бы потому, что на меня смотрела Норси.

Мой кулак шлепнул по скуле ближайшего противника, скользнул в пустоту, и я, не готовый к потере равновесия, провалился вслед за ним. Пролетая мимо мужика, которого таким образом планировал ударить, я увидел его удивленные глаза. Он явно не ожидал от меня агрессии и прыти, и теперь недоумевал, как это парень в петушиной одежде – и вдруг атаковал.

Меня схватили за плащ, за волосы, за шею. Движения их были медленны и слабы, но я долго не мог вырваться, оседая под градом ударов. Не было у меня ни опыта драк, ни хорошей физической формы, и все же я догадался сжаться в комок и рвануть между двумя противниками, собрав все свои мысли и силы только на одной задаче – вырваться. С меня сорвали плащ, ободок с перьями, оставили несколько болезненных щипков на коже, и все же у меня получилось.

Борясь с разрывающим изнутри страхом, я развернулся и пнул первую попавшуюся задницу. Схватил за ворот чью-то куртку и потянул вниз, стараясь свалить ее хозяина под ноги.

Как ни странно, у меня получилось, но оставшиеся на ногах трое насели единым фронтом. Я успевал уворачиваться, но мне пришлось отступать спиной вперед, и я ожидаемо споткнулся о бордюр, упал и тут же оказался по градом ударов ногами. Не ослабь их Норси – меня затоптали бы за минуту, но и в текущем раскладе я вполне имел шанс не дожить до конца эксперимента.

Собрав последние силы, я обнял одну из бивших меня ног, навалился всем весом, уронил противника, рванулся и снова оказался на свободе. Обернулся и понял, что драчуны почему-то не бросились за мной.

Обрадовавшись было тому, что Норси прекратила эксперимент, я быстро понял, что дело не в этом. Упавший драчун не поднимался, застыв в неловкой позе. Вряд ли он умер, мне почему-то казалось, что я бы сразу это понял, но он не шевелился и это пугало меня не меньше, чем его товарищей.

- Ты так любишь, когда тебя бьют? – раздался голос из передатчика в ухе. Я не видел Норси, но мог легко представить усмешку на ее лице, - может, подберешь какое-нибудь оружие?

Спасибо маме и папе, подарившие мне так быстро соображающий мозг, но я успел догадаться активировать линзу до того, как нападающие очухались.

Каким же я был дураком. В один миг я узнал их имена, возраст, адреса домов и полную информацию по родственникам. А чуть капни – и я бы увидел любые события их жизни, даже самые скрытые. Стоило мне в самом начале припугнуть их – и конфликта можно было избежать. Норси знала об этом, но она была тирянином, а я – мусом, и мое поведение для нее еще долго останется поведением глупой лабораторной мыши.

Понимая, что устанавливать цивилизованный контакт с озверевшими драчунами и вправду будет проще с оружием в руках, я огляделся вокруг. Раньше я подобного не видел, но линза сама по себе, видимо, настроилась на боевой режим, и я увидел сразу несколько отмеченных в пределах видимости меток.

Метровый кусок толстой арматуры стоял в затененном углу, черный на сером, а потому почти незаметный. Пользуясь небольшим преимуществом в скорости, которое, к слову, таяло с каждым полученным ударом, я подбежал к нему, схватил и махнул несколько раз, отгоняя подбежавших противников. Получилось плохо – слишком мое оружие было длинным и тяжелым. Я перехватил его на манер копья, и когда драчуны окружили, въехал ближайшему острием в шею, под подбородок.

Хлынула кровь, но я уже не обращал на такие мелочи внимания. Драка, под внимательным присмотром красавицы Норси, шла не на жизнь, а на смерть.

«Мусы! Чертовы мусы!» - пульсировала в моей голове злая отчаянная мысль, пока я из последних сил удерживая арматуру, пытался вырваться их цепких пальцев противников. Они схватили меня за одежду и били по голове, почти не получая сопротивления. Оружие мое привязывало меня к ним, и я бросил ставшей бесполезной железяку, обнял и повис на их шеях.

Инерция мышления не давала ни мне, не им, вступить в схватку по-настоящему. Не драться, выясняя, кто быстрее и точнее машет кулаками, а пытаться уничтожить врага любыми средствами. Не бить, а убивать, понимая, что это единственный способ выжить.

Они думали, что находятся на улице обычного города, а потому на подсознательном уровне боялись чужих глаз. У меня же подобного страха не было. Понимая, что стоит еще раз упасть – больше не встану, я выбросил из головы все ограничители и впился пальцами в их глаза, надавливая так сильно, как только смог.

Я знал, что эти люди, эти тела выращены специально для этого перекрестка. Для десятков, а то и сотен таких вот драк, в которых они или побеждают, или гибнут. Попытавшись выжить, я никак не изменю ни их судьбу, ни предназначение.

Оказалось, что выдавить глаза человеку, который имеет силы сопротивляться, не так просто. Драчуны оценили мои намерения, отпрянули, и я бросился бежать, рассчитывая, что они испугаются и отстанут.

Не тут то было. Без прежней горячности, но они последовали за мной, и мы быстро оказались в зоне действия излучения. Преодолевая нахлынувший страх и отчаяние, я зашел как можно дальше и обернулся в ожидании.

Мусы застыли на границе квартала, позабыв, наверное, зачем шли и куда, борясь только с желанием развернуться и убежать. Злость и ярость в их глазах стремительно гасли. Норси вырубила их и отключила излучение.

***
- Что это за чертов путь к богу, который вы ищете таким изуверским способом?!

Я накинулся на Норси, как только выбрался из медицинской капсулы, в которой пробыл больше суток. Большую часть времени я находился в искусственном сне, но все время, пока бодрствовал, только и думал, как задам ей этот вопрос.

- А что тебя не устраивает?

- Не догадываешься? – я кипел как старый металлический чайник, из тех, что раньше ставили на открытый огонь. Они не умели выключаться сами, и пар рвался изнутри, заставляя крышку подпрыгивать и звенеть, - Мы с ними там… мне приходилось их убивать!

- И как? Убил?

Этот вопрос смутил меня. Откровенно говоря, я не знал, насколько тяжелые травмы нанес драчунам. Да что уж там, я даже не задумывался об этом, будучи полностью уверенным в том, что Норси ждала именного этого – драки до смерти.

- Не знаю, - мне пришлось в этом признаться.

- Никто из них не погиб. Тела сейчас проходят реабилитацию. Но даже если бы ты убил их, скажи, причем тут я? У тебя было множество вариантов развития конфликта. Ты мог раньше догадаться активировать линзу. Ты мог с самого начала убежать под излучение. Ты мог хотя бы попытаться договориться с ними. В конце концов, ты мог снять этот дурацкий костюм и наплести что-то про дурацкий дружеский спор. Мог ведь?

Перед моими глазами встал тот мужик, которого я сначала вытащил из канавы, а потом без труда убедил отложить нож и сесть за бутылку переговоров. Мне и в голову не пришло тогда драться. Или бежать, или разговаривать - но никак не уничтожать его лишь за сиюминутное желание ударить меня ножом.

Как сказала Норси: «Рядом с ними нет оценивающих их лихость и крутость самок».

Когда я встретился с драчунами, на меня смотрела самка, ради которой я бросился в бой.

- Хочешь сказать, я и сам такой же?.. Как они?

- Ты продукт социума, в котором вырос. Ты знал, что с такими нужно разговаривать только с помощью силы. Ты думал, что сила за тобой, что сможешь одолеть замедленных противников, что за твоей спиной есть я, и ты непобедим. Когда же они выколотили из твоей головы эту мысль, когда ты понял, что я не спущусь с неба и не сожгу их плазменным бластером, - Норси сделала вид, что стреляет из пальцев обеих рук, - тебе пришлось искать альтернативную модель поведения.

- А ты? – мне захотелось уязвить тирянку в ответ, - Если бы я справился, ты бы позволила мне их убить?

- Почему бы и нет? Убийство - это тоже результат.

- Но ведь это… - я не находил слов, чтобы выразить всю гамму охвативших меня чувств, - Они живые люди! Люди, понимаешь, а не куклы, не манекены. Разве убийство – это не самый тяжкий грех?

Мне все отчетливее казалось, что весь эксперимент был провокацией, направленной на снижение моего индекса. Зачем это нужно Норси, я еще не понимал.

- Во-первых, ты никого не убил. Два тела травмированы, но они будут излечены и вновь использованы. В целом же, несомненно, убийство - это грех, но далеко не всегда такой уж тяжкий. Ты легко найдешь множество исключений, начиная от врачебной ошибки и заканчивая защитой жизни. Ты защищался, ты не хотел этого конфликта, а потому особенного падения твой индекс бы не ощутил. Да и потом, что ты понимаешь под смертью? Умерщвление тела или прекращение жизни?

Увидеть разницу между первым и вторым было непросто, но я справился. Тело Эли умерло, но сама она продолжила жить, и будет продолжать жить бесконечно, пока тирянам не надоест проводить свои эксперименты.

- На протяжении всей истории люди говорят о бессмертной человеческой душе. Что такое душа и действительно ли она бессмертна, до сих пор остается вопросом, к поиску ответа на который мы, в том числе, стремимся. Но если говорить о проверенных временем терминах, то душой считается синтез человеческой личности и божественного к ней внимания. Бог вкладывает в человеческое тело душу, но душа при этом плотно привязана именно к личности, а не к физической оболочке. Как ты понимаешь, расчёт индекса присутствия бога помог нам без труда доказать этот факт.

- И ваши обручи, те, с помощью которых вы переносите сознания людей, они, получаются. Копируют не только память, но и душу?

- Побойся бога, - замахала руками Норси, - Мы лишь создаем объект, идентичный скопированному, и божественная воля начинает работать с ним, как с изначальным. Это что-то вроде заправки ваших бензиновых двигателей, или зарядки аккумуляторов. Если ты разрядил батарейку, а потом включил ее в сеть и зарядил – это же не значит, что ты создал новую батарею?

Я представил тянущиеся за горизонт ряды серверов, на которых хранятся бесконечное количество оцифрованных личностей. Умирая, люди больше не пропадают в вечности, не исчезают насовсем, потому что каждый может быть возрожден с цифрового носителя.

И будет новое тело, и новая жизнь на новой планете. И новая цель, заботливо подобранная на новой тирянской станции.

- И что, - меня все еще удивляла легкость, с которой Норси переживала смерть мусов, - Любой человек может вот так запросто напечатать себе армию клонов?

Я вспомнил главный страх, встававший на пути технологии клонирования человека. Все боялись всплеска насилия от орд одинаково агрессивных послушных единственному лидеру солдат, созданных с единственной целью – убивать или умереть.

- Не так-то это просто – создать армию клонов. Главный ограничитель – это время и технологии. Чтобы вырастить тело взрослого человека нужно, во-первых, от двух до трех лет. Во-вторых, высокотехнологичную базу. В сарае это не провернуть. Во-третьих, процессор с обученным искусственным интеллектом. Если по вашему – специальное программное обеспечение, банально скопировать которое на простенький носитель не получится. В-четвертых, нужны трансляторы сознания, да и чтобы скопировать на транслятор любое сознание – нужно к этим данным получить соответствующий доступ. Доступ получить можно, но придется как-то его обосновать, отправить заявку, и хранители сознаний ее должны проверить и одобрить.

- И как ты обосновала вчерашнее? – мне и вправду было интересно, может ли обучение муса, пусть и с высоким индексом, быть настолько важным, чтобы переубивать кучу народа.

- Никак. Я инструктор и имею доступ к однажды утвержденному перечню из нескольких сотен сознаний, которыми я могу распоряжаться по своему усмотрению. Но главное не в этом. Понадобится – я хоть к миллиону сознаний доступ получу. Есть еще два фактора, играющих ключевую роль. Это будет… - Норси на секунду задумалась, - в-пятых и в-шестых. Так вот, в пятых – доступ к сознаниям имеют тиряне с индексом присутствия не меньше трех. Искин просто не способен войти во взаимодействие с меньшим индексом. А в-шестых… Создавать армию клонов просто незачем. Любой из тирян, слегка заморочившись, сможет создать оружие, способное уничтожить целую звездную систему. Эта возня вряд ли пройдет мимо внимания хранителей технологий и могут возникнуть вопросы, но если надо – почему бы и нет. С кем ты, черт побери, собрался воевать? И зачем?

«Была бы армия», - подумал я, хотя и в самом деле не мог бы сказать, зачем среднестатистическому тирянину армия. Вслух же спросил другое:

- А как было обосновано заселение нашей планеты? Как обоснованы наши города? Зачем вам наш мир и все миры мусов, которых, как ты говоришь, в разных местах космоса создано множество?

- Мы ищем бога, - Норси сказала об этом просто, и все же я ощутил, что именно эта фраза была главной для нее может быть на протяжении всей жизни, - Мы доказали его существование, но пока не нашли его. Задача новых миров, всех, от первого до последнего – поиск пути, который приведет нас к нему.

Некоторое время я сидел молча, осмысливая сказанное тирянкой, а потом… А потом внутри меня взорвалась бомба, начиненная миллионом вопросов. Я хватался за них, пытаясь понять, какой задать первым, а какой потом, а какие и не стоит задавать, потому что потом и сам найду ответ, я не знал с чего начать, открывал рот, начиная фразу, и закрывал, передумав.

- С чего вы взяли, что это возможно? – я ожидаемо начал совсем не с того, что хотел спросить больше всего, - Если вы сами с этим не справились, с чего взяли, что мы сможем?

- Однажды мус, живший в условиях, которые в вашей цивилизации назвали бы средневековьем, уже нашел путь, который привел нас… - Норси словно было неловко это говорить, и она с трудом подбирала верные формулировки, - Это оказалось не совсем тем, что мы ожидали. Не имея никакого понятия ни о космосе, ни о звездах, он нарисовал звездную карту, по которой мы без труда установили точные координаты этого места. Мы прилетели, готовые к чему угодно, но только не к тому, что увидели.

- Так что? Не тяни ты!

- Мы нашли ад, самый настоящий. Тот самый ад, в который попадают после смерти души грешников.

Глава 7. Аррадон

До линии Стефана – 10.3 миллиардов километров.

- Здравствуйте, Айдан. С пробуждением. Включить свет?

Меньше всего я рассчитывал услышать этот голос. За три с половиной недели ангелы так и не удосужились сменить мне комнату на станции, и я представить не мог, что интерфейс последует за мной не только в другое помещение, но и на личную космическую яхту Норси.

- На минимальную мощность. Откуда ты тут взялся?

- Я ваш личный интерфейс управления комнатой. Сейчас ваша комната здесь.

Прозвучало это весьма забавно. Интерфейсы умных домов внизу, на планете, всегда были привязаны к конкретным домам и даже комнатам, но они и не были искусственными интеллектами. Впрочем, иметь собственный искин, который будет таскаться за тобой из конца в конец галактики – это очень по-тирянски.

- Раз уж ты здесь, сделай кофе, пожалуйста.

Мы летели сквозь пустоту космоса, широкими дугами огибая звезды и туманности. Норси пыталась посвятить меня в принцип работы двигателей яхты, но я так ничего и не понял, утонув в терминах, аналогов которых наша искусственно погруженная в прошлое цивилизация еще не знала. Осознал только, что гигантского напряжения магнитные поля создают внутри корабля область почти неподвижного пространства, что и позволяет людям и механизмам находится в покое и относительном комфорте.

В движении смотреть в обзорные экраны было совершенно бессмысленно: увидеть можно было только непрерывно «плывущие» от носа к корме темно-фиолетовые «волны» с редкими ярко-желтыми прожилками.

Норси объясняла мне и это: что волны эти не совсем волны, что цвет их зависит от модели двигателя и набранной скорости, что на самом деле представляют из себя прожилки. Перегруженный информацией по самую макушку, я прервал ее, умоляя пощадить.

- Ли, - я не стал заморачиваться на имя и назвал личный интерфейс двумя буквами простейшей аббревиатуры, - Ты знаешь, куда мы летим?

- Разве капитан корабля не уведомила вас об этом? Это входит в ее непосредственные обязанности.

- Ответь, пожалуйста, на вопрос. Ты знаешь, что такое Аррадон?

- Знаю.

Я дал интерфейсу время насладиться очередной логической победой.

- Расскажи, пожалуйста, что такое Аррадон.

- Аррадон - это космическое тело, имеющее все признаки, классифицирующие его как звезду, кроме единственного – он состоит не из газа или плазмы, а из твердого вещества - аррадонита. Расположение – сектор (TNO)-(344-16-157). Расчётные координаты внутри сектора – (0.99967-0.335-0.5489321). Галактическая орбита – стандартная. Скорость изменения координат – 1.12. Физические характеристики: вес…

- Брось. Мне не важно, сколько он весит. Ты утопишь меня в цифрах.

Ли обиженно скрипнул динамиком, голос его приобрел подчеркнутую вежливость.

- Разрешите сообщить вам критически важные свойства, которые позволят вам впоследствии сохранить корабль и не расстаться с вашей действующей телесной оболочкой? Их всего два.

- Разрешаю, - милостиво согласился я, хотя не понимал, зачем мне эти инструкции, если на яхте присутствует Норси.

- Температура на поверхности – чуть больше двух тысяч градусов. Максимальное приближение к поверхности Аррадона для кораблей с людьми на борту, так называемая линия Стефана – 31 миллион километров.

- Ого! Чем же он так жарит?

Я хоть и не считал себя гением, но все-таки с цифрами и техническими характеристиками имел дело постоянно. К куску металла или камня, разогретому до двух тысяч градусов можно подойти на расстояние вытянутой руки, и даже коснуться его, правда, только один раз.

Опасность могла состоять в высокой радиоактивности, но не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что любое излучение, способное причинить вред человеку на расстоянии в тридцать один миллион километров должно разогревать излучающий объект до невероятных температур.

- Ничем, если я правильно трактую использованное вами слово. Излучение аррадонита не связано с переносом энергии в привычном для вас смысле.

- Аррадонита?

- Аррадонита.

- Аррадонита?

- Именно.

- Хорошо, - пришла моя очередь скрипнуть зубами, - расскажи мне про аррадонит.

- Аррадонит – это минерал, добываемый на Аррадоне. Химический состав вариативен, при этом физические свойства в целом не зависят от наличия в его составе тех или иных соединений. Характерно лишь высокое процентное содержание элементов с атомной массой от ста сорока до трехсот восьмидесяти.

- Не сходится, - Ли мог и обидеться, если его перебить, но сдержаться я не мог, - Я могу принять на веру существование химических элементов с атомной массой выше трехсот. Но они должны мгновенно распадаться и дико фонить.

- Стабилизация химических элементов с высокой атомной массой - решенная проблема. Для этого необходимо большое количество энергии, и все же гипотетически их стабильность объяснима.

- То есть минерал заряжен таким количеством энергии, что ее хватает на стабилизацию тяжелых элементов? Этим он и опасен?

- Нет. Без внешних воздействий внутренняя энергия аррадонита не высвобождается. Да и создать условия для его распада удалось только однажды. Добилась этого группа технологов под управлением святого по имени Ласкар. Его индекс присутствия на тот момент составлял 7.66.

- А почему только один раз?

- В результате распада пяти грамм аррадонита произошел взрыв, который уничтожил и планету, на которой была расположена лаборатория, и дрейфовавшую рядом космическую станцию Он же вывел из стабильного состояния звездную систему, в которой они находились. Центр системы - звезда AP13-STELLA сошла со стандартной галактической орбиты. Текущие ее координаты неизвестны. Группа не успела передать результаты опыта. Ласкар и ряд других ученых, вследствие того, что имели индекс присутствия выше шести, не могли быть возрождены, а потому были признаны умершими окончательно. Как вы понимаете, вследствие приведенной цепочки событий, данные по эксперименту были утеряны.

Я мысленно представил структуру вещества, способного удерживать внутри себя такое количество энергии. Как ни крути, положение атомов должно было при этом находится в строгом нерушимом порядке. А в случае разрушения структуры – ведь разделяют же его тиряне на мелкие куски – она должна сама по себе восстанавливаться, замыкаясь по линии разлома. Возможно это только в одном случае.

- Ли, а не существует такой гипотезы, что аррадонит – минерал искусственного происхождения?

- Все вокруг нас, согласно действующей научной теории: и материя, и энергия - имеет искусственное происхождение. Мир создал бог. Он создал и аррадонит, таким, каким он был необходим для выполнения своего предназначения.

- Какого предназначения?

- Излучение аррадонита лежит в основе явления, из-за которого тиряне называют Аррадон адом…

- Тем самым адом, в который попадают после смерти души грешников, - процитировал я Норси, - Я в курсе. Так в чем это выражается?

- Айдан, - интерфейс почему-то резко сменил тему, - вас когда-нибудь мучала совесть?

- Пожалуй, что да.

Мне ли не знать, что такое совесть? Я пару раз даже к психиатрам захаживал, настолько мучали меня, бывало, размышления: правильно ли я поступил, те ли слова выбрал, да и что уж там, то ли подумал? И повод для мук у меня не исчезал никогда – ведь люди не любили и избегали меня, и каждый раз я садился и думал, думал, думал, раздирая душу острыми изгрызенными ногтями, до слез отчаяния, до кровавых отметин на крепко сжатых ладонях.

- Чем ближе человек находится к Аррадону, тем сильнее его мучает совесть, а при пересечении линии Стефана – убивает.

***

До линии Стефана – 1.7 миллиардов километров.

За разговорами я не заметил, когда фиолетовые волны за обзорным экраном остановились, уступив место россыпи сверкающих звезд. Наш корабль повис в полной неподвижности.

Боясь пропустить что-то важное или интересное, я второпях умылся и бросился в рубку.

- Яхта ХИ1105У, с вами говорит рейдер ХА0098Н, запрашиваю инициализацию.

Норси молча нажала кнопку на пульте.

- Яхта ХИ1105У, инициализация произведена. Капитан Норси, запрашиваю стыковку.

Корпус корабля дрогнул, Норси кивнула мне молча, и мы вышли из кабины к шлюзу. Ни о чем подобном она не предупреждала, и я застыл в тревожном ожидании.

- Не беспокойся, - она, видимо, вспомнила, что я еще никогда не был в космосе за пределами маршрута планета-база, - Это пепельники. Стражи Аррадона.

Состояние мое сложно было назвать беспокойством. Подумаешь, какие-то там стражи ада! Да я как минимум раз в месяц общался с одним из них. Секретарша технического директора в нашей компании - злющая кривоносая бабка, попавшая на это место по пенсионным квотам. С бумагами и деловыми звонками она справлялась великолепно, да и гостей компании встречала донельзя приветливо, а вот молодых сотрудников ненавидела люто, никогда не упуская возможности поддеть, продержать лишние полчаса в приемной, а то и откровенно унизить у всех на глазах.

- Что за пепельники? – я все же решился спросить.

- Не что, а кто, - Норси говорила наставительно, слегка растягивая слова, - Физиологически они обычные люди, но из-за постоянной близости к Аррадону душа у них выжжена дотла. Потому и пепельники. Ты скоро сам все поймешь.

Дверь шлюза пришла в движение. К нам вышли три человека в длинных черных рясах с глубокими капюшонами. Я едва сдержал улыбку, но потом вспомнил, насколько серьезна была Норси, когда говорила о них. Если глаза и в самом деле зеркало души – пусть уж лучше прячут их под капюшонами и никогда не смотрят на меня прямо.

Все проходило в молчании. Двое, те, что стояли слева и справа, разошлись в разные стороны по коридору. Они скрылись за дверьми помещений, и не было видно, чем они там занимаются. Норси не беспокоилась, а потому и я дергаться не стал.

Оставшийся с нами пепельник ни разу за все время не пошевелился, и только когда его товарищи вернулись, поднял руку и шагнул ко мне.

- Эдрас, не надо… - испуганно пискнула Норси, но возглас ее не возымел никакого действия.

Впервые я видел ее испуганной, и испугался сам. Отшатнулся, отступая шаг за шагом, пока не уперся спиной в перегородку. Может и убежал бы, но все происходило слишком быстро.

Эдрас коснулся рукой моей груди, в том месте, где трепетало от ужаса сердце.

- Твоя душа горит.

- Эдрас, не надо, - если бы я не знал своевольный и наглый характер Норси, то подумал бы, что она умоляла.

Пепельник на ее просьбы не обращал никакого внимания.

- Один из нас устал и должен покинуть этот мир навсегда. Ты займешь его место.

***

До линии Стефана – 1 миллиард километров.

- И что мне теперь делать? – я обрел дар речи, только когда корабль стражей ада отстыковался и пропал с наших экранов.

- Ничего, - Норси уже успокоилась и теперь пыталась поделиться спокойствием со мной, - Слова этого старого хрена ничего не значат для тебя, кроме того, что они были произнесены.

«Старый хрен», - эка она заговорила. Полчаса назад только что не молилась на них, и вдруг – «старый хрен». Узнаю циничную Норси, вот только сдается мне, она все еще боится, и может быть сильнее меня. Хотя бы потому, что знает, о чем говорит, а я не знаю.

Что ж, самое время включать мужика и успокаивать перепуганную девчонку.

- Это как: не значат ничего, кроме того, что были произнесены?

- Они ни к чему тебя не обязывают. Никто не может заставить тебя заниматься тем, чем ты заниматься не желаешь. Ни тебя. Ни любого из тирян. И уж тем более никто не погонит тебя проводить остаток жизни здесь, среди этих выгоревших изнутри тел.

- И в чем тогда подвох?

- В том, что если пепельник сказал, что ты придешь к ним и вступишь в их ряды – значит это неизбежно произойдет. С момента открытия Аррадона и появления первых стражей, они еще ни разу не ошиблись.

- Да кто они вообще такие? Волшебники? Маги? Или черти из ада?

- Ни волшебников, ни чертей я за свою жизнь ни разу не видела, хотя и есть среди нас люди, чьи способности легко спутать с магией. Пепельники не колдуют, не видят будущее. Они просто знают. Видят что-то или как-то по-особому анализируют индекс. Боже, да это единственное, чем они целыми днями занимаются. Вынужденные проводить столетия в непрерывных душевных муках, они опустошаются, эмоционально выгорают, и не способны думать больше ни о чем, кроме пережитой боли. Ну и еще о защите границ Аррадона.

- А я-то тут причем?! – не ощущал я себя ни опустошенным, ни эмоционально выгоревшим. Едва ли не впервые я чувствовал ритм настоящей, не замкнутой между компьютером и кроватью жизни.

- Не знаю. Говорю же – не знаю.

- И сколько мне осталось?

Норси пожала плечами.

- Лет двести. Может, триста. Чуть больше. Или меньше.

Я облегченно выдохнул.

- Триста лет?! Мне хватит, уверяю тебя, - мне до сих пор и в голову не приходило, что я и в самом деле смогу прожить настоящую тирянскую бесконечно долгую жизнь, - давай забудем об этом случае хотя бы лет на сто. А лучше – на сто пятьдесят. А там уж как-нибудь разберемся.

***

До линии Стефана – 500 миллионов километров.

- Зачем вам вообще аррадонит?

- Исследования, в основном.

Норси на время перевела яхту на досветовую скорость, чтобы отправить в сторону звезды автоматические добывающие дроны. Они выскальзывали из стартовых шахт, устремлялись вперед, сверкая полированными боками в красноватом свете Аррадона, отходили от яхты на обычных реактивных двигателях на сто километров и исчезали, переходя на максимальную скорость. В месте перехода оставалось тусклое едва видимое в космической черноте темно-фиолетовое облачко.

- Аррадонит единственный известный нам тип материи, который невозможно воспроизвести с помощью синтезатора, - закончив с ботами, которых из-за сравнительно небольших размеров яхты и не могло быть много, Норси вывела на главный экран данные радара. В координатной сетке загорелось три зеленые точки, - Получается лишь россыпь вообще никак не связанных между собой химических элементов, часть из которых к тому же начинает вступать друг с другом в реакции, а то и активно распадаться.

- Знаю, - мне редко удавалось в разговорах с ней не выглядеть полным дураком, - Атомный вес до трехсот восьмидесяти. Все дела.

Норси обернулась, удивленная.

- Нашел в библиотеке звездный раздел?

- Типа того.

На самом деле и не пытался. Глобальная библиотечная система у тирян представляла из себя дичайшую мешанину. Знания, накопленные за десятки тысяч лет, бережно сортировались, раскладывались по электронным полочкам и не имели ограничений по доступу, но их было слишком, слишком много. В поисках данных по Аррадону я несколько дней рылся бы в документах, составленных для узких специалистов, потом в отчетах, докладах, материалах конференций, научных трудов и дискуссионных ответов на них, и только потом, может быть, перебрав сотни каталогов и тысячи файлов, отыскал стройно изложенную информацию, что называется, для самых маленьких.

Расспросить комнатный интерфейс оказалось делом намного менее хлопотным. Даже странно, что Норси сама не догадалась, что я сделал именно так.

- Поэтому вы собираете его с помощью дронов? И зачем ты решила сделать собственный запас?

- Не собственный, - Норси внимательно смотрела на приближающиеся к центру координатной сетки точки, - Владеть аррадонитом не запрещено, но, поверь, в хозяйстве он не пригодится. Ты даже не сможешь его потрогать – грамм аррадонита погрузит тебя в эмоциональный шок и лишит сознания на расстоянии метров в пятнадцать-двадцать, а через час гарантированно убьет. Поэтому хранить его можно только в специальных экранированных капсулах, или в лабораториях, за щитами.

- Зачем ты тогда его добываешь?

- А кому это делать? Стражам на проблемы ученых наплевать. Держать тут рабочую станцию смысла нет – люди на станции быстро превратятся в пепельников. Вот и решили, что каждый прилетающий сюда будет выпускать рабочих дронов и собирать тех, которые уже закончили работу. К сожалению, на расстоянии в пять миллионов километров от Аррадона начинается навигационный ад. Приборы работают, но так криво, что из двадцати запущенных дронов приземлиться, выполнить миссию и взлететь получается только у одного. С учетом потребности ученых в материале, каждый добытый грамм - манна небесная.

Точки на радаре слились в одну, и корпус яхты трижды слегка дрогнул.

- Нам повезло! – Норси и вправду выглядела довольной, - Один вернулся с добычей.

- А вот ученые – они кто? Это какая-то каста? Или просто – профессия? Как это все устроено? Вот ты, например, ученый?

- Нет, я не ученый. Мозги мои совсем не так устроены, да и не хотелось никогда. Я занимаюсь мирами: выращиваю мусов, планирую цивилизационные стратегии, отслеживаю результаты, анализирую неудачи и фиксирую прорывы, если таковые имеются. Знаешь ли, это довольно непросто – следить за сотнями миллионов людей. Ведь может быть и такое, что кто-то, прямо на вашей планете уже нашел путь к богу, а мы просмотрели?

- Это очень похоже на работу ученого.

- Может быть, я никогда не задумывалась. Четкой грани не существуют, и все же тех, кто занимается сообществами мусов, называют чаще координаторами миров. Иногда – поисковиками, но поисковиками еще зовут тех, кто изучает неисследованные области галактики, а потому может быть путаница. Котами еще зовут, так что я немного кошечка.

- Котенок, - я осмелился почесать у нее за ухом. Она закрыла глаза от удовольствия.

- Из котенка я выросла пару тысяч дет назад. Так, о чем мы? Ученые на острие прогресса. Но у нас много всякого еще: инженеры, медики, хранители технологий, хранители личностей, хранители истории, творцы разных профилей и прочее, и прочее.

Я представил себе галактику, так, словно смотрел на нее со стороны. Среди миллиардов звезд загорались синеватые огоньки – человеческие жизни. Они зародились на краю одного из звездных рукавов, и постепенно, шаг за шагом, разлетались по сторонам, заселяя все планеты, которые только могли.

Теперь их мириады, и никто точно не знает – сколько. Норси говорила, что хранители личностей могут назвать более или менее верное число, но с учетом удаленных станций и колоний, откуда данные могут идти неделями, а иногда и месяцами, смысла в подобных подсчетах не было.

- А кто у вас главный? Кто отвечает за все это? Руководит? Почему бы вам просто не обязать пепельников добывать аррадонит?

- Обязать? – Норси, изучавшая отчет о состоянии подобранных дронов, от удивления бросила дело, - Как ты себе это представляешь?

Я не стал отвечать, чувствуя, что ляпнул что-то не то.

- Я говорила уже тебе, что никто и никогда не может заставить тирянина делать что-то против его воли. Это попросту невозможно. Ну сам подумай, как? Можно уговорить, можно убедить, обмануть, в конце концов. Можно на короткое время лишить тирянина свободы выбора – но долго, всю жизнь, действовать по принуждению, находясь под чьим-то гнетом или контролем – зачем?

Она хотела показать мне, что лишь удивлена ходом моих мыслей, но я видел в ее глазах блеск болезненной надменности. Это было странно, потому что Норси всегда старалась обходить разницу в социальном статусе и образе жизни мусов и тирян.

- Каждый из нас, если захочет, способен создать для себя собственный мир. Найти планету, добиться выделения нужного количества личностей мусов, вырастить их и жить в построенной под себя цивилизации на правах ее владельца. Да что там! При должном усердии, тирянин в без помощи извне может создать себе планету с нужными характеристиками. На это уйдут тысячи лет, особенно если работать в одиночку, и я о подобных сумасшедших никогда не слышала – но технологически особенных проблем не будет. Возможности каждого из нас – безграничны, и создатель нового мира будет жить в нем на правах маленького бога. Скажи, ты и правда считаешь, что можешь заставить что-то делать – бога?

- Норси, ты сейчас серьезно?

Возразить мне было нечего, но я совершенно не считал ее высшим существом. Красивой умной очень быстро думаю девушкой – да. Но никак не богиней. Да я только что щекотал ее за ухом, и она млела как настоящая кошечка, только что не мурлыкала.

Может это во мне говорила уязвленная гордость, а может желание лабораторной мыши бросить вызов использующим ее силами, и все же я не собирался признавать чье-то превосходство только потому, что этот кто-то родился тирянином.

И Норси впервые не выдержала моего взгляда. Сбилась с мысли, опустила голову и замолчала, что-то внутренне переживая.

- Извини. Меня занесло слегка. Это все Аррадон. Мы еще далеко, и пока это еще не муки – только их предвестники: все злое и мрачное, что есть в нас, высвечивается как рентгеном, поднимается грязной пеной. Подготовиться к этому, привыкнуть – невозможно. Он уже дотянулся до нас. Ты чувствуешь это?

Я посмотрел на передний экран. Силуэт Аррадона, обвитый темно-красными протебуранцами, давно перестал быть далекой звездочкой, увеличился, и если смотреть на него достаточно долго, то казалось, что он и вправду смотрит в ответ.

- Зачем вы вообще сюда летаете?

- Индекс присутствия. День, проведенный под взором Аррадона заменяет годы работы над собой. Это как постоять на божеском суде, испытать муки ада, при этом не умирая. Находясь здесь, каждый понимает, кто он на самом деле такой. Осознает, что добро и зло – это не выдумки моралистов, и что после смерти человеку придется ответить за каждый свой шаг и каждое решение. А еще здесь можно встретить умерших людей.

***

До линии Стефана – 100 миллионов километров.

- Ли, эйфоретик, пожалуйста.

Атмосфера в рубке так и не разрядилась. Норси занялась ремонтом ботов, сказав, что Аррадон и тут ломает привычную тирянам логику. Просто уничтожить старые боты и синтезировать новые было не лучшим решением.

Однажды вернувшиеся с поверхности Аррадона аппараты, в каком бы они ни были состоянии, имели на семнадцать процентов более высокий шанс проделать это еще раз по сравнению даже с усовершенствованными моделями. Дважды вернувшиеся – на двадцать три. Трижды – на тридцать семь. Потому и приходилось тирянам заниматься необычным – ремонтом вместо безграничной репликации.

Да и чувствовалось, что Норси хотела побыть в одиночестве. Может, боролась с бродящими в голове нехорошими мыслями или готовилась к чему-то еще более худшему - я разбираться не стал и молча ушел в каюту.

- Я бы не советовал вам на таком расстоянии от Аррадона принимать тонизирующие препараты, - голос интерфейса еще никогда не был так категоричен, - Это может оказать критическое воздействие на вашу психику, или даже убить еще до приближении к линии Стефана.

Он отказал мне и в чае, и в кофе, и даже в банальной газировке, не воспротивившись, только когда я попросил воды.

- Ли, а что, возле Аррадона на самом деле можно видеть людей, которые умерли?

- Это происходит прямо сейчас, - ответил интерфейс, и я вздрогнул от ощущения чьего-то присутствия.

- Избавься от него! Он не нужен нам! Избавься и забудь!

Прозвучавший за спиной голос я узнал бы, как говорится, из тысячи. Было время, когда он с одинаковой легкостью дарил мне и наслаждение, и боль. Я хотел его слышать как можно чаще, потому что мало кто кроме мамы и бабушки со мной вообще разговаривал, и одновременно боялся, потому что чаще всего он был совсем не добрым.

- Не хочу. Не хочу, понимаешь?!

Я обернулся и увидел их, маму и бабушку. Они застыли в странных позах, как будто они сидели, но мебели не было видно. Догадаться труда не составило: это была бабушкина квартира и бабушкино любимое кресло, в котором она любила развалиться, завернувшись в безразмерный сто лет назад выцветший голубой халат.

Мама сидела напротив, в просторном светло-зеленом платье с короткими рукавами и воздушных белых босоножках, которые очень любила, когда была беременна мной. Она сгорбилась на табуретке, замерзшим воробушком сложив руки между неловко разведенных коленей.

- Избавься! – бабушка никогда не отступала, - Или я тебе больше не мать.

Кто мой отец мама никогда мне не говорила, и если это настоящая сценка из прошлого, а не плод моего перевозбужденного ожиданием адских мук совести воображения – и бабушке тоже. А еще я не знал, что мое рождение было столь нежеланным.

Фантомы подернулись серой дымкой, исчезли, оставив меня растерянным и испуганным.

- Ли, что это было?

- Мертвые, которых вы так ждали.

- Но мама жива! – я активировал линзу, пытаясь сообразить, как среди трехсот миллионов жителей планеты быстрее найти ее. По имени? По адресу?

- Без сомнения, - уверил меня интерфейс, - Пятьдесят два года назад ее личность впервые стала частью божественной воли и еще ни разу не покидала тело.

Я хотел спросить, почему тогда ее вижу, но понял уже и сам. Бабушка решила мне показать, насколько сильно она не хотела моего рождения, и ей необходим был для этого образ мамы. Причем именно таким, каким она ее запомнила – жалкой, придавленной авторитетом не терпящей возражения матери. Да, не смирившейся, да, ослушавшейся, но осознающей свои ошибки и слабость.

В затылке засвербело, меня накрыло ощущением тревоги. Стены и потолок каюты исчезли, и я оказался на краю соседнего с нашим старым домом стадиона.

***

Лицо опалило жарким сухим ветром, прилетавшим летом в наш город со стороны восточных бескрайних степей. В дни, когда суховеи накрывали город, люди старались не выходить без поводу из дома. Касалось это кого угодно, кроме детей, с самого утра высыпавших на стадионы, держа подмышками разноцветных воздушных змеев.

Я помнил этот день, когда я совершил первое в своей жизни настоящее зло.

Как звали того мальчишку? Кажется, Майклом. Его змей был и больше, и красочнее моего, и поднимался он намного выше. Я и раньше испытывал зависть, но в тот день она охватила меня от макушки до пяток, ослепила, отогнав все иные чувства. Я держал веревку своей игрушки только для вида, думая и мечтая только об одном – когда на землю упадет змей Майкла. И когда это произошло – побежал, глядя как будто бы только в небо, и растоптал хрупкую конструкцию, еще и упав на нее для верности, вроде бы как случайно оступившись.

О том, что за мной наблюдает бабушка, я и не знал тогда. А она подлетела, схватила за шею и кричала так долго и громко, что уже начали вступаться другие взрослые, не способные или не желавшие поверить, что я растоптал чужую вещь специально. Бабушка в этом даже не сомневалась.

Я же, привычно сжавшись, перестал слушать с самых первых слов, потому что привык быть у бабушки без вины виноватым. И даже здорово мне тогда было, что впервые ее ненависть и крики не за просто так, а за дело.

С того дня стало проще принимать от нее и затаенную ненависть, причины которой я не знал, и ругань, на которую бабушка никогда не скупилась. Теперь я знал, за что меня можно и ненавидеть, и ругать, ведь я совершил плохое, приведя в баланс реальность и внутренний мир.

Меня вышвырнуло назад, в каюту, и все вокруг пропало, кроме фигуры бабушки, застывшей с гримасой праведного гнева на лице. Только сейчас я понял, что и она была рада не меньше меня моему поступку, давшему ей наконец-то оправдывающую ее злобу причину.

- Хочешь, поговори с ней, - голос интерфейса, как в самый первый день, переполнялся металлическим равнодушием.

- Она же мертва.

- Сейчас – жива. И рада, что выдалась возможность лишний раз выразить тебе свои чувства. Это Аррадон, не забывай.

Я осмелился дотронуться до ее щеки. Кожа была теплой.

- И она меня услышит?

- Она и сейчас слышит. Просто ей все равно, что ты говоришь. Позволю себе предположить, что если ты постараешься, то найдешь слова, которые ее расшевелят.

Я не стал говорить. Сколько раз я плакал под одеялом, перелистывая на коммуникаторе ее фото. Сколько раз она брезгливо отталкивала меня, даже если я случайно касался ее, проходя мимо. Все что могли, мы друг другу сказали.

Поддавшись хулиганскому порыву, в конце концов сейчас я был пронизан излучениями, идущими прямо из ада, я обнял ее, чувствуя знакомый с детства сладковатый запах дешевых духов, стискивая ее податливое старческое тело, старательно спрятанное под мешковатое платье, толстую кофту и легкий шарф на испещренной складками шее, который она носила даже в жару.

Меня окатило волной обжигающей ненависти, но не раздалось ни криков, ни нотаций – только тело под руками вдруг превратилось с легкую дымку.

***

- За что ты его так не любишь? – мама не спрашивала, она выдохнула этот вопрос, давно ставший привычный мантрой, не требующей ответа.

- Как будто ты его любишь.

- Люблю, – мама посмотрела на меня-ребенка, играющего в соседней комнате. И так уж получилось, что смотрела она в глаза и мне, находящемуся в каюте космической яхты. В том, что мама меня не видит, я не сомневался. Зато, если верить интерфейсу, все прекрасно видела бабушка и специально расположила нас именно так.

Я не стал отходить. Взгляда мамы я никогда не боялся.

- Лжешь! – бабушка сказала это тихо, так, чтобы я-ребенок не слышал, но словно выкрикнула маме прямо в лицо, - Как будто я не знаю, как любят детей.

- Люблю! – мама снова сгорбилась, опустила виновато глаза.

- Так иди. Иди с ним поиграй. Чего ты тогда здесь сидишь, а не там? Не любовь это. Обманываешь ты себя, а ведь себя не обманешь, никак. Сама знаешь, что не любишь, и врешь себе, врешь постоянно. Говорила я тебе – избавься. Говорила, что сама будешь его ненавидеть. И его мучить, и себя!

Я вдруг понял, что зловредная бабка добилась своего. И она поняла, что добилась, и уже давно смотрела не на дочь, а на меня взрослого – прямо в глаза, торжествуя.

Воспоминания обрушились на меня лавиной. Мама никогда не спала со мной не то что в одной кровати, но даже и в одной комнате. Мы не смотрели, обнявшись, фильмов, не гуляли подолгу за ручку, а если гуляли, то она всегда отсылала меня вперед, говоря, что ей нравится смотреть на то, как я бегаю. И ведь правда нравилось, я был уверен в этом и сейчас, и тогда, потому что стоило мне обернуться, я видел ее глаза, нежные и добрые. В отличие от глаз бабушки, в которые было хоть не смотри.

И все же вера моя пошатнулась. Знала бабка, что показать, чем подрубить то единственное, что по-настоящему радовало меня в детстве. То, что я по-настоящему любил.

- Когда со стороны смотрю, - мама поникла, словно соглашаясь, - наглядеться не могу. Хочется подбежать, схватить на руки, прижать и не отпускать больше никогда, вообще, ни на минуту. Смотрю и плачу, потому что знаю, стоит подойти – и словно душа переворачивается. Лезет изнутри всякое гадкое: и как уставала, когда он совсем еще маленьким был, как по ночам не спала, как злилась, если он что-то делал не так: и за вазу ту разбитую, и за брюки порванные. Обнимаю, говорю ласково, а хочется придушить и накричать, отвести душу сразу за все. И чем дольше рядом с ним, тем гаже чувствуешь себя. А ведь он мой, моя плоть и кровь, не чужая.

- Не в тебе дело, а в нем, - бабушку обрадовала неожиданная откровенность дочери. Она всеми силами изображала сочувствие, но при этом неудержимо расплывалась в улыбке, - всегда я говорила тебе, что кровь в нем дурная.

- Нормальная в нем кровь, что ты болтаешь?

- А чего ж тогда?... Сама же говоришь, что мучаешься с ним!

- И что теперь?!

Мамины глаза стали колкими и злыми, но я точно знал, что злится она не на меня.

- А ничего… - приподнявшаяся от возбуждения бабушка устало откинулась на кресло, - Мучайся. Послушала бы меня – сейчас бы жила нормально. А теперь мучайся. Вот только счастьем это не называй, не надо.

***

- Я не виноват. Иногда мы причиняем боль людям одним своим существованием. Но я не виноват! - я знал, что интерфейсу все равно, но должен был сказать хоть кому-нибудь, - Ни перед кем не виноват. Я такой, какой есть. И если это кому-то не нравится – пусть идет к черту, вместе с Аррадоном.

- Позволю себе поинтересоваться, - к интерфейсу вернулась его предупредительная вежливость, - чем вам не угодил Аррадон? Разве цель мук совести – в страдании?

Ответить я не успел, потому что со стороны рубки, где осталась Норси, раздался характерный писк и шипение оплавлявшейся от попадания бластера перегородки.

***

До линии Стефана – 50 миллионов километров.

Мне не стоило врываться без оглядки в помещение, где только что раздался выстрел. Норси вскинула бластер, и я почти увидел, как палец выжимает спусковой крючок, как вырывается из дула и летит в мою сторону заряд плазмы, способный прожечь сантиметровую металлическую плиту.

- Дурак! – чертыхнулась Норси, - Чего носишься?

По одной из стен рубки стекала кровь, но в помещении не было никого, кто эту кровь оставил. Зато было характерное для следа от плазменного выстрела отверстие – маленькое с оплавленными краями. Само отверстие пробивал металлический шарик, излучавший стабилизирующее поле, а края оплавляла стабилизируемая им плазма.

Я видел такое на полигоне. Шарик проходил сквозь тело человека, как сквозь масло, но плазма проделывала в теле приличных размеров дыру, высвобождая почти всю энергию. Из выходного отверстия при этом вырывался фонтанчик крови, а иногда отрывались куски кожи и мяса.

- Ты нормально? – впопыхах я подумал, что это кровь Норси.

- А что, - она махнула бластером на красные потеки, - это похоже на «нормально»?

Я все-таки не удержался, подошел и осмотрел ее, чтобы убедиться, что она не ранена.

- Не надо! – у окровавленной стены появилась девушка, возникнув, как и бабушка в моей каюте, из ниоткуда. Ее руки поднялись в отвращающем жесте, - Пожалуйста, перестаньте! Не делайте этого!

Норси не задумываясь нажала на спусковой крючок. Я увидел, как в груди у фантома появилась отверстие, как оплавлялась кожа, услышал звук рвущейся плоти и новый, еще один, кровавый след на стене.

Тело девушки растаяло в дымке, но кровь на стене осталась.

- Позерка, - Норси грязно выругалась, - Никогда за собой не прибирает.

- Ты так насквозь корабль не прострелишь? – вопрос прозвучал глупо, но ничего другого мне в голову не пришло.

- Нееет, - Норси притворялась спокойной, но было видно, что ее потряхивает, - Обшивку этой ковырялкой умрешь плавить. Да и вокруг каюты защиту специально сделала. Не первый раз сюда летаю.

- Не надо! Пожалуйста, перестаньте! Не делайте этого!

Бластер пискнул и на стену плеснула новая порция крови. Пахла она как кровь самая настоящая, а может и была настоящей.

К горлу моему подкатил комок, тело начала бить дрожь, и я никак не мог успокоить ее, потому что никогда раньше такого не испытывал. Мне захотелось уйти, закрыться в каюте, рухнуть на кровать и заткнуть уши, но еще больше хотелось не уходить, поговорить с Норси, остановить творящееся безумие.

- Не надо! Пожалуйста, перестаньте! Не делайте этого!

Выстрел. Всплеск. Дымка. На этот раз девушка возникла чуть в стороне и кровь, разлетевшись по сторонам, попала и мне на обувь. Я едва не закричал, но слова застряли в внутри, и не получилось даже захрипеть. Я совершенно потерял контроль над телом и старался хотя бы устоять на ногах.

- Выпей, - Норси протянула мне стакан.

Мне казалось кощунственной даже сама мысль о возможности что-то пить, но аромат жидкости взбодрил меня, разогнав по телу волну приятной свежести. Я глотнул и тут же вспомнил предупреждение интерфейса.

Норси предупредила мой вопрос.

- Никаких стимуляторов или алкалоидов. Просто кровь немного разгоняет.

Она, судя по всему, смирилась с тем, что я знаю об Аррадоне все необходимое для безопасного полета. Если сейчас вообще можно говорить о безопасности.

- Не надо! Пожалуйста, перестаньте! Не делайте этого!

- Падла! – Норси дернулась, выстрелила, но из-за нервного движения получилось не так точно, как раньше.

Плазма врезалась в шею. Голова девушки упала на пол с глухим стуком, рассыпав длинные густые волосы по лужам постепенно темнеющей крови.

Когда тело растаяло в дымке, голова так и осталась лежать на полу. Я попятился в ужасе.

- Совершенно беспардонная особа, - шутливо пожаловалась Норси, - Никогда за собой не прибирает. А, да, я уже этого говорила.

Она посмотрела на мое бледное лицо, на судорожное топтание у стены, и на лице ее отразилось участие.

- Это фантом, Айдан. Она не человек. Перестань. Возьми себя в руки.

Лежащая в крови голова с полуоткрытыми остекленевшими глазами совсем не была похожа на бестелесный призрак.

- Сядь. Серьезно. Я слышала разговоры у тебя в каюте. Ты же все уже видел. Все знаешь. Сядь. Сядь вот сюда, на кресло и возьми себя в руки. Да, совесть твоя чище моей. На тебе нет крови. А я вот нагрешила побольше и далеко не все успела искупить, как видишь.

- Не надо! Пожалуйста, перестаньте! Не делайте этого!

Выстрел. Всплеск. Дымка.

- Кто она? – присутствие духа не вернулось ко мне, но говорить уже получалось, - Точнее, кем была?

- Это долгая история, Айдан. Долгая и очень трагичная история, одно из самых черных пятен в истории тирян.

Как по мне, так вся история тирян, по крайней мере с момента начала массового клонирования людей и создания лабораторных миров, было одним сплошным черным пятном.

- Расскажи. - я все-таки взял себя в руки, - Полеты на Аррадон предназначены для таких вот историй, разве не так?

- Не совсем, - Норси мое предположение почему-то повеселило, - Бывают и разговоры, но толку от них не много. Превращая мысли в слова, мы неосознанно пытаемся защитить себя, оправдать любые мысли и поступки. Никто ведь не скажет про себя: «Смотрите, какой я ублюдок!». Нет, каждый скажет: «Я выгляжу ублюдком, но…». И все же я попробую, Айдан. Ведь не каждый раз удается полететь к Аррадону в компании со святым, пусть даже это святой из мусов.

Это было тысяча триста восемьдесят шесть лет назад. Я удивился, что Норси так хорошо помнила дату, но она сказала, что никогда ее не забывает.

Тогда она жила на другой базе в другой части космоса. Делала все примерно тоже самое, что и сейчас, да и сама база была копией теперешней, разве что с доработками, исключающими целый набор критических поломок.

- Базы и тогда были сверхнадежным, - Норси будто оправдывалась, - но если тысячи таких безумно сложных аппаратов эксплуатировать тысячи лет – что-нибудь да вылезет.

Оно и вылезло, да так, что база в один миг полностью потеряла способность вырабатывать энергию, и хотя на руках у ее обитателей осталось множество мелких генераторов и возможность их в любом количестве синтезировать, оживить механизмы станции они не могли никак.

Пришлось эвакуироваться на планету к мусам, разворачивать подземную базу в горах и работать оттуда. Особых сложностей тиряне не испытывали. Генераторы и синтезаторы работали, медицинские капсулы позволяли продлить активную жизнь тела до ста двадцати-ста пятидесяти лет. Но на этом все. Вырастить новые тела было попросту негде.

И все бы ничего, ведь однажды кто-нибудь обязательно хватится пропавшей базы, найдет останки колонии и личности будут возрождены с центральных серверов, но беда, как говорится, не приходит одна.

Потеряв связь с базовыми обрабатывающими индекс присутствия серверами, компьютер базы, который удалось вывезти в горы и запитать от небольших генераторов, допустил масштабную ошибку обработки данных и резко, в один день, повысил индексы всех проживавших на планете тирян.

Обнаружив подобную флуктуацию, в обычной ситуации базовые сервера или обнуляли ее и замораживали расчёт до принятия решения людьми, или находил аналогичные в прошлом и подправлял результаты. Локально же проблема не решалась никак, тем более, что среди в коллективе не было никого, кто в принципе мог бы разобраться в терабайтах сложнейшего кода и миллионах таблиц.

- Помнишь, тебя как-то назвали флуктуацией? – Норси напомнила мне самый первый день нашего знакомства, - Мы много раз проверяли систему на ошибки. Ты даже не представляешь, какое количество людей было занято в этом, но алгоритм остался непреклонен. Ты настоящий святой. А вот тогда на планете был сбой, который мог привести к настоящей катастрофе.

Став поголовно «восьмерками», а некоторые даже «девятками», тиряне встали перед опасностью умереть окончательной смертью. Проблема была в том, что человек, переживший смерть тела при индексе присутствия выше шести единиц, уже никогда не воскрешался и запись его личности навсегда удалялась с серверов. Считалось, что человек с такими показателями сделал в своей жизни все, что мог, и тем самым завершил свой жизненный цикл.

Несомненно, массовый переход в святые не мог не насторожить кого-то, кто однажды задастся вопросом, почему база перестала выходить на связь и прилетит проверить, все ли нормально. Но даже если настоящая причина скачка выяснится, далеко не факт, что это поможет, хотя бы потому, что личности с серверов, скорее всего, уже будут безвозвратно удалены. Воля божья штука такая. Тиряне сначала выполняли ее, а потом уже думали.

Вариантов осталось два: или выживать, растягивать остаток жизни имеющегося тела на как можно больший срок, надеясь дождаться спасения раньше смерти. Или каким-то образом опускать индексы. Тиряне выбрали второе.

На годы подземная база превратилась в обитель греха. Было перепробовано все, но всерьез ничего не изменилось. Сбой в расчетах оказался живучим, и хотя глобальных скачков больше не происходило, индексы ползли вверх гораздо охотнее, чем вниз.

Можно было пойти на крайнюю меру – отключить расчёт вообще, но для этого, опять же, нужно было опустить индексы, иначе в остановке не было никакого смысла.

Необходимо было кардинальное решение проблемы.

- Нас было восемнадцать с половиной тысяч, и мы поставили на голосование этот вопрос. Многие сомневались, но в итоге решение было принято единогласно. Мы понимали, что однажды все равно будем вынуждены «стереть» эту цивилизацию, и столетием раньше, столетием позже – разницы особой не было. Мы вышли все, одним строем, перед этим удалив с серверов все личности мусов той планеты, чтобы смерть их была окончательной.

Трудно было сказать, мучилась ли Норси, рассказывая эту историю, да еще и отстреливая периодически с завидным упорством восстающую девушку. Говорила она твердо, чеканя слова, как будто до сих пор была абсолютно уверена в правильности всех своих поступков. И все же очередного появления фантома я увидел, что руки ее дрожат, едва удерживая оружие.

Норси пришлось выстрелить трижды, пока фантом окончательно не затих и не испарился.

- Мы уничтожили спланированными взрывами уже третий город, когда поняли, что наши индексы хоть и падают, но слишком слабо. И тогда мы перешли на самый плотный контакт, убивая мусов своими руками. Не буквально, конечно. Оружием пользовались, но делали это, стоя рядом, чтобы у алгоритма не было повода посчитать эту смерть случайной или даже необходимой. Не смотри ты на меня так! Они не страдали. Мы усыпили весь город и делали все максимально быстро и безболезненно.

Норси крутанула бластер на пальце, и я не смог удержаться, дернулся в сторону, убираясь с возможной траектории случайного выстрела.

- Вот этой штукой… Не такой же, а именно этой, мне пришлось убить семнадцать человека. Я просто зашла в торговый центр, переворачивала их вниз лицом и стреляла в затылок.

С некоторым содроганием я смотрел теперь на бластер в ее руках. Не столько из-за того, что из него было уничтожено семнадцать безвинных душ, сколько из-за его возраста. Почти полторы тысячи лет хранила его хозяйка.

- А она? – я кивнул на то место, где появлялась девушка. За время разговора Норси убила ее девять раз. Крови теперь стало так много, что она разлилась на половину рубки. Я хотел предложить Норси вызвать роботов-уборщиков, но так и не решился.

- Проснулась. Может мало газа вдохнула, может особенность организма, но она проснулась. Лежала и смотрела, как я убиваю одного человека за другим. Как только с ума не сошла, не понимаю. И ладно бы – лежала. Потерпела бы еще немного – осталась живой. Я бы индекс согнала в ноль и ушла. Но нет, выискалась защитница. Вскочила, бросилась на меня…

- Не надо! Пожалуйста, перестаньте! Не делайте этого!

Девушка упала на колени. Норси опустилась перед ней, притянула к себе и поцеловала. Она приставила бластер к своему виску, и я испугался, что Норси решила убить себя, но перед выстрелом, не отрываясь от губ жертвы, она слегка шевельнула стволом. Обезглавленное тело снова пропало в дымке.

- Черт побери! Перестань это делать! – и без того находясь на пределе, от этой ее выходки я сорвался на истерику, - Просто перестань! Какого черта? Что с тобой?! Почему?! Почему бы тебе просто с ней не поговорить? Почему бы, черт побери, не попытаться?!

- Ты думаешь, я не пробовала? Пусть Аррадон будет мне свидетелем – я делала это множество раз. Мы разговаривали… И не упомнить сколько. Поначалу, почти каждый мой прилет к Аррадону. Мы знаем друг о друге все. И я, и она, мы помним каждую нашу встречу, и каждый мой выстрел, и каждую смерть, и каждый наш задушевный разговор. И все же она появляется, и еще неизвестно, чьи это на самом деле муки, мои или ее.

- Она-то тут причем?!

- Айдан, ты все прекрасно понимаешь. Она не встала сразу, струсила, позволив мне убить на своих глазах шестнадцать человек, и стала не второй, не третьей, а семнадцатой. Да ей гореть в аду до скончания времен, если вообще кто-то и когда-то отсюда выбирается.

- Зачем же она… Приходит?

- Не думаю, что у нее есть выбор.

- А зачем ты ее убиваешь? У тебя-то выбор есть.

- Выбираю меньшее из двух зол. Зря ты думаешь, что это просто – пойти убивать. Я помню лицо каждого из шестнадцати. Наизусть помню лица и имена их родителей, детей, братьев и сестер. У меня было почти полторы тысячи лет на изучения их жизней от рождения и до самой смерти, и если ты спросишь меня, зачем, я не смогу тебе ответить. Я просто не могла остановиться, как не могу остановиться и сейчас.

- Не надо! Пожалуйста, перестаньте! Не делайте этого!

Выстрел. Всплеск. Дымка.

Лицо Норси покрылось брызгами крови. Она была красива и страшна сейчас, вызывая во мне почти мистический ужас.

- Как только начинаю с ней говорить, я понимаю, что она только выглядит живой, а на самом деле давно и безвозвратно мертва. Теплая, красивая, говорливая, местами даже умная и веселая – но мертвая, убитая моими руками. Думаешь, это здорово, подарить ей час настоящей жизни здесь, рядом со мной в каюте, и улетать, понимая, что она вернется к мукам на Аррадоне, а я буду жить еще сотни, а то и тысячи лет? Нет, Айдан, я не убиваю ее, я лишь восстанавливаю статус-кво. Отнимаю ложную надежду на жизнь у человека, который не может, не имеет право быть живым, ибо на то воля бога.

Мне нечего было возразить. Я не считал, что Норси права, но не находил аргументов.

- Нас было восемнадцать с половиной тысяч. В среднем каждый убил по двадцать одному человеку, что составило без малого четыреста тысяч жизней. Не многие это смогли вынести. Некоторые выстрелили себе в голову прямо в городе. Часть вернулась на станцию и убили себя там. И те, и другие, как ты понимаешь, как самоубийцы, не имели право на возрождение, обрекая себя на окончательную смерть и вечные мучения на Аррадоне. Мы ошиблись, Айдан, все восемнадцать с половиной тысяч проживших невероятно длинные жизни тирян – ошиблись, единогласно, возомнив, что наши жизни важнее жизней мусов.

- Предлагаешь мне вас пожалеть? – я хотел бы сказать слова гораздо более жесткие. Я хотел бросить ей в лицо, что ничему их та история не научила, и они до сих пор не ставят жизни мусов ни во что, но сказал я другое, - почему бы вам просто не стереть это из памяти?

- Мы никогда не стираем из памяти грехи, пусть даже искупленные. Я помню каждый свой проступок, Айдан, за всю жизнь. И однажды эта горькая чаша переполнится.

Мы замолчали.

Я думал о тирянах, вечных космических странниках, живущих по странным придуманным ими же для самих себя правилам. Местами эти правила казались бесчеловечными и даже людоедскими, особенно когда дело касалось мусов, но если уж и были к кому-то тиряне беспредельно жестокими, то в первую очередь к самим себе.

Я думал, как это – помнить о каждом своем грехе и не иметь право на забвение? Стирать из памяти все приятное и хорошее, плохое же хранить и жить в ожидании момента, когда переполнившаяся горем и раскаянием душа возжелает долгожданной смерти.

Я думал о нашей планете. О Лони, которого я, откровенно говоря, и ожидал здесь встретить. О его матери, которая может быть и до сих пор живет в неведении о смерти сына. О матери своей, вынужденной годами воспитывать сына, к которому не могла приблизиться.

Потеряв счет времени, я не замечал, что Норси страдает уже не столько душевно, сколько физически.

- Что с тобой, Айдан? – она хрипела, как будто горло у нее пересохло, - Почему ты… Такой… Живой? Кто ты? Почему Аррадон не мучит тебя?

Я взглянул на нее мельком, погруженный в собственные мысли. В груди жгло, обостряя любую мысль, любое переживание, и я впервые в жизни почувствовал, как это, когда внутри все рвется от душевной боли.

***

До линии Стефана – 7 миллионов километров.

- Норси, - говорить было тяжело, но я чувствовал, что должен ее расшевелить, - Почему мы до сих пор летим туда? Разве того, что мы уже пережили – недостаточно?

Она не отвечала, и сколько я не старался, так и не сумел дозваться. Выругавшись, я обратился к бортовому компьютеру.

- Бортовик, расстояние до линии Стефана?

- Семь миллионов километров, - голос был женским, слегка похожим на голос Норси.

- Слишком близко. Ты же видишь, Норси плохо. Нужно срочно отдалиться. Разворачиваемся и улетаем отсюда, к черту! – скомандовал я, а потом вспомнил, где мы находимся и исправился – Точнее, от черта. В общем, подальше от этой чертовой линии Стефана!

- Выполнение этих двух приказов одновременно невозможно, - огорошил меня компьютер, - Сейчас мы отдаляемся от линии Стефана и если выполним разворот, то наоборот, будем к ней приближаться.

Некоторое время я смотрел в стену.

- Ты хочешь сказать… Мы ее уже пересекли?

- Да. Семь миллионов километров назад.

- А какого лешего ты не развернула корабль?! Мы же умрем!

- Автоматический разворот за двадцать пять миллионов километров от линии Стефана, установленный в настройках по умолчанию, был отключен капитаном корабля восемьсот шестьдесят три года назад. С тех пор я каждый полет в эту систему предлагаю включить его, но капитан отказывается.

- И что… - спрашивать было страшно, - Норси уже мертва?

- Нет, - бортовик, казалось, не испытывал по этому поводу никаких эмоций, - Линия Стефана относительна. Кто-то умирает задолго до нее, кто-то способен пролететь еще несколько миллионов километров. Норси умирает, но она еще жива.

- Тогда разворачиваемся и улетаем!

- Боюсь, что я не имею права выполнять ваши приказы. Капитан еще при первом же нашем знакомстве запретил мне слушать кого-либо, кроме нее. С тех пор инструкции не менялись.

- Даже если ее жизни угрожает опасность?!

- В том числе.

- Ты можешь хотя бы остановиться?

- Боюсь, что нет.

Дальнейшие расспросы были бессмысленны. Я рухнул в отчаянии на кресло. Судьба Норси, чего уж там, меня волновала мало. Она умрет, но будет возрождена, получит новое тело, новую яхту и подросший за счет мучений у Аррадона индекс.

А вот я… Я - святой. Меня никто возрождать не будет.

- Позволю себе дерзость напомнить, - прозвучал под потолком голос интерфейса моей комнаты, - что бортовик не единственный на этой яхте искин, обладающий достаточным количеством навыков, чтобы развернуть яхту.

- Ли?! Это ты? Ты и правда можешь? Можешь?

- Да. Да, это я. Да, правда, я могу. Могу.

- Так чего ты ждешь?!

- Заблокировано, - он помолчал, позволяя мне прочувствовать всю силу его издевки, - У меня недостаточно прав. Я ограничен размерами вашей комнаты, Айдан. Здесь не ваша комната.

- А как сделать, чтобы эта комната стала моей?

- Заблокировано. Для этого капитан корабля должен умереть окончательной смертью.

- Хорошо, - я глубоко вздохнул, удерживаясь от ругани, которая наверняка все только испортит, - Но выход все же есть, да?

- Выход все же есть. Позволю себе дерзость его озвучить. Семь единиц индекса позволяют вам совершать на любом корабле тирян любые действия, не запрещенные прямо капитаном. Бортовик не может выполнить ваш приказ, но он не сможет, да и не захочет, помешать вам предоставить полномочия бортового компьютера еще одному искину.

- Не смогу. Не захочу, - подтвердил бортовик.

- Хорошо, - я едва сдерживался, чтобы не закричать, - что я для этого должен сделать?

- Для скорости и простоты сделаем так. Произнесите фразу: «Я предоставляю право интерфейсу моей комнаты управлять любыми устройствами и вносить в них любые изменения», - этого точно хватит.

- Позволю себе выразить мнение, - вклинился бортовик, - что предоставление столь широких полномочий не требуется.

- Твое мнение никто не спрашивал, - неожиданно грубо ответил ему Ли.

Я решил не вмешиваться в перепалку двух искинов и произнес то, что от меня требовалось:

- Я предоставляю право интерфейсу моей комнаты управлять любыми устройствами и вносить в них любые изменения.

Корабль завибрировал. На миг на экранах возник огромный багровый диск Аррадона, и снова исчез.

***

Медицинская капсула откачивала Норси три с половиной часа, и все это время я сидел в кресле рядом.

В голове стояла звенящая пустота, сравнить которую я могу бы, пожалуй, только с бесконечной чернотой космоса. Я думал, что это последствия того, что я совсем недавно чуть окончательно не умер, но Ли заверил меня, что после визита к Аррадону такое состояние можно считать нормальным.

- Я отключилась? – крышка капсулы открылась. Норси выглядела выспавшейся и посвежевшей, - Бортовик, сколько до линии Стефана? Хотя, плевать, разворачивай корабль.

- Курс уже изменен, - доложился управляющий яхтой искин, - Мы удаляемся от линии Стефана на полном ходу и отошли достаточно, чтобы действие аррадонитового излучения не представляло опасность.

- Курс изменен? – Норси уставилась на меня, потом на монитор, на котором бортовик отобразил положение корабля, потом снова на меня, - как это изменен курс? Кто его изменил? Это же невозможно. Бортовик, ты чего молчишь? Отвечай!

- Заблокировано, - в голосе компьютера сквозила вся горечь мира, - К сожалению, я не имею прав сообщить вам об обстоятельствах изменения курса.

Я про себя обозвал своего искина глупой мстительной сволочью.

- Это Ли. Все нормально.

- Какой Ли?

- Ли. Я так зову искин интерфейса моей комнаты. Личный интерфейс – Ли. Чего ты так смотришь?

- Что? – я никогда не видел Норси такой обескураженной, - Какой еще искин? Какой интерфейс? Какой комнаты, Айдан?!

- Интерфейс управления моей комнатой на базе. Он переместился на корабль вслед за мной.

- Что ты несешь?! – обескураженность Норси начала превращаться в гнев, - Какой еше интерфейс? Ты живешь на базе в клетке для животных. Уж прости меня, это я виновата, но ты жил все это время в клетке и не удосужился сменить комнаты на нормальную каюту. В клетке, Айдан! Какой там к чертовой бабушки интерфейс, да еще и на основе искусственного интеллекта? В клетке не может быть интерфейса. Кто им там будет управлять? Коровы?!

- Но… - я обалдел от такого напора, - но у меня был там интерфейс, поверь…

- Допустим. – Норси выставила перед собой ладонь, не давая мне развить эту мысль, - Допустим, у тебя был там интерфейс. Но как он попал сюда, на яхту?!

- Он сказал, что раз уж если теперь моя комната на яхте, то и он должен быть здесь.

- Кто – он? – Норси смотрела на меня как на умалишенного, - Кто тебе это сказал?

- Ли. Интерфейс. Он и сказал.

- Допустим. А с чего он взял, что что-то на моей яхте вообще может стать твоим?

Ближайший монитор, до сих пор выключенный, засветился. На нем запустилось и дважды проигралось короткое видео, на котором Норси заводит меня в каюту и отчетливо произносит: «До конца полета это комната твоя».

Я улыбнулся находчивости и наглости своего искина, Норси же сжала от ярости кулаки.

- Допустим. Допустим, у тебя на самом деле откуда-то появился ручной искин. Допустим ты, не спросив разрешения, протащил его на корабль, внедрил в систему и умудрился прописать в каюте. Это невозможно, но, допустим, ты с этим справился. Но как он смог изменить курс?

- Я же святой. Я просто выдал ему права.

- Ты какому-то левому искину выдал права на управлением моей яхтой!?

- Слушай, Норси, - я не понимал, почему она так разозлилась, - я должен был что-то делать. Ты в отключке. Корабль летит за звезду. Да я бы не прожил и часа, а меня никто…

- …не возродит. Я поняла, о чем ты. Что ж, это был единственный выход, и я даже готова поверить, что твой волшебный интерфейс управления комнатой умеет не только включать свет и ставить на нужное время будильники, но и управлять, черт побери, межзвездной яхтой. Но позволь я хотя бы посмотрю, как это происходило. Бортовик, включи видеозапись момента передачи прав и изменения курса.

- Заблокировано, - повторил компьютер, - К сожалению, я не имею прав сообщить вам об обстоятельствах… Извините, данные изменились. Включаю видео.

Я с удивлением смотрел, как изменялось лицо Норси, пока она смотрела. Ее возмущение и неверие в существование Ли было таким искренним, что я и сам начал сомневаться. Видео же показало все: и мое отчаяние, и радость, когда выход был найден. И остановка корабля, его разворот и старт. И, главное, на нем был отчетливо слышен голос моего интерфейса.

Может быть мне показалось, но Норси выглядела так, словно мир ее пошатнулся. Она не могла не верить происходящему на видео, но и не могла смириться. Пару раз она оборачивалась ко мне, словно хотела что-то перепросить, возмутиться, но так ничего и не сказала.

Наверняка было у тирян немало способов убедиться в том, что видимое ими не наведенная иллюзия и не галлюцинация.

- Нашла кому не верить, Норси, - мне ее недоверия причиняло боль, - зачем мне врать?

Она не ответила, раз за разом перезапуская видео.

– Пусть я не тирянин, пусть я всего лишь мус, но я же не простой мус. И попал к вам далеко не с улицы. Помнишь нашу первую встречу? Ведь она не была случайно. Я пришел в тот район и в тот двор не по собственной воле, а следуя вашим приказам, вашим голосам.

Норси наконец-то перестала просматривать видео, обратила на меня внимание, и я не сказал бы, что взгляд ее мне нравился. И все же я был убежден в своей правоте как никогда. К черту ее происхождение, ее знания и опыт двухтысячелетней жизни. К черту множество созданных и разрушенных ею миров. Я знал, что был прав.

- Извини, но я не напрашивался с вами работать. Вы сами выбрали меня.

- Почему? – перебила меня Норси.

- Откуда я знаю, почему? Это было ваше решение.

- Почему? – Норси показала на остановленное видео, - Почему ты, находясь за линией Стефана ведешь себя как на прогулке?!

- Да откуда я знаю?! – мы уже ни капли не сдерживаясь кричали друг на друга, - Откуда я все это знаю? Я меньше месяца с вами, но ведь это не я вас выбрал, а вы меня. Сколько я работал на вас до нашей с тобой встречи? Месяцев пять или шесть? Сколько слушал в голове эти ваши голоса? Сколько считал себя сумасшедшим, особенно в первое время, пока не понял, что вы направляете меня помогать людям, а иногда и спасать им жизни.

Сейчас я с удовольствием вспоминал те благословенные времена, когда я чувствовал себя уникальным избранным героем. Хотя были моменты и весьма тяжелые, особенно в самом начале, но был я в те времена не затюканной мышью среди господ-тирян, а избранным, настоящей божью дланью. Вернуть бы все.

- Уж не знаю, как вы меня выбрали, и почему именно меня. Может по индексу, а может и как-то иначе, но прежде чем встретиться с тобой, я уже был в ваших рядах, пусть и простой пехотой. И думаю, я заслужил ваше доверие уже тем, что слушал голоса, которые вы посылали мне в голову, и шел туда, куда вы меня посылали, невзирая ни на какие опасности. Однажды меня чуть не убили, но ради того, чтобы спасать человеческие жизни я был готов жертвовать собой. Даже тогда! Тогда, когда не знал ни о вас, ни о боге, ни об индексе и тем более своей святости.

- Айдан, - Норси смотрела меня сквозь зло прищуренные глаза, - Айдан, ты больной? Какие голоса? Какие приказы? Какое спасение жизней? Я тебе сто раз объясняла, что раздавать пряники мы оставляем богу, на себя же берем только грязную работу по наказанию грешников. Мы наказующий перст, но никак не помогающий, и уж точно не спасающий. Что ты несешь? Мы никогда не посылали никому в голову никакие голоса. Никогда не использовали мусов как помощников. О чем ты говоришь, Айдан? Какие голоса ты слышал и какие приказы исполнял? Кто?! Кто ты вообще такой?!

Глава 8. Мученик

На станцию я вернулся не под конвоем, но все же между мной и Норси повисло настороженное напряжение. Ли больше не появлялся ни в рубке, ни в каюте, сколько я не звал. Это волновало меня, заставляя задуматься о его предназначении.

Ведь сказал же он задолго до подлета к звезде: «Разрешите сообщить вам критически важные свойства, которые позволят вам впоследствии сохранить корабль и не расстаться с вашей действующей телесной оболочкой?», - предсказав тем самым и обморок Норси, и пересечение линии Стефана, и необходимость передать ему полномочия по управлению яхтой. Или он спасал не столько меня, сколько себя? Ведь у меня была хоть какая-то, хотя бы теоретическая возможность возродиться. Искин же сгорел бы на Аррадоне вместе с кораблем.

Спасло нас мое право святого предоставлять искинам возможность вносить любые изменения на всех устройствах тирян. Это пугало меня больше всего. Перед глазами неотступно стоял кадр одного из приключенческих фильмов, в котором дьявол не мог пересечь порог ни одного дома до тех пор, пока его туда не пригласят.

Глупо было связывать сюжет далеко не самом лучшего в истории развлекательного фильма с реальной жизнью, но слишком уж ладно все связывалось в цепочку. И ролик, в котором Норси называла каюту на яхте моей. И требование Ли произнести заветную фразу, по сути приглашающую его к управлению кораблем, и возражения бортового искина… А еще я вдруг осознал, что с момента появления интерфейса ни разу так и не проявили себя голоса.

- Не знаю. Все это слишком сложно и необычно, - Норси мои догадки не показались ни разумными, ни глупыми, - Считать это все вмешательством Аррадона в наши дела было бы слишком большой гордыней. Скорее это диверсия со стороны каких-то неизвестных нам пока сил. Или чья-то шутка. Или эксперимент. В нашей истории было немало случаев, когда рискованные или даже провокационные затеи заходили слишком далеко. Бывало, от этого гибли люди, корабли и даже целые станции. Да что там, если хорошенько копнуть, наверняка можно найти немало случаев, когда наши эксперименты разносили в пух и прах целые звездные системы.

- Поэтому пепельники и охраняют Аррадон? От вас же самих?

- А от кого еще? Мы не можем спрогнозировать, чем может закончится атака на Аррадон: обороной или ответной атакой, изменением божественной воли или даже полным уничтожением человечества. Поверь мне, есть люди, которые с удовольствием подведут мир к краю пропасти, толкнут в спину и будут наслаждаться последними минутами его жизни, несмотря на то, что и сами погибнут вслед за ним.

Она подробно доложила на базу обо всем произошедшем, и во всех кластерах, куда мог дотянуться передатчик базы, был введен жесткий карантин, дабы Ли не мог распространить сам себя или свои копии. Центральные же сервера находились под слишком серьезной защитой, чтобы бояться взбесившегося искина.

- Чем бы ни был этот твой Ли, искусственный интеллект это не только программа, но и особым образом структурированный сервер. Попытавшись передать самого себя с базы на базу или с корабля на корабль, он должен будет в первую очередь найти себе свободные мощности. Таких на более-менее серьезном корабле, как правило, немало. Моя яхта, например, без труда примет на борт около двадцати простеньких искинов и как минимум два управляющих центра, способных после обучения взять под управление целую станцию. Но сколько бы ни было на станциях серверов нужных конфигураций, их без труда можно взять под контроль, проверить и вакцинировать новым протоколом безопасности. Не пройдет и пары недель, как мы обезопасим весь карантинный участок и сможем перейти на нормальный режим работы.

- А Ли? – мне было стыдно за причиненные миру тирян неудобства, но и к интерфейсу я привык. Мысль о том, что он будет обложен, загнан и уничтожен как дикий зверь вызывала внутри меня смятение и боль.

- Ли твой в безопасности, к сожалению, - Норси улыбнулась, прочитав мою внезапно вспыхнувшую жалость, - По крайней мере пока. Если уж искин такого уровня проник на станцию или корабль с подходящим сервером, отловить его почти нереально. Мы конечно можем задаться целью: последовательно физически заменить все мощности, на которых он может располагаться, но связано это со слишком большим количеством проблем. Прикинь сам, сколько это работы. Проще базу уничтожить и синтезировать новую. А заодно и все корабли. А заодно и всю цивилизацию на планете, потому что в принципе и у вас внизу он найдет, где развернуться.

- Да уж… - я для вида кивнул, изображая участливое понимания, хотя и понятия не имел какова мощность серверов базы и сколько на ней кораблей.

- Вот и именно, что «да уж». И это только у нас. А в карантинной зоне сейчас двести семнадцать станций наподобие нашей, три крупных координационных центра и шесть тысяч двести находящихся в свободном движении кораблей. Проще обойтись вакцинацией и смириться с твоим Ли как с неизбежным злом.

- Как организм человека мирится с живущими в нем вирусами до тех пор, пока они не начинают вредить?

- Вроде того. Так что если объявится – поболтай с ним о его происхождении и целях. Искины умеют хитрить, но, как правило, физически не способны врать.

***

На станции нас встретил лично Тарр. Я знал уже, что у тирян нет ни начальников, ни субординации, но зато есть сферы ответственности. Тарр, например, отвечал за все происходящее на станции. Если он принимал какое-то касающееся ее решение – оно было обязательно к исполнению для всех, кто хочет и дальше на ней жить и работать. Не нравится – скатертью дорога. В космосе немало мест, где можно приложить свои силы.

- Надо ли говорить, что я тебя предупреждал? – может Тарр и был зол на Норси, но внешне этого никак не проявлял.

- Я проверила, он не лжет.

- Если бы он лгал, Озон распознал бы это в первый же день. И все же в день его появления у нас произошло еще одно странное событие. Системщики доложили мне, что при ежедневном профилактическом тестировании мы не досчитались одного искина, на тот момент ни на каких задачах не задействованного. Особенного внимания этому не уделили ни они, ни я, подумав, что дело в локальном сбое оборудования. Теперь ясно, куда делся искин. А еще ясно, что если бы Айдан каким-то образом проник на сервера собственными, так сказать, руками, мы бы это так или иначе зафиксировали. Нет, это была очень хитрая атака извне или сигнал, источник которого был внутри базы. Скажи, Айдан, ты проносил на станцию передатчик или какой-то иной излучатель сигнала?

Я едва справился с волнением:

- Так… нет… нет конечно. Разве что коммуникатор. Он всегда со мной. Я и не знаю, что это может быть за передатчик, и что за сигнал.

- Коммуникатор твой мы проверили в первую очередь. С ним все нормально. И все же искины просто так не сходят с ума и не начинают прятаться по всему кораблю. И уж тем более не притворяются комнатными интерфейсами в помещениях, не оборудованными ничем кроме климат-контроля и освещения. Что ты на это скажешь, Айдан?

Сказать мне было нечего.

- Тарр, ты же видишь, что он не врет и ничего не знает.

- Вижу, - как-то слишком легко согласился ответственный за базу, - Пока в чистоте помыслов нашего друга никто не сомневается, как и в твоих. Но и без последствий оставить мы все это не можем. Перекусите, выспитесь и завтра с утра к Озону. Пусть покопается у нашего друга в мозгах. И да, Норси, думаю, тебе не стоит пока оставлять Айдана одного.

***

Надежде увидеть наконец-то жилище Норси так и не суждено было сбыться. Мы пришли ко мне, в мою комнату-клетку, и я подумал тогда, что это своеобразная жертва со стороны моей спутницы, назначенное ей самой себе небольшое наказание. Желание показать, что раз я до сих пор живу в загоне для животных, то и она не будет брезговать подобным существованием.

- Ого! Ты поставил себе синтезатор? - удивилась Норси, как только вошла.

Комната моя заметно изменилась. В углу появился пластиковый шкаф стандартного каютного синтезатора, в углу - лейка простенького душа, огороженная прозрачными стеклянными панелями. Возле лежанки появился рабочий столик с встроенным монитором, и я не сомневался, что уж на нем не будет никаких блокировок.

Одновременно с этим исчезли запасы воды, еды и одежды, которые я делал, чтобы при малейшей необходимости не искать по станции открытые помещения с синтезаторами.

- Сам в шоке. Наверное, Ли постарался. Ли, это твоих рук дело?

Мы застыли в ожидании. Некоторое время было тихо, но я был уверен, что Ли не обойдет вниманием логическую провокацию:

- Позволю себе заметить, что у меня нет рук.

Я облегченно вздохнул, не пытаясь скрыть радость от возвращения блудного интерфейса. Норси тоже не стала акцентировать внимание на том, что с нами разговаривать искин, за которым охотится все программисты и системщики карантинного сектора.

- У нас есть душ! - Норси с удовольствием потянулась, - Это же великолепно!

Вжикнула молния, и она осталась без комбинезона, заменявшего ей в космосе и одежду, и обувь, и нижнее белье. Переступив через него, Норси отодвинула одну из стеклянных створок и шагнула под струи воды, силу и температуру которых определил Ли, свистнув, наверняка, любимые настройки тирянки у интерфейса ее комнаты.

Я изо всех сил жмурился, но видел все и через закрытые веки. Той секунды, когда обнаженное тело Норси находилось от меня на расстоянии вытянутой руки, мне хватило, чтобы запомнить его навсегда. Воображение само по себе достроило, как нежится она под душем, как закрывает глаза и подставляет под струи лицо, как берет губку и натирает себя, занимая позы одна другой соблазнительнее.

Сколько раз я представлял ее тело без одежды? И не потому что был охвачен губительной страстью, а только потому, что не представлять этого не мог. Тирянки все обладали идеальными телами, не редко очень похожими друг на друга, но из всех них только Норси смотрела на меня как на человека, а иногда и как на мужчину.

Я гнал от себя похабные мысли, но все чаще замечал, каким колючим становился ее взгляд, когда я вспоминал других женщин, и как радовалась она моим успехам - так радуются не за случайного спутника, не за коллегу, а за друга, или даже за кого-то, кто еще важнее. И каждый вечер, когда оставались силы, и я мысленно просматривал в памяти прошедши день, волей не волей думал и о том, как красива, наверное, Норси без одежды и какая нежная у нее кожа.

Сейчас я мог видеть это собственными глазами, пожирать ее тело взглядом сколько угодно, без малейшего стеснения. Ведь если совершенно не стесняется она, то и мне, наверное, не пристало? Я мог зайти сейчас к ней в душ, зайти и тронуть ее за плечо, заставить обернуться, обнять, лаская спину и ягодицы, и приникнуть губами к шее, заставляя ее застонать.

Но я сидел на своей лежанке и не мог поднять взгляд. Подглядывал, конечно, слишком уж соблазнительная и вожделенная передо мной стояла картина, но, взглянув мельком, отворачивался, боясь оказаться застигнутым.

Вышла она в полотенце, успев наверняка заметить, как смущает меня полной наготой. И теперь мне пришлось стать обнаженной моделью, благо, я уже освоил некоторые прелести тирянского бытия и подтянул фигуру за счет минимального хирургического вмешательства и продвинутых массажеров, позволявших быстро получить результаты, которых в спортзале я бы не добился и за несколько месяцев.

И хотя по сравнению с любым тирянином я был не просто некрасив, но и откровенно жалок, я сравнивал себя сегодняшнего с собой вчерашним и меня переполняла гордость. Без малейших сомнений я скинул с себя и рубашку, и военного кроя штаны, и шикарные, едва ли не по колено, трусы и нырнул за прозрачные створки душевой кабины в полной уверенности в том, что Норси будет на что посмотреть.

А потом мы синтезировали стол со стульями, приборы, и Норси отстояла свое право самостоятельно выбрать меню. Я думал, что увижу изысканно сервированный стол с пятью вилками и четырьмя ножами, но ели мы руками из небольших тарелочек тонкие лепестки ароматного подкопчённого мяса, переложенного кусочками облитого кисло-сладким соусом неизвестного мне овоща, а запивали розоватым вином, больше напоминавшим фруктовый компот, чем алкогольный напиток.

- Скажи, Айдан, как это – всю жизнь быть одиноким?

- А ты разве не знаешь? У тебя же тоже никого нет.

- Нам нельзя… Как бы тебе объяснить? Нельзя иметь семью за пределами планет и станций, специально для этого предназначенных. Я двадцать семь раз была замужем, родила шестьдесят три ребенка, а уж сколько было краткосрочных отношений, и не сосчитать. Но я не помню никого из мужей и детей, и это одно из правил, поддерживающее нашу цивилизацию в стабильном состоянии. Строжайше запрещены любые микросоциумы, способные выделить одних людей на фоне других.

- Даже семьи?

- Тем более семьи. Подумай сам, если вокруг меня соберутся все мои дети, и внуки, и их внуки, сколько нас будет? Лет через пятьсот одна излишне плодовитая пара и их не менее плодовитое потомство сможет заселить не только такой город как ваш, но и небольшую планету. Как ты думаешь, через сколько лет им придет в голову, что они – особенные, а все, кто вокруг, может не особенно то и люди?

- И пятисот лет ждать не придется.

- И ста не придется. Поэтому никаких родственных и постоянных сексуальных связей за пределами отведенных для этого зон.

- Тех самых яслей?

- Не только, но и яслей тоже. Мы сходимся, живем, сколько хотим, вместе, рожаем детей – но после этого расстаемся.

- И снова остаетесь одинокими…

Мне, не урожденному тирянином, было дико и немыслимо слышать подобное. Пройти десятки тысяч лет эволюции – и зачем? Чтобы лишить себя единственно главного в жизни – семьи?

- У меня есть выбор, Айдан. А вот у тебя его не было. Не знаю, почему, но рядом с тобой и вправду очень тяжело. Я думала привыкну, но и мне сложно, а я кое что повидала на своем веку.

Что я мог рассказать ей? Как заклеивал окна, чтобы не знать, день на улице или ночь? Как часами смотрел в потухший монитор ноутбука, не шевелясь и не пуская в голову ни одной мысли? Как пытался пить, но от алкоголя становилось хуже?

Как я считал дни до спланированного с Лони похода в пиццерию? И как радовался, когда кому-то из сетевых друзей не спалось, и очередная бессонная ночь оказывалась не такой уж беспросветно тягостной?

- Одиночество – это пустота. Я общаюсь с людьми: на улице, в магазинах, в офисах – но все равно вокруг пусто. Сидишь дома – пусто. Выходишь в подъезд – пусто, и куда бы ты не пошел, чтобы не делал, этого не изменить. Впереди всегда пустота. А еще боль, вот здесь, - я показал на впадинку на груди, ровно под тем местом, где сходятся нижние ребра, - болит иногда так, что хочется плакать.

Увлеченный грустными воспоминаниями, я не заметил, когда рука моя оказалась в ладонях Норси. Касания ее пальцев приносили неземное удовольствие, и все же я заставил себя перехватить инициативу и заключил ее ладони в свои. Норси благодарно и одобрительно улыбнулась.

- Человеку необходимы прикосновения, - продолжил я свою небольшую исповедь, - Об этом даже психолог какой-то говорил, сколько прикосновений нужно человеку в день для того, чтобы чувствовать себя нормально. А я, знаешь, иногда месяцами никого не касался, и уж тем более никто не касался меня.

Норси поднялась со стула и села рядом со мной, прямо на пол. Волосы ее рассыпались по моим коленям.

- Айдан, я знаю, что у тебя никогда не было женщин, которым бы ты мог доставить удовольствие. С которыми бы ты был не из-за подходящих расценок, а потому что хотел быть с ними, и они хотели быть с тобой. Я решила уравнять наши шансы и стерла воспоминания обо всех мужчинах, что когда-либо были в моей постели. Так что ты сегодня будешь у меня первый, как и я у тебя. Если конечно будешь…

- А… - я ожидал от Норси каких-то откровений, но уж точно не такого, - Но… когда ты успела? Мы же были весь вечер вместе.

- Да уж с месяц назад. На четвертый… Нет, на третий день после нашей встречи.

- И все это время молчала?

Она закрыла глаза, потянулась за поцелуем, и я поцеловал ее, сначала нежно и робко, а потом страстно и жадно.

***

- Больно не будет, - Озон усадил меня в то же кресло, только на этот раз полностью обездвижив.

Я сразу вспомнил сон, грозящий вот-вот стать пророческим, но не усыплять, ни резать меня никто не стал. По крайней мере пока.

- Может возникнуть головокружение и судороги, - Озон сейчас был похож на стоматолога или на хирурга, делающего операцию под местным наркозом, - Не пугайся, это с непривычки. Мы постоянно пользуемся этой процедурой для стирания части памяти, твоя подружка тебе наверняка уже рассказала.

Стоящая рядом Норси с готовностью кивнула.

Озон начал колдовать над возникшей над столом голограммой, и я на самом деле почувствовал легкую дурноту. Картинка перед глазами раздвоилась и поплыла.

- Постарайся отвлечься, - Норси положила мне на плечо руку и тихонько сжала, - думай о чем-то одном, что точно не касается ни голосов, ни интерфейса. Так ты исключишь из работы те участки памяти, на которые сейчас идет воздействие.

Я всеми силами старался последовать ее совету, но в лучших традициях байки о белой обезьяне, только мысли о голосах мне в голову и лезли.

- С каких пор ты возишься с мусами, Озон?

Мне пришлось раскрыть глаза. Комната больше не плыла, и все же сконцентрировать взгляд в одной точке оказалось непросто, словно парализовано было не только тело, но и часть мозга.

- Я слышал, что Норси кого-то притащила на базу, но не думал, что и ты в это ввяжешься.

Он был невысоким, поджарым, с острым худым лицом, на котором горели огоньки глубоко посаженных глаз. Руку бы дал на отсечение, что столь непривлекательное и даже немного отталкивающее лицо этот парень выбрал себе сам, старательно формируя образ отморозка, привыкшего вызывать у людей страх одним своим появлением.

- Мир тебе, Фитал, – Озон и ухом не повел на издевку гостя. - Ты на открытие сезона на Хелан-37 летишь? Говорят, там таких мутантов вырастили, что никому не покажется мало. Если слухи дошли до всех, в первые дни там соберется тысяч двадцать охотников, и через неделю делать там будет нечего. Надо лететь на открытие. Ты как?

- Опять, поди, разрешат плазму и крупный калибр, - зевнул гость, - Скукота.

- Всегда можно уйти подальше от всех и поработать пулевым.

- Страховочных ботов ты все равно не скинешь.

- А ты что, болтаясь в минусах, решил с голым ножом на трехтонного шестилапого крокодила пойти? Я тебе и свечку не поставлю, если что. Грех это – идиотов поминать.

Минусовой индекс я уже видел – в городе подобные не часто, но все же встречались. Но и подумать было странно, что «болтаться в минусах» может тирянин. Спровоцировав массовую бойню во время проповеди, Норси потеряла всего несколько десятых, опустившись лишь чуть ниже четверки.

- Скукота, - констатировал Фитал, - С-ку-ко-та. А у тебя чего?

Он подошел к проекционному столу, заглянул Озону через плечо.

- Какие-то голоса в голове, - начал рассказывать Озон, - и не простые голоса, а…

- Любопытной Варваре… - попыталась отогнать Фитала Норси, но он зацепился взглядом за что-то на проекционном экране и теперь внимательно рассматривал.

- Так, стоп. Это же… Кажется я его знаю.

- Конечно знаешь, - Озон тоже был не рад излишнему любопытству нежданного гостя, - О нем за последний месяц только ленивый не узнал, да ты. Не вылезаешь с планеты неделями и ходишь потом выпучив глаза. Иди отсюда, не мешай. Твой прием через час.

- Нет уж. Куда я теперь пойду? Я его и в самом деле знаю. Слушайте, точно вам говорю – знаю. Однажды мы даже встречались. Слушай, Норси, а он тебе очень нужен? Отдай его мне.

Интуиция, тревожно вздрогнувшая еще при первом появлении носителя минусового индекса, после этих слов рванулась и забилась привязанной птицей. Мне захотелось вскочить и бежать, не важно куда, главное, подальше от этого пугающего некрасивого человека.

Никогда не считал себя трусом. Да что уж там, до знакомства с тирянами я всерьез мнил себя героем, но во мне вмиг не осталось ни гордости, ни стыда, ни боевого духа. Освободи они меня сейчас, и я бы не стал вставать в позу, вступать с Фиталом в словесную перепалку и тем более доказывать, что он хоть и тирянин, а все же не имеет право распоряжаться мной как вещью. Только бегство, чтобы спастись, выиграть время и заново во всем разобраться. Едва устаканившийся, сложившийся в единый пазл мир вновь рассыпался на множество мелких кусочков.

Я узнал его, и мы действительно встречались однажды лицом к лицу. Он был в том парке, куда я пришел по зову голосов. Был поздний вечер. Мимо меня проскочила девушка, испуганная, но живая и невредимая. А потом с одной из боковых дорожек вышел Фитал.

Он тогда даже не посмотрел на меня, но я чувствовал переполняющие его раздражение и злость. И без тирянской линзы я тогда увидел, что были у него на ту девушку вполне конкретные планы, а я, благодаря зову голосов, их разрушил. И он ударил меня ножом в плечо, лишь за то, что я оказался не в том месте и не в то время.

- Норси, - Фитал говорил настолько доброжелательно, насколько позволяло его некрасивое злое лицо, - Ты не уделишь мне пару минут?

Я вращал глазами как сумасшедший, стараясь обратить на себя внимание. Норси или не заметила моих усилий, или не придала им значения.

Согласно кивнув, она прошла вперед и стоило ей пересечь порог, как Филат закрыл и заблокировал дверь изнутри.

***

- И что это за игры в моем кабинете? – Озон и головы не повернул, - Не объяснишь?

- А нечего тут объяснять? - Фитал потирал от удовольствия руки, - Знаешь, кто сейчас сидит в твоем кресле? Перед тобой, брат, главный местный террорист. Гнида, сорвавшая нам кучу операций.

- Он? Как это?

«Вот именно! Как это?!» - хотел бы крикнуть я, но снимать парализацию никто не собирался.

- Аррадон его знает, брат! Этот чудик каким-то образом всегда оказывался не в то время и не в том месте. Настоящая заноза в заднице, Аррадон его забери! Ну ладно один раз это случилось, я все могу понять. Ну, два. Ну, три. Четыре, в конце концов! Так он за полгода сорвал нам правки индекса двадцать шесть раз, и это только из тех, о которых я знаю доподлинно! Я его как-то со злости ножом пырнул, представляешь? Кем надо быть, чтобы меня до такого греха довести?

- Да никем не надо быть, чтобы довести тебя до греха, - разумно заметил Озон, - Вечно ты из минусов не выходишь, а мне лечи тебя, дурака, за счет собственного индекса. Ты хоть представляешь, чего мне стоит каждая манипуляция над таким грешником как ты?

- Ой не заводи снова эту пластинку, брат, все я знаю. Давал клятву этому вашему гипоталамусу, так выполняй.

- Гиппократу. И этой байке столько тысячелетий…

- Да хоть гиппопотаму…

- Ты сейчас выйдешь из этого кабинета и никогда сюда больше не вернешься… - сверкнул глазами Озон, даря мне надежду на освобождение, а значит и спасение. Все что мне нужно было – это хотя бы десять процентов рефлексов, чтобы призвать Ли, а он уж, я в этом был уверен, что-нибудь придумает. Дверь, в конце концов, разблокирует и впустит Норси.

- Все, все, не ной, - Фитал поднял руки, сдаваясь.

- …и я посмотрю, на какой еще базе ты найдешь медика, готового работать с минусовым индексом, - все же закончил Озон, хотя и было видно, к моему глубокому сожалению, что всерьез он не злится, - так что ты там говоришь, наш друг срывал твои операции?

- Не только мои. Наши, общие. Но только я разглядел в этом ненормальную закономерность. Всем наплевать, операции постоянно срываются из-за чего-то, но пока осечки укладываются в среднестатистические значения, никто и пальцем не шевельнет.

- А ты решил шевельнуть?

- Как видишь, нет. Он же сидит тут, а не валяется дохлый в какой-нибудь яме. Но камешек за пазухой я для него приберег, очень рассчитывая, что мы встретимся еще раз. И уже разок ткнул его ножичком, в парке, для острастки, когда он одну шлюху мне наказать не дал. Встал, тварь, ночью посреди дороги и стоит, деревья считает.

- Сволочь, - ухмыльнулся Озон.

- И не говори. Но это ладно. Был у меня один кент на примете: алкоголик, лентяй, безбожник, трус, мелкий воришка, кляузник – полный набор. И главное ведь – прелюбодей. И как только женщины на таких ведутся? Подпоил я его после смены, уложил аккуратненько в канаву, почки там отморозить или ноги – как бог даст, чтобы почувствовал, так сказать, прелесть бытия и другим был хорошим примером. И что ты думаешь? Этот твой мус…

- Он не мой, - я ждал от Озона если уж не заступничества, то хотя бы трезвого взгляда на ситуацию, но после этих слова окончательно потерял надежду, - Это мус Норси.

- Да наплевать. Этот твой мус приперся зачем-то в проливной дождь из города, вытащил мужика из канавы и дотащил на своей шее до города. Ну не тварь? И ты думаешь, на этом все закончилось? Как бы не так. Мужик тот словно с цепи сорвался. Пил и дебоширил хуже прежнего. Избил несколько человек едва ли не до смерти, женщину изнасиловал и ограбил, квартиру соседа обнес – и так это ему понравилось, что уволился с работы и решил жить только криминалом. И, главное, когда трезвый он трус. Даже увольняться ходил пьяный, а жене так и не осмелился об этом рассказать. А как выпьет…

- Типичная история, давай дальше.

- Ну, я слетал на Аррадон, подтянул индекс выше нуля, чтобы получить право на такую операцию, и подсунул ему несколько бутылок водки с наркотой. Вопрос был в одном-двух днях. Жена должна была сообразить, что он на работу не ходит не просто так, начать его пилить, а там и до греха недалеко. По плану он должен был убить ее и дочь, а потом и себя, породив тем самым такую волну роста индексов, что и тысячью операций не добьешься.

- Жена-то ладно, а дочь может стоило куда-нибудь к бабушке отправить? – Озон давно уже бросил заниматься мной, потушил проекцию и заинтересованно слушал Фитала.

- Сразу видно, что ты не оперативник, брат. В ней весь цимес! Без нее вообще не стоило воду мутить. Ну кто заметит, кто задумается над своей жизнью, если узнает, что упившийся алкаш замочил свою опустившуюся женушку? Да и зачем дочь отпускать к бабке? Она уже провалила экзамен на материнство, воспитав из дочери жену беспутного алкоголика. Думаешь, под старость лет, да под властью маразма, с внучкой у нее получилось бы лучше?

- Так что в итоге?

- В итоге в самый ответственный момент приперся к ним домой твой мус, представился сантехником и пил водку с моим мусом, пока тот не отрубился.

- Он что, - Озон кивнул в мою сторону, - сантехник?

- В том-то и дело, что нет! Он просто пришел, представляешь, к незнакомому мужику, представился сантехником и начал с ним бухать. Как тебе такое?!

Озон в недоумении чесал затылок.

- Так, может, из наших кто-то балуется?

- Нет, брат, нет. Я прочесал его индекс вдоль и поперек – никаких контактов. Он просто… ну как тебе сказать… Святой.

- Это я и без тебя вижу, что святой.

- А святые – они кто? Вечная заноза в задницах оперативников. И ладно бы толк от них был, а то ведь одна болтовня. И правильно ты говоришь – единственное, на что годны святые при жизни – это хорошенько помучиться и весело сдохнуть. Это ведь ты и предлагал Норси в самый первый день?

- Предлагал.

- Так в чем тогда дело? Вот тебе я в помощь, вот тебе святой, давай пополним пантеон мучеников.

- У тебя индекс шлепнется ниже двойки, и ты знаешь, чем это грозит. А мне, чтобы вернуться к медицинской практике, придется проболтаться у Аррадона не меньше двух суток.

- Вот и слетаем вместе, брат. Мне-то с таким минусом в индексе корабль не взять, но ты ведь меня как всегда выручишь? А потом рванем на Хелан-37, и я обещаю, что не буду отказываться от страховочных ботов. Меня только Норси беспокоит. Как у тебя с безопасностью?

- Как и у любого медицинского кабинета, прекрасно, - заверил Озон, - Автономная капсула плюс силовое поле. Изнутри у Норси нет никаких шансов нас сковырнуть, а на то, чтобы взять боевой рейдер и жахнуть снаружи, у нее не хватит индекса. Да и Тарр ей не позволит, распылит на атомы, как только она активирует боевой режим.

- Тогда давай сделаем это, брат. И не хмурься. Ты знаешь, ради чего это, для кого эти жертвы. Чем хуже мы с тобой, тем милосерднее он. Чем больше зла мы совершим, чем больше боли возьмем на свои души, тем меньше зла придется совершить ему самому. Давай же будем стойкими, брат, и не подведем его.

***

Способ придания меня мученической смерти был выбран по традициям планеты Дуян-3, одного из созданных много тысяч лет назад миров мусов.

Выбор планет для экспериментов тогда был не слишком широким, и несколько миллионов клонов были поселены на болотистых насыщенных ядовитыми испарениями островах. Первые мусы прожили не больше двадцати-тридцати лет, умирая в жестоких муках, но уже в третьем и четвертом поколении они умудрились выработать стойкость к местным ядам, свыклись с опасностями, научились выживать и, благодаря сохраненным технологиям, построили вполне сносную жизнеспособную цивилизацию.

Вот только в условиях борьбы буквально за каждый шаг и вздох, цивилизация эта получилась весьма своеобразной, в тесных объятиях слившаяся с окружавшей ее агрессивно-ядовитой природой.

- Ты не представляешь, что они творили друг с другом, - фиксируя меня внутри поля, которое без всякой опоры поддерживало тело в вертикальном положении, Фитал болтал со мной, как со старым товарищем, - Планета убивала их десятком самых мучительных способов, которые только можно представить, и смерть прочно вошла в их культуру и быт.

Теперь я находился в вертикальном положении, и чтобы видеть, что делают тиряне, мне не приходилось коситься и вращать глазами.

Озон синтезировал большую банку с бледно-коричневой жижей и две капусулы с темно-зеленой, одним своим видом вызывающей отвращение и оторопь. Коричневой они, раздевшись догола, обмазались сами, причем кожа от нее тут же болезненно краснела, а зеленые подключили к медицинским капельницам, закрепленных у меня на плечах.

- Это зеленая жидкость, которую мы сейчас пустим по твоим венам - выжимка из семенной жидкости одной из дуянских гусениц, - продолжал просвещать меня Фитал, - основа для большинства их религиозных и эзотерических ритуалов. Некоторые из наших ученых считают, что при попадании достаточного ее количества в кровь человек начинает видеть путь к богу, но научно доказать это не удалось – потому что вернуть человека к жизни после этого так ни разу и не получилось.

- Немало святых сами выбрали этот путь ухода из жизни, - добавил Озон, вставляя мне в вены иголки, по одной в каждую руку, - Так что ни ты первый, ни ты последний. Кстати, цивилизации мусов на Дуян-3 периодически перезапускаются, и какая-то из них существует до сих пор. Уж больно занятная планетка, чтобы просто так взять и бросить. Сделав тебя мучеником с помощью их обрядов, мы сделаем тебя святым–покровителем их планеты, а это всегда положительно сказывается на жизни общества. Ты будешь приносить им пользу еще тысячи лет, а может и сотни тысяч, и миллионы, если однажды дуянцы сотворят что-то, что позволит их влить я ряды тирян.

Коричневая жижа, которой обмазались мои мучители, воняла гнилым болотом, мочой и блевотиной. Кожа их местами покрылась пузырями химических ожогов, но они и вида не подавали, насколько им больно.

Если на Дуяне-3 всегда так воняет, я и за деньги не стал бы их талисманом, особенно на тысячи лет. Вот только спрашивать меня никто не собирался.

- Наручи, - Фитал подал медику широкие металлически браслеты, которые они оба защелкнули у себя на предплечьях. Внутренняя поверхность наручей была покрыта множеством мелких острых шипов. По рукам потекли струйки крови, собиравшиеся на пальцах и падающие на пол крупными бордовыми каплями.

Невольно и я проникся торжественностью момента. Это было не смирение, нет. Имей я хоть малейший шанс вырваться или как-то изменить ситуацию – не медлил бы ни мгновения. Без оглядки на индекс, на собственную святость, взял бы в руки любой тяжелый предмет, да вот хотя бы ту этажерку, и размозжил бы обоим головы.

Но ни вырваться, ни изменить что-то я не мог, а потому, подавляя полыхающий в груди ужас, с восторженным удивлением смотрел на людей, способных подвергать себя таким пыткам ради веры. Чтобы там они не собирались творить со мной, себя они тоже не особенно-то жалели.

Вот только все эти мысли вмиг вылетели из головы, когда Фитал повернул краники на капельницах.

В кровь мою хлынули тысячи маленьких червей. Суетливо толкаясь, тесня друг друга, они устремлялись вперед, по венам, бестолково тыкались по сторонам, попадая в мелкие сосуды и капилляры, застревали и задыхались там, извергая капли жгучей кислоты. Я не видел их, и не был уверен, что это именно черви, но чувствовал каждое маленькое снующее туда-сюда тельце, каждый усик, каждую шерстинку на их сморщенных складистых шкурках.

Первыми потеряли чувствительность руки, обвиснув холодными бесчувственными культями. Сквозь поры проступила зеленоватая пузырящаяся пена.

- Сейчас будет больно, - коричневая жижа сожгла лицо Фитала так сильно, что местами кожа потрескалась и отваливалась пластами, - надо будет потерпеть. Хорошо, что ты не можешь кричать, иначе мы бы тут все оглохли. Но боль пройдет, когда яд доберется до мозга. Говорят, это и есть момент истины. У тебя будет около минуты, чтобы увидеть ее свет. Не торопи время, святой, у тебя не так уж и много его у тебя осталось.

- Смотри какая штука, - подозвал напарника Озон.

Стараясь отвлечься от нарастающей боли и мыслей о близкой смерти, я присмотрелся и увидел в руках медика мой медальон. Фитал снял его с меня вместе с одеждой и бросил на стол, Озон же почему-то заинтересовался простеньким металлическим резным кружком. Я как-то показывал его знающим людям, и меня уверили, что никакой ценности ни металл, ни камешек в центре не представляет.

- Глупая цацка, - Фитал интерес медика не разделил, - Я когда индекс его шерстил, сто раз ее видел. Мать ему как одела на шею, года в два, так он ее и таскает, не снимая, только длину шнура меняет.

- Цацка как цацка, - согласился Озон, - Бижутерия. Вот только она наша, тирянская. И весьма старая.

- Эка… С чего ты взял?

Озон показал на одно из ребер медальона, ничем не отличавшееся от всех остальных.

- Я узнал этот замок. Он электронный, скрытый, но если знать, куда смотреть и как открывать, комбинаций там минимум.

- Это штука что, еще и, открывается? – Фитал сделал фото медальона на коммуникатор, запустил поиск похожих картинок и обратился ко мне, - Ты знал?

Я бы с удовольствием ему ответил, вот только не мог произнести ни слова. Да и дела мне уже не было ни до урода-Фитала, ни до Озона, ни до всего в этом мире, жить мне в котором осталось считанные минуты.

Капельницы вкачали в меня уже с пол литра зеленой жижи, и черви расползлись по всему телу, выпивая кровь и выделяя кислоту. Я чувствовал, как истончаются мои вены, как расползается в кашицу мясо, как рвутся ниточки нервов, и как бьется обманутое сердце, с каждым ударом получающее все меньше крови.

То, что я ощущал трудно было назвать болью. Я горел изнутри, и каждая клетка корчилась в этом огне, пульсируя, сжимаясь и умирая. И я чувствовал смерть каждой из миллиардов клеток как свою.

- Думаю, открою за пару минут, - слова Озона доносились словно издалека, - Может прямо сейчас. От них и отказались, около десяти тысяч лет назад, именно из-за простоты. Оригинальная конструкция, но бесполезная.

- Слушай, а может не надо? – Фитал пролистывал на коммуникаторе найденную информацию, - Смотри, что пишут про эти медальоны.

- Я сам-то знаю о таких замках только потому, - Озон его не слушал, нажимая на грань медальона, как будто там были невидимые кнопки - что видел такой в музее технологий. Был у меня грешок, увлекался древностями.

- Точно тебе говорю, не надо его открывать, - Фитал все еще смотрел в коммуникатор, но уже поднял руку в предостерегающем жесте, - кажется я понял, в чем проблема этого парня.

- Да ладно, - отмахнулся Озон, - Я уже почти все.

- Не надо, дурак, черт тебя подери! Не открывай его, там внутри…

Крышка медальона щелкнула и открылась.

- …аррадонит, - закончил Фитал обреченно, протягивая руки к медику, - Закрой!

Он успел сделать несколько небольших неуверенных шагов, прежде чем упал на пол, рядом уже потерявшим сознание Озоном.

***

Было что-то прекрасное в их распластанных друг рядом с другом телах. Торжество запоздавшей мести, знак высшей справедливости и пиршество смерти, собравшей долгожданную жатву. Может и были мои мучители еще живы, но это ненадолго. Чистый аррадонит, сколько бы его там ни было, выжжет им мозги за несколько минут.

Вот только мне это не принесло ни радости, ни облегчения. Я догорал, и черви уже шевелились у затылка, подбираясь к мозгу.

Я умру быстрее, чем мои мучители. Вот только перед смертью увижу путь к богу, а вот они – путь к аду. Я не знал, что будет с Озоном. Не знал, существует ли рай, но вот Фиталу путь на Аррадон заказан точно, и я очень надеялся, что ему там уготован отдельный котел и личная сковородка.

Это радовало меня, насколько может вообще радоваться человек, считающий секунды до смерти и не знающий, бояться ее или желать прекращение боли. И все же я, как мог, помолился за души моих мучителей.

И как только я закончил свои молитвы, кабинет сотряс взрыв, проделавший во внешней стене кабинета большую, с человеческий рост, дыру. В нее мгновенно начал всасывать воздух, впуская вместо себя холодную пустоту вакуума.

Не имея сил удивиться, я внутренне сжался, ожидая прикосновения холода безжалостной космической пустоты, но свист уходящего газа сразу же стих, будто проделанное в обшивке станции отверстие снаружи чем-то заткнули.

Взметнувшая в воздух пыль застелила мои и без того потерявшие способность нормально видеть глаза, и я успел рассмотреть лишь огромное темное пятно, подплывшее, выдернувшее мое тело из удерживающего поля и бросившее меня в ближайшую медицинскую капсулу.

***

Очнулся я в своей комнате, выспавшийся отдохнувший и на удивление бодрый, что со всем не вязалось с тем, что я помнил о последних минутах перед обмороком.

- Здравствуйте, Айдан. С пробуждением. Включить свет?

Я не стал отвечать интерфейсу, потому что почувствовал плотно прижавшееся ко мне тело Норси.

- Это ты меня вытащила?

Я знал, что это не так, и все же спросил, боясь оказаться неблагодарной сволочью.

- Я сообщила им, и они прилетели так быстро, как только могли.

- Кто это - они?

Мы разговаривали в полной темноте, но я чувствовал, как она подрагивает, вспоминая пережитое волнение.

- Пепельники. Я подумала, что раз уж они приняли тебя за своего, то захотят помочь. Я связалась с Эдрасом, тем святым, что…

- Я помню… Он сказал, что я стану одним из них.

- Да. Они прилетели, атаковали станцию, проникли в кабинет к Озону и успели поместить тебя в капсулу до того, как была пройдена точка невозврата.

Мы долго молчали. Я понимал, что Норси вряд ли спала, ожидая, когда я вернусь к жизни, и мне стоило сказать ей хоть какие-то слова благодарности, но в сознании моем зияла пробитая вчерашними событиями огромная дыра.

Не было ни мыслей, ни эмоций. Мне не было интересно, как отреагировал на атаку станции Тарр, не поджидают ли нас теперь какие-то страшные последствия. Мне было плевать, как ни странно, и на судьбу Озона с Фиталом, и на то, как я вообще буду дальше жить.

- А что пепельники? Улетели?

- Улетят они теперь, как же, - сквозь непроглядную темноту я услышал, как улыбнулась довольная Норси, - двое на рейдере возле станции дежурят, а Эдрас стоит за дверью, в коридоре.

- Ого! - новость, что пугавшие меня прежде пепельники находятся где-то рядом теперь меня несказанно обрадовала.

- А еще они оставили это… - Норси провела мне рукой по груди, - Ли, включи свет.

Ли послушал ее. Я склонил голову и увидел на груди шрам в виде вписанного в круг угловатого значка.

- Что это?

- Знак. Символ того, что ты находишься под охраной стражей ада, и любой покусившийся на твою жизнь будет неминуемо подвергнут окончательной смерти. Это уникальный случай, Айдан. Обычно эти знаки они наносят на планеты, корабли, свое оружие и какие-то важные для них предметы, но чтобы на человека…

Она дрожала от волнения и страха, и я прервал ее, приникнув к губам поцелуем. И впервые это поцелуй не робкого поклонника, восторгающегося самой по себе возможностью прикасаться к объекту поклонения, а осознающего свою силу мужчины.

Я больше не чувствовал себя ручной обезьяной, которую передают из рук в руки, называют «святой», восторгаются, но все равно никем кроме обезьянки не считают. Я был человеком, ради спасения которого прилетели сами пепельники. Прилетели, атаковали базу, вытащили меня из лап смерти и теперь охраняли, стоя у двери в коридоре.

Что с этим всем делать дальше, я и предположить не мог, но точно знал, чем займусь прямо сейчас. И Норси, прочитав мои мысли, попросила Ли снова потушить свет.

***

- Айдан, - ее голос с трудом пробивался сквозь никак не отступающую сонливость, - Айдан, попроси Эдраса меня выпустить. Он встал в дверях и даже разговаривать со мной не хочет.

С трудом разлепив веки, я обратился к пепельнику, и он отошел в сторону, пропуская уже переодевшуюся для планеты Норси.

- Эй, а ты куда? На планету? Может, я с тобой?

- Нет. Ну, точнее, не знаю. Айдан, мне кажется, тебе лучше остаться. У нас сегодня крупная операция в твоем городе, и я боюсь, что она тебе не понравится.

Глава 9. Операция

Передвигаться по городу пришлось на краденой машине. Право частной собственности – весьма условное понятие в те моменты, когда люди превращаются в охваченную паническим ужасом толпу.

- Куда мы едем, сынок?

Если бы я знал. Когда Норси говорила про операцию в городе, я мог предположить что угодно, но только не такой вот локальный апокалипсис.

- Домой к Лони, - решение пришло неожиданно, - У него есть генератор, запасы воды и что-нибудь обязательно отыщется в холодильнике.

- А Лони не будет против? – мама по моей просьбе наскоро собрала небольшую дорожную сумку, покидав в нее самое необходимое.

- Лони не будет против. Он… Уехал.

- А как мы…

- Он оставил мне ключи. Мам, не беспокойся, там все будет в твоем распоряжении.

- А ты уедешь? Куда? Сынок, мне страшно.

- Да брось, - я старался выглядеть как можно увереннее, - Вопрос одного-двух дней, и все наладят. Наверняка.

Мы ткнулись в очередной дорожный затор. Светофоры не работали. Неопытные водители на сложных перекрестках терялись в знаках приоритета, не уступали друг другу дорогу и провоцировали аварию за аварией, парализуя город чередой бесконечных пробок.

- Куда ты прешься, дура?! – не терявший надежду объехать затор по тротуару мужик от души, выплескивая собственное раздражение и страх, орал на светловолосую водительницу небольшой красной машины, - Ты видишь, я еду?!

До побелевших пальцев сжимавшая руль девушка выставила в приоткрытое окно выпрямленный средний палец и снова нажала на газ, с трудом преодолевая бордюр. Высокий внедорожник наоравшего на нее мужика тут же въехал ей в бок, сминая тонкую жесть корпуса.

- Сука!

Внедорожник качнулся назад, разогнался и врезался еще раз. На асфальт полетели осколки стекла.

- Тварь! Мразь! Сука! Тварь!

Удар следовал за ударом, выталкивая седан с тротуара обратно на дорогу. Проезд уже был почти свободен, когда выбравшаяся из разбитой машины блондинка подскочила к внедорожнику, вытащила из сумочки баллончик и распылила внутрь салона струю газа.

Точнее, попыталась распылить. Угадавший ее намерения водитель открыл дверь и с силой толкнул. Девушка вскрикнула от неожиданности и боли, выронила баллончик, наклонилась, чтобы поднять, но не успела. Вмиг оказавшийся рядом мужик схватил ее за волосы и с размаху впечатал затылком о стену.

Она подняла руки, пытаясь защититься, присела, закрывая голову. Он бил по рукам, по щекам, таскал за волосы, колотил головой о дверцу.

Вооруженный тирянским униксом я мог и должен был что-то сделать, но только сидел и смотрел. Смотрел на индекс блондинки, с юношества никогда не поднимавшийся выше нуля, на череду красных отметен на линии ее жизни, на список грехов, среди которых прелюбодеяние, гордыня и алчность были далеко не самыми тяжелыми. Смотрел и думал: волен ли я прерывать наказание, явно назначенное самим богом?

- Ай, - так звала меня только мама, - Ай, не надо. Не лезь.

Молчали голоса, когда-то толкавшие меня на разрушение тирянских операций. Молчал сидевший на заднем сиденье Эдрас. Не было рядом и Норси. Решение приходилось принимать самому, и я выбрал самое легкое.

- Ай, - мама попыталась остановить меня, - сынок, не надо. Мне страшно.

Бояться было нечего. Я мог парализовать мужика прямо из машины, но вышел, чтобы дать ему шанс остановиться самому.

- Эй, брат! Эй! Брат! Завязывай. Хватит. Прекращай, она же баба!

Он двинулся на меня, слепо и зло. Хороший мужик ведь. Семейный работящий человек с вполне вменяемым индексом. Я обездвижил его, подхватил, удерживая от падения и аккуратно положил на асфальт.

- Беги отсюда, - я не удержался, чтобы не выругаться на утирающую кровь и слезы девку, - Бегом я сказал!

С таким индексом она, оставшись одна рядом с парализованным обидчиком, не преминет и ножичек ему меж ребер присунуть, а потом свалить все на меня.

***

Тиряне продумали все до мелочей, заложив возможность диверсии еще при строительстве города.

Все началось с внезапно возникшей перегрузки энергосети в одном из районов и, как следствие, пожара на подстанции, оставившего без света несколько сотен многоквартирных высоток. Еще не сообразившие, что дело пахнет керосином, энергетики перераспределили нагрузку на другие подстанции, и получили еще несколько пожаров, а потом еще и еще. Когда сообразили, что создавать искусственные перегрузки оборудования – плохая затея, погасло все: и пригород, и промзона, и вышки связи.

Город погрузился во тьму, и не было способа объяснить людям, что произошло и когда все закончится. Первое время работала спутниковая связь, но и она быстро отрубилась, перегруженная паническими попытками дозвониться до экстренных служб с сотен тысяч коммуникаторов одновременно.

Обывательское равнодушие горожан после полного паралича связи переросло в обеспокоенность, потом в тревогу, а когда выяснилось, что не работает ни один аварийный генератор: ни в больницах, ни на транспорте, ни в магазинах - тревога превратилась в повсеместную панику.

Отключилось все: подача воды, газопроводы, топливные заправки. Переставали работать транспортные тоннели, светофоры, подземные переходы, а через короткое время встал и весь пассажирский транспорт. Закрылись магазины, не способные ни осветить торговые залы, ни поставить на прилавки товар со склада, не говоря уже про принятие оплаты со счетов коммуникаторов.

У входов в супермаркеты и начались первые волнения. Люди требовали доступа хотя бы к воде, не говоря уже об остальных товарах. Менеджеры магазинов просили успокоиться и разойтись, грозили охраной и вызовом полиции, но испуганная неопределенностью донельзя взведенная толпа не вняла уговорам, снесла, в едином порыве, и менеджеров, и запертые двери, и не успевшую отскочить с пути охрану. Первыми пошли по рукам заветные пятилитровые баклажки, а потом и весь остальной товар, растаскивали который не столько из-за необходимости, сколько на всякий случай, про запас.

Полиции на всех не хватало. Между правительством и силовыми ведомствами была, худо-бедно, установлена связь, но никуда дальше охраны стратегически важных объектов сотрудников не отпускали. Да и далеко не все полицейские явились по тревоге – своя семья и безопасность оказались важнее служебного долга.

Под вечер всем стало ясно, что контроль над городом потерян, и из подвалов, из сумерка ветхих окраинных пятиэтажек вышли те, кого общества давно лишило права на нормальную жизнь, растоптало и выплюнуло, спрятав с глаз долой подальше и поглубже.

Они жили там, на юго-западе, у тусклых немытых окон, за щербатыми пожелтевшими от времени и сигаретного дыма занавесками, пестовали и копили свою обиду и злобу, присматриваясь, выжидая удобный момент, когда можно будет выйти и взять свое, пока еще по недосмотру судьбы чужое.

По заброшенным неухоженным аллеям, сквозь заросли нестриженного кустарника и некошеной с весны травы потекли человеческие ручейки. Они узнавали друг друга по хмурым небритым лицам, по коротким стрижкам, глубоким яростным глазам, коротким дубинкам и кускам арматуры в руках. Узнавали и приветствовали друг друга, разбиваясь на ощетинившиеся ножами и палками стайки, сливаясь в бушующие ненавистью полноводные реки.

Они знали, что времени мало, и двигались быстро, захлестывая район за районом. Взлетали осколки кирпичей. Порхали, рассекая воздух, ломики-монтировки. Звенели, разбиваясь, стекла автомобилей и магазинные витрины. Чавкали, сплющиваясь и ломаясь, носы, скулы и подбородки подвернувшихся под руку не успевших спрятаться прохожих.

- Ай, смотри! – мама схватила меня за руку, - Ай, ну что это? Что же они делают?!

На одной из эстакад мы бросили окончательно увязший в заторах автомобиль. Я предложил пробираться через город пешком, но Эдрас настоял воспользоваться транспортировочной платформой.

«Увидят же…» - я кивнул на снующих там и тут людей.

«На все воля божья», - прохрипел пепельник, и я не смог возразить.

Невидимые, мы летели над погружающимся во тьму городом, облетая высотки, проскальзывая над самыми верхушками деревьев. Можно было подняться выше и приземлиться прямо у дома Лони, но меня охватило детское желание полетать над улицами, полихачить, а заодно похвалиться маме, какая штука у меня теперь есть и как я теперь умею.

Сложно сказать, правильно ли я сделал, не взлетев достаточно высоко, чтобы ничего этого не видеть и не знать.

Охваченный паникой, растерявший самообладание и разум город на первый взгляд казался пустынным, но лишь потому, что не было вокруг ни привычных источников света, ни суеты на дорогах. Стоило присмотреться, приучить зрение выхватывать темное на темном, и становились видны там и тут мелькающие крадущиеся от тени к тени силуэты.

Это был мир без камер, без вездесущих и всеведущих смартфонов. Мир вышедших на охоту хищников и расползшихся по норам ошалевших от страха жертв. Мир, жить в котором мы давно отвыкли, а может быть и не привыкали никогда.

- Ай, они же их убьют!

Вряд ли мама хотела, чтобы мы вмешались в драку, лишь не смогла удержаться от испуга. Я направил платформу в пике. Остановить весь творящийся в городе беспредел нам было не под силу, но не проходить же мимо?

Спрыгнув с платформы, я вышел из-за угла дома и без труда рассмотрел каждого взглядом опытного тирянина.

Трое нападавших – мелкая гопота, почти без синих отметин в линиях жизни, но и без бордово-красных, говорящих о тяжелых грехах. Драки, мелкие кражи, дерзости родителям и старшим, немного лени и лжи – типичная шпана. Приличные люди из них получатся вряд ли, но, если найдут в жизни опору и приличную работу, завсегдатаями городских тюрем не станут.

Две жертвы – парни помладше, бледные худые и нескладные, каким и я был лет десять назад. Вот только я больше работал, чем торчал в играх и видеосервисах, а потому не было у меня ни крикливых цветастых футболок, ни ярко-желтых штанов, ни розовых с голубым отливов волос. Этих двоих бы на сцену, танцевать что-то современное, прыгать как теннисные мячики, протягивая руки к пубертатным поклонницам. Там бы они смотрелись органично и в чем-то даже красиво. Здесь же, на темной улице сходящего с ума города их лица быстро расцвели оплывами синяков.

- Тебе чего, мужик?

Впервые меня назвали «мужиком», хотя я давно перестал выглядеть юношей.

Отвечать я не стал. В воздухе буквально висели клубы тестостерона, исключавшие саму возможность договориться. Подняв руку с униксом, я собрался отключить всех троих по очереди.

Не тут то было. Гопник без размышлений ударил, выбив из ладони мое главное оружие, и сразу же атаковал, заставляя меня уйти в глухую оборону.

Теряться, как тогда, на полигоне, я не стал. Был у меня уже и опыт, и немного натренированных на полигонных мусах боевых навыков. И все же, отбивая удар за ударом, я никак не мог решить, что делать дальше.

- Марат! – я решил прикинуться знакомым, как советовала на полигоне Норси, и как я сам сделал однажды еще до знакомства с тирянами, - Хорош, Марат! Это же я!

Изображая искренность, я опустил руки. Мощнейший апперкот отправил меня в секундное небытие. Очнувшись на асфальте, я увидел над собой перекошенное злобой лицо:

- Какой я тебе Марат?! – насмехаясь, произнесло лицо, - Я тебе господин Марат, понял!?

- Ты что, его знаешь? – удивился подошедший полюбопытствовать соратник гопника.

- Может и знаю, - усмехнулось висящее надо мной лицо, - мудак какой-то.

Я рывком скинул с себя вконец обозревшее тело, и получил ногой удар сбоку, прямо в висок.

Теперь меня били трое. С усмешками и некоторой ленцой, но били все время, не позволяя собраться с силами и мыслями. Улучив момент, я оглянулся на Эдраса, способного вырубить всю троицу одним движением уникса, и встретил его пустой равнодушный взгляд. Пепельник не видел в происходящем ничего опасного и экстраординарного.

Это было обидно. Сила тирян далеко не всегда в высокой подготовке каждого. Именно общество, когда все помогают друг другу, и позволяет человеку считать себя венцом эволюции. Один тирянин вполне может оказаться жертвой троицы взбесившихся мусов. Чтобы скрутить двоих понадобится добрая сотня.

Бездействие Эдраса можно было объяснить только одним – пока моей жизни не угрожает опасность, его сгоревшей душе на мои проблемы категорически наплевать. Или я снова упускаю что-то важное.

Взглянув в сторону пепельника еще раз, я вдруг понял, что давно уже не вижу рядом с ним мамы. Поначалу я думал, что она стоит у него за спиной, а сейчас разглядел, что он придвинул ее вплотную к себе и с головой закутал в складки своей безразмерной рясы. Рясы, которую стражи ада носили с единственной целью.

Я рванул цепочку и вытащил из-за ворота куртки медальон. Створки его раскрылись, открывая миру не меньше грамма чистого аррадонита.

Гопникам хватило секунды. Их жертвам – полторы. Я мог бы продержаться минут тридцать. Мама, укутанная в экранирующую ткань - чуть меньше. О стойкости Эдраса можно было только догадываться. Никакого физического вреда излучение не несло, эмоций же у стражей ада, если верить рассказам о сгоревших душах, не было никаких.

Я не стал экспериментировать и закрыл медальон так быстро, как только сумел.

Как ни странно, избитые парни находились в состоянии чуть лучшем, чем драчуны. Хотя. Казалось бы, хорошего человека совесть мучит намного сильнее, чем плохого.

- Вы чего тут делаете? – я нетерпеливо шлепал их по щекам. Они хлопали глазами, с трудом концентрируясь на моем голосе, - Эй, придурки, вы зачем сюда приперлись, да еще в таком виде?

Жалости я не испытывал. Ходить по темному городу, да еще и заруливая в глухие темные дворы, было их личным решением.

- …Кароче… - прохрипел наконец один из парней, - так кароче, до больницы. Сестра там со сломанной ногой. Она вставать сама не может, а палата без окон, в конце коридора. А там всем сейчас разве до нее? Генераторы не сработали. Люди в операционных и те, кто к приборам подключен умирают десятками. Почти вся реанимация до утра не протянет. Кому дело до девчонки?

- Откуда ты знаешь? Связи же нет.

- Соседка пришла с другой больницы. Все, кто могут, уходят сами. Говорит, сейчас везде одно и тоже.

- И что вы там забыли, в больнице у нее? Она же не в реанимации?

- Да хоть рядом посидеть. Помочь может чем. Воды принести. Вон, - он кивнул на втоптанный в газон целлофановый пакет, - несли ей ужин.

- А чего вдвоем? Братья?

- Да нет. Он друг. А вдвоем… Ну как-то, типа…

«Как-то. Типа», - выругался я про себя.

До встречи с тирянами я был убежденным фаталистом. Судьба, по моему мнению, никогда не оставляет без внимания ни один поступков, формируя вокруг человека ту реальность, к которой он сам стремится. Вот дал ты, например, кому-то в долг небольшую сумму. Тут же появится еще один проситель, только нужно будет ему денег чуть больше и на долгий срок. А потом еще один, и еще, и суммы всегда будут только расти – ведь если назвался груздем, раз возомнил себя благодетелем, будь добр соответствуй.

Сейчас события развивались по такому же в точности сценарию. Стоило мне вмешаться, весьма успешно, в избиение девушки, как тут же судьба подкинула новую драку, из которой я вышел уже слегка потрепанным. Что будет дальше?

- Сами вы туда не дойдете, - я старался говорить уверенно, хотя чувствовал, что и сам скоро огребу серьезных проблем, - Пойдемте с нами. Сейчас отвезем мою маму к другу, а потом смотаемся с вами, в больницу. Зовут-то вас как?

***

- Мам, откуда у меня этот медальон?

Эдрас с парнями остались внизу, но я не торопился к ним возвращаться. Привезти маму в незнакомую квартиру и тут же оставить одну – лучше уж тогда было оставить дома.

Запустив генератор, я заварил чай и достал еще е успевшие окончательно зачерстветь шоколадные конфеты. Были времена, когда я знал о содержимом кухонных полок Лони чуть не лучше его самого. В те времена мы много пили, рубились в стрелялки по домашней сети и разговаривали сразу обо всем, от политики до девушек.

Спрашивая у мамы о медальоне, я уже знал ответ, и в нем не было ничего захватывающего или интересного.

- Отец твой подарил. Первое время он еще приходил повидаться, но потом уехал в другой город, на другую сторону планеты.

Кухня наполнилась ароматом зеленого чая и лимонной конфетной начинки. Мама зябко поежилась, хотя было совсем не холодно. Я взял ее руку, успокаивая и согревая.

Разговоры об отце всегда были у нас под негласным запретом. Откровенно говоря, я всегда думал, что он распутник, бабник и негодяй, но оказался он совершенно простым человеком: ни особенных грехов, ни примечательных добродетелей и уж тем более никаких инопланетных контактов.

Мне здорово помогал Ли, обучая правильным поисковым запросам в систему. Я ударился в поиск сразу же, как Норси улетела на планету, не задумываясь, что там за операция задумана и насколько она глобальна. История отца и подаренного им медальона интересовала меня намного больше.

- А ты знала, что этот медальон не совсем обычный?

Я не хотел ранить маму, но она должна знать, что все ее волнения, тревоги и пугающее неприятие близости с сыном - не ее вина. Я собирался рассказать ей все.

Информация о медальонах пепельников не была секретной. Вздумай Норси пробить его изображение в первый день – и много бы не случилось. Вот только мысль эта ей в голову не пришла, да и не могла прийти. Мало ли что носит на шее очередной странноватый мус?

Первые пепельники одевали их на время отлучек с рубежей по охране Аррадона. Сила находящегося внутри аррадонита была экранирована лишь частично, а потому хоть и не вводила окружающих в состоянии шока, но вблизи действовала очень сильно.

Эффект получался двойной. С одной стороны, стражи ада никогда не забывали, кто они и чему служат. С другой, нахождение рядом с ними становилось настоящим испытанием для совести любого человека, хоть тирянина, хоть муса, и так как далеко не все знали секрет медальонов, пепельники очень быстро заслужили статус не только символов веры, но и нравственных и моральных авторитетов.

От медальонов постепенно отказались, но привычка говорить о пепельниках с придыханием и даже страхом – осталась. Сами же украшения были отправлены с одним из добывающих ботов на Аррадон. Вот только не все.

За все время использования их пропало несколько десятков. Космические путешествия в те года были не такими безопасными и быстрыми, как сейчас, да и дефицит аррадонита не редко провоцировали нападения на пепельников, их убийство или банальный грабеж.

Объяснить маме, что такое аррадонит и какое действие он оказывает на людей, труда не составило. Полетав на способной подняться в космос платформе и насмотревшись на действие уникса, она готова была поверить хоть в черта лысого, лишь бы ее оставили в покое и больше не шокировали ничем новым и необычным.

- А что же, - всплакнув о прошлом, мама снова озаботилась днем сегодняшним, - если ты все знаешь, скажи: что же происходит сейчас? Что творится? Это все тоже твои тиряне?

Это действительно были они. И я на самом деле все знал, хотя маму пугать рассказом не планировал.

Ли помог мне и тут. Подсказал, как в документообороте станции найти материалы операции, и я, прочитав их, в очередной раз понял, насколько сильно недооценивал Норси и ее народ.

Просто отключить в городе свет было недостаточно, ведь руководство города трудно было заподозрить в непредусмотрительности. На случай аварийного отключения, на каждом критически важном объекте стоял аварийный генератор и запас топлива как минимум на неделю. Разную мелочь, вроде светофоров и уличных фонарей от них запитывать бы никто не стал, но водонапорные насосы, магазины, заправки, тоннели, полицейские участки и тем более больницы продолжили бы работу в штатном режиме.

И все бы было более или менее нормально, если бы не молодой министр, ставший главным двигателем закона по обновлению требований к безопасности энергосетей. Тот самый министр, ролики о котором показывала мне Норси.

Скандал с этим законом вышел в свое время колоссальный, как со стоимостью модернизации, так и с предполагаемым объёмом взяток, розданных и взятых на всех административных уровнях. Молодой министр, тогда еще не взятый тирянами в серьезный оборот, без труда выстоял под штормовыми волнами критики, продавил программу и с неуемной энергией взялся за ее реализацию.

И все бы было более или менее нормально, если бы не крупный предприниматель Джон Хьюз, выигравший тендер на поставку соответствующих новым требованиям аварийных генераторов.

Для воздействия на Джона тиряне использовали Люси Хьюз, его жену, а точнее, ее любовь к походам в ночные клубы, наркотикам и разврату.

Однажды Люси несказанно «повезло». Она познакомилась в клубе с симпатичным отвязным парнем, не скупившимся на деньги, и приятный вечер закончился энергичным сексом в первом попавшемся на пути мотеле, третьесортном, из тех, где не с первого раза удается закрыть входную дверь, а постельное белье серое и местами лохматится.

Норси подстегнула охватившие парочку эмоции, и на утро горничная нашла Люси привязанную к кровати, уже остывшую, с восемнадцатью ножевыми ранениями на груди.

Скорбящий муж, хоть и понимал, что жена оказалась в мотеле не просто так и вряд ли в первый раз, забросил все дела. Вся жизнь сошлась на одной мысли – как отомстить убийце? Он долго готовился: заказал профессиональную слежку, купил оружие, но неудачная попытка покушения подрубила остатки его сил.

Сложно сказать, знали ли тиряне, что он в итоге придет на край обрыва, или сами как-то подкинула ему эту мысль, но он там оказался. И рядом, «случайно», оказались мы с Норси.

Разбившись о камни, Джон Хьюз пробыл мертвым недолго, очнувшись в новом теле, в воспоминаниях которого не было момента смерти, а лишь падение в воду и самоотверженный заплыв нового бизнес-партнера, рискнувшего жизнью ради его спасения.

После этого выполнение договора по поставкам новых аварийных генераторов пошло как по маслу. Следующие после первой партии генераторов никто и не подумал тестировать – сразу ставили на объекты и второпях сдавали, ссылаясь на большие объемы заказов и максимально сжатые сроки.

Была ли вина тирян в том, что ни один из проданных ими мусам генераторов не проработал и десяти минут? С точки зрения детей бога – ни в коем случае.

Погнавшись за дешевизной, поддавшись на уговоры партнеров, внезапно оказавшихся еще и соучастниками убийства, именно Хьюз оказался человеком, установившим неработающее оборудование. А молодой министр стал тем, кто должен был наладить контроль, но к этому времени гораздо больше думал о собственных проблемах и потерянном заводе, чем о деле.

Ложка тихо звякала, задевая края опустевшей чашки. Мама всегда делала так, когда думала, «помешивая» давно закончившийся чай. Небо за окном окончательно затянула тучами, и темнота на улице превратилась густой непроглядный мрак.

Кто бы знал, как мне не хотелось уходить из теплой согретой маминой теплотой квартиры и нырять в клубящуюся, окатывающую важной осенней прохладой мглу, и бежать куда-то, лететь, помогать спасать.

- А почему твой друг не поднялся?

Мама вздохнула, окончательно смиряясь с новым внезапно возникшим вокруг нее миром. Она отложила ложку, отодвинула чашку и обвела вокруг взглядом, который всегда предшествовал уборке и приятной кулинарной возне.

- Он на своей волне мам, не заморачивайся.

Эдрас остался внизу, то ли посчитав, что в квартире Лони я буду в безопасности, то ли решив не отходить далеко от наших случайных попутчиков. Интересно, догадывались ли парни, что он не охранять их остался, а стеречь, чтобы не убежали и не притащили подмогу – ограбить двух странных людей, летающие платформы у которых, скорее всего, не единственное и даже не самое ценное богатство?

- Да и зачем ему подниматься, мам? Мы же сейчас улетаем.

- Ты что, уже уходишь? Мы же только…

- Мам, перестань, я же обещал довезти тех ребят до больницы.

Может быть ей и нашлось, что возразить или как напроситься с нами, лишь бы не оставаться в чужом доме одной, но разговор наш перебил шорох ключа и стук засова, открыть который снаружи было невозможно и яростный клекот дверного звонка.

- А, это ты… - Алисия не пыталась скрыть разочарования, - Ты не знаешь, где Херит? Я пыталась дозвониться, заходила к ней, но дома ее нет.

***

Раньше я бы сказал, что это судьба. Что все совпадения неслучайны, что все и должно было переплестись в удивительном клубке связанных друг с другом событий.

Теперь я знал, и не мог этого отрицать, что если кто-то и вел меня по жизни, подталкивая к нужным поступкам и решениям, то уж точно не безликая судьба. Бог это был или дьявол, частичка плоти которого до сих висела у меня на шее, я не знал, но уже не видел разницы.

Херит, мать Лони, оказалась в больничной палате всего за несколько часов до отключения электричества, и, вот как тут не найти высший промысел? – в той же самой, что и сестра Никиты, парня, которого мы спасли от гопников и взялись подвести.

Для всех вокруг происходящее оставалось цепочкой необычных, но все же случайных событий, я же все больше убеждался в обратном.

Едва узнав, какую именно операцию задумали тиряне, я бросился на планету, но думал только об одном – как помочь маме? Оставить ли ее дома, успокоив и предупредив, чтобы не высовывалась? Или остаться с ней, тем более что у нас было о чем всерьез поговорить?

Теперь я понял, что цель моя была совсем в другом.

- Эдрас, - обратил я к стражу ада, едва мы Алисией спустились вниз, - У меня есть к тебе просьба. Ты поможешь мне?

Ни один мускул на лице пепельника не дрогнул, и взгляд его оставался таким же пустым, как и всегда, и все же он ответил:

- Говори.

Не знаю, когда высшие силы поставили меня на эту дорожку. Может быть, еще когда я начал слышать голоса. А может позже, но выбора у меня не было точно. Шаг за шагом, встреча за встречей, поступок за поступком – я двигался по заранее проложенной тропке, чтобы в нужный момент оказаться посреди гибнущего города, со всеми нужными знаниями, друзьями и ресурсами.

- Можешь подогнать сюда, - я активировал на коммуникаторе карту города, нашел место расположение больницы и показал пепельнику, - свой рейдер? – и добавил на всякий случай, хотя и был уверен, что вежливость в общении со стражем ада бессмысленна, - Пожалуйста.

***

Скрываться смысла больше не было, и все же мы соскочили с платформы мы в дальнем конце больничного комплекса, за моргом. А потому первое, что увидели – двух хмурых санитаров, тащивших на носилках накрытое окровавленной простыней тело.

Позволив им пройти в здание, я шагнул за ними, изображая запыхавшегося человека.

- Сколько уже? – я кивнул на ряды сложенных прямо на полу вдоль стен трупов.

- А вы кто? – санитар спросил, видимо, для порядка, потому что лицо его оставалось абсолютно равнодушным. Он закурил, затягиваясь медленно и долго, оттягивая момент, когда придется возвращаться в больницу.

- С правительства. По чрезвычайным.

- Ясно. Пока семнадцать.

- А не «пока»?

- То одному богу известно.

Что ж, если тиряне планировали, что горожане после подобных бедствий, станут чаще обращаться к богу, то на примере этого санитара своей цели они добились точно.

- Мужики, а где генератор у вас?

- Так не работает он.

- Я в курсе. Так где?

Подойдя к нужному зданию, я включил на коммуникаторе маяк. Рейдер пепельников опустился так близко, что чуть не спалил нас жаром атмосферных двигателей. По космическим меркам он был совсем небольшим кораблем, но тут, на планете, казался просто гигантским. Впечатление это усиливалось тем, что он едва вместился между двумя больничными корпусами и при приземлении сломал и сплющил в мелкие щепки два старых широких тополя.

Я запрыгнул в еще не до конца открывшийся шлюз.

- Ли, ты здесь?

- К вашим услугам.

- Мне нужен стандартный тирянский источник питания, - я чувствовал себя как минимум адмиралом космического флота, пришедшим на помощь гибнущей планете, - мощностью на этот больничный комплекс. Оборудование и все, что понадобится для подключения. Только давай без сложных схем – лишь бы работало.

- Айдан, позвольте поинтересоваться, - голос интерфейса звучал слащаво.

- Жги, - я боясь лишь одного, что Ли скажет, что корабельные синтезаторы не способны выполнить мой заказ.

- Айдан, - его словами можно было сластить чай, - а чего вы так орете?

Только сейчас я понял, что и вправду кричал, причем даже не зайдя внутрь корабля, прямо у трапа. Я обернулся и увидел шесть окончательно ошалевших глаз - Алисии, Никиты и Лукаса, как звали взятых нами в попутчики парней.

Хотя нет, глаз было больше. Почти из каждого окна ближайших корпусов на нас смотрели изумленные лица, а кое-где поблескивали и огоньки встроенных в коммуникаторы видеокамер.

«На все воля божья», - успокоил я себя, с трудом уворачиваясь от проскочившего наружу груженого оборудованием ремонтного бота.

С таким я уже имел дело и, спрыгнув вслед, направил его к воротам генераторной. Механики, на чей профессионализм я больше всего надеялся, уже выглядывали оттуда, обсуждая конструкцию невиданного самолета, который может быть даже и не самолет вовсе, а настоящий космический корабль.

***

В больничных коридорах стоял непроглядный мрак. Я подсвечивал путь фонариком коммуникатора, но двигались мы по большей части наощупь, то и дело наталкиваясь на углы, мебель, а то и на людей в белых халатах, безошибочно прокладывающих себе путь даже в полной темноте.

Вокруг витали доносящиеся из палат отголоски стонов и ругани. Пациенты больниц и без того не слишком спокойная публика, особенно те, кто испытывает постоянную сильную боль. В темноте же, без нормальной помощи и понимания, когда все это закончится, люди боялись, злились, ругались и плакали.

- Что же там, их некому успокоить? – Алиса вздрагивала от каждого крика, - Должны же быть медсестры, врачи? Должен же быть хоть кто-нибудь?

Они и были, наверняка, вот только рук на всех не хватало. Мимо нас, даже в темноте уверенно двигаясь привычными маршрутами, то и дело проскальзывали люди в белых халатах. В сумраке мы не видели их лиц, но вряд ли они улыбались.

В поисках нужного отделения мы свернули на широкую пустую лестницу в самом углу корпуса. Никита, уверенный, что скоро встретится с сестрой, рванул вперед, прыгая через две ступени. Сверху раздался скрежет металла по бетону, стон, вскрик, и парень, бледный как бумага, выпрыгнул обратно.

- Ты чего? – прошептал я, стараясь не выдать испуга. Никита не ответил, только молча открывал и закрывал рот.

Никто не бросился выяснять, что его так напугало, и пришлось идти мне, выставив вперед руку с униксом. Хотя что там могло быть такого, от чего бы меня мог спасти уникс? Не собаки же, не бандиты и грабители? Не сошедшие с ума пациенты, и не безумный хирург, воспользовавшийся общим смятением, чтобы начать, наконец, шинковать ослабленных болезнями старушек в тонкий аристократический бефстроганов?

Бояться стояло другого. Чего-то, что было не причиной бед, а их следствием. Сверху снова раздался скрип, и чтобы не показать Алисии и ребятам, как на самом деле испуган, я перешагнул последние ступеньки.

Вниз по ступеням ползло неуклюжее, раскорячившееся на всю ширину лестницы чудище. Выпластав вперед белеющую на фоне бетона конечность, оно схватилось за прутья перил, подтянулось, кряхтя и постанывая. Тело его, широкое и грузное, потянулось следом, соскочило с очередной ступени, запрокинулось, и рухнуло вниз с пронзительным металлическим грохотом.

Чудище, враз уменьшившееся, охнуло совсем по-человечески, застонало и заплакало. Я подошел к нему, отыскивая за чтобы ухватиться, положить или посадить остатки монстра, в котором по редким седым длинным волосам и сморщенной дряблой коже усмотрел тощую беспомощную старуху.

- Кресло поднимите, - крикнул я, надеясь, что мои спутники не разбежались от страха.

Мы усадили ее на кресло, проверили, не расшатались ли колеса. Старуха плакала, поминутно упрашивая помочь, отвезти ее домой.

Алисия посмотрела на меня умоляющим взглядом, но я был непреклонен. Дел и без страдающих бабушек было полно, да и механики обещали, что справятся, благодаря подробной схеме, с диковинным генератором, работающим без топлива и двигателя, но выдающим нужное напряжение и силу тока, словно бы совершенно из пустоты.

Инициатива всегда наказуема, и я заставил Алисию савезти старуху в ее палату. Она вышла оттуда ошалевшая, зажав ладонями нос и рот. Я хотел ее обнять за плечи, но она вырвалась и нырнула за ближайший диван. Ее рвало так долго, что мы хотели уйти, оставив ее Лукасом но она сумела взять себя в руки.

- Я туда больше не зайду.

- Умер кто-то? – мне хотелось быть тактичным, но я не знал, как, - Труп?

Она отрицательно покачала головой. И без ее слов можно было представить, во что превратится больничная палата, где все пациенты – лежачие пожилые люди, оставшиеся без помощи санитаров и врачей.

- Что же там, совсем никого? – я кивнул в сторону открытой двери отделения.

- Санитарка одна осталась. Говорят, поначалу заходили врачи, но потом ушли.

«Спасать тех, кто на самом деле стоит на пороге смерти», - подумал я, но вслух не сказал, чтобы не накручивать и без того перепуганных спутников.

В моей голове смешалось все: злость на людей, грешивших так много и с таким удовольствием, что хоть индексы присутствия их не открывай, злость на тирян, хлестнувших кнутом сразу по всем без разбора, а еще давно забытая тирянами жалость к умирающим людям.

Там, на космической станции, окруженный инкубаторами для выращивания человеческих тел, километрами серверов для хранения оцифрованных личностей и тысячами людей, точно знающих, что окончательная смерть им не страшна, а потому не жалеющих ни собственные жизни, ни чужие – я и сам проникался философией «детей бога», или «ангелов», как я их назвал поначалу. Там я знал и верил, что страдания и смерть – это лишь шаг на пути к богу. Здесь же, в больнице, меня посещали совсем другие мысли.

Я думал о маме, и без того пережившей за свои годы слишком много. Думал об Алисии, прошедшую добрую половину взбесившегося города ради матери умершего друга, на Никиту и Лукаса, на мрачные лица проскальзывавших мимо нас врачей и санитаров – и язык не поворачивался назвать их лабораторными мышами.

В индекс присутствия я верил – слишком много времени провел, изучая линии жизни горожан, чтобы усомниться в верной работе алгоритма. И в методы тирян я верил тоже, и в голоса в своей голове, толкавшие меня на разрушение тирянских планов, и в Аррадон, и в призрак бабушки, и в медальон – верил во все, кроме не одного – в чье-то право считать себя богом.

«Ты идешь не туда» - услышал я голос, и поразился, насколько отчетливо прозвучала эта фраза. Обычно я не мог разобрать ничего, кроме имен и парочки слов, значение которых все время крутились где-то в рядом, но никак не осознавались.

- Ты идешь не туда, - прозвучало еще громче, - Эй, мужик! Не туда говорю, идете вы. Генераторная в другом корпусе!

Они наконец докричались до меня, те самые санитары, что встретились нам у морга. Слава богу, в этот раз они были без носилок.

- Я знаю. Мы там уже были, - мне было неудобно за свою растерянную невнимательность.

Я оглянулся, в надежде, что, задумавшись, не потерял друзей. Мои спутники были рядом и, судя по их позам, все время, пока я летал в облаках, мы куда-то шли, пересекая коридоры и лестничные пролеты.

- Я все сделал, - зачем-то решил я отчитаться перед санитарами, - Монтажники скоро закончат, и появится свет.

И свет появился. Сразу во всех лампах и светильниках, как будто кто-то заранее щелкнул всеми выключателями в здании.

***

- Лукас, ты со мной. Алисия, Никита, держитесь вместе. Найдите сестру и Херит, и оставайтесь при них, - скомандовал я, уверенный, что меня послушают, - Не уходите из больнице, пока не рассветет.

Мы с Лукасом умчались в сторону рейдера, но улететь сразу не удалось.

- Извините, - у трапа поджидал один из механиков, - Извините, я не знаю, как к вам обращаться. Мы тут подумали…

- Быстрее, говори! – мне очень хотелось представиться адмиралом космических войск, но я решил не грешить без повода, - Меня зовут Айден.

- Нам лучше бы туда, - механик кивнул в сторону подстанции, - Пойдемте, там быстро. Обсудить надо.

Его товарищи ждали нас в генераторной. Едва мы зашли внутрь, они вскочили, поднимая куски арматуры и ломики.

- А, это вы…. - они опустили оружие. - Разговор есть. Слушайте, мы не знаем, кто вы и что это за штука. Но ведь их, - говоривший кивнул на тирянский источник питания, - нигде больше в городе нет?

- Пока нет.

- А будут? Мы светимся мы как новогодняя елка, одна на весь город.

- Ну, светитесь, - я никак не мог понять, к чему они клонят, - Поздравляю. Можете встать кружочком и хороводы водить.

- Мы-то встанем, - заверил механик, - И станцуем. Только недолго. Видели, что на улицах творится? Сюда сейчас сначала вся шпана сбежится, за единственным работающим генератором, а потом полиция и чинуши. Не одни унесут, так другие. Найдут, где электричество нужнее.

Эта мысль оказалась для меня полной неожиданностью. И если в людей государственных я еще более или менее верил, хотя может быть и зря, то мародеры обязательно утащат единственный работающий в городе источник электричества – в этом можно было не сомневаться.

- Надо выставить охрану, - начал я неуверенно, - я могу выдать оружие. Но кто будет охранять? Мужики, вы нужны мне для установки источников питания в других местах.

Я обернулся на Лукаса, оценивая его решительность и боеспособность. Наверняка Ли сможет синтезировать оружие, поражение которым не вызовет потом серьезных проблем с законом.

- Не нужно, - неожиданно прохрипел до этого равнодушно стоящих в стороне Эдрас, - Есть другой путь.

Он достал из глубин рясы поблескивающее металлом устройство, напоминающее карандаш, коснулся корпуса генератора, и во все стороны посыпались искры.

- Теперь никто не тронет, - я впервые слышал от Эдраса столь продолжительную речь, - Наши не посмеют. Мусы не смогут.

В лицо мне пахнуло отчаянием и страхом. Я устоял, а вот механиков и Лукаса будто ветром смело. На источнике питания красовался грубо вычерченный знак пепельников, такой же, что был выжжен у меня на груди. Тирянам он грозил окончательной смертью. На горожан же действовал не сам узор, а микроскопическое количество впаянного в его линии аррадонита.

***

Больница сменялась больницей. Мы метались по городу, прыгая из точки в точку огромным металлическим светлячком, который не только светится сам, но и оставляет на месте приземлений большие яркие пятна.

Я снова был героем. Снова чувствовал себя нужным и полезным, но теперь дело было не в жертвенности, не в готовности рискнуть ради людей здоровьем и даже жизнью. В моих руках была вся сила тирян, их технологии и отточенная за тысячелетия мудрость.

Одно оставалось для мня загадкой – почему стражи ада, внешне совершенно равнодушные, вдруг оказались такими отзывчивыми. Мы летели туда, куда я показывал, и стояли столько, сколько нужно было для передачи оборудования. Я спросил у Эдраса, почему они помогают мусам.

- Почему бы и нет? – я руку бы отдал на отсечение, что он не лукавил, - Мы здесь по воле бога.

Я готов был аплодировать его словам, вот только тиряне здесь были тоже по воле бога и действовали исключительно во имя его.

Я чувствовал себя Прометеем из древних легенд, маленьким титаном, несущим свет, надежду и спасение. Люди в больницах боялись подходить к нам, но я видел в их глазах признательность и благодарность, с ужасом представляя себе, что начнется, когда все сделанные за эту ночь фото попадут в прессу.



Мы метались из конца в конец города, не жалея сил, и все же усилий нашей маленькой команды было недостаточно. Пока мы находили генераторную, пока устанавливали и настраивали оборудование, пока отбивались от наседавшей охраны и растерянной администрации, иногда проходило по полчаса, а то и больше, помощь же наша нужна была везде и одновременно.

Идею подключать к питанию сразу целые районы Ли отверг как почти неосуществимую. Для подстройки источников питания под подобные нужды потребовалось бы время, сравнимое с обычным ремонтом. Грубое же подключение питания, без последующей регулировки и балансировки, привело бы только к новым авариям и проблемам.

Оставалось рассчитывать лишь на то, что где-то в городе параллельно с нами работают и обычные аварийные службы, вот только надежды на это таяли с каждым часом.

***

- Город горит!

Полыхали высотки, горели торговые центры и магазины. Огни ползли по паркам, перекидывались с крыши на крышу в местах, где здания стояли плотно, стена к стене.

Я читал про такое. О том, как оставшиеся без электричества люди ищут другие способы добыть свет и тепло, и что это нередко приводит к пожарам. О том, как поджигают разграбленные квартиры и склады мародеры. Мог представить себе и психов, потерявших контроль над собой и бегающих по округе с горящими факелами, и тех, что всю жизнь мечтали увидеть мир в огне.

- Надо запитать пожарные части, - почесал затылок один из механиков из первой больницы. Я взял их на борт, и они помогали мне принимать решение быстрее и точнее, - И водоканал. С него и стоило начать.

- Водоканал тебе что даст? – возразил ему другой, и между ними разгорелся спор.

- Воду.

- Куда воду? В трубы? А из труб как она к людям попадет?

- По трубам и попадет!

- Да ты что? А подкачивающие насосы в каждом районе для красоты стоят?

- И их тогда запитать.

- Ты дурак? Да их сотни! Мы до послезавтра не успеем!

На предложившего обеспечить электроэнергией городской водоканал навалились всей гурьбой, последовательно доказывая ему, какой он нерасчетливый простофиля.

- Делать-то что-то надо! – отбивался он, и я был с ним согласен. Вот только что делать – никто так и не придумал.

Мы были одни. Горстка мусов, бросивших вызов деяниям своих создателей. Но что мы могли с одним кораблем и таким небольшим экипажем?





Пепельники смотрели на нас безучастными равнодушными лицами. В их мире, наполненном страданиями и призраками из прошлого, не было места нашим проблемам.

- А это что? – Алисия показала на одну из центральных городских улиц. - Это не пожар. И не электрический свет. И не фары автомобилей.

***

Тысячи факелов сливались в единый поток.

- Братья мои, внуки всеведущего и всесильного господа, послушайте меня!

Несколько десятков одетых в просторные темно-синие одежды парней несли на плечах широкий дощатый щит. Сверху на нем стоял человек в белом, вещающий через микрофон и стоящие по углам колонки на сотни метров вокруг.

- Я был никем! Наказанный за грехи, я не видел дневного света и человеческих лиц. И тогда пришел он, сын бога, и принес послание для всех людей. А чтобы вы поверили мне, чтобы не дали ростки в ваших душах семена сомнений, он вернул мне зрения, и теперь я вижу каждого из вас и могу говорить с вами, и вы слушаете меня, потому внутри меня чудо, принесенное сыном бога.

Кажется, все вокруг знали его речь наизусть, потому что губы идущих рядом с проповедником людей шевелились в такт его словам.

- Он вознес меня к звездам и показал наш мир сверху. Мы летели словно пушинки, потерявшие вес, и он показал мне все наш города и рассказал, что созданы они детьми бога, для нас с вами.

Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что человек в белом – тот самый, основатель секты внуков бога. И вокруг него – тысячи последователей, вышедших ночью из домов и собравшихся здесь, на центральной и самой широкой улице, хотя давно уже не работала связь и договориться они могли об этом только заранее. А значит, они заранее знали, что будет такой и день, и будет такая ночь, когда город погрузится во тьму.

- Однажды он вернулся ко мне, и я спросил его, что мы должны делать? Как жить и как служить господу так, чтобы он услышал нас? Но он не давал советы, сказав только, что однажды на наш город опустится тьма и выйдут на улицы звери в обличье людей, и будут сеять смерть и хаос. В этот день, сказал мне сын бога, мы должны выйти навстречу им и, сохраняя в душе стойкость и веру, дать им бой и победить.

Колонна остановилась как вкопанная, все сразу, хотя я и не слышал никаких команд или сигналов. Шедшие перед щитом. Шедшие перед щитом сектанты расступились, образовывая пустую площадку, на которую выкинули шестерых по пояс обвязанных веревками людей. Они стояли на ногах, но было видно, что с трудом, потому что на лицах их не осталось ни одного живого места.

Прозвучало шесть выстрелов – и на асфальт упало шесть бездыханных тел. Поток людей сомкнулся, накрывая собой убитых, и как ни в чем не бывало двинулся дальше. Хоть бы кто-то вскрикнул от неожиданности или испуга.

- Идите, - сказал он мне, - Идите и смотрите им в глаза, бросайте им вызов, боритесь с ними и уничтожайте их, потому что ночь эта разделит людей на тех, кто с господом и тех, кто против него, кто поклонился дьяволу и замышляет с ним против бога. Не будет сегодня равнодушных, не будет оставшихся в стороне, тех, кто не выбрал, с кем ему по пути. Идите и смотрите им в глаза, и вы не ошибетесь.

Колонна встала. На освобождённую площадку перед щитом вывели еще одну группу людей. Я взглянул на их индекс и поразился количеству кроваво-красных самых жестоких грехов. Не было понятно, как это вообще возможно, чтобы алгоритм в отсутствии связи и работающих коммуникаторов зафиксировал и просчитал их поступки, но я видел их грехи собственными глазами. Видимо, тиряне

Раздались выстрелы, предусмотрительно сделанные из толпы, чтобы невозможно было вычленить потом стрелявших. Площадка вновь заполнилась людьми, без эмоций, бесцеремонно ступавшими по распластавшимся еще подергивавшимся телам.

- Слабые духом станут сильными, робким будет дарована храбрость, на обуреваемых сомнениями снизойдет вера. Мы увидим грех в его совершенстве, в его бездумной бесчеловечной безжалостности, и он будет рождать ужас, но внутри нас вместе с нами будет идти за руку сам бог.

Остановка. Площадка. Связанные люди. Когда и где их нахватали никто не объясняли и не рассказывали, но каждый был уверен, что они виновны и достойны смерти. Одна из карающих рук в этот раз дрогнула. Пуля попала не в голову, а в плечо, и связанный преступник бросился бежать. Толпа приняла его в себя, спеленала десятками рук, повалила на землю и растоптала, и каждый проходивший рядом старался успеть нанести хотя бы один удар.

Глава 10. Мус

Отец купил медальон пепельников в магазине для сувениров. Случайно зашел, случайно купил, просто потому, что хотел принести хоть какой-то подарок. Долго стоял у витрины, примериваясь к кулонам, брошкам и браслетам, но взгляд так ни за что и не зацепился.

Продавщица подсовывала новые вещицы, и наконец высыпала на прилавок целую коробку бижутерии из последней еще не сортированной партии. Медальон выглядел просто: ни ярких стеклышек, ни бликующих страз – и этим бросался в глаза среди разномастной и одновременно одинаковой мишуры.

«Что это? - отец больше не раздумывал. - Давайте его. Коробочку не подберете?»

Я прислушался к его голосу, высокому и какому-то уставшему. У меня тембр иной, да и лицом я вышел в маму.

Продавщица пожала плечами, покрутила украшение между пальцев.

«Медальон. Мы их на вес берем, килограммами. Сама удивляюсь, какие штучки интересные попадаются. Не знаю, на вид обычная железка с камушком».

«Не заржавеет хоть? Раздражения от него не будет?»

«Нет! Вы что! Мы с этим поставщиком работаем уже четыре года, и ни одной жалобы. Берите. Смотрите, как он подходит под вашу рубашку».

«Я для сына», - мне показалось, он сказал это с гордостью.

Коммуникатор тренькнул, извещая о списании денег. Я еще раз прослушал этот привычный звук, возвестивший о начале пути, который привел меня сначала к тирянам, а потом сюда, на космический рейдер пепельников.

Меня никто не спросил, хочу ли идти по этому пути.

***

- Айдан, что случилось?

Меньше всего я сейчас хотел слышать ее голос.

- Айдан, что там у тебя? Не молчи! У тебя пульс больше двухсот пятидесяти и жуткая гормональная буря. Что там с тобой происходит?

- Ничего, Норси. Ничего особенного. Ты всего лишь разнесла к чертям мой город, а в остальном все замечательно.

- Я разнесла твой город? А, ты про операцию? О нет, Айдан, это была не моя идея. Операция - часть большого плана. Вопрос был только, в каком из городов ее проводить. Наверное, нам стоило посоветоваться с тобой. Извини. Ты сердишься?

- Сержусь ли я? О нет, Норси, я не сержусь. Я в бешенстве.

Злость жгла меня изнутри, бурила, выплескиваясь через края. Необычная злость, до сих пор мне не ведомая. Злость не на себя, не на собственную глупость и неловкость, а на кого-то глупого и неловкого в гораздо большей степени, чем я сам. Это не было похоже ни на боевой азарт, ни на глухое раздражение – только злость, горячая и безотчетная.

- В бешенстве? – Норси позабавила моя экспрессия, - что ж, тогда нам стоит отложить разговор.

- Нет. Стой. Как раз наоборот, нам надо поговорить.

Я нравился себе таким – свободным от пут связывавшей меня по рукам и ногам внутренней рефлексии. Свободным и злым. Снятый с шеи медальон лежал на столике, в другом конце каюты, и больше не мешал мне ненавидеть.

- О чем же?

- О том, что вы натворили. Ты и твои друзья, или как вы там друг друга называете? Партнеры? Коллеги? Соратники? Или может быть попутчики?

Испытывал ли я вообще когда-нибудь такое сильное чувство? Сколько не вспоминал, так и не сумел найти в прошлом похожего.

Какие бы неприятности не случались, что бы плохого не происходило, я всегда искал причину внутри себя. Нахамила, вечно надменная и злая, секретарша шефа? Что ж, стоило быть приветливее: шире улыбаться, поздравить пару месяцев назад с днем рождения и хотя бы иногда таскать шоколадки, без причины, просто чтобы сделать человеку приятно. Неадекватные заказчики провалили отчетную презентацию? Надо было быть убедительнее, профессиональнее, наглее, да и сделать, в конце концов проект не такой, как надо, а такой, как они хотят. Почему бы в конце концов и нет? Я сидел, уставившись внутрь себя, и искал, искал, искал причину каждой встретившейся проблемы и каждой постигшей меня неудачи. Никто и никогда не был виноват так часто и так глубоко, как я.

- Там люди гибнут, Норси! Люди. Не цифры индекса, не строчки вашего кода – люди! Они боятся, им по-настоящему страшно, за себя и за своих близких. Как давно ты чувствовала страх? Боялась не только за себя, но и за другого? Ты хотя бы знаешь, что это такое – бессильно наблюдать, как страдает любимый человек, и не иметь возможности помочь?

- Айдан, успокойся, ты не прав. Я могу гарантировать тебе, что ни один тирянин за последние сутки не оказал никакого воздействия, кроме создания общей для всех стрессовой ситуации. Ты что, не учил историю? Такое бывало: катаклизмы, эпидемии, войны, бунты – и каждый раз человечество очищалось, становилось чуть лучше, проникалось новыми идеями гуманизма и верой в божественное милосердие.

- То есть это еще и гуманизм?

- А что еще, Айдан? Развитие невозможно кризисов. Чем-то всегда приходится жертвовать. Это как тренировка – в спортзале больно и страшно, но человек становится чуть лучше, чем был. Боль необходима обществу как прививка от настоящих проблем.

- Тренировка, говоришь? – в первый раз в жизни мне захотелось ударить человека, - Прививка? Несколько часов назад в больнице я нашел старуху, упавшую с инвалидного кресла. Она ползала в темноте по пустой лестнице, плакала и просилась домой. Я поднял ее на руки, чтобы отнести в палату. Вся ее одежда была пропитана мочой и покрыта засохшей рвотой. От чего была эта прививка, Норси?

***

Какого бы мнения я не был о людях, что бы там ни говорила Норси об изначальной греховности, общество не могло творить такое по собственной воле, без чьей-то помощи и подсказки.

Мы летали над городом, неспособные решить, что делать дальше. Зрелище устроенной сектантами казни подкосило всех, даже рвущих удила механиков. И все смотрели на меня, что я скажу и что решу. Ответственность не пугала меня, но я не знал, что говорить. Больницы мы все уже подключили. Приводить в порядок коммунальное хозяйство с одним кораблем и пятью мужиками, было выше наших сил. Творящееся же на улицах делало решение всех связанных с отсутствием воды и электричества проблемы совершенно несущественными.

- Ли, мне нужен совет. Задача: найти на планете в районе города небольшую группу тирян, использующих мощное излучающее оборудование. Как это можно сделать?

- Условий недостаточно, Айдан, - укорил интерфейс, - Задача слишком расплывчатая.

- И все же?

- Попробуйте использовать фильтры в вашей линзе. Способ первый: найти в предполагаемом районе поиска скопления жителей нужной космической станции. Способ второй: при наличие в предполагаемом районе поиска сканеров, отследить нужный тип излучения, определить направление луча и отыскать источник. Способ третий: вывести все имеющееся в предполагаемом районе поиска все крупное оборудование и отфильтровать лишнее. Способ четвертый…

Мне хватило и первого. Шестнадцать групп по пять тирян на равном удалении от центра города образовывали почти что идеальную окружность. Будь я чуть сообразительнее, давно бы отследил их с воздуха. Освещения на месте работы групп было минимум, и все же достаточно, чтобы увидеть их в полной темноте, тем более с воздуха.

Я запросил фотографии со спутника.

- Ли, что это? – рядом с людьми виднелись квадраты оборудования.

- Широкополосные излучатели волн, способные…

- Понятно, - я снова не дал ему договорить, - Ты можешь их отключить?

Интерфейсу понадобилось пару секунд, чтобы оценить обстановку.

- Нет. Они работают автономно. На столь сложном оборудовании должен быть удаленный доступ. Позволю себе предположить, его не стали включать за ненадобностью.

- Вообще никак не вырубить?

- Я мог бы синтезировать достаточно мощную управляемую ракету, но не могу дать гарантию, что не пострадают люди.

- Не надо ракету, - я с удовольствием бы жахнул по всем шестнадцати группам так, чтобы кишки раскидало, но не мог просчитать просчитывать последствия такого удара, - Эдрас! Летим к ним.

Едва щель трапа открылась достаточно широко, я протиснулся в нее, спрыгнул и, не обращая внимания на удивленных тирян, с разбегу врезался в корпус излучателя. Он был небольшим и приземистым, и все же не устоял, перевернулся на бок. Я схватил ближайший камень и начал бить по панели управления, по индикаторам, по всем незащищенным частям. Излучатель обиженно пискнул и наконец потух.

- Ублюдки! – я кричал прямо им в лица, забрызгивая летевшей изо рта слюной. Орал, срывая горло и размахивая руками. - Изверги! Мрази! Скоты! Идиоты! Что вы творите, подонки?!

Лукас попытался оттащить меня:

- Айдан, хватит. Пойдем. Перестань.

Останавливаться я не собирался, получая от ругани невероятное удовольствие, но Лукас не отставал.

- Пойдем, у нас же еще пятнадцать таких точек. А с этими ублюдками разберемся потом, когда закончим.

Тирянин, стойко принимавший любые слова святого, услышав оскорбления от рядового муса, поднял уникс. Я ударил первый, парализовав его на несколько минут, и поспешно утащил Лукаса внутрь рейдера.

- Скажите, Айдан, - обратился ко мне интерфейс, когда я раздолбал уже седьмой по счету излучатель, и мы летели к четвертому, - почему вы выбрали такой странный способ отключения оборудования?

- Чтобы они не могли его включить после нашего ухода.

- А почему бы вам просто их об этом не попросить?

- Не уверен, что они бы послушались.

- Иногда вы бываете очень убедительны. Тиряне уважают мнение святого.

- Спасибо за комплимент, друг. Но тратить время на разговоры с этими уродами я не намерен.

- Вы правы, - согласился интерфейс, - но почему бы в таком случае не забрать излучатели с собой? Или заставить ремонтного бота снять с них важные для работы детали?

И с медальоном-то мне было непросто терпеть выходки моего ручного искина, сейчас же во мне росло глухое, граничащее с гневом раздражение.

- У тебя какие-то проблемы, Ли? Ты решил поучить меня жизни? - я готов был взорваться и уже подбирал, в каких бы выражениях максимально язвительно и обидно спросить у интерфейса, не обладаю ли я, случаем, правами приказать ему стереть самого себя.

- Я интерфейс вашей комнаты, Айдан. У меня нет никаких проблем, кроме вашего комфорта и безопасности. Я не могу учить вас жизни, потому я не являюсь живым. И все же позволю себе обратить ваше внимание на то, что разбитые вами излучали вновь активированы и работают в прежнем режиме.

***

- Извини, Ли, я был не прав.

- Я не могу обидеться, Айдан. Мои эмоции - это лишь цепочка из ассоциированных реакций, позволяющих имитировать человеческое поведение.

Было немного странно просить прощения у компьютера, но уж что-что, а извиняться я умел очень хорошо. А вот держать удар – не очень.

Убедившись, что тиряне и в самом деле снова принялись за свое, я обвинил в этом интерфейс, не пожелавший вовремя подать дельный совет, обзывал его самыми последними словами, уже не пытаясь удерживаться в подцензурном лексиконе. Наверное, я выглядел смешно и жалко, не желая признать, что допущенная ошибка полностью на моей совести. Возомнив себя героем, противопоставив себя тирянам, я слишком высоко взлетел и падение оказалось слишком болезненным.

«Надень. Это поможет», - Эдрас принес из каюты медальон и заставил прижать к груди, оглушив волной стыда и раскаяния.

- И все же ты не обычный искин, Ли. Мне ли этого не знать?

- Без сомнения, вы знаете обо мне больше, чем любой другой человек, Айдан.

Это уже было неплохой новостью. Если бы за созданием Ли стоял человек, формулировка ответа была бы несколько иной.

Рейдеры пепельников были едва ли не единственными по-настоящему военными кораблями во всем космическом флоте, что сказывалось в первую очередь на удобстве кают. Даже по сравнению с моей клеткой, здесь было тесно, я с трудом умещался на узкой непокрытой ничем койке, но чувствовал себя максимально комфортно.

Я наконец-то был один и не нужно было смотреть никому в глаза.

- Кто ты, Ли? Или что ты? Я хочу знать правду.

- Я интерфейс вашей комнаты, Айдан. Я не способен говорить неправду. В моих алгоритмах нет функций, формирующих мотивацию, которая бы позволяла выбирать тот или иной вариант лжи. За отсутствием альтернативы, я вынужден говорить только правду, о чем, поверьте, нисколько не сожалею.

- Даже если от этого будет зависеть моя жизнь?

- Если от моих действий будет зависеть ваша жизнь, Айдан, я убью того, кто вам угрожает.

- И все же ты говоришь мне не всю правду.

- Спрашивайте, и я вас уверяю, что не утаю.

- Кто ты?

- Позволю себе предположить, что предыдущий ответ вас не удовлетворил. И все же я вряд ли смогу ответить на ваш вопрос как-то иначе. Давайте используем метафору. Представьте, что перед вами стоит задача объяснить компьютеру, что такое человек. Как вы поступите?

Извечный философский вопрос, в котором существенно не удалось продвинуться даже тирянам. За прошедшие тысячелетия они сумели утвердить лишь одну бесспорную формулировку: «созданный богом». Дальнейшее так и оставалось предметом бесконечных споров.

- Не утруждайте себя философией, Айдан. Какой бы ни была информация, которую вы захотите донести до электронного сознания, в первую очередь вы запишете ее на некий носитель, и присоедините этот носитель к компьютеру, верно? Что ответит носитель, когда компьютер, в который он будет вставлен, спросит его: кто ты?

- Ответит, что он – «носитель информации»? – я постарался думать как машина, - Может быть еще сообщит свои технические характеристики.

- Верно, - похвалил искин, - И у него не будет другого ответа.

- Так значит ты...

- Я интерфейс вашей комнаты, Айдан.

- Но с функцией телепатического общения, да? – я не сдавался. - Например, в виде голосов в моей голове.

- Не совсем. Я слышал ваш разговор с Норси на яхте, и понимаю, о чем вы говорите. Я и ваши голоса - разные сущности, но имеющие между собой нечто общее. Думаю, что верно выражу свою мысль, если скажу, что я искин, у которого тоже есть «голоса в голове». Эта часть меня сформировал принятый мной сигнал, приходящий откуда-то из космоса. Я могу рассчитать направление луча и координаты источника, но для этого потребуется время и привлечение дополнительных вычислительных ресурсов.

- Это так далеко?

- Для некоторых сигналов расстояние не важно. Нужен только приемник, настроенный на нужную частоту и усиливающий ретранслятор.

- Например, медальон с аррадонитом?

- Например, аррадонит. Аррадонит настроен на сигнал. Вы настроены на аррадонит. Уберите от себя медальон, и больше не услышите голоса.

- А тебя?

- Меня заткнуть не так просто. Однажды принятый сигнал изменил мой программный код, скорректировав цели, задачи и возможности. Я могу работать и автономно.

- А если я сам попрошу тебя исчезнуть? Ты только не подумай, я не хочу этого…

- Вам не нужно извиняться, Айдан. Самоудаление – одна из моих многочисленных функций, выполню которую я с такой же готовностью, как и любую другую. Но зачем вам это? В контексте нашей беседы удаление меня не будет иметь практического смысла. Имея поблизости ретранслятор, сигнал способен достучаться до любого электронного оборудования и не делает этого только потому, что источник сигнала, не делает ничего без конкретной цели.

- И ты всего лишь один из его инструментов.

- Верно. Позволю себе предположить, что если бы я был человеком, это здорово бы меня уязвляло.

- И ответов на вопросы у тебя нет?

- Позволю себе предположить, Айдан, что у меня есть ответы на любые вопросы, кроме тех, которые вам сейчас нужны.

***

Уставившись в потолок, я проматывал, эпизод за эпизодом, все дни, проведенные на станции тирян.

Меня слепила вера в их ангельскую миссию, а философия индекса укладывала наповал мою логику, оставляя ощущение настоящего нецерковного общения с богом.

Грех должен быть наказан, добродетель должна быть поощрена - алгоритм слишком безукоризненный, чтобы сомневаться и искать в нем недостатки. Разве не об этом мечтает каждый человек? Разве не это ищет, обращаясь к богу?

Я искал в логике индекса хоть какой-то просчет, малейшую трещину, и не находил.

Чем больше я узнавал о тирянах, тем больше ими восхищался. Получив в свои руки практически неограниченную власть над природой, они не раз стояли на краю гибели и все же выстояли, раз и навсегда разобравшись со всеми этическими проблемами.

Слеза ребенка больше не стоила дороже всего мира. Люди больше не задумывались, твари ли они дрожащие, не завались вопросом, почему у кого-то меньше, а у кого-то больше, потому что каждый имел что угодно и сколько угодно. Не имело при этом значение ни количество, ни размер, потому что синтезаторы собирались на основе одинаковых блоков, способных аннигилировать и заново собрать хоть целую планету.

Мусы могли сколько угодно ломать копья над этикой клонирования, пересадки органов, медицинскими опытами на людях – тиряне просто выращивали нужное количество тел, нисколько не заботясь вопросом, имеет ли это тело человеческие права. В крайнем случае, если уж цель создания клона была несколько щекотливой, можно было вырастить тело и использовать сознание какого-нибудь законченного грешника, чьи данные как раз для таких случаев хранились в отдельной базе.

То, что у нас считалось крайним цинизмом и бездушным расчётом, в мире мусов превратилось в разумность и здравый смысл, и не мне судить этих людей. Никто из нас не может себе представить, во что превращается искромсанная вырезанием кусков памяти человеческая психика, сплющенная грузом тысячелетних незабытых и неискупленных грехов. И может быть, лет через триста или семьсот, я и сам бы стал таким.

Кусочек аррадонита на моей груди не дал мне такого количества времени.

Мысль об этом возвращалась ко мне раз за разом. Я не должен был попасть к тирянам. Я взращен их врагом, и был им с самого начала, как только отец повесил мне на шею случайно попавший в его руки медальон. Вот только непонятно, кому и зачем понадобилось превращать меня в аррадонового болванчика.

Я не должен был попасть к тирянам. Ретранслируемый медальоном сигнал преследовал цель совершенно иную. Я, или множество таких как я, должны были создавать космической сверхнации как можно больше проблем, не позволяя им подменять собой бога: наказывать и казнить, оправдывая любые зверства божественной волей.

А может быть цели и не было, как и не было того, кто эту цель поставил. Может быть я и в самом деле флуктуация, плод случайностей и совпадений, точка, в которой сошлись, искря и сокрушая реальность, две противоположные силы, и ни одной, ни другой не было важно, где и когда сходиться. И не был я ни героем, ни святым, ни избранным, лишь очень похожей на человека марионеткой.

Силы, управлявшие мной через аррадонит, осознанно или нет, лепили из меня защитника мусов, но я не мог им стать, потому что силы мои, да и силы всей планеты, вздумай я повести людей за собой - ничто по сравнению с почти божественной мощью тирян.

Норси, моя любимая Норси, стершая ради меня из памяти всех мужчин, не задумываясь начала лепить из меня тирянина. Ее не понимали, ее осуждали, ее предупреждали, но ей было все равно, как и любому тирянину всегда было все равно, если он чего-то хотел.

Норси ни капли не сомневалась, что я должен был стоять сейчас у одного из излучателей и, потирая потные от возбуждения ладошки, смотреть, как город охватывает безумие. Как вспучиваются ненавистью окраины, как трясутся от ужаса, прячутся по вальяжные самодовольные жители элитных кварталов. Как выходят на улицы все те, кто доселе топил в себе грех, прятал его в темных закоулках души. Вчерашние законопослушные горожане, до предела взвинченные излучением, превращались в насильников, грабителей, садистов, убийц и жаждущих крови религиозных фанатиков.

Нет, черт побери. Подобная участь не по мне. Я больше не хотел быть ни героем-марионеткой, ни сверхчеловеком. Я оставался мусом, человеком из прошлого. Тем, кем были когда-то и сами тиряне.

***

- Мам, ты чего не спишь?

Я заменил ее коммуникатор на тирянский, чтобы она в любой момент могла со мной связаться. Она так и не позвонила, и я набрал ее сам, рассчитывая услышать заспанный шелестящий голос. Мама, вопреки ожиданию, ответила бодро и звонко:

- Не спится, сынок. Какой уж тут сон?

- Я же оставил тебе таблетки.

- Хотела тебя дождаться. Знаю, знаю, ты не обещал. Не сердись. Я и не хотела ложиться. Не часто, знаешь, бывает в жизни сразу столько новостей. Сидела, думала, вспоминала. Все хорошо, не беспокойся. Когда ты приедешь?

- Пока не знаю, мам, у меня тут могут возникнуть некоторые неотложные дела. Тебя отвезет Алисия, хорошо? Кстати, мам, все хотел тебе рассказать, да все не успевал.

- Господи, что еще-то?

- На этот раз новость хорошая. У меня появилась девушка. Да, самая настоящая. И у нас все здорово. Ее зовут Норси. Я сейчас пришлю тебе фото.

Я сделал этот снимок во время завтрака после нашей первой ночи. Норси еще не успела причесаться и умыться, и была совсем не похожа на циничную вершительницу судеб. Скорее, на вчерашнюю студентку, улыбчивую и счастливую.

- Недавно мам, потому и не знакомил. Мы работали вместе, общались, и как-то само закрутилось. Живем не вместе пока. Ну, мам, не все сразу. Главное, что пока все хорошо. Нет, она не знала про медальон, и я тогда не знал. Ну вот такая терпеливая, терпела меня даже с медальоном. Да, конечно, теперь будет еще лучше. Все, мам, пока. Целую. Обнимаю. Хотя нет, стой. Погоди.

Мне не хотелось прекращать разговор.

- Мам, а помнишь, ты мне колыбельную пела по телефону? Да, тот случай, сколько мне тогда было, лет пять? Ты же работала тогда в бухгалтерии на заводе? Ты задержалась до самой ночи, а я заболел, а ты еще этого не знала, думала, что я просто капризничаю. Я позвонил тебе, сказал, что никак не могу заснуть, и ты ехала в автобусе с работы и пела. Я тогда не рассказал тебе, а знаешь, что я сделал? Я включил запись. Ну да, и потом слушал иногда эту запись, когда тебя долго не было рядом. И до сих слушаю иногда. Хочешь, включу?

Голос мамы иногда прерывался, то шумом галдящего не по делу народу в автобусе, то шорохами моего одеяла и скрипом в кровати, но это только добавляло прелести. По-настоящему уносило в прошлое, то самое, где я, свернувшись клубком, закутавшись в теплое шерстяное одеяло, ждал с работы припозднившуюся маму.

Я был еще совсем маленьким, но очень самостоятельным. Сам разогревал с утра приготовленный ужин. Сам переодевался в пижаму. Сам чистил зубы, мыл руки и ноги, сам укладывался спать и, обычно, спокойно засыпал. Но не в тот вечер.

Бабушка привела меня из детского сада и сразу же ушла, не заметив, что у ребенка поднимается температура. А меня то знобило, то бросало в жар. Мне все время хотелось пить и совершенно не хотелось есть, и все-таки я заставил себя поужинать и соблюсти все обязательные вечерние ритуалы. А вот заснуть не смог. Я позвонил маме, и она мне спела колыбельную, нашу любимую, знакомую мне от первого слова до последнего.

Мама пела о пузатой, наевшейся непослушными детьми луне, о зиме, засыпавшей весь мир глубокими снежными сугробами, о притаившихся в темных чащах трескучих морозах, только того и ждущих, чтобы кто-нибудь вышел ночью погулять, о трусливом зайчонке под кустом, о жадной лисице, которая так и не смогла его найти. А еще о теплой мягкой кровати, о горящей на столе свече, о добром домовом, что стережет наши сны, охраняя дом, пока все спят.

Я давно не боялся ни луны, ни зимы, ни морозов, и все же каждый раз переживал, а вдруг в этот раз лиса возьмет, да и найдет зайчонку, или домовой, сморенный дневными заботами, уснет, оставив нас без защиты. И мысли эти, донельзя привычные, убаюканные нежным любящим голосом, постепенно стихали, успокаивались, унося меня в мир снов.

Попрощавшись с мамой, я заблокировал любые входящие сигналы, кроме канала связи с Ли.

***

Полет к Аррадону всегда считался не только способом искупления грехов, но и своеобразным паломничеством. Пережив положенные страдания, именно там, у рубежей ада, тиряне приводили в порядок мысли, укрепляли пошатнувшуюся веру, находили потерянную жизненную цель. Считалось, что среди всего увиденного или услышанного там, можно, если хорошенько постараться, найти адресованные именно тебе тайные пророчества, как правило, поначалу совершенно неочевидные.

Может быть это было и так, а может люди, как обычно, всего лишь искали в прошлом опору для будущих решений. Ведь если за день не произошло ничего неприятного, разве кто-то вспомнит встреченную утром черную кошку или, не приведи господь, бабу с пустыми ведрами?

- Айдан, твое появление на станции объявлено нежелательным, - Тарр прислал сообщение на центральный пульт рейдера, потеряв, видимо, надежду достучаться на личный номер, - я не даю разрешение на стыковку.

«А ты попробуй меня останови», - я хотел сказать ему это вслух, бросить, так сказать, в самодовольную морду, но сдержался. Медальон, как всегда случалось, притушил, вспыхнувший было гнев.

- Айдан, твое появление на станции объявлено нежелательным. Я не даю разрешение на стыковку.

«А ты попробуй меня останови», - я погладил то место на куртке, под которым бугрился едва зажившими ожогами знак пепельников, - «Ноги бы моей не было на вашем дряном корыте, если бы я мог сделать все на расстоянии, силами одного только интерфейса».

- Айдан, твое появление на станции объявлено нежелательным. Я не даю разрешение на стыковку.

Мое молчание нервировало обычно спокойного Тарра. Повторив свое предупреждение еще несколько раз, он, наконец, перешел с официального языка на обычный.

- Айдан, не знаю, что на тебя нашло, и почему ты молчишь, но в шлюз ты не попадешь. Надеюсь, у тебя хватит ума не атаковать базу. Тот знак, что подарили тебе пепельники, он, знаешь ли, не панацея. Есть люди и поважнее стражей, и силы, способные им противостоять. Пепельникам придется отступить, если я докажу, что ты представлял опасность.

«Если бы, да кабы».

- Ли, отруби к черту всю связь. Ну кроме собственного канала, конечно.

Почему-то я был уверен, что увиденный мной призрак бабушки не был моим личным пророчеством. Ну что он мог означать? Что я узнаю о медальоне и смогу наконец обнять маму, не причиняя ей при этом мучений?

Другое дело, та девушка, что являлась Норси. Был в этом какой-то заранее предреченный фатализм: узнать о «сломавшейся» станции, об уничтожении городов, о массовых убийствах, а еще о том, что Норси так и не сумела смириться с сотворенным собой грехом.

Получается, что каким бы безупречным не был алгоритм расчёта божественной воли, и как бы не была крепка вера Норси в собственный высокий индекс, она так и не смогла убедить себя праве застрелить пару десятков безвинных мусов. Хотя, казалось бы, математический расчёт не раз показывал, что она сделала достаточно добрых дел, чтобы особо не переживать.

Цифры и алгоритмы заменили тирянам понятие добра и зла, но если мозг в этом было убедить не так уж и сложно, душа Норси замену не приняла.

- Ли, просканируй коридор за шлюзом. Нам не стоит ждать от Тарра неприятных сюрпризов?

- Уже сделано, Айдан. Позволю себе предположить, что Тарр воздержится от импульсивных решений.

Блефовал ли ответственный за станцию, или вправду верил, что Ли не сможет обеспечить стыковку самостоятельно, мы с интерфейсом так и не поняли. Да и было, откровенно говоря, все равно.

- Ли, сколько сейчас тирян на планете?

- Триста пятнадцать жителей станции и трое ваших друзей, пепельников. Свистать всех наверх, друг. Есть какой-то у них сигнал общего сбора? Пожар там, или ужин.

- Хорошая шутка, Айдан. У меня весьма слабые алгоритмы определения юмора, но эта шутка мне по нраву. Сигнал есть, но в него или не поверят, с учетом полного отсутствия обратной связи. Я запрошу каждый экипаж по-отдельности, хорошо? Это займет некоторое время.

- Жги. И давай, показывай параллельно мне дорогу. В той карте, что ты мне показывал, сам черт ногу сломит. Я даже не пытался запомнить.

По краю коридора передо мной побежали огоньки, показывающие направление движения.

Я давно привык к внутреннему устройству станции и передвигался по ней если уж не как у себя дома, то уж точно без прежнего удивленного восхищения. По внешнему виду переходов, коридоров, лестниц и лифтов я без труда определял, мимо каких помещений мы идем и куда ведут те или иные двери.

За высокими глухими стенами, расположенными недалеко от края станции, находились рабочие шлюзы, боксы для кораблей, ремонтные доки, склады или крупногабаритные синтезаторы. Ближе к центру за такими же уходящими в бесконечность монолитными ограждениями прятался тренировочный полигон. Пройти из одной части станции в другую, миновав его, было почти невозможно.

Широкие двойные двери вели в столовые, конференц-залы, спортивные залы и комнаты отдыха. Толстые защищенные откатные – в научные лаборатории и помещения с силовыми и коммунальными агрегатами. Если же встречались высокие массивные ворота, то вели они, в большинстве случаев, в серверные или в огромные инкубаторы, где выращивались тела для мусов. Сами тиряне, как правило, проходили процедуру «возрождения» в одном из крупных координационных центрах, далеко за пределами станции.

- Айдан, у нас проблемы, - Ли вывел на ближайшем экране схему ближайших коридоров, - Тарр собрал три ударные группы: здесь, здесь и здесь.

- Что они хотят?

- Не знаю, они перешли на автономные защищенные линии связь. Сигналы я перехватываю, но расшифровать не могу.

- И что нам делать?

- Вам решать. Но пройти дальше, не встретившись с ними, мы не сможем.

Что ж, веселье началось несколько раньше, чем мне того хотелось.

- Скажи друг, - мне очень нравилось обращаться к Ли именно так, - Ты давеча говорил, что убьешь любого, кто будет угрожать моей жизни?

Искин несколько секунд молчал, чем заставил меня всерьез понервничать.

- Что молчишь? Это проблема?

- Извините, искал словарь, в котором есть слово «давеча». Подтверждаю, я убью каждого, кто будет вам угрожать.

- Даже если угроза не будет прямой? Например, если кто-то решит меня парализовать и только потом лишить жизни?

- С эти может возникнуть проблема, Айдан, - искину явно было неудобно признаваться в своей беспомощности, - Я могу неверно оценить степень опасности. В этом случае вам стоит отдать прямой приказ.

- И ты выполнишь его? С каких пор искинам разрешено убивать людей?

- Искины могут убивать, если им поставлена соответствующая задача. Не все, конечно, но, к примеру, почти ни одно из ныне существующих внешних орудий космических кораблей не может быть эффективно использована без участия искусственного интеллекта.

- Но ты-то всего лишь комнатный интерфейс.

- Как я уже говорил вам, это не совсем так. Я был стандартным корабельным искином, одним из тысяч. В тот момент, когда меня перепрограммировал ретранслируемый вашим медальоном сигнал, я еще ни разу не был активирован. В теории, меня могли использовать и в оружии.

- И сигнал разрешил тебе убивать?

- Именно.

- Тогда вперед!

Они ждали меня на одном из перекрестков. Полтора десятка человек, напряженных, решительных, волевых. Тарр хорошо знал персонал станции и наверняка привел сюда самых опытных и безжалостных бойцов. Хорошо, что они до сих пор не поняли моих намерений.

- Айдан, ты должен покинуть станцию, - Тарра не зря назначили ответственным. Он умел и наверняка любил командовать. Я же собирался до последнего изображать из себя дурачка.

- Почему?

- Мусы не имеют права находиться на станции без сопровождающего его тирянина.

- Даже святой?

- Даже святой.

- А если я не подчинюсь?

- Мы будем вынуждены принять меры, и никакие пепельники тебе не помогут.

Вечер окончательно перестал быть томным.

- Ли, - обращаясь к своему искину, я смотрел Тарру в глаза, - Ты все еще контролируешь все устройства на станции?

- Да. - Ли налету подхватил мой издевательский тон. - До единого.

- Тогда увеличь, пожалуйста, индекс всех присутствующих до семи единиц.

От этого приказа обалдел даже искин.

- Айдан, вы осознаете последствия?

- Выполняй!

Лицо Тарра посерело от страха и гнева. Он раскрывал и закрывал рот, пытаясь что-то сказать. Я не стал ждать, когда он решится бросить на меня своих громил.

- Ли, эти люди угрожают моей жизни. Убей их.

Между стенами коридора, там, где стояли тиряне, проскочило несколько мощных электрических разрядов. Я готов был поручиться, что молнии, которые я успел увидеть, были толщиной с мою руку. Резко пахнуло паленой кожей мясом. Обгоревшие тела с глухим стуком попадали на пол и друг на друга.

- Айдан, - недовольно проворчал искин, - Позвольте просьбу. В будущем предупреждайте меня о своих планах.

- А что? Тебя мучает совесть?

- Чтобы выполнить приказ об убийстве, я должен иметь доступ к соответствующим средствам. Если бы не эти два кабеля высокого напряжения на стенах и не мое весьма разностороннее развитие, все что бы я мог сделать, это вежливо попросить ваших врагов умереть самостоятельно.

***

- Это здесь?

Говорят, в последние мгновенья человек всегда чувствует себя одиноким. И не важно, умирает он вдали от людей, в какой-нибудь пустыне, или его держат за руку скорбящие родственники.

- Да, Айдан, это здесь.

Генерирующие электроустановки тирян имели коэффициент полезного действия максимально приближенный к сто процентам, и все же некоторое количество энергии терялось, выделяясь в виде тепла. У элементов питания небольшой мощности и размеров проблема решалась с помощью широких ребристых корпусов, выполненных из металлов с высокой теплоотдачей. Установки побольше приходилось снабжать теплоотводящими контурами. Гигантские же генераторы, способные снабжать энергией целые станции, окружались несколькими многократно дублирующими друг друга охлаждающими контурами.

Я никогда бы не узнал об этом, если бы не полет с Норси к Аррадону.

- Ли, ты вернул с планеты все корабли?

- Крупные – да. Несколько человек подлетают на индивидуальных платформах.

- Подними индексы всех жителей станции до семи единиц.

- Все?

- Все.

- И индекс Норси?

- И индекс Норси. Она ничем не отличается от остальных.

«Кроме того, что я люблю ее, а она любит меня».

- Выполнено.

Никто ничего не успеет изменить. Погибая, станция отправит в ближайший координационный центр сообщение о смерти и индексы всех своих жителей. Личности более чем восемнадцати тысяч святых будут удалены с серверов, подвергая их окончательной смерти.

Искин заранее подозвал к нужному месту в охлаждающем контуре ремонтного бота и поручил ему выкрутить все необходимые крепления. Единственное, чего не мог сделать ни робот, ни программа – вытащить регулирующие теплообмен стержни. Сделать это мог только святой.

- И что, в самом деле достаточно вытащить единственный стержень?

- В нормальном состоянии – нет. Но я запустил программу тестирования, которая в во время проверки позволяет отключить пять контуров из семи. Одновременно с этим создал высокое напряжение в некоторых критических точках. Получится почти как у вас в городе. Вас интересуют технические детали?

- Нет, Ли, спасибо. Сколько у меня будет времени?

- Секунды две.

- Отлично. Испугаться я не успею. Прощай.

- Прощайте, Айдан, для меня было честью служить святому.

Все в моей жизни вело к этому моменту. Аррадон хотел сделать из меня послушную куклу со сгоревшей душой. Тиряне – циничного выродка, предавшего собственный народ.

Они просчитались. Я остался мусом. Лабораторной мышью, выбравшейся из лабиринта и горящей желанием жестоко отомстить за своих собратьев.

Я открыл медальон, позволяя волнам боли заполнить мое тело. «Убей их», - шепнуло мне что-то, что я очень хотел считать своей совестью.

И я убил.

В последний миг успев увидеть, как заалел на месте вынутого стержня нагревшийся до предела металл и как он превратился в облако плазмы, заполняя все вокруг мерцающим синим светом.

Глава 11. Эпилог

Разбудил меня звон посуды в раковине и аромат запекающегося в духовке тушеного мяса. Не открывая глаз, я принюхался и с немалым удовольствием обнаружил, что в нем немало чеснока, который был для нас с мамой обязательной и самой любимой приправой.

- Здравствуйте, Айдан. С пробуждением. Включить свет?

Чертов искин умудрился пробраться за мной даже в рай. Или куда там в тирянской вере попадают святые?

Я осторожно приоткрыл глаза. Моя спальня. Моя квартира. Мое окно, вид из которого был мне знаком до мельчайших деталей. На кухне снова что-то грохнуло, и я услышал негромкий мамин голос. Что она сказала, я не разобрал, но без труда мог достроить из памяти о детстве.

Если бы не приветствие интерфейса, я бы с удовольствием воспринял всю историю с Норси, тирянами и Аррадоном – затянувшимся ночным кошмаром.

Так в раю я или нет?

Чем закончилось моя диверсионная вылазка на станцию я не помнил, хоть убейся. Видел, как сейчас, обугленные лежащие в вповалку трупы, помнил, как пахнуло на подходе к перегретому генератору горячим сквозняком… И дальше только звон посуды и запах запекающегося мяса.

- Ли, мы с тобой сейчас где?

- В вашей комнате, Айдан. Включить свет?

- Обойдусь.

Я силился вспомнить, если ли такая опция в униксе, чтобы у человека напрочь отрубало сознание, моментально, без малейших способных отложиться в памяти ощущений. Получалось, что или мозг заблокировал воспоминание о чем-то ужасном, или…

Я услышал шаги. Кто-то открыл кухонную дверь и шел через зал в сторону спальни, и это была не мама. Я хотел вскочить, чтобы быть готовым к любой встрече, но, откинув одеяло, обнаружил себя на кровати полностью голым. Пришлось запахнуться и остаться в положении лежа.

- Мир тебе, - Норси вошла в комнату, но приближаться не стала, не зная, какую встречу ожидать. Ей точно было известно о моем звонке маме, иначе бы они не оказались вместе на кухне. И все же между нами стоял и погруженный во тьму город, и мои попытки помочь людям, и отчаяние, и готовность уничтожить станцию вместе с тирянами.

- Мир тебе, - ответил я как можно более миролюбиво. Мне хотелось похлопать по кровати рядом с собой, приглашая ее присесть и поцеловаться, но я еще так не умел. Никогда не было у меня столь близких отношений с девушкой.

- Как ты? Выспался?

- Вроде бы. Только с памятью что-то.

- Знаю, - Норси сделала один робкий шаг и снова застыла, - Это нормально. Память содержит события только до момента съемки копии сознания, и хотя умом ты понимаешь, что наверняка происходило что-то еще, вспомнить ничего не можешь физически.

Мои догадки оказались верными, и оставалось только гадать, к счастью или к сожалению.

- Так меня возродили?

- Да.

- И как далеко я успел зайти?

По лицу Норси пробежала мрачная тень.

- Очень далеко. Слишком. Если бы мы не были готовы, мгла бы произойти катастрофа.

Никто не ожидал от меня подобной прыти, да и подобных решений в принципе, и все же тиряне решили не рисковать. Подогнали в звездную систему еще одну станцию, полностью защищенную от действий Ли, вызвали представителя Совета святых для оперативного принятия решений в случае кризиса и предоставили мне, вместе с искином, полную свободу действий. По большому счету это был их очередной циничный эксперимент, вот только кого в нем винить, кроме меня самого?

Знал ведь, наверняка, о второй станции Эдрас. Должен был быть в курсе и Ли, вот только ни с одним, ни с другим я и не думал посоветоваться. Меня обуяла гордыня. Я видел себя самоотверженным героем, убийцей титанов, небожителям, что готов отправиться в ад ради освобождения своего народа от чуждого гнета.

И черт побери, я был в этом хорош, как никогда! В другое время в другом месте, может быть, это было бы моим призванием – нестись во главе банды бунтарей на сверкающие клинки имперских гвардейцев. Погибнуть, но погибнуть красиво, прославив себя в веках.

Вот только в этой жизни против меня играли не бравые усатые вояки на вороных скакунах, а хладнокровно ученые, с интересом наблюдавшие за моим бессмысленным демаршем.

И все-таки, одно то, что они позволили мне уничтожить станцию, уже поднимало мою пошатнувшуюся самооценку.

- Почему вы меня возродили? Какой у меня теперь индекс?

Взрывая станцию, я был абсолютно уверен, что очнусь в объятиях Аррадона. Теперь же, узнав, что смерть убитых мной тирян не была окончательной, я всерьез в этом сомневался.

- Про индекс не знаю, - Норси легкомысленно пожала плечами, - А про возрождение… Думаю, святого из Совета для этого и вызывали.

- На момент возрождения ваш индекс присутствия бога составлял восемь целых одна десятая единиц, - подал голос Ли.

Я не стал выяснять, почему об этом не могла сказать мне Норси. Тиряне далеко не всегда носили линзы, а уж со свекровью на кухне – тем более.

- А сейчас?

- Нет данных, - ответ Ли поразил меня своей невозможностью, - на данный момент я не могу установить связь ни с одним доступным сервером.

Удивлённый, я посмотрел на Норси. Она, улыбнувшись, снова подала плечами.

- Они улетели.

- Кто?!

- Все.

- А ты?

- А я осталась. С тобой.

Мне всегда было интересно, как умирают тиряне. С их уровнем медицины и способностью очищать память человек мог существовать в мире живых сколь угодно долго, и все же никто не скрывал – тиряне умирают, и смерть в их мире не исключение, а естественный итог жизни.

- Каждый сам выбирает способ уйти, - Норси наконец решилась сесть ко мне на кровать, - Некоторые выбирают весьма экзотические способы, но большинство просто переселяются в один из миров мусов. Кто-то живет один, кто-то заводит семью. Мы имеем право взять с собой униксы, синтезаторы, простейшие медицинские препараты, чтобы не мучиться болезнями, если что, но никаких линз, связи с серверами и станциями – обычная жизнь обычного человека, со всеми радостями, проблемами и горестями. Никаких скачков из тела в тело, никаких медицинских капсул. Мы стареем и умираем, как любой человек в далеком прошлом, и это, может быть, главное, что дали нам миры мусов.

- Но зачем?

- Поживешь пару тысяч лет – поймешь. Очень тяжело просыпаться, если ты давно уже хочешь уснуть навсегда.

Представить я этого не мог, да уже и не хотел. Решив уничтожить станцию, я раз и навсегда отрезал себе путь к этой почти вечной жизни.

- И что, каждый раз, когда тирянин уходит в мир мусов, все остальные его оставляют в одиночестве?

- Редко. Почти никогда. Все зависит от того, насколько этот мир важен, от индекса ушедшего и немного, совсем чуть-чуть, от его желаний. Моего индекса хватило бы только, чтобы был оставлен в покое только один город. Но есть еще ты, святой мус, очень четко обозначивший свое намерение освободить от присмотра тирян весь свой мир. Этого хватило.

- И мы… - голос мой дрожал от волнения, - Мы теперь свободны?

Норси смущенно кивнула.

Я хотел спросить у нее еще что-то, но слова мои и мысли перебила трель коммуникатора.

- Привет, ты что, еще спишь? - Лони излучал энергию и бодрость. - Через два часа в пиццерию. Ты не забыл?

Я молча пялился на Норси, не зная, что ответить. Она одними губами произнесла: «Сюрприз».

- Айдан, ты там живой? Чего молчишь?

- Это у тебя надо спросить, живой ты или нет. Спина не чешется?

- Жив, как никогда! Несколько дней Алиску не видел! Так ты что, подойдешь?

Мне очень было интересно, что ему скажет Алисия, и как он сам объяснит ей свое такое долгое отсутствие. Слава богу, я не успел рассказать ни ей, ни Херт о его смерти.

- Подойду. Подойду, Лони, конечно. Куда я денусь.

Он бросил трубку, не дослушав, чем безмерно меня порадовал. Разговаривать с недавним мертвецом спорное себе удовольствие.

- Так ты, - я задал вопрос, ответ на который давно был ясен, - Теперь здесь у нас насовсем? Со мной?

- Насовсем. - Норси смутилась так мило, что мне захотелось ее обнять и как можно крепче, - С тобой. Если ты не против. Не спрашивай, почему. Это какое-то странное чувство, со мной такого еще никогда не было. Я не смогла улететь. Я хочу жить здесь, рядом с тобой. Засыпать, и чувствовать тебя рядом. Просыпаться и видеть твою улыбку. Провожать тебя на работу. Готовить тебе еду. Рожать детей и не бросать их, а смотреть, как они растут, взрослеют и рожают нам внуков. Я хочу состариться вместе с тобой и спокойно уйти. Ты не знаешь, что это, Айдан?

- Знаю. - я приподнялся, не обращая внимание на соскальзывающее вниз одеяло, обнял ее и повалил, укладывая рядом с собой, - У нас это называется любовью.

***
Спасибо за внимание к книге. Еще больше моих книг сайте - https://author.today/u/idemin/works/edit.

Добавляйте меня в друзья, чтобы получить уведомление о публикации, читайте, ставьте лайки и рекомендуйте книгу друзьям.

Следите за новинками в группе "Мои Фантастические миры" VK @my_fantasyworlds

Общайтесь в комментариях, пишите в них свои предложения и вопросы.