17 января 2014 года

"Пылают жёлтые страницы
Моих кровавых дневников
И всё, что было повторится
Как сочетанье этих слов

Но не со мной
Но не со мной
Не обо мне напишут песни
И, руководствуясь длинною монорельса
Мне возразят: "Достаточно одной!"

(из моей песни "Две полосы железных мало" от 1986 года)

Я прощаюсь с Майданом. Обхожу его медленно. Весь.
Я прощаюсь с Крещатиком. Спустился от парка Шевченко по бульвару Шевченко к Бессарабке. Продефилировал мимо громадных магазинов. Протопал мимо омертвевшего фонтанного поля. Добрёл до перекрытого во всю ширь пространства Крещатика . Перебрался на сторону Мэрии. Миновал её и постоял напротив входа в Метро в центре великой улицы моей судьбы.
Именно в этом месте в незапамятные времена совсем на другом Крещатике мой дед встретил мою бабушку. Впервые увидел её и был сражен её красотой. Здесь располагался тот самый знаменитый ресторан, в котором работал шеф-поваром родной дядя моей Великой Ольги. К нему она и перебралась, окончив два класса церковно-приходского училища. Тогда это было круче, чем высшее образование сегодня.
А встретились они во времена власти гетмана Скоропадского!
25 июля 1918 года!
Через 85 лет ровно в Киеве родится моя Машенька!
25-го июля!
А за год до этого именно здесь, на этом самом месте я встречу мою Марину Влади!
Но… я смотрю на ощетинившиеся военными палатками темнеющие уже контуры Крещатика.
Прямо здесь я выживал после отступления из Варшавы в 2002-ом!
У меня даже появилась кличка «Лёшка Чатуранга» и Гена, и Валентин оберегали меня, прикрывали и позволяли добывать копеечку на сигареты и на мой плов, который я исправно заказывал в «голубятне на Воровского», неподалёку от Сенного рынка.
И вот теперь я прощался с моим родным, с мои любимым Киевом, городом подарившем мне и Рону, и маму, и дядю Мишу, и мою фантастическую Марину Влади, и моих ненаглядных Машеньку и Дашеньку.
Мне не плохо, а очень-очень-очень-очень плохо!
Мне так плохо, что хуже наверное уже и не бывает.
Я предчувствую.
Я очень остро предчувствую всё, что случится дальше.
Со всеми – кто сейчас вокруг меня.
Я медленно-медленно подхожу к забору которым Майдан отгородился от Крещатика. Здесь около забора лежит кусок огромного бревна. Это не кусок ствола дуба. Нет, это не дуб.
Дуб я не просто знаю. Я его ощущаю всем своим нутром. Я чувствую дубовые стволы. Они мне бесконечно дороги. Я уже сросся с ними за годы исследований, посвященных этим гигантам Киева. Вокруг Херсонского дуба я катал коляску с Евдокией в 1995-ом.
Аллея Краснодарских дубов за «Авророй» потрясла меня ещё в 1961-лм, а весной 1970-го я чуть не ежедневно бегал по ней свои утренние кроссы. Я наизусть знаю все сто шестьдесят Киевских дубов. И все сорок на Горке Кристера, и все двадцать в Пуще-Водице. И сорок красавцев в Голосеевском районе, и все двадцать два в районе Обсерватории. Я общался с дубом Бай-Бай и беседовал с тысячелетним прямо в его дупле в Октябрьском.
Я пил из всех источников пробитых дубами в Киеве. Особенно меня восхищали Сырецкие Дубы и ресторан над ними, где начинала наша юная певчая дива.
Мой Царский Дуб даже был занесен после моей публикации в список важнейших дубов Украины.
И вот я стоял на Майдане от которого 18-ый троллейбус легко возносил нас к аллее дубков около Святовита, и прощался со всем, что было мне бесконечно дорого и свято.
Медленно обхожу все до единой военные палатки Майдана.
Не пропускаю ни одной. А их много! И стоят они плотно!
И около каждой сидят в основном молча нередко в почти военной форме мужчины.
Женщин почти нет. Только около огромных котлов с супом, который раздают бесплатно напротив Дома Профсоюзов, находятся женщины. Тепло одетые, ловкие, бойкие, крупные. Очередь за пайкой бесконечная. Тлеют угли в топках. Парок идет изо ртов, и в этой дымке притушенный Майдан кажется фантастической картиной из страшной древней сказки. Я брожу по палаткам, поднимаюсь повыше к школе Дерюгиной над Майданом, спускаюсь обратно и выдвигаюсь дальше, за Майдан, к Европейской площади.
Я должен обойти всех.
Доеду ли я до границы ночью?
Мне это неведомо.
Вероятность по моим скромным прикидкам процентов пятнадцать-двадцать от силы.
Возможно ночью мои глаза сомкнутся навсегда.
Я прощаюсь с Майданом.
Я прощаюсь с Киевом.
Я прощаюсь с Украиной.
Я уезжаю не просто навсегда.
Я уезжаю в Магадан!
У меня нет ни сил, ни средств, ни здоровья.
План простой.
Добраться до Москвы, что более чем проблематично.
Из Москвы добраться до Перми.
Из Перми доползти до Екатеринбурга.
Из Екатеринбурга доползти до Тюмени.
Из Тюмени – даст Бог силы – доехать до Новосибирска.
От Новосибирска минуя Красноярск доехать до Иркутска.
Иркутск – последний рубеж, где хоть кто-то, кто может помочь в случае, если жестко откажут ноги
А меня тянет со страшной силой на мою родину, на Колыму! К Сеймчану, к Дусканье, в Усть-Омчуг!
Я понимаю, что обречен на страшную и скорую кончину.
Что все сроки пропущены.
Что организм распадается.
И потому у меня острый лимит времени.
Точнее его возможно уже и не осталось.
Вечер.
Темно.
Меня ждёт Киевский вокзал и плацкартный вагон.
Вагон, в котором есть крошечный шанс пересечь Границу!
В который раз!!!


"Две полосы железных мало
Когда длину в расчёт не брать!"