Ветер перемен

Мегаполис надвигался на областную деревушку медленно, незаметно и неотвратимо, как гигантская улитка. Старики делились слухами о строительстве новой дороги, которая пройдёт чуть ли не через дом хромой Натахи. Пересудов было много, мнения разделились на два лагеря. Одни придерживались теории «пронесёт», другие готовили вилы, лопаты и топоры и вступали в группу «дадим отпор супостату». Споры прекратили Натахины дети, они забрали мать в город, заколотив окна и двери покосившейся избы. Натаха на укор односельчан ответила про какую-то компенсацию и похвасталась, что теперь будет как сыр в масле кататься. Группа «дадим отпор супостату» пожелала Натахе подавиться. Приверженцы теории «пронесёт» призадумались.

Впервые жители деревни ощутили ветер перемен, когда начали сносить постройки «нахальников», небольших сарайчиков при огородиках, незаконно возведённых в окрестностях мегаполиса. Тревожную весть принёс дед Василий, который гостил у детей в городе. Деды собрались у Василия во дворе и попыхивая папиросками рассуждали «о том, о сём», «куды это заведёт» и «как найти управу на супостата».
Баба Маня, главный спец по подслушиванию и подглядыванию, первым делом метнулась с новостью к тётке Варе.  Поохав и поахав, они прыснули каждая в свою сторону, спеша поделиться сенсацией. Весть катилась по деревне от двора ко двору, как снежный ком, обрастая новыми подробностями. Не успели деды закурить по третьей папироске, как у забора Василия собралась вся женская часть населения деревушки. Уперев руки в боки бабы, перекрикивая друг друга, орали, что «завтра бульдозеры понаедуть», «домишки с землёй посравняють» и что «не трындеть надо, а в собес идтить управы просить»

Деды поворчали для порядка, но в собес идти согласились. В лагере «дадим отпор супостату» значительно прибыло.  В лагере «пронесёт» появились колеблющиеся.
 В собес решили толпой не идти, отправили делегацию старожилов. Там делегации разъяснили, что перемены грядут и велели готовиться пока морально, а лучше деятельно. Посоветовали взять пример с Натахи, которая теперь живёт при детях. Молодёжи-то в деревне уж не один год как нет.

Из собеса делегация вышла мрачнее тучи и огласила ожидающим односельчанам печальную резолюцию. Пошумев, вдоволь наплевавшись, народ разошёлся по домам. Неделю на деревне судили-рядили «быть тому» или «не бывать». Время шло, бульдозеры не появлялись и страсти поутихли.

Новый порыв ветра перемен пролетел над деревней, когда стали слышны глухие удары от стройки автобана. По деревне зашелестели-зашипели словечки «магистраль», «мегаполис», «компенсация», «снос». В лагере «пронесёт» убыло. Из города к старикам зачастили дети, пошли уговоры, посулы, угрозы. Зажиточные сельчане упирались, не желая съезжать, цепляясь за хозяйство, скотину, нажитое и сбережённое. Упирались и не зажиточные, аргументируя, что «не желают сидеть у детей на шее», «попрёков не потерпют» и «своим умом жить желают».

Новую смуту в умы односельчан внесла баба Лида, которая съехала в город вслед за Натахой. Она навестила тётку Варю и поведала, что живут они теперь с дедом «как баре», потому как с детьми жить отказались, и выделили им однокомнатную квартиру. Дом-то был добротный, да предприимчивыми детьми «прихватизированный». И канализация-то у них теперь есть, и ванну баба Лида «кажон день принимает с будусанами», и что «взамен курей» дети подарили им канарейку, а дед теперь дымит папиросками на балконе. Тётка Варя, позеленела от зависти, но виду не подала, её изба не была «прихватизирована». Как только баба Лида за порог, метнулась Варвара по деревне звонить про возможные блага за съезд полагающиеся. Особо интересовало её, «что обломится» если домишко не «прихватизирован».

Потянулись людишки в собес за разъяснениями. Слова «урбанизация», «оценщики» и «риэлторы» стали ругательными. В лагере «пронесёт» сильно поредело. Несколько дворов опустели, наводя заколоченными окнами тоску на оставшихся стариков. Разговоры всё чаще велись о том, куда и почём деть скотину, можно ли держать курей и козу на балконе, про «урон» и «выгоду», про то, с детьми ли жить или «самому быть» 

И вот появились на горизонте плоские крыши мегаполисных высоток, наводя ужас на оставшихся жителей деревеньки. Ветер перемен вовсю гулял по опустевшим улочкам, посвистывая в трубах заколоченных домов.  Теперь сельчане делились опытом, как «отсудить кусок пожирнее» за «отъём родины».
 
Спокойной оставалась только баба Тася. Она сразу приняла решение, что «помрёт на своей земле». Оценщики регулярно навещали «упёртую старушенцию», но уходили «несолоно хлебавши». Баба Тася готовилась к каждой новой встрече с «окаянными оценщиками» основательно, ставила самовар, щедро колола щипчиками сахар, даже пару раз угощала блинами. Оценщики уходили, награждённые нервной почесухой, узнав новую цену, которую «выкатывала» им «старая карга», ссылаясь на «сильный рост «инфлюянции».

Время шло, многоэтажки наступали на освобождаемые бульдозерами территории. Баба Тася, сидя в саду, потягивала с блюдечка чаёк, с интересом наблюдая за новой стройкой. Вскоре её сад стал зелёным оазисом, затерявшимся среди серых высоток. Застройщик так и не сумел договориться с «жадной бестией» и оставил Таисью в покое.

А баба Тася живёт и не тужит. По-прежнему холит свою козу и «курей», продаёт жителям высоток молоко и яйца, а летом ещё и огородными дарами приторговывает. «Горожане» полюбили Таисьюшку и частенько приглашают её в гости.

Крепко стоит деревянный домишко, окружённый цветущим садом в кольце многоэтажных монстров. Стоит непокорённый ветру перемен.