Икона-1

               
На улице шёл мелкий осенний дождь. Старый автобус «ПАЗик», дребезжа и подпрыгивая на ухабах сельской дороги, упорно двигался вперёд. Алексей, сидя в салоне, рассматривал унылый серый пейзаж за окном, время от времени протирая запотевшие очки, без которых почти ничего не видел.

— Па, мы скоро приедем? — теребил его за рукав сынишка лет пяти. — Я хочу есть.

— Вот приедем и поедим, а сейчас возьми бараночку.

Отец покопался в сумке и достал пакетик с сушками, в котором оставалось чуть меньше половины.

— Бери, посмотри, как пахнут!

Мальчик взял сушку и прижался к матери, которая сидела рядом, качая на руках младенца. Справа от неё, уткнувшись лицом в окно, сидела их сестрёнка. В семье было трое детей — мал мала меньше.

«И зачем мне было покидать насиженное гнездо? Ехать сюда, за тридевять земель? Меня здесь никто не знает и не ждёт, тем более. Что я здесь буду делать? И главное, кому я здесь нужен?» — думал Алексей, пристально всматриваясь в моросящую даль. — «А тут солнце бывает когда-нибудь?»

Внезапно ему вспомнилась Волга, куда он в детстве постоянно бегал купаться. Бескрайняя ширь воды, белое выжженное небо и родной город Чебоксары, где он родился и вырос, но так и не доучился в художественном училище.

После смерти матери он остался дома за отца. Воспитывал маленькую сестру и брата, а потом и сам женился. Как из рога изобилия посыпались один за другим дети: сначала сынишка — Женька, через год Наташа, а недавно — маленький Иван. Денег, которые он получал в клубе, работая художником-оформителем, хватало только, чтобы свести концы с концами, а когда появился маленький, стало совсем туго.

В это время двоюродная сестра посоветовала Алексею поехать в Подмосковье в преуспевающий совхоз, где бригадиром работал её первый муж, с которым она и по сей день поддерживала хорошие отношения. «Он обязательно поможет!» — говорила она.

— Алёш, езжай, не раздумывай, — говорила она. — Хуже не будет, а тут вы совсем загнётесь. Ты парень толковый, своё место всегда найдёшь. Это, конечно, не Москва, но в радиусе ста километров от столицы жить вполне можно. Совхоз богатый, и художник там нужен, не пропадёшь, одним словом!

Автобус тряхнуло, он натужно «застонал» и остановился. Алексей испуганно вздрогнул и вернулся к действительности. На дворе стояла осень конца семидесятых. Шли годы «развитого социализма». И это он хорошо знал. Ему не раз приходилось писать лозунги на кумачовой материи, провозглашающие победные шаги партии и народа к светлому будущему. Как ни старались они, но коммунизма пока не предвиделось, вот поэтому социализм в одночасье и стал «развитым».

— Ну всё, приехали, — повернулся к ним усталый шофер. — Вот ваш дом, здесь и будете жить. Пока. А потом видно будет. Давайте я вам помогу, — он засуетился, помогая вытаскивать сумки.

Через минуту они уже стояли на крыльце небольшого деревянного дома, переминаясь с ноги на ногу, ожидая, когда их добровольный помощник откроет дверь. Дождь закончился, и со стороны леса стало светлеть. На душе полегчало, и забрезжила надежда на лучшее. Алексей старался выдавить на своём лице хоть какую-нибудь улыбку, показывая этим, что всё хорошо, всё под контролем, и он в этом уверен, но вместо улыбки получилась гримаса.

— Входите, чувствуйте себя как дома. Вы не смотрите, что щели в полу, да и потолок не лучше. Это только временное жильё, а потом переселят. Может, и квартиру дадут в Шилово, это в главной усадьбе совхоза, — продолжал успокаивать переселенцев водила. — Всё, я помчался. Мне ещё на ферму за девчатами. Располагайтесь. Привыкните — все так начинают?

Потом было слышно, как затарахтел и, натужно фырча, стал отъезжать автобус. Они остались одни. Долго сидели на стульях, глядя друг на друга, пока по полу не юркнула мышь, которая сразу вывела их из оцепенения.

— Надо что-то делать, — первым нарушил молчание Алексей. — Пойду дров нарублю. Печку растоплю. А ты, Вера, — он обратился к жене, — стели постель. Отмывай кухню. Всё, приехали! Теперь жить надо. Это наш дом. Дальше ехать некуда.

Через минуту муж уже колол дрова, лихо расправляясь с деревянными колбяками. Топор, который он нашёл здесь же, в полуразвалившемся сарае, был ржавый и, к тому же, тупой, но он с такой яростью принялся за работу, что на первых порах совсем не замечал сопротивления инструмента.

Это он только потом узнал, что дом этот являл собой некую перевалочную базу, через которую проходили все вновь прибывающие. Если человек выдерживал и не скисал, не жаловался, не канючил, то через полгода получал что-то лучшее. А потом уже, за особые заслуги, и квартиру мог получить, но это надо было заслужить ещё и не только своим доблестным трудом на благо совхоза и Родины, но и подхалимством, а иногда и стукачеством.

Но это всё потом, а сейчас дрова разгорались в печке, отчего на душе теплело, а настроение поднималось. Хотя печь прилично дымила — давно не была в работе, но тепло незаметно наполняло комнату. Алексей оттаивал душой и телом. Пускай на дворе и август, вроде ещё летний месяц, но в заброшенном доме стыло. Это всё сырость, проникающая в комнаты через широкие щели в полу.

«И чего здесь только мыши едят? — думалось Алексею, который продолжал подбрасывать дрова в топку. — Так ведь с голоду и передохнуть можно».

— Алёш, хватит в облаках витать. Сходи лучше за водой. Тут и вёдра есть. Наверно, от старых жильцов остались, — осторожно начала командовать Вера.

Она чётко следила за порядком. На её плечах дети, на ней дом и хозяйство. Вера хорошо знала мужа. Он был хороший, но не от мира сего. Скажите, как можно часами рассматривать ромашку или проплывающее мимо облака? Она и по сей день представить не могла. Она знала: был бы хлеб и крыша над головой, а на ромашки и потом время найти можно, и то, если силы ещё останутся.

Алексей, скользя по мокрой тропинке, направлялся к старому заброшенному колодцу. Его лёгкие летние туфли давно промокли, и он с трудом удерживал равновесие. Открыв крышку колодца, он заглянул внутрь и на мгновение испугался, увидев своё отражение.

В воде отразился совсем незнакомый мужчина с бородой, который пристально смотрел на него через очки, занимавшие, как ему показалось, половину лица.

«Неужели это я? Как же давно я себя не видел! На кого я стал похож?» — подумал Алеша в испуге. Но потом его охватило чувство гордости: «Наверное, на Левитана!»

Опустив ведро в воду, он вновь увидел, как образ бородатого мужчины расплывается в кружках, а затем исчезает.

На следующее утро Алексей вошёл в кабинет парторга Зубова. Это был грузный мужчина лет сорока с красноватым лицом, который сидел за столом, перебирая какие-то бумаги. Его главная задача заключалась в том, чтобы встречать делегации из Москвы и умело демонстрировать основные достижения совхоза. Для этого была необходима наглядная агитация, и чтобы она всегда была в порядке, требовался хороший художник, который мог бы исполнять волю начальства.

— Так ты и есть Алексей? Ну-ну, проходи, садись. Не робей, чего весь скукожился? Не привык по кабинетам начальников ходить? Видишь ли, без них нельзя. Всё хозяйство встанет.

Зубов явно красовался перед приезжим, желая подчеркнуть свою значимость.

— Как устроился? Всё ли нравится? Но ты понимаешь, что это всё временно. Поживёшь от силы годик. Ну-у. Не больше. Ты покажи себя, развернись. Сам понимаешь, под лежачий камень вода не течёт, и тогда посмотрим. Ладно, я что-то разболтался. У меня дел много. Сейчас завклубом подойдёт и покажет тебе твою мастерскую. А? Вот и Василий Семенович, легок на помине. Заходи, заходи, ты что, как чужой? Вот, прошу любить и жаловать, художник наш новый — Алексей Повадин. С самой матушки Волги приехал поднимать нашу, так сказать, запущенную агитацию.

Мастерская оказалась небольшой квадратной комнатой в здании клуба, куда Алексея привёл Василий Семенович, отвечающий за весь совхозный досуг, за самодеятельность, кино и, конечно, танцы. Он руководил небольшим коллективом культработников, но самый главный пункт его деятельности — это, конечно, наглядная агитация.

А как же без неё? А если высокие гости приедут? Как они смогут увидеть основные показатели по сбору урожая, по закладке кормов на зиму, по надою молока? Да мало ли ещё какие цифры заинтересуют высоких гостей? И обязательно надо напомнить, что народ и партия едины, что этот год определяющий. Именно от этих написанных художником-оформителем лозунгов зависело благосостояние страны, поэтому эта должность на любом предприятии была так уважаема и почётна.

— Вот, располагайся. Будь как дома. Напиши, что тебе нужно из материалов. Всё купим. Правда, тут осталось что-то от предыдущего художника, но всё засохло. Так что давай, осваивайся. Ты меня извини, что я всё «тыкаю», но так проще как-то, и ты меня зови просто Василий и без церемоний. Сработаемся.

Василий Семенович мог бы продолжать, но, заметив усталость в глазах Алексея, похлопал его по плечу и вышел, оставив одиноко сидеть на стуле.

Алексей мог бы долго сидеть так, глядя в одну точку. Он сделал слишком глубокий вираж в своей жизни, и трудно было правильно оценить всё, что с ним произошло. Но оставаться в Чебоксарах в доме, из-за которого на него подали в суд его самые близкие, он больше не мог. По его характеру лучше было бы сидеть на этом стуле хоть целую вечность, лишь бы не судиться с родными по крови, с которыми в детстве ел из одной миски. А тем более не доходить до рукоприкладства. Да чего там только не могло ещё произойти. Там, где нет Бога, в ход вступают волчьи законы, а порядок их он хорошо знал. Знал, что не быть ему победителем в этой неравной схватке, а, может, это и к лучшему, что он оставил всё и бежал, спасая семью, но, прежде всего, свою душу.

От центральной усадьбы до Голубино ходил местный автобус. На него необходимо было успевать, другого транспорта не предвиделось до самого утра, если только на попутках, которые появлялись на этом маршруте крайне редко. За них надо было платить деньги, которых у Алексея не было. Поэтому он старался успевать на этот автобус.

Скучать в автобусе не приходилось. Салон был переполнен молодыми доярками, которые каждый день ездили на ферму. Алексей пользовался этим. Заберётся куда-нибудь в угол, прилипнет к окну и смотрит на проплывающие мимо пейзажи. Одним словом, художник. А вокруг него шла неизвестная и непонятная для него жизнь. Слышалось сплошное шу-шу. Промывались косточки и его, и жены, даже по детям успевали пройти.

Доставалось всем, и самое обидное было для женского населения совхоза, что он был женат, да ещё свой «выводок» сюда привёз. А может, это и к лучшему. Жена хотя бы к дому будет привязана — можно будет счастье попытать. Так думали молодые девчата, искоса разглядывая художника, сидевшего у окна и как нарочно не обращавшего на них никакого внимания. А если он изредка и поворачивался в сторону постоянно смеющихся девушек, то через стёкла его очков трудно было догадаться, о чём он думает. А думал он о многом, и прежде всего о том, как прокормить семью, которой уже завтра есть будет нечего.

Жена? А что жена? Вера. Так её звали. Она была его верой и надеждой, но любовь отсутствовала в этом ряду. Как-то не сложилось. Она была хорошей матерью, отличной хозяйкой, а какие пироги она пекла! Алексей был большим любителем выпечки. Может, этим она его и взяла, когда он приходил к ним в дом, на столе всегда возвышалась горка изумительных, распространяющих на весь дом запах пирогов.

— Проходите, Алексей Васильевич, у нас гостям всегда рады, — приглашала, выговаривая нараспев слова, мать Веры.

Она хорошо знала, Алеша — «добрый» жених, такими не бросаются, да и Вера любила молодого художника. Но Алексей всё делал по привычке. Часто бывал у них в гостях, не гнушался предложенным обедом, а иногда и ночевать оставался. Стелили ему на сеновале. Запах свежескошенного сена дурманил, клонил в сон. Засыпал сразу, окутанный самыми блаженными сновидениями.

А когда однажды, укладываясь спать, он услышал, как хлопнула входная дверь, а затем почувствовал по чуть ощутимой дрожи настила, что кто-то поднимается к нему по лестнице, сердце его чуть не выскочило из груди, а сам он как-то сразу обмяк от сладостных предчувствий.

— Алеша, это я, Вера. Ты не спишь? Отец в город уехал, а мама спит давно. Ну вот я и пришла, — заискивающе прошептала девушка.

Всё произошло как-то само собой, просто и деловито, как будто они уже много лет были мужем и женой. И его совсем не удивило, что Вера была уже женщиной. Через «сарафанное» радио он давно знал, что у неё была неразделённая любовь с молодым студентом из Москвы. Тот работал на строительстве новой фермы бойцом стройотряда.

— Алёш, ты меня любишь? А? — оправляя юбку, спросила Вера. — Или так — просто к нам ходишь?

— Да, да, конечно, о чём ты говоришь? — не удержав зевок, произнёс юноша.

Алексей потянулся и повернулся на другой бок, вдыхая в себя аромат сена и чистого молодого женского тела. Ему было приятно засыпать. Он тогда ещё не знал, что ровно через девять месяцев у него родится первенец.

                (продолжение следует)

                2012г.*)