С Богом, Параська!

     Бабушка Шура очень по-своему (по привычке, сохранившейся с дореволюционного детства) верила в Бога, пекла к Пасхе куличи и с подругой иногда святила в Церкви. Яйца тоже красили, но всё без фанатизма. Церковные праздники помнила и изредка коротко крестилась перед маленькой закопченной иконой св. Николая-угодника, шепча: - Прости, Господи, грехи наши тяжкие.

     По утрам, когда я не хотел выползать из-под одеяла, бабушка подгоняла меня, приговаривая (как помнила из Кольцова):
     Встань-повстань, мужичок,  уж весна на дворе,
     Уж соседи твои работают давно.
     Встань, проснись, подымись, на себя погляди:
     Что ты был? и что стал? И что есть у тебя?
     На гумне – ни снопа; в закромах – ни зерна;
     на дворе, по траве – хоть шаром покати…

     А если я продолжал, потягиваясь, выклянчивать ещё пять минут, укоряла меня, декламируя:
     Птичка божия не знает ни заботы, ни труда;
     Хлопотливо не свивает долговечного гнезда;
– намекая на отсутствие у меня общественно-полезной нагрузки.

     Я посчитал эти строки религиозной пропагандой и только много лет спустя узнал, что это отрывок из поэмы «Цыганы» Пушкина А.С. Коротких отрывков или начальных строк разных стихотворений бабушка Шура вспоминала к случаю очень много, раз от раза удивляя меня широтой познания русской поэзии:
     Птичка божия не знает ни заботы, ни труда;
     Хлопотливо не свивает долговечного гнезда;
     В долгу ночь на ветке дремлет; солнце красное взойдет:
     Птичка гласу Бога внемлет, встрепенется и поет.
     За весной, красой природы, лето знойное пройдет –
     И туман и непогоды осень поздняя несет:
     Людям скучно, людям горе; птичка в дальные страны,
     В теплый край, за сине море улетает до весны.

     Ещё больше и чаще она вставляла в свою речь пословиц и поговорок.

     Два раза в год обязательно – к Пасхе и к Покрову (официально считалось что к Первому Мая и Седьмому Ноября) бабушка белила комнату и стирала тюлевые гардины.
     Мне нравился процесс побелки и запах мела – я набивался в помощники. Бабушка давала мне старую мочальную кисть, окорёнок с раствором и указывала малоответственное место за печкой. Минут десять я махал кистью, меняя быстро устающие руки, и переходил в подсобники – подай-отнеси-размешай.

     Регулярно делала замечательное тесто: пресное, дрожжевое, сдобное – и пекла пышки, пироги, пирожки. Тесто так вкусно пахло, что я отщипывал и ел сырое. И вылизывал посуду, в которой замешивалось сдобное тесто. Сырники и оладьи тоже часто подавались на третье, а праздничные блины по-настоящему купались в масле. «Не красна изба углами, красна пирогами», «Кашу маслом не испортишь», «Хочешь есть калачи – не лежи на печи».

     В мои постоянные обязанности по дому постепенно входили подметание полов, выбивание пыли из ковриков, вынос мусора, выбирание жужелицы (несгоревшей породы) и золы из поддувала. Чаще всего приходилось бегать в сарай: принести дров на растопку печи (тяжелое ведро с углем приносил кто-то из взрослых), слазить в сарае в подвал за яблоками, капустой, картошкой. Вынести что-то временно ненужное. Помогал мыть овощи, чистить морковь, картошку, ждал, когда очистится капустная кочерыжка, и убегал с ней во двор, чтобы не плакать, когда чистили и резали лук.

     Очень тщательно бабушка следила за чистотой постельного и вообще белья. Как только она затевала большую стирку, все соседи тут же делали то же самое, потому что знали – в ближайшие день-два дождя точно не будет, белье высохнет быстро. Был у бабушки внутри природный барометр (перед дождями падало атмосферное давление, и у неё болели суставы, как у многих прачек).

     Постельное бельё кипятила в большой выварке, подсинивала, подкрахмаливала. Соседки завидовали красоте нашего белья и учились у бабушки. Весь двор и большой балкон затягивались веревками, и мы по очереди сторожили бельё от жуликов. Ещё она следила за влажностью вывешенного белья. Я ходил за ней между рядами верёвок с большим эмалированным тазом, куда бабушка складывала чуть влажное бельё. Потому что теперь предстояло его вытянуть, чтобы вернуть первоначальную прямоугольную форму, выгладить и разложить на полках шифоньера.

     При сушке во дворе на верёвках белье немного деформировалось, как говорили в народе – садилось. Легко говорится, а на деле это целая наука. Стоя напротив бабушки, взяв в каждую руку один угол простыни, нужно было, перебирая пальцами, свести руки с тканью вместе, разойтись по комнате на всю длину простыни и тянуть рывками эту гармошку каждый в свою сторону так сильно, чтобы ткань равномерно вытянулась и не вырвалась из рук. Я часто не удерживал свой край, но с годами ткань стала вылетать из бабушкиных слабеющих рук, так что уже мне приходилось регулировать силу рывка.

     Чугунные утюги когда-то нагревались в комнате на чугунной плите печи, поэтому генеральные стирки проводились в холодное время года и даже зимой. Лёгкий морозец удалял все запахи, но снимать бельё с верёвок и заносить в дом надо было очень осторожно: оно становилось хрупким как стекло.

     Потом уже мне довелось таскать 2-3 чугунных утюга, с общей кухни, где взамен керосинок появились газовые плиты. (Таганрог к газопроводу Ставрополь – Москва подключили в 1957 году, но к нашему дому трубы подвели года через два-три, а отопительные печи переделали в конце 70-х.)

     Затем чугунные утюги пошли на металлолом и сменились электрическими, а процесс вытягивания оставался неизменным.

     К этим обязанностям добавлялись новые: подмести и вымыть деревянный пол, протереть подоконники, этажерку с книгами, смести паутину по углам под потолком, которую не разглядела бабушка, втянуть ей нитку в иголку, а позже не только принести дров, а сначала перекидать после школы 1,5 тонны угля со двора в сарай, потом дровяные отходы, которые постепенно рубить под размер печки, ну и затопить печь.

     Часто к бабушке обращались соседки с просьбой погадать на картах. Колода карт из 36 листов была одна: и для игр, и для гадания. Я нужен был ей, чтобы «невинное дитя своими руками положило колоду на пол у порога входной двери, вышло и вошло, переступив через карты, для очищения их от светских грехов». Такая колода могла «рассказать правду».
     Поэтому мне удавалось наблюдать за процессом гадания, и я запомнил три основных варианта расклада карт. Потом понемногу узнал о значении мастей и карт (дорога, хлопоты, письмо, деньги – что было, что будет и чем сердце успокоится). Бабушка увязывала открывающиеся или разложенные карты так складно, что женщины только кивали и ахали, как точно всё совпадало с их прошлым и настоящим. Несколько раз объясняла логику увязывания предметов и действий, привязанных к картам и мастям. Через полгода я мог бы вполне профессионально «пудрить мозги» впечатлительным барышням, но школа отвлекла от волхвования и пророчества.

     Бабушка Шура иногда приносила с работы пустые картонные коробки разных размеров для хознужд себе и соседям. Однажды принесла большую, примерно 50х50х50 см, и оставила в коридоре под моим присмотром. Я заглянул внутрь: чистая, просторная, и решил спрятаться, разыграть бабушку.
     Забрался внутрь, сложился поудобней и прикрыл створки. Бабушка вышла в коридор – коробка на месте, меня нет. Вернулась в комнату, позвала – тоже нет. Крикнула через окно во двор – тишина. Вышла в коридор, покричала там. Я сижу, молчу.

     Стали выглядывать соседи, во дворе по нашим нычкам разыскивают друзья – нет меня нигде, и никто не видел. Хихикаю потихоньку в коробке, довольный. Началась серьёзная суматоха, посыпались советы: сбежал, украли, надо милицию с собакой. Только милиции мне не хватало.
     – Нет, – думаю, – пора! Поднимаюсь из коробки, как чёрт из табакерки, и вовремя. Ещё чуть-чуть и мог бы получить по полной программе. А так отделался смехом и удивлением – как это я закрылся в коробке. Пришлось продемонстрировать на бис.

     Ещё одна важная нагрузка: следить и пополнять запас воды в умывальнике и в ведре для питья и готовки.
     Водопроводная вода была очень «жесткая», щелочная. Мыльная пена растворялась с шипением, мгновенно. С бабушкой Шурой ходили за дождевой водой для мытья головы. «Мягкая» вода была в ухоженном колодце во дворе школы № 16.
     Был до Войны такой колодец и в нашем дворе. Но по какой-то причине им перестали пользоваться. Водостоки полусгнили, ворот расшатался, на дне проглядывали камни и грязь. Ворот разобрали, колодец заварили решеткой, а потом зацементировали.

     Сохранился древний колодец неподалёку, во дворе Дома Политпросвета на Украинском, 8. Но жильцы дома всем пришлым высказывали недовольство – мол, самим не хватает, идите в другие дворы.
     Поэтому в дождь собирали воду в запас в выварки и вёдра.

     А в ДП ходили на бесплатные киносеансы. Нужно было отсидеть на какой-нибудь нудной лекции, после которой показывали фильмы: «Броненосец «Потёмкин», «Ленин в Октябре», «Чапаев», «Щорс», «Николка-паровоз», «Мы из Кронштадта», «Мичман Панин», «Судьба барабанщика», «Девочка ищет отца», «На графских развалинах», цветные – «Улица полна неожиданностей», «Тайна двух океанов» и др. Название фильма заранее не объявлялось, поэтому каждый фильм отсматривался по нескольку раз. При этом старушки мирно похрапывали, молодёжь на последних рядах сладко целовалась, а мы толкали друг друга в бок и шептали: – Зырь, щас этот как даст, а тот как брык!..

     Однажды дома, сырым прохладным вечером после ужина, я начал игру в отгадывание загадок, услышанных на занятиях в садике, и тут бабушка сильно озадачила меня своей оригинальной задачей:
     – Что такое: целишься в пятки, а попадаешь в нос?
     Не то что в детсаду, но даже в нашем, не высокой культуры, дворе с такой загадкой я не сталкивался и долго смеялся, когда бабушка озвучила ответ, потому что и слово и ситуация возникали во дворе ежедневно и неоднократно.

     С начала 50-х годов бабушка Шура много лет работала в большом магазине «Одежда» рядом с домом (ул. Ленина, 48), поэтому я всегда одет был, как говорится, с иголочки. Как в таком виде было играть в жмурки, латки и прочие казаки-разбойники? С трудом бабушка терпела мой вид во дворе, но за ворота – только в парадной форме.
     К подкладке брючного пояса или к карману пиджака всегда подкалывала булавочку – «чтоб не сглазили». Если приходилось на мне пришивать пуговку, обязательно давала что-нибудь пожевать – «чтобы ум не зашить». (В 15 лет, когда я созрел до ношения галстука в торжественных случаях, научила вязать галстучные узлы.
     Откуда у неё все эти знания и умения, я не задумывался.)

     С таким хлопцем соседки на выданье часто гуляли в парке, привлекая внимание потенциальных женихов. На все подобные выходные-выездные и другие ответственные «мероприятия» бабушка провожала меня напутствием:
     – С Богом, Параська! – мелко, как бы незаметно, крестя меня в спину.
     Видно, помогло. В школу меня приняли.
          (см. «Вот тебе, мама, и Юркин день»)