Вот тебе, мама, и Юркин день

     Летом 1958 года само собой прозвучало: – Государство, он подрос, ему пора учиться.
Школьно-директорское ЛИЦО строго-отставно посмотрело на моё вихрастое, чуть приглаженное, только что выдернутое мамой из дворовой футбольной свалки, пошуршало заявлением и вынесло первый приговор:
     – Я вас в свою школу не возьму.
     – ???
     – Вы не из нашего района.

     Когда выяснилось, что дом от школы в 60-ти метрах в том же квартале и районе, и законность и неизбежность моего поступления стала очевидной, ЛИЦО произнесло приговор на следующие 15 лет:
     – С такой прической учиться нельзя.

     Самое мудрое в мире ГОСУДАРСТВО, лучший друг детей, сразу попало в болевую точку и чуть не отвратило меня от образования навсегда.

     Казачий чуб и красивые волнистые волосы были моей гордостью. Но, из-за курчавости и жесткости волос, парикмахеры, с их ручными машинками для стрижки овец, были моими вторыми (после стоматологов с их отбойными сверлилками и полным отсутствием обезболивания) врагами. Поэтому посещение парикмахерской (которая, кстати, располагалась ровно посередине между домом и школой)  я оттягивал всеми способами.

     Заметив мои надутые губы и набухающие слезами глаза, ГОСУДАРСТВО решило поиграть в либерализм. С трудом, но завязался диалог от противного. Я легко доказал, что уже неплохо читаю (и не только заголовки в газете «Правда» с директорского стола), считаю, а когда дело дошло до стихов на память, ЛИЦО окончательно подобрело. Тут и было заключено первое соглашение: мне разрешалось носить прическу «полька», вместо всеобщего «чубчик» или «бокс», пока я буду учиться на «отлично».

     Соглашение строго выполнялось обоими вплоть до неожиданной смерти первого моего директора школы №16 – Алексея Михайловича Чайкова. В дальнейшем борьба за нестандартную прическу шла с переменным успехом, хотя привычку хорошо учиться я сохранил.

     Потом было первое сентября и новое огорчение: нас с Санькой Борисовым, друзей из одного дома, развели по разным классам – для чего? И не только нас.
     (Однажды, в шестом классе я никак не мог решить дома задачу по геометрии – ещё не стал круглым отличником. Спустился на первый этаж к Саньке Борисову за помощью. Им такую задачу не задавали совсем. Мы сравнили дневники – ни по русскому, ни по математике задания не повторялись. Я снова удивился: это для того, чтобы мы не списывали друг у друга, или чтобы вообще как можно меньше общались вне школы?)

     Из «Истории» и «Литературы» – в основном для внеклассного чтения, узнавали о войне «брат против брата, сын против отца, и др.» Потом – как дети отрекались от родителей-кулаков, вредителей, врагов народа, ученики от учителей, от собственной совести.
     Как разделяли, уничтожали память поколений, заставляли врать и властвовали. И в то же время: – Даёшь трудовые династии! Но только почему-то шахтёрские, фабрично-заводские и другие рабоче-крестьянские с серпом и молотом.
     Как говорили в народе: кесарю – кесарево, слесарю – слесарево.

     Зато вместе со мной оказались пять человек из группы детского сада. Неужели в наших личных делах не было графы: какой детсад окончил.

     Теперь бабушка будила меня первым четверостишием (дальше не помнила):
Дети! В школу собирайтесь,
Петушок пропел давно!
Попроворней одевайтесь –
Смотрит солнышко в окно!
     или подгоняла, когда уже накрывался стол к завтраку: – Вставай, лежебока, с постели – горячие пироги поспели! – а то и грозно: – Поднимайся, засоня, – проспишь Царство Небесное!

     Уровень подготовки к школе был очень разный. Первые полгода с самыми слабыми учили буквы, цифры, звуки, слоги, примитивный счет – то, что я уже знал. Проблемы у меня возникли с письменными упражнениями.

     В специально разлинованных тетрадках мы учились плавно и ровно рисовать карандашами палочки, крючочки, элементы буковок, в клеточках – квадратики, цифры и разные орнаменты по учительскому образцу. У кого получалось хорошо – те в ноябре допускались к перьевой ручке и чернильнице. Тут я пришел к финишу последним. Ну никак не получалось у меня ровно и красиво, и чем больше я переписывал закорючки, тем они становились кривее.

     Только в декабре начал вымазывать пальцы чернилами. Так, вопреки фамилии, не только не проявил способностей в рисовании, но и долго писал, «как курица лапой».
     Однако заработал благодарность родителям за свою сообразительность и прилежание не только в первом полугодии.