Глава четвёртая. Тревога нарастает

ЖИЗНЬ,КАК ДЕНЬ. Книга вторая.
ВРЕМЯ ИСПЫТАНИЙ.
 Глава четвёртая. Тревога нарастает.

 Направляясь к отцу в больницу Сергей спустился в полуподвальное помещение Управления, где находился небольшой буфет для его работников. Купил там тульских пряников к чаю, отец их любил, да тройку яблок и любимые его пирожки с капустой. Буфет был полупустой, не все даже столики были заняты, но сидеть времени у Сергея не было.
 Хотя выпить горячего чайку было бы и неплохо. Он уже было направился к выходу, как его остановил голос Веньки Колганова, смотрителя зданий и сооружений комбината, бывшего его одноклассника:
 - Серёжа! Ты уже здесь, а я думал, что ты уже в Афганистане!
 И он засмеялся. Сергей не был с ним особенно дружен. Как, впрочем, и другие в классе. Что-то было в нём такое, что не располагало к дружбе. Был он скуповатым, хитроватым да скрытным. Так что вот это его полу-насмешливое восклицание Сергея несколько покоробило:
 - Как видишь я здесь.  Так там больше нужны такие специалисты, как ты - строители!
 Сергей знал, что он в армии никогда не служил по какой-то своей скрытой причине. Конечно же, только не по заиканию. Когда Веня волновался, то начинал сильно заикаться. Но вот когда он пел, то никогда этого с ним не бывало, хотя особого голоса и слуха не имел. Но всегда ходил что-то под нос напевая. И сейчас он тоже ни разу не заикнулся:
 - Моё от меня никогда не уйдёт. Но здесь-то я более нужен, чем в армии. Иди ко мне сюда и побалакаем. Расскажешь, что у тебя там в жизни новенького.
 - С удовольствием, но в другой раз. Спешу...
 И Сергей покинул буфет. А навстречу ему, при выходе из него, его хороший знакомый, Иван Иванович Блинкин, бывший полковник-фронтовик:
 - Сергей, ты уже вернулся, а вот ко мне никак не заглянешь. Никак! Загляни-ка на минутку и мы поделимся впечатлениями...
 - Хорошо, Иван Иванович, обязательно забегу...          
 Блинкин работал начальником военно-учётного стола, был интересным собеседником и человеком, у них было много общего. Сергею было всегда интересно с ним разговаривать. Иногда они играли в шахматы во время обеденного перерыва, но сейчас у Сергея не было совершенно времени для любого разговора, да и настроения.
 К тому же, очень некстати, встретился ему здесь этот Венька. Испортил ему окончательно настроение. Правда, нынешним летом они даже сошлись ненадолго вместе, когда в числе других их направили от комбината, во время подготовки и проведения Московской Олимпиады, в Крутояровское отделение милиции.
 Однажды, он побывал даже у Сергея в старой квартире, что рядом с милицией. Они  выпили там немного пива и перекусили. Людмила в то время была в Медунах, так что в той квартире Сергей был полным хозяином и ему одному находиться там было невероятно тяжело.
 А тут Венька и нарушал его одиночество, несмотря на всю его нежелательность. Да и сам Сергей не слушал его болтовню про прекрасный западный образ жизни. Это Сергею было совершенно не нужно.
 Правда, Веня заинтересовался у Сергея магнитофонными записями Высоцкого, делая свои пошловатые замечания. Но Сергей не слушал его, а был весь в мыслях о своей жизни. Песни  Высоцкого помогали ему обрести мужество и не расслабиться.
 Первое же, на что Веня сразу обратил внимание, войдя в его комнату-зал, так это на висевшие на стене портреты-конверты с пластинок Окуджавы и Высоцкого. Они висели - один прямо над радиоприёмником "Кантата", что на тонких ножках, подарок Аркадия к его свадьбе, другой - над рядом стоящим на табурете магнитофоном "Яуза". Его Сергей купил сам, как только пошёл работать. Ещё в середине шестидесятых годов. Но он работал исправно.
 Сергей теперь его слушал редко. Причём один и во дни печали. Веня же попросил его включить и послушать записи. Они ему понравились. Высоцкий с Окуджавой  тогда нравились всем. Но Вене понравились также и старые записи Битлов, ноктюрн "По узким улочкам Риги", фокстрот бельгийских электромузыкальных инструментов "По набережной" и даже "Три года ты мне снилась" Никиты Богословского. Чем он удивил Сергея.
 Но ещё более поразило Веню в квартире Сергея, так это обилие книг. И он сразу же ринулся к книжному шкафу:
 - Давно собираешь?- спросил он, поправив свои оптические очки с тёмными стёклышками. Он пытался быть всегда модным, красивым, но это у него плохо получалось. Всё на нём сидело как-то не так.  Сергей не мог понять почему? Но никогда не говорил ему об этом.
 - С детства,- ответил Сергей.
 - Понял. Теперь и я начну собирать. Ты большой молодец!
 Сергей промолчал и на эту его похвалу. Она была ему не нужна:
 - Нам пора идти!
 - Да, пора,- вздохнул Веня и они пошли опять в милицию.
 Там их распределили по участковым. Сергею достался старший лейтенант Агафонов. И пошли они с ним в ближайшую от Крутого Яра деревню Верхнее Молохово проверять его подопечных.
 Кроме того в их обязанность также входило и патрулирование улиц в самом Крутом Яру. Как в дневное, так и вечерне время. Из Москвы, на время Олимпиады, к ним в посёлок прибыло немалое количество ненадёжного элемента. С благославления милиции. За сто первый километр. И это требовало дополнительного внимания.
 Особенно потребовалось это внимание при пробеге через Крутой Яр на Тулу и в Москву бегунов с Олимпийским огнём. Народ с интересом ожидал этого события. Требовался потому здесь особый порядок для сохранения безопасности по пути следования олимпийских бегунов с факелом, что к этому событию было приковано внимание не только страны, но и зарубежья.
 Всё прошло, конечно же, хорошо. И на стадионе комбината в тот день от этого огня был тоже зажжён олимпийский огонь, символизирующий начало местных соревнований. Целую неделю в Крутом Яру шли спортивные соревнования, привлекшие сюда немало народа.
 И вот теперь всё это осталось позади. Смерть Высоцкого потрясла Сергея. Он прочитал о том малюсенькое сообщение в какой-то центральной газете, когда привёз свои материалы в типографию. Тогда он не удержался взял да и тиснул это сообщение в свою газету.
 Странно, но это его самоуправство прошло для него совершенно безболезненно. Никто ему и слова не сказал. Даже Элеонора Кузьминична не воспротивилась этому. Все понимали, что-то важное ушло из их жизни со смертью Высоцкого. Наверное, и в жизни у Сергея тоже. Музыка и поэзия, в неотрывной связи, всегда входили в его жизнь.
 Он наслаждался не только современной поэзией, но и серебряного века. Этого Веня, к счастью, не заметил в книжном шкафу и на полках в квартире Сергея. Иначе бы пришлось бы долго объяснять ему своё пристрастие к их творчеству. Он и сам не знал, чем они захватывали его душу. Они давали ему свежесть и красоту жизни, как благоухание цветов, как таинство любви, рассветы и закаты.   
 Сергей в ранней юности даже тайно писал стихи, но никому их не показывал. Да и сейчас, порой, они выливались у него на бумагу.  Бережно он их хранил в общей толстой тетради синего цвета. Однажды Людмила нашла её и смеясь начала читать вслух одно из его юношеских стихотворений:
 "Когда осенний лист последний
 С озябшей ветки упадёт,
 Я знаю прежнее веселье
 Навсегда к тебе придёт.

 И ты забросишь начерталку,
 Туфли-гвоздики возьмёшь,
 По телефону кликнешь Галку,
 В дансинг наш опять придёшь.

 И ссору эту ты забудешь,
 Как-будто не было совсем,
 Горячась вновь спорить будешь,
 Что всех прекраснее Шопен!"
 Оно было ещё почти детским и написано Сергеем ещё в шестьдесят четвёртом году, когда он только-только оканчивал школу. То было лишь плодом его фантазии, глядя на непростые любовные отношения его дружка Виталика Мешакова со Светой Малининой. Эти их отношения ему тогда, казались, красивыми, возвышенными и романтическими. Он любовался ими.
 К сожалению, её родители получили новое назначение и она, вместе с ними, переехала в Тулу. Не раз они, вместе с ним, отправлялись туда к её новому месту жительства и возвращались домой под утро. Любовь их потому и не состоялась, что далеко было ходить. А стихотворение осталось, как память о том их юном прекрасном возрасте.
 Тем оно и было дорого Сергею. И вот над этой его памятью о юности смеялась его жена. Сергей молча взял тогда эту тетрадь из её рук и только потом глухо и смущённо сказал:
 - Не нравится, не читай.
 - Больно мне нужно,- сказала она тогда, обидевшись. И перестала смеяться. Сергей же отнёс эту тетрадь в Крапивенку и спрятал её там над мастерской-гаражом. Там, где он позже сделает летнюю комнату. И будет там он ещё хранить не только эту тетрадь, но все свои самые дорогие старые вещи. В том числе, и самые старые книги.
 Направляясь же сейчас к отцу и вспоминая всё хорошее из своей молодой жизни, Сергей сильно сожалел о том недавнем времени, в котором он был счастлив.
 Ещё недавно, по весне, они все три брата Гончаровых, да ещё зять Вадим, с их отцом Семёном Савельевичем и сестрой Верой, перекапывали свой огород на "разливке", готовя его к посадке картофеля.
 Это тоже было для них счастливое время, когда они были все вместе и дружно работали. А вот теперь их отец в больнице. Ныне их большой семейный "колхоз" распадается. Некому его сплотить в единое целое.
 И это Сергею не нравилось. Ведь пять мужиков в семье, это же целая бригада! Да ещё и сестра Вера. Она от братьев не отставала. Теперь бригады и не будет. Без отца всему "колхозу", видно, не бывать!
 От этой мысли Сергей очень сильно огорчился. Не на кого теперь ему было  опереться. Без отца им всем было и сейчас нехорошо. Перейдя мост, а затем и заросший одичавший сад, он оказался перед большим одноэтажным, с тяжёлыми дверями, терапевтическим отделением.
 По пути в отцовскую палату, он, осторожно ступая по тихому длинному и широкому коридору, был удивлён тем, что ему никто не встретился. В палате тоже никого не оказалось. Все были, оказывается, в столовой. Из нее доносился лёгкий шум и людская нестройная разноголосица, а также звон посуды и приятный запах вкусной пищи.
 Сергею тоже захотелось есть. И он решил побыть недолго здесь с отцом, а потом, всё-таки, уже забежать в рабочую столовую на комбинате и там немного перекусить. Но вот из дверей столовой, наконец-то, поплыл народ. И среди зеленоватых больничных пижам он заметил улыбающегося отца.
 Сергей был рад его видеть, но бледность его лица взволновала, точно также как и временами прорывающийся из его груди сильный кашель. Сдерживать кашель отцу плохо удавалось.
 - Привет,- сказал Семён Савельевич и они обнялись. Вместе вошли в палату. Отец выложил всё принесённое сыном в тумбочку. Потом сказал:
 - Пойдём-ка, выйдем на улицу. На свежий воздух. Никому не будем здесь мешать.
 - Так, у вас же скоро тихий час?
 - Успею, ещё належусь,- мрачновато молвил отец.
 Его настроение не понравилось Сергею. Даже насторожило. Но он не стал ни о чём его расспрашивать. Они вышли на улицу и Семён Савельевич сказал Сергею:
 - Температура к вечеру у меня постоянно поднимается. Ничего, понимаешь, не помогает. Почти месяц лежу, а всё в одной поре. Завтра в Тулу повезут на диагностирование. Вот тогда и будет всё ясно.
 И он с надеждой посмотрел на сына. Было видно, что он волнуется. Сергей не отрывал взгляда от его ясных и, как ему показалось, ещё сильнее поголубевших глаз. Он увидел, что отец пытается скрыть свою растерянность. Сергею стало его жаль до боли и он тихо сказал:
 - Ты не волнуйся, па. Всё обойдётся. Я это чувствую. Сейчас тебя вот обследуют и назначат верное лечение. В Туле врачи более опытные, чем здесь. И аппаратура мощнее. Они должны помочь. Ты же, главное, старайся все лекарства принимать вовремя, ешь больше, силы тебе нужны для борьбы с болезнью?! Так ведь! Аппетит-то у тебя есть?
 Отец улыбнулся:
 - Вот это есть. Да и врачи говорят, что сердце у меня крепкое. Как стальной мотор в моей машине. А это в ней самое главное. Надеюсь, так и во мне.
 - Вот и хорошо,- улыбнулся и Сергей,- главное верить в выздоровление и стараться не сдаваться. Всё мы тебя очень любим и сильно ждём, никак вот только не дождёмся твоего возвращения. Нам с тобой ещё и баню с гаражом предстоит достроить. Без тебя просто нам никак нельзя. Ты это не забывай!
 - А как мать там? Как её здоровье?
 - Всё тебе приветы передаёт. Вечером Вера с Егоркой обещали тебя навестить. Аркадий - в выходной день. Крепись, мы мысленно всегда с тобой. Я в обед тоже буду всегда забегать.
 - А как твои дела с Людмилой?
 - Как тебе сказать? Пока всё в той же поре. Но ты не волнуйся, всё образуется. Главное - это твоё здоровье. Остальное всё поправимо. По крайней мере, всё я делаю возможное, чтобы было у нас с ней всё хорошо. Я твои слова хорошо помню.
 Отец задумался:
 - Вот и я вам этого желаю.
 Они постояли, поговорили немного и Сергей сказал:
 - Ну, ладно, па, у меня-то обед кончается, надо бежать...
 - Беги,- кивнул головой отец,- работа, есть работа!
 Сергей поцеловал отца в уже появившеюся на щеках щетину.
 От него пахло самым дорогим и родным, близким запахом, самым лучшим для него на свете.
А.Бочаров.
2020.