Шелковица - главное дерево свободы

     ГОцая по двору, наша растущая команда постепенно растоптала дорожку от ворот к дому, подгнившие доски песочницы и песок из неё, а также небольшую полукруглую клумбу. На месте клумбы вырос квадратный стол на мощной ноге и четыре скамьи по периметру.
     После ужина за столом собирались мужчины в майках и семейных трусах, дядя Толя Рудкин в пижамной паре в полосочку, и играли в домино, шахматы, изредка в карты. Нас отгоняли, как назойливых мух, чтобы не отвлекали вопросами и не подслушивали жаргонные словечки и нелитованные выражения.

     Кто-то монотонно бубнил: – Вот сидит председатель, он иуда и предатель, – другой продолжал: – Вот сидит прокурор, он изменник и вор. Дядя Толя, постукивая костяшкой о стол, негромко напевал: – Будем, будем воевать – драла-фу, драла-ять.

     Бабушки с малочисленными дедушками подслеповато щурясь играли в лото.
     Подражая взрослым и мы с Юркой погожим днём вышли с шахматами во двор. Постепенно к нам подтянулись остальные ребята, но регулярными шахматные турниры стали гораздо позже. Пришла пора серьёзных дел.

     У забора с соседним двором, возле большого деревянного с откидной крышкой ларя для мусора, росла старая, в два обхвата, шелковица – на ней выросло не одно поколение детворы нашего двора. До 1953-го на дереве «паслись» Борис и его одногодки, потом верхние сладкие места перешли во владение послевоенных босяков Толика Борисова и Павки Попова, а под ними пристраивались те из младших, кто мог самостоятельно забраться на дерево.
     Остальные (и я в том числе) клянчили под деревом.

     Потом приобрели постоянные места Генка Скляров, Юрка Рудкин. Толик затаскивал младшего брата Саньку, самостоятельно рвала ягоды Галка Светличная, а я все никак не мог достать до нижней ветки. Помог Юрка.

     После нескольких безуспешных попыток затащить меня на дерево за руки, слез, подставил спину и плечи и затолкал меня на первую толстую ветку. А потом полдня мучился со мной, уговаривая не бояться высоты, и показывая как переставлять ноги, перехватывая руками верхние ветки. И так несколько дней подряд.

     Недели две я дрожал от страха и неуверенности, а руки-ноги от напряжения, но к концу лета уже почти летал по веткам как Тарзан. Сколько детворы на дереве можно было узнать по количеству сандалий, разбросанных вокруг ствола. Босая нога меньше скользила по веткам, чем обутая.

     Освоение шелковицы стало очень важной победой над страхом высоты, над неуверенностью в своих возможностях, но еще долго я делал что-то новое только после того, как это проделал Юрка. Если он перемахивал через забор, то и я смело шел на штурм препятствия. Если он с разбега перелетал через канаву или котлован, то и я прыгал что есть силы. Он лез под землей по пробитому для магистральной газовой трубы узкому ходу, и я с ужасом, но проползал за ним. И нырять в воду практически с любой высоты, пусть «солдатиком», я стал после прыжков с ним. Он уводил меня со двора на замершие стройки, на склоны мыса в сторону заводов, порта и Центрального пляжа, на Греческую и Шмидта, где за невысокими заборами частных домов были плодовые деревья, к маяку и в яхт-клуб.

     Без всякого ухода, поливаемое только дождями, тутовое дерево терпеливо сносило наши набеги, спиленные и сломанные ветки, и обильно плодоносило каждый год. Причем ягоды поспевали постепенно, так что урожай мы собирали весь июль и даже в августе. Первым повзрослел Толик, и Санька унаследовал место брата (но Саньку отдали в музшколу на баян, и на дереве он появлялся редко), потом Павка занялся голубями, и его верхнее место досталось мне.

     Кто-то до нас искривил там молодую ветку, которая образовала удобную опору для спины. Получилось подобие кресла со спинкой и таким образом обе руки получали полную свободу. По праву место должно бы достаться Юрке, но он был гораздо тяжелее меня, а ветки были тонкие, на ветру раскачивались довольно опасно, и он благоразумно уступил мне. Остальные просто боялись лезть так высоко, видя, как раскачиваются и пружинят подо мной ветки. Поэтому тяжелый Игорь Рудкин и девчонки, которые участвовали в наших мальчишеских играх, расположились подо мной на более безопасных толстых ветках. Но и ягоды там, в тени, поспевали позже и казались не такими сладкими как вверху.

     Утро начиналось с похода на шелковку. На рынке на Базарной (Соборной) площади продавали ягоды и крупнее и сахаристее, но только что сорванная (не с земли, не с крыши), пусть и мельче, казалась вкуснее. Наедался сам, иногда вместо домашнего завтрака, рвал в молочный литровый баллончик для киселя или компота, заодно и разминался вместо зарядки.

     Потом возня во дворе или поход на море до обеда с кем-нибудь из взрослых, и снова на дерево, которое просто служило дополнительной площадкой для игр, особенно когда двор покрывался бельем, развешенным для просушки. Здесь можно было играть в Тимура и его команду, в Чингачгука и Робин Гуда, в Тарзана, вырезать ветки для изготовления лука и стрел, погорланить песни и просто посекретничать вне досягаемости взрослых.

     Как-то во время такого «мужского разговора» приспичило мне по «маленькому». Спускаться с дерева, бежать в туалет на свой 3-й этаж – пропустишь самое интересное. Девчонок не было, двор пустой, из одежды только трусы, – ну, я и пустил из-под халоши струю вдоль ствола. И вдруг снизу раздался чей-то странный крик, вынудивший меня прервать эксперимент.
     Это Ленька, дворовый полудурок, подкравшись незаметно к дереву и подслушивая наши секреты, попал под струю и брызги с листьев. Залезть на дерево он не мог по причине ношения ортопедического воротника: неудачно нырнул головой в притопленное бревно.
     Отмыли-отстирали без особого скандала – сам виноват.

В это лето состоялась вторая рыбалка с отцом. На этот раз большой компанией его друзей, с выездом на пруд на ночной лов. Закидушки с колокольчиками, специальная прикормка, круги макухи и все рыбацкие прибамбасы с соблюдением рыбацких суеверий. Я с интересом отследил новые для меня процессы, но потом заскучал в темноте и отсутствии видимого клева, и, устав отбиваться от комаров, мирно заснул у костра под пиджаками фанатов чешуи и рыбьего глаза.
     Постепенно постигая азы нехитрого промысла, позже научился лить грузило из свинцовых отходов, ремонтировать закидушки, и мы стали ходить на рыбалку без родителей, с Толиком Борисовым или Павкой Поповым.
     Бычков в заливе было столько, что когда заканчивались черви, мы насаживали мелко нарезанного бычка поплоше, а то и просто таскали на пустой крючок, как на блесну. Причем ловить их можно было с утра до вечера. Как порядочные рыбаки мы уходили на промысел рано утром, чтобы к позднему завтраку вернуться, неся на кукане 40-60 бычков на каждого.
     Вяленые черномазые бычки потом висели на общем балконе, как гирлянды, и их отрывал с проволоки любой жилец дома, а то и гости. На жареху отбирались светлые, песчаные – считалось, что они не отдавали мазутом. Дворовые кошки нас очень уважали – им доставалась вся мелочь и отходы.

     ***
     Сашка Кудрявцев вскорости реабилитировался за Бимку тем, что ему купили диапроектор, несколько фильмов и мы окунулись в мир цветных, почти мультфильмов. Взрослые настраивали проектор на табурете, гасили свет и, как в настоящем кинотеатре на белёной стене или экране из белой ткани возникали картины размером 0,7 на 1 метр с героями любимых и новых сказок.
     Пока «механик» или выбранный диктор читал текст внизу кадра, мы рассматривали зверьков и человечков, придуманных и нарисованных добрыми волшебниками. Теперь перед прилавком в «Детском мире» на Ленина, 39 мы стояли в раздумье – купить пистолет с пистонами (чтобы пугать старушек, как герои Н. Носова) или новый диафильм в красивой круглой алюминиевой баночке с винтовой крышкой и вкусно пахнущей целлулоидной плёнкой.
     Гость Кудрявцевых, пришедший на очередной сеанс со своим диафильмом, пользовался особым уважением и занимал место в первом ряду. Фильмы засматривались до дыр, текст запоминался дословно. А из порвавшейся или проплавившейся плёнки Павка научил делать классные дымовухи.
     Ох, и вонь стояла от тлеющего целлулоида. Также классно дымила позже и горючая фотопленка, пока промышленность ни научилась производить негорючую, о чём с сожалением мы читали на упаковке 35-миллиметровой плёнки «Свема» 32-х, 65-ти или 90-ста единиц чувствительности. Большая семья Кудрявцевых разделилась, Сашка с родителями переехал и пропал из виду. Потерялся и интерес к диафильмам.

     Борис неделями пропадал вне дома, ночевал у друзей и знакомых. Правдами и неправдами получил справку об образовании и в сентябре, после недолгого стиляжничества, его забрили в солдаты, а я получил диван в единоличное владение. Запомнилось мне как на проводах под буги-вуги «на костях» Борис с другом-радиохулиганом Эдиком перебрасывали один другого через спины, как плакала моя мама, когда утром все вышли провожать Борьку на сборный пункт:
     –  Зачем же вы его забираете, он же дурной, как ребёнок.
Служил он в стройбате, в Гатчине. В отпуск через два года приехал со страшными фурункулами на шее.

***
     Меня перевели в детский сад на Тургеневском, который все называли «Шестой», около Солнечных часов, в двух кварталах от Украинского с тем, чтобы я самостоятельно ходил туда и обратно.

     Небойкого новенького начали шпынять. Огрызался, но терпел. Через 2-3 недели появился еще один новичок – Вовка Воронин. Кажется, его отец был военным и его часто переводили из гарнизона в гарнизон. На него тоже наехали толпой. Он оказался отчаянным бойцом и почти отбился. Однако, когда снова перешли ко мне, он тут же стал на мою защиту, и ватага временно отступила. Сговорились и попытались изподтишка побить нас утром по одному.

     Воспитатели утром встречали воспитанников на входе у главного корпуса, смотрели всё ли в порядке и отправляли на игровую площадку, к которой вёл узкий проход («суточки») примерно 1,5х6 м между соседними дворами. Вот тут и караулили непокорных.

     Тогда Вовка применил военную хитрость. Показал мне несколько жестких приемов борьбы с превосходящим по численности противником и приказал по утрам дожидаться его, чтобы вместе идти в сад. Где бы ни пытались нас перехватить, мы всегда были готовы дать отпор плечо к плечу или спина к спине. Появился даже азарт и хороший адреналин от коротких, без особой злости, потасовок.
     Довольно быстро, после нескольких разбитых носов, нас оставили в покое. Похоже, что садик покинул внук-переросток нашей нянечки, который и «мутил воду», и драки совсем прекратились.

     Вскоре у нас появился новый воспитатель. Директриса собрала нас утром и представила молодую женщину – Лариса Степановна. При слове «Степановна» у меня вырвался короткий, никому не понятный, смешок. Накануне я прочитал «Дядя Степа-милиционер» (по фамилии Степанов и по имени Степан) – совпадение меня и взвеселило. Я поймал удивленный взгляд воспитательницы, смутился, но директриса продолжала что-то говорить, и вопросов ко мне не последовало. Эта выпускница педучилища много нам дала. Лепка из глины и пластилина, уроки рисования карандашами и красками, работа с цветной бумагой, ножницами и клеем, песенно-танцевальные музыкальные занятия, веселые игры во дворе летом и зимой, устные рассказы, чтение книг и заучивание стихов – мы очень привязались к ней.

     В отсутствие Бориса я целиком оказался в сфере интересов Юрки. В нашем дворе ему было скучно. Его постоянно тянуло на приключения, и нужен был напарник-подельник, свидетель и продолжатель его подвигов.

        (продолжение см. в "А вы хляли в цирк-шапито?")