Forever. Че и погасшее сердце

С трудом опустившись на колени, Амаранта начала шарить рукой под столом, пытаясь найти карандаш. Ничего не было видно - на дворе стояла беззвездная ночь, плотно занавешенные окна еще больше усиливали темноту, а свет в доме уже давно не зажигался: Амаранта боялась ночных мотыльков, которые сразу же прилетали на включенную лампочку и плотным облаком окутывали дом, откладывая в оконных щелях множество мелких яиц.

Вымазавшись грязью и паутиной, Амаранта всё-таки дотянулась до карандаша и села за стол. Остановив пластинку проигрывателя, она снова записала несколько слов. Шла уже вторая неделя, как Амаранта пыталась запомнить несколько куплетов: в чулане своего дома она обнаружила старую пластинку с записью любимой песни Ильича «Замучен тяжелой неволей». Запомнить слова никак не получалось: как только певший на пластинке голос доходил до слов «в борьбе за рабочее дело ты голову честно сложил…», Амаранту охватывали безудержные рыдания, карандаш и бумага падали на пол, и слова песни терялись в звуках ее скорбного плача.

Сегодня ночью в тревожном сне Амаранта снова видела своего любимого – того, чей образ несла в сердце всю жизнь. Рядом с зеркалом на стене висел известный плакат с изображением Че – молодой мужчина в берете, с волевым  взглядом, устремленным вперед. Плакат висел здесь с того рокового октябрьского дня 1967 года, года кубинский революционер Эрнесто Че Гевара был убит.

Амаранта полюбила Че, потому что по натуре и сама была революционеркой. Своими идейными друзьями она считала старого мудрого Ильича, которого не раз ездила навестить в его усыпальнице, дедушку Фиделя, теперь уже отошедшего от дел, и его рано погибшего соратника Эрнесто. Сейчас, нагруженная ворохом революционных идей и нереализованных устремлений, Амаранта жила одна, и только воспоминания о тревожной молодости согревали ее душу, да еще старый ленивый кот мирно спал в коробке из-под кубинских сигар.

Сестра Урсула и племянник Урсум уехали в далекий большой город, разводили кур и писали книги, ей же осталось одно утешение: выходить по воскресеньям на улицу и катать в коляске бюст Че Гевары. Амаранта сделала его в виде папье-маше из «Философских тетрадей» Ильича. Она надеялась, что, имея ленинскую основу, бюст наполнится революционным духом, и тогда мятежная душа красавца вселится в имитирующую его картонку.

В глазах Амаранты, когда она слушала песню, стоял образ Эрнесто. Она считала, что он тоже погиб в борьбе за счастье своего народа, с альтруизмом отдав жизнь за воплощение идеи.

Давно уже в родной стране сменился строй, питавший ее любовь ко всему революционному, ушли в забвение многие герои прошлой эпохи, и даже сама память о них стала подвергаться разрушению.

Новую жизнь государства, в котором родилась и выросла, Амаранта принимать не хотела. Внутри нее по-прежнему тлел фитилек, еще в детстве зажженный искрой, из которой должно было возгореться могучее пламя. Огонек озарял ее мысли тихим светом, продолжая направлять весь жизненный образ в старом русле. Многие представители ушедшей эпохи давно уже погасили его в себе, переступив через прежние убеждения и взгляды, и лишь несколько человек, такие, как Амаранта, поддерживали его внутри себя, бережно храня от внешних бурь. Изредка они слышали, как, догорая и все больше приближаясь к концу, тихонько потрескивает питавший пламя тонкий фитилек.

Амаранта настолько привыкла к одиночеству, что оно представлялось ей вполне естественной формой  существования.

Долгими осенними вечерами она сидела при зажженной свече, раскладывая на столе старые открытки, посвященные Великому Октябрю, Первому Мая и Дню Победы. На запах горящей свечи из разных углов комнаты выползали мыши. Амаранта не боялась их, но, зная прожорливость грызунов, каждый раз, перед тем как спрятать открытки в стол, внимательно проверяла, не пахнут ли они салом – назойливые мыши могли бы пробраться и в закрытый ящик.

Часто Амаранта размышляла над жизнью, над ее сложными и запутанными вопросами. Этому занятию она посвящала всё своё время, и, чтобы не отвлекаться, перестала отвечать на звонки в дверь. Посторонние дневные шумы – шуршание листьев на деревьях, стук капель дождя по крыше, скрежет передвигавшегося по несмазанным небесным рельсам солнца – отвлекали Амаранту от мыслительной деятельности, и потому больше всего она любила ночь, когда можно было сосредоточиться.

Амаранта считала, что мир – это картинка, которая в глазах каждого человека имеет неповторимый, индивидуальный облик, и всякий волен изменять его по своему усмотрению. Именно эта мысль лежала в основе ее революционного мировоззрения. Она помнила услышанную еще в молодости легенду о том, что когда-то давно одна сверхмогучая воля, желая наказать неправедных людей, изменила весь миропорядок: землю полностью залило водой, и спаслись лишь немногие. Амаранта полагала, что революция обладает такой же очистительной силой, и потому свято в нее верила.

Кот, которого звали Че, давно уже считал себя хозяином в доме, и всякий раз недовольно поднимал голову, просыпаясь, когда Амаранта нечаянно роняла открытку, письмо из Кубы или пуговицы. Пуговицы она каждый вечер, перед сном, клала на глаза, боясь, что кот выцарапает их ночью, когда они нечаянно откроются во время сна.

Амаранта часто маялась бессонницей. Пытаясь заснуть, она передвигала кровать на другое место, но это не помогало. Задремав ненадолго, она просыпалась в полночь, вертелась с боку на бок, а потом, лёжа в развороченной постели, думала.

Амаранта пробовала ловить сновидения, неясными тенями уплывавшие от нее через дверную щель, но, недолго побыв в ее пальцах, сны улетали в коридор, где тихо шелестели, задевая о стены. Там они смешивались с бледными фигурами воспоминаний, которые тоже обитали в доме с очень давних времен.

Однажды утром Амаранта проснулась оттого, что солнце через незанавешенное окно напекло ей лицо. С тех пор она начала спать в темном углу своей небольшой комнаты, у книжного шкафа. На полках ровными рядами стояли увесистые тома с тиснеными профилями на обложках: на одних, черного цвета, была оттиснута голова почти что лысого человека с небольшими усиками и острой бородкой, на других, красных, – было по два изображения: у обоих мужчин были большие курчавые бороды, глядя на которые соседка, когда-то давно зашедшая к Амаранте, спросила, уж не сочинения ли это самого Морозко. Та, оскорбленная до глубины души, показала ей на дверь  и попросила больше никогда не приходить.

Между книгами в разных местах были заложены письма: в молодости Амаранта отправляла их своим кумирам в социалистическую Кубу. Не надеясь на честность заграничных почтальонов, она использовала как чернила старое революционное средство – молоко. Когда на окраине городка еще работала ферма, Амаранта каждый вечер приносила оттуда ведро парного молока  и тут же острым петушиным пером принималась писать между газетных строк. Амаранта надеялась, что Фидель и Че догадаются о методе, который применяли все профессиональные русские революционеры, и прогладят утюгом полученные листы.

Как-то раз, отлучившись на полчаса и оставив на просушку очередной номер газеты, Амаранта, вернувшись, увидела, как кот тщательно тер морду, видимо, только что сытно налакавшись. Она взглянула на ведро: молока не было. На газетных листах остались грязные следы кошачьих лап. Амаранта сразу догадалась, в чем дело. Дождавшись, когда газета просохнет, она прогладила ее утюгом: листы оказались чистыми. Только в середине, на сгибе странице, остался обрывок фразы: «…главная производительная сила всего человечества есть рабочий, трудящийся». Кот в ее отсутствие слизал с листов еще не просохшее молоко, почти целиком проглотив таким способом ленинские «Апрельские тезисы».

Письма, отправленные за океан, неизменно возвращались с одинаковой надписью: «Адресат выбыл». Они оставались нераспечатанными, но от самих конвертов каждый раз исходил слабый  аромат настоящих кубинских сигар.

Амаранта часто перебирала эти письма; при этом воспоминания и отголоски прошлого всплывали ей навстречу. Они быстро поднимались вверх, а потом, ускользнув сквозь дверную щель, вместе с неродившимися сновидениями тихо шуршали в доме.

Много лет живя одна, Амаранта охладела ко всему земному миру и ощущала это физически. Это показалось ей странным: тихое потрескивание фитилька внутри себя она по-прежнему слышала - особенно по ночам, когда во всём мире было тихо и лишь слабо шуршали падающие с неба звезды.

Стоя вечерами в осенней земляной жиже, Амаранта смотрела на небо и пересчитывала безграничную россыпь звезд. В этот момент она думала о том, что, когда умрет, никто об этом не узнает из-за ее затворнической жизни. После смерти она может остаться в полном распоряжении кота, который в последнее время подолгу смотрел на нее своими карими некошачьими глазами и громко, с каким-то неестественным треском, мурлыкал.

Амаранта знала, что на могилу к ней никто не придет, даже если она и будет похоронена, как обычно погребают всех людей, и потому, желая возместить эту ждавшую ее в будущем пустоту, сделала в саду праобраз своей будущей могилы. На надгробие она подвесила лампадку и поддерживала в ней огонь, ежедневно подливая свежего масла. Свет горящей лампадки на могиле Амаранты служил ориентиром путникам, часто терявшимся в темной массе осеннего времени. Спотыкаясь, они наугад брели по слабо намечавшейся тропе в неоформленном пространстве жизни. Многие из них не знали, что жизнь можно изменять самим – так, как посчитают нужным, и потому не понимали, что огонек лампадки может гореть не только на чужой могиле, но и в их собственной душе.

Однажды сырым осенним вечером, когда монотонно моросил дождь и на небе не было ни одной звезды, Амаранта, ширкая спичками, чтобы осветить путь, возвращалась домой. Вдруг она увидела, как впереди, едва перебирая лапами, ползла старая мышь. Амаранта догадалась: по непролазной грязи, из последних сил, мышь упорно направлялась вперед, чтобы умереть у нее в доме. Ее маленькое тщедушное тельце, почувствовав скорую смерть, начало излучать фосфоресцирующий свет, и Амаранта пошла вслед за ней. Мышь, вся вымазанная грязью, добралась до крыльца и, тщательно обнюхав все углы и найдя нужное место, издохла.

Подумав, Амаранта поняла, что скоро умрет и сама. К началу зимы, когда стало холодно и землю засыпало снегом, она привела в порядок свой дом, и, положив в коляску бюст Че Гевары, вышла на дорогу. Дома умирать не хотелось: уже несколько раз она просыпалась по ночам оттого, что кот запрыгивал к ней на грудь и начинал тщательно ее обнюхивать.

Коляска на этот раз оказалась почему-то особенно тяжелой, и Амаранте с трудом удалось сдвинуть ее с места. На дворе мела сильная пурга, ветер швырял в лицо снежную пыль, холод пронизывал насквозь. Амаранта долго шла по заметенным улицам городка. Вывезя коляску в поле, она остановилась, глубоко завязнув в снегу. Теперь ей нужно было подготовиться к открывавшейся перед ней новой жизни.

Сняв платок, Амаранта легла на землю и прижалась к холодному снегу. Вскоре послышался звук гаснущего огня: фитилек, что еще слабеньким язычком тихо тлел внутри ее сердца, потух, издав легкий треск. Перед глазами появился образ Че: Амаранта знала, что видит его в последний раз. Уткнувшись лицом в снег, она закрыла глаза. Перед внутренним взором быстро пронесся калейдоскоп мгновенно сменяющих друг друга картинок: тревожная революционная молодость, транспаранты с призывами, флаги, кубинские письма с запахом сигар, потом – Эрнесто, одинокая старость с котом Че, ночные размышления и тоска. А потом – черная пустота: Амаранта уснула.

…Выбившуюся из-под платка прядь волос шевелил ветер, а лицо начало покрываться первыми нетаявшими снежинками.

Неожиданно послышался скрип: из коляски, потянувшись передними лапами и сладко зевнув после пробуждения, спрыгнул кот. Он заснул еще дома, и потому не почувствовал, как Амаранта вывезла его в поле. Осторожно ступая лапами на холодный снег, Че остановился от нее в двух шажках. Потянув носом воздух, он сел, обернув вокруг себя длинный черный хвост, и внимательно посмотрел на хозяйку.

Если бы Амаранта могла на него сейчас посмотреть, она бы испугалась, а может, и обрадовалась: кот смотрел на нее человеческим взглядом. В глазах животного можно было прочесть глубокую осознанную печаль. Это был Че, тот самый Эрнесто Че Гевара, которого так боготворила Амаранта, и который, обольстясь бескорыстной любовью к нему, вселился в тело ее домашнего питомца. Теперь Че снова остался один. Он долго и сосредоточенно смотрел на Амаранту, прощаясь с ней навсегда. Потом встал и, не обернувшись, пошел навстречу снова начавшейся пурге.

Посторонний человек, окажись он в этот час рядом, мог бы увидеть: по полю, утопая в сугробах, шел рослый мужчина лет сорока - в берете, не предназначенном для сильного мороза, в защитном костюме цвета хаки и высоких сапогах. На лице его были небольшие усы и бородка. Остановившись, чтобы закурить, он долго пытался зажечь длинную сигару, но ветер никак не давал уберечь зажатый в руке огонек. Бросив пустой коробок в сугроб, мужчина побрел дальше. Его глубокие следы сразу заметало снегом, поле снова становилось ровным, и уходила память о том, что минуту назад здесь кто-то был.

Мятежная душа революционера, мечтавшего обустроить жизнь своего народа и замученного вражескими кознями, снова оказалась без приюта. Че, одинокий странник, покидал эту землю, чтобы никогда больше на нее не вернуться. Ему жаль было Амаранту и ее погасшее навеки сердце.

Не в силах еще раз изменить этот холодный и равнодушный мир, не найдя вокруг надежных единомышленников, он уходил теперь навсегда, или – как говорят иногда - forever.


2011