Счастье под звёздным потолком

1.

На журфак я поступил в 2007 году. Но не от огромного желания быть в гуще событий и людей, а от безысходности. Всю жизнь мнил себя литератором и сценаристом. И вроде ещё жить не начинал, а госпожа Невезение уже примостила на мне свои жирные ягодицы: ВГИК - в Москве, Литинститут Горького - в Москве. В Севастополе выучиться на эти специальности не представлялось возможным. А мама с бабушкой даже и подумать боялись, что своё чадо можно отпустить куда-то дальше продуктового.

Журфак в филиале МГУ тогда казался более-менее сносной альтернативой: складывать слова в предложения умею, и весьма неплохо. Ну и чёрт с ним, что трясутся коленки, когда подхожу к незнакомому человеку, чёрт с ним, что из-за неправильного прикуса во рту такая каша, что собеседник вообще вряд ли поймёт, что я от него хочу. А о таком страшном словосочетании как «летняя практика» я даже думать не хотел. Это тебе не рассказы в лицейскую газету писать. Вооружившись блокнотом, ручкой и диктофоном, надо бегать по городу, людей выслушивать, вопросы им всякие задавать и ещё попытаться как-то грамотно обработать весь массив собранной информации. Жуть какая…

Помню, со своей первой практики на 1 курсе, случившейся по личной инициативе (в какой-то момент себя переборол), я позорно сбежал. Газета называлась «Вечерний Севастополь». Мне туда помогла устроиться выпускница нашего журфака - бойкая девушка с огнём в глазах, до одури преданная своей профессии. Я с ней познакомился на абитуриентской практике во «Флаге Родины».

Первое редакторское задание - и первая неудача. Уже не помню о чём был материал, но по-моему какая-то история, связанная с детским домом. Руководство потребовало текст статьи согласовать с ними. И вот слова директрисы врезались в память самым беспощадным образом. Эта довольно пожилая и откровенно затраханная жизнью дама посмотрела на меня как на коровий навоз и произнесла: «Нам не понравилась ваша статья. Давайте мы сами всё напишем и вам позвоним». Я молча вышел на улицу. В горле стоял ком, в глазах стало резать от подступающих слёз. Дошкондыбав до ближайшей пивной, завис там до вечера. В редакции «Вечернего Севастополя» я несколько дней не появлялся. Моя знакомая из «Флажка» меня потом бомбила сообщениями. «Солнышко, а ты не охренел случайно? Это вообще-то серьёзная организация. Чтоб завтра был в редакции!» Что-то в таком роде.

На следующее утро я нашкодившим щенком приплёлся в «Вечерний Севастополь». Непростой разговор с редактором уже не вспомню, но всё сводилось к тому, что я не могу работать в информационном жанре и мне бы рецензии на фильмы писать, что ли… Редактор посмотрел на меня с ухмылкой и сказал, что я ошибся профессией. На этом моя первая летняя практика закончилась.

В тот вечер я долго вглядывался в звёздное небо, словно там можно было высмотреть ответ на главный вопрос: «А дальше то что делать?» В какой-то момент казалось, что эти космические тела, до которых миллиарды световых лет, не дальше от тебя, чем потолок в твоей комнате. Протянешь руку и, чувствуя приятный холод, растеребишь эти галактические осколки, для которых ты не более, чем вспышка в пространстве вечности. И так хочется свою «вечность» прожить счастливо. Но тебе только 18. И ты об этой жизни ещё ничего не знаешь. Впереди много знаний, которые вряд ли сделают тебя счастливым. В 18 я это чётко осознал. И писательство стало для меня массивной книгой длинною в жизнь, где на каждой странице я мог выписывать свою боль. А журналистика - лишь небольшим эпизодом в ней. Я знал, что рано или поздно он завершится. С такими мыслями после случившегося фиаско я стоял под звёздным потолком своей личной вселенной, с такими мыслями я начинал второй курс журфака севастопольского филиала МГУ.

2.

Странное ощущение - ходить в университет на лекции, зубрить конспекты к сессиям и при этом понимать, что работать по специальности ты не будешь. Хотя я вряд ли ошибусь, если предположу, что процентов 70 студентов оказываются в аналогичной ситуации. Но меня капитально кидало из стороны в сторону. Кем я только себя не видел - писателем, сценаристом, режиссёром и даже артистом. А последняя профессия вообще стала просто каким-то наваждением.

При филиале МГУ у нас была театральная студия. В 2007 году её вёл Павел Александрович Гаврилюк. Смотрели 4 сезон «Сватов»? В одной из серий там был эпизод, когда Иван Будько приходит на приём к врачу, жалуясь на то, что не может пить алкоголь. В 2010 году, когда сериал вышел на экраны, воспоминания о нашем некрасивом расставании с Павлом Александровичем были ещё очень свежи. И увидев его тогда в роли доктора Остапчука, я вновь прокрутил в своей памяти те события, о которых тяжело вспоминать и по сей день…

Я впереди всех побежал записываться в театральную студию. Я хотел и боялся этой профессии. Мне так хотелось попробовать, и при этом было страшно до дрожи в коленках. Комплексы лезли изо всех дыр. «Дефекты фикции», прихрамывание на одну ногу, рост «от горшка два вершка», весь такой нескладный, неуверенный в себе. Но мне ТАК хотелось ощутить эту магию сцены. И при первой встрече Павел Александрович увидел этот огонь в моих глазах. И увидел что-то ещё. Что-то такое, что проступает через всю твою неказистость, неуверенность и зажатость. Как-то после очередного занятия мы остались с ним наедине и он мне сказал такую вещь: «Вот я прям вижу для тебя роль в спектакле, который хочу поставить». И ещё добавил, что чувствует во мне большой потенциал. У меня тогда сердце замерло. Словно пришибленный, смотрел на Павла Александровича, хлопал глазами и не знал, что сказать.

А потом что-то пошло не так. Из-за того, что крайне редко удавалось собрать всех студийцев, работа над спектаклем затормозилась. Вместо этого мы принялись репетировать пародийные номера ко Дню студента. Уже не вспомню всех деталей. Но как всё началось. Мне в пару досталась не менее неказистая девочка, ещё меньше меня ростом, с ещё большими «дефектами фикции». А сейчас барабаная дробь… Нам выпал самый «фартовый» жребий - спародировать дуэт Потапа и Насти Каменских с песней «Не пара». Чего уж там говорить, в нашем исполнении это была пародия на самих себя. Выходят на сцену два таких нескладных коротыхи, с кашей во рту, двигаться не умеют, зажатость 80-го уровня и всё действо напоминает конвульсии двух припадошных, только что сбежавших из психдиспансера. И вот одна из репетиций. Весь этот дурдом происходит с полного одобрения Павла Александровича. Выходим мы с Настей. И понеслось:
- Настя Каменских.
- Сеньор Потап.
- Ты красиво уВыбаВась, выходиВа из Лимо, каЗдый вечер тусоваВась в дорогущем казино. УдаВось пройти охрану в этот вечер наконец. Я увидел субу на тебе, это был песец. Все твои 32 зуба сверкали, как аВмазы. ОбЗыгаес красотой ты, гВамурная зараза!
- МоЗет иногда я бываю не права, но сказаВа в этот вечер вот такие вот сВова:
- Как ты не крути, но мы не пара, не пара, вот такая вот у нас запара, запара, как ты не крути, нам не по пути, мы с тобой не пара, прости.
На первых рядах студийцы перешёптывались, кто-то откровенно ржал. Краем глаза я всё это наблюдал и на последних строчках стал сбиваться. В общем, еле доиграл номер. А Насте всё нравилось. Ей по-моему вообще было наплевать на происходящее. Она отрывалась по полной, вкушала свою минуту славы и не парилась по поводу того, что делает и главное КАК. А у меня началась депрессия. Ведь День студента неумолимо приближался, а вместе с ним - наш головокружительный провал. Если Настя была готова позориться на весь университет, я с такими правилами игры был совершенно не согласен. И я не понимал главного - как Павел Александрович, имея за плечами мощную актерскую школу, допускает весь этот беспредел?! Он слепой и вообще ничего не видит? Не знаю, какой он там талант во мне разглядел, но ведь это уже переходит все границы.

На следующей день, отрепетировав речь, я пошёл к Павлу Александровичу. Уже в деталях свой спич не вспомню, но суть сводились к тому, что я больше не буду ходить в театральную студию, так как я ни на что не годен и об актёрстве мне надо забыть раз и навсегда. Павел Александрович посмотрел на меня с улыбкой и пропел известный мотив:
- Трусишка зайка-серенький под ёлочкой скакал…

Меня это прям разозлило и я ему объяснил своё видение всей складывающейся ситуации, на что Павел Александрович мне заявил, что если постоянно оглядываться на мнения других, то однажды можно себя обнаружить тотально несчастным и надломленным человеком. На какой-то момент меня его слова убедили но сама мысль, что профессиональный артист, руководитель театральной студии, даёт добро на этот наш жуткий номер, зудила во всём теле. В тот вечер, в очередной раз убеждённый Павлом Александровичем в своём актёрском таланте, я пошёл домой. Но нет, просто так я не сдамся.

И все-таки на время я отложил свой уход из театральной студии. Но очередная репетиция вновь всё во мне взбаламутила. И тогда я психанул. Мой тотальный позор приближался. Я не мог этого допустить. Надо было что-то срочно решать. Надо было подобрать такие слова, после которых Павел Александрович сам не захочет иметь со мной ничего общего. Сказать такое в лицо взрослому человеку у меня не хватило духу. Значит я всё изложу на бумаге. Я решил написать Павлу Александровичу, так сказать, «прощальное письмо».

Жаль, не сделал себе копию. Сейчас, по прошествии лет, меня за это письмо разъедает жгучий стыд. Я уже толком не помню содержания письма, но если в общих чертах, то я чуть ли не обвинял Павла Александровича в тотальном непрофессионализме, даже в пофигизме. Мол, как так можно - выпускать на сцену человека, который совершенно не создан для неё, как можно так подставлять, как можно быть таким недальновидным, как можно так равнодушно относиться к профессии, как можно, как можно, как можно…

Но я отчётливо запомнил свои последние строчки: «…Вы хороший человек, но совершенно лишний в сегодняшнем времени. Я знаю, Павел Александрович, что этим письмом делаю вам очень больно. Но иначе поступить не могу. Прощайте. Будьте счастливы».

Господи… Как же это было безрассудно, тупо, смешно. Письмо какой-то томной истеричной барышни из 19 века. Я так боялся позора на сцене, но мой главный позор случился именно в тот момент, когда я дал заведующий ДК конверт с письмом и попросил передать его Павлу Александровичу. Позор, который я буду помнить всю жизнь. А ещё - тот самый день, когда Павел Александрович получил моё письмо. Я шёл с лекций и увидел, как он стоит на веранде ДК и читает мои строки. Через минут пять я получил от него смс. Всего два слова. «Боль пройдёт».

В тот вечер я сидел на балконе, смотрел на свой «звёздный потолок» и меня душили слёзы. Я осознал, что натворил. Павел Александрович ведь так ко мне тепло и по-человечески относился. Иногда мне казалось, что я вообще был его любимчиком среди студийцев. А я вот так - со всей дури зарядил ему оплеуху. Ведь можно было расстаться по-другому. Но тогда мне казалось, что это невозможно. Спустя какое-то время Павел Александрович уволился. Больше я его никогда не видел. А совсем недавно узнал, что в 2017 году он скончался в Симферополе после тяжёлой болезни. Нет, Павел Александрович, эта боль точно не пройдёт. А вы уже в лучшем мире. И если получится, пожалуйста, простите меня оттуда.

Когда я перешёл на второй курс, актёрский кружок возглавила режиссёр Ирина Богомолова. До этого в филиале МГУ она вела театральную студию «Ваганты». С ней у нас сложились тёплые отношения. При её руководстве я все-таки вышел на сцену. И в той роли, которая фактически определила весь дальнейший ход событий в моей судьбе.

3.

Говорят, как Новый год встретишь, так его и проведёшь. А я на своём опыте убедился - какую первую роль на сцене сыграешь, так по жизни и покатишься.

Когда театральную студию в филиале МГУ начала вести Ирина Богомолова, то поначалу я откровенно боялся туда соваться. Болезненная ситуация с предыдущим режиссёром ещё долго не отпускала. Плюс ко всему, понимая, как мне в дальнейшем испортит жизнь моя чудовищная дикция, я решился поставить себе брекеты. О театральной студии можно было благополучно забыть. Как и о практике на телеканалах. Хоть я туда вообще и не стремился, но направление у нашего курса было очень конкретное - тележурналистика. Но узнал я об этом только когда уже поступил. По крайней мере, в случае чего, можно было прикрываться брекетами - извините, товарищи, телик - не вариант, я себе прикус исправляю, мне только в печатных СМИ практиковаться. В общем, брекеты стали моим спасением, ибо камера у меня вызывала натуральную паническую атаку.

Встреча с новым худруком театральной студии у нас всё-таки случилась. Но тогда я к Ирине пришёл не как артист, а как драматург. Предложил для постановки свою только что написанную психологическую драму «Мой дорогой друг». Это былая моя первая пьеса. Мне было 19 лет. А уже в 2014 году в Германии её поставила худрук любительского Русского театра «Капризы» (г.Штутгарт) Валентина Гельд. Когда мне сообщили эту новость и прислали видео спектакля, я был самым счастливым человеком на Земле. А сюжет пьесы таков.

Молодой драматург Аркадий страдает тяжёлой формой шизофрении. Он целыми днями сидит в своей комнате и пишет пьесы о таких же шизофрениках как и он сам. Не так давно в семье произошла трагедия - отец Аркадия, годами сидевший на стакане, умирает от цирроза печени. У главного героя остались только мать (Марина) и сестра (Наталья). Однако по-настоящему родственной душой Аркадий считает своего единственного друга Андрея. Но у Андрея есть невеста Ольга, с которой он скоро сыграет свадьбу и навсегда улетит в Лондон. Там его ждёт бизнес-империя, подаренная с щедрой руки будущим тестем. Когда Аркадий об этом узнаёт, то в расстроенных чувствах прогоняет Андрея. В нервном припадке он грозит, что выбросится с балкона, если тот не оставит его сию секунду.

Марина, мама Аркадия, находится на грани отчаяния, понимая, что болезнь сына прогрессирует с каждым днём. Единственный человек, с которым она может разделить свою боль - подруга Анна и по совместительству личный психолог семьи, наблюдающий Аркадия с первых дней болезни. Но эта коварная женщина параллельно плетёт свои интриги, постепенно стравливая всех обитателей дома между собой. По ходу пьесы выясняется, что у Марины с Андреем уже давно страстный роман. Больше всего Марина боится, что Аркадий об этом всё равно когда-нибудь узнает. А связь матери и своего лучшего друга его и без того травмированная психика просто не переживёт.

Тем временем Андрей и Ольга обсуждают свою свадьбу. Андрей хочет позвать Аркадия, но его невеста категорически против. Она почти уверена, что в припадке ревности тот застрелит их обоих. Андрей пытается успокоить Ольгу, говоря, что та просто пересмотрела бразильских сериалов. Вдруг Андрей обнаруживает, что оставил у Аркадия свой телефон. Но на самом деле, он всё это разыгрывает. Это лишь предлог, чтобы вновь увидеть Марину. Они с Ольгой едут к ней домой, но появляются там в самый неудачный момент: у Аркадия очередной приступ, к нему в галлюцинациях приходит покойный отец. Все наблюдают эту жуткую сцену. В итоге Марине удаётся утихомирить Аркадия.

Оставшись наедине с Ольгой, Анна ей проговаривается о тайной связи Андрея и Марины, о которой сама узнала совершенно случайно. Ольга в бешенстве и при всех устраивает сцену. Всё это видит Аркадий и совершенно обезумевший кидается с ножом на Андрея.

Второе действие. Марина обрабатывает рану Андрея. Ольга гневно ходит по комнате и торопит Марину. Ей не терпится уйти из этого дурдома. Андрей, не смотря на всё произошедшее, всё-таки хочет по-человечески проститься с Аркадием. Тот принимает его у себя холодно и отстранённо, но напоследок читает ему свои стихи, посвящённые их дружбе и затем просит уйти. Переполняемый чувствами, Андрей уходит.

Тем временем происходит непростой разговор между Мариной и Анной. Марина не может простить Анне, что та разрушила её последнюю надежду на счастье - раскрыла Ольге их роман с Андреем. Она прогоняет подругу и говорит, чтобы та больше никогда не переступала порог её дома.

Анна приходит к Аркадию попрощаться. Перед тем, как уйти навсегда, она читает ему стихи Есенина: «До свидания, мой друг, до свидания, милый мой, ты у меня в груди…» В какой-то момент Аркадий будто прозревает и понимает, что ещё есть шанс всё исправить. Он посвящает Анну в свой план.

Андрей уходит из дома Марины. По пути он встречает сестру Аркадия, Наталью. Та признаётся, что полюбила его с первого дня, но Андрей с агрессией реагирует на её чувства и доводит бедную девушку до слёз.

Входит Ольга и торопит своего жениха. Им пора уезжать. В этот момент появляется Аркадий, держа в руках пистолет, направленный на Андрея. Анна пытается остановить безумца, но безуспешно. Аркадий ставит другу ультиматум: Андрей бросает Ольгу и остаётся с Мариной, и тем самым будет прощён за тайный роман с матерью у него за спиной. Аркадий готов к тому и даже хочет, чтобы они все вместе зажили одной семьёй. Но если Андрей откажется или попытается уйти, то будет убит. Андрей заявляет Аркадию, что ему надо серьёзно лечиться и идёт к двери. Аркадий нажимает на курок, но в этот момент перед Андреем выскакивает Ольга, пытаясь его прикрыть, и получает смертельное ранение. Марина кидается к Аркадию, и кричит, чтобы он тогда и её застрелил, так как она не хочет жить, зная, что её сын - убийца. Руками Аркадия она нажимает на курок пистолета и пускает себе пулю в живот. К умирающей Марине в слезах подползает Наталья, проклиная брата. А тем временем, совершенно обезумевший от всего происходящего Андрей, начинает душить Аркадия. Наталья пытается его остановить, но Андрей её резко отталкивает. Девушка ударяется головой о край стола и теряет сознание. Андрей продолжает сдавливать руки на горле Аркадия и в итоге его убивает. Анна вызывает скорую. Приехавшие на место медики в ужасе от представшей перед ними картины…

Финал. Андрей проходит курс лечения в психиатрической больнице. Лечащий врач ему сообщает, что ни Марины, ни Аркадия, ни Анны, ни Ольги, ни Натальи в реальности никогда не существовало. Все эти люди - плод его воображения. Спустя время Андрей вылечивается и возвращается к нормальной жизни. Его выписывают из больницы, но в самый неожиданный момент болезнь вновь даёт о себе знать – на улице он видит Аркадия, увлечённого разговором с худруком театра…

Вот такая пьеса, вот такой сумасшедший дом. Вообще, надо признать, что эта вещь была полным отражением того, что на тот момент творилось в моей душе. Я учился на специальность, по которой не хотел работать, у меня не было друзей, с отцом практически не общался. В лучшем случае он напоминал о себе раз в полгода. Я чувствовал себя тотально одиноким, потерянным и никому не нужным. Хромой, перекосабоченный, тонущий в своих комплексах, обозлённый на весь мир кусок недоразумения. Именно так я себя ощущал в те годы. Я боялся людей и в то же время чуть ли не в каждом встречном лихорадочно искал родственную душу. И лишь в своём творчестве находил утешение, прятался в нём от этого непонятного и чуждого мне мира. Я тогда практически был уверен, что всю жизнь проведу один. Но в какой-то момент меня перестало это пугать. Я своё одиночество принял как данность и постепенно учился извлекать из него самое лучшее для себя. Мне тогда было 19.

Сейчас мне 33. Благодаря усилиям массажистов, терапевтов, логопедов и других врачей все мои физические недуги позади. Корректирующие стельки только совсем недавно завершили свою «миссию»: походка стала ровнее, хромота ушла, боли в спине прошли. Да и брекеты, с которыми я мучился 5 долгих студенческих лет, достойно сделали свою работу. Но обидно то, что моя борьба с болезнями и реабилитация заняли приличный отрезок жизни - как раз самую молодость, когда надо было брать от неё по максимуму. А я не жил, я себе практически это запретил. Захлёбывался в собственной злости на мир, который, как я считал, отнёсся ко мне слишком жестоко и несправедливо. Но если бы не эта боль, я бы никогда не начал писать.

То, как мы себя сами ощущаем и подаём окружающим, формирует нашу реальность. На 4 курсе ко Дню студента каждый факультет должен был подготовить сценку-презентацию. Наш Ж-403 под руководством Ирины Богомоловой поставил небольшую зарисовку - будни журналистов в редакции. Я тогда Ирине сразу сказал, что со своими брекетами даже лезть туда не буду. Но нашёлся альтернативный вариант - крохотная роль всего с одной фразой.

День отчётного концерта. Наш выход. Мои однокурсники изображают суету в редакции, ругаются, что-то выясняют. Каждый из них себя считает звездой эфира и не собирается свою корону делать с кем-то ещё. И тут в этот «звёздный оазис» выползает невысокий паренёк. В руках швабра, на голове косынка.
- Ходють тут всякие, натопчут, потом убирай за ними! - проворчал паренёк, включив интонацию «уборщицы бабы Клавы из сельского ДК».
Это был я. На репетициях с этой фразы все ржали, точнее с того, как я её произношу. Ну вот, мечтал выйти на сцену. Мечта осуществилась. Да, вот такая роль. А что ты хотел, дружок? Ты же профессии журналиста боишься как огня. Не меньше, чем людей. Типичный социопат. Вот это и есть твоя судьба, твой потолок - драить полы в ДК и ворчать на всех. На другое ты в принципе не способен. А твои писульки о бренности бытия только тебе и нужны. И далеко не факт, что это вообще талантливо.

Мойщик посуды, уборщик, помощник повара - это были мои первые профессии, которые я попробовал, окончив филиал МГУ. Идти работать по специальности я упорно не хотел. Писал книгу и наивно верил, что кто-то из сильных мира сего её заметит и всё у меня будет по-другому.

Как-то сентябрьской ночью, отстояв смену у раковины, я вышел из ресторана, рухнул на скамейку и закурил. На Приморском бульваре ни души. Тишину лишь едва нарушал умиротворяющий шум прибоя, приглушая истерично ноющую боль в пояснице. Поднял глаза наверх и как будто ещё стало легче - обильно усыпанное звёздами небо ведёт с тобой немой диалог, словно приглашая нырнуть с головой в свою манящую бесконечность. Всего каких-то пару минут и ты ощущаешь себя сопричастным к этим мирам. В каждом из них ты можешь быть кем захочешь, возможно даже лучше, чем при нынешней оболочке с её наполнением.

«Господи, ну а отчего ж так тяжело, чёрт возьми?», - успел я подумать перед тем, как лицо стали заливать слёзы усталости и отчаяния. Закрыл глаза. Сидел так какое-то время и вдруг почувствовал, как моих рук касается тёплый мягкий язык. Открываю и вижу большую чёрную собаку, смотрящую мне прямиком в душу. Это лохматое чудо давай ко мне ласкаться, тереться о руки, а потом положило свою массивную лапу на колено. И продолжает смотреть. Чёрные добродушные глаза так и говорят: «Всё будет хорошо, Арсюх. Прорвёмся».
- Маленький, мне ж даже угостить тебя нечем, - растроганно произнёс я, смахивая рукавом слёзы. - Ты чей, дружок? Без ошейника. Тебе сейчас наверное ещё тяжелее. Так тепла человеческого хочется, да? И мне хочется. Хочется, чтоб как-то всё хорошо было. Что ж мне не везёт так по жизни? Не знаешь? И я не знаю. Что-то я видимо не правильно делаю, не так. И сколько в себе ни копаюсь, только яму в душе всё глубже выкапываю. Ничего не нахожу, никаких ответов.

Мой четвероногий друг внимательно смотрел мне в глаза. Казалось, он всё про меня понимает. Даже больше, чем я сам. Так мы и сидели с ним вдвоём на Приморском бульваре до глубокой ночи. Кажется, я ему тогда всю свою жизнь рассказал. Собаки лучше людей. Однозначно.

4.

Твой поезд жизни мчится вдаль на всех парах. Соседи по купе уже давно сошли на прошлых станциях. А ворох воспоминаний всё продолжает кружить, не отпускает, тайфуном засасывает в самый свой эпицентр. Идёшь по коридору вагона налить себе кипятка, возвращаешься обратно и тут твой взгляд в окне цепляет что-то странное. Какой-то мерцающий свет. Подходишь ближе и на фоне пролетающих ночных полей видишь череду кадров из своего прошлого.

Севастопольский филиал МГУ, 2007 год, конкурс старост. Ты очень не хотел брать на себя такую ответственность. Но на твоём высоком лбу жирную надпись «ЛОШОК» увидели как и руководство кафедры, так и однокурсники. Решено, значит можно ездить. Господи, ну почему именно я?! Ведь у нас столько эффектных девочек было в группе, которые могли просто пройтись по сцене и этого было бы достаточно. Парней было меньше, но звёзды курса имелись. Вышел, спел под фанеру Лазарева, подвигал красиво бровями и бёдрами и «Лучший староста года» определён. Но нет. Красивые не хотят брать на себя такой гемор. Лучше всё свалить на невзрачного интеллигентного паренька, который будет и за оценки договариваться, и в журнале посещаемость отмечать «как нужно».

Чего только не вытворяли старосты других курсов: пели, танцевали, показывали театральные номера. Ну прям все звёзды поголовно. И вот мой выход. Колени трясутся, голос дрожит, ладошки вспотели. Что-то невнятно о себе рассказываю. А на первых рядах сидят одногруппники, размахивают плакатами в мою поддержку, улюлюкают. Даже завкафедры пришла за меня поболеть. И вот настал черёд творческого номера. Держу перед собой листок со своими стихами. Рука дрожит. Утираю пот со лба. Можно было бы и наизусть свои стихи прочитать, но волнение было слишком сильным. Начал читать. Запинаюсь, без выражения, проглатываю буквы, шепелявлю. Отстрелялся. Сдержанные аплодисменты. Ушёл. Когда я подавленный ковылял к остановке, меня нагнал парень с факультета управления.
- Арсений, ты всё равно молодец, не расстраивайся. Я за тебя болел.
Я ничего не ответил. Лишь слабо улыбнулся.
«Почему так всё происходит с моей жизнью? - размышляю я, смотря этот фильм из моего прошлого. - Почему я на полной скорости веду её в какую-то пропасть? И даже на тормоза не могу нажать, так как тормозная система просто сломана. В какой момент произошёл сбой? Где искать ответы?»

Ощутил себя героем какого-то психологического детектива, где перед зрителем в конце раскрывается весь бэкграунд убийцы и становятся понятны причины его поведения и мотивы поступков. Только в данном случае убийца я: своей жизни, репутации, карьеры. Когда человек, работая редактором раздела культуры авторитетного севастопольского СМИ, пишет антикультурный роман, где беспощадно проходится по деятелям искусства, делая некоторые образы очень даже узнаваемыми, это, однозначно, говорит о наличии у него «гена саморазрушения». «Кто или что, и когда внедрило в меня этот ген? - недоумеваю я. - Какие обстоятельства?»

И вдруг фильм о моих студенческих годах останавливается. Сквозь изображение проступают пролетающие в окне поезда кроны деревьев, ночное небо, туго затянутое тучами. Начинается резкая перемотка назад, всех эпизодов, всей жизни.

По экрану лихорадочно бегают белые полосы, отматывая твою историю в самое начало. И понеслось: калейдоскоп флэшбеков, подёрнутый дымкой, как во сне; кадры быстро проносятся один за другим, а голоса людей звучат далёким эхом, отдающим чем-то тревожным и нагнетающим.

Год 97-й. Мне лет 6 или 7. Я ещё даже не пошёл в первый класс. Москва. Морозовская больница. Положили на обследование. Мрачный коридор, утопающий в сумерках. Крепко вцепился в мамину шею, не хочу отпускать, плачу.
- Сыночка, миленький, так надо. Тебя должны посмотреть врачи. Мы с папой каждый день будем приходить, обещаю.
Детдомовцы, находящиеся в больнице на обследовани, в первый же день из моей палаты вынесли всё подчистую: игрушки, книжки, раскраски.
- Мальчик, а можно я это возьму?
- Можно.
И так раз пятнадцать……………

……….Я подцепил какую-то инфекцию. Меня помещают в изолятор - крохотную комнату с низким потолком, голыми серыми стенами и одним окном, ведущим в мир. Ощущение времени потеряно. Завтра будет неделя, как я в этой тюрьме. Приходят мама с отцом. Кидаюсь к окну, плачу, прошу меня оттуда поскорее забрать.

………..Мама о чём-то взволнованно говорит с медсестрой.
- Я вас очень прошу, не надо ему колоть эти препараты. От них он просто может стать идиотом.
- Девушка, я уже в который раз вам объясняю, это предписание врача.
- Может мы так договоримся? - мама снимает со своего пальца дорогое кольцо с красивым камнем и протягивает женщине.
Та внимательно рассматривает кольцо, но затем кивает на украшение на другом пальце.
- Вот так договоримся.

……….1998 год. Первый класс. Школьный туалет. Изо всех сил бьюсь в дверь, дергаю за ручку, плачу.
- Ну выпустите меня ужееее!
За дверью лишь новые приступы смеха.

…………..1999 год. Второй класс. Я стою перед одноклассниками. Из ссадин над бровями сочится кровь, верхняя губа разбита.
- Я повторяю свой вопрос: кто толкнул его с лестницы? - грозно спрашивает классная руководительница.
Тишина.
- Молчите? Ну хорошо. Тогда наказан весь класс и поход в кино сегодня отменяется.

……….1999 год. Коридор в детской поликлинике. Сижу жду, когда бабушка поговорит с врачом. Дверь слегка приоткрыта и из кабинета доносится противный скрипучий мужской голос:
- К сожалению, вынужден вам сказать, что мальчик с сильным отставанием в развитии. Радуйтесь, что он вообще у вас дебилом не стал. Все признаки налицо.

…………2003 год. Севастопольский лицей. Бабушка с замиранием сердца ждёт своей очереди, чтобы пообщаться с психологом, проводившем с нами занятие. Он попросил каждого нарисовать на доске рисунок, любые образы, которые приходят на ум. Бабушка обречённо смотрит на психолога, ожидая «приговора».
- Ну, что я вам могу сказать по итогу… Самый талантливый мальчик в классе - это Арсений Паников.

………….2004 год. Международный детский центр «Артек». Душевая в корпусе. Руки скручены за спиной, я пытаюсь вырываться, кричу. Меня силой ведут к этому уроду. Он смотрит на меня с ухмылкой и спускает трусы.
- Ты сделаешь это.
- Нет, пожалуйста!!! Не надо!! Отпустите!! На помощь!! Помогите!! Кто-нибудь!!!
В душевую врывается вожатая.
- Что тут происходит?! А ну-ка отпустили его!!

…………..2004 год. Международный детский центр «Артек». Костровая лагеря «Лесной». Прощальный вечер. Девушка очень красивая. Жгучие рыжие волосы, живые карие глаза. Подходит ко мне.
- Чего стоишь в одиночестве? Давай танцевать!
Начинает кружить в танце, а меня как назло ноги не слушаются, словно ватные. Двигаюсь как-то ломано, неуверенно, словно боюсь рассыпаться от неудачного поворота. Рыжей красавице становится неловко и дискомфортно.
- Сенечка, отдыхай.
В следующую секунду она закружилась с тем уродом из душевой.

………..2005 год.
- Какой театральный?! - брызгая слюной, орёт бабушка. - В артисты он собрался! Ты на себя посмотри! Хромой, перекосабоченный весь!
- А я стану артистом!! Стану!! Всем назло!! - ору я и в истерике бью кулаком диван.
- Да окстись ты! Артист! Зарядку каждое утро заставляю тебя через скандалы делать!! Никакая девочка никогда не захочет встречаться с таким! Подружки её будут за спиной шептаться: «С хромым встречается»!!
- Заткнись!! Заткнись!! Ненавижу тебя!!

………….2005 год. Моя комната.
Бабушка уже битый час делает со мной домашнее задание по геометрии. Очередная задачка. Смотрю на неё как баран на новые ворота. В голове пустота. Бабушка в итоге не выдерживает и страшно на меня орёт, а потом падает на кровать и начинает истерично по ней кататься, нервно, словно под электрическим напряжением, теребя своё лицо и растрёпывая волосы. У меня в жилах застывает кровь. Я с широко раскрытыми глазами смотрю на эту сцену, не в силах шелохнуться. А затем бабушка забивается в старый шкаф, стоящий в углу комнаты. Через несколько минут она успокаивается и, тяжело дыша, говорит мне оттуда: «Сил моих больше нет. Закончишь этот год и сдадим тебя в школу для дебилов. Будешь там кубики собирать». Я плачу. И боюсь шагнуть в сторону бабушки.

…………..2005 год. Севастопольский лицей. Урок алгебры.
- Сеня, двадцать минут! Двадцать минут решать один пример! Ты издеваешься над нами всеми?! Что тут непонятного?! Тут же всё элементарно! Для тупых!
Дрожащая рука в нерешительности выводит цифру. Глаза уже давно влажные.
- Что ты там пишешь? Что?! Какие 2/8?! Всё! Это уже ни в какие ворота!! Садись! Два!

…………2006 год. Севастопольский лицей. День Святого Валентина.
- Ты прочитала стихи в моей валентинке?
Девушка заливается краской, мнётся. Рядом с ней стоит подружка и хихикает.
- Сень, ничего такого больше мне не надо никогда писать, хорошо? Извини.
О чём-то перешёптываясь и смеясь, они растворяются в толпе лицеистов.

…………2007 год. Исторический бульвар. Встреча одноклассников.
- Ребят, извините, я на секунду. Да, Алина? Нет, Алин, я передумал. Вот так уехать в тайне от родителей я не смогу. И ещё без копейки денег. Это безумие. И вообще… Это авантюра чистой воды! Мне со своими данными вообще надо об этом забыть!! А ты забирай документы, езжайте с Олегом. Но без меня! Да плевать, что говорил наш худрук. Прям из всех наших студийцев я один поступлю? В глазах моих он что-то такое увидел? Да бред это всё! Бред! В театральный не за глаза берут, а за актёрские способности, умение владеть своим телом, голосом! А я ничего этого не умею!! Не умею!!! И не научусь уже!! Отстань от меня со своим театром!! Поняла?! Ненавижу театр!! Ненавижу!!

………..2013 год. Видеосвязь по скайпу с отцом.
- Пап, я очень рад, что теперь мы сможем чаще поддерживать связь. Но я хочу сказать тебе одну вещь. Я отказался от твоей фамилии. Тебя практически никогда не было в моей жизни. Ты никак в ней особо не участвовал. Мне было больно от этого. Я был на тебя зол. Очень. И в какой-то момент понял - не хочу, чтобы что-то меня с тобой связывало. Поэтому принял такое решение. Мне выдали новый паспорт на фамилию Веденин - моего прадеда. Прости, пап…
- Что ж, Арсений… Не могу сказать, что мне это приятно слышать. Но это твой выбор, твоя жизнь. Говорят, меняя фамилию, мы меняем и свою судьбу. Главное, чтобы ты был счастлив.

Кадры всё бежали дальше, а моя рука с чашкой начала уже дрожать и кипяток пролился на тапки. Я будто вышел из ступора. Со стороны туалета стали доноситься мужские голоса: «Сеня! Арсюха! Иди сюда!» Оставив стакан с кипятком в купе, я пошёл на звук голосов. Открываю кабинку и далее реальность вступает в полное противоречие с законами физики - пространство туалета растянулось до размеров небольшого актового зала. В студенческие годы, дабы хоть как-то уйти от образа неуверенного в себе интеллигентика, я часто вращался в дурных компаниях, перенимал их привычки, образ жизни, манеру поведения. И вот они все сегодня были тут: Саня, Жора, Михей, Русик, Стас, Маня, Жека. Кого-то из них уже нет в живых, но сила воспоминания - велика. Она на время возвращает к тебе людей - с их оболочкой и неповторимым запахом.

Курили много и безостановочно, поэтому дым даже не успевал рассеиваться. Меня волокли в самую гущу народа. Пьяные, обдолбанные, унылые, эйфорийные лица смешались в какую-то неразборчивую массу. Ко мне тянулись десятки рук, каждый предлагал своё:
- Вискарик топ! Попробуй вискарик! Скоро ведь не будет его! Не будет топчиков!
- Самокруточку испытай! Песня! Думаешь, там табак? А там не табак, там не табак! Совсем не табак! Кое-что покруче! Ага!
Одна рука протянула незатейливую конструкцию из обрезанных пластиковых бутылок. Горлышко было обёрнуто фольгой.
- Затянись! Затянись! Ну, затянись! Ка-а-а-йф!!
- Коньячка не желаете испробовать, мсье?
- Горилочку, может, м?
Устав выбирать, решаешь все радости жизни испробовать по очереди. Через десять минут тебе уже хорошо. Отпускает. Кадры из того докфильма постепенно размываются в твоём сознании. Граница между реальностью и сном становится настолько условной, что уже решаешь просто быть в этом потоке, несущим тебя сквозь миры, воспоминания, временные пласты и межгалактические дыры. Где ты окажешься в следующий момент, уже не знаешь. Время и пространство перестают иметь значение. И даже значимость твоей оболочки становится минимальной. Избавляешься от неё подобно змее, сбрасывающей с себя старую кожу.

Но вдруг всё тело начинает наливаться свинцом, к горлу подкатывает рвотная волна, тебя на бешеной скорости несёт к земле. Какая-то мощная сила выдирает из этого бредового сна. Ты обнаруживаешь себя склонявшимся над унитазом. Тебя придерживает крепкая мужская рука.
- Ещё давай! Вот так! Ещё! Вот молодец.
Тяжело дыша, я распластался на кафеле.
- Тебя ещё в поезде накрыло. Перебрали мы с тобой, но ты вообще влил в себя конкретно. Хотя неудивительно. Всю жизнь мне свою рассказал, а там ****ец конечно капитальный. Помнишь хоть меня?
- Да помню, конечно. Макс.
- Ты даже не мог внятно сказать, куда тебя везти. Поэтому привёз к себе.
- Да уж, хорошо меня Москва встретила.
- Или ты её. Я вечером пойду на группу. Предлагаю со мной.
- Какую ещё группу?
- Группу реабилитации - душевной и физической. Вообще, она называется группа анонимных саморазрушителей. Но между собой, как мне сказали, её просто называют группой. Так конечно легче. Психологически.
- Пойдём. Пора уже признать свою проблему и начать лечиться.
- Слова не мальчика, а мужа, - улыбнулся Макс.

Просторный зал, приглушённый свет. Все уже расселись по местам. Руководитель группы всех поприветствовал. Мы с Максом были новенькие. Нам дали слово.
- Всем привет. Маня зовут Арсений. И я ал… саморазрушитель.
- Здравствуй, Арсений!
- Всем привет. Маня зовут Максим и я нар… саморазрушитель.
- Здравствуй, Максим!
Наши глаза с Максом встретились. Новый город, новые люди вокруг, полная неизвестность. Прошлое похоронено в могиле, будущее - туманно. Станем ли мы друзьями, родственными душами - тоже непонятно. Чётко ясно одно - если искалеченная душа решила встать на путь исправления, ей будет дарован второй шанс, ещё одна возможность ощутить счастье под своим звёздным потолком…

5.

Свет студийных ламп бьёт прямо в глаза. В съёмочном павильоне суетятся, бегают, идут последние приготовления. Девушка-гримёр делает по щекам несколько взмахов кисточкой и убегает к коллегам. Ведущая садится напротив меня и дружески улыбается.
- Сень, ну что, начнём? Давай на ты, если не против?
- Да, Маш, давай на ты, так действительно проще, - я сдержанно улыбаюсь, понимая какой непростой разговор сейчас предстоит.
- Игорь, мы готовы, - ведущая кивает оператору.
- Всё, работаем, - тот даёт отмашку.
- Как настроение, Арсений? - Мария обращает на меня сосредоточенный взгляд.
- Маш, пока трудно сказать. Нахожусь в каком-то переходном состоянии. Увольнение с работы, переезд в другой город, группа реабилитации. Знаешь, как-то всё одно на другое наслоилось. Пытаюсь переварить все эти события. Трудно. Но скажем так, стараюсь не терять оптимизма.
- Ты довольно долго, почти полгода ничего о себе не сообщал в социальных сетях. С чем было связано такое молчание?
- А нечего было сообщать. Я проходил лечение, учился заново выстраивать отношения с окружающим миром. Как-то афишировать и рефлексировать на эту тему не считал нужным. Знаешь… хотелось для всех умереть, переродиться и вернуться обновлённым.
- Последний пост ты разместил 4 ноября и посвятил его годовщине начала работы над своим первым романом «Бескультурные: кровавый занавес». Скажу сразу, роман я прочитала. Ох, Арсений… Ладно, сейчас не об этом. Мне показалось, что сама эта публикация выглядит таким что ли… извинением. Как будто ты даёшь заднюю и пытаешься оправдаться за все мысли, что там высказывал. И на фоне того, что ты тогда уволился с работы, это воспринималось как попытка реабилитироваться перед культурным сообществом, мол, я всё осознал, всё понял, каюсь, больше так не буду, возьмите меня кто-нибудь на работу. Особенно мне понравилась фраза. Сейчас процитирую… «И всё, что сейчас со мной происходит - отсутствие работы, перспектив, понимания, как быть дальше - воспринимаю как наказание за этот вопиющий акт неуважения к культурному пространству. И можно сказать, что наказание я сам привёл в исполнение». Дальше ты пишешь, что человек, надругавшийся в своём романе над всей современной культурой, не может занимать пост редактора сайта по культуре и поэтому ты решил уволиться. Так что это всё-таки было? Покаяние или…?
- Или… Маш, скажу тебе так… Это была попытка разобраться в том, что всё-таки произошло. Понять для себя причинно-следственные связи. Если помнишь, в моём посте была другая фраза. Я там писал, что даже несмотря на своё взвинченное состояние, в этом романе честно изложил свои мысли о нашей современной культуре. Я от них не отказываюсь. Тут как бы другой момент. Стоило ли их подавать в такой резкой, я бы даже сказал, извращённой форме. Тем более, что определённые спектакли, выставки и фестивали, конечно, заслуживали внимания. Просто свои рассуждения о нашей культуре можно было подать под другим соусом, сделать своё художественное высказывание более тонким и, скажем так, «вкусным».
- А ты просто устроил в своём романе местной культуре «техасскую резню». Жалеешь об этом?
- Опять же, жалею о форме подачи. Она показала меня не в самом лучшем свете. Так, конечно, нельзя заигрываться, тем более, если ты представляешь серьёзное СМИ. Сейчас даже понимаю, что это отдавало каким-то подростковым дворовым хулиганством. А вот все мысли о нашей культуре абсолютно искренние. Уж на них я точно имею право.
- Но как ты написал в той же публикации, за право говорить то, что думаешь, приходиться платить самую высокую цену. Давай поговорим о самом романе. Для тех, кто не читал, в двух словах, о чём эта вещь?
- Ну это такой… неконтролируемый трэш, хулиганский аттракцион, замешанный на моём богатом и, видимо, не очень здоровом воображении. А главным участником этого трэша является Антон Лютый - бывший редактор раздела культуры авторитетного СМИ. Но однажды он настолько разочаровывается в современной культуре, что решает пойти на неё войной. Собирает целую армию единомышленников, а также берёт себе в помощь кампашку местных маргиналов - Геллу, Кармен, Лёху и Арса. Но деятели искусства тоже не остаются в стороне, берут в руки оружие и начинается жестокая кровопролитная война между культурой и бескультурными.
- А почему выбрал такие имена - Гелла, Кармен?
В следующий момент я вижу боковым зрением, как в съёмочный павильон проходит небольшая группа людей. Ни операторы, ни осветители их не замечают. Я поворачиваю голову, чтобы лучше разглядеть вошедших. Их четверо. Группу возглавляет высокий парень крепкого телосложения, за плечами у него висит автомат, в руках - самурайский меч. Его звериные глаза внимательно изучают обстановку. Кого-то он мне сильно напоминает. Вслед за ним идёт стройная темноволосая девушка, рядом с ней - худенькая блондинка, замыкают процессию два стройных парня в чёрных кожаных куртках. Меня бросает в холодный пот. Твою мать, неужели это… не может быть! Антон, Гелла, Кармен, Арс и Лёха? Из моих «Бескультурных»?! Да чтоб я…
- Арсений…, - ведущая внимательно смотрит на меня, ожидая ответа на свой вопрос.
- Да, что? - я на секунду выхожу из ступора.
- Почему такие имена выбрал своим героям?
- Почему такие имена?… Ну, потому что…
Тут я вижу, как Антон подходит к Маше сзади и, взглянув на меня, заговорщически прикладывает палец к губам. В следующий миг он заносит меч над ведущей. Забрызганный кровью, находясь на грани обморока, я опускаю голову вниз. У моих ног лежит голова журналистки. Медленно встав со стула, я оглядываюсь по сторонам. Вся студия усеяна телами съёмочной группы.
- Сеня, чё тормозишь? Давай за нами! - Лёха манит меня рукой.
Я кидаюсь к ребятам.
- Стрелять умеешь? - Антон протягивает мне автомат.
- Я? Я не знаю… Я…
- Чего ты не знаешь? Ты сам нас создал и мы умеем стрелять! А ты не умеешь? Погнали! Тут скоро всё взлетит на воздух!
- В смысле?! Что взлетит? - ощущение реальности меня окончательно покидает.
- Всё, что надо! Пора эту нашу недокультуру доморощенную отправить в ад! Я же по твоей задумке это и хотел сделать! А ты нет?…
- Я? Да я просто…
- Что ты просто? Не отставай! Мы тут всё заминировали! Через пять минут рванёт!
- Заминировали телецентр?!
- Какой нах телецентр?! Мы вообще-то в…
Антон выбивает ногой дверь и окончание его фразы глушит автоматная очередь. Мы оказываемся в вестибюле нашего академического театра.
- Не узнаешь? - Лютый смотрит на меня. - Твоя последняя глава «Бескультурных». Финальный бой с артистами в нашем главном театре.
И действительно, мы с Антоном прямо внутри того эпизода, когда его отряд сдерживает натиск труппы. Меня бросает в дрожь. Я всё вспоминаю в деталях. До смерти Арса и Лёхи остаётся от силы минут десять. Следом убьют Дэна. Потом на гранате подорвутся Кармен и Гелла, а Антона оглушит взрывной волной.
- Ложись! - Лютый кидается на меня и валит на пол, закрывая от летящих пуль. - Ползи к той двери! Это кабинет администратора. Отсидись пока там!
Пару раз по пути чуть не потеряв сознание, я доползаю до двери. Встав на трясущиеся ноги, тяну за дверную ручку и оказываюсь… в нашем ТЮЗе на праздновании его 30-летия. Фуршетный стол, вокруг него сосредоточилась труппа и работники театра, а в этой толпе я вижу… самого себя! Какая-то очень интеллигентная аристократичная дама средних лет с бокалом шампанского стоит рядом с моим двойником и говорит ему:
- Я считаю, молодой человек, что Севастополь в вашем лице обрёл талантливого театрального критика и в будущем вашими рецензиями будут зачитываться далеко за его пределами.
- Спасибо вам большое!
Я вижу, как мой двойник любезно улыбается даме и чокается с ней бокалом. Затем к нему с шампанским подходит ещё одна дама, чуть постарше, и так же чокается. Потом подходит какой-то мужчина, за ним - кто-то из артистов, худрук, режиссёр, завлит… Все чокаются с ним, а он только и успевает говорить «Спасибо, спасибо, спасибо», уже невольно пятясь назад. Нескончаемая толпа с бокалами продолжает идти на него и постепенно оттесняет в самый угол вестибюля. У моего двойника начинается паника. Людей становится уже слишком много и те, кто не дотягиваются своими бокалами, брызгают шампанским прямо ему в лицо.
- Да перестаньте! Что вы делаете?
Я с ужасом наблюдаю за самим собой, уже окончательно перепуганным. Мой двойник вжимается в угол. Идти некуда, а толпа продолжает наступать на него, будто желая вдавить в стенку. Кто-то ему тыкает бокалом в самое лицо.
- Да прекратите вы уже!! - кричит он что есть мочи и настолько громко, что от этого звука бокалы в руках театральных деятелей взрываются, разлетаясь на сотни осколков.
Большинство стекла попадает им в лица и они все разом валятся на пол, корчась, крича и извиваясь в болевых судорогах. Мой двойник кидается к выходу, но один из ведущих артистов театра хватает его за ногу. Искажённое болью окровавленное лицо с торчащими осколками издаёт уже нечеловеческие звуки. Артист впивается зубами в ногу моего двойника. Я понимаю, что надо спасать самого себя, но не представляю как. Тут на моё счастье прибегает Антон и одним взмахом меча отрубает артисту руку. Под его пронзительный вопль мы все втроём выбегаем из театра, но уже на улице чувствуем, как земля стремительно уходит из под ног.
Мы летим куда-то вниз и через несколько секунд я обнаруживаю себя распластавшимся посреди зрительского фойе уже другого театра. Антона рядом со мной нет. Я поднимаюсь на ноги в окружении светской тусовки. И тут за моей спиной раздаются истошные крики: «Я не театральный критик!!! Я не критик! Я уже видеть не могу этот ваш театр, ваши фестивали, литературные вечера, творческие тусовки! Я задыхаюсь! Я задыхаюсь от этого пафоса и фальши! Воздуха! Дайте мне свежего воздуха! А-а-а-а!!!» Реплика слишком знакома. К своему ужасу я понимаю, что она принадлежит герою моего рассказа «Культурка: страшная хроника одной карьеры»* Антону Горину. Я оборачиваюсь и вижу перед собой на полу истерично извивающееся тело. Вдруг слышу за спиной: «Театральный критик, театральный критик, театральный критик…». Поворачиваюсь и перед глазами ещё более жуткая картина - весь этот высший свет идёт на меня и с мерзкими улыбками повторяет эту тошнотворную фразу. Я отступаю назад и спотыкаюсь о бьющегося в конвульсиях Горина. Падаю и снова проваливаюсь вниз.
В следующий миг я плюхаюсь на кресло в партере местного Дома культуры. На первом ряду сидит режиссёр и орёт на артистку. Он поворачивается, брезгливо смотрит на меня и, отвернувшись, вновь продолжает сокрушаться на свою приму.
- Аня, не верю! Ты не страдаешь! Я не чувствую, что тебе больно! Прочувствуй свою боль! Тебя предали и мужчина, и женщина! Тебя предали два начала – инь и янь! Проживи это иньяньское предательство! Прочувствуй его!
Ну конечно же! Это орёт режиссёр любительского театра Гвоздиков из моего рассказа «Драма». Артистка Дымовская уже хочет ответить своему режиссёру, но в этот момент в зал влетает Антон и автоматной очередью укладывает всех участников репетиции.
- Сеня, бежим! - кричит Лютый, хватая меня за руку. - Сейчас тут всё разнесёт к чертям!
- Что?! В смысле разнесёт?!
- Я же тебе говорил, мы тут всё заминировали! Вообще всё!!
Вы выбегаем с Антоном из ДК. Взрывной волной меня отбрасывает в следующее пространство.
Лежу посреди шумного проспекта. Поднимаюсь на ноги. Вижу парня, застывшего в людском потоке и дрожащей рукой достающего из кармана телефон. Да, да! Это тоже Горин, только из продолжения «Культурки» - «Исповеди психа». Думая, что ему уже в пятый раз за утро звонит кто-то из культуры, он сейчас не выдержит и пошлёт человека открытым матом, а это звонят из оргкомитета литературного конкурса по поводу его рассказа! Ещё секунда и случится непоправимое. Я бегу к нему, чтобы спасти ситуацию, но не успеваю. Асфальт под ногами становится вязким и я проваливаюсь дальше вниз.
Обнаруживаю себя на кушетке в палате психдиспансера. Встаю, слышу за дверью чьи-то голоса. Иду к двери и, проходя мимо зеркала, вижу… чужое отражение. Понимаю, что на меня смотрит Антон Лютый. Я поворачиваю голову влево - и он поворачивает, поднимаю правую руку вверх - и он повторяет. А затем отражение начинает жить собственной жизнью. Антон мне зло усмехается и подмигивает. Я выхожу в коридор и вижу двух общающихся санитаров.
- Федь, а что это за новый овощ в палате с нашим артистом?
- Да это какой-то журналюшка известный. Писал что-то о культурке. Его на днях к нам привезли. Ни слова не говорит. Просто тупо смотрит в одну точку перед собой. Хотя вчера с ним приступ случился. Накинулся на артиста и чуть не убил. Тогда как раз Анька делала вечерний обход. Ну ка-а-роче, этот актёр что-то мычал себе под нос, и у него проскочило слово «театр». И этот культурный писака вдруг вышел из ступора, зверем посмотрел на артиста, с диким ором кинулся к нему и стал душить. Я его еле отцепил.
И снова знакомый диалог. Ну, конечно, это окончание моей «Культурки». Один из санитаров меня замечает.
- А вот и он. Слышь, ты, а ну вернись в палату!
Рванув вперёд, я пробегаю мимо этих двух громил, и изо всех сил мчу вдоль коридора. Те, матерясь, кидаются за мной. Прямо по курсу - бабка с шваброй, а перед ней стоит ведро. Сука, вот какого ты здесь?! Понимаю, что не успею затормозить. Спотыкаюсь о её чёртово ведро и растягиваюсь на полу. Game over.
Прихожу в себя тоже на полу. Правда, в смирительной рубашке и с дикой головной болью. Первое, что является моему взору - расхаживающие влево и вправо чьи-то ноги. Лакированные туфли, тёмные брюки, вижу часть халата. Главврач?
- Мальчик мой, я тебе так скажу, положение у тебя крайне плачевное, - вещает сверху низкий прокуренный голос. - Суд признал тебя психически невменяемым. И застрянешь ты в этих стенах на… всю жизнь, пока не сдохнешь. А чтоб ты знал, сдыхают здесь довольно быстро. Ты хоть помнишь, что натворил? Нет? Я могу напомнить.
Прямо перед моим лицом на пол падает стопка фотографий. На них изображена оперативная съёмка с места происшествия - академического театра. Окровавленный пол усеян частями человеческих тел.
- Узнаёшь? - спрашивает врач.
- Что это? - еле выдавливаю я из себя.
- Наши талантливые артисты. Точнее то, что от них осталось. Ты со своей бандой устроил эту адскую резню прямо на премьере.
- Что? - сердце забилось быстрее, меня бросает в жар. - Нет, нет, это не я! Я этого не делал! Это я писал в своём романе! Это лишь мои фантазии! Я это всё придумал! Это из моего романа «Бескультурные: кровавый занавес»! Я этого не делал!!!
Врач опускается передо мной на корточки и я отчётливо вижу его пропитое сморщенное лицо и бездушные жабьи глаза. Кого-то он мне напоминает. Режиссёр Гвоздиков из моего рассказа «Драма»? Неужели он?…
- Ну, конечно, ты это написал в своём романе. С этим никто не спорит. Но потом решил воплотить свои фантазии в жизнь.
Я внимательно всматриваюсь в фотографии и что-то меня настораживает. Отрезанные руки, ноги и головы выглядят как-то ненатурально. Словно части резиновых кукол. Меня начинает раздирать истерический смех.
- За идиота меня держите, да? Да тут же невооружённым глазом видно, что это ненастоящие части тела! И кровь бутафорская! Решили меня так проучить? Инсценировать мясорубку и всё свалить на меня?! Хер вам! Слушайте, ребят, а это может какое-то телешоу, а? Где тут у вас камеры?!
- Федь, - главврач кивает санитару и тот меня усаживает на стул. - Даже если всё так, как ты говоришь, кто уже в это поверит? Мы убедили следствие в той версии, которая нужна нам - массовое убийство с особой степенью жестокости. Но… мы можем всё отмотать назад. Только если ты выполнишь наше условие.
- Какое?
Главврач снова кивает санитару и с меня снимают смирительную рубашку.
- Садись, - мужчина указывает на стол.
Я сажусь и пододвигаю кресло. Врач открывает передо мной ноутбук. На мониторе отображается чистая страница Microsoft Word.
- Ну и? - я смотрю на главврача.
- Напиши другой роман, - он склоняется надо мной. - О том, насколько прекрасна и удивительна наша местная культура, какие у нас талантливые и потрясающие режиссёры, какие шикарные спектакли, на каком высочайшем уровне проходят фестивали, какими изумительными выставками радуют наших ценителей живописи. Напишешь, и мы тебя отпустим с Богом.
Моё лицо искажает нервная улыбка и я внимательно смотрю на главврача.
- Вот прям так и отпустите?
- Прям так и отпустим.
- Просто написать хвалебную оду всей нашей культурке? А как назвать роман? «Культурные»? Или может, «Жополизы»?
- Фу, как грубо.
- Ой, ну прошу прощения. Я ещё подумаю над названием.
- Ну так что? Напишешь новый роман?
- Ну, конечно напишу, - я продолжаю сверлить глазами главврача.
- Вот и хороший мальчик, вот и умничка, - мужчина с удовлетворением смотрит на меня и уже хочет отойти от стола, но не успевает - я резко захлопываю крышку ноутбука и со всей дури бью им по его лысой башке.
Главврач мешком валится на пол, а я пулей вылетаю из кабинета. Санитар даже не успевает отреагировать. Когда я оказываюсь на улице, за мной уже вовсю идёт погоня. Дико озираясь по сторонам, я пытаюсь понять, куда бежать. Уже хрен с ним, рвану, куда глаза глядят, там разберусь. Перебегая дорогу на красный, я вдруг отчётливо слышу знакомый голос: «Вернись, пожалуйста, вернись». Я застываю, пытаясь понять, кто говорит. А в это время на полной скорости на меня несётся белый минивэн. Я поворачиваюсь. Слышу визг тормозов. Резкий толчок, вспышка адской боли и всё проваливается во тьму.

Я открыл глаза. В них бил яркий белый свет. Через пару минут начал осознавать, где я. Нет, я не умер. Это больничная палата. Когда картинка стала более чёткой, увидел перед собой молодого парня. Он взволнованно смотрел на меня. Я его узнал. Это Максим. Мы с ним познакомились в поезде, я напился, рассказал ему всю свою жизнь, потом мне стало плохо, он привёз меня к себе, привёл в чувство, оставил жить у себя, затем мы с ним стали ходить на группу по реабилитации… Но что дальше? Последнее, что всплывало в памяти - ночной танцпол.
- Ты как? - спросил Максим, пододвинувшись ко мне.
- Я… Ничего не помню… Что случилось?
- Ты сорвался, дружище. Тебя обнаружили без сознания в туалете ночного клуба. У тебя была сильнейшая передозировка запрещёнными веществами.
- О, Господи…, - я закрыл глаза, не веря услышанному. - Да как же так?
- Вот так. Ты неделю провёл в коме. Врачи тебя еле вытащили с того света. Ты конечно нас всех адски напугал.
- Охренеть… И как же теперь быть? Меня из группы исключили?
- Оттуда никто никого не исключает. Двери всегда открыты для каждого. Все наши за тебя очень переживают и ждут обратно. Ты главное, поправляйся.
- Физически-то я поправлюсь, - я вновь смотрел в потолок, пытаясь сформулировать мысль. - Но вот душевное состояние… Даже не представляю, сколько уйдёт времени, чтобы его восстановить. Макс, я так устал… Какой-то бесконечный бег. От самого себя. Всю сознательную жизнь. И куда я в итоге прибежал? Всё потерял, сам всё уничтожил своими руками. Но… сейчас понимаю, что делал это сознательно. Чтобы построить что-то новое, надо попрощаться со старым. Просто… надо было эту старую конструкцию аккуратно разобрать и сложить на склад. А я решил всё взорвать. И этой взрывной волной меня самого и убило…
- Сенька, - Макс взял меня за руку. - Если бы тебя убило, ты бы не очнулся. А тебя просто сильно задело. Да, потрепало изрядно. Но ты выкарабкался. Ты здесь, ты живой. Тебе судьба даёт ещё один шанс.
- Думаешь?
- Знаю. Жизнь - это, на самом деле, очень простая штука. Это мы всем событиям придаём свой окрас. Только мы. Да, в жизни немало дерьма, но есть и много хорошего. По крайней мере, его достаточно, чтобы счастливо прожить отведённое тебе время. Сень, а оно очень быстро летит. Не растрачивай его на боль и страдания.
- Я буду этому учиться, - я выдавил из себя слабую улыбку. - Обещаю.
- То, что было, уже не исправить. И поэтому оглянись туда в последний раз и… просто начинай жить. Это намного проще, чем кажется. Поверь, тебе понравится. Ладно, набирайся сил. Я завтра зайду, - Макс встал и направился к выходу, но уже у самой двери обернулся. - А правда, что в коме люди видят сны? Тебе что-то снилось?
- Снилось.
- И что?
- Ой, лучше не спрашивай.
- Отдыхай, - Максим улыбнулся и вышел из палаты.

***
В этот вечер весенний ветер не хотел униматься и настойчиво играл со страницами моего блокнота, не давая дописать последние несколько строк. Вот, вот, казалось ещё чуть-чуть и под гипнотический бэк-вокал морского прибоя придёт нужная рифма.
- Сень, ну ты скоро там? - раздался голос Макса. - Сейчас всё мясо съедим, тебе не достанется!
- Ребят, я сейчас, буквально минута!
В беседке вокруг стола стояла вся наша компания из группы, с аппетитом уплетая сочные куски свинины. Сейчас я к ним присоединюсь, только бы дописать последние пару строк. Я посмотрел наверх. Надо мной раскинулось бесконечное звёздное покрывало. Как когда-то давно, мне вновь казалось, что стоит протянуть руку и она утонет в этом мерцающем океане. Я закрыл глаза и в следующий миг природа нашептала мне давно искомые слова:

И дождь прошёл, и снег растаял,
Сигналит мне весенний гром:
Душа теперь-то цену знает
Счастья под звёздным потолком…

7.11.22

*Произведения, упомянутые в рассказе, доступны здесь, на моей странице Проза.ру. А с романом «Бескультурные: кровавый занавес» можно ознакомиться на портале «ЛитРес».