Незакрытый дромос. Ч. 2. Пропавший артефакт

Энгин – сравнительно молодой и только приближающийся к сорока профессор Босфорского университета – заработался  допоздна. Оно и понятно: завтра командировка заканчивается. В обед он должен быть в аэропорту и через три часа: здравствуй Стамбул. Правда возвращаться в суету и толкотню городской жизни вовсе не хотелось, хотя по университетским аудиториям и студентам успел соскучиться.
Но за эту неделю тихие, словно дремлющие в полумраке, залы и запасники музея стали для него родными. Впрочем, таковыми они стали для него давно – с тех самых пор как отец привез его, старшеклассника, на летних каникулах в Археологический музей Шанлыурфа.
Во времена античности этот, расположенный неподалеку от сирийской границы и  основанный полководцем Александра Великого,  Селевком I,  город назывался Эдессой, за прошедшие вот уже скоро двадцать лет исхоженной – в особенности пересекаемые склонным к разливам Дайсаном узкие улочки старинной крепости, – Энгином вдоль и поперек.
Тогда же, в музее, трудившийся  инженером, но страстно и сызмальства увлекавшийся историей отец рассказал сыну о раскопках в Гёбекли-Тепе, что, равно как и купленные в киоске книги – прежде всего работы немецкого археолога доктора Клауса Шмидта  – предопределило  выбор Энгина: исторический факультет.
С тех пор он не раз посещал с археологическими экспедициями  Гёбекли-Тепе, ставший для него вторым домом и где он познакомился с доктором Шмидтом лично и даже поработал под его руководством, о чем застенчивым и немного неуклюжим старшеклассником и мечтать не мог.
Стоит ли удивляться, что артефактам старейшего в истории человечества храмового комплекса Энгнн посвятил и магистерскую и докторскую диссертации. 
Но кажется на сегодня все. «Ладно – рассудил про себя профессор, потягиваясь на жестковатом стуле и сцепив пальцы ладоней на затылке, осознавая, что строки на мониторе где-то с последние полчаса  живут отдельной от роящихся в его уставшей голове мыслей – дома систематизирую. Материала хватит на месяц работы, аккурат до начала семестра управляюсь».
Как раз через месяц Энгин должен представить статью для «Археологического обозрения из Кембриджа» – британского научного издания.
После того как монитор погас, Энгин закрыл крышку ноутбука и запихнул в сумку карманный словарь шумерского языка – учил в дополнение к арамейскому, хеттскому, английскому, арабскому и немецкому,  –  в последний раз на сегодня бросил взгляд в сторону небольшой и выполненной из камня скульптуры, под стекленным колпаком, изображавшую женщину с головой змеи. Собственно она и была предметом его нынешних научных изысканий.
Взглянул и почувствовал как у него, в полном смысле этого слова, все холодеет внутри: под едва освещенным колпаком ничего не было. Выглядело это сколь нереалистично – десять минут назад фигурка была на месте, а теперь остался только колпак – столь и зловеще, в особенности в тишине музея, где Энгин остался совсем один: в столь поздний час кричи не кричи, охрана не услышит.
Увиденного им просто не могло быть, потому что не могло быть никогда. Сигнализация про попытке снять колпак в любом случае должав была сработать. Но, потрясенный, ученый об этом даже не подумал. Окутавший его с ног до головы ужас не позволял рационально осмыслить произошедшее. 
Никакие шаги не нарушили тишину среди застывших во времени экспонатов, просто профессор почувствовал взгляд за спиной. Он зачем-то снял очки и машинально протер стекла краем свитера, затем поднялся, опершись рукой о стол и опрокинув неловким движением стул, не в силах унять начавшуюся мелкую дрожь в ладонях, и обернулся, чувствуя как набирает скорость  даже не стук – барабаненье – сердца.
Женский невысокий силуэт, облаченный в спадающий до босых пят черный с зеленоватым сетчатым оттенком плащ, с закрывавшим лицо капюшоном, стоял в метре от него; неслышно, будто и не делая шагов, приблизился. Тот, кто скрывался под столь странным одеянием, не лишенным изящества движением кисти приподнял край капюшона и Энгин увидел лицо. Женское. Со змеиными, желтыми и перерезаемыми  тонкими, щелевидной формы, зрачками глазами, и будто бы наложенной на лицо сеткой зеленоватого очень тонкого грима, точнее даже – пленки. В ту же секунду оторопевший и молчавший профессор услышал смешанный с шипением голос:
– Я пришла забрать то, что принадлежит мне.
Последнее, что Энгин почувствовал: разливающийся по шее яд, парализующий все его тело. Хотя никакого прикосновения  вроде бы не было. Или было? Перед глазами профессора все поплыло, а тело охватил паралич.
… Шаги раздались словно ниоткуда и в полнейшей тишине – с такой Лугаль еще ни разу в жизни не соприкасался. За секунду до этого тишина все-таки была иной – наполненной какими-никакими звуками.
Первое, что он увидел – тень. Точнее даже не тень – ее очертания, появившиеся над небольшим каменным столом. «Жертвенный» – промелькнуло непослушной мыслью в и без того напуганной голове. 
Лугаль непроизвольно сделал шаг назад, задышав чаще и, защищаясь от обретавшей зримые черты угрозы, выставил руки перед собой. Отступая, он потерял равновесие и упал,  ударившись затылком о стену.
На этот раз он не выругался, просто потому что ощутил до того неведомый ему первобытный ужас, слово душащий его в своих объятиях. Тень не спешила обретать зримые черты, нависнув над Лугалем и извиваясь подобно огромной змее.
… В наступившей тишине Инанна не отрываясь смотрела на мерцание синеватого огонька, исходящего от зажигалки.
Изгиль правильно понял смысл сказанного:  по какой-то причине в незакрытый, на ступенях подземки, дромос угодил прохожий. Слово «случайный» не добавил, поскольку знал:  в подлунном мире их попросту не существовало.
– Неужели они могут? – не оборачиваясь, спросил, и при этих его словах вода из пластмассовой лейки, наполнив землю в горшке с посаженной в нем черной розой из турецкого Халфети, полилась через края, стекая на подоконник, а оттуда на пол.
– Могут, – ответила, словно сама себе Инанна, добавив: –  Да ты и сам знаешь, что могут. Нам надо торопиться, пока тот парень, угодивший в дромос, не оказался в их власти.
В чьей именно власти – девушка не уточнила, а Изгиль не стал переспрашивать, и так все поняв.
Прдолжение следует.
6 – 12 февраля Чкаловский