Зимняя спячка или А. П. Чехов в турецком формате

«Зимняя спячка»/Kis Uykusu
Турция, Германия, Франция, 2014
Режиссер: Нури Бильге Джейлана

Посмотрев фильм «Зимняя спячка», почитатели творчества А.П. Чехова обнаружат в нём аллюзии к известным рассказам русского классика, «Жена» и «Хорошие люди». Для тех же, кто позабыл эти произведения, знакомство с фильмом может стать поводом перечитать тексты и поразмыслить о современном восприятии русской классики популярным турецким режиссером.

В интерпретации режиссёра герои рассказов, написанных более ста лет назад, переселились из русских дворянских усадеб и теперь обитают вдали от шума больших городов в небольших турецких селениях, где еще сохраняется восточный колорит сельской жизни.

Содержание фильма, его символическое наполнение достойно обширного психоаналитического рассмотрения. Однако за чередой событий сюжета, лейтмотивом звучит одна важная тема современной жизни, на которой хочется акцентировать внимание и рамками которой ограничиться в этой статье. Тема касается всех нас в большей или меньшей степени, и сформулировать ее можно так: как изменяются люди, их отношения, традиционные жизненные уклады в результате слияния западной и восточной культур, порождающего времена всеобщих перемен?

Не секрет, что многие европейцы опасаются того, что западная культура постепенно угасает, а непрерывный приток мигрантов превратит Европу в территорию распространения восточных ценностей. Однако в фильме показана обратная сторона этого процесса: традиционная восточная культура меняется под давлением западной. Суть этих изменений состоит в следующем: социокультурное пространство, как на Западе, так на Востоке, все более феминизируется, а люди все более регрессируют к инфантильному уровню жизни, смещая фокус внимания с отцовских фигур на материнские, разрушая культ отца и укрепляя культ матери. Конечно, ничего нового констатацией этих фактов мы не открыли. Подобные тенденции в культуре хорошо известны и подтверждаются множеством фактов, стоит только оглянуться вокруг. Фильм «Зимняя спячка» — еще один аргумент из ряда убедительных подтверждений происходящих в мире изменений.

В фильме изображена картина распада патриархального уклада восточной культуры, утрата власти Отцами и разрушение мира их законов. К концу фильма у зрителя возникает ощущение безнадежности и невозможности попыток возврата к старому укладу.

Более ста лет предпринимались попытки реанимировать патриархальную семью. Можно вспомнить З. Фрейда, который призывал женщин оставаться в своих на протяжении веков сформированных островках счастья, — в семье с мужем и детьми... И он был не одинок в своём видении: в консервативной Германии в то же время социальная роль женщины определялась как «дети, кухня, церковь, платье». Однако, как показывает история, все попытки сохранить патриархальную культуру провалились. Все происходящее в культуре, в том числе распад патриархального уклада жизни, происходит закономерно и можно только констатировать неизбежность этих процессов. Изменить это невозможно (да, и надо ли?), однако понимание происходящего помогает принять неизбежное и учитывать в своей жизни, не цепляясь за старые стереотипы. Но вернёмся к фильму.

Фильм удостоен «Золотой пальмовой ветви» 67-го Канского кинофестиваля, который считается смотром авторских фильмов. Действительно, к культовым фильм «Зимняя спячка» отнести трудно, хотя, темы, которые он затрагивает, касаются каждого из нас. Возможно, что будь сюжет фильма более динамичным, а «чеховские» диалоги турецких героев более простыми удалось бы привлечь внимание массового зрителя. А сейчас — это кино «не для всех».

Для анализа фильма выделим три уровня. На первом уровне, уровне культур и их взаимодействия, можно говорить о восточной культуре, по своей сути, отцовской, и западной — материнской. Времена их независимого друг от друга существования прошли, теперь им приходится сосуществовать. Различия этих культур наблюдаются во всём: в картине мира, в жизненном укладе, в характере отношений, в религии, — эти различия приводят не только к сотрудничеству, но и противоборству, явному и скрытому. Массы людей осваивают западный мир, мир материнской культуры, который сулит им высокий уровень жизни, отличное образование и больше возможностей для реализации. Если же они возвращаются, то это уже другие люди — «пятая колонна» для «родной стороны». Восточный мир все больше встраивается в жизнь в мире потребления, меняя традиционные отношения между людьми и отношение к вещам. Небольшая иллюстрация из фильма: пожилая женщина сокрушается о разбитых служанкой бокалах. «Есть вещи, которыми дорожишь!» — говорит она. Для неё эти бокалы — это часть жизни, связь с прошлым, делающая её цельной. А для ее собеседницы — молодой женщины с другими ценностями — это просто бокалы и ничего более. Все в мире становится временным, связи с прошлым ослабевают: есть только момент настоящего с сиюминутными ценностями.

На другом уровне строятся отношения и взаимодействия между условно «мужским» и «женским» в конкретной культуре. Веяние нашего времени — слом, казалось бы, незыблемых архетипов прошлого: мужчины избавляются от обременительной власти и ответственности, женщины обретают свободу от жестких ограничений и биологических предназначений. В ритуалах семьи это выглядит так: мужчина освобождается от семейных обязательств, женщина минимизирует материнские обязанности, превращая их в локальный эпизод жизни, компенсируя это социальной реализацией. Может быть, поэтому среди основных героев есть только один ребенок — мальчик Ильяс. Но именно ему приходится брать на себя функцию отца — защищать свою семью от властей в то время, когда настоящие отцы уже не хотят, а, по сути, не способны быть отцами.

Конфликты между вечным и сиюминутным, архаичным и современным означают эпоху перемен. Они порождают изменения в жизни конкретных людей, в их индивидуальных историях, где мужчины и женщины все меньше напоминают фигуры из давних времен, воплощавшие надежность и стабильность. Теперь они разрушают и заново создают друг друга, строя новые варианты людей и отношений, часто отделенных пропастью от прошлого своей культуры.

Был бы Босфор шире, может, и фильма бы не было... Но сейчас реальность главного героя (Айдин), бывшего театрального актера такова: вырос в далеком турецком селении, но в силу своего небедного происхождения образование получил в Европе. И, видимо, получил прививку западной культуры: на стене его кабинета плакаты, изображающие сцены античных сказаний, иллюстрации к творчеству Ф. М. Достоевского. Возвращение в родные места детства после смерти отца его не радует. Местные жители вызывают осуждение за грязь и разруху, в которой они живут, за неумение ценить прекрасное. Всё не так, как должно быть в турецких селениях!

История Айдина — иллюстрация результатов соблазна. Западные ценности, подталкивающие к погружению в инфантильность, сулят и дают столько наслаждений и приятных перверсий и западному, и восточному человеку. А потом, как круги на воде, «зараза чуждой культуры» расходится по столицам и забытым селениям, нарушая покой и разрушая, казалось бы, незыблемые ритуалы, создавая новые сценарии жизни и отношений.

Эти процессы доходят до семей, порождая и в семейных отношениях столкновения, казалось бы, близких людей — мужа (Айдин), жены (Нихаль) и сестры (Неджла). Каждый пытается написать сценарий собственной жизни, а потом в спектакле по нему сыграть желанную роль. К несчастью, часто инициалы режиссера такого спектакля пишутся как БСЗ (читай «бессознательное»). Понимание этого принципа должно вызывать настороженность, хотя многие и пытаются заняться самообманом, точно играя в игру «сам себе режиссер» или делая селфи, дескать, изображу, что захочу. Извините, то, что вы изобразите — решается без вас.

Сталкиваясь с открытием, что не всё ему подвластно, герой фильма Айдин ведёт себя, с одной стороны, вполне адекватно той ситуации, в которой он оказался — занимает привычную для него позицию наблюдателя и спокойно ждет результатов. А, с другой, — прорвётся в нём импульс, и он то зайца длинноухого подстрелит, то дикого коня на свободу отпустит.  Нет в его голове ясности, а для бессознательного — нормальных каналов разрядки. И это то, что будет находить реализацию на разных уровнях жизни.

Семейная ситуация героя следующая: жена (Нихаль) молода, бездетна, не знает, чем в этой глуши заняться, то есть занимается благотворительностью, он сам (Айдин) стар и умудрен игрой в театре (правда, на уровне «Кушать подано!»), плохо знающий реальность жизни и предпочитающий наблюдать ее из автомобильного кокона. Отягощенные интеллектом как защитой от своей глубинной сути, они пытаются примерить непримеривамое: он — западные ценности наносит на свое мусульманское происхождение, она — осваивает свободу реализации и отрицание женского предназначения. А тут еще сестра Айдина, как и Нихаль, сожалеет о бессмысленности своей жизни и пытается исправить ошибки своего прозападного образования — вернуться к мужу, от которого ушла.

Но самое тягостное впечатление производит концовка фильма, когда попытка Айдина уехать в столицу и вернуться к активной социальной жизни не удается. Он не может оторваться от Нихаль, для которой он — неразумный ребенок. И эта ситуация символизирует роль материнской фигуры не только в христианской, но теперь и в восточной культуре. С позиции патриархального прошлого фильм воспринимается как гимн безнадежности в сохранении прежней мужской позиции, реализации архетипов мужского и женского, демонстрация возврата в тотальный инфантилизм (и женский, но, в большей степени, мужской). Почему заканчиваются силы? Почему даже поза индивидуальности вызывает страх?

Кажется, что все готовы смириться: учитель Левент холост, потому что помогает старушке маме и сестре, имам Хамди ждет появления денег. А кто-то (Айдин) сидит по тем же причинам в фантазиях, строя новый вариант бесполой культуры, поскольку так спокойнее и безопаснее. Традиционный гетеросексуальный вариант семьи делит место под солнцем с другими допустимыми вариантами: семья из спокойной гавани превращается в галеры с вечным веслом в руках, а гребцы разбегаются кто куда.

В фильме множество сюжетных линий, которые служат подтверждением всего вышесказанного. Во-первых, история самодеструкции Исмаила, старшего брата имама. Необычна его реакция на известие, что сын разбил стекло чужого автомобиля. Казалось бы, простая житейская ситуация, в которой ясно, что делать: ущерб компенсировать, а дальше разбираться в ошибках семейного воспитания сына или с самим собой. Видимо, сын неспроста мстит владельцу дома, за аренду которого семья еле-еле платит. Такой «в норме» должна быть реакция взрослого человека, предполагающая ответственность за свои ошибки. В фильме же поведение героя носит регрессивный характер: он импульсивно разбивает стекло в доме, словно наказывает себя (своими руками «дает себе сдачи» за ущерб, причиненный другому). Во-вторых, эпизод со сжиганием денег тем же Исмаилом. Порассуждав на тему, какой он гордый и как его унижает помощь со стороны богатой Нихаль, он бросает деньги в огонь. Точь-в-точь Настасья Филипповна, героиня романа Ф. М. Достоевского «Идиот». Но здесь от мужчины, который способен на поступок (Исмаил попал в тюрьму, защищая честь жены), ожидаешь разумного поведения, а не эмоционального отреагирования. Показная гордость этого героя не мешает ему сидеть без работы, пьянствовать и вместе с женой и сыном жить за счёт младшего брата. Увидеть своё положение, признать его — стыдно, лучше сделать себе еще хуже и так вызвать к себе жалость, защищая себя от чувства стыда. Так в мелочах осваиваются «детский» образ взглядов и жизни, а отношение к себе и своей семье приобретает инфантильный оттенок.

Исмаил — это тот же варианта мужчины, что и Айдин, который смирился и не готов что-либо менять. Причем эта псевдомужская позиция передается по наследству. Сын Исмаила переполнен желанием сделать мир справедливым и хочет стать полицейским. Однако сейчас он, как и отец, возмущен тем, что их не любят, их обижают, требуя соблюдать какие-то правила, какие-то законы. Их негодование — это агрессия, идущая от оральной «кусачей» стадии на «родителей», которые их не кормят и не обслуживают. Этот семейный уход в детство не случайность, а продолжение разрушения того, что еще осталось от прошлой отцовской культуры, в котором участвуют нынешние отцы и их дети.

Все больше осваивается пассивная позиция и смирение перед проблемами, будь то отсутствие денег, потеря продуктивности или неспособность ставить и достигать цели. Ведь все вернулось туда, откуда и пришло! И признавая свое бессилие, Айдину остается только взывать к молодой жене: «Возьми меня как слугу, как покорного раба. Продолжим жить вместе, даже если теперь мы будем жить по-твоему!»

Концовка фильма — это символическая капитуляции восточного мужского мира перед западными материнскими соблазнами, уход от самостоятельности в симбиотическую зависимость.

К чему приводит слом старого? Конечно, от нового не уйти, но страхи того, что всё пропало и что новое разрушит всё, пронизывают фильм. Вспоминаются слова героя из уже нашего культового фильма В. Бортко «Собачье сердце», героя сторонника порядка и патриархальности, профессора Преображенского:
— Пропал дом... Вначале каждый вечер пение, затем в сортирах замёрзнут трубы, потом лопнет паровое отопление и так далее...
В нынешние времена появление швондеров маловероятно, а вот заполонившие всё кругом шариковы, «раненные на колчаковских фронтах» (видимо, имеется в виду травма рождения), считают, что они имеют право на всё. И прежде всего, на пожизненную материнскую заботу.

Конечно, подобная мрачная картина не реализуется. Никогда. Женщины этого не допустят. Другое дело, как будут обстоять дела в турецких селениях? Но для этого нужен другой фильм и, конечно, другой режиссер.

P.S. Какой, всё-таки, А. П. Чехов замечательный писатель! Любой его рассказ позволяет от души «развернуться» в психоаналитическом осмыслении механизмов работы психики. Его рассказы спустя целый век не забываются, а наполняются новыми смыслами и прекрасно иллюстрируют глубинные процессы в современной жизни людей, независимо оттого — живут ли они в селениях турецких степей или в большом сибирском городе.

ИНАКО 2018. Выпуск 5: Психоаналитические эссе о современной культуре. — Новосибирск: Манускрипт–СИАМ, 2018, С. 88–97.