Подкова

 Однажды к великому физику Нильсу Бору пришли его друзья и увидели на входной двери подкову.
- Послушай Нильс, - сказали они, - неужели ты в это веришь?
Нильс Бор был поистине великий ученый-физик.  И стал  он великим ученым отчасти потому, что делал свои открытия благодаря многочисленным  экспериментам, основываясь на них в своих открытиях. И кому,  как не ему,  быть матерым материалистом, для которого его жизненные принципы основываются на личном опыте и многочисленных наблюдениях. 
Вы, очевидно, будете очень удивлены моим ответом, господа, - произнес Нильс Бор, - Верю или не верю – это не так важно.  Главное, что это работает.
****
Виктор лежал и смотрел  сквозь широкую щель между плотными  шторами **блэк  аут**,  надежно  перекрывающими  свет из оконного проема комнаты.  Тоскливый свет хмурого осеннего утра.  Вставать совершенно не хотелось. Да и вставать было совершенно незачем. К тому же не было не сил, ни желания. Саркома легкого – это приговор, в который Виктор не хотел верить до сих пор, хотя этот диагноз ему поставили уже три месяца назад. Врач, который объявил ему этот смертельный диагноз был совсем молодым, очевидно  недавно закончившим медицинский институт.  Сначала еще была надежда на ошибку, произошедшую из-за перепутанных в повседневной неразберихе документов, снимков, молодости и неопытности  врача, наконец.   Перепроверив диагноз еще в двух местах с врачами, которым можно было верить, он убедился в правоте молодого доктора.
Начался мучительный процесс  спасения себя…
****
Когда Марина пришла к ним в автохозяйство диспетчером, где Виктор был начальником,  он сразу обратил на нее внимания. Высокая блондинка с большими серыми глазами. В этих глазах всегда была какая-то загадка, если не тайна. Одевалась  высокая сероглазая блондинка  не ярко, но с большим вкусом. И еще был у Марины один талант. Талант актрисы. Несомненно природный. Она имела дар перевоплощения, становясь, например,  то неприступной королевой, то  покорной чувственной рабой. В зависимости от обстоятельств. Это свое оружие она умело использовала в повседневной жизни для достижения своих целей. Так или иначе,  Виктор увлекся Мариной.  Конечно, это была не любовь. Но все произошло как-то само собой. У Виктора и раньше были увлечения, однако из семьи он не уходил. Поэтому Виктор решил, что это всего лишь очередной его роман, и он  закончится так же легко, как и начался.  У Марины же, напротив  были другие планы.  Она решила сначала полностью подчинить себе Виктора, а потом и женить его на себе. Этот план она осуществляла методично  и целеустремленно. И она в конце-концов  добилась своего. Виктор ушел  из семьи, сказав жене, что чувства к ней охладели и их больше ничего не связывает. Тем более, что их сын Павлик достаточно взрослый и все поймет. Рита, так звали жену Виктора,  очень плакала и горевала, но мужа вернуть не смогла. После шестнадцати лет совместной жизни это было для нее жестоким ударом.   Павлик совсем не разделял мнение отца, что он взрослый и «все поймет». Ничего он понимать не хотел и считал отца предателем по от ношению к матери и к себе.  И прощать его не собирался. Марину же вообще возненавидел и общаться с ней отказывался.
****
Свадьбу сыграли с большим размахом. Гуляли всем автохозяйством в известном в городе дорогом  ресторане.  А спустя пару дней после свадьбы Марина и Виктор отправились в путешествие, решив провести медовый месяц не где-нибудь, а на Тенерифе. Престижном европейском курорте. Вспоминал ли в этот период Виктор свою брошенную им жену Риту?  Навряд ли. Ему было очень хорошо в его настоящей жизни. Тем более, что новая жена окружила его лаской и заботой, которые он вполне справедливо объяснял свежими чувствами, еще не растраченными в повседневности будней.  Как он уверял себя, их уже не могла бы дать ему  старая, во всех смыслах, жена. Впереди грезилась новая безоблачная семейная жизнь. Казалось, что ничто не сможет омрачить их вечного, казалось бы счастья…
Рита повесилась, когда их медовый месяц на Тенерифе уже подходил к концу. Телеграмма лежала на ресэпшене.
«Мама умерла сегодня ночью. Похороны предварительно  через два дня.  Срочно вылетай. Павлик»
По совершенно непонятным причинам телеграмма пролежала на ресепшене  уже сутки.
- Похороны состоятся уже послезавтра, - думал Виктор, - Значит никуда мне лететь не надо. Обойдутся без меня. Без меня Риту похоронят.
На самом деле  Виктор испугался. Испугался встречи  с жестокой действительностью, со смертью, причиной которой был именно он, Виктор.
Ему захотелось, как страусу  спрятать голову в песок. В серый вулканический  тенерифский песок.  Что угодно, но только не лететь на эти чертовы похороны. Однако, немного поразмыслив, все же дал телеграмму о неблагоприятных для вылета погодных условиях, с просьбой на два дня отложить печальное мероприятие.  Их тур заканчивался и они с Мариной как раз прилетели бы к назначенной им  дате. Конечно, на самом деле он очень надеялся, что никто похороны откладывать не будет и все решится само собой. А на следующий день молодожены отправились на экскурсию на соседний остров полюбоваться природными красотами и вулканом посредине острова.  Однако, подавить муки совести Виктору не удалось. Не помогали ни природные красоты, ни алкоголь, ни любовные утехи с молодой женой. Успокоился Виктор только, когда он погрузился в самолетное кресло. А потом был ненастный, дождливый пасмурный неприветливый Питер. И дождавшиеся его похороны.
Морг. Много незнакомых людей, пришедших попрощаться с Ритой. Его жидкие шесть гвоздик поверх большой охапки живых цветов в ногах Риты. Косые, как ему казалось, неприязненные взгляды людей в его, Виктора сторону. Пересиливая себя, посмотрел на бывшую жену. И не узнал. Лицо - маска, совсем не похожая на Риту. Губы – две бескровные черточки. То,  что двигалось, жило, любило, теперь  превратилось в неживое, непонятное, чужое.
Кладбище. Прощальные речи. Комья уже схваченной первыми морозами земли, брошенные в могилу, гулко стукались о крышку гроба. Спорые, быстрые, давно отработанные до автоматизма движения могильщиков. Как-то неожиданно быстро образовавшийся холмик земли. И неожиданно четкое осознание своей собственной вины в этой ее, Ритиной, трагической смерти.
Пластиковые стаканчики, бутерброды, порывы ненастного осеннего ветра, пытающегося разметать, утащить прочь  надгробные венки. Первоначальное желание отделить себя от толпы, оставаться трезвым, сменилось непреодолимым желанием напиться до беспамятства.
На поминки ехать не хотелось. Но отказаться было нельзя. Слишком  много, как ему казалось, осуждающих глаз смотрело на Виктора.  Не поехать  - признать свою вину. Этого не хотелось еще больше.
…Такая  родная, знакомая каждой мелочью  их с Ритой квартира, стала совсем чужая теперь. Длинный поминальный стол. Уложенные на табуретки, закрытые клеенкой  доски, образующие скамейки. Портрет Риты, еще молодой, чему-то улыбающейся, с черной полоской в правом нижнем углу. Плотно  друг к  другу сидящие, в основном незнакомые Виктору люди. Духота. Звон вилок о тарелки. Повисшая в воздухе тонко натянутая струна, которую никто не решался тронуть. Какие-то  две незнакомые, очень полные женщины, все в черном, носящие блюда с едой. Виктор знал, что благодаря выпитому, в какой-то момент первая часть поминального застолья, сменится второй. И начнутся воспоминания. 
- Как бы чего не вышло с этими воспоминаниями. Мне здесь могут все вспомнить. Вон как тот в свитере с оленями на меня посмотрел, - Виктор стал потихоньку присматриваться к сидящим за столом
 - Да. Пора  сматываться с этих посиделок, - И когда был объявлен перерыв и все стали расползаться кто куда, Виктор потихоньку начал пробираться к выходу.  И тут его окликнул свитер с
- Вас Виктор зовут? Вы  муж Риты? Вы на перекур? Подождите, я с Вами. оленями.
- Ну вот, дождался, - сокрушенно подумал Виктор.
- Да я вообще не курящий, - нашелся он, - просто в квартире душно. Я и решил на лестницу выйти, подышать.
- Ладно, тогда я на кухню. Дышите спокойно, - хохотнул олений свитер и направился в сторону кухни.
- Нет, куртку брать нельзя. Вызовет подозрения, - Виктор вышел из квартиры и стал быстро спускаться по лестнице.  В этот момент он был противен себе, но другого  выхода у него не было. На улице ветер швырнул ему в лицо охапку холодных капель. 
- И поделом мне, подлецу, - почему-то подумалось Виктору. Но дальше развивать тему он не стал, а трусцой побежал к метро навстречу своему  новому семейному счастью.
Виктор перевернулся на другой бок. Перед глазами возникла стена с давно уже изученными рисунками обоев. Смотреть на стену он уже не мог и закрыл глаза…
****
Изредка к нему приходили друзья-товарищи из парка, его бывшие подчиненные. Разговаривали за чаем. Что-то вспоминали, чему-то смеялись. Его самый ближайший друг приходил  чаще,  чем другие. Поговорив с Виктором, он иногда уединялся с Мариной на кухне и они о чем-то долго беседовали. А как-то под рюмочку один из товарищей Виктора поведал ему, что Марина изменяет ему прямо там, на кухне, среди кастрюль. «Среди кастрюль» было выражение этого товарища. После этого Виктору очень захотелось  помочь себе окончить земной путь, но поразмыслив решил – если выживет, то разведется с Мариной и будет до конца дней замаливать свой грех о смерти Риты. С Мариной об ее изменах он говорить не стал, тем более, что прямых доказательств у него не было. С Игорем, так звали его ближайшего друга,  он поговорил. В ответ Игорь стал возмущаться, мол как ты мог такое напридумывать, мол накрутил себе то, что и быть не могло. На похоронах Виктора он больше всех вспоминал о человеческих его качествах, больше всех горевал и даже один раз прослезился. Причем слезы были самые искренние, настоящие.

****

Поставив в конце последнего предложения точку, я снял очки, тщательно протер их и положил на край стола. Потом долго и бесцельно ходил по комнате, тщетно пытаясь нащупать нить дальнейшего повествования. Подойдя к окну,  слегка отдернул  занавеску. Писал я исключительно в полумраке при свете настольной лампы – такая у меня выработалась привычка. Пестрое, яркое, будто написанное  смелыми мазками великого Пабло Пикассо, смотрело на меня из расположенного неподалеку  парка  багрово-желто-зеленое великолепие. Фонари еще не зажглись. Небо слегка зарумянилось на западе, из голубого постепенно превращаясь в темно-синее. Вместе с разноцветной  гаммой цветов  осени через приоткрытое окно потянуло прохладой из парка с примесью прелой листвы и еще чего-то ностальгического.
- Нельзя пропустить момент, когда  зажгутся фонари, - подумалось мне - Момент перехода из осенних туманных сумерек в темную,  с яркими гроздьями созвездий на бесконечно черном небе, глухую  осеннюю ночь, -
- Ох, писатель, любитель переходных состояний, - пробубнил я сам себе, - Вот,  действительно, люблю переходные состояния, в том числе  времена года. Еще не лето, но уже не весна. Не осень, но не зима. Что-то переходное, не конкретное, перетекающее и не достигшее чего-то конкретного.
«Мне дорог воздух переходных состояний» - почему то вдруг вспомнилось услышанное когда-то, где-то.
- И вот когда зажгутся фонари, и я увижу в мареве их призрачного   света червонное золото падающих кленовых листьев,  придет осознание, что день прожит не зря. И неважно, сколько ты жил, а важно сколько было в твоей жизни вот таких прекрасных Мгновений,  и…
Я сделал очередной круг по комнате. Закрыл окно, задернул занавеску. Сел за стол, надел очки и продолжил вторую часть своего  повествования.
****
Юра был очень хороший человек. Весельчак,  душа компании. Я много лет дружил с Юрой и хорошо знал его семью. Они с женой Олей жили на  ухоженном  небольшом  участке в уютном домике, через участок от моего.  Юра умел играть на некоторых музыкальных инструментах и обладал приятным голосом. Дети, уже взрослые, брат и сестра, почти одногодки, жили в городе, в квартире родителей.
Мы дружили с Юрой. Да и как можно было не дружить с таким человеком, как Юра?
Вечерами, со стороны их участка, я  частенько  слышал красивый Юрин  баритон и перебор гитарных струн. Допоздна светились окна их уютного домика. У них постоянно кто-то гостил.
Днем Юра где-то выступал, как он говорил «давал концерты».  Юра, очевидно,  был нарциссом и ему просто необходимо было постоянно любоваться собой и получать подтверждение своей красоты и неповторимости. Он ездил по садоводствам или  «давал концерты» на станциях. Люба в его жизни появилась неожиданно. В Любе не было ничего особенно  привлекательного. Женщина, как женщина. И чем она покорила Юру? Это я не могу понять до сих пор. Хотя было одно качество в Любе. Которое, очевидно,  и легло в основу его, Юры глубоких чувств. Возможно. Но это мое предположение. Она умела слушать.  Как-то необычно. Самозабвенно. Отдавая всю себя. И на его концертах она не только присутствовала, но и своим поведением как бы принимала в них участие.
Однако, имея любовницу, Юра не хотел уходить из семьи
- Нет, - говорил Юра уверенно, -  Я никогда не оставлю Олю.
…Но все свершилось с точностью до наоборот. И в самое короткое время.
Суда по расторжению брака Оля не выдержала и прямо с заседания ее увезли в больницу с инфарктом.
Юра пару раз, видимо для очистки совести, навестил ее в больнице. Но это не доставило радости ни одному из бывших супругов.
А дальше, если можно так выразиться в данном конкретном случае,  Юра пустился во все тяжкие по отношению к своей прежней семье, к детям.
Дети были выселены из двухкомнатной квартиры. К слову сказать, дети перед отъездом  в отместку  сняли паркет и вынесли на помойку. Вместе со всем, что можно открутить, снять и увезти или выбросить. Ради безбрежного  семейного счастья с «молодой» женой» Юра был готов пойти  «на все». И это счастье действительно казалось ему безбрежным. Надо оговорится, что «молодой женой»  не в смысле возраста, так как Юра был не намного старше Любы.
****
Я перечитал написанное, понял, что написал суховато и не совсем художественно. Нужно было бы добавить красок, метафор, эпитетов и риторических эпифор. В общем, тех инструментов, которыми пользуется любой автор. Но не хотелось. Не хотелось тратить свое мастерство на описания банального предательства и подлости. Может произошедшего  по недомыслию широкой Юриной натуры. Но это суть дела не меняет. И вообще, пора с Юрой заканчивать. Во всех смыслах. А конец был такой…
Все началось с какой-то пустяковой царапины на ноге. Потом это постепенно переросло в рожистое воспаление. А потом в сепсис.
 Похороны. Могила. Поминки. Занавес.

****

Из-за какой-то  царапины, - Я беспокойно заходил по комнате, - Была ли она случайной, эта царапина?
 Теперь, прожив большую часть жизни, уверен, что нет. Она не была случайной. Наконец, тот  вопрос, который я постоянно  задавал себе, особенно  в молодые годы  да и позже, все-таки разрешился. По крайней мере,  для меня. Ответ такой: Господин Великий Случай непременно выведет  через  хитросплетения Судьбы к логическому концу. И именно этот Господин будет оконечным Смыслом происходящего. Тем  логическим  завершением, который человек заслужил своими поступками. Вот и Юру вывел. И Виктора тоже. 
Когда-то я зачитывался С. Цвейгом. И тогда, а было мне лет двадцать, я нашел у этого замечательного писателя слова, которые мне тогда очень понравились:
«Для того, чтобы нанести сердцу сокрушительный удар, судьба не всегда бьет сильно и наотмашь;
Вывести гибель из ничтожных причин – вот к чему тяготеет ее неукротимое творческое своеволие».

И за свои прегрешения, как там говорится, «вольные или невольные» придется  ответить.
Я приоткрыл окно.  Фонари не горели. За окном черным призраком темнел парк. Глухая осенняя ночь была непроницаема. Холодный свет мерцающих звезд не говорил мне ни о чем, кроме пустоты и равнодушия. Потянуло осенней сыростью. Я закрыл окно и уютно расположился под теплым кругом света от настольной лампы…
…В этом рассказе я привел два эпизода, подобные которым,  может быть, знакомы моему читателю. И если кто-нибудь припомнит что-то еще, то это будет не случайность, не совпадение, а наверное, закономерность. И, значит то, о чем говорил великий ученый - физик  Нильс Бор действительно работает.

Осень   2021 год