Тюрьма, как образ жизни или Жизнь с изнанки

«От сумы и тюрьмы не зарекаются». Слышать все слышали, а  в смысл не вдумываются. Хотя и смысла вдумываться нет. В том смысле, что для живущих настоящим, не существует ни прошлого, ни будущего. «Весь мир театр!.. и каждый ни одну играет роль…» - сказал Шекспир, был он или нет, о том до сих пор спорят. Важно мне это? Для меня, всё не так, и роли я никакие не играю, не играл никогда. Перефразируя гения, который непонятно был или не был, я бы сказал: «Весь мир – тюрьма… и каждый – заключённый…»  - «Быть или не быть?» - за нас уже решили. Родился, пишу и читаю по слогам, где мамка не помню и не знаю.Никто сказать не озаботился. Первое воспоминание, что от всех прячусь, и от вертухаев, и от сидельцев. Много с поехавшей крышей.
Вертухаи – звери. Меня не трогают. Правда, могут с поручением припахать. Я не по статье. Я здесь народился. Наглядеться на других успел. Скажи «спасибо» пацан, что вырасти позволили. Могут в клетку к челу с поехавшей крышей бросить. Могут на арене гладиаторов к бандюку наживкой и в качестве жертвы тоже. Конечно,  и двух «громил» соединить им в спарринге захочется, и между собой ставки делать, а победителю, чтобы стимул придать, тоже что-то могут посулить, а то девку или бабу пихнут на ночь. Такой халявы не нарасхват, но можно внутри «своих» на сигареты или пойло выменять. Хуже всего бабе. Спасибо, если накормят. А то ведь не каждая после такого в живых останется, а останется – не каждая жить захочет. Может и повеситься. Одна на унитазе сподобилась. А если задохлика к буяну, так первый просто со страху околеть может. Тоже было. Громила к нему подошёл посмотреть, что за козявку в клеть подали, щелбан дал. А тот за сердце хвать, хлобысь на землю, и издох. Ногами подрыгал перед этим и концы отдал. Даже очень жалко смотреть. – «Надо было просто дыхнуть!» - комментаторы поясняют. Ещё помер у них по приколу – в одиночку к дурику соседа подбросить и смотреть, как тот вертится, как уж на сковородке, чтобы до утра дотянуть. А они, на том конце провода через камеру, снимающую всё, что творится в камере, отсматривают реалити - шоу; ещё могут в «Ютуб» или «Яндекс – дзен» выложить, чтобы подписчиков и лайков хапнуть. Я вообще сомневаюсь, что люди в курсе, что у нас за застенками тюрем творится. От сумы и тюрьмы не зарекаются, но коли попал, так увязнешь по горлышко. Мне просто однажды повезло вместе с бельём в прачечную выехать, и после грязное бельё раскидав, сигануть в отсек обслуги. Я уже подрос, за низкорослого работягу сошёл, они в зону обслуживания вхожи. Их на выходе не очень шпаняют. Вырваться-то вырвался, бог миловал, по следу собак не отправили. Могут, конечно, и спохватиться, но проще говоря, а зачем я им сдался? Одна вина, мамка не там опоросилась, или окатилась, или ощенилась… так меня по-разному и кликали: «эй,как тебя там», «подь сюды, щенок» и «как тебя, котейка, не утопили до сих пор», ну ещё «радуйся, порося, нашли другого карася!» - Всяко, выходило, терять нечего. Ждать продолжения не следует. Правды искать не у кого, помощи ждать не приходиться. На воле я теперь. В какую дверь не постучусь – всё благо для того, у кого, отродясь, дома не было. А значит, и дверей. Не существует для меня дверей! Все двери для меня, все дороги! Вот только каким воробьём испуганным в зоне порхал, таким и остался. На всю жизнь испуганным. Людям не верю, женщин боюсь. Закон знаю один – джунглей – кто смел, тот и съел! Если тебе что-то  надо – попробуй отбери. Но тогда можно уже и по-настоящему сесть! Назад неохота. Хоть и говорят: «Раньше сядешь – раньше выйдешь!» А сесть никто не торопится. Потому в городе я, как Маугли в джунглях. Или съешь ты или съедят тебя! А документов никаких у меня нет. Поэтому пока я птица вольная, но это до той поры, пока я есть не захочу. Хотя я есть хочу всегда. Но не так, чтобы горло перегрызть из-за денег. Вот когда я уже не смогу терпеть, тогда и «Здравствуй, мама! Отчий дом!» В тюрьме хоть пожрать дадут! А может, как-нибудь ещё зацепиться удастся? Мало ли беженцев и гостарбайтеров без документов шляются, где ни попадя. Может, я беженец или гостарбайтер. Говорят, на Рублёвке технику и мягкую мебель на помойку выносят, а шмоток, тем паче, не меряно. Так что, не близкий свет, для меня, что Канары, но вдруг доплыву. Да как поглядеть, мне и Канары, как свалка на Рублёвке. Да и нары, те же Канары после городских джунглей. Я же в городе, как собака бродячая. Так и жди облавы. И лавэ нет, а как сделать так, чтоб были – ещё большой вопрос. Я, конечно, за свой счёт назад ехать не намерен. Ну, и тюрем у нас хватает по всему белу свету, куда именно загремишь, и Господь Бог не скажет. А потому, пошуршу пока по бездорожью клёшем. А там куда-нибудь кривая и вынесет. Есть мечта одна – примитивная, как у карася – к морю податься, но это уже как до луны! А то, подышу волей, и рвану добровольцем на линию фронта! Мне же повсюду мир тюрьмой смотрится! Солдатня – в прицел! Опера  - в камеру! Но ведь большая камера лучше, чем маленькая. Есть, где разгуляться, и прятаться места больше.
«Эй, город! Мы с тобой одной крови! Ты и я! Я ещё поброжу по твоим артериям. Считай меня вирусом! Синее море! Белый пароход!.. Вход открыт! Выхода нет… или есть?.. вдруг кто-то скажет, весь мир – белые страницы, но свою жизнь ты пишешь без черновиков, сразу набело, и кровью…»