Джамбул - Москва - Рио-де-Жанейро

 

                Джамбул – Москва – Рио-де-Жанейро

                (Повесть)
       (Опубликована в казахстанском журнале "Простор" №7, 2001г.
                и в московском журнале "Журналист"№№4-5-6, 2002г.)
         


                Нильзия сказала - нельзя!

      "У меня с советской властью возникли
      за последний год серьезнейшие разногласия..."
                И.Ильф, Е.Петров. "Золотой теленок"



      За границей я раньше никогда не был. А тут, - пожалуйста: на столе лежит роскошный иностранный конверт с бланком регистрации на Глобальный Эко-Форум-92 в Рио-де-Жанейро.
      Знакомые, намекая на Остапа Бендера, допытывались:
      - А белые штаны ты себе уже купил?
      Вскоре по телевизору крутили фильм "Здравствуйте, я ваша тетя", и все  принялись восклицать:
      - В Бразилию, где много диких обезьян!
      И только один филологически умудренный профессор, чей запас гуманитарного образования позволял отвлечься от массовых стереотипов, озадачил:
      - А ты помнишь у Киплинга:
      ..."И я хочу в Бразилию, к далеким берегам..."
      Увы, “мы все учились понемногу”, но я ответил, что, конечно, помню это стихотворение, зря что ли занимался у него в аспирантуре. Профессор, естественно, не поверил, зато я потом проверил и, оказалось, что С.Маршак в своем переводе прилично наврал. Но об этом несколько позже.

      Стоит отметить, что наш Джамбулский  социально-экологический центр "Зеленое движение" был единственной общественной организацией Казахстана, заявленной в качестве участника Эко-Форума, а мое выступление "О проблемах издания неправительственной прессы" было внесено в повестку одного из семинаров.
      Однако, в саму поездку всерьез не верилось, ввиду главного условия устроителей – проезд и проживание за свой счет - совершенно безумные деньги.
      Но не менее безумно хотелось ехать - вырваться из пыльной провинциальной тягости, хлебнуть воздуха новых впечатлений, так необходимых любому журналисту. Существовала куча причин, по которым надо было быть там, во что бы то ни стало.
      Ореол великого комбинатора замерцал у меня перед глазами.
      Регистрационный лист - это еще не официальное приглашение, но стоит рискнуть. Не выйдет, расстраиваться не стану.
      Здесь подоспели майские праздники, и вся постсоветская страна десять дней валяла дурака. Потом несколько суток пришлось ждать важного начальника, который, к счастью, не разобравшись, подписал-таки разрешающие документы. Однако было ясно - в Министерстве иностранных дел, ставившем тогда выездную визу, фокус не пройдет.
      До начала Форума оставалось всего пара недель, когда, наконец, принесли долгожданный пакет. В нем, согласно сделанной мной заявке,  находились три персональных приглашения: Ивану Коголю - директору малого предприятия, производившего пчелиный мед и яд, мне и Валерию Куклину  - здешнему собкору "известинского" еженедельника "Союз", быстро закрывшегося после распада СССР.
       Нашу маленькую независимую газету "Оазис" к тому времени тоже прихлопнули.
       Конфликт назревал давно...
       На крошечном лоскутке джамбулской земли сосредоточились три огромных фосфорных завода, за двадцать лет отравившие все живое вокруг. Мы с Валерием раздобыли и опубликовали у себя в газете секретную справку облздрава о чудовищном уровне заболеваемости и смертности населения в районах, прибли-женных к ним.
          На страницах "Оазиса" появилась, немыслимая доселе в азиатских краях, карикатура, изображавшая «Химпром" здоровенным дядькой с голой задницей, сидящим посреди уникального озера Биликуль и гадящим в него. В дядьке многие опознали могущественного директора.
         На критический материал о деятельности бывшего первого секретаря обкома, потом главы областной администрации, а позже и председателя парламента, кроме нас тогда, не отваживалось вообще ни одно местное издание. Российская же пресса в те годы практически не доходила до казахстанской глубинки.
         Высшей похвалой для меня, как редактора, было уличное телевизионное интервью, когда простоватый парнишка, которому, возможно, плевать на всяческую "екологию", неожиданно брякнул в микрофон: "Оазис - единственная у нас газета, где пишут правду".
         Последней каплей стал новогодний номер с полемичной статьей В.Куклина.
         Сейчас для меня очевидно, что материал был криком отчаянья русского интеллигента, в одночасье оказавшегося за рубежом в новом государстве, в обстановке реформации, роста национализма и несуразицы обвальных переименований. Повсеместно изменялись исконные названия городов и поселков. Из названий улиц, школ, библиотек исчезали привычные Пушкин, Лермонтов, Чайковский, а нашествие знаменитых ханов и батыров, сопровождаясь массовым появлением имен, не знакомых даже коренным жителям.
От приведенных в статье непривычных исторических фактов многие просто взвыли.
           "...Последний публичный дом в Аулие-Ате  был закрыт в 1929, как раз в то время, когда к городу нашему обратило внимание лицо то, что называют международной общественностью. Строили Турксиб, (тот самый, куда Остап поехал вслед за Корейко. прим. А.З.) везли через станцию Аулие-Ата необходимые важнейшей стройке первой пятилетки грузы и людей. А пышущие жаром от дорожного воздержания мужики "дезертировали с трудового фронта", предпочитая негу "Дома мадам Ирен" пудовой кувалде и запаху креозота.
          С прошлого века к этому дому любили съезжаться пролетки с мужиками с тугой мошной, автомобили с теми, кто руководил городом, и просто пешеходы, рискнувшие заболеть "французским насморком".  Впрочем, для лиц туземного происхождения публичный дом был отдельный - напротив синематографа Вильде, то есть по адресу джамбулцам хорошо известному - Ленина 1.
          До наших дней сохранился запущенный сад, где на "лоне природы" предавался утехам лично первый секретарь ЦК Компартии Казахстана Мирзоян, именем которого названа школа, стоящая на углу улиц его же убийц Ворошилова и Айтиева. Последний факт особенно актуален, ибо показывает, что духовная проституция в нашем городе процветает, несмотря на распад Союза и потерю КПСС власти.
        ...Стали власть державшие давать улицам, учреждениям имена своих родственников..." 

                Было употреблено еще несколько резких эпитетов по отношению к местным,  и к историческим личностям, что, конечно, стало  перехлестом, а я, по новогодней запарке, не отредактировал.
      Но слово не воробей…
      Валерия подстерегли и избили подосланные подонки. Припечатывали кулаки с приговорами: "Чтоб твоя туберкулома лопнула". Знали, что тяжело болен.
      Грозили и мне. Но потом все решилось проще. Телефонный звонок, и очередной, набранный уже номер директор типографии печатать отказался:
      - Можешь подавать на меня в суд, - посмеиваясь, говорит он. - Так и быть отсижу. А лучше не лезь "в бутылку", мой тебе совет. Подумай, кого ты перевоспитывать собрался.
      Мы обивали административные пороги, задавая праздные вопросы: "Почему беспардонно нарушается Закон о печати? Кто возместит убытки редакции и сотрудникам, оставшимся без средств к существованию? Чей, в конце концов, был приказ?"
      Собкоры республиканских газет трепыхались от возмущения: "Как так! Это правовой нигилизм. Только суд имеет право остановить средство массовой информации!"
        Однако никто из них не осмелился дать даже строчку в защиту. Впрочем, зачем удивляться тому, что творилось столько лет назад, если подобное продолжается и сейчас.
        Был в том номере еще один материал - заметки известного литературоведа А.Жовтиса о превратностях творческой судьбы акына Джамбула, который, кстати, никогда не жил в городе, долгие годы носившем его имя.
         - Что за статьи вы печатаете! - кричала на меня чиновница из администрации, - Получается, Джамбула вообще не существовало?
       - Не было в том смысле, в котором мы знаем его по искаженным переводам с казахского на русский. А профессор Жовтис, написавший очерк, между прочим, сам, как первоклассный переводчик, участвовал в издании академического собрания его сочинений  и отлично знает, о чем пишет.
          Какой там Киплинг! Чиновница по имени Нильзия - была из тех кухарок, что у нас слишком часто управляли государством. Доморощенный цензор, она текст-то, как следует, прочитать не умела, зато курировала областную печать и культуру и была категорически не согласна с мнением ученого:
        - Разоблачайте своих, а наших не троньте! - она недвусмысленно показала наверх - оттуда, мол, запрет. Иди - жалуйся теперь, хоть в Москву!

          Как известно, Восток - дело тонкое. Но где тонко, там и рвется. Рваная у нас демократия, да и слово это какое-то неудобное в наших саваннах.
         В умах шло брожение. Паковались чемоданы и контейнеры.
         Не обольщаясь перспективами, люди уезжали: сначала тысячами, потом сотнями тысяч. Один мой сосед перебрался в Россию, другой в Германию. Я никуда срываться не собирался. Здесь родился и корни мои тут. Но очень хотелось поглядеть, а как в других местах?
         Из радиопередачи я узнал, что за океан отправлялся министр экологии республики.
          Может, он чем-то поможет?
          Я был свободен, зол и работоспособен. Паспорт в зубы и ночным поездом нырнул в Алма-Ату.
          Последние месяцы, после закрытия «Оазиса», чтобы прокормить семью, я то там то сям перебивался мелкой коммерцией, что в 1992 году еще пахло криминалом.
          Один раз чуть не попал в переплет. Шеф сингапурской фирмы мне за работу переводчика не заплатил, а когда прибыл товар, предложил:
         - Покупай у нас и продавай дороже.
           С сумкой обуви меня и остановил опер возле универмага.
           - Кто такой? Где взял? Пойдем разбираться.
           Кое-как объяснился. Но все равно неприятно. Редактор газеты - сапогами торгует. Лажа!



                Дай миллиончик

                - Зачем же вам так много денег... и сразу?
                - Я хочу уехать, товарищ, очень далеко, в Рио-де-Жанейро.
                И.Ильф, Е.Петров. "Золотой теленок"



       В консульском отделе МИДа был не приемный день, зато удалось попасть к министру экологии С.А.Медведеву.
       - Увы, помочь ничем не можем - бюджетная организация, сами едва наскребли на себя, -  объяснил Святослав Александрович, - но, если найдете деньги, можете выкупить в кассе Аэрофлота наш забронированный билет до Буэнос-Айреса. Я полечу с российской делегацией прямым спецрейсом из Москвы.
       Кстати, у нас недавно образовалось хозрасчетное подразделение, попробуйте поговорить с ними. Дверь со двора, напротив. До свидания.
       - Но с какой стати, - воскликнул руководитель отпочковавшейся организации, - мы - структура коммерческая, а не благотворительная, просто так дать не можем.
       - Хорошо, - отвечаю, - я вам все до копейки верну, просто по времени вы-купить билет не успеваю.   Перечисленные деньги неделями идут между городами, а форум начинается через девять дней.
       - Ладно, постараемся выручить. Привозите платежку из своего банка, а здесь купите билет по нашей чековой (почему-то называлась “лимитной”) книжке.
        Это было уже кое-что.
        Правда, кое-что уже лежало и у меня в кармане. Заглянув накануне к знакомым программистам, помогавшим верстать номер нашей опальной газеты, я посетовал на отсутствие пятидесяти долларов, необходимых для регистрации на форуме.
        - А зайди к шефу, - предложили они, - он только что прилетел из Штатов, и чем черт не шутит…
        Лев Нахманович - директор Коммерческого банка, попадал в родные стены редко, и дел у него накапливалось невпроворот. Только около полуночи удалось выудить минутку для аудиенции и объяснить ситуацию.
        - Банк валютных операций не производит. Чем я могу помочь, разве что дать из своего кошелька?
        - Дайте, если можете, - я чуть не поперхнулся от собственного нахальства, поскольку видел этого человека в первый раз, и он меня соответственно.
        Улыбнувшись в роскошные усы, Лев вынул из внутреннего кармана пиджака кожаный бумажник, сунул в него два пальца и запросто протянул мне “зелененький полтинник”.
        - Спасибо, - сказал я, - постараюсь вернуть.
        Банкир кивнул головой и вновь углубился в свои документы. Там крутились многие десятки миллионов.
        Мы долго ошеломлено веселились в соседней комнате, а купюра переходи-ла из рук в руки. Это был первый обнадеживающий знак. По правде, долг чести я до сих пор не отдал. После дерзкого заказного убийства его друга Григориади и краха Коммерческого банка, Нахманович стал редким гостем в Таразе.  Да и сам я по разным делам последние годы большей частью находился далеко от дома.  Но забыть его широкий жест - невозможно.

       По-португальски редактор газеты “Оазис” звучит забавно: “Президенто до журнала до Оазис” - с ударением на последнем слоге.  С переводом анкеты для визы подсобил Сильвио - исконный бразилец, живший в Алма-Ате. Он здесь учился, женился, да так и остался, поскольку полученная специальность - основы плановой экономики - на его родине уже оказалась невостребованной.
       Сильвио, летевший с нашим министром в качестве переводчика, поведал мне, что нет смысла тратить четыреста баксов на аэроплан, потому что от столицы Аргентины до Рио можно всего за сто прокатиться на автобусе.
       - Двое суток, но это будет увлекательное путешествие по Латинской Америке. Тебе понравится.
       Пока я впитывал географические перспективы, сотрудники министерства пытались созвониться с Москвой, уточнить сроки вылета.
       - Спросите, пожалуйста, сколько же стоит билет?
       На том конце ответили - 80 тысяч рублей.
       У меня немного закружилась голова.
       - Это туда и обратно?
       - Да, - подтвердила трубка, - и можно безналично.

       За ночь я вернулся в свой городок.
       У знакомых ворот пыхтел забитый до верху ульями “КАМАЗ”- длинномер. Во дворе под цветущими акациями растревожено гудели пчелы.
       - Ну, что, Ваня, едем в Рио-де-Жанейро?
       - Некогда, Саня, надо ехать в Павлодар. Вон пасеку загрузил. Машина ждет. Через час бы ты меня уже не застал.
       - Ваня, выручай! Тридцать тысяч дает охрана природы, надо добавить еще шестьдесят штук на билет.
       Коголь был прост, но основателен. Выбрасывать деньги на ветер он не умел. А поскольку сам ехать раздумал, то и для оказания спонсорской помощи был уже морально размагничен.
       - Землю буду рыть носом, но отыщу для тебя партнеров, - начал убеждать я, -  Станешь продавать за границу и мед, и яд. Может еще что-нибудь интересное подвернется.
       - Добро, - ответил он, наконец, - раз обещал, помогу. Напиши куда перечислять. Сейчас «бабок» на счету нет, но скоро появятся. Пусть оплатят под мое гарантийное письмо. Бухгалтер оформит.
       Пожелав Ивану удачного взятка в полях родины, я на крыльях фортуны влетел в типографию просмотреть гранки спецвыпуска “Оазиса”.  Не ехать же за тридевять земель с пустыми руками. Возня вокруг газеты с зимы поутихла, и мы надеялись выскочить. Тем более что судебное разбирательство-таки состоялось, и судья дал предписание - печатать.
       С иском против нас выступило местное отделение одной активной тогда, но быстро заглохшей партии.
       Самым крутым вопросом, заданным Куклину на суде, был: «А кого вы имели в виду под словом «туземцы», когда написали, что для них был открыт отдельный публичный дом?»
       Ясно, что клеили великодержавный шовинизм.
       Я весь сжался, а Валерий, почесав в бороде, спокойно и с расстановкой ответил:
       - По “Степному уложению 1823 года” - основному документу, по которому строились отношения между тогдашними киргизами и Россией вплоть до 20-х годов после революции, туземным населением назывались люди, не принадлежавшие к христианскому вероисповеданию. Например, сам я некрещенный и в бога не верю и, по закону, тоже являюсь туземцем. На нас распространялись льготы и четырех классное образование дети могли получать бесплатно.
       Как и следовало ожидать, истцы истории толком не знали и о “Степном уложении” слышали впервые. Причисление Куклина себя к туземцам совершенно сбило их с толку, вопросов больше не возникало, и мы дружно подписали мировое соглашение с условием, что редакционные извинения будут напечатаны тем же шрифтом на том же месте.
       В типографии Валера сидел мрачный. Газету опять негласно остановили, хотя она уже была набрана и готова к выпуску. Кто-то очень не хотел, чтобы она вышла в свет в любом виде. И даже постановление областного суда не возымело никакой силы.
       Еще хуже было то, что администрация не дала ему разрешения на выезд, а значит остался не оформленным паспорт. Вдобавок, кто-то залез к нему в дом, перерыл архив и выкрал несколько готовых рукописей. Он считал, что это могли быть только КГБэшники.
       Мы решили, что надо хоть мне одному, но ехать.
       Часть суммы на билет, действительно, подкинуло местное Общество охраны природы. Но нужно было на что-то еще жить там. Во весь рост встал валютный вопрос.
       В те годы на последнем издыхании в Джамбуле еще работали три монстра фосфорной промышленности - “НОДФОС”, “Химпром” и самый маленький из них, и наиболее благополучный в экологическом отношении - Суперфосфатный завод. Его директором был человек с редкостным Ф.И.О. - Владимир Ильич Левин - мужчина толковый и решительный. Он не только хорошо знал производство, но и видел «на много лет вперед» - стал, например, спонсором первого альманаха местных литераторов. У него, у единственного из городских начальников, совсем на иностранный манер, завелся пиарщик - зам по связям с общественностью.
       В ту весну Владимир Ильич сделал карьеру и стал заведовать промышленностью всей области. Следующий аким  его, правда, спихнул и поставил своего человека. Заводы пошли по рукам - подверглись приватизации, и далее стагнации, деградации, трепанации, и никакая эксгумация им теперь уже не поможет...
       Вот и отправился я к нему и поведал про нужду.
       Он вызвал секретаршу:
       - Соедините с генеральным директором “Химпрома” (с тем самым, что на карикатуре сидел в озере) и через четверть минуты уже убеждал его:
       - ...ну, и что ж, что “зеленые” -  хорошие ребята. Были у тебя с ними трения - легче жить потом будет. Помоги на командировку. Несколько сотен долларов - не деньги, в конце концов, для общего дела.
       Он подмигнул мне и положил трубку.
       - Поезжай, там все оформят.

       Из здания заводоуправления я выходил со смешанными чувствами. У проходной продавали битую птицу. На прилавке, запрокинув голову, лежал синеватый, придавленный, ощипанный и выпотрошенный куренок.
       - Труп, - подумал я про себя, - экологический труп. Как с ними теперь бороться, если возьму у них?
        И ведь возьму. Больше не у кого. И благодарить стану. Понимаю, что взятку беру за дальнейшую, так сказать, умеренность в постановке проблем.
       А смотри, как смердят, проклятые. Подвезли кокс и запылали факела душегубок. И ребенок дома не перестает кашлять от приступов аллергии.
       Эти деньги создали рабочие, глотая пыль и газ, а дают мне. Не на личное - на общее дело. И как оправдать? Отработаю, черт возьми! Боже, как хочется в Рио!
        Нет надобности подробно рассказывать, как в тот день еще трижды съездил в разные инстанции за согласованиями, как задержал после работы пол финотдела, оформлявшего мне соответствующие справки во Внешэкономбанк, а подпись главбуха пришлось брать уже на дому поздно вечером минут за пятнадцать до отхода поезда.  Как еще один завод перечислил нужную сумму под залог гарантийных писем Ивана Коголя.
       Как бы то ни было, а на следующее утро в Алма-Ате, получив искомую валюту (почему-то вместо долларов одной купюрой в тысячу немецких марок), забрав в МИДе готовые ноты в посольства, с чековой книжкой и квитком брони я встал в очередь в кассу Аэрофлота, сладко ужасаясь огромной сумме, которую держал в руках, и придумывая, с каких слов начну свой первый зарубежный репортаж – непременно в стихах:

       Представляете картину,
       Прилетаю в Аргентину!

       Наконец, заветное окошко. Счастью моему не было предела, когда кассир-ша, открыв разноцветную книжицу международного билета, легкой рукой вписала мое имя, паспортные данные и множество разных цифр.
       - С вас сто шестьдесят тысяч рублей, - произнесла она, мило улыбнувшись, - за билет туда и обратно.
       - Как так, - опешил я, - а в министерстве созванивались и сказали, что...
       - Не знаю, что вам там сказали в вашем министерстве, - начала раздражаться кассирша, - будете брать или нет?
       - Но у меня только половина. Подождите, подумаю.
       Вот как бывает, когда, кажется, что дело благополучно завершилось, все рушится в одно мгновенье. Что предпринять? Продать валюту, доплатить наличными? Тут один пройдоха вьется, готов купить, но слишком дешево. Продать легко, а на что жить там?
       Я вернулся к окошечку.
       - Ладно, давайте в один конец.
       - Сами не знаете, чего хотите, бланки из-за вас портишь, - ворчала кассирша, выписывая мне новый билет, теперь только до Буэнос-Айреса.
       С этим билетом и дойч-марками, зашитыми в пояс, я пил чай утром уже дома.
Коллекция неправительственных газет была упакована в чемодан, выставка детских рисунков, свернутая в рулон, лежала у порога.
       - А как же обратно? - сокрушались родные и близкие.
       - Ничего, главное - туда попасть. На месте что-нибудь придумаю.



                Шагая по Москве
               
                - Значит, вас не грабили?
                - Никто меня не грабил.
                И.Ильф, Е.Петров. "Золотой теленок"


       Помахав крыльями ослепительным вершинам Тянь-Шаня, дымящим трубам заводских крематориев и знаменитой на весь мир своей марихуаной Чуйской долине, сделав почетный круг над городом, аэроплан засамолетил по выверенному годами маршруту.

         Я чувствую, воздух несет, не земля,
         Наш курс приближается к вертикали,
         И звуки, как будто, весомее стали,
         И шире упавшие разом поля!

       Бортпроводница объявила легкий ужин. По старой памяти, приготовившись подкрепиться куском вареной курицы, салатом и сладкой булочкой, я обнаружил перед собой на столике чашку чуть тепленькой бурды под названием “кофе” и зубодробильный рогалик.
       Когда я был студентом и учился в Москве, то мог на каникулах за стипендию слетать домой, а теперь на билет не хватило бы и двух моих зарплат. Впрочем, вскоре самолеты из Тараза совсем отменили - за нерентабельностью.
       Зато раньше я и во сне мечтать не мог о путешествии за экватор. Строить коммунизм было невероятно скучно, хотя и сравнительно сытно.
       “Там хорошо, но мне туда не надо”, - пел в репродукторе Высоцкий.
       Отломив золотистую ляжку индейки, взятой мной из дома, хрустнув редиской с собственной грядки и запив, чем Аэрофлот послал, я задремал и очнулся уже в столице бывшей великой Родины.
       Лед здесь основательно тронулся. Москва-река давно растаяла, и набережная успела высохнуть под первопрестольным солнцем.

       Скинув вещи у знакомых и пройдя по улице Герцена мимо консерватории, я поднялся до Дома литераторов, напротив которого обосновалось бразильское представительство, и нажал кнопку звонка.
       Изумительно вышколенный молодой сотрудник консульского отдела открыл дверь и, приняв документы, спросил:
       - Вы спешите? Сможете подойти завтра?
       - Мне нужно еще успеть в посольство Аргентины, оформить транзит.
       - Тогда подходите после трех, - ответил он и улыбнулся.
       - Простите, а что у вас там лучше идет, немецкие марки или доллары?
       Он совершенно расплылся в улыбке:
       - Конечно, доллар.
       У меня было немного свободного времени и, повинуясь ностальгическому позыву, я вернулся вниз на Моховую к старому университетскому корпусу, где перед фасадом журфака грузно восседает Ломоносов.
       Здесь античная Кучборская растолковывала нам - первачкам, как в “Илиаде” по самодвижущимся треножникам можно безошибочно определить божественную сущность хромого Гефеста, здесь терпеливыми лекциями искоренял нашу безграмотность автор тьмы учебников - маленький, сгорбленный Розенталь, а молоденькая Марина Голдовская учила припадать к окуляру своей бесценной кинокамеры. Здесь преподавали корифеи, составившие славу отечественной журналистики, и только здесь в буфете на журфаке подавали к чаю политые толстой хрупкой глазурью и порезанные крупными ломтями настоящие рулеты с маком. Нынче их в помине нет, заикнись - засмеют:
       - Может тебе еще батон с героином?
       Здесь же не менее успешно провинциалам вроде меня промывали мозги идеологической проповедью о партийности печати, поскольку ушлые студенты-москвичи давно не воспринимали эту тюльку всерьез.
       Как бы круто кого ни перемалывала потом жизнь, но это была настоящая альма-матер, и Московский Университет, независимо от того, русскоязычный ты или нет, останется главным центром притяжения для молодых людей, алчущих высшего образования из всех республик нашей разбежавшейся страны. И когда я порой вижу по телевизору ребят из своей группы -  Катю Андронникову - расскаывающую о балете, или Александра Галкина, ведущего репортажи то с космодрома Байконур, то из Югославии, на душе становится тепло и приятно.
       В ушах же у меня продолжала звучать самодовольная байская насмешка:
       - Иди и жалуйся теперь в Москву!
       Я родился и вырос в Казахстане, и ближайшие предки мои родились там, но я не ощущал Москву тем “проклятым центром”, с которым вдруг силой политических судеб необходимо стало бороться. Мы жили бок о бок, пронизанные множеством культурных и экономических связей, и ситуация должна была перемениться к лучшему.

       Мелькает лицами Калининский проспект, проносятся машины. За Ленинкой у подземного перехода роится толпа. Ее с трудом обтекает народ, и она цепляет кое-кого из любопытных.
       Я приподнялся на цыпочках и заглянул внутрь.
       На асфальте на корточках сидел парень-казах в тюбетейке и, прямо как у нас посреди Зеленого базара, гонял на коврике пластмассовые стаканчики, приговаривая:

              Картошка на месте не лежит,
              Куда хочет, туда бежит...

       - Дяденька, вы же выиграли много. Я домой не смогу доехать, вы у меня двести рублей забрали просто так, - скулил мальчишка лет тринадцати, заглядывая в глаза мужику в кожаной куртке.
       Тот сунул ему червонец:
       - Иди, не играй больше.
       А в кругу резвились стаканы.


              За хорошее зрение
              Денежное вознаграждение.
              Выиграл - веселись,
              Проиграл - не сердись!

       - Кто заметил? Где картошка? Молодец! Вот ваши четыреста, отец, - приговаривал крутила, отдавая деньги кожаной куртке.
       «Подставной”, понял я, - чужие здесь не выигрывают».
       Ситуация вполне годилась для популярной АиФовской рубрики “Уголок Остапа Бендера”, собрав вырезки которой, великий комбинатор смог бы добавить в свой арсенал еще сотню сравнительно честных способов отъема наличности.
       Толпа поредела. Симпатичная молодая особа с летящей походкой на секунду притормозила у игроков. И, словно почуяв добычу, с удвоенным энтузиазмом засуетились руки:

              Играем на деньги,
              На часики, на усики,
              на новые женские трусики...

       - Смотрите - один с “картошкой”, а два пустых, как моя голова. Кто заметил?
       Смельчак перевернул стакан - пусто. Отдал сто рублей. Оставалось два стакана.
       - Какой?
       Крутила приподнялся на минуту, оглядываясь поверх голов, словно опасаясь, нет ли поблизости милиции. Этого было достаточно, чтобы его помощник, изловчившись, приподнял тару, показав публике, где наверняка лежит вожделенный плод.
       - Ну, кто знает? - возвратившись к своим стаканам, спросил парень молодую женщину.
       - Вот тут, - показала она уверенно.
       - Прекрасно, получите свой выигрыш. - Не поднимая посуды, поздравил он. - А у вас у самой-то деньги есть?
       Женщина открыла сумочку и принялась копаться в ней.
       - Средств нет, а играете. Неприлично! - подзадорил парень
       - Что вы, у меня много, - и дама радостно распахнула кошелек, демонстрируя толпе плотный клубок купюр различного достоинства.
       В следующий миг большая часть их уже оказалась в кулаке у крутилы.
       - Ой! - вскрикнула, мгновенно остыв, игрунья. - Отдайте мои деньги. Грабят!
       - Не волнуйтесь, гражданка, никто у вас ничего не забирает. Давайте при всех пересчитаем. Вот триста, четыреста, семьсот, тысяча, две тысячи восемьсот тридцать пять рублей. Правильно?
       - Правильно, - согласилась она, как завороженная следя за своими фантиками.
       - Добавьте сюда сто шестьдесят пять, и вы сможете выиграть шесть тысяч, - ровным успокаивающим голосом, как на приеме у психиатра, убеждал парень. И множество голосов вокруг вторили ему: “Отдай!  Выиграешь!”.
       Женщина слабо протестует, но искушение велико. Она добавляет требуемую сумму и нагибается к давно уже переставленному стакану.
       Под ним пусто!
       - Верните мои деньги! Я не хотела играть!
       Она вцепилась в тюбетейку мертвой хваткой, но несколько крепких рук оторвали экспансивную клиентку.
       - Как я тебе их отдам? Это гостевые, - произнес парень странное ключевое слово, которое, по его мнению, должно было убедить кого угодно в абсолютной невозможности возврата.
       Женщина пыталась завизжать, но у нее перехватило дыхание.
       - Ты что, чокнутая? - покрутил он пальцем у виска, - морду мне поцарапала. Все, кооператив на перерыв. Сваливаем.
       Он развернулся, и азиатский десант исчез в жерле подземного перехода.
        Женщина, шатаясь, пошла в сторону станции метро.
       - Никто не хочет работать, все хотят получить сразу, - качая головой, проворчал пожилой ветеран с орденскими планками на груди.
       - Все хотят ходить в белых подштанниках.
       - Раз можешь рискнуть, значит, они у тебя не последние, - примирительно заметил сосед.
       - Жалко женщину, - сказал я, и, обмениваясь впечатлениями, мы пошли к Старому Арбату, где рядом с быстрыми портретистами, среди киосков массово размножалась индустрия карт, костей, наперстков, шаров и черт знает еще какой дребедени для надувательства простодушных москвичей и гостей столицы.
       А если подняться повыше и простереть свой взор поверх крыш свеженародившихся банков и офисов, то поражала очевидность того, что и чудесные финансовые пирамиды, и шумные государственные аферы затевались с той же целью, но с гораздо более интенсивным охватом доверчивых постсоветских масс. Многие, подобно А.Корейко, чувствовали и понимали, “что именно сейчас, когда старая хозяйственная система сгинула, а новая только начинает жить, можно составить великое богатство”. 

       “Занятно за другими наблюдать, а если сам вляпаешься”, - подумал я и, с осторожным благоговением ощупав пояс, где лежал мой неприкосновенный запас, отправился в Трансагентство на Петровку, узнать хоть что-нибудь насчет обратного билета.
       Напротив Пассажа под аркой международных касс ко мне вежливо обратился мужчина лет тридцати, с пиджачком на руке.
       - Доллары не продаете?
       - Нет, - ответил я, замедлив шаг, - у меня марки, а мне самому нужны дол-лары.
       - А мне как раз наоборот, - обрадовался он. Понимаете, машину собрался гнать из Германии, а немного не хватает. С баксами там неудобно, может, махнем? Сколько у тебя?
       - За тысячу марок шестьсот шестьдесят “зеленых”, – ответил я, удивившись легкости его перехода на “ты”.
       Он помолчал, прикидывая.
       - Немного ниже курса. Но хорошо, мне все равно выгодно.
       Меня чуть обдало холодком. Обороты типа “мне все равно”, “чем больше, тем лучше” уже печально мелькали в моей практике.
       - У меня нет с собой, - соврал я.
       - Правильно, у меня тоже. Кто ж с собой столько денег носит?
       - Позвони вечером, договоримся, - протянул я ему свою визитку с телефоном редакции, одновременно обдумывая, как бы понадежнее обставить процедуру обмена. Что-то угадывалось в нем эдакое от молочного брата сына турецкого под-данного.
       - Жора, -  представился он в ответ, - а пораньше нельзя?
       Мы порешили встретиться в два часа у памятника Пушкину.
       Хотя к условленному времени пригласить с собой мне никого не удалось, но у меня созрел план. Больше всего я опасался фальшивок. Но на Центральном телеграфе работала валютная касса. Место людное, спокойное, можно проверить. Но как его туда затянуть.
       Возле поэта прогуливалось много разного народа. Мой знакомый тоже ходил взад-вперед, нетерпеливо перебрасывая пиджак с руки на руку.
       Он искренне обрадовался моему появлению.
       - Я думал, ты не придешь.
       - Как обещал. Позвонил жене, она привезет деньги на Центральный теле-граф.
       - А почему не сюда? - он поморщился. Чем-то такой вариант его не устраивал.
       - Ей туда удобнее. Тут же рядом - пять минут ходьбы.
       Мы проскочили через подземный переход и зашагали вниз по Тверской.
       - А ты редактор? На карточке твоей прочитал.
       - Да, экологической газеты. Охрана природы, понимаешь?
       - А как же, у тетки в деревне всю речку испоганили, сволочи. И в Москве дышать нечем.
       - Правильно. И у нас в Казахстане тяжело. Про ядерный полигон в Семипалатинске и Аральское море слышал, наверное. Вот собираюсь на Глобальный Форум в Бразилию. Буду там про наши проблемы рассказывать. Эти деньги для меня собирали всем миром по крохам, понимаешь, я рисковать не могу. А ты где трудишься?
       - Простым водителем раньше был, а потом снабженцем в конторе, но ходить каждый день на работу надоело, дохлая организация. Может сядем в такси, - предложил он, оглядываясь по сторонам, - все будет нормально.
       - А какую машину ты берешь?
       - “Альфа-родео”, подержанная, но в хорошем состоянии.
       - “Альфа-Ромео”, - поправил я, - что ж, солидная машина.
        Часы на Спасской башне показывали четверть третьего.
       - Мне еще нужно успеть сегодня в аргентинское посольство.
       - Успеешь. Мы ведь интеллигентные люди, - заверил Жорик, - ты иди, встречай свою жену, а я подожду на улице.
       - Окей, - ответил я, поскольку надо было играть роль до конца. Однако за три минуты найти благоверную было трудно. Остап Бендер был, конечно, более удачлив, когда дело касалось любовно-товарных отношений с женщинами, но у него и в запасе всегда имелся денек-другой.
       Я подошел к первой попавшейся девушке, сидевшей на скамейке в ожидании телефонных переговоров, и как можно более  непринужденно  попросил ее  постоять рядом, пока я буду менять деньги. Но она почему-то решительно отказалась выступить в роли подсадной супруги.
       - Мне некогда. Обратитесь к кому-нибудь другому, - сказала она.
       Вторая девушка ответила еще резче, и так выразительно на меня посмотрела, что я сразу ощутил всю нелепость своей просьбы. Удивляюсь, с чего это я так самонадеянно решил, что любая гражданка, только я ей улыбнусь искренней улыбкой, сразу прикинется моей женой, которая только что принесла валюту.
       Жора стоял в дверях и наблюдал за моими амурами.
       - Деньги притащил друг, - нагло соврал я, - Доллары с тобой? Пойдем проверим. Однако в кассе отказались даже смотреть: “Мы ничего никому не проверяем”.
       В фойе мы примостились в полутемном закутке в углу возле конторки.
       - Я боюсь и не могу рисковать, - повторил я и встал, прикрывая собой вы-ход, чтобы Жора ненароком не сбежал.
       - Я сам боюсь, - ответил он.
       Баксы были, вроде, настоящие. Я пересчитал их несколько раз и отдал ему свою купюру в тысячу марок.
       Он повертел ее в руках без особого энтузиазма и вернул мне:
       - Давай назад доллары. Я должен на свету посмотреть, может, ты мне туфту подсовываешь.
       - Бог с тобой, - это банковская выдача.
       Его явно тянуло на простор, а я хотел меняться только в обстановке прочных стен.
       - Сядем в такси и спокойненько...
       - Однажды уже сел - классический вариант.
       - И что?
       - И все уехало.
       Он едва заметно усмехнулся.
       - Ну, ты и крученный.
        - Не крученный, а ученный. Здесь будешь меняться?
        - Да, что ты, Саня, пойдем выйдем на улицу...
        Тут мое терпение лопнуло, и я сказал:
        - Нет! Хватит. Меняться не буду совсем! - и решительно ушел в зал. Почти бегом домчался до конца и спрятался за колонной, пытаясь впихнуть деньги в пояс под рубашкой.
       За этим занятием и застал меня мой клиент.
       - Ты пойми, я не могу, - принялся он гундеть, - тут кругом валютные рэкетиры, кавказцы-падлы. Увидят, что я покупаю, тебе ничего не сделают, а с меня потребуют проценты.
       - Что ты несешь, какие кавказцы? Никого здесь нет.
       - Ты меня дразнишь, дуришь, водишь за нос, - пытался он завести себя благородным гневом, - или ты с ними заодно и хочешь меня им сдать. Нае...ть меня решил. Тебе это так не пройдет.
       Дальше пошли отборные уголовные угрозы.
       - Короче, с тебя штука-бабки, за потраченное время, иначе ты отсюда с деньгами не выйдешь.
       Он говорил громко, почти не контролируя себя. Посетители телеграфа начали на нас оглядываться. Но один он ничего не мог сделать. На всякий случай я держал в кармане нож.
       Он стал двигаться к выходу, опережая меня, я за ним. Вот опять фойе, огромная двойная дверь главного входа, вот и широкое парадное крыльцо... Он явно ждал подмоги.
       Одним прыжком я слетел с гранитных ступеней и что было сил рванул наперерез завизжавшей тормозами машине и дальше по тротуару за угол в переулок.  Задержавшись на мгновение в подъезде какого-то дома и, сунув деньги за пазуху, опять побежал вдоль узкой улочки и, домчав до здания Министерства экологии и, проскочив через дверную вертушку, я только на втором этаже оглянулся. Погони не было. Заглотнув в буфете стакан теплого чая, наконец, отдышался и пришел в себя.
       Это ведь не какой-нибудь тридцатник, на который облапошили тетку, а мог быть полный крест на поездке.




                Самолет – не роскошь

                …а средство передвижения.
                И.Ильф, Е.Петров. "Золотой теленок"


       Отправившись в поход по кабинетам министерства, я пытался выяснить состав и сроки вылета российской делегации. Но никто до сих пор не знал толком, полетит ли вообще вожделенный спецрейс, поскольку не было средств на оплату чартера.
В одной из приемных я, к радости своей, встретил редактора экологической газеты “Спасение” Виталия Челышева, у которого работал собкором по Средней Азии и Казахстану. Мы сели в машину и поехали смотреть свежий номер, который верстался специально к Глобальному Форуму. Это было очень кстати, потому что я сам собирался искать редакцию, которая в очередной раз куда-то перебазировалась. Сложности с арендой помещения наступили сразу после роспуска последнего Верховного Совета СССР, где Челышев был депутатом, и гонимая теперь отовсюду редакция перебралась в потемневший бревенчатый особняк неподалеку от Цветного бульвара.
       Я хотел опубликовать информацию про чинимый с “Оазисом” произвол, чтобы обратным ходом захватить несколько пачек газеты в Джамбул и хоть чем-то досадить своим местным чинушам. Виталий пообещал помочь. Покопавшись в пыльных коробах он также извлек штук сорок не распроданных номеров с прошлогодним дайджестом “Спасения” на английском языке, в котором была большая статья Валеры Куклина и фоторепортаж про Казахстан. Это тоже могло пригодиться.
       Вооружившись прессой, я прикупил еще две баночки черной икры, с целью продать их за океаном и выручить хоть какие-то карманные деньги.
       После обеда я забрал свой готовый паспорт у бразильцев, потом неподалеку от площади Маяковского получил аргентинскую визу и был готов к отлету.  В подземном переходе  музыкант играл на гитаре и пел “Бе самэ мучо” .
       - Хорошая примета, - подумал я и кинул ему в шляпу.

       Ночь. Аэропорт Шереметьево-2. Где тут и что!?  Наконец услышал:
       - Начинается посадка на самолет, вылетающий в Буэнос-Айрес.
        Встав в очередь, я волновался, но старался держаться спокойно. Кто же знал, что провозить можно только 300 рублей. Я думал, что вообще нельзя ни ко-пейки, но все-таки на всякий случай захватил с собой тыщи две, а в декларации написал 30 рэ.
       - Валюта есть? - строго спросил таможенник.
       - Марки, - ответил я.
       - Разрешение.
       Вот тут я понял, что даже проведи вчера удачный обмен, имел бы я сегодня массу неприятностей, ведь банковское разрешение у меня было на вывоз именно марок. А без него пропускали всего 50 долларов.
       Дока-таможенник сразу учуял неладное и вытряс у меня из “дипломата” полтора десятка железных голов Ленина а-ля “гильотина”. Вывоз такого добра ограничивался всего пятью штуками.
       - Оружия, наркотиков нет?
       - Не успел приобрести.
       Он завел меня за специальную конторку. Сейчас начнет грабить, понял я.
       - Выворачивай карманы, - велела таможня.
       Он сам ощупал меня и вынул из заднего кармана еще тысячу рублей, но остальных, вложенных в пояс, так и не нашел.
       - Дуй, - говорит, - в банк, сдавай. Железки по возвращению получишь, скорее всего, бумажками, раз сразу честно не признался.
       Я растерянно пытался что-то возразить, но услышал отрезвляющее слова:
       - Опоздаешь на самолет.
       Моя беготня с чемоданом, сумкой, детскими картинами подмышкой и деньгами в зубах представляла жалкое и смешное зрелище. Но как оставишь. Начитался про Шереметьево -  в момент сопрут.
       Мы были самыми бесправными и зашуганными гражданами на свете. И от этого синдрома совка до сих пор не избавилось мое поколение.

       “Аэрофлот-внутри” от “Аэрофлота-снаружи” отличался как тогдашние пустые прилавки магазинов от роскошных салонов “Дьюти фри”. За время, пока мы порхали с континента на континент, о нас заботились так, что “Же не манж па си жур”  не грозил никому.
       Все было в диковину: и маленькие бутылочки с белым и красным вином, и, совсем крохотные, с коньяком и виски, всяческие коки и фанты, которые сначала подавали, а потом уже можно самому идти и пить сколько влезет. Хочешь, телевизор смотри, а, хочешь, слушай ноктюрны Шопена или джаз по индивидуальному восьмиканальному радио.
       Первая посадка состоялась в Африке, точнее в Алжире.
       В накопителе смуглый солдат с “калашниковым” наперевес битый час охранял нас, чтобы мы не делали лишних движений. Фотографировать не разрешили. Поэтому по поводу впечатлений, сделаю фигуру умолчания.
       Следующим был остров Сал, название которого веселило украинских моряков, ассоциируясь с добротной закуской. Но там оказался лишь кусок взлетной полосы, будка в клеточку, песок да серые скалы среди океана и тропической влажности.
       Зато в «шопе» под стеклом прилавка я увидел то, что являлось предметом моей давней мечты - диктофон “Сони” с блестящей черной пластмассой корпуса и хромированной панелью управления, с автостопом и кучей примочек. Его можно слушать просто так, можно включать наушники и переписывать интервью с кассеты на бумагу, с ним можно было творить чудеса.
       Мне очень хотелось купить профессиональную игрушку, но я не отважился на серьезные траты перед лицом полной неизвестности.

       В отличие от Шуры Балаганова, я знал, что Земля круглая, только мне ни-когда не удавалось убедиться в этом на собственном опыте. В пользу сферичности нашей планеты говорило то обстоятельство, что стюардессы вдруг принялись направо и налево разливать шампанское, а командир корабля торжественно поздравил нас с пересечением экватора.
       Мы подняли хрустальные бокалы и нам вручили заранее отпечатанные индивидуальные сертификаты, в коих значилось, что каждый из присутствующих на борту ИЛ-62 благополучно перебрался туда, где среди вечного лета уже зачиналась зима. Где все наоборот, и детвора никогда не видела ни Полярной звезды, ни Большой медведицы.
       Закусывая московской конфетой “Ласточка”, я поглядывал в иллюминатор на беспокойные воды Атлантики, и, хотя самого экватора видно не было, но сквозь шум турбин слышно было, как со скрипом поворачивается его древнее колесо.
       Свою твердую заповедь - не смешивать разный алкоголь, мне пришлось нарушить за хорошую компанию и усмирять “Смирновской” накопившиеся стрессы. Видавшие виды “морские волки”, обложившись пластиковыми бутылочками, летели отбывать полугодичную вахту на сейнер, ловить крабов у далеких берегов и рассказывали невероятные истории про океанскую живность, упоминая какие-то сумасшедшие заработки. Все удивлялись, как это я решился отправиться с билетом в один конец. Было шумно, весело, ново и неожиданно. Время мчалось незаметно. А вскоре бортпроводница ласковым голосом объявила турбулентность.
       Представляете, ты водки, вина и пива выпил, а тебя битый час трясет, мота-ет и крутит. Сначала некоторым морякам дурно стало, потом и мне.





                В пампасы

                “Эх, прокачу!”
                И.Ильф, Е.Петров. "Золотой теленок"


       Совершенно не помню, как под вечер мы приземлились в Аргентине, не до песен мне было, не до стихов.  Тоскливо ныл зуб под коронкой.  Пробираясь между креслами, с сумками и рулонами в руках и с непереваренной дозой алкоголя в желудке, я запоздало пытался у впереди и сзади идущих расспросить, а куда же мне, собственно, теперь податься, ибо предчувствовал, что вокруг находится последняя порция людей, которым внятен мой грешный едва ворочающийся язык.
       Коммерсант по имени Сергей Беликов, который во время полета сидел неподалеку, откликнулся на мой призыв. 
       - Ну, ты герой. Буэнос-Айрес по площади в два раза больше Москвы.
       - Пока проходили по длинным коридорам, он высказывал свои взгляды иностранного предпринимателя на ситуацию в СНГ.
       - Нужна частная собственность. Она поставит все на место. Я эмигрант в третьем поколении и ярый антикоммунист и всегда об этом откровенно заявляю. У вас не развал, а бардак. Если человек будет знать, что он старается для себя, то он все хорошо сделает.
       - Это, смотря где. Требуется еще поправка на традиции, – слабо пытался возражать я, - У нас на одной улице немцы живут, так дома в цветах-садах утопают, дорожки отсыпаны, заборчики покрашены, а напротив, коренные жители (вчерашние кочевники) деревца лишнего не посадят: голый двор, загон для баранов, да дети рахитичные босиком бегают.
        - Нужно возрождать утраченную духовность, - настаивал Сергей.
       Без каких-либо проволочек, миновав пограничный и таможенный контроль, мы вышли на площадь у терминала, где нас уже встречал его шофер, быстро подогнавший машину.
       - Как называется ваша “Антилопа”? - спросил я.
       Она называлась - старенький “Форд”, который бежал на удивление бодро.
       - Мы решили не ехать через офис, - объявил Сергей, - а поскорее добраться до автовокзала. Жаль, что центр не посмотришь, надо успеть на автобус - иначе придется ждать целые сутки.
Шофер заплатил три доллара, и мы въехали на скоростную автостраду.
       Я с облегчением откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Сергей рассказывал что-то интересное об уникальности местной архитектуры, ее отличиях от бывшей метрополии, о строительстве похожих на советские “хрущоб”, но я сквозь ресницы различал только плоские крыши испанских строений, потому что у меня разламывалась голова, я устал после двадцати двухчасового перелета и был полон беспокойства неопределенностью дальнейшего продвижения по Латинской Америке.
       Сергей помог мне донести вещи, найти окно в кассу, обменять деньги и купить билет на нужное направление, поскольку по-местному я ни бельмеса. Мне оставалось только горячо поблагодарить моего добровольного проводника.
       “Плуно” - что в переводе с испанского значит “Перышко”, было именем роскошного средства передвижения. В нем имелись в неограниченном количестве бесплатные кофе и сахар, мягкое кресло, подушка, плед и туалет. Я в таких автобусах еще не ездил. Мне предстояло провести в нем двое суток. И отправлялся он через десять минут.

        Быстро опустилась ночь, и начался ужасный ливень с неистовым сверканием молний и чудовищными громовыми раскатами. Наш транспорт, как субмарина, пробирался в сплошные толще воды. Меня укачало, и я уснул, свернувшись калачом в кресле.
       И вот первое утро над Аргентиной. Светает поздно - зима. Справа огромная река, шириной с нашу Волгу в среднем течении. Из бурлящей воды торчит толстое сломанное дерево. Вдали полузатопленный дом.
       На пограничном столбике у дороги написано - Парагвай.  Стоп! Сюда я визу не получал.
       - Кто-нибудь говорит по-английски? - громко спросил я и по ответному молчанию понял, что здесь полезнее знать какой-нибудь из языков романской группы.
       - Что вы хотели? - обернувшись ко мне, вымолвил негр на чистейшем русском, и добавил: - Не беспокойтесь, было наводнение, мы поехали по другой дороге в объезд.
       Лицо его мне показалось знакомым.
       - Меня зовут Вильям, мы вместе летели на самолете из Москвы”, - угадав мой вопрос, объяснил он.
       - А вы там что делали? - Извините.
       - Я учился в университете Патриса Лумумбы. Я не был дома уже три года.
       - Соскучился, наверное?
       - Очень тяжело. В России холодно, мы замерзаем. Русские не любят негров. Почему русские всегда презирают и обижают нас? Здесь дома мы одинаковые, а там мы - черные.
       Не успев отвязаться от клубка межнациональных проблем, я попал в переплет межрасовых. Мир стал необыкновенно маленьким. И все мы очень близко живем друг к другу. Обида на белых уходила в глубь веков. И хотя я был ни при чем, с меня спрашивали за грехи моих соплеменников.
       Я убедил его, что лично сам к неграм отношусь положительно, особенно к так прекрасно говорящим по-русски. 

        Водитель передал мне через Билла, чтобы я сидел тихо и не высовывался. Остальные пассажиры, кроме меня были местные, а Парагвай все еще находился в напряженных отношениях с бывшим Союзом, и, я оказался здесь нелегально. Меня могли запросто упрятать в каталажку. 
Пограничник, более похожий на советского колхозного сторожа с берданкой на плече, не стал устраивать подробную инспекцию автобуса, и мы продолжи-ли путь, пока не остановились у придорожного магазинчика, с крышей из бамбука и пальмовых листьев.
      Движимый любопытством, я вслед за другими вошел внутрь строения. По стенам на крюках висели гроздья бананов, прилавок был завален экзотическими овощами и фруктами. Я почувствовал, что проголодался.  За какой-то доллар я купил себе целую сетку бананов и ел их потом в охотку всю дорогу -  вкусно, сытно и дешево.
       Чем дальше мы продвигались на Север, тем становилось теплее. Почва красная, как черепица на крышах одноэтажных домиков. Возле них росли пальмы, кактусы, эвкалипты и сосны с очень длинными иглами. Коровы, которые паслись в полях и на пригорках были издали точь-в-точь как наши, но земля в садах вместо яблок была усыпана мандаринами.  Иногда мы проезжали через небольшие городки с бесчисленным количеством салонов автосервиса “Форд”, “Мерседес”, иногда попадался наш “КАМАЗ”.
       По трассе часто проскакивали мимо издали узнаваемые жуки-фольксвагены. Оказывается, концерн продал патент, и теперь эти популярные, не менявшие свою форму последние сорок лет легковушки массово плодились здесь.
        На стекле, отделявшем салон от водителя, была надпись - “Не ставить ноги на панель”. Однако сидевший в переднем кресле кабальеро, сделал в точности наоборот. Но никто его не осудил за это.
       Девчонка лет четырнадцати, приютившись под крылышком у матери, доставала из пачки сигарету за сигаретой и вовсю смолила.
       - Ты не смотри, что она курит, она хорошая девушка, - перехватив мой осуждающий взгляд, разъяснил, Вильям. - Это не Россия.  У нас курить не запрещается.

       И вот, наконец, Бразилия!  Над трассой, как пограничная черта трепещет широкий транспарант: “Привет участникам Глобального Экологического Форума-92!”. Никакие дикие обезьяны, на меня не прыгнули, а в паспорте мне поставили штамп и с улыбкой пропустили в страну.
       - Когда приедешь в Рио, возьми такси, - выходя в бесконечно протяженном Сан Паоло, посоветовал мне на прощанье мой добрый негр, - это немного дороже, но быстро и надежно.
       Дальше предстояло ехать одному. Уже поменялись все пассажиры, и никто меня теперь не понимал. Я сосредоточенно прислушивался, стараясь вникнуть в латиноамериканский акцент португальского языка. Кое-что я освоил из автобусных разговоров: обригадо, комарадо, пур фавор - спасибо, товарищ, пожалуйста - но дальше дело пошло туго. 
        После равнины мы постепенно перебрались в холмистую местность. Оживление среди пассажиров указывало на приближение к пункту назначения.
       По живописному горному серпантину, прорезанному на внутренних склонах гигантского жерла древнего кратера, под опахалами пальм наше “Перышко” слетало вниз - в Рио-де-Жанейро.



                Владелец матраса в Hotel Do Brasil

                Отлично устроимся, - сказал Остап.
                И.Ильф, Е.Петров. "12 стульев"


     Таксист был не силен в лингвистике и, приняв меня за американца, повел разговор настороженно, однако, когда узнал, что я русский, огорчился еще больше, словами и жестами объяснив:
     - Не стало Советского Союза, и не стало противовеса США, янки обнаглели, хозяйничают, где и как хотят.
      Он лихо подрулил к белому, блистающему позолоченными вензелями отелю «Глория», утопавшему в бешеном визге тормозов и автомобильных клаксонов.
      Русо! - Во! -  он поднял большой палец вверх, взял с меня по счетчику и отказался от чаевых.

      Мою фамилию быстро нашли в длинных списках приглашенных. Вот тут и пригодилась нежданная щедрость джамбулского банкира. Я вытащил заветный зеленый “полтинник” и сделал регистрационный взнос, за что получил пачку документов, регламент, путеводитель и билет на метро.
      Ассистентки принялись объяснять по карте, куда теперь ехать, и сколько там платить за жилье.
      - Девочки, - взмолился я, - а нельзя ли что-нибудь поближе и подешевле?
      Мне выдали направление в общежитие Народного университета.

      По моей просьбе они проверили в компьютере – есть ли кто из русских; заявок было подано много, но в списке прибывших не нашли больше никого.

     -  Должны еще подъехать, - сочувственно успокаивали меня девушки.
Рядом со мной оказалось кудрявое черноволосое симпатичное создание, которое представилось:
     -  Джулия, - корреспондент “Крисчиен Сайнс-монитор”.
     - Алекс, - ответил я.
     - Из какой ты страны? – спросила она.
     - Из Казахстана.
     - Это там, где война?
     - Нет, то - Афганистан. А Казахстан – часть бывшего СССР. Теперь независимое государство.
     - Очень интересно, - сказала она, - я и стала быстро записывать в блокнот.  Я вкратце рассказал свою историю.
     - Целуй меня сюда и сюда, - показав на обе щеки, потребовала Джулия.
Я несколько оторопел, но подчиниться.  Потом я убедился, что целуются здесь на улице, в метро, как хотят и сколько хотят, без ограничений.
     Тут же в отеле «Глория» я нашел обменный пункт и обратил 100 марок в крузейро на ближайшие расходы. Курс был грабительский - почти две марки за доллар.
     Прикрепив на доске объявлений бумажку-вопль: “Кто тут наши? Отзовитесь!” я отправился устраиваться по указанному адресу.

     Хозяйка общаги с громким названием “Hotel Do Brasil” за три доллара в сутки предложила -  семнадцатый этаж и место на шаткой нарке. Тусклая лампочка под серым потолком, десяток двухъярусных кроватей с грязными матрасами без подушек и простыней. В таком угрюмом каземате, я еще не живал.
Черный полуголый амбал в углу что-то лопочет мне и показывает на узенькие жестяные шкафчики без замков. Мол, все сопрут, только выйди. Никто ни за что не отвечает.
     Хозяйка с опаской смотрит на меня - не откажусь ли. Я заставил ее позвонить в штаб и живописал обстановку. Мне сказали, чтобы я скорее возвращался, и они  подыщут что-нибудь более приличное. Но я вдруг понял, что сил моих уже нет опять куда-то двигаться с вещами, и остался на ночь здесь. 
     Это конечно не 5 звездочек, но всего за 3 доллара. Хотя в тот год в Москве за эти деньги еще можно было получить удобств гораздо больше.
     Оплатив первые сутки и немного отсидевшись после таскания сумок, я пошел в душ, смыл дорожный пот, переоделся в чистое белье, побрился и понемногу стал приходить в себя.
     Вот и въехал ты, Саня, в Рио-де-Жанейро, но как теперь отсюда выбираться?
Следовало подвести некоторые итоги.
     Все складывалось наилучшим образом: мой министр и российская делегация не прилетели, по-здешнему я не бум-бум, простыни не полагается, замок на шкафу отсутствует, вокруг одни уголовные рожи, на обмене я теряю уйму денег, билета обратного у меня нет... Короче, если я выберусь отсюда, то меня можно спокойно забрасывать на выживание куда угодно.

    Я вышел на узенький балкон и обнаружил, что нахожусь в центре колоссального мегаполиса. С высоты семнадцатого этажа было видно, как взлетают над океанским заливом лайнеры, как чуть покачивается на якоре шхуна Гринпис, блестит золотыми позументами отель «Глория» и шевелит пальмами парк «Фламенко» -  до всех событий двадцать минут бодрого хода.
     Рио - как кипящий котел.  Не машины, а черти на сковородке. Никаких правил уличного движения. Но какой русский не любит быстрой езды! И как сказал ее большой любитель, и не менее известный комбинатор – Чичиков: “Видеть свет и коловращение людей уже само по себе, так сказать, живая книга и вторая наука”.
     В памяти всплыла старенькая песенка:

       В Рио-де-Жанейро приехал на карнавал,
       Забавнее столицы я в мире не видал.
       В Рио-де-Жанейро - чего там только нет:
       Там нет воды ни капли, а ночью света нет.

     Вода здесь была и свет тоже.  Наоборот, у нас в Джамбуле уже начинались перебои с тем и другим, и третьим. Но там про это песен не слагали, а ругали в га-зетах администрацию и разные компании.

     К вечеру в комнатушку стали набиваться проживающие в ней малые и большие народности. Вскоре стало тесно и душно. Большинство населения говорило на непонятных португало-испано-африканских диалектах.
     Вдруг открылась дверь, и вошел молодой парень - американец. Это был Стив - студент из Нью-Орлеана, заглянувший сюда на каникулы, отдохнуть. Он был удивлен, встрече со мной, и обрадован, пожалуй, не меньше чем я - можно хоть с кем-то перекинуться парой слов по-английски.
     - Фантастический город, – сказал он. - Здесь даже краны в умывальниках закручивается в левую сторону. Наверное, потому что в Южном полушарии.
     - Кофе?
     - О, кофе в Бразилии лучший в мире и шоколад тоже. До нас уже доходит
суррогат.    Днем были сальвадорцы, замок сорвали, у меня украли деньги, - пожаловался Стив. Тебе нравятся черные?
     - Когда так делают, мне никто не нравится.
     - Тебе нужен замок. Завтра купим на рынке, там дешевле - всего два доллара. Я сам купил здесь рядом за шесть.
     Стив сначала не поверил, что Джамбул - побратим с калифорнийским Фресно. Потом сказал:
     - Тебе надо поехать в США.
     - Хорошо, - ответил я, -  с удовольствием.
     Снова открылась дверь, и появился еще один англоговорящий постоялец - индийский учитель Мамчунга.
     При помощи маленького кипятильника я согрел в банке воду, заварил чай и новые знакомые оценили мое предложение, разделить скромные дары далекой родины - копченую колбасу и бутылку водки. Стив присовокупил к столу сетку апельсинов, а Мамчунга - батон хлеба.
     Сначала мои новые знакомые утверждали, что не пьют, но уже после первого стакана мы обрели общую тему, и Стив принялся выяснять - зачем Индия покупает советские ракеты - и всерьез заспорили, чье оружие лучше.
     После  второй  выпитой бутылки мы, наконец, сошлись во мнении, что все это “факинг политикс”  и заключили  тройственный союз о  ненападении, порешив, что лучше  завтра вместе пойдем купаться.
     - Какие здесь пляжи, какие девочки! – восклицал Стив. – То, что журналистка поцеловала тебя два раза - это ничего не значит, у них такой здесь обычай бразильский, совсем не сексуальный.
      В который раз наша фирменная водка “Тараз” становилась надежным катализатором продуктивного международного общения.

     Ночью всех разбудил настойчивый стук в дверь. В сопровождении полиции за порогом во тьме коридора стояли трое казахстанцев с огромной клеткой.  А в клетке сидел орел.
      Их только что выселили из “Глории” за неуплату, и им кто-то сказал, что здесь есть еще один заблудший соотечественник, который знает, где можно найти дешевый приют.  Они объясняли мне ситуацию, я переводил полицейскому, немного понимающему по-английски, а тот уже излагал хозяйке по-португальски.
      Могучий беркут, с кожаной повязкой на глазах, смирно дремал на кожаной краге - рукавице аксакала-беркутчи и не подозревал о смятении международных страстей.
     Этот знаменитый орел облетел весь мир на самолетах. Только, пожалуй, в Рио-де-Жанейро не был. Везде его хвалили и награждали призами и медалями, смотрели  фильм про то, как он в степи брал  лису и  волка, а недавно даже поймал  рысь.
     На Форуме он должен был показать свои уникальные способности, но латиноамериканская авиакомпания отказалась перевозить пернатого пассажира и заставила купить ему клетку, которая обошлась хозяевам в сто долларов.
     Орел еще никого не укусил, но активисты бразильского общество охраны диких животных, уже требовали выпустить его на свободу.
     - Ах, орлуша, орлуша... - кричали они.
     Друзьям дикой природы было невдомек, что ученая птица не может жить на воле. Ручной хищник должен поймать добычу, но не съесть ее, а принести хозяину, и только после этого получить свой кусок, а иначе она не умеет и погибнет.
     - Если не хотите политических осложнений, лучше не показывайте орла, - посоветовал полицейский.
     Моих земляков поселили в соседней комнате. Прилетели они по собственной инициативе, и про официальную делегацию тоже ничего не знали. Провал коммерческих планов и резкое таяние финансовых средств заставил их искать более скромное убежище. Еще в “Глории” у них сперли кофр с двумя фотоаппаратами, а в отеле “Do Brasil” через пару дней пропала и клетка. Кому она понадобилась, ума не приложишь.




                Бывшая столица

                “...у обширной бухты Атлантического океана...”
                И.Ильф, Е.Петров. "Золотой теленок"



     Проснувшись утром, я не сразу понял, где нахожусь. Спал я одетым, под головой лежала футболка.
     Плотно позавтракав, мы, как договаривались, пошли на пляж, и после купания каждый отправился по своим делам.
     Я люблю прогуляться в одиночестве по незнакомому городу, неспешно останавливаясь в интересных для меня местах, не приноравливаясь к настроению и вкусам спутников.
     В огромном книжном магазине полки прогибались от роскошных атласов, альбомов по искусству, разноязычных словарей и прочей печатной продукции. В уголке приютился небольшой стеллаж поэзии, где я обнаружил тонкий томик Киплинга в мягкой обложке.  Полистав его, я   быстро нашел нужное мне стихотворение.
     Чем дальше я читал, тем больше удивлялся: чуть ли не в каждой строке оригинала, вместо слова “Бразилия”, стоял Рио-де-Жанейро.  Именно сюда стремился лирический герой английского поэта, а не в страну Бразилию вообще, как это нам по-русски переложил Маршак.  И в этом была чертовски существенная разница.
     Хотя свои знания Остап Бендер почерпнул из “Малой советской энциклопедии”, а не из рифмованных строк певца британского колониализма, но предмет их вожделений, несомненно, совпадал.
     Клянусь, Рио-де-Жанейро никогда не был хрустальной мечтой моего детства. Больше всего в жизни я желал попасть в Париж, выйти на Монмартр, посмотреть, как рисуют тамошние художники. Мой любимый язык - французский, но его так и не выучил, а жизнь взяла за шкирку и заставила зубрить английский, о чем, собственно, особо не жалею.
     Нет, я «не касался Рио-де-Жанейро лапами», а ступал по его мостовым своими сбитыми башмаками. Я шел и буквально слышал голос великого комбинатора: «Представляете, Шура, полтора миллиона и все поголовно в...»
     Но численность населения и мода с тех пор здорово изменились.
     Свидетельствую - нынче 10 миллионов жителей южного города носят джинсы, шорты, фантастические мини купальники и почти никто не ходит в белых штанах.
     Это обстоятельство отнюдь не испортило прибрежные горизонты и сочную палитру склонов Корковадо.
     А я не впаду в большой грех, переведя здесь несколько пассажей из популярного путеводителя, который начинается так:
     “Если бы человечество вдруг, наконец, изобрело всеобщий язык, то словом, обозначающим удовольствие, несомненно, стало бы слово “Рио”, поскольку нет больше такого места на Земле, столь удовлетворяющего его смыслу, как этот Эдем на берегу Южной Атлантики.
     Кариокас - так называют местных жителей - неисправимые гедонисты. Их умы могут занимать какие угодно современные идеи, но их тела бесстыдные неисправимые язычники. Достаточно взглянуть на светило, которое постоянно сияет в небе над Рио, чтобы догадаться о предмете их обожания и вожделения. Действительно, ни одна социальная идея столь не ценима среди кариокас, как бедных, так и богатых, как “право” провести уик-энд или отпуск на песчаном берегу, омываемом теплым океаном и купаться в блеске крепкого тропического солнца.
     Большую часть дней, конечно, кариокас, как и все мы, напряженно работают, чтобы обеспечить себе хлеб насущный.  Но они также страстные игроки, и ночи напролет могут предаваться азарту в круглосуточно семь дней в неделю работающих клубах, ресторанах и барах, так, что кажется - сон даже не входит в число их потребностей.
     Ни один из ритуалов не в такой чести, как еда. Идея быстрого приема пищи, приготовленной кое-как и проглоченной с угрюмой формальностью, абсолютна, чужда бразильцам. И вряд ли найдется какая другая национальная кухня, которая может похвастаться таким разнообразием и изысканностью блюд.
     Уникальный культурный облик Рио и его обычаи сложились задолго до того, как город был открыт современной индустрией туризма. Европейские путешественники оценили его очарование в начале 19 века.
     Еще Дарвин, останавливавшийся здесь во время знаменитого путешествия на “Бигле” в 1830 году, отметил в путевом журнале редкую природную прелесть города. И даже в эпоху реактивных лайнеров Рио производит незабываемое впечатление на людей, прибывших сюда по делам бизнеса, учебы и просто отдохнуть на побережьях Ипонемы и Копакобаны. До Первой Мировой войны они были всего лишь рыбацкими поселками, и вся деловая активность сосредоточивалась в цен-тральных районах Глории, Фламенко и Ботафого.
     До середины 19 века Рио сохранял свой колониальный облик, но в результате большого строительства трущобы были оттеснены в район, называемый Фавеллой, - гетто на склонах низких холмов. Рио быстро становился городом небоскребов, в тени которых от прошлого сохранились только церкви, монастыри и несколько старинных правительственных зданий.
     Большинство жилых районов построено на тоненькой полоске песочного пляжа, примыкающего непосредственно к океану, а новые постройки ползут вверх по склонам гор и холмов - по голым скалам вдоль края разрушенного кратера древнего вулкана.
     Карнавал, конечно, главный гвоздь сезона.  Тысячи людей стекаются сюда в январе, и деловая жизнь прекращается на неделю. Улицы не замирают ни на час.  На период карнавала места в гостиницах бронируются за год вперед. Здесь вы найдете все: новые экзотические кушанья, неистовые танцы и песни, напитки, закуски, магазины, наполненные драгоценностями, ласковое солнце. В эти дни вид с гор Корковадо и Сахарной просто завораживает.
     В 1502 году португальские мореплаватели вошли в устье залива, течение в котором было таким сильным, что путешественникам показалось, что они попали в русло огромной реки. Открытие произошло первого января, что и отразилось в названии будущего города, ибо в переводе Рио-де-Жанейро значит не что иное, как “Река января”.
     В 1560 году португальцы основали здесь на холме свое первое укрепление, потому что шла постоянная вражда с французами, особенно из-за удобной бухты порта современного города Сан-Паоло.  Несколько раз место переходило из рук в руки, но вскоре португальцы разбили табачные и сахарные плантации и быстро утвердились на мировом рынке с этой продукцией.
     Рио рос достаточно медленно, пока неподалеку не было открыто месторождение золота и начали процветать прииски, обеспечивая Европу финансами для проведения промышленной революции.
     В 1711 году французы вновь осадили Рио, но жители города отстояли свою независимость. А к 1763 году Рио разросся и вырос, и положение его стало настолько значительным, что колониальная столица перебазировалась сюда из города Сальвадора. Это стратегическое перемещение послужило укреплению границ с испанцами на юге по бассейну реки Рио-де-ля-Плато.
     Постепенно Рио-де-Жанейро становится столицей могущественного государства, освободившегося от метрополии.
     Случилось так, что королевская семья, спасаясь от наступления армии Наполеона, под покровительством британской эскадры в 1808 году вынуждена была сбежать из Португалии в свою американскую колонию. Принц-регент Джоа V, правивший от имени больной матери-королевы, прибыл сюда в сопровождении 15 тысяч придворных и слуг и в течение тринадцати лет правил Португальской империей из столицы своей главной колонии.
     Когда Джоа возвратился домой в Португалию, то он оставил своим наместником своего сына Педро, который очень скоро провозгласил независимость Бразилии, а себя объявил императором.
     Еще во время правления его отца Рио сильно разросся, были проведены многие юридические и общественно-административные реформы и введены вещи, практически немыслимые в колонии: открыта первая бразильская газета, государственный банк, медицинская школа и Ботанический сад, который и по сей день остается самым большим вкладом монарха в достояние города.
     Рио пережил империю и стал столицей Бразильской республики, провозглашенной в 1889 году, и сохранял свое политическое первенство до 1960 года, когда правительство решило переехать в новый город - Бразилия, спланированный и выстроенный по ультрасовременному проекту на совершенно безлюдном плато в сердце огромной страны.
     Рио перестал быть политическим центром, он сейчас даже не самый крупный город страны, уступая по размерам Сан-Паоло. Но в глазах всего мира и для множества граждан страны Рио остается тем, чем он был в течение двух веков, а именно -  городом номер один.
     Подплывающих и въезжающих встречает величественная фигура Христа, простершего руки над городом с вершины пика Корковадо. Гигантская фигура Искупителя, построенная в 1921 году в честь столетия независимости Бразилии, доминирует в небе над Рио. Ее отовсюду видно днем, а ночью она купается в потоках света прожекторов. Она стала символом и визитной карточкой Рио.”

     Остап Бендер не страдал от любви ни к женщине, ни к человечеству. Он старался обеспечить себе маленький рай на этой беспокойной земле. Авантюрист-артист, он играючи надувал глупых и трусливых обывателей, делал это весело, выглядя эдаким народным мстителем по отношению к разным занудным Корейко.
     Его изворотливость - от турецких-янычар; смешавшись с русской почвой, она произвела гремучий шарм. Только осторожная воля авторов заставила Остапа переквалифицироваться в управдомы. Возможно, втайне они хотели бы вознаградить своего героя за храбрость и находчивость роскошным особняком и “Ролс-Ройсом”, но чувство классового самосохранения подсказывало им, что хэппи энд тут неуместен.
     Некий чудак из России намеревался здесь воздвигнуть монумент любимому персонажу. Постояв на том месте, где предположительно должен был разместиться памятник, я никаких работ по началу его сооружения не обнаружил. В Рио-де-Жанейро вообще никто, кроме сотрудников российского консульства, наверное, не слышал про нашего товарища Бендера.
     Так что я, думаю, немножечко даже переплюнул великого комбинатора со своими “зелеными” “рогами и копытами”.





                Хэмп - ресурс планеты

                - О! Первач!
                И.Ильф, Е.Петров. "Двенадцать стульев"



      Чем пахнет Рио-де-Жанейро? Чем-то очень знакомым русскому человеку: вареной кукурузой и самогоном (когда зажженной спичкой пробуют его на крепость).  Если в безветренный вечер стоишь у автострады, ловишь в воздухе привкус натурального первача. Машины в Бразилии ездят в основном на спирту, перегнанном из сахарного тростника и древесины. Горючее экологически чистое, поэтому при умопомрачительном скоплении автомобилей в городе почти нет смога. Если добавить к этому запах океана и тропической растительности, то картина выйдет самая полная.
      Принюхиваясь к окружающему пространству, я стоял у входа в отель “Глория”, наблюдая, как в роскошном “Кадилаке” отъезжал, раздав автографы, легендарный Пеле. Они у него уже были заранее отпечатаны на круглых с изображением футбольного мяча глянцевых бумажках. Он отрывал подложку и клеил их куда надо.
      Однако в воздухе ощущался еще какой-то почти неуловимый, но интригующий запах.
      Неподалеку двое мужчин говорили между собой по-английски и курили помятые сигаретки. На серых мешковатых фуражках у них красовались вышитые зеленые с мелкими зазубринками листики конопли.
      - Марихуана? – улыбаясь, спросил я, показывая пальцем на лейбл.
      - Хэмп, - поправил меня бородатый американец с видеокамерой на плече.
      - О, у нас такого добра много растет по арыкам.
      - Где, у вас?
      - В Казахстане. Про Чуйскую долину слыхали? Конопля - высшая!
      Американцы жутко обрадовались. Мы обменялись визитками. Старшего звали Рон. Телеоператора – Ричард, он включил видеокамеру, навел на меня объектив, и оба наперебой стали задавать мне вопросы.  Они были потрясены – сто двадцать тысяч гектаров природного произрастания “канабиен сатива”.
      Взяв интервью, новые знакомые пригласили меня заглянуть к ним в бивуак, где обещали дать книгу про то, как надо правильно использовать коноплю.
      На пропускном пункте мы предъявили беджи участников Форума и углубились в парк “Фламенко”, попав в объятия тропической растительности. Стройные пальмы, узколистые эвкалипты, раскидистые дынные деревья со свисавшими вниз плодами, пышно цветущие кустарники надежно укрывали от палящего солнца и шума ближайшей автострады.
      Мы шли сначала по тропинке, но вскоре вышли на центральную аллею, по обе стороны которой лепились друг к другу киоски-буфы представителей разных стран и общественных организаций. В одних были развернуты проблемные экологические экспозиции, а в других просто торговали сувенирами и всякой всячиной. 
      Аллея широко раздваивалась, освобождая место десятку огромных палаток со стульями и столами для проведения массовых мероприятий: семинаров, пресс-конференций и митингов.
      Небольшая палатка с вывеской “Россия” была закрыта и пуста. Это указы-вало на то, что никто так и не прилетел из Москвы.
      На центральной площади парка висело панно величиной с экран широкоформатного кинотеатра. Оно изображало сюрреалистическую картину замещения живого земного покрова мусором, произведенным человеком - вспоротыми консервными банками, пластиковыми бутылками, искореженным металлоломом, горящими стволами деревьев, разрушенными строениями. 
      В самом центре площади на помосте было установлено символическое «Дерево жизни», трепетавшее золочеными листочками, а рядом на специальных щитах, каждый желающий мог прикрепить свое послание человечеству, наиболее интересные из которых предполагалось опубликовать на нескольких языках в специальном сборнике. Тысячи людей, обступив щиты, писали, как обустроить и спасти планету.
Я подошел и прочитал несколько листков, написанных по-английски.
      На фоне мировых катаклизмов – голода в Африке, гибели лесов на Амазонке, исчезновения видов растений и животных, увеличения численности населения земли и потепления климата, наши джамбулские беды казались крошечными.
      Обо всем этом я читал и слышал и раньше. Однако, если прежде информация воспринималась несколько абстрактно, будто все происходило где-то далеко, чуть ли не на другой планете, то тут все предстало в конкретных людях и фактах, давая и мне и всем участникам Форума реальный масштаб происходящего и понимание, что надвигающийся кризис принимает всеобщий характер.
      Еще издали мы заметили движущуюся нам навстречу странную фигуру человека, которому все уступали дорогу. Когда мы сблизились, я подробно разглядел его. Ему было около тридцати лет, он брел босиком в одних джинсовых шортах и с терновым венцом на кудрявой шевелюре, бутафорская кровь и настоящий пот, смешиваясь, струились по его щекам и мускулистому телу, капая на песочную дорожку. Не глядя ни на кого, согнувшись, он тащил на себе огромный крест, с нарисованными на нем океанами и континентами. В его облике, вместе с некоторой комичностью было одновременно что-то очень серьезное, останавливавшее взгляд прохожих и заставляющее задуматься.  Вероятно, он символически изображал неравнодушную часть человечества, взвалившую на себя ответственность за судьбу Земли. Его одинокая фигура выражала как бы упрек и одновременно призыв – присоединиться и следовать за ним.
      Появление подобного персонажа было вполне органично на аллее католической страны, и он очень хорошо перекликался с возвышающейся над городом фигурой Христа Спасителя.  Я его часто встречал потом в разных уголках парка “Фламенко”.
      
      Ощущение экологического императива – сродни религиозному чувству, но гораздо более естественно и морально.  Никто не может возложить на тебя эту ответственность, если ты сам ее не понимаешь.
      Свою миссию я уже видел в том, чтобы донести это новое для меня чувство до своих будущих читателей.

      Наконец, почти в противоположном углу парка, мы отыскали американский бивуак, заметив растянутый на веревках между двумя деревьями транспарант “Хэмп - главный ресурс планеты”.
      Рон показал мне добротную куртку, сшитую из чистейшего конопляного холста, расфасованные в пакетики семена конопли, которые можно употреблять в пищу, баночки с кремом из конопляного масла. Он подарил обещанную книгу. С фото на обложке смотрел мафиозного вида автор, но факты он приводил занятные. Полистав книгу, я узнал, что из “канабиен сатива” можно вырабатывать не только крепкие холсты и морские канаты, но и отличную бумагу, пластик, лечебные мази и альтернативное топливо. Доллар своей прочностью обязан тридцатипроцентному содержанию волокон хэмпа. А главное – это дешевое и быстро возобновляемое сырье. Когда-то у нас в Казахстане тоже ткали из нее мешковину, а теперь только борются: выкашивают, сжигают и травят химикатами.
      Это же сенсация - решение экологических и криминальных проблем целого региона! Отличный материал для публикации, а Ване Коголю можно предложить интересный бизнес по превращению дикой конопли в товары народного потребления. 
      Несколько раз я еще заходил к американцам в гости, и мы даже подружились за обсуждением плана по созданию совместного предприятия.
Попутно у меня возникла шальная идея. Билет на автобус до Калифорнии, наверняка дешевле, чем на самолете в Россию. А там у нас есть город-побратим Фресно. С мэршей я знаком, она прилетала к нам. Не даст пропасть. Заодно Амазонку посмотрю, Панамский канал, и Мексику. Надо только визу получить.
      Не долго поколебавшись, я попросил Рона написать мне приглашение.
      Он открыл блокнот, от руки накатал требуемую бумагу и расписался в том, что гарантирует мне проживание и пропитание в местечке неподалеку от Голливуда.
На следующее утро, помывшись и причесавшись, я навострил лыжи в американское консульство. Но там мне дали от ворот поворот: возвращайся-ка, ты, дружок, сначала домой, и визу проси в Москве.





                Рыночная экономика

                Поможем детям.
                И.Ильф, Е.Петров. "Двенадцать стульев"



       Я старался не делать из еды культа. Но надо было что-то есть. Домашние запасы давно иссякли. Консервы исчезли из сумки на третий день, несмотря на повешенный на шкафчик замок.
      Желая продать приобретенные в Москве две баночки с икрой, я носил их по кафе и предлагал барменам. Те на мой товар смотрели подозрительно: оказалось, никто толком не знал, что это такое. В конце концов, один “кавиер” мы открыли и съели со Стивом, закусывая последнюю бутылку водки, вторую же банку я кое-как спихнул еще дешевле, чем купил.
      А вокруг плескался океан соблазнов. Давно хотелось попробовать чего-нибудь эдакого. Однажды, не удержавшись, я зашел в ресторанчик и заказал себе устриц.  Мне принесли порцию раскрытых и разложенных на кусках колотого льда ракушек, украшенных дольками лимона. Дегустацию дополнил штоф черного бархатного пива. Устрицы были свежими, пиво – изумительным.
      Кокосовый орех с его жидкостью через трубочку мне решительно не понравился, зато сваренная в сахаре кокосовая стружка таяла во рту.
Мне надоели бананы, я купил за доллар и умял огромный ананас, от которого у меня к концу поедания совершенно зашершавел и распух язык.
      - Это что такое? - спросил я у торговки за уличным прилавком.  И скорее по выражению ее лица догадался, что она ответила:
      - Да ты что, никогда не пробовал канабобеяба?
Возможно, я неправильно воспроизвел название тропического фрукта, и возможно, я неправильно начал его употреблять, но, хрустнула косточка, и у меня сломался передний давно побаливавший под коронкой зуб.
      Я положил слиток золота в карман; не преминув помыслить, а за сколько я могу его здесь продать? Шутки в сторону, дни шли, а просвета не намечалось. Стоимость обратного билета становилась все выше по отношению к остававшимся у меня средствам. Я никуда не думал уже перебираться из своего отеля, и не только потому, что он был дешевым, а потому что располагался он очень удобно – все рядом.
      Надо было что-то предпринимать. Журналист всегда находился в состоянии рыночных отношений. Интуитивно я следовал совету Остапа - Учитесь торговать!
      По вечерам, когда работа Международного Пресс-центра затихала, а  приток посетителей в парке Фламенко достигал апогея, я разворачивал второй этап фандрайзинга .
      Заняв какой-нибудь пустующий буф, я раскладывал в ряд оставленные таможенником рублики с головами Ленина,  красный вышитый вымпел “Ударник коммунистического труда”, пару тюбетеек и выводок матрешек (которых иностранцы дружно называли “бабушками” с ударением на втором слоге),  а чтобы  не выглядеть через чур коммерциализированным,  разворачивал свой многострадальный  рулон и  вывешивал на стенки киоска дюжину детских картин, знакомя мировую общественность с творчеством моих юных соотечественников.
      Вместо того чтобы интересоваться железной головой вождя мирового пролетариата, прохожие останавливались и ротозейничали, уставившись на детские работы. Народ стонал от восторга.  – Бъютифул, экселенте! 
      - Это очень знаменитая студия, - комментировал я, - в ней отличные педагоги, а дети завоевали множество призов на международных конкурсах и выставках.
      - Я и не сомневаюсь, - сказала одна датчанка, - ваши дети гораздо талантливее, чем в Европе. Вам надо найти издателя, выпускать почтовые открытки и продавать их. Вы можете зарабатывать миллионы долларов.
      - Хорошо бы, но детям порой просто нечем рисовать. Материалы сейчас очень дорогие.
      Она постояла еще некоторое время, потом ушла и вернулась с подругой, они опять смотрели, обсуждали и, наконец, заявили, что хотят немедленно приобрести несколько понравившихся работ.
      - Сколько они стоят?
      Я понятия не имел, какую назвать цену и даже опешил, когда она сама предложила по 10 долларов за картинку. У нас в Джамбуле никто за детскую “мазню” не дал бы и десяти рублей.
      На следующий вечер меня выловили две местные учительницы-активистки и уболтали участвовать в рейде по школам.
      Я рассказывал бразильской детворе про далекий Казахстан, показывал вы-ставку и всякий раз слышал дружный вздохи восхищения.
      Когда же я предложил выбрать в подарок одну картину для школы, то загорелые мальчишки и девчонки издали такой вопль восторга, что я сразу понял, почему от забитого в ворота гола здесь обваливаются трибуны с болельщиками.
      Я был горд за своих, но также понимал, что мы снимаем последние сливки от прежних времен, сложившаяся система образования в Казахстане деградировала, доходы учителей были ничтожны, ранее бесплатные кружки делались платными, а детей, отиравшихся вместо школы на базаре, становилось все больше…
      Мы объехали несколько районов, нам показали не только богатые особняки, но фавеллы и гетто.
      Под гранитными стенами банков-небоскребов в картонных коробках ютились бомжи. Рядом со взрослыми, разрушенными нищетой, алкоголем и наркотиками, ползали и подрастали беспризорные малыши, порождая криминальные проблемы и чудовищные социальные решения.
      В 1991 году бездомные дети, которых в Бразилии около 8 миллионов, вы-шли на улицы Рио-де-Жанейро, протестуя против массовых расправ над собой. Их могут запросто, как бешеных собак, отстреливать полицейские. “За последние четыре года, - писали иностранные газеты, -  нанятые властями наемные убийцы из так называемых  “эскадронов смерти” уничтожили в стране две тысячи детей, не имеющих крова”.
Уголовный кодекс в Рио никогда не был в почете.  45 тысяч местных наиболее отъявленных хулиганов на время Форума были принудительно переправлены баржей на острова. Ох, и отведут они душу, когда возвратятся. Однако и тех, кто остался было достаточно.
      Однажды я задержался в своем буфе и, поскольку метро после одиннадцати не работало, возвращаться пришлось пешком по ночным улицам. Бездомные дав-но уже спали вдоль тротуаров, кто на скамейках, кто просто на травке, подстелив под себя   картонку.
      Стрекотали цикады. Огромные, как фонари, летали между кустами светлячки.  Массово роились ночные бабочки.
       В Москве древнейшая профессия тоже процветает, но все-таки стыдливо прикрываясь и прячась. А тут - на каждом шагу, в любом дверном проеме стоят; да такие ядреные чертовки, что прямо оторопь берет.  Как в кино: глаза горят, юбка выше пупа - нахальные и веселые. Видят, что спешу с дипломатом в руке и рулоном подмышкой, машут мне -
      - Чао!
      - Привет, крошки.
       Это, так сказать, боевые подруги, а есть, конечно, и попроще, которые скромно ждут и вид у них дешевый и жалкий - ну, прямо, Сонечки Мармеладовы из “Преступления и наказания”.
      Проституция в Бразилии нелегальна, однако полиция не обращает никакого внимания.
      Вдруг вижу, наперерез мне движется один молодой субъект.
      - Бразильеро?
      - Ноу, - отвечаю и понимаю, что таких, как я, просто полагается грабить. Не долго думая, он сунул руку мне в карман. Двое других уже заходили сзади, примеряясь к дипломату.  Я ударил наглеца по руке и, не дожидаясь ответа, рванул через улицу к немноголюдной автобусной остановке. Оттуда быстро добежал до своей общаги.
      Утром над городом кружили вертолеты. Бронетранспортеры и секьюрити плотным кольцом оцепили “Рио-центро”, где начал работу саммит – встреча глав государств. На мостах и перекрестках вместо штатских штанов гораздо чаще попадались пятнистая военная униформа и длинное вороненое дуло американского карабина.
К приезду Джоржа Буша газеты бушевали. Статьи и фотографии с митингов все больше напоминали сводки с мест боевых действий.
      - Буш, гоу хоум! Ты знаешь только одну “зелень” - грины.
Хотя сам Буш ничего плохого не сделал, а наоборот, даже обещал не рубить амазонскую сельву. Просто есть такая давняя устойчивая традиция говорить американским президентам - “Гоу хоум!”
      Газеты часто преувеличивали накал страстей, который возникал не от сути событий, а от погони за скандалом и сенсацией. Все освещалось очень оперативно - и снимок и текст были на месте, но, за внешней броскостью заголовков была лишь пестрота дня, без глубины анализа. Но это уже методы здешней журналистики и местного темперамента, что поделаешь - газеты должны продаваться.
Из России ждали Ельцина, а прилетел вице-президент с супругой и многочисленными родственниками, чем разочаровал всех. Руцкого посадили на сцене где-то возле представителей мелких африканских государств. А когда он выступал, в зале присутствовало всего человек пять репортеров.
      Занятый встречами и поиском финансовых средств я не увидел живьем Буша, но зато познакомился Альбертом Гором, который тогда еще был сенатором, состоял в команде Клинтона и, как демократ, держался особняком от республиканцев.
По графику в парке Фламенко был также намечен детский форум. 
      Народу собралось много. Кто сидел на стульях, а большинство так прямо на полу, непосредственно у невысокой сцены. Дети из разных стран задавали разные каверзные вопросы известным политикам. Те успешно отвечали, и шутя, и серьезно.  Обстановка была непосредственной. Пока шли выступления, я по стенкам  крепил скотчем картины.
      Ал Гор сказал, что ему понравилась выставка, и пожал мне руку. А я пожелал демократам победы на выборах.
      Помнится, в 1989 году Егор Гайдар с группой товарищей выдвинулись в депутаты последнего Верховного Совета от съезда, организованного ими Всесоюзного “Зеленого движения”, о котором они потом благополучно забыли. Не до движения Гайдару было и когда стал премьер-министром.
      В отличие от округлившегося Егора - Гор держится в спортивной форме, в экономических новациях не замечен, и до сих пор остается последовательным энвайронменталистом.





                В роли Воробьянинова

                А потом начнутся пожертвования,
                и денег некуда будет девать.
                И.Ильф, Е.Петров. "Двенадцать стульев"




      Джулия не обманула, и крупная американская газета “Крисчиен Сайнс Монитор” тиснула про меня заметульку, которая вдохновила на новые подвиги.
      Вечером, накануне отъезда Стива, мы вместе сочинили пламенный призыв, который должен был побудить прочитавших его благотворительно купить у меня дайджест “Спасения”.
      В успех акции не особо верилось, но, тем не менее, на следующий день, набравшись нахальства, я с плакатом на груди встал на ступеньках перед входом в зал Международного Пресс-центра.
      С полчаса я мешался под ногами. Меня всячески огибал народ, даже не пытаясь вникнуть в содержание обращения. Мероприятие с позором провалилось. Никто не подавал, и, я понял, никогда не подаст. Форма чем-то не соответствовала содержанию.
      Уже почти отчаявшись, я отправился в парк на семинар, посвященный проблемам издания независимых СМИ, где было запланированно мое выступление. Международная общественность со вниманием выслушала историю злоключений газеты «Оазис» и даже хлопала в ладоши.
      После семинара ко мне подошли молодые ребята из Центра “За наше общее будущее”. Они в специальных пресс-релизах освещали события Форума. Парень по имени Рикардо полистал наши СНГовские газеты, черновые оттиски “Оазиса”, и мы на компьютере составили официальный пресс-релиз под заголовком - “Зеленое движение” торпедировано казахстанскими бюрократами, которые не же-лают перемен”.
      И вот на двенадцатый день форума к номерам, разложенным стопками на столах, добавилась моя свежеотпечатанная индульгенция, которую тут же принялись разбирать журналисты со всего света.
      Я стоял рядом. Произношение у меня было не совсем лондонское, но, во всяком случае, я свободно мог поддержать диалог следующего содержания:
      - Извините, вы говорите по-английски?
      - Да, - был обычный ответ, и я продолжал: - Пресс-релиз, который вы только что взяли, посвящен нашей “зеленой организации”. Вот посмотрите - моя фамилия. Здесь описано много серьезных проблем. Одна из них, - переверните, пожалуйста, страницу... -  то, что я смог себе позволить купить билет только в один конец.
      Возглас удивления
      - Не может быть! Как же вы вернетесь? Вы собираетесь остаться? 
      В зависимости от продолжения, я аккуратно подводил клиента к вопросу:
      - Где ж вы возьмете деньги на обратный билет?
      И тогда я отвечал так:
      - Мы впервые выпустили дайджест нашей центральной экологической газеты “Спасение” на английском языке, если вы захотите, можете купить ее за любую приемлемую для вас сумму и тем самым облегчите мое положение.
      - Да, но ведь она прошлогодняя.
      - Зато первая и единственная с описанием всех экологических бед на территории бывшего Союза. Я из Казахстана, но газета московская.
      Что такое Казахстан, большинство не понимало, зато жертвовали, кто сколько мог. Я был благодарен и за 200 (хоть на автобусе  проедешь) и за 50000  крузейро, что равно было примерно 20  долларам.
      Я горячо поддерживаю великого комбинатора, утверждавшего: “Людей, которые не читают газет, надо морально убивать на месте”. А журналистская братия не даст пропасть друг другу на любом краю света.
      За два дня я сумел собрать больше ста долларов и мог спокойно пообедать не только бананом, но и гамбургером с жареной картошкой и кетчупом. Я уже не чувствовал себя совсем чужим на этом празднике жизни.




                В общем котле

                Статистика знает все.
                И.Ильф, Е.Петров. "Двенадцать стульев"


      Усевшись поудобнее на своей кровати, я достал плакат с фотографией Земли из космоса. Зрелище завораживало, одним взглядом можно охватить весь лик планеты с океанами и континентами. Земля была меньше, чем я даже себе представлял. А человек стал очень большим. Численность его неумолимо приближалась к 6 миллиардам.
      На обратной стороне плаката была напечатана любопытная статистика, сводившая все человечество к небольшому поселку с невообразимым смешением цветов кожи, языков и культур и населением всего в 1000 человек.
      Я попытался сделать эти цифры еще более наглядными. Так вот, если обобщить все человечество до 20 человек и разместить их в моей комнатушке то, немного округлив в ту и другую сторону, получим следующую картину:
На 10  двухъярусных нарах будут проживать -
11 – азиатов,
3  -  африканца,
2  -  европейца,
2 -   латиноамериканца,
1 -  от стран бывшего Союза,
1 -  североамериканец,
0,01 - австралийца с новозеландцем.

      Значительные трудности у мы  испытаем при общении, поскольку говорим:
3 - по-китайски,
2 - по-английски,
2 - хинди и урду,
1 - по-испански,
1 - по-русски,
1 - по-арабски.
Остальные 10 обитателей  будут  договариваться на оставшихся 200 языках земли, включая бенгали, португальский, японский, немецкий и французский.

      Из нас:
6,5 –  христиане (3,5 - католики, 1,5 - протестанты, 0,5 - православные),
3,5 – мусульмане,
3,5 – нерелигиозны,
2,5 – индусы,
1    – атеист,
3 – исповедуют все остальные религии.

      Одна треть обитателей - дети, и всего лишь один человек старше 65 лет.
Только половине детей сделаны прививки полиомиелита.
Из всех взрослых - половина неграмотны.
Только половина женщин имеет доступ к современным контрацептивам.
Лишь треть имеют возможность пить чистую воду.

      Общий годовой доход комнаты составит 60000 долларов - в среднем по 3000 на душу населения. Из них мы коллективно потратим:
3600 - на вооружение и военные конфликты,
3200 - на образование,
2600 - на медицинское обслуживание.

      Четверо из нас заберут 75 процентов общего дохода,  а еще четверо всего 2  процента.

      Из двадцати кроватей-территорий всего две годятся для выращивания зерновых, пять для пастбищ, шесть покрыты лесом, оставшиеся семь занимают пустыни, тундра и асфальтированные дороги.
      Три кровати - собственность бывшего Союза. Четвертинка - только чтоб присесть – Казахстан, но эта четвертинка, больше чем Индия, где упаковано 3 человека.
      Сорока процентами плодородных земель владеют пятеро наиболее богатых и лучше всех питающихся постояльцев. Остальные 15 человек добывают свой хлеб насущный на 60 процентах пашни, где удается вырастить всего треть мирового зерна.
      Нас уже слишком много и по прогнозам через пятьдесят лет на каждую кровать будет претендовать по 2 постояльца. Придется спать по очереди.
      Я сидел в своей комнате, задумавшись о вечной несправедливости распределения земных благ и c грустью вспоминал одну старую притчу: если лягушку кинуть в котел с горячей водой, то, повинуясь инстинкту самосохранения, она выпрыгнет и спасется. Но посади ту же лягушку в котел с холодной водой и зажги под ним огонь – не реагирующая на постепенное возрастание температуры, она сварится заживо.
      Мы все в общем котле “неустойчивого развития”, и огонь под ним уже горит.
Но вот штука, в отличие от упомянутой лягушки выпрыгивать нам некуда. Земля у нас одна и другой не дано!



                Копакобана
 
                - Это для вас красиво, для приезжих, а нам
                тут жить приходится.
                И.Ильф, Е.Петров. "Золотой теленок"



      Встреча на высшем уровне закончилась за два дня. США не подписали конвенцию по биоразнообразию, а Россия не смогла поддержать ограничения по выбросам СО. Предлагаемые программы требовали колоссальных финансовых вложений. Но начало всеобщему обсуждению было положено. Впервые в истории Земли именно в Рио одновременно собралось небывалое количество людей и глав государств, чтобы приковать к «зеленым» проблемам внимание всего человечества.
      Саммит завершился, участники Форума тоже готовились к отъезду.  Вселенская смесь языков, костюмов, танцев, песен выплеснулась в карнавальный концерт. Радостное возбуждение шло нарастающими волнами, и, мне кажется, я открыл любопытную закономерность - чем беднее страны, тем громче они бьют в тамтамы, веселятся, пьют, танцуют и поют. Мы при Союзе тоже много помаршеровали и потрубили в горны.

      На третий день торговли «Спасением» множество лиц прошло у меня перед глазами и случалось, что некоторым я предлагал свои газеты по второму кругу.
      Стало понятно, что наступил кризис жанра.
      Моя тревога воскресла с новой силой. Денег прибавилось, но их было недостаточно, чтобы ехать в Аргентину и лететь оттуда самолетом. Я позвонил в российское консульство, но там меня принять не пожелали.  У них хватало своих проблем.
      Каждый день по дороге в Международный пресс-центр я заглядывал на доску объявлений в отеле Глория. Никто не отвечал на мой призыв. Но вот, наконец, я обнаружил чью-то приписку с обещанием быть в шесть вечера в парке возле российской палатки.

      Заранее я поспешил на условленное место и еще издалека услышал, как кто-то лопотал на странном русском.
      Это была Катя из Канады. Она привезла на форум туристическую группу, состоявшую из духоборов-молокан.
      - Русо писать, читать плохо, инглиш - гуд! Чудок эспаньол могу гуторить.
      - Ты хорошо говоришь, Катя, - все понятно, поддержал ее я.
      - Чаво? Приезжай Канада. Мама буде хэппи. Моя мама дюже хорошо борщ делать.
        Наконец мне повезло, и я встретил двух журналистов-экологов - Петра и Павла. Они принесли с собой пачки с первым выпуском нового журнала “Экос” и раздавали всем желающим. Оказалось, что они здесь уже давно.
      - Где же вы были, почему я не мог найти вас?
      - Очень просто, - объяснил Петр, - мы были зарегистрированы по линии саммита и совершенно случайно увидели твою записку в “Глории”.  Из России прилетело человек пятнадцать, кстати, и ваш казахстанский министр с переводчиком.
      - Почему же никто ни разу не показался в забронированной палатке?
      - Да потому что не чем было ее оплачивать.
      - А когда вы улетаете?
      - Завтра.
      Павел дал мне телефон, я поспешил к автомату, вставил жетон и дрожащим пальцем набрал номер командира экипажа.
Он ответил мне фантастически просто:
      - Самолет улетает в полдень. Места есть. Приходите.
      Оказалось, этот самолет, уже десять дней стоял в ожидании на аэродроме.

      Еще не вполне веря своей удаче, я сидел на пеньке, сжимая в руке пластиковый стакан со «Столичной». Мы пили за выпуск первого номера журнала и, естественно, за встречу. Вдруг из ночного мрака появилась фигура женщины неопределенных лет. 
      - Ребята, вы русские? – в голосе ее звучал такой надрыв, что я подумал, что она пьяна, или даже больна. Но приглядевшись, не нашел признаков ни того, ни другого.
      - Меня зовут Маша. Маша Буэнос – вот моя визитная карточка. Я живу здесь много лет. Но я русская, москвичка. Я знала, что кто-то должен быть из России, но не могла никого найти. И вот нашла вас. Простите меня, я прочитала записку в «Глории». Я уже год не говорила по-русски, - тараторила она без умолку, -  Вы давно здесь? Неужели столько дней! И завтра улетаете! Нет, так нельзя. Вы первые в Рио-де-Жанейро? Я очень хочу вас угостить. Я приглашаю вас? Вы были на Копакабане?
      - Нет.
      - Давайте поедем, посидим, поужинаем в ресторане. Мне так хочется послушать вас. Я плачу за все.
      - Ну, что мужики, поедем? Раз дама приглашает, нельзя отказываться.

      Мы прыгнули в автобус, который, в отличие от метро курсировал круглосуточно.
      - У меня нет денег, - сказала Маша.
      Мы переглянулись, собрали по карманам мелочь и кинули в кассу.
      - Почти не держу наличных из-за проклятой инфляции. Все деньги на кредитке, а ее не принимают в транспорте, - оправдываясь, пояснила Маша и показала свою пластиковую карточку. 
      - Каждые три месяца на ценниках прибавляется ноль. Трудно было представить, что женские туфли будут стоить больше, чем два года назад – автомобиль.
      Покружив по ночному городу, автобус вырулил на шоссе, бегущее вдоль побережья и помчался мимо бесконечного ряда больших и маленьких ресторанов, сверкающих огнями и зазывающих всеми красками неоновых вывесок.
      Наконец, Маша попросила водителя остановиться. Мы вошли в ресторан, выбрали столик у огромного окна с видом на залив. Нам подали пиво и, пока готовились заказанные блюда, я спросил Машу, какая судьба занесла ее так далеко.
      Она жила в Рио уже семнадцать лет. Влюбилась и выскочила замуж за студента-бразильца, который учился в Москве. Сначала жили неплохо, Маша прирабатывала переводчицей при советском посольстве, но должность сократили. Вскоре грянул экономический кризис, и муж тоже потерял место. Он запил. Начались ссоры, закончившиеся разводом. 
      После нашумевшего бразильского сериала актриса Вероника Кастро притаскивала к ней целые ворохи писем от поклонников из России, просила переводить, но почти ничего не платила. Это было особенно тяжело в годы безденежья. И однажды Маша отказала ей окончательно.
      Двое взрослых сыновей жили с ней. Старший, родившийся еще в Москве, немного говорил по-русски, а младший почти ничего не понимал. Три года назад Маша летала домой, где похоронила мать. Конечно, если б все можно было повторить, она никогда бы не уехала из России, но после смерти матери у нее не осталось родных на родине, а здесь все-таки были дети.
      Мы хорошо выпили, вкусно поужинали и решили прогуляться к берегу.
      Был разгар зимы, мы купались в океане, ныряя в темную глубину неспокойной воды. Еще не взошедшее солнце постепенно наполняло бархатную синеву горизонта интенсивно насыщенным пурпуром. Метровые волны били о скалы, подмимая фонтаны брызг.
      Бедные кариокас спали на песчаном берегу, завернувшись в одеяла, в своих циновочных хижинах. Никто из местных жителей не купался в это время года - для них было слишком холодно.

      Около шести утра мы вернулись в ресторан. Он уже закрывался, уже ничего не подавали, и мы, продрогшие, не могли выпить ни виски, ни даже пива.
      - Поехали ко мне домой, - предложила Маша. Но Павлу и Петру надо было успеть в гостиницу, собрать вещи.
      Я поехал, из любопытства.
      Длинный, узкий, освещаемый тусклым светом коридор. Узкие проемы дверей квартир по обе стороны коридора.
      - Дети, наверное, еще спят, - сказала она, осторожно поворачивая ключ в замке и пропуская меня вперед. Из комнаты выглянула взлохмаченная голова парня, сдержанно поздоровалась по-португальски и исчезла. Я огляделся. Огромный мастерски выполненный графический портрет Высоцкого смотрел со стены крошечной прихожей. Тут же над столиком с кофеваркой стоял десяток русских книг на полке.
      - Я жила с Володей в одном дворе и очень дружила с ним, – сказала Маша, как о чем-то до сих пор очень важном для нее. - Подожди, я сейчас сварю кофе. Настоящий.
      Это значило, что кофе будет совершенно чудовищной крепости. Но я уже давно мечтал о чае. Я соскучился по самому обыкновенному ржаному хлебу. Здешний белый был как вата.
      - Выпьем, и я провожу тебя в аэропорт. «Ты сам не найдешь дорогу», – сказала Маша.




                Компания “Жизнь”

                Возьмите меня с собой, я хороший.
                И.Ильф, Е.Петров. "Золотой теленок"



      Улицы наполнялись спешащими прохожими. Давно замечая, как люди искоса поглядывают на мои изношенные штиблеты, я выкроил четверть часа и купил, наконец, добротные бразильские туфли.  Переобулся в прямо в магазине, а старые выбросил в мусорный ящик, как будто распрощался с прошлым.
      Мы заскочили в отель “До Бразил” и быстро упаковали вещи. Мой рулон детских картин значительно полегчал, зато чемодан и сумка отяжелели от купленных для изостудии красок и прочих художественных материалов. Еще там лежали несколько ниток простеньких аметистовых бус, бутылка рома для В.И.Левина и целый штабель дешевого здесь шоколада - будь что будет, не возвращаться же с пустыми руками.
      Моя фамилия не значилась в списках пассажиров, у меня не было билета, но я встал в очередь, инстинктивно стараясь держаться поближе к своему министру Медведеву, который разговаривал с российским коллегой. 
      - Зарегистрируйте его, потом разберемся, - сказал, указав на меня, командир экипажа.
      Неподалеку один известный московский журналист забавно и громко на весь зал расписывал, какие кадры с пьяным Руцким, привезшим сюда все свое семейство, ему удалось поймать на приеме в российском консульстве. Неожиданно он переменился в лице, вдруг осознав, что впопыхах оставил в такси дипломат с паспортом, валютой, а главное - отснятыми пленками и записями интервью. Он бросился на улицу. Но след машины давно простыл. Две цифры номера он, вроде, запомнил, возможно, документы ему вернут, деньги вряд ли. Представляю, какой разговор его ожидал у редактора командировавшей его газеты. Мне было искренне жаль коллегу.
      Маша сиротливо стояла у стены, она даже не пыталась ни с кем заговорить, просто слушала шумливую толпу.  Я позвал ее и познакомил с Сильвио.
      Она спросила, не жалко ли ему покидать родину?
      Он ответил, что жена и семья его там, в Алма-Ате.
      - А у меня все здесь, - ответила Маша и отошла в сторону. Она плакала.

       Плакат над стойкой оформления билетов угрожающе запрещал провозить фрукты и овощи. Штраф!
       Я очень хотел взять детям хоть пару ананасов, но решил не рисковать. И зря, потому что, как выяснилось, никто на это не обращал внимания - вези что и сколько хочешь, как собственно, и сделали летчики и стюардессы, затарив целые ящики экваториальных даров.
      И вот, наконец, загудели моторы, мы вырули на взлетную полосу и полетели обратно, напрямую через океан по маршруту - Америка - Африка - Европа. В Средиземном море на острове Мальта в магазине Пальма-де-Мальорка я все-таки решился купить себе диктофон и стал, наконец, обладателем вожделенного “Сони”.
      Раскрыв упаковку, я наслаждался его видом, множеством функций и сознанием обладания настоящим профессиональным инструментом, втайне надеясь, что обо мне самом уже просто забыли.
      Приятное журчание диктофона прервал хищный голос “проводника”, поймавшего  в вагоне зайца:
      - Молодой человек, надо рассчитаться.
      Склонившись надо мной, стоял помощник хозяина чартера.
      - Сколько я должен?
      Он назвал сумму.
      Если извлечь из карманов остатки финансов, добавить к ним только что приобретенный диктофон, вытряхнуть детские краски, кисти и шоколад, снять, наконец, бразильские туфли и присовокупить сломанный зуб с золотой коронкой, то и тогда не вполне набиралась искомая сумма.
      - Как зовут вашего начальника? - пролепетал я. - Мне необходимо с ним поговорить.
      Председатель объединения “Жизнь” Айрат Гумиров сидел один в переднем кресле и дремал. Зарядив свежую кассету, я подошел к нему и, представившись в качестве спецкора газеты “Спасение”, попросил дать интервью и подробно рассказать о благородной миссии его компании.
      Конечно, я лукавил, но у меня был и неподдельный интерес к человеку, взвалившему на себя организацию чартера для всей российской делегации. Сделавшему то, что оказалось не по силам правительству, которое, тем не менее, сгоняло в Рио полупустой самолет с вице-президентом и его сородичами.
      - Интервью будет опубликовано в ближайшем номере. Я сам пришлю вам газету.
      Мы беседовали больше часа. В конце разговора, я, набравшись духу, как бы между прочим, сказал, что у меня есть маленькая финансовая проблема, и я не могу немедленно оплатить свое пребывание на борту столь уважаемого лайнера.
      - Довезите меня домой, и страна узнает своих героев.
       - Нет проблем, - великодушно ответил Айрат, - летите спокойно.
      Диктофон безупречно отработал свое первое, а мое до сих пор самое высоко оплаченное задание.
      Оглядываясь назад, я с удивлением обнаружил, что мне добровольно помогало великое множество совершенно разных незнакомых людей. Я даже не знаю, почему они это делали, но я почти всегда находил сочувствие и поддержку.
Вероятно, так через совокупность случайных возможностей, как искра между проводниками, пробивает себе путь необходимость – необходимость созревания глобального экологического сознания.

      Когда в иллюминаторе замелькала знакомая серо-зеленая униформа и неулыбчивые лица российских пограничников, я понял, что благополучно попал на родной континент.
      В редакции “Спасения” под хруст бразильского шоколада и дружный хохот коллег, слушавших рассказ о том, как я продавал нашу прошлогоднюю газету, мы обсудили план дальнейших публикаций. Виталий Челышев щедро отдал мне целый разворот: в готовящийся номер были тут же заверстаны мой репортаж о Форуме, интервью с председателем компании “Жизнь”, а также анонс с обещанием скоро отправиться в Калифорнию, доставать технологии по переработке дикой конопли.
      Материал про наш “Оазис” был уже опубликован, и я мог забрать пачку свежих газет в Джамбул.

      На Тверской возле Центрального телеграфа, где я так бездарно менял валюту, стоял торговый лоток, а на нем, как на постаменте, красовался зеленовато желтый ананас. Я их вообще раньше в Москве не видел.
      “Ну, - думаю, - куплю детям.  Скажу, что из Бразилии. Пусть обрадуются”.
      - Сколько стоит этот овощ? - сквозь дырку от зуба просвистел я.
      Продавец назвал какую-то несуразную цену.
      - Уж больно дорого? – невольно вырвалось у меня. - Вчера в Рио-де-Жанейро я мог такой взять всего за доллар.
      Он посмотрел на меня как на идиота.
      - Слушай, сваливай отсюда, не пудри мозги с утра, тоже мне, Остап Бендер нашелся!
      Я не стал метать бисер перед хмурым служителем “золотого ананаса”, а, нащупав в кармане приглашение Рона, спустился в метро и, проехав несколько остановок, вышел на нужной станции.
      Издали, увидев длинную очередь в американское посольство, я встал в ее конец...
      Но это уже другая большая история.

                1992 - 2001


Рассказ-эссе по материалам повести занял первое место в конкурсе Министерства природных ресурсов и охраны окружающей среды Республики Казахстан - "Взгляд на устойчивое развитие в 21 веке" - при подготовке к Всемирному Саммиту "Рио+10" (2002г. Йоханнесбург).