беседа двух душ

                любовь зарождается в беседе души с душой.


мы встретились внезапно, как наступает рассвет в бессонную ночь: летний, переливающийся всеми оттенками-полутонами розового, как ее платье в тот день, и красного, как помада на ее губах, которую я съедал за год по полкило, но это меня ничуть не смущало, ведь целовать ее было практически до головокружения приятно. мы встретили друг друга на том изломе судьбы, в том промежутке времени, когда больше ни на что не надеешься и никого не ждешь, — просто скользишь по жизни плавно, не оглядываясь по сторонам, следуя тому скудному огоньку в кромешной тьме, который указывает тебе путь. быть может, в этом и есть вся ирония судьбы, ведь встречаешь самых близки и родных тогда, когда этого совершенно не ждешь.

не помню точно, когда я ее полюбил, но случилось это довольно быстро. нет, это не любовь с первого взгляда, о которой нам рассказывают романы, напичканные глубоким смыслом, и это не сказки с хорошим концом, где любезный принц готов полюбить тебя с полуслова, просто эта женщина так упоительно сильно принадлежа мне, что я, будто задолго до знакомства, знал каждую родинку и каждый шрам на карте ее тела. когда мои рубашки стали общими, когда мои футболки были пропитаны ее сладковато-пряным ароматом. когда на стеллажах в моей квартире появились ее книги, теснящие мои, и когда на полке в ванной стало еще больше непонятных склянок и тюбиков, которые ей были чересчур важны, а я не понимал их ценности, не считая цены; когда утром в уютной кухоньке витал аромат вкусного завтрака, а не холодного шлейфа одиночества, и когда она засыпала на моем плече, а я боялся потревожить ее сон, мне почему-то показалось, что я смог постичь вершину свободы. да, другие мужчины считают себя пленниками судьбы, находясь в руках своей женщины, я же готов был отдать ей все, чтобы это никогда не заканчивалось. когда она ворвалась в мой мир, купила билеты и по венам добралась прямиком к сердцу, мне больше не хотелось кругами бегать от самого себя. в ее карих глазах было столько жизни, а на губах столько рая, что я и сам заразился этой тягой проживать каждый момент, из которых создано это быстротечное время, словно завтра у меня больше нет.

моя женщина любила поэзию, которую я никогда не читал. она могла отличить шекспира от пушкина с полуслова, с первого короткого звучания и танго слов, которое они танцевали, сливаясь в нечто целостное, приобретая смысл. ей нравилось после занятия любовью, когда я крепко спал, а ее мучила бессонница или круговорот мыслей, садиться на кухне, поджимать ноги, заваривать в турке крепкий кофе и погружаться в лимитированный сборник произведений бродского, который я подарил ей прошлой зимой на день влюбленных. она никогда не отмечала его до меня, поэтому мне хотелось произвести на нее впечатление, сделать эту маленькую дату ее жизни особенной. ее чёрные волосы спадали на плечи, моя рубашка сидела на обнаженном теле запредельно красиво, и под тонкой тканью я мог разглядеть очертания ее плавных изгибов, которые в приглушенном свете лампы приобретали еще более манящую привлекательность. иногда она курила, хмурила брови, кофе остывал, так и оставшись нетронутым, а она все упивалась строками, перелистывая страницу за страницей, пока я не касался ладонями ее плеч.

— вернешься в постель? пока я окончательно не растерял остатки своей мужской гордости.
— вернусь. но для начала: о чем ты?
— о взрослом зрелом мужчине, который совершенно не может спать без тебя.
— давай же спасем его скорее.

эта женщина спасала меня от всего: от страхов быть непонятным, неуверенности, неудач и черных полос в жизни, которые она умело закрашивала белой краской, пусть и не очень ровно, оставляя пробелы, но с ней я научился дышать полной грудью даже в те редкие моменты, когда дышать не хотелось. мы часто занимались любовью. не просто сексом, не тем, чем занимаются люди, желая достичь удовольствия, — любовь приникала в каждую клетку, заполняла пространство и мы растворялись в ней, были в ней, становились ею. карие глаза, темные, как самая глубокая ночь, волосы… она сжимает ногтями мою шею, будто желая срастись костями, образуя вечную статую, олицетворяющую двух людей, повенчанных вечностью.

я упивался ее грудью, целовал в солнечное сплетение. она задыхалась. делала вдох. в ней так много солнца, что его не погасить стужей, не закрыть пальцами, блуждающими по ее телу. в ее глазах исчезала та маленькая, невинная девочка, она смотрела на меня иначе: осознанно, взросло, с такой немой невысказанной мольбой обладать каждой ее частью, что я не в силах был остановиться.

— в тебе так много звезд, — шептал я, соприкасаясь с ней лбами, двигаясь в ней как можно быстрее, чувствуя, каким тяжелым и прерывистым становится ее дыхание.

мои пальцы путались в ее локонах, пахнущих ванилью и липовым цветом, пока она взрывалась на миллионы мелких частиц, чтобы отдать мне важную часть себя. она так отчаянно хваталась за меня и так сильно просила не останавливаться, что мне приходилось крепче держать ее, покрывать поцелуями влажную скулу и понимать, что она первая женщина, которую я пустил в свою постель. пропитал ее запахом этой женщины, позволил навести в ней порядок и каждое утро просыпаться на противоположной части моей кровати. забирать у меня одеяло по ночам, щекотать волосами лицо и обнаженной усаживаться на меня, щурясь от слишком ярких лучей солнца.

стихотворение — болезнь души, слезы, которые она изливает на бумагу. не в силах высказать это собственным голосом, она оживляет их голосом разума. поэтому я предпочитаю рисовать ее. картины — чувства, которые не выразить звуком, не испить до дна словами. я рисовал ее собственной кровью, смешанной с акварелью, чтобы навсегда запечатлеть ее образ в своей памяти. я чувствовал каждую минуту, проведенную с ней, чувствовал, как ее голос звучит во мне. мне нравилось дожидаться ее из ванной, чтобы прижать мокрое тело к себе, слыша, как звонок она смеется. мне нравилось оберегать ее от всего, что могло причинить ей боль, что было чем-то совершенно новым для меня. я целовал ее каждый раз, даже если отходил на минуту, чтобы просто выбросить мусор, словно впереди — вечность без нее. я даже начал читать стихи, до которых мне никогда не было дела, и верить в бога, существование которого постоянно отрицал.

ночью была гроза. наша первая гроза, которая меня переносила в детство, а ее забрасывала в пучину необъяснимых тревог, которые прятались под кроватью, чтобы завладеть ее сознанием. она крепче жалась ко мне, наши пальцы были переплетены. мы лежали с закрытым окном, чтобы не впустить холод в наше маленькое убежище, но температура за окном была ничем, если сравнивать с горячим телом рядом.

— пожалуйста, обещай, что ты будешь искренне счастлив со мной всегда. не скрывай о своем несчастье. ведь я все равно узнаю.
— я счастлив с тобой.
— как пишут в книгах?
— лучше. наверное, как счастлив человек, который после долгих скитаний, наконец, обретает дом.

она помолчала, пока за окном раздался новый раскат грома. я смотрел на нее и понимал, что не существует на свете женщины красивее. ее длинные волосы, аккуратный носик, пухлые от природы губы и голос. этот голос, который убаюкивает, прогоняя усталость, и оставляет лишь приятную невесомость, стоит зарыться в ее колени и слушать. просто слушать. до бесконечности, непрерывно. упоительно.

— о чем ты думаешь?
— о тебе. ты в моем мире навела порядок. с тобой я даже дышу иначе.
— выпьем кофе? я все равно не усну, пока этот симфонический оркестр за окном не закончится.
— почему ты боишься непогоды?
— мне просто тревожно. включим везде свет? я соскучилась по твоим глазам. они, как улочки питера, — начинаешь скучать, когда только выехал за его пределы.

она собирается подняться, но я крепко обнимаю ее. странный порыв, такой необоснованный, но мне он нравится, потому что я чувствую отклик живого тела в своих руках. трепещущего. родного. руки обвивают мою шею, я кутаю ее в одеяло, пока пальцы мои проникают под футболку, начиная поглаживать кожу под ее грудью.

— я больше не хочу кофе, — шепчет она, улыбаясь, и я чувствую ее дыхание кожей.
— завтра. черный без сахара. с поцелуями.

она больше не боялась довериться мне, открыть свою душу, дать свою руку, чтобы прыгнуть со мной с моста. без страховки. с ней я познал самого себя, обрел плоть, осознанность, с ней я увидел мир. эта женщина подарила мне нечто более ценное, чем океан любви, в котором я тонул изо дня в день, она подарила мне меня. и из миллиона разных судеб, из таких же одинаковых, безликих и серых, я впервые стал другим, обрел мир, дрожащий на ее ресницах. в ее глазах я видел отражение нового себя, и впервые они говорили одно: «единственный».