Федор

Фёдор потянулся, вытянул ноги и обреченно посмотрел на узкий проход самолета, где уже толпились утомленные долгим перелетом пассажиры. Он был тоже не прочь встать, но будить Элис не хотелось. Пришлось уступить ей место у прохода – с ее весом втиснуться в узкое кресло у окна было бы нелегко.
Она спала, слегка приоткрыв рот и время от времени громко всхрапывая. Рыжие кудряшки, влажные от пота, прилипли ко лбу. Большие, в таких же рыжих конопушках руки лежали на ручках кресла, и иногда длинные пальцы подрагивали в такт храпу. Весь этот суматошный и долгий день они провели на ногах, и теперь женщина, выбившись из сил, самозабвенно погрузилась в сон.
А Фёдору было не до сна. Всё было новое, такое ошеломительно незнакомое!..
Сначала гостиница, куда его привезли приемные родители. Таких хором он еще не видел! Все сверкало и переливалось. Кровати были большие и мягкие. Фёдору, правда, постелили на диване.
Потом рестораны, куда ходили кушать. А ходили они часто. Как он понял из объяснений Элис, ей нужно было есть часто – «из-за сахара». Что за сахар, Фёдор не понял. Но понял, что если она не поест, то попадет в больницу – так ему объяснила Элис.
В ресторанах ему брали взрослую порцию, которую он съедал в мгновение ока и с тоской поглядывал на тарелки окружающих. Элис понимающе улыбалась и заказывала ему десерт. Приемный отец каждый раз с возмущением что-то ей говорил, Элис мягко ему отвечала по-своему, а потом на скудном русском переводила суть спора: «Джордж говорить, что ты будешь болшой!» И показывала на свои бока. «Я говорит – он быть болшой» – и показывала рукой выше своей головы.
Потом приемный отец уехал, а они остались. Элис таскала его по музеям и говорила: «Запомни, это твой култура, русская. Долго-долго не смотреть. Ми не может лететь часто».
Потом они приехали в дом-музей какого-то мужика, который давно умер.
«Это есть Фёдор Достоевский. Болшой писател. Я его лублу», – била себя в грудь Элис. – Он помог я находил тебья, Фёдор», – и улыбалась.
Улыбка у нее была странная, даже удивительная: от нее Элис становилась красивой.

А вообще, когда эти мужчина с женщиной появились в детском доме, он подумал: до чего же они некрасивые!.. Муж Элис был весь красный какой-то, с прозрачно-голубыми глазами, белыми волосами и большими грубыми руками. И она – толстая, вся в веснушках...
«Разве мама может быть такой?» – подумал Фёдор с презрением, и тут же кольнуло где-то в груди, а на глаза навернулись слезы. Его мама – красивая, высокая, с длинными светлыми волосами... Была. До того, как спуталась с этим хахалем (такое слово он услышал от соседей). Что только он не вытворял! Бил ее, таскал за волосы, а мама кричала и плакала. Потом они мирились и пили водку на кухне...
В первый раз он загремел в детский дом, когда они ушли гулять и не вернулись. Фёдор сидел дома несколько дней, и когда совсем проголодался, решил выбраться на улицу, поискать маму.
Дверь была заперта, и Фёдор полез через балкон. Под балконом росла яблоня, и он мог бы перелезть на нее, а потом спрыгнуть на землю… если бы не противная баба Тоня, которая подняла крик и позвонила в милицию.
В детдоме ему было плохо. Он каждый день плакал и тосковал по маме.
Через полгода она пришла за ним. Была тихая и серьезная. Но лицо ее – такое красивое и родное – превратилось в какую-то лепешку. И даже несмотря на это, она оставалась красивой – его мама.
Сначала они жили хорошо: Фёдор ходил в школу, потом на продленку, а мама работала. Потом появился новый хахаль. Она снова стала пить вместе с ним. Каждая попойка заканчивалась тем, что сожитель ее избивал, брызгаясь слюной и выкрикивая матерные слова. Фёдор к тому времени уже довольно вырос, чтобы заступаться за мать, и теперь ему доставалось тоже.
Однажды, когда после очередной домашней потасовки Фёдор неделю не ходил в школу, за ним пришли работники службы опеки. Так он попал в детдом во второй раз.
Сначала он ждал, пока мать снова придет за ним. Потом сбежал. И когда, наконец, нашел свой дом, увидел, что дверь заперта, а на двери висит какая-то бумажка с печатью.
Его нашли быстро. И потянулись долгие месяцы в детдоме, пока не появилась Элис.
…Вдруг Фёдору захотелось обнять женщину и прижаться к ее необъятной груди. Он смотрел на нее, не решаясь разбудить, и думал: «Ты только доживи, мамочка, только доживи! Я обязательно вернусь к тебе, когда вырасту!»