Красные слезы рябины-5. Рябиновка

Глава 5

Рябиновка   

Иногда кажется, что жизнь идет, но как будто остановилась, ничего нового не происходит, не хватает событийности. Живешь, и все одно и то же повторяется изо дня в день. И дни похожи один на другой, словно близнецы. Когда начал встречаться со Светой не замечал, как пролетало время. Свадьба, новые родственники, рождение сына. Словно налетел вихрь событий и завертел в беспрерывном кружении.
 
На работе все шло своим чередом. В нашем отделе проводились испытания отдельных блоков, программных средств, устройства мультиплексирования и исполнительных механизмов. Мы делали ту работу, которая позволяет собрать самолетную системы на стенде и проводить ее отладку. О начальнице нам ничего не было известно, так как она появлялась у нас на стенде заметно реже, и такое неведение делало наше положение странным и шатким. Нельзя было предположить, что она могла затеять, какие нововведения и реорганизации наметить и проводить. Спустя некоторое  время,  мы случайно узнали, что часть ее отдела собирается отправиться в лес, и это они называли днем здоровья. То есть высшее руководство предприятия  разрешило ей с той частью отдела, которая раньше работала с ней, в рабочее время поехать на природу. Она их так и называла – «мои». И в этом проглядывало что-то непроизводственное, не относящееся  к понятным,  деловым отношениям. Обычно «мои» говорят о друзьях, родственниках, очень хороших знакомых и дорогих людях. Когда мы с Юрьевичем узнали об этом, то с недоумением переглянулись, не зная, что на это сказать. Еще примерно через неделю Юрьевич с утра послал меня отнести технические документы начальнице, но дверь в их отдел оказалась заперта. Свет в окнах не горел. Я походил возле зарытой двери и вернулся обратно. Позже мы узнали, что их часть отдела отмечала день рождения начальницы и им разрешили выйти на работу с обеда. Это при том, что они много работали и часто допоздна засиживались на работе. В той части отдела работали аппаратчики и программисты. И программистов там работало больше. Иногда я поздно проходил мимо окон их отдела и видел, как  в комнатах горел свет. Там работала какая-то дружная сплоченная команда, объединенная одними целями и задачами. 

Первое время наш отдел существовал отдельно от той части отдела, которую она называла «мои». Юрьевич ходил к ней согласовывать планы. И она приходила к нему для уточнения пунктов плана. За Юрьевичем к ней потянулись программисты, которых она задействовала в своих работах.  Но первым к ней сходил Миша Кобанский  и повадился ходить незаметно для остальных. Круглоголовый, с интеллектуальной лысиной кандидата технических наук и в очках, из-под которых смотрели круглые смышленые глаза, он везде и во всем поспевал особенно, если это не касалось технических вопросов. Его коллега по отделу Миша Славский ревновал того к такой пронырливости и говорил о своем друге: «Он же, как вода, за ним не углядишь и не поспеешь. Ты только подумаешь о чем-то, а он уже там был, все узнал и все сделал». 
В тот день Кобанский пришел потаенный и молчаливый. Он смотрел по сторонам и тихо улыбался. Я искал его за надобностью и спросил:
- Ты где был?
- К начальнице ходил, - тихо ответил он и подсел к моему столу.
- Ну и как? – спросил я.
- Только ты никому не говори, - сказал он так, как будто только что узнал какую-то жуткую тайну.
- И что она? – спросил я.
- Показала мне их стенды, рассказала, какие программы пишут. У них там все на высшем уровне. Компьютеры все новые и самые передовые по быстродействию и объему памяти.
- Ты там был слишком долго, - с недоверием сказал я.
- Посидели, поговорили о планах.
- И что ты узнал?
- Она сказала, что появились новые темы и будет много работы.
- Ты попросил у нее прибавки зарплаты? – спросил я, догадавшись, зачем он  ходил, и внутренне рассмеялся.
- Да, - признался Миша.
- И что она сказала?  – поинтересовался я.
- Ничего определенного.   
Дальше Миша стал говорить что-то нудное и неинтересное, как он умел. Что его никто не ценит, что ему приходится подрабатывать в учебном институте и вести лабораторные работы.
Я сидел, слушал его и  припоминал некоторые эпизоды из недавнего прошлого. Когда она встречалась мне на предприятии или у предприятия, я никогда не мог на взгляд определить ее возраст. Мне казалось, что мы примерно ровесники. Милое, симпатичное лицо, невысокая, стройная, короткая стрижка и грациозная увлекательная походка, в которой есть что-то такое, что удерживает взгляд. В ней скрывалось обаяние и притяжение молодой девушки,  и в то же время проявлялась  гордость, самостоятельность и независимость деловой женщины, которая очаровывает и заставляет держать дистанцию.   
 - Она сказала, что никаких изменений по штатному расписанию не планируется, - сказал Миша, увидев, что я задумался. - Юрьевич останется ее заместителем.
Я с пониманием кивнул и перевел взгляд на схему, с которой работал, забыв, что хотел от него прежде. Миша понял меня правильно, поднялся и отошел.
Через некоторое время к начальнице собрался пойти Миша Славский, который часто думал вслух. На этот раз он сказал:
- Чего-то все ходят  к начальнице. И Кобанский, и Юрьевич, и программисты. Я тоже пойду к ней схожу.
Изящный, высокий, в новом костюме, в очках с легкой сединой на висках, поделившись новой мыслью, он вышел из комнаты. В этот момент мне показалось, что я позавидовал ему. Почему он так просто может встать и пойти к ней поговорить, а я не могу. Да, конечно, они ищут поддержки, преференций, расположения, хотят не упустить шанс, а мне как будто ничего не надо.
К обеду Миша Славский вернулся от начальницы.  Он тоже улыбался, словно подтвердил свои полномочия или получил заверения в новых перспективах отдела. Мне некогда было с ним поговорит, потому что я убегал на обед.  Меня дома ждали жена, мать, сын и разогретый борщ.
После обеда я, между прочим, подошел к Славскому и спросил, как он сходил к начальнице.
- Хорошо, - сказал сладостно Миша. – Мы поговорили. Она рассказала мне о новых темах, планах и запланированных изменениях в стендах.
В это время к нам подошел Кобанский и тоже стал слушать, что говорит Славский. 
- О чем поговорили? – спросил я, пытаясь понять причину его улыбки.
- По технике и так обо всем, - сказал Славский. – Она такая - хорошенькая. – оценивающе произнес Славский. - Мы сидели, разговаривали. И я понимал, что она знает, о чем я думаю. А я понимал, о чем думает она, - сказал он, улыбаясь. 
Миша любил повторять некоторые свои мысли и размышления по несколько раз. Именно это он потом повторял позже.
Кобанский тут же заулыбался и закивал в подтверждении головой, внимательно, преданно и сладостно глядя через очки на Славского, как мог только он.
Я не стал уточнять, что он имел в виду, потому что, о чем может думать мужчина, глядя на хорошенькую женщину  мне было и так понятно. И о чем может подумать хорошенькая женщина, на которую слишком любопытно смотрит заинтересованный мужчина, мне тоже было понятно.
Постепенно у меня сформировалась мысль, что я тоже должен пойти к начальнице. Возможно, Славский и Кобанский знали то, что я не знал и поэтому улыбались. Опасения, что я могу что-то пропустить важное, не давали мне покоя.
Однажды я выбрал время и пошел к начальнице. Она сразу оставила разговоры с подчиненными и начала мне рассказывать о своих стендах, работах и перспективах. Чем дольше я ее слушал, тем интереснее мне становилось.  За разговорами мы переходили от стенда к стенду, от одного компьютера к другому, склонялись над схемами. Мне казалось, что на подсознательном уровне я наполняюсь чем-то новым, осознаю больше, чем то, что она говорила, слышу то, что мне говорят, а понимаю другое. Как будто что-то от нее ко мне перетекало, заполняло меня всего и радовало. Она говорила восторженно, словно говорила не о работе, а о чем-то интересном, важном и дорогом. Я понимал, что она действительно  многое сделала в технической области и этим гордится. Она говорила о своей работе так же, как некоторые рассказывают об увиденном кино, о понравившейся книге с эмоциональным подъемом и увлеченно.  Именно это вдохновляло меня, чтобы ее слушать.
- Совсем забыла сказать, - спохватилась она.
- Что такое? - спросил я.
- Мы со стендами переезжаем на территорию филиала.  По крайней мере на полгода ремонта нашего старого здания. В Рябиновку… Там новые отремонтированные помещения. Вам не далеко будет туда ездить? – заинтересованно спросила она.
- Далековато, - озадаченно произнес я.
- Вы можете остаться здесь, - великодушно предложила она. И в этом я услышал то, что потом нашло подтверждение. Она каждому старалась помочь и найти способ для продолжения сотрудничества. - Ваш стенд решено перевозить туда. Скажите об этом своим. Решение только сегодня принято.
- Хорошо, - сказал я и пошел к выходу, оставляя ее у рабочего стола со схемами.
Я возвращался к себе в отдел со странной улыбкой.  Улыбался и ничего не мог с собой поделать. Она наполнила меня чем-то непонятным, туманным и радостным. Я шел и чувствовал, что только что случилось какое-то колдовство.  Рябиновка… От нее в мое будущее шел свет. Мне казалось, что это именно свет. В Рябиновке жила Света. Сейчас там живет ее мать, отец и бабушка. В Рябиновке жили мы с мамой перед тем, как нам дали место в общежитии.
В отделе я рассказал Юрьевичу о переезде.
- Откуда ты это знаешь? – спросил тот ревниво.
- Только что Галина Леонидовна сказала.
- Ты что, к ней ходил? – удивлением и возмущением спросил он.
В его голосе я услышал ревнивые нотки и тут же поспешил исправиться.
- Да. Решение только состоялось, и она не успела его вам передать лично. 
Юрьевич успокоился и насупился, как он это умел. Заиграл желваками на щеках, наморщил большой выпуклый лоб, за который я его называл толстолобиком.
- Вам не далеко будет туда ездить? – спросил зачем-то я.
- Еще сорок минут, - ответил он недовольно.
- Она сказала, что, если кому-то далеко будет туда ездить, тот сможет ездить на работу сюда, - добавил я.
Юрьевич посмотрел на меня искоса и с недоверием. И я понимал, почему тот на меня так смотрит.  Он все время думал, что я его подсиживаю и хочу занять его место. Однажды он мне так и сказал: «Ты что хочешь занять мое место?» На это я снисходительно улыбнулся и сказал: «Вы что думаете, что нет большего счастья, чем стать начальником отдела?» Он с недоумением посмотрел на меня и промолчал, понимая, что я совсем не думаю о карьере. Это было несколько лет назад. Но и теперь я бы мог повторить ему те же самые слова.
 
Наше предприятие стояло около железнодорожного вокзала, и Света из Рябиновки ездила на работу электричкой, как многие наши работники. Я представил, как скажу Свете о переезде и как она обрадуется. Рано или поздно ей придется возвращаться на предприятие. И мы могли бы с ней вместе ходить на работу, что ее могло бы порадовать.

Дома я все рассказал родным.
- Что ты улыбаешься? – спросила мать, когда я вошел в квартиру.
- Мы переезжаем работать в Рябиновку. Там наш филиал, - сказал я.
- Я знаю, - сказала Света. – Я начинала там работать в отделе технической документации.
- Мы на какое-то время сможем переехать к твоим родителям. Витя там будет расти на свежем воздухе.
- А я? – спросила мать. – Как же я?
- Тебя мы тоже возьмем с собой, - оптимистично заверил ее я.
- Нет, я не поеду, - подумав, растерянно сказала мать. - У меня здесь врачи, подруги, магазины, квартира...   
Мне показалось, что она хотела, чтобы мы со Светой начали ее уговаривать. По крайней мере, я никак не мог понять, почему она так пытливо на меня поглядывает. И вдруг она с подозрением спросила:
- Ты мне лучше скажи, почему ты улыбаешься?  Что за счастье с тобой приключилось?
«Неужели это так заметно?» - подумал я.
- Да нет, это так просто, - ответил я и в этот момент понял, что  улыбаюсь улыбкой отдельного счастья, о котором еще сам до конца не  ведаю, и о котором никто не догадывается.    

В семье после долгих разговоров и пересудов договорились, что бабушка Светы переедет в двухкомнатную квартиру  отца с матерью. А мы с мамой, Светой и сыном Витей переедем в Рябиновку в однокомнатную квартиру бабушки. Та жила на третьем этаже в соседнем подъезде дома родителей, где внизу под лестницу можно было поставить коляску. Такая возможность нам со Светой представлялась очень удобной. Так как Света с Витей сможет гулять на свежем воздухе за городом по тихим улочкам поселка Рябиновка и оставлять коляску внизу.
Мама колебалась и все не знала, ехать ей жить в Рябиновку или не ехать. С Рябиновкой у нас с мамой было связано много хорошего и плохого. Какое-то время мы с ней жили в Рябиновке в доме у отца, пока мама не поругалась со свекровью, после чего мы  уехали в город, где маме от завода дали общежитие.  Дом принадлежал свекрови, и отец не захотел уезжать из него, чтобы жить с нами в общежитии. В то время баба Дуня все делала для того, чтобы поссорить сына с женой. На какие козни она только не пускалась. Я это помнил по рассказам матери и отдельным картинкам из глубокого детства, которые всплывали в моей памяти. Однажды я залез в стол, где лежала полная кастрюля с белым куриными яйцами, которые свекровь время от времени возила на рынок продавать. Из-за моего любопытства разгорелся жуткий сандал. Свекрови, жадноватой женщине, все время казалось, что ее обкрадывают. Ягодку с кустика нельзя было съесть, яблока с дерева сорвать. Все готовилось на продажу, о чем я, разумеется, не ведал. Мне с детства помнились  рябиновые аллеи по всему городу. У нас дома в альбоме  до сих пор хранилась фотография, где я в майке и коротких штанишках сижу на велосипеде посередине широкой улицы Рябиновки, а рядом со мной стоит мой дружок детства в светлом летнем костюмчике с короткими штанишками Игорек. Они с мамой тоже вскоре переехали за нами в город и жили некоторое время по соседству. Игорь вскоре погиб, прыгая по лесам, проложенным для ремонта фасада здания, в котором они жили. Он баловался и когда хотел сделать очередной прыжок с доски на доску, внизу у подъезда увидел маму, тетю Тоню, с испугу или от возникшей неуверенности сорвался и упал с четвертого этажа вниз. Игорь упал у подъезда  прямо перед матерью, которая возвращалась домой с с полными сумками. Я очень тогда переживал. Рябиновка же для меня с тех пор оставалась каким-то символом детского счастья. Я не был погружен в несчастья и размолвки между матерью и свекровью.  Тогда у меня была своя отдельная маленькая жизнь. Теперь я с семьей снова переезжал в поселок, который изменился, но оставался мне знакомым по воспоминаниям.
Больше всего этому переезду радовалась Света. Она хорошо устроилась в бабушкиной квартире. Маме сначала понравилось на новом месте с внуком. Но через некоторое время она задумалась о возвращении в город.  У нее кружилась голова, в связи с чем она собиралась ходить, опираясь на палочку, по врачам. И квартира бабушки Светы ей казалась тесноватой.  К тому же,  ей хотелось, чтобы кругом было все свое, родное, к чему давно привыкла. Мне пришлось отвезти ее обратно в город, привозить  к внуку на воскресные дни и навещать среди недели, чтобы помогать по хозяйству.

За неделю мы перевезли стенды в филиал. Помещение, которое нам отдали под стенды, оказалось просторным и с высокими потолками. Мы расставили тяжелые стойки, стеллажи, шкафы, разместили аппаратуру, компьютеры и работа началась. Несколько человек, которые отказались  переезжать, временно перевели в другой отдел. С нами переехали все программисты, которые прониклись интересом к Галине Леонидовне и с удовольствием с ней работали. Ее стенды и рабочее место находилось в соседнем здании, и мы по необходимости ходили друг к другу. Я с удовольствием и дрожью в сердце с ней встречался и по-прежнему улыбался. Неожиданно я заметил, что она при мне теряется, краснеет и чувствует себя неловко, что всегда со вкусом одевается и от нее приятно, стойко  пахнет изысканными духами. Еще прежде одна программистка, которая сидела рядом со мной на стенде, Оля Кислицына, вдруг начала источать очень сильный запах духов. Этот запах преследовал меня повсюду и казался удушающе приторным, навязчивым. Сильные запахи духов мне никогда не нравились. Я спросил у нее, какими духами она используется. И та откровенно и с гордостью ответила: «Альянс». И ту же спросила: «Тебе нравятся мои духи?» Я недовольно и откровенно ответил: «Нет, они слишком сильные и навязчивые».  Скоро Ольга перестала пользоваться этими духами и еще через некоторое время уволилась. Запах духов Галины Леонидовны казался узнаваем, редким и утонченным. Этот запах меня не столько раздражал, сколько привлекал и   волновал. Как-то я спросил у нее: «Что у вас за духи?»  И она назвала мне марку очень модных французских духов. «Это мне брат подарил», - добавила она. Мне нравилось, как она говорила, как себя вела, как внимательно и деликатно относилась к людям. Невольно меня тянуло к этой женщине, и я ничего не мог с этим поделать. Дома меня ждали жена Света и сынишка Витя, которого я любил больше всего. В семье еще шли дебаты, на кого похож наш сын. Но я - то знал, что он похож на меня. Уходя с работы домой, я старался все выбросить из головы. И на первое место выходила семья и сын Витя. По вечерам мы вместе со Светой ходили гулять и катали по рябиновым аллеям коляску с сыном. Перед сном я звонил матери и рассказывал, как прошел день.
На работе я чаще стал задерживаться по вечерам сверх регламентированного времени, как все программисты и аппаратчики нашего отдела. Такой режим задавала начальница. Многие подражали ей. Она приходила позже и задерживалась на работе допоздна.   Юрьевич, наоборот, раньше уходил с работы. Ему домой в город на электричке приходилось ехать еще дополнительно сорок минут.  Оба Миши работали через день. Один день в филиале, другой день на основной территории. Когда они работали у нас в филиале, постоянно ходили к Галине Леонидовне. Это почему-то меня беспокоило. Я часто ждал, когда Галина Леонидовна придет к Юрьевичу согласовать или скорректировать планы. Тогда мы могли коротко поговорить о работе, словно мне этого и нужно было. Свете я говорил, что задерживаюсь на работе, потому что много дел, что соответствовало действительности. Между тем  дурацкая улыбка у меня на лице появлялась  все чаще, неожиданно и в самое неподходящее время.
В этот день Юрьевич, как всегда, уехал. На стенде оставались оба Миши и я, когда пришла начальница. Она расспросила нас о работе и собиралась уходить.
- Уже поздно, стемнело, - с тревогой сказала она, глядя за окно.   
- Давайте, я вас провожу, - предложил я.
Она сдержанно кивнула. Я надел куртку и пошел с ней к выходу. На улице действительно заметно стемнело. Она говорила мне о работе, и голос ее время от времени срывался на волнительные нотки или прерывался совсем. Я знал, что это означает, потому что со мной происходило то же самое. Мы волновались, но не показывали друг другу вида. Я рассказывал ей о работе на стенде и слова время от времени, словно застревали у меня в горле, дыхание становилось сбивчивым, руки непроизвольно подрагивали.  Мы говорили об одном, думали о другом и старались не встречаться глазами, потому что глаза нас могли выдать целиком. Пройдя по улице, мы вошли в соседнее здание, миновали холл, и она повернула в раздевалку. Там висело много пальто, плащей и курток.
- Здесь у нас раздевалка, - сказала она. – Можно снять куртку.
Она стояла передо мной в модном зеленом длиннополом плаще из плотного материала с поднятым воротником. На шее, закрывая горло, повязан шелковый шарфик. Галина Леонидовна не собиралась снимать плащ и стояла в сапожках на каблуках. приподняв лицо мне навстречу.  Тут мы посмотрели друг другу в глаза и все поняли. Теряя дыхание, я взял ее за плечи и приблизил к себе. Ее глаза блестели. В них столько плескалось чувств, что я словно взорвался, воспламенился и казалось уже ничто не могло меня остановить. Я наклонился, приблизил свои губы к ее и, когда поцелуй казался неизбежным, она отвернулась, убрала от меня губы. Это меня только раззадорило. Я схватил ее за отвороты воротника плаща и снова приблизил к себе.  Она сопротивлялась и задвигала головой то вправо, то влево.
- Нельзя, нельзя… Сюда же могут войти…
Но мне было уже все равно, я не мог остановиться. Она вырвалась из моих рук и кинулась в сторону, где висела одежда. Я метнулся за ней. Меня не могло остановить то, что кто-то мог войти. Это не имело никакого значения. Ум затуманился, щеки пылали. Я хотел эту женщину, хотел страстно и беспредельно. Она снова выскользнула из моих рук и бросилась к другой стороне вешалки, где тоже на крючках висела одежда.
- Я хочу тебя… Хочу… - лепетал я.
- Сумасшедший… Нельзя же…
Я окончательно потерял голову и старался ее поцеловать. Она не позволяла мне этого сделать. И вдруг я понял, что делаю что-то не то.
- Успокойся… Мы не должны этого делать…
Я отвел глаза в сторону и сказал:
- Я хочу, чтобы ты стала моей.
- Не нужно говорить этого.
- И ты этого хочешь. Я это чувствую, - сказал я и отпустил ее.
- Это беда, - сказала она со вздохом и опустила глаза.
В этих ее словах было столько необъяснимого, столько тревожного и непонятного, что я воспротивился им.
- Почему? Почему это беда?
- Это беда, - повторила она и посмотрела куда-то вглубь себя.
Я не понимал, что она имела в виду. Мне казалось, что все остальное сейчас не важно.
- Наверное, тебе нужно уходить. Ждут дома, - спросила она.
- Да, - ответил я.
И в этот момент подумал о Свете, Витьке и матери.
- До свидания, - сказал я и повернулся уходить.
- Подожди, - сказала она мягким голосом, в котором послышались хрустальные нотки.
Я обернулся.
- Запомни… Запомни меня такой, - сказала она, и глаза ее словно засверкали. Она  вся словно подалась ко мне.
Я посмотрел на нее и, не зная, что сказать, кивнул. Мне нужно было уходить, скорее уходить. Я тут же отвернулся и поспешил домой. 
Я шел домой и думал о том, что произошло. Между нами в этой раздевалке, где на крючках висели плащи, куртки, случилось то, что должно было случиться. Так дольше не могло продолжаться. Я должен был ей все сказать. Мы должны были объясниться, потому что оба до дрожи стремились друг к другу, искали момента и вот нашли. Она знала, зачем я пошел ее провожать. Наверняка догадывалась. Почему она сказала: «Это беда?» Она так это чувствует… Но она имела в виду нас обоих. И теперь… Что будет между нами теперь? По крайней мере все стало понятным, предельно понятным. И дальше может ничего не происходить. Что я ей сказал?.. Я сказал ей: «Я тебя хочу…» Я действительно страстно желал эту женщину. Каждой клеточкой кожи, каждой мельчайшей частичкой души. Я хотел ее во всех проявлениях. Но разве можно говорить женщине – хочу. Это пошло, грубо, примитивно. Но именно это соответствует тому чувству, которое мной владеет. Я не могу ей сказать - люблю.  Это слишком пафосно. Мы недостаточно знаем друг друга, чтобы так говорить. Но со мной что-то происходит на подсознательном уровне такое, чего я не могу объяснить.  И это выше меня. Да, я не могу ей сказать: «Вы мне нравитесь». Это слишком отдаленно,  деликатно, отстраненно. Нравиться могут многие люди. Здесь совсем что-то другое, когда это берет тебя всего за самое живое, и ты чувствуешь, что уже не принадлежишь себе, не можешь сделать иначе.
Я шел домой и вдруг понял, что не о том думаю. Мы объяснились и все, больше ничего не будет. Меня дома ждет жена и сын.  Мне нужно думать о них. Я пошел быстрее, стараясь обогнать свои мысли.  Я чувствовал, что они стараются догнать меня, но не оглядывался, не замедлял шаги. И думал: «Зачем мне все это нужно?  У меня все есть.  Жена, ребенок, семейное счастье.  Да-да, у меня есть семейное счастье… И мне больше ничего не нужно. Не нужны свои отдельные маленькие радости, когда есть одна большая радость, моя, Светина, мамы, тещи и тестя» Как я и хотел, дверь мне открыла Света. Она держала на руках Витю. Я поцеловал в щеку жену, сына, снял куртку, обувь и прошел на кухню.
- Ты мой руки, - сказала Света. – Я сейчас положу Витю в кроватку и накрою на стол. Картошку с котлетами будешь?
- Буду, - сказал я азартно, умывая руки и вытирая их полотенцем.
Салат я порезала, - сказала жена. – Садись, я тоже с тобой поем. Ждала, когда мы вместе сядем за стол.
Она положила Витю в кроватку, говорила со мной и прислушивалась к тому, что происходит в комнате. Витя молчал. Она поднялась и тихо пошла в комнату. Я проводил ее взглядом. Она вернулась и приложила палец к губам.
- Спит. Я прикрыла дверь.
Мы сидели, ужинали. Света рассказывала, как ходила с Витей гулять, заходила в магазин. После обеда забегала теща и принесла банку огурчиков.
- Как у тебя на работе? – спросила она.
- Работы много, испытания проводим.
Когда я заговорил о работе, почувствовал дискомфорт. Нет, я не обманывал Свету.
- Расскажи, мне же интересно.
- Включали новые блоки, снимали характеристики. Гоняли тестовые программы.
- Получается? – спросил она.
Я кивнул головой.
В постели Света сказала:
- Я ходила к гинекологу. Она сказала, что мне можно.
- Что можно? – спросил я, засыпая.
- Вести половую жизнь. У меня все зажило.
И в этот момент я почувствовал, что хочу ту, другую женщину.  Я это так отчетливо ощутил, что меня кинуло в жар. У меня запылали щеки, все лицо и заныло тело.
- Устал, хочу спать. Работы много, - вырвалось у меня непроизвольно.
Я повернулся к жене спиной, делая вид, что хочу заснуть. И вдруг в это мгновение вспомнил, как метался по раздевалке и пытался поцеловать ту, другую. Как она не давала мне себя целовать, а я вопреки ее воле добивался желаемого. Как я теперь смогу делать со Светой то, что делал раньше. Казалось, что мои чувства к ней изменились. Она стала нежеланной. Мне не хотелось обладать ей, как прежде. И я не понимал, на что я теперь был способен с ней. Честно ли заставлять себя  делать то, к чему не лежит душа, если я ее  совсем не желаю.  Как я смогу перед ней оправдаться и что я смогу ей сказать. Но еще ничего неизвестно. Кроме того, я решил для себя, что не буду настаивать на продолжение  начатого и добиваться ту женщину.  У меня есть семья, сын. Мне нужно думать о них. И со Светой мне придется делать то, что я делал раньше.
Утром не мог вспомнить, как, заснул.  Как будто провалился в темную дыру. Сон закрыл мне глаза, и светоч ума померк в раскинувшейся ночи до утра.

На работе я возился на стенде. Сосредоточенно собирал схему проверки блоков и услышал ее голос. Мягкий, словно расплавленный в новом непонятном счастье. Меня это сразу взяло за живое. Я внутренне вздрогнул и как будто подался к ней.  Внешне все происходило наоборот, потому что мои брови сдвинулись, и я сам заметно нахмурился, сопротивляясь возникшему желанию.
- Ну, показывайте, что у вас тут получается, - сказала она.
Я не оборачивался. Ее голос меня очень волновал.
- Валера, расскажи, как проходят испытания, - попросил Юрьевич.
Я повернулся и принялся рассказывать об испытаниях, при этом старался на нее не смотреть.
Она пришла ко мне, я это сразу понял. По тому, как она задавала уточняющие вопросы, как  старалась обратить внимание на себя и сделать все, чтобы я на нее посмотрел. Я же старался по-прежнему на нее не смотреть. 
- Спасибо, я все поняла, - сказала она, выслушав мои пояснения. -  Пойдемте, поговорим по планам.
Они с Юрьевичем  ушли в комнату, где у нас стояли офисные столы. Мне стало легче. Я тупо смотрел перед собой и начал вспоминать то, что делал. Да, мне нужно подключить два блока и запустить тестовую программу. Первый блок я подключил легко. Второй с трудом. Разъемы плохо состыковывались. В это время они вышли из офисного помещения. Я услышал ее голос, текущий прямо мне в душу. Нежный, расплавленный, мягкий с тонким хрустальным звоном.
Юрьевич проводил ее и подошел ко мне.
- Тебя невозможно узнать. Ты что не мог лучше рассказать. Говорил сбивчиво, как будто не знаешь ничего про наши испытания.
Я нахмурился, отвернулся и продолжил включение стенда. Он постоял около меня и ушел.
Я знал, что она приходила ко мне. Зачем она приходила. Вчера она делала все, чтобы между нами ничего не случилось. И вот пришла сама.
Я включил программу проверки. Тест прошел. Загорелась зеленая лампа и печатающее устройство выдало распечатку, что блоки годны. Их можно было ставить для испытаний на самолет.
Если бы не Юрьевич, все могло произойти по-другому. Я бы не выдержал и бросился к ней. Нет, я не  позволил бы себе этого. Там в раздевалке я видел, что она вся находилась в моей власти. И, не смотря на это, она не позволила мне ничего сделать. Ее глаза блестели. Нет, мне не нужно думать об этом. Теперь ничего не может быть. Она ушла, ушла и все.
В это время на стенд вошел Юрьевич.
- Валер, звонила Галина Леонидовна. Она забыла у меня на столе шарфик. Просит, чтобы ты ей принес его.
Я стоял хмурый с каменным лицом.
- Она сама попросила, чтобы ты принес, - снова сказал он. 
Я кивнул, не показывая вида, что меня всего всколыхнуло и заставляло бежать к ней.
Юрьевич протянул мне ее шарфик, шелковистый с орнаментом шейный платочек. 
- Хорошо, - как можно спокойнее сказал я, взял из его рук шарфик, надел куртку и отправился к ней.
Странно, но почему-то я волновался. Меня всего трясло. Мне следовало просто отдать ей шарфик и все. Она ушла, но я чувствовал запах ее духов. Она проходила по этому коридору, прошла через дверь, через это междверное пространство. И я все еще чувствовал ее запах. Только на улице я перестал чувствовать запах ее духов. Прошел по улице до их здания, вошел в дверь, прошел раздевалку, куда мы заходили в прошлый раз заходили, вышел через дверь в другой коридор и повернул в первую дверь, где находились ее стенды и офисное помещение. Она стояла у стола, расположенного у окна, с начальником соседнего отдела, который тоже переехал на новую территорию. Я подошел и остановился поблизости, стараясь не мешать их разговору. Мне надо было просто отдать ей шарфик.
- Сейчас, - сказала она мне, сделала знак рукой, чтобы я подождал. 
Я просто должен был отдать ей шарфик и все. Нет, не все. Этого было не достаточно. Но что я тогда должен был еще сделать.
Они друг другу кивнули, и начальник соседнего отдела ушел. Она повернулась и сделала шаг ко мне.
- Вот, вы забыли свой шарфик, - я протянул ее вещь.
- Да забыла, - сказала она. – И что?
- Возьмите, - придвинул я ей ее шарфик.
Но она не торопилась его взять.
- Что? – снова сказала она, не зная, что сказать.
- Шарфик, - произнес я, тоже не зная, что сказать. 
Наступила неловкая пауза.
- Хотите, я покажу вам наши стенды? Посмотрите, как мы все расставили.
- Да, - ответил я, хотя это мне все было совсем не интересно. 
Я держал в руках ее шарфик, а она пошла, показывая мне стенды и рассказывая, как они хорошо смогли здесь устроиться. Ее голос проникал в меня и заставлял волноваться. Она вся как бы схватила меня и тянула к себе. Какая-то невидимая волна поднималась во мне от живота, с низа живота, еще ниже, от промежности  и понеслась к голове, которая ничего не соображала. Мы испытывали одно и то же. Я это видел по ее растерянным глазам, по неловким движениям. Больше всего я боялся, что она или я сделаем что-то такое, что для всех все станет понятным и очевидным. Она закончила рассказ и повернулась ко мне.  Нам подходил ее сотрудник Вова Дьяков. Она его не видела.
- Ну, что? – спросила она, рассчитывая на продолжение разговора.
Я ничего не мог ей сказать. Не знал, что сказать, тем более, что  тот уже подошел к нам, и она его заметила.
- Здравствуйте, - поздоровался он со мной.
- Здравствуйте, - ответил я, понимая, что нужно уходить и сказал то, что должен был сказать. – Тогда я пошел.
- Идите, - ответила она, не зная, что сказать и что сделать.
Я направился к двери и тут увидел в свой руке ее шарфик. Тут же развернулся и пошел обратно.
- Извините, я забыл отдать вам шарфик, - сказал я, не зная, как мне лучше поступить.
Можно было уйти с шарфиком, подождать, когда она освободится и вернуться вновь. 
Она взяла шарфик, улыбнулась и сказала как всегда с мягкими интонациями.
- Да, спасибо, что принесли.
Они продолжили разговаривать. Я отдал ей шарфик и ушел.

- Отнес? – спросил Юрьевич, проницательно глядя мне в глаза, когда я вернулся.
- Да, отнес, - ответил я спокойно.
- Она хорошо устроилась, - сказал Юрьевич.
- Кто?
- Галина Леонидовна.
- Почему?
- Ну как же? Она живет в Рябиновке. Мне на сорок минут дольше до работы добираться, а она работает почти у дома.
- Так она из Рябиновки? – с удивлением спросил я.
- А ты не знал?
- Нет, - ответил я и подумал: «Вот оно что. Оказывается, она тоже живет в Рябиновке».
Эта новость не давала мне покоя до конца рабочего дня. В последний день недели мне следовало ехать в город и привезти на воскресные дни маму  к нам в Рябиновку. 
Мысли о матери и приятные хлопоты отвлекли меня от мыслей о Галине Леонидовне. Я привез маму из города. Мы ходили в гости к родителям Светы, гуляли с Витей по улице. Сначала я управлял коляской, потом мама. И, как это часто бывало, появлялись мысли о работе. Интересные мысли приходили в голову по пути на работу, когда возвращался с работы или просто гулял. Подсознание само работало и искало какие-то новые решения. И, когда это получалось, я радовался, что знаю, как сделать то или иное, что раньше не знал, как делать, или мне в этом что-то не нравилось. Неожиданно я поймал себя на том, что мои мысли упархивают к моей начальнице. Я отгонял от себя эти мысли и начинал говорить с мамой или со Светой. Мой сын Витя грел меня в этой жизни больше всего. После прогулки я в одеяльце нес его в квартиру, где мы жили. Мы с женой и мамой суетились вокруг него, когда он из бутылочки кушал питательную смесь, укладывали его после еды спать. Тесть на автобусе, он работал водителем на нашем предприятии, привез нам все необходимые вещи. Коляску, детскую кроватку, белье, детские принадлежности, посуду.  Вечером мы Витю снова покормили и уложили спать в комнате.  Сами втроем сидели на кухне и разговаривали. На ночь мама, как и раньше, когда приезжала к нам, устроилась  спать в кухне на кушетке. Мы со Светой пошли спать в комнату. Я больше всего боялся, что она снова начет говорить об интиме, потому что не знал, что ей ответить. В этот раз она ничего не сказала, и я быстро заснул, как будто провалился в тягучие воды смутных  снов. В воскресенье вечером я отвез маму домой в город. В электричке думал о том, как встречусь с женой и что ей буду говорить перед сном. Вернулся поздно, когда супруга, намаявшись с сыном, спала. Я разделся и лег в кровать, испытывая некоторое облегчение от несостоявшегося разговора.

Утром я пошел на работу, радуясь новому дню, новой встрече и  не давая себе отчета в том, кого  хочу увидеть. Не смел даже об этом подумать. Мне казалось, что я хочу видеть Юрьевича, коллег,  наших программистов. Но это было не так.

Я искал потерянную связь между блоками, когда на стенд вошла она. Где-то отвалился провод или отошел разъем. Казалось, что в этот момент меня интересует только это. Не проходил один важный сигнал, и стенд перестал работать. Ее голос услышал, когда она подходила к двери на стенд, едва открыла дверь. И все, щеки запылали, руки задрожали, голова потеряла связующую  нить мыслей. Я нахмурился и уже делал вид, что работаю, ищу потерянную связь. На стенд собирались прийти программисты. Я обещал Сиротиной Ольге, что подготовлю стенд к началу работы.
Как успехи? – спросила она, проходя мимо меня.
- Работаем, - хмуро ответил я.
И они с Юрьевичем прошли в офисное помещение. Она не остановилась. Наверное, ее отпугнул мой хмурой вид. С облегчением вздохнув, я с тестером принялся искать место, где прервалась связь. Довольно быстро это место нашлось и к приходу Ольги я припаял провод. который отвалился от разъема. Кто-то плохо в свое время припаял провод к контакту разъема. Провод кое-как держался, а во врем переезда отвалился совсем.  Когда пришла Сиротина с рабочим журналом под мышкой и с расписанными программами в толстых тетрадях, у меня все было готово. Теперь я мог бы поговорить с Галиной Леонидовной. На лице у меня появилась улыбка. Я стоял около Ольги и смотрел, как она на экране компьютера вносит правки в программу. 
Через некоторое время из офисного помещения вышла Галина Леонидовна и, мельком взглянув на нас с Ольгой, прошла к выходу. Она даже в коротком взгляде не дождалась моей улыбки, которая предназначалась только ей. Наверное, я так колко посмотрел на нее хмурым взглядом, что она теперь не захочет со мной говорить. Улыбка пропала с моих губ, и я снова погрустнел.
Несколько дней она к нам не приходила. Теперь Юрьевич ходил к ней согласовывать планы и подписывать служебные записки. Я не находил себе места и нервничал. Настроение упало ниже некуда, мной всецело завладели подавленность  и недовольство жизнью. Света дома спросила, что случилось, ты сам не свой. Я ответил ей, что небольшие неприятности на работе. Даже Витька, которого я очень любил, не мог меня отвлечь и утешить. Сначала я не мог себе объяснить то, что произошло. И когда понял, мне как будто стало легче. Я даже подумал, что это все лучшему. Так и должно быть. Нам не нужно встречаться. Но как будто  именно это заставило меня мучиться сильнее. Я не знал, что мне делать, на что решиться.
- Валера, - неожиданно попросил меня Юрьевич вечером в среду, - отнеси Галине Леонидовне  таблицы и графики. Ко мне сейчас из МАСИ должны прийти командировочные.
Я взял бумаги из его рук, надел куртку и поспешил к ней на стенды. Если он меня к ней направил, значит, она работает, и я ее сейчас увижу. Да, я сейчас смогу ее увидеть. Я сам не до конца понимал, как мне этого хотелось.
Когда я вошел к ним в зал, она сидела за компьютером и работала.
- Здравствуйте, Галина Леонидовна. Давно вас не видел, - заулыбался я, приближаясь  ее столу.
Она подняла глаза от компьютера и улыбнулась одним  уголком губ.
Стало понятно, что она умственно блуждает где-то в лабиринтах своих программ.
- Вам просили передать это, - положил я перед ней бумаги. – Что-то вы к нам не приходите.
- Работы много… И потом ты там с этой… С Ольгой… - сказала она.
- Нет, что вы. Мы только работаем. У нас рабочий тандем, - ответил я и понял, почему она так долго к нам не приходила.
- А-а… - сказала она и взяла бумаги.- Что это?
- Юрьевич прочил вам передать. Он  сказал, что вы знаете.
Она кивнула и взялась пальцами правой руки за подбородок, как будто что-то обдумывала. Возможно, ее сейчас волновал какой-то кусок программы, который у нее не получался. Я не стал ее отвлекать дольше.
- До свидания, - попрощался и поспешил уйти.
- До свидания, - послышалось ее приветливое за спиной.
Я шел к себе на стенд окрыленный. «Она меня ревнует… Она меня ревнует… - стучало у меня в голове. – Ольга?.. Причем тут Ольга?.. Причем Ольга?»

День проходил за днем.  Она по-прежнему не заходила к нам. Это меня огорчало и заставляло мучиться. Начальница засела в моей голове, как вбитый гвоздь, который не давал ни о чем думать. Голова жутко болела.  Я не знал, что мне делать. Эта женщина не давала мне покоя. Все мое существо стремилось к ней. Мысли только о ней. Мое тело просило ее тело и стонало в недомогании от недостающего, болезненно ныло, наполнялось нервной энергией, сжигающей страстью и головной болью. Я хотел эту женщину не в эротическом, не в сексуальном смысле, не в платоническом смысле, когда можно довольствоваться тем, что находишься рядом. Мною владело  влечение, которому я не мог найти объяснения. Это можно было назвать страстью, бессознательным магнетическим притяжением. Я желал ее всеми внутренностями и всеми закоулками души. Это я сознавал точно, и в этом я давал себе отчет. Но я не знал, что мне со всем этим делать. Просто подойти к ней и снова сказать: «Я тебя хочу». Это может обидеть любую женщину. Мало ли, кто, чего хочет. Надо сдерживать свои эмоции, потаенные стремления и порывы. Она же не женщина легкого поведения, которой можно просто сказать: «Пойдем». И не надо ничего объяснять. Здесь скрывается совсем другое. Пусть даже она тоже хочет быть со мной. Я это видел в ее глазах. Она желала меня. Несмотря на это, я не мог и не должен был обидеть ее ни взглядом, ни словом, ни действием. Это все могло только испортить. Я не мог ей сказать, что люблю. Мне казалось, что это совсем что-то другое и это слово совсем не подходит для моего случая. И как же тогда Света и Витька? Там я делал все сознательно. Сейчас со мной происходило то, что я не мог отнести к сознательному. Оно брало меня за самую сердцевину и тянуло к себе. Но что я ей мог сказать, что предложить так, чтобы это не являлось обидным. Я смотрел в ее глаза и все понимал. И она смотрела мне в глаза и тоже все понимала. Все остальное могли сделать руки. В мозгу крутилась ее фамилия: «Ягодова… Ягодова… Ягодова». И почему-то она в моих  мозгах трансформировалась в нечто иное… «Я готова… Я готова… Я готова…». И это «Я готова» повторялось во мне, как на плохой, испорченной и заезженной пластинке. Мне следовало что-то сделать. Но что я мог сделать?  Можно подойти и срывающимся голосом, в котором дрожь и вибрация достигает предела невозможного сказать приготовленные слова. Какие слова? «Я тебя желаю». В этих словах есть вежливая барская ленивость. Они не подходят мне. Может быть, сказать… «Я тебя хочу». Нет… В них есть наглость, похабность, развязность. Это почти тоже, что:  «Может, нам винца вместе выпить?» Слова должны быть возвышенные. «Вы мне нравитесь». Или что-то такое: «Вы очень красивая». Говорить такие слова начальнику несомненно банально, пошло, недостойно, чрезмерно льстиво. Может подумать, что я имею в виду карьерные намерения, стремление к должности, повышение зарплаты, раскрытие перспективы. Возможно, нужно поднять планку еще выше и произнести: «Я вас люблю…» Но разве это так? Я все никак не мог определить то, что испытываю к ней.  Не страсть, не  сексуальное приключение, а что-то непонятное и глубинное. Оно хватало меня за самое сокровенное и не давала свободно дышать, думать и двигаться. Я не понимал, какие слова наиболее подходят для объяснения. В голову лезло словосочетание: «Я тебя хочу». Или: «Я Вас хочу». Они наиболее точно отражали мое отношение к ней. Я еще какое-то время думал и понял, что лучше это сделать не очно, лучше написать на бумаге  и облечь признание в  оригинальную, понятную, привычную  форму. Взял белый чистый листок бумаги и в правом углу, как и положено, принялся писать. «Начальнику отдела программирования и стендовых испытаний Ягодовой Г.Л.» Под написанным добавил: «От ведущего  инженера Валерия Рябинина». Ниже по- середине листа написал: «Заявление».  Еще ниже с красной строки написал: «Я хочу быть с тобой». Под написанным поставил число и подпись.  Подумав, я сделал приписку: «Светло и чисто…» Получился такой вариант: «Я хочу быть с тобой… Светло и чисто…»
Перечитал заявление еще раз. Все, оно было написано. И теперь оставалось вручить его в руки адресату из выше стоящей инстанции. Как раз я закончил отчет по работе стенда и хотел ей отдать на подпись. Юрьевич отчет уже подписал. Разместив заявление на последней странице отчета, я готов был вручить ей приготовленное послание.  Мне следовало просто пойти к ней, выбрать момент и отдать бумаги в руки. Что я и сделал.
Она разговаривала с подчиненными. Я подошел, выбрал момент и, обратив на себя  внимание, сказал:
- Можно вас на минуточку.
- Я сейчас, - сказала она сотрудникам и отошла ко мне.
Я протянул ей принесенные бумаги.
- Что это? – спросила она, рассматривая толстенькую стопочку бумаг.
- Отчет на подпись, - ответил я, быстро развернулся и ушел.
У двери я обернулся и увидел, как она, отойдя от сотрудников,  в странном состоянии убрала мои листочки в папку на своем столе. Очевидно, она поняла, что в них есть что-то такое.
Теперь мне следовало выждать некоторое время и позвонить, что я и сделал.
- Галина Леонидовна, - сказал я в трубку, - вы подписали мой отчет.
- Подписала.
- А как вы отнеслись к моему заявлению? 
- Положительно, - сказала она. – Я его тоже подписала.
С этого дня я ходил и повторял фамилию начальницы. Она крутилась в моей голове, как заигранная пластинка. Только в ней не повторялось одно и то же, а происходила некая трансформация, которая соответствовала моим мыслям: «Ягодова… Я годова… Я годова… Я готова… Я готова… Я готова…»