Двенадцать пятниц весны глава 4

    Утро выгнало ночь из города и стало видно, что Мариуполь теперь арендован войной. В городе пропала связь, интернет, свет, и даже элементарная вода… Но самое жуткое, что начали исчезать и люди. Где-то в очередной многоэтажке языки пламени медленно поедали верхние этажи. С музыкальной школы больше не доносились мелодии великих композиторов. На детских площадках не копошились беззаботные дети. На почте и в супермаркетах больше не толпился суетливый народ, в этих местах теперь соорудили импровизированные леденящие душу морги. Теперь тут поселились безнадёжность, подавленность и нескончаемое уныние.
    Недалеко от такого гиблого места, обходя тлеющую неизвестную субстанцию, Вера увидела, как один из оккупантов с дьявольской ухмылкой тыкал штык ножом пожилой женщине в ногу со словами "Давай, плачь, чего молчишь, плачь".
    Вероника никогда не умела сдерживать эмоции, видя перед собой неправомерность. Вот и на этот раз женщина не сдержалась и вмешалась в конфликт.
    - Война не даёт вам право отменять законы, по которым живёт цивилизованное общество,- резко высказалась Вера,- Как вам не стыдно. Она же вам в матери годится.
    Военный покраснел от негодования, как и его хищный заостренный нос.
    - Иди-ка подобру-поздорову, пока мы тебя на удобрение не пустили. Ишь ты защитница нашлась больных и нищих! Жить наскучило?
    - В чём хоть вина её?- продолжила неугомонная Вероника, делая вид, что не замечает багрового от возмущения лица.
    - Книжки не те читает!- рявкнул солдат надменными узкими губами и кинул брюзгливый взгляд на догорающую у подъезда книгу "Василь Стус".
    Вдруг, один из захватчиков внезапно срывается с места и начинает палить с автомата под ноги хромающему подростку, пересекающему улицу в ста метрах от них возле бронеавтомобиля со свастикой «Z». Пули очередью прошлись у стоп парнишки, который застыл на месте, будто памятник. 
    - Стой придурок! Совсем страх потерял?!- громко спросил один из военных,- Быстро, отошел от нашей машины!
    - Вы что творите?! Не видите, у него же ДЦП? Он не в состоянии оценивать свои действия!- снова встряла женщина между жертвой и смертью,- Вы же обычные садисты, которым дали свободу действий.
    - Повтори, чего ты там вякнула!- неприветливо фыркнул амбал с оружием.
    - Вы знаете, раньше я думала, что это где-то там наши и ваши предводители не могут поделить территорию. И даже всерьез пыталась вас понять. Но сейчас я вижу, что вы просто свора военных преступников.
    Вера сама удивлялась собственной смелости, раньше бы она не осмелилась перечить человеку с оружием, но ситуация с подростком и пожилой женщиной зацепила её за живое.
    - Ещё одно кривое слово и…,- озлоблено предупредил бандит, под маскировкой воина.
    - И что? Запомни солдат, информацию в современном мире не утаишь, война закончится и за военные преступления нагрянет расплата. Ничего вам не сойдёт с рук. В этом случае победитель историю не перепишет. Нельзя творить все эти зверства, не вызывая последствий. Ваша ущербность и ограниченность современного мира только усугубляет неконтролируемую агрессию. Одумайтесь, перестаньте копать себе яму, пока вы не закопались слишком глубоко.
    Недолго думая, солдаты крепко схватили Веру под руки и отвезли в какое-то очень мерзкое место. Там у неё взяли отпечатки пальцев, сделали фотографию с трёх сторон, обыскав при этом нагое тело на наличие татуировок. Один из них взял паспорт, медленно раскрыл его, небрежно перелистал, зачем-то заглянул за обложку и неприязненно посмотрел на Веронику. После унизительных процедур, они отобрали телефон и устроили допрос с пристрастием. Офицеры сосредоточено рылись в социальных сетях Веры, выискивая то, что могло бы её скомпрометировать. Попутно люди в военной форме стали расспрашивать арестантку о связях с противником и не имеет ли она знакомых среди их врага. По количеству окурков в пепельнице не трудно было догадаться, что они здесь давно «окучились» и успели оклеветать далеко не одного порядочного невинного человека.
    Удалив из телефона всю ненужную на их усмотрение информацию, даже безобидную картинку желтого поля с колосками на фоне синего неба, вояка вернул телефон, но без зарядки.
    - Верните мне, пожалуйста, зарядное устройство. Мне нужно быть на связи. Мои дети могут перезвонить в любой момент.
    - Ты видимо ещё не осознала, в каком ты положении. За зарядку забудь. У меня такая же накрылась. Ты бы лучше за свою жизнь переживала,- ответил потомок чекиста, зажмурив левый глаз, чтобы в него не попал ядучий сизый дым. 
    - И вы удивляетесь, почему мы не хотим с вами объединяться? Вы же только беду и слёзы людям приносите,- решительно огрызнулась Вера.
    - А нечего было от нас отрекаться, мы один народ,- воображал человек в погонах, стряхнув с рукава случайно осыпавшийся с окурка пепел.
    - Отреклись, потому что уважения ни к кому не имеете, даже к собственному народу. Может, вы хотите ещё рассказать мне о русской загадочной душе? Если силой отнимать чужое это русская душа, убивать детей со стариками это тоже русская душа, а потом в соцсетях радоваться этому, то нет в этой душе ничего загадочного. Потому что нет у вас и никакой души.
    Вероника не была психологом, но увеличенные глаза собеседника, ясно говорили, что она попала в болевую точку.
    - Мы научим тебя, нас любить. Ты ещё будешь жалеть о сказанном,- не на шутку обозлился якобы офицер, затушив вонючую папиросу в импровизированную переполненную пепельницу из жестяной баночки.
    - Вспомните, свою же старую мудрую пословицу – насильно мил не будешь.
    - А я никогда и не любил пословиц.
    Вера посмотрела на оккупанта, как на заблудившуюся душу с изуродованным мировоззрением и не могла поверить, что этот человек говорит вполне серьезно, словно какой-то безумный фанатик.
    - В силу своей воспитанности, я больше не позволю вовлечь себя в агрессивную бесперспективную дискуссию, направленную на подрыв моих личных взглядов,- не теряя лица, женщина снова не смогла промолчать.
     Не прошло и целой минуты, как Веронику силой вывели в какое-то помещение по типу амбара и приказали ждать. Там была масса людей с одинаковыми глазами, наполненными безысходностью до самых краёв.
    Прошло время, на улице температура опустилась до минус семи, поэтому в неотапливаемом помещении было лишь слегка теплее, чем снаружи. Веру стали преследовать и угнетать мрачные предчувствия. Причин для такого настроения накопилось не мало. За стенами были слышны стоны, вперемешку с рыданиями.
    - Смилуйте-е-е-е-сь,- слабым и затяжным голосом прохрипел неизвестный старческий мужской голос, вселяя в людей ещё больше страха.
    - Что это за место?- поинтересовалась Вера у стоящей рядом девушки, что была заметно моложе всех присутствующих.
    - Це фільтраційний табір,- дрожащим шепотом ответила незнакомка.
    - Почему вы говорите шепотом?- так же не громко, удивилась Вероника.
    - Я не знаю російської мови, а це їх дуже злить. Я їх здебільшого розумію, та відповісти їм не можу. Вибачте, але я краще мовчатиму.
    Сколько же боли стояло за этими скромно произнесенными фразами. Вероника поникла ещё сильнее. Ей казалось, что перед ней преисподняя, что наступил тот самый апокалипсис, о котором так давно проповедуют вещуны и религиозные фанатики. Так Вероника и находилась в ступоре, пока не почувствовала сзади на себе чей-то буравящий взгляд. Вера обернулась. Измученная незнакомая женщина с чуть заметными мешками под глазами, подошла к Вере впритык, дабы преломить с ней шмат хлеба.
    - Вот, поешьте. Наберитесь сил.
    - Как мы это допустили? Как это вообще стало возможным? Неужели там за границей никто об этом ничего не знает?- возмутилась Вероника, взяв кусень хлеба в ладошку.
    - Отчего же, знают. Просто не верят,- передернув плечами, ответила женщина,- Я бы вам многое рассказала, но некоторые вещи боюсь даже вслух произносить. После войны выплывет очень много такого, от чего волосы на голове будут ставать дыбом.
    - Нельзя давать себе привыкнуть к этому состоянию. Нужно принимать это каждый раз как наново. Это не должно стать обыденным.
    - Вы знаете, когда я сейчас молюсь, я не прошу ничего кроме смерти нашим палачам, что пришли с оружием в наш родительский дом и убили моего сына. А ведь он даже не служил. Когда я спросила, за что они отняли у него жизнь, эти твари ответили, что на нём была куртка цвета хаки, и они подумали что он военный, просто перепутали. Затем как ни в чём небывало развернулись, и ушли прочь, даже не попросив прощения за содеянное преступление,- с трагическим выражением лица, сказала собеседница и отломала Вере ещё черствого хлеба.
    - Не будь как они. Не опускайся до их уровня ненависти. Но и не прощай,- незаметно перейдя на "ты", прошептала Вера.
    Женщина кивнула головой и ушла делить хлеб с остальными. В ту же минуту вошли люди с автоматами и объявили, что их всех депортируют в Ростовскую область. И у кого там есть родственники, те могут с ними встретиться. После этих слов страх насквозь прошиб сердце Веры. В её глазах блеснули слёзы.
    - Постойте! Мне нельзя уезжать!- громко закричала Вероника из дальнего угла амбара,- Не отлучайте меня от родных!
    Но вопль её, заглушенный громкими возмущениями толпы, остался без внимания.
    - Тише не кричите. А то и вправду оставят,- остепенила Веру цыганка с трёхлетним ребёнком,- Только Богу известно, что будет с теми, кто тут останется. Оттуда будет больше шансов выбраться. Тем более все котельные разбомблены, как в этом городе перезимовать? Нас ограничили во всём.
    Вера смотрела на цыганку, словно не понимая её слов, будто не хотела воспринимать действительность. Всё равно в большой толпе уже никто никого не слышал. Народ силком ускоренно затолкали в старые автобусы и отправили в неизвестность. Дальнейшая судьба тех, кого не забрали, осталась неизвестна.