Тридцатка баксов пластиковой тарой

В Портленде полно вьетнамцев. Часть из них осела здесь после вьетнамской войны и воевали они, разумеется, против вьетконговцев, на стороне американцев. С одной пожилой парой вьетнамцев мы посещали вместе курсы английского языка, куда они записались, выйдя на пенсию: скромные, доброжелательные люди, дисциплинированно посвящали свой досуг всему, что не требовало больших вложений.

Спустя год после приезда в Штаты, мне удалось найти временную работу на производстве компании Nike, где отливали подошвы для кроссовок.
Я попал в дневную смену с шести утра до шести вечера, два дня через два. Большинство моих коллег по смене были вьетнамцами и не сказать, чтобы они были слишком ко мне любезны. Вскоре меня поставили на утилизацию отходов, и там я с завидной регулярностью выводил из строя механизмы, перерабатывающие пластиковые отходы в мелкие гранулы, годные для вторичной переработки. Я слишком нагружал шредеры, стараясь выполнить свою монотонную работу как можно быстрее. В этом не было никакого смысла, потому что, сделав свою работу, меня тут же перемещали на другой объект - стоять без дела в цехе было запрещено.

Один из моих коллег – пожилой вьетнамец, чья работа заключалась в маркировании товара, похвастал мне, что провел в плену у коммунистов пять лет. Ему было что-то около семидесяти пяти, и он постоянно улыбался, вспоминая, должно быть, свое славное боевое прошлое. Однажды он попросил меня сменить бутыль с водой на кулере, за что я его возненавидел.

- Ты сильный, молодой, а у меня спина больная! – лукаво улыбаясь, сказал он мне.

У меня тоже была больная спина, и я не был так уж молод, как ему казалось. По мне так, если ты так стар, что не можешь сменить воду в кулере, тебе не место на производстве, но жадный вьетнамец копил на пенсию и пользовался всеми преимуществами, которые давал ему возраст, приближающий его к могильной плите.
Каково же было мое удивление, когда через четыре года я встретил своего старого знакомого живым и здоровым в школе, где проходило собрание бывших ветеранов вьетнамской войны. Встреча превратилась в большое собрание вьетнамской общины, празднующей назначение на пост директора школы вьетнамки американского происхождения.

Я работал в школе уборщиком, и не упускал случая заработать на сверхурочных, занимаясь технической поддержкой мероприятий, проходящих в школе по выходным. Местные этнические общины арендовали помещение актового зала, проводя здесь церковные службы, свадьбы, национальные праздники и семейные торжества. Сбор пластиковой посуды после таких мероприятий был законным видом приработка уборщиков, приносивший им до тридцати долларов дополнительного дохода.

Я искренне обрадовался встрече со своим старым знакомым, которого уже не чаял встретить на этой земле, но он по-прежнему был жив, здоров и деятелен. Ему удалось пробраться в мою кладовку и выкрасть все собранные мной мешки с пустой тарой, на которые я строил виды. Я вовремя заметил пропажу - старик медленно продвигался к выходу, волоча за собой мешки, набитые пластиковыми бутылками из-под воды, по 5 центов за каждую. Я не стал вырывать из цепких рук старика его добычу – интуиция верно подсказывала мне, что без боя он мне ее не отдаст.
Что ж, - подумал я, - он это заслужил. Тридцатка баксов - достойная компенсация за его страдания в плену у коммунистов, годы изгнания и поражение в войне на его бывшей родине.