Под черным крылом Горюна. Часть 3. Главы 33-34

                33

   Пару дней спустя,  когда Новицкий с управляющим объезжали  поля, в усадьбу  внезапно приехал собственной персоной Павел Игнатьевич Заваруйкин. Опечалился,  узнав, что нет  дома хозяина.
—Уважаемая Варвара Саввична, — произнес Заваруйкин и смущенно улыбнулся. — Я ведь за  примирением к Дмитрию Федоровичу  приехал. Тяготит меня, знаете ли, сложившаяся ситуация.
—Разве он у вас не был? — растерянно произнесла Варенька, чувствуя, что здесь что-то не так.
  Ведь Новицкий уверил ее, что помирился с Заваруйкиным.
—Увы, — вздохнул с сожалением ни о чем  не подозревающий Заваруйкин. — С тех пор, как произошла  пренеприятнейшая история с убийством Парфена, я не имел чести лицезреть Дмития Федоровича. Боялся, знаете ли, в глаза ему посмотреть.
— И письмо ему не писали? — осторожно поинтересовалась Варенька.
—Бог с вами, какое письмо? Хотя, конечно, здесь я дал маху, следовало бы заранее известить его о своем визите. Глядишь, не вышло бы так, что не застал хозяина дома. Увы, русский мужик, как говорят, задним умом крепок.
—Это ничего, не казнитесь, я передам ему о вашем визите  и о намерении возобновить дружбу.
—Будьте уж так любезны, —  Заваруйкин  слегка постучал тросточкой по полу. — Вот ведь какая штука получается: чужой он мне человек, а люблю как собственного сына. М-да-с. Верно оттого, что своего сына у меня никогда не было, хотя мечтал, мечтал. Что касаемо Дмитрия Федоровича…. Многое, знаете ли,  связано с ним.

 Заваруйкин немного помолчал, затем виновато посмотрел на Вареньку.
—Извините меня за внезапный визит. Вдруг что-то нахлынуло, дай, думаю, съезжу к соседу, примирюсь. Умом понимаю, что прямой вины Дмитрия Федоровича  в смерти Парфена  нет. И отец Лавр мне об этом постоянно говорит. Только медлил, все ждал, вдруг Дмитрий Федорович первым приедет. Понял: не приедет. Только нам, соседям,  в ссорах жить ни к чему.
—Все верно, ни к чему, — задумчиво произнесла Варенька.
—Вы, я  вижу, также расстроены, — участливо произнес Заваруйкин, заметив, как лицо Вареньки приняло совсем не радостное  выражение, брови нахмурила, губы дрожат.
—Да, немного расстроена.  Мне очень жаль, что вы не застали мужа дома. Предложила бы вам подождать его, только не знаю, когда  будет. Вероятно, не раньше, чем  к обеду.
— Нет-нет, я ждать не стану, — замотал головой Заваруйкин. — Достаточно будет того, что вы сообщите ему о моем визите. Разрешите откланяться, уважаемая Варвара Саввична.
    Заваруйкин поцеловал протянутую Варенькой руку.
—Надеюсь увидеть вас с Дмитрием Федоровичем в своем доме, и как можно скорее.
—Спасибо за приглашение, — поблагодарила Варенька соседа.
   А про себя подумала, что никогда не переступит порог дома, в котором некогда жила возлюбленная ее мужа.

   Новицкий действительно приехал домой только к обеду. На ходу потребовал у горничной принести ему горячей воды и мыла. Не успел умыться, как увидел жену с полотенцем в руках. Выражение лица Вареньки  не предвещало ничего хорошего.
—Что случилось? — спросил он и взял  из ее рук полотенце.
—Сегодня у нас с визитом был наш сосед Заваруйкин.
— Что?
    Новицкий выпрямился.
—Я сказала, — с расстановкой, чеканя каждое слово,  произнесла Варенька, — у нас с визитом был господин Заваруйкин.
—И чего же он хотел? — Новицкий отдал жене полотенце и застегнул ворот рубашки.
—Он хотел примирения.
— Так и сказал?
—Да, так и сказал.
—Но я же был у него, — промямлил Новицкий, понимая всю бессмысленность лжи.
—Нет, тебя там не было, — произнесла Варенька, еле сдерживая ярость. — Может, возьмешь на себя  труд объяснить мне, что все это значит?
—Почему я должен перед тобой оправдываться? — возмутился Новицкий.
—Я знаю, ты обманул меня, ты был у нее, у Васки! — теряя терпение, взвизгнула Варенька. — У этой мерзкой развратницы!

 Новицкий с удивлением отметил про себя, какую высокую ноту она взяла. Такого голоса у жены он еще не слышал. Даже когда она пела,  подражая обладательницам колоратурного сопрано.
— Да, я был у Василины. Ты это от меня хотела услышать? — крикнул жене Новицкий, желая словами сделать  ей больно.
  Сколько можно терпеть ее необузданную ревность!
—Как ты смеешь! — воскликнула Варенька и тут же осеклась, схватившись за живот.
—Что с тобой? — испугался Новицкий, заметив, как побледнело лицо жены. 
—Ребенок, — прошептала Варенька и стала оседать на пол, попутно опрокинув на пол кувшин с водой, — ты убил его!
— Э, ты это погоди, держись! — прохрипел Новицкий. — Вера! Скорее сюда!
    Горничная прибежала на шум.
—Что с барыней? — всплеснула она руками. — Ей плохо?
—Воды неси  скорее, — приказал Новицкий и поднял Вареньку на руки.
— Варвара, держись!
    Он положил жену  на диван.
—Дмитрий, наш ребенок, я боюсь его потерять, — всхлипнула Варенька и вскрикнула от резкой боли.
   На глазах у нее задрожали крупные слезы.
—Доктора бы надо, — подала стакан воды горничная. — У барыни может выкидыш случиться. Такое от нервов  подчас случается.
—Ты не знаешь, что в подобных случаях надо делать? — растерянно спросил горничную Новицкий.
    Та пожала плечами.
—Я за доктором, а ты не отходи от барыни ни на минуту.
«Только бы не случился выкидыш», — думал  Новицкий, представляя себе гневное лицо Саввы Лукича. И гнал Яков Лорда в город,  не жалея бедную лошадь.

 В больнице доктора не оказалось. Медицинская сестра, вся в белом, тонкая и длинная, как жердь,  сообщила ему, что доктора сегодня не будет.
—Где он? — нетерпеливо спросил Новицкий, раздражаясь от любопытных  взглядов медленно фланирующих  по серому  больничному  коридору  больных.
—У Викентия Харламовича несчастье, — произнесла сестра и поджала тонкие губы.  — У него ребенок умер, сегодня похороны.  Если вам не срочно, не беспокойте его. 
— Мне срочно! — выпалил Новицкий.
—Возможно, я вам смогу помочь? Вы заболели,  или кто-то из ваших близких?
—Нет, не поможете, мне нужен доктор.  Где все же я смогу его найти?
—Дома или на кладбище, — ответила  сестра недовольно и отвернулась от Новицкого.
    Дома доктора не оказалось.
—Яков, давай на кладбище! — приказал Новицкий кучеру.
—Ваше благородие, может, здесь подождем, не по-божески как-то с кладбища человека выдергивать.
 Яков перекрестился.
—Я сказал: на кладбище! — нахмурил брови Новицкий.
 И  Яков понял, что с барином спорить бесполезно.


Похоронная процессия уже стала медленно  покидать ворота городского кладбища. Погребение младенца было закончено, священник, близкий знакомый доктора Назарова, что-то пытался говорить убитой горем Груше, но она продолжала рыдать и терла опухшие покрасневшие  глаза мятым носовым платком. Назаров поддерживал ее под локоть и кивал в ответ на слова священника. Мысли его, судя по выражению лица, были далеко.
—Викентий Харламович, примите мои соболезнования, — произнес  Новицкий, подойдя к осиротевшей паре. — И вы, Аграфена, простите, не знаю, как вас по отчеству,  также примите мои соболезнования.
—Держись, — священник погладил Грушу по руке. — Бог милостив. Будут у вас еще детки, будут. А младенец ваш ныне ангелом у престола божьего обретается. Душе его там легко и радостно, не то что было в квелом телесном обременении. Все мы странники в этой жизни, и путь наш неизбежно ведет к суду божьему. А ему, безгрешному, какой суд?  Истинно ангел. Так что держитесь. И молитесь, молитесь, врачуйте душу.

 Священник отошел в сторону и о чем-то тихо заговорил с пожилой особой, одной из тех, кто не пропускает ни одного более-менее  значимого события:  будь то похороны, крестины или концерт духового оркестра пожарников в городском саду.
—Дмитрий Федорович? — Назаров протянул Новицкому руку для рукопожатия. — Вы здесь какими судьбами? Грушенька, — обратился он к жене, — успокойся. Нельзя же так убиваться. Господин Новицкий  скажет тебе то же самое.
—Конечно, — Новицкий придал голосу твердости. — Слезы горю не подмога. А дети у вас еще будут. Много детей, целый двор. И все станут уважаемыми людьми, как и  их отец.
—Этого мне кто вернет? — всхлипнула Груша и уткнулась мужу в плечо.
    Назаров покачал головой.
—Вы знаете, Дмитрий Федорович, поначалу думал – с ума сойду, а  после похорон как-то легче стало. Мучительнее всего – жалость к себе. Ее первую из сердца гнать надо. Кстати, у вас ко мне есть  дело? Иначе  зачем вы здесь?
—Доктор, моей жене срочно нужна ваша помощь. Угроза выкидыша.
—Хорошо-хорошо. Груша, тебе придется вернуться без меня.  Соседки  помогут  с поминками. Я буду несколько позже.
—Нет! — встрепенулась Груша. — Не пущу! Сегодня  могут обойтись без тебя!
—Груша, пойми, ангел мой, это долг врача. Я не могу поступить иначе. Женщине нужна помощь, она  может потерять ребенка.
—Мы уже потеряли своего ребенка, чем она лучше нас? Пущай тоже пострадает!
    Груша вцепилась в рукав мужа, замотала головой.
—Не пущу! Не пущу!
—Груша, пойми меня правильно, давая клятву Гиппократа, я выбрал служение людям. Людей не должны интересовать мои заботы. Если бы я думал иначе, то оставил медицину и занялся коммерцией.
—Не пущу! — Груша с шумом высморкалась в скомканный носовой платок, засунула его в карман юбки. — Веригами повисну на твоих руках. Кандалами опутаю ноги. А не пущу!
—Груша! — прикрикнул на жену Назаров. — Прекрати! Стыдно за тебя перед господином Новицким.

Груша после его слов обмякла и снова залилась слезами. Такую ее, почти безвольную, увели с кладбища под руки и усадили в открытую коляску. Она сделала слабую попытку вырваться, но только выгнулась со стоном. Назаров сел в экипаж Новицкого. Лорд дернул головой и, погоняемый Яковом, направился следом за коляской, в которую усадили Грушу.
—Жалко ее, — только и нашелся,  что сказать, Новицкий, но тут же осекся, скользнув взглядом по серому лицу Назарова.
    Доктор на его замечание промолчал, словно  не расслышал.
 В доме было на удивление тихо. Новицкий вместе с Назаровым  стремительно прошли в гостиную.
— Вера! — позвал Новицкий горничную.
    Когда та появилась,  нетерпеливо спросил:
—Где барыня?
—В своей спальне. Наплакались, теперь спят.
    Горничная была невозмутима.
—Это доктор, Назаров Викентий Харламович.
    Новицкий кивнул на Назарова.  Горничная слегка поклонилась в приветствии, сделав реверанс.
—Кровотечения не было? — спросил Назаров, понимая, что будить барыню не имеет смысла.
—Нет. Как только барин уехал, барыня не только встали, но и успели порушить посуду в столовой.   Потом плакали, а на кровотечение нет, не жаловались.
—Стерва! — в сердцах вырвалось у Новицкого. — Я-то думал, она действительно в опасности, лошадь не жалел, доктора с похорон  выдернул. Стерва! Убить ее мало.
—Успокойтесь, Дмитрий Федорович, — устало сказал Назаров. — Все это нервы. Жена ваша особа крепкая. Вера, кажется, вас так зовут? — обратился он к горничной. — Проследите за тем, чтобы барыня не надевала корсет, пытаясь скрыть живот. Заваривайте  ей успокоительные чаи, не давайте поводов для расстройства. И все будет хорошо.
—Простите меня за ложный вызов, — смущенно произнес Новицкий, предлагая  доктору стул. — Садитесь. Если бы я только знал, что она….

—Полноте, — сдавленно прошептал  Назаров, присаживаясь, и уже громче спросил: — Дмитрий Федорович, у вас водка есть?
—Вера, принеси водку,  закуску – в общем, тащи что есть.
—Хотел сына, — криво улыбнулся Назаров и снял очки.
   Повертел очки в руках, затем, словно опомнился,  надел их  немного криво, чего не заметил в душевном смятении. Новицкому показалось, что сквозь толстые стекла блеснула тщательно скрываемая слеза.
—Бог дал мне сына. Отчего так бывает, Дмитрий Федорович, я столько спас чужих жизней, а собственного ребенка вылечит не смог. Все: nec plus ultra  (1),  дальше двигаться некуда.
— По- всякому бывает, — только и нашелся, что сказать Новицкий. — Помянем младенца,  пусть будет земля ему пухом.    
  После того как доктор  уехал, Новицкий  налил себе еще водки, выпил, затем налил снова,  выпил, и все без закуски, с одним желанием – напиться. Очнулся он оттого, что Варенька трясет его за плечо.
—Дрянь, — Новицкий   отбросил руку жены со своего плеча. — Сколько ты будешь  мучить меня?
—Дмитрий, поздно уже, иди спать, — кротко сказала Варенька, пытаясь вытащить мужа из-за стола.
—Ненавижу! — Новицкий с трудом поднялся со стула. — Змея! И ты, и твой батюшка – во что вы жизнь мою превратили? Чтоб вам всем сдохнуть!
—Прости меня.
 Варенька чувствовала за собой вину. Горничная уже успела рассказать ей о визите доктора и обо всех прочих обстоятельствах.
—Еще  раз устроишь скандал из-за ревности,   убью  вот этими самыми руками. Не посмотрю, что в тягости. Все одно моя жизнь хуже каторги.
    Новицкий протянул к горлу Вареньки  руки, затем опустил их беспомощно.
—Поняла меня?
 И, более не говоря ни слова,  направился, сильно покачиваясь,  в спальню. Виновато понурив голову, Варенька пошла следом.

               
                Примечания

1. Nec plus ultra – лат. дальше некуда.


                34

  Заваруйкин был и удивлен, и обрадован визитом Новицкого.  Он находился в саду и рассматривал кусты роз на предмет наличия на листьях паразитов. При этом напевал себе под нос бравурный марш и в такт его притопывал ногой. Заметив приближающегося  соседа,  выпрямился и широко улыбнулся гостю.
—Дмитрий Федорович, ну, слава богу, а то уж я стал думать, что вы забыли старика.
—Мое почтение, уважаемый Павел Игнатьевич, — приподнял  легкую шляпу Новицкий, приветствуя хозяина. — Никак нет, не забыл. Как вы могли такое подумать?
—Вот и славно, — Заваруйкин отщипнул от розового куста больной лист. — Что-то захирели вы, мои милые. Приболели, а ведь как любила розы Лизанька  и тетенькалась с ними, словно с детьми  малыми. Они ей в благодарность пышный  цвет давали. Благоухали,  как  в райском саду.  У меня  почему-то  чахнут.
 При упоминании имени Лизы Новицкий помрачнел.
—Павел Игнатьевич, я надеюсь, вы на меня не сердитесь?

—Сержусь? — удивился Заваруйкин. — Полноте. Зачем же сердиться понапрасну.  Какая за вами вина? Это я виноват в том, что произошло.  Прикипел сердцем к Парфену,  как не прикипеть, может, именно благодаря блаженному  жив до сих пор. Совсем на грани был, чуть не помер. После происшествия того  разговаривал с доктором, он мне многое рассказал о болезни Парфена. Как это ни прискорбно, малый был носителем страшного недуга. Он  его и сгубил. Подумать только, какая зараза!
    Заваруйкин покачал головой и вздохнул с сожалением.
—Я рад, что вы меня не вините, — смущенно произнес Новицкий.
—Не виню и безумно рад вашему визиту.
 Заваруйкин медленно пошел по песчаной дорожке в сторону дома. Новицкий последовал за хозяином. Ему вдруг показалось, что сейчас из-за деревьев покажется Лизанька и протянет навстречу тонкие  руки.
—Знаете, Дмитрий Федорович, — остановился  Заваруйкин. — Мне все время кажется, что Лизанька рядом. Еще шаг – и она выйдет  навстречу.
—Удивительно, Павел Игнатьевич, я чувствую то же самое.
—Не выйдет, — печально произнес Заваруйкин. — Объяснение  нашим ощущениям  до банальности  простое: она для нас не умерла. Пока живы  наша память и наша любовь, Лизаньке не суждено уйти в вечность.
—Доктор Назаров  считает, что мы не должны своими привязанностями держать ее душу подле себя.

—Пустое, — Заваруйкин достал из кармана светлого льняного пиджака платок и вытер им вспотевшую шею. Посмотрел на небо, где яркое солнце пыталось спрятаться за белое рыхлое тело наплывшего облака. — Ее душа находится там, где ей и суждено находиться: на небесах. Пока мы думаем о ней, она подле нас, не станет нас – и ее не станет. Чего мудрить, выдумывая философические  теории? Я не ахти какой христианин, но с богословами на сей предмет общие взгляды имею. Кстати, как поживает ваша супруга? — неожиданно перевел разговор в другое русло Заваруйкин — Прелестная особа. Вам повезло с женой, Дмитрий Федорович.
—Да уж, повезло, — промямлил Новицкий, при этом взгляд его, пылающий при упоминании о Лизаньке, сразу же потух. Брови нахмурились.
 Заваруйкин заметил перемену в настроении гостя.

—Дмитрий Федорович, может,  я чего лишнего сказал, так вы уж меня, старика,  простите.
Смутившись, Заваруйкин продолжил путь в сторону дома, где уже на крыльце их ждали  Марго с Машенькой. Новицкий поцеловал руку хозяйки. Отметил про себя, как сильно сдала Марго в последнее время. Похудела, ссутулилась, четче обозначились морщины на  потемневшем от загара лице. Зонтиков Марго не переносила, считала, что чем больше солнца, тем лучше. Чем разительно отличалась от известных  Новицкому дам, пудрящих безмерно и без того бледные лица. Увы, подумалось Новицкому,  возраст не красит женщину, и прожитый опыт  отнюдь не является ее несомненным достоинством. В цене свежие розы, а увядшая красота подобна осыпавшемуся цветку.
—Марго, наконец-то Дмитрий Федорович нас сподобился посетить, — Заваруйкин радостно потрепал Машеньку по рассыпавшимся  кудряшкам. — Знакомьтесь, Дмитрий Федорович, наша воспитанница. Мадмуазель, скажите гостю свое имя.
—Мария Вавловна, — пролепетала девочка, перепутав буквы в отчестве.
—Замечательно, — Новицкий взял Машеньку за подбородок. — Милое создание. Откуда же ты взялась?
—От мамы.
 Машенька обхватила ручонками ноги Марго.
—Так и живем, — обняла девочку Марго. — Рада видеть вас, Дмитрий Федорович. Проходите в дом. Кстати, Павел, там тебя отец Лавр дожидается. С докладом о делах общины.
—Отлично, — с воодушевлением произнес Заваруйкин. — Милости прошу, Дмитрий Федорович, послушайте, какие дела у нас творятся!


  Новицкому было не по себе от тяжелого, словно прожигающего взгляда инока. Принес его черт не вовремя. Отец Лавр, судя по всему, бывал в доме Заваруйкина не только частым, но и  желанным гостем.  Даже прислуга вела себя с ним  как с членом семьи хозяина. Словно тот долго отсутствовал и вот теперь  наконец объявился,  долгожданный.  Сам отец Лавр, полный внутреннего спокойствия, сидел  за столом среди вороха бумаг. Даже не встал с места, когда появились Заваруйкин с гостем.
—Слава богу, слава богу, — твердил  Заваруйкин, внимательно слушая доклад инока. — И это тоже хорошо, — заметил он, выслушав сообщение  о количестве надоев на одну корову. — Излишки масла  отдадим в больницу. Я с доктором  договорился. Казенное снабжение – оно казенное и есть, жирного куска не жди. С сеном, надеюсь, справитесь. Упаси нас, боже, от затяжных сеногноев.  Погода  нынче  вроде как ничего. Ох уж эта погода, одна морока.
—Проблема у нас одна возникла.

 Отец Лавр почесал бороду, выставил подбородок вперед, вследствие чего густая поросль из спутанных жестких волосков  напомнила Новицкому лопату.
—Что за проблема? — встрепенулся Заваруйкин.
—Известное дело, община – не монастырь, связь с миром не прервешь. Захаживает всякий люд – не запретишь. Стал я замечать в последнее время, что некоторые из насельников вновь к алкоголю потянулись. Увы, дурное в человеке  так сразу не изживается. Нутро – что язва: либо ты ее лечишь, и она затягивается, либо разлагается и смердит.
—Неужели? — Заваруйкин опустил голову и долго беззвучно шевелил губами. Затем выдохнул: — Что же делать будем? Начнут пить – конец общине!
—Я уже сделал. Публично велел выпороть отступников. Для прибавления ума и иным  в назидание.
—Выпороть? — воскликнул удивленный Заваруйкин. — Впрочем, наверное, вы правы. Надо было выпороть. Не обидятся?
—Пущай обижаются, — спокойно сказал отец Лавр. — Порка – дело надежное. В следующий раз волосатую свою тыквицу почешут – а надо ли пить? – или на трезвую все же лучше.
   Новицкий усмехнулся.
—Выпороть? Как же ваши либеральные убеждения, уважаемый Павел Игнатьевич? Свободы, неприкосновенность личности и все такое прочее?
—Какие там убеждения! — отмахнулся Заваруйкин. — Когда перед вами стоят непростые задачи, к черту все прежние убеждения!  При руководстве общиной  главное – что? Держать в узде  столь непростую  братию, чтобы разброду не было. В таких ситуациях и порка иной раз хороша, коли добром не понимают. А либеральные идеи, молодой человек, для праздных, отвлеченных, не делательных умов. Они хороши в теории. На практике …  узда ведь не только коню требуется. Человека, если он без должного воспитания, также в узде держать приходится – для его же личного и общественного блага.

—Верно, — согласно кивнул головой отец Лавр. — Коли по-хорошему  не понимают. Все же это мера крайняя. Чрезмерная строгость ни к чему. Добром надо, добром!  Главное – до ума достучаться. Публичное осуждение дурного, конечно, тоже   немаловажно.
—Пожалуй, я пойду, — Новицкий откланялся хозяину. — Жена дома ждет. Поди, уже волнуется.
Новицкий  мучительно завидовал Заваруйкину, его одержимости. Сколько энергии, запала. Костер в ночи, только светящиеся  искры в разные стороны. А он, Новицкий, похож на тлеющую головешку. Еще пара минут – и останутся от него только черные угли. Ни к чему нет пристрастия, сплошная апатия. Поэтому ему поскорее захотелось уйти, чтобы ни словом, ни взглядом не выдать своих чувств.  Заваруйкин проводил Новицкого до двери.
—Не забывайте старика. Мое почтение вашей очаровательной супруге.

    На обратном пути  Новицкий неожиданно  приказал Якову повернуть лошадь к реке.
—С чего бы вам  пристало к воде? — изумился Яков.
—Утоплюсь, — мрачно произнес Новицкий, растягивая тугой воротничок.
—Надо ли? — спокойно произнес кучер, словно речь шла о покупке новых сапог.
—Дурак, — произнес Новицкий и  скривил  губы. — Искупаться хочу. 
—Вода в реке студеная, солнцем не прогретая,  впрочем, дело ваше. Вам же от холода  дрожать. Водяной нынче злющий, вмиг на дно утащит.  Ден восемь назад один умник деревенский также в воду полез,   до сих пор ищут. Поди, ищи! — Яков присвистнул. — Дураки люди. Не себя – так хоть ребят бы своих пожалел, четверых ведь оставил сиротами.
—Вези к реке, — грубо приказал кучеру Новицкий.
  Вода  была обжигающе холодной. Но Новицкий упорно греб на самую середину реки. Остановился, перевернулся на спину. И вдруг заметил в небе описывающую большие круги черную птицу с красной отметиной на шее.

—Ваше  благородие! — крикнул с берега встревоженный  Яков. — Плывите обратно. Не доводите дело до греха. Горюн вернулся. А он, проклятущий, только беду сулит!
—Сейчас! — крикнул Новицкий и поплыл к берегу.
   Вылез, дрожа от холода. Яков накинул на него пиджак. Похлопал по спине, пытаясь немного согреть.
— Вот ведь  образованный человек, а получается, что дурак, — сказал кучер, залезая на козлы. — По такому делу и лихоманку подхватить недолго. Кто же купается в такую пору? Только пьяные и дураки. Здесь вам не Ялта. Север – он север и есть.
—  Яков, может, я желаю эту самую лихоманку получить и сдохнуть, — мрачно ответил кучеру Новицкий. — Надоело все, надломилось внутри. Жизненного стержня нет. Взять Заваруйкина,  к примеру. Так увлекся своей общиной, что взгляды поменял, был либералом, идеи французские и англицкие исповедовал,  а нынче сам не прочь кнут в руки взять, чтобы польза обществу была.  А я?  На что годен? Зачем небо копчу? Завишу от чужих денег, для жены не указ, полная никчемность. Гордей, пока жив был, смысл жизни в служении видел. В чем мой смысл? В чем призвание?  Никаких желаний не осталось.

—Сплошная дурь и пустые рассуждения,— подытожил Яков, выслушав исповедь хозяина. — Думаете, я такое призвание имею – лошадям хвосты крутить? Жить как-то надо, вот и взял вожжи в руки. А насчет желаний всяческих я вот что вам скажу: не всегда человек живет так, как ему хочется, чаще так, как Бог велит,  как совесть подсказывает или иные соображения в ход идут.  Молодой вы еще, многого не понимаете. Вам либо все, либо лети весь мир в тартарары. Ничего, повзрослеете – поймете мою правоту. Вам сейчас не о смерти – о будущем отцовстве помыслить  надо. Думаете, легко будет вашему  сыну  без отца-то?
—Я же  рос вдали от отца, и ничего, — обиженно произнес Новицкий и замолчал.
 Он понимал, что Яков дело говорит. Но вот насчет отцовства…. Не готов он был к роли отца, претила сама мысль о новой ответственности.
—Приехали, — облегченно вздохнул Яков, останавливая коляску у самого крыльца. — Сейчас чаю малиничного  горячего выпейте – и в постель. Иначе  впрямь лихоманку подцепите.
 Лихорадка, к счастью, обошла Новицкого стороной. И вновь своим чередом потекла жизнь, до краев наполненная заботами и сомнениями.


               
                Конец 3 части.
               
                Продолжение следует