Овсянка

Известно, что родину, как и родителей, не выбирают — мы получаем ее от рождения. Писатель Валентин Распутин говорил: «"Малая" родина дает нам несравненно больше, чем мы в состоянии осознать. Человеческие наши качества, вынесенные из детства и юности, надо делить пополам: половина — от родителей и половина — от взрастившей нас земли. Она способна исправить ошибки родительского воспитания. Первые и самые прочные представления о добре и зле, о красоте и уродстве мы выносим из нее и всю жизнь затем соотносим с этими изначальными образами и понятиями. "Малая" родина – это не только природа в деревне и история в городе, но еще и человеческие взаимоотношения, уклад жизни и традиции живущих».

Моя малая родина — это деревня Овсянка. Находится она почти на границе трех районов: Семеновского, Воскресенского и Краснобаковского. Поля, окружающие Овсянку и деревни-спутники — Боковую, Погорелку, Чудово, Шипово, Хмелевку — постепенно зарастают березняком и другой неприхотливой порослью, забирая с собою память о былых колхозных временах.

Овсянка — длинное, вытянувшееся на два километра село с загнутым концом, который местные жители называют Клюкинкой. В самом деле, по форме улица напоминает дедовскую клюку. Раньше это хорошо было видно возле дома Лидии Ивановны Нотиной, откуда вся деревня открывалась от начала до конца, как в подзорную трубу. Такой Овсянку я впервые увидел весной 1997 года, когда вместе с матерью разносил газеты. Мать сказала тогда: «Гляди-ка! Конец деревни не зря назвали Клюкинкой». Я посмотрел и с удивлением согласился.

Еще одна топографическая «особенность» — овражек у дома Оболковых (Красильниковых), делящий деревню пополам.

В детстве меня особенно удивляло, что Овсянка совсем близко подходит к кладбищу, а из окон крайних домов виднеются могильные кресты. Всегда казалось, что жить здесь, должно быть, жутко. Такая «панорама», например, открывалась из окон Т.И. Чугиной.

В 2012 году я записал в своих «Воспоминаниях»: «В последние годы Овсянку всё чаще называют не селом, а деревней. Это связано, в первую очередь, с тем, что в селе должен быть действующий храм (нашу же Покровскую церковь закрыли еще в 1938 году), а во-вторых, жителей здесь с каждым годом становится всё меньше, — столько, сколько и бывает обычно в маленькой деревне, а не в большом селе. И сам я называю Овсянку деревней».

Сейчас эти строчки устарели: Овсянку снова можно считать селом, поскольку храм Покрова Пресвятой Богородицы возрождается, и в нем уже несколько лет ведется богослужение.

При первом взгляде на деревню сразу понимаешь, что она имеет давнюю историю. Об этом говорят и прежней постройки дома, и большие тополя с развесистыми ветками, и похожая на Пизанскую башню липа возле Трениных, и дореволюционный двухэтажный дом купца Ивана Потаповича Тренина, и старая школа, и дом Дунаевых, перестроенный из дома священника Ильинского, ну, и конечно, сама церковь, возведенная в 1845 году.

Дома в Овсянке разные. Есть и большие — пятистенные (например, у Груздевых, Красильниковых, Люкшиных, Маровых, Макаровых, Муриных, Потехиных, Сафроновых, Чистяковых). Есть (а теперь уже — был) и такой маленький, как у дяди Сани Стёпина. В 1930-е — 1940-е годы во многих больших домах размещались государственные учреждения. Так, в доме Потехиных Надежды Павловны и Николая Вениаминовича (прежние владельцы — Рюмины) находилась контора сельпо, у Потехиных Александра Никандровича и Зои Григорьевны — контора сушильного завода, у Чистяковой Нины Павловны — детский сад, у Красильниковых Нины Григорьевны и Бориса Степановича — колхозная контора, у Люкшиных (Смирновых) — почта.

Особенно красивым был дом Окуневых Бориса Ивановича и Фаины Александровны. Он стоял на повороте в деревню на правой (если идти от дамбы) стороне. Этот старинный дом был величественно громаден. Он состоял из двух больших изб — зимней и летней — с середником, имел два входа: центральный и с торца. Всего с лицевой стороны на улицу смотрело семь окон, причем каждое обрамлялось необыкновенной красоты наличником. Под кровлей по всей длине тянулись деревянные затейливые узоры. На крыше — трехоконный мезонин — тоже с изящными наличниками. В мае 2002 года этот огромный дореволюционный дом сгорел.

Тогда же пламя уничтожило еще три дома: у Козловых, их соседей-дачников Червяковых и нежилой дом при повороте на Клюкинку. Помнится, вскоре после этого погибла от огня еще шиферная рига за деревней.

В 1990-е годы в Клюкинку в дачный сезон приезжал художник, и дом его (№ 69) тоже довольно необычен: окна с чердака выходят на балкон, стены снаружи обшиты рейками, на окнах — наличники из точеных фигур, а по краю крыши и внизу фронтона — резные деревянные украшения.

При мне новых домов в деревне почти не возводили. Отстроились только трое: Юрий Осокин, Виктор Потехин и Александр Осокин.

Позади каждого дома в Овсянке были усады, а на них — сараи для хранения сена и противопожарные полузаросшие ямы. На участках высаживали картошку, сеяли овес, сушили сено. Позади бабушкиного огорода мы любили отыскивать кислый щавель. Из леса отец иногда приносил орехи — их щелкали пассатижами и ели.

Перед каждым домом в Овсянке (говоря «Овсянка», я имею в виду, прежде всего, саму «избяную» деревню, а не наши панельные двухэтажные дома), посажены тополя. Они уже старые, в нескольких местах ветки переплелись с проводами, и потому многие пришлось спилить.

Весной на улице начинается настоящее половодье: возле домов бурлят целые реки талого снега, хотя вдоль обочин выкопаны кюветы.

Особенно мне запомнилась Овсянка весной 2004 года, когда я учился в 9-м классе. Начинался апрель, снег на дороге растаял, но в трещинах асфальта еще сохранялась вода. Пахло клейкими почками тополей с проклевывающимися листьями, хорошо дышалось свежим воздухом, дул прохладный ветер, всюду разносился запах оттаявшей влажной земли. По пятницам я приходил к бабушке Нюре, всегда меня радостно встречавшей.

Это весеннее возрождение жизни очень точно передал В.Н. Мурин в стихотворении «Весна в Овсянке»:

На тополе скворцы с отливом черным
Коротким посвистом поют.
И с воробьями ссорятся задорно
За свой родительский приют.

В заулке громко курица кудахчет.
Петух волнуется за результат труда.
А в доме всё еще зимою пахнет.
За баней в лужах талая вода.

...Овсянка просыпается от спячки,
Уж появились дачники-грачи.
Макаровы лечить свои болячки
Вылазят из избы на теплые лучи.

Уж на окне рассада зеленеет,
А рамы зимние на чердаке.
Уж в полдень солнце ощутимо греет,
И лед растаял на реке.

...Весна. И грудью полной дышишь.
Душа летит в простор полей,
Когда вдруг явственно услышишь
Плывущих в небе журавлей.

Главным украшением деревни была полуразрушенная церковь. Красный кирпичный храм сопровождал мои самые первые детские впечатления, потому что бабушкин дом стоял почти напротив церкви. Ребятишками мы собирались небольшой компанией  — Кодочигова Надежда, Еськина Анна, ее брат Роман, я и еще кто-нибудь — и все вместе лазили на колокольню. Интересно и страшно было взбираться в темноте по узким стертым ступенькам. Однажды Ромка залез на церковный чердак и начал оттуда выглядывать, причем без всякого страха. В церкви нам всегда хотелось найти какой-нибудь старинный клад. Заманчивые истории о зарытых богатствах сопровождались рассказами Альбины Николаевны Давыдовой о том, что, весной перекапывая огород, она в очередной раз вытаскивала из земли человеческие кости (вокруг храма до Октябрьской революции хоронили церковнослужителей).

Возле церкви росла старая высокая ель. Бабушкина соседка Альбина Николаевна Мурина говорила, что рядом с этим деревом погребен ее прадед Павел Иванович Мурин — церковный звонарь. Ель была, пожалуй, самым высоким деревом в Овсянке. Она подгнила от старости и упала во время сильного урагана 14 июня 2010 года.

Внутри церковной колокольни в советское время установили водонапорную башню, сзади храма соорудили кирпичный пристрой, где изготовляли ящики для семеновского арматурного завода. Перед церковью стоял какой-то аппарат вроде трансформатора, необходимый для мастерской. Один из рабочих, Василий Еськин, что-то там, кажется, переключал. Потом этот «агрегат» разломали, а саму мастерскую закрыли. Помнится, бабушка набрала целый двор этих ящиков и тоненьких досок, а потом распиливала их в огороде на дрова и топила ими печь.

При мне в Овсянке действовал только один колодец — между Мухиными и Потехиными. Это был высокий бетонный цилиндр с ведром на железной цепи.

Когда мы отправлялись к бабушке по хозяйственным делам или просто в гости, у домов на лавочках сидели старики. Они обязательно спрашивали нас, куда и зачем мы пошли. Мы не любили этого «допроса», и потому чаще всего, особенно летом, ходили сзади усадов или тропкой вдоль реки. Благодаря этому окольному пути запомнился полуразрушенный дом Сизовой Александры Васильевны, стоявший позади участка В.И. Мухиной и неизменно вызывавший наше детское любопытство.

Летом возле дома Опарышевых каждый день собирались карточные игроки: двое ветеранов-участников Великой Отечественной войны — сам Федор Григорьевич и Смирнов Павел Леонтьевич, а еще — их ровесник Тренин Борис Николаевич. В конце 1990-х к ним начала подсаживаться внучка Ф.Г. Опарышева — Галина.

Особенно большие «собрания» проходили у дома Макаровых — на двух скамейках, поставленных друг против друга, рассаживались все соседи: Мухина Валентина Иосифовна, Волкова Клавдия Ильинична, Смирнова Мария Ивановна с мужем Владимиром Федоровичем, Левченко Анатолий Васильевич, Дунаев Борис Иванович, сами хозяева Аркадий Федорович и Роза Иосифовна, ее сестра Чугина Тамара Иосифовна — кстати, бывавшая частой гостьей и у моей бабушки.

Сейчас стариков в Овсянке уже почти не осталось. Из живущих постоянно самые старшие — Сарапина Нина Анатольевна и Чистякова Нина Павловна. Остальные или уехали, или умерли.

В Овсянке, как и везде, жителей «награждали» кличками: Акула, Кирюха, Хохол, Саня Дикий, Иван Хитрый, Иван Длинный, Копейка, Миляся. Прозвища, наверное, были еще, только я их не запомнил.

Хорошим гармонистом был Кузнецов Владимир Михайлович. Кузнецовых иногда навещала их знакомая — Валентина из Семенова (по утрам она приезжала на хлебовозке и к нашим домам), и тогда звонкая гармошка слышалась по всей деревне.

Настоящим мастером резьбы был Евгений Александрович Чистяков, изготавливавший точеные наличники. Возле своего дома он выстроил мастерскую — небольшую деревянную избушку из хороших толстых бревен, а на крышу водрузил исполинскую деревянную сову, искусно вырезанную из цельного куска дерева. Большой пятистенный дом, по лицевой стороне насчитывающий шесть окон, он украсил наличниками, причем узор нигде не повторялся. Сам Евгений Александрович носил черную бороду, курил невероятно пахучую махорку и, помнится, любил выпить.

Борис Степанович Красильников обеспечивал газом каждый дом сельсовета. Баллоны он развозил вместе с напарником Александром Крошечкиным.
 
Я очень гордился тем, что в Овсянке жили ветераны Великой Отечественной войны. На их домах висели красные металлические звездочки. В памяти остались фронтовики Шумилов Леонид Дмитриевич, Макаров Аркадий Федорович, Дунаев Борис Иванович, Опарышев Федор Григорьевич, Сарапин Никандр Павлович, Смирнов Павел Леонтьевич. «Главным» среди них я считал Б.И. Дунаева, так как, во-первых, он был самым старым (родился 1 августа 1911 года), а во-вторых, Борис Иванович являлся очень уважаемым в сельсовете человеком, долго проработал директором Овсянковской школы. Он всегда выступал на школьных парадах в честь Дня Победы, где рассказывал, например, как на его глазах люди из любопытства разбирали бомбы и от этого взрывались. Каждый год Борис Иванович говорил что-то новое, интересное, никогда не пользовался шпаргалкой.

В начале 2000-х после школьной линейки, посвященной Девятому мая, ветеранов пригласили в актовый зал конторы на концерт, завершившийся вальсом. Помню Л.Д. Шумилова, А.Ф. Макарова, П.Л. Смирнова, кружащихся в парах с участницами песенно-музыкального коллектива «Сударушка».

Широко праздновали в Овсянке масленицу. Силами сельсовета и колхоза организовывали настоящее гулянье. На лужайке возле конторы от снега расчищали площадку, мой отец своим гусеничным трактором сгребал большую снежную горку. Рядом ставили торговые палатки, жарили ароматные шашлыки и пекли большие, просвечивавшие на солнце блины. В конце праздничной программы сжигали чучело Зимы. Школьники и взрослые охотно участвовали в конкурсах и соревнованиях, на открытом кузове машины пели песни и частушки. Самым любимым состязанием подростков и молодых парней было взобраться на высокий столб с развевающимися наверху пакетами, где лежали карточки с названиями призов. Главный подарок — теленок. Для надписей сначала использовали яркий фломастер, но смельчаки-верхолазы стали внимательно вглядываться, перебирать пакеты и искать «теленка», поэтому буквы начали писать неярко, чтобы они не просвечивали через полиэтилен. Среди других наград были сапоги, конфеты и другие полезные в хозяйстве вещи.

На пасху и на Новый год в деревне палили из ружья. Сейчас эта традиция ушла в прошлое, однако в новогоднюю ночь теперь устраивают настоящие праздничные фейерверки.

В 1990-е годы коровы с нашей и соседних улиц образовывали большое стадо. Каждую весну, перед тем, как выгонять буренок, возле дома Громовых Николая Ивановича и Нины Петровны организовывали сходку, чтобы «порядить» кого-то в пастухи. Довольно долго выбирали Бориса Ромахина. Частенько он не отказывался от выпивки, и потому каждый год всех брало сомнение, рядить ли его снова. Но так как пасти было больше некому, Бориса нанимали опять. В последние годы, когда от огромного стада осталось лишь около десятка коров, пастухами стали сами хозяева. Сейчас, в феврале 2023 года, в Овсянке держат буренок только Долинина Е.В., Куликовы М.П. и Н.В., Осокины Н.В. и А.Н., Вихарева Л.П. и Гордеевы (приезжие из Казахстана).

Летом часто случалось (да и до сих пор бывает) так, что вся наша улица Молодежная оставалась без воды — водонапорная башня ломалась или просто не справлялась с большим водоразбором (до 2002 года к башне была подключена еще и Боковская ферма). Иногда приезжала пожарная машина, во фляги и ведра мы наливали воду, а затем на тачках отвозили домой. Большой огород требовал основательной поливки, и иногда приходилось пользоваться Пашиным прудиком (это небольшой водоем, выкопанный через дорогу напротив дома Сарапиных и названный так в честь их сына Павла). Сейчас он превратился в большую лужу, купаться в нем нельзя, однако ратаны в нем по-прежнему водятся.

Вот такой деревня осталась в моей памяти. Когда поколение 50-х – 60-х состарится и умрет, Овсянка в лучшем случае станет дачным поселком. Канут в лету судьбы местных «аборигенов», забудутся факты и события, пеплом забытья покроется прошлое. Сознание пришлых жителей уже не будет тяготиться размышлениями об ошибках и достижениях тех, кто жил раньше на этой земле и хотел, чтобы она процветала.

Русский поэт XVIII века Г.Р. Державин в своем последнем стихотворении о неизбежности забвения сказал так:

Река времен в своем стремленьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.

А если что и остается
Чрез звуки лиры и трубы,
То вечности жерлом пожрется
И общей не уйдет судьбы.



2012, февраль 2023

На фото слева направо: Борис Иванович Дунаев и Аркадий Федорович Макаров возле дома Макаровых.