Давайте дружить семьями. 13. О Верке

-Придем на место – увидишь, - сказал Борисов и тут же добавил.  - Сергей, тебе нужна проволока?  Здесь недалеко ее целая бухта.

-Но она ведь чья-то.

-В том-то и дело, что она ничья, - сказал Борисов и повел их к той балке, которую они, сделав большой крюк, известными только Юбкину дворами, через пустырь обошли, но теперь она была с другой стороны. Там все то же: и кастрюли, и стекло - но в этот раз Разуваев среди всей этой дряни рассмотрел выступающую из воды проволоку.
 
-Ее просто так не поднимешь. Здесь нужен автокран, - определив на глаз, сколько может весить бухта, сказал Разуваев.

-Ну, как знаешь, - Борисов был разочарован. Сон ли, или что другое: причиной вялости и больной головы мог быть вчерашний самогон – но он полдня был как не в своей тарелке.  Теперь ему казалось,  что все прошло, что он был, как на свет родился. Вдруг в нем возникло желание бурной деятельности, и очень кстати подвернулась тут эта бухта. Он хотел сказать, что надо же с чего-то начинать…

-Опять Верка выгнала? – вопросом прервал Борисова Юбкин.

Вопрос не случайный, потому что, что тут говорить, она неизменно, с подозрительной регулярностью, это был своего рода ритуал, выгоняла его из квартиры. Причины, почему она с ним так поступала, он же человек! были разные. О том, что он человек, Верка слышала от самого Борисова. И тогда, услышав, бывало, скривит губки, и в них, не обязательно уродливо, чтоб вызвать омерзение, с некоторым кокетством, так, что сразу и не поймешь, что сердится, причудливым образом выгнутых, столько скепсиса, сколько его нет даже у Ивана Адамовича – старого еврея, которого Юбкин навязывал Разуваеву в бухгалтеры. Он старенький, маленький, всегда в костюме и с палочкой. «Тук, тук, тук», - по асфальту. «А, это ты, Володя? Как там Павел Мефодиевич?» - Павел Мефодиевич начфин в воинской части и тесть Юбкина. «Хорошо», - отвечал Юбкин. Опять: «Тук, тук, тук». «Вот умный человек. Посмотришь на него – ум всего мира», - говорил о нем Юбкин. «Вон!» - выбросив вперед правую руку, выкрикивала она. Что тут делать? Он уходил. Так вот, причины самые разные.

Борисов мечтал о том дне, когда будет зарплата.  Тогда он придет к Верке и так, между прочим, спросив у нее «как дела?»,  положит деньги на край стола, обязательно на край, чтоб она ни в коем случае не заподозрила его в нескромности, потому что тогда, может быть, что они полетят ему в лицо. Тогда опять изгнание, опять все с начала, опять, подлизываясь, при встрече с ней искать нужные (покаянные) слова. Надо, чтоб в случае с деньгами, она видела, что он меньше ее и перед ней робеет, но в то же время он не мог без того, чтоб не заявить о своем Я. Это надо было сделать обязательно, с достоинством нищего: мол, я такой, какой есть, со всеми своими недостатками, и главный из них слабость, я слабый, как женщина, но я мужчина и у меня есть гордость и прочее, и прочее, и так до бесконечности, то есть, пока его не прервут. Хотя к этому можно добавить и то, что таким его сделали обстоятельства, и здесь уже был выпад сторону правительства – уже известная, мусолили ее, мусолили, пора выбросить, но не выбросили, все объясняющая идея о том, что-де среда заела, и поэтому надо действовать.

-Выгнала. Сказала, что пока не будет денег, чтоб не приходил, - здесь он посмотрел на Разуваева.

Тот, казалось,  не слышал и не видел Борисова, был весь в своих мыслях.

В этот момент между Юбкиным и Борисовым произошла, так сказать, немая сцена: Юбкин как бы подталкивая его к тому, что надо еще что-то сказать,  поднимая кверху брови и шевеля губами, вроде, недовольно и как бы требуя, все сопроводив крайне нервной жестикуляцией, мол, нельзя же ограничиться только тем, что из-за денег, что это такое «пока не будет денег», что за тон, надо уверенно, чтоб услышали, не жаловаться, а, наконец, сколько можно молчать, ударить кулаком по столу,  пора и все тут.

При этом Разуваева занимала сущая безделица, глупость: он хотел спросить, кому пришла мысль о надстройке, но никак не мог придумать, как так сделать, как бы так обставить дело, чтоб Борисов не подумал, что ответ этот вопрос для него крайне важен, и не загордился, тогда (это не обязательно, но может быть) тот будет считать, что он каким-то образом от него зависит. И все же, борясь с собой, с сосущим любопытством, показав на крышу, спросил: «Такое впечатление, что сейчас взлетит, как ракета. Кто ее придумал?» Вопрос был адресован Борисову.

«А, это. Это мамка», - ответил Борисов.

-И что она взъелась, ведь, вроде бы, все наладилось, - заметил Юбкин. – Я был у нее. Мы обо всем с ней договорились. Может, можно что-то выделить?

-Денег нет. Все, что оставалось, ушло на аванс, - сказал Разуваев.

Борисов глубоко вздохнул.

Юбкин, после того случая, когда Верка выставила перед ним голые ноги, еще раз был у нее. Она уже не сидела напротив него, а стояла у окна рядом со столом, положив на него левую руку, и казалась, как скала, неприступной. И тут он, уже перебрав в голове все варианты, как, каким словом можно вывести ее из этого состояния,  не подумав, ляпнул, мол, если что, то с меня бутылка шампанского и баночка красной икры. Строгость, с которой она слушала его,  тут же слетела с нее. Она убрала руку со стола, после чего приняв позу, которая больше располагала к разговору, заулыбалась. Юбкин, после всего, что произошло, после объяснения, а это его стихия, он был мастером по части душещипательных бесед, где, посещая самые заповедные уголки преисполненной ожиданием всеобщего счастья женской души, входил в такие подробности, что казалось, что глупость, но она действовала, сильно приободрился - он подумал: «Наконец-то, вот она - человека».

И тут все изменилось. Она выгнала из квартиры Борисова. Теперь неизвестно, что она говорила о них Марье Ивановне. Точно какую-то гадость.  «Она мне мстит за икру, - почти прошептал Юбкин, и тут же, рассвирепев, про себя начал ее ругать. – Ну, нельзя же сразу. Когда получим все деньги, тогда. А то ей дай, а сам… А сам ходи без денег. Хотя какие то деньги – тридцать гривен… Это так мало. Почти ничего».

Вернувшись назад, они шли той дорогой, что обычно, только, когда вышли на центральную улицу, то уже не переходили ее, а повернув направо, прошли банк, краеведческий музей и напротив почты, за остановкой, на перекрестке перешли дорогу. Слева был магазин вышивки. Справа – быткомбинат.