Цепь Семирамиды. Глава 8. Жизнь послевоенная

Глава 8. Жизнь послевоенная


(Продолжение. Вернуться к 1-й главе http://proza.ru/2023/02/07/1111)



1

Со смертью матери что-то изменилось в Тумасе, что-то надломилось. Да и здоровье порой напоминало о себе не лучшим образом. Допустить, чтобы кто-то заметил это, было нельзя. Всё чаще обращался он памятью своей в годы минувшие, когда мальчишкой пришлось принять на себя ответственность за судьбу младших братьев и сестёр; и представить он тогда не мог, что несколькими годами позже его, не совсем зрелого мужчину, примет в свою семью и поставит во главе рода сам Маркус.

В тот год, когда погиб отец, а мать сбежала, бросив детей на произвол судьбы, Тумас поначалу растерялся, но по-взрослому осознал, что всё надо брать в свои руки.

И взял…

Мать свою он возненавидел за предательство лютой ненавистью, а когда та возвратилась, наказал, заточив в тандыр. И ненавидел её всю жизнь!

Ненавидел? Скорее, юношеская обида сжигала его сердце, и негодовал возмущённый разум – оттого и дал матери оскорбительное прозвище «Шидда».

Сам того не зная, Тумас любил её, потому что мать всегда остаётся матерью – какой бы она ни была – женщиной, подарившей тебе жизнь.

Прощаясь с Лилит у её могилы, Тумас остро ощутил и глубину сыновней любви и невосполнимость потери матери. Долгие годы она жила рядом – незаметно, не причиняя хлопот, не предъявляя претензий…

Так же незаметно, понял Тумас, живёт рядом с ним мать его детей, Гульгиз. Его любимая Гульгиз, непонятно когда, успевшая родить ему ещё двоих детей-погодков. Нине и Вовке теперь 15 и 14 лет. Где они, чем занимаются – забота Гульгиз.

Тумас больше внимания уделяет хозяйственным делам и старшей дочери – Наташе, потерявшей на фронте мужа. Но ещё больше радует его малышка Азалия: сердце замирает и перехватывает дыхание, когда он видит свою любимицу, райские птички поют – когда слышит её голосок. Никогда он не подозревал, что способен на такие трепетные чувства, которые испытывает к внучке.

Постаревший Тумас вспоминал – и грустил; вспоминал – и гордился тем, что ему удалось… Нет, не гордость, а понимание того, что он справился с тем, что выпало на его долю, рождалось в его сознании. Видно, так на роду было написано…

Как же ему не хватало в детстве материнской любви и ласки, как рано лишился он мужского влияния отца. Трудно припомнить что-то из той далёкой, минувшей жизни.
Но, кажется, нашлось нечто в самых потаённых сусеках памяти. Живо представилось, как они с отцом купают в бурных струях горной речушки верного скакуна Арагаца. По чёрным бокам коня перекатываются, блестя на солнце, волшебные шарики воды, похожие на мелкие бусинки жемчуга. Он фыркает, потряхивая белой гривой, как бы приглашая маленького Тумаса поиграть с ним.

– Давай, давай, сын! – подбадривает отец. – Мужчина должен уметь обращаться с конём! А я пока попробую вывернуть ещё пару камней: надо же отвоевать у гор немного плодородной земли, чтобы растить хлеб! В жизни много трудностей – надо уметь их преодолевать!

Тумас спешит на помощь к отцу, понимая, что с его силёнками она будет невелика.

– Спасибо, сын, без тебя я бы не справился, – поощряет серьёзным тоном отец.
Тумас кряхтит, сопит, прикладывается к валуну щекой, грудью, спиной – помогает изо всех сил.

– Гиваргиз, Тумас! Пора перекусить!

Это мама пришла, понимает Тумас, принесла молока и лепёшек. Его мама печёт в тандыре самые вкусные лепёшки в мире!

И ещё вспомнилось.

Ночь и плачущая мать над умирающим отцом.
Они не видели Тумаса. Он видел и слышал всё.


2

Снова запели райские птички:

– Дедушка, ты проводишь меня в школу? Я уже собрала портфель…

Школа была в нескольких кварталах от дома. Дедушка и первоклашка, свернув за угол, вышли на улицу Рахова и пошли по широкой аллее, обсаженной кустарником сирени. Тумас едва успевал находить ответы на вопросы любознательной Азалии: чаще приходилось отшучиваться или «откупаться» какой-нибудь вкусностью, «случайно» завалявшейся у него в кармане. А карманов у него было много.

– Какая ты у меня умница, – приговаривал он.

– А ты, дедушка, – настоящий волшебник – как старик Хоттабыч! – отвечала внучка, заливаясь весёлым смехом.

– Я не джин, но волшебную науку знаю. А посмотри-ка, что у меня в этом кармане сейчас появится…

И Азалия находила у деда яблоко или конфету, каждый раз при этом с большим восторгом.

Проводы в школу и встречу после занятий дед с внучкой превратили в своеобразный торжественный ритуал и забаву одновременно.

Цвела сирень, светило солнце, улицы наполнились людьми со светлыми приветливыми лицами – город воз-вращался к мирной жизни.

С окончанием войны хлопот у Тумаса меньше не стало, напротив – прибавилось.



3

Это случилось в начале декабря, два года назад.

Тумас возвратился домой возбуждённый и сообщил домашним:

– Собирайтесь, будем переезжать!

– Куда, зачем? – всполошилась Гульгиз. – Что случи-лось?

– Я купил новый дом, на Рабочей, все деньги потратил… Ну, почти все… Дом большой, всем места хватит, а здесь будут жить Давид и Манна. Они ведь к своим восьмерым девятого родили, да, вижу, и десятый на подходе. Правду я говорю, Манна?

Манна прикрыла шалью живот и спряталась за Давида, потупив взгляд.

– Говорил вам: полюбите позже, – констатировал Тумас и продолжил: – Да и наши Нинка с Вовкой уже взрослые. О Наташе с дочкой, что и говорить… Каждому своё место нужно.

– Как же мы без денег теперь? – вырвалось у Гульгиз.

– Заработаем, нам не привыкать!

До Тумаса дошли слухи о грядущей денежной реформе, и он поверил. Опыт подсказывал: на базаре зря болтать не будут.

В правильности принятого решения и удачном вложении денег он убедился уже 15 декабря, во второй половине дня, когда услышал по радио объявление об этой самой реформе.

Сжатый срок обмена денежных знаков – всего семь дней: с 16 по 22 декабря – говорил Тумасу о том, что не всем удастся сохранить свои сбережения.

Так оно и произошло.

Тем временем как Тумас обустраивал своё семейство в новом жилище, студёный декабрьский ветерок гонял по улицам вороха красных тридцаток и других, никому не нужных теперь купюр, превратившихся в пустые бумажки.


4

Однажды Наташа не вернулась вечером с работы. Такое бывало и раньше: столовая, куда ей помог устроиться Иван Соколов, в ночное время работала как ресторан, поэтому Тумас не очень обеспокоился.

Когда же дочь не появилась дома и на утро, почувствовал неладное и поспешил к ней на работу.

В столовой Наташи тоже не было.

– Ваша дочь – воровка! – ядовито прошипела незнакомая женщина, убиравшая посуду с освободившегося столика. – Ищите её в КПЗ!..

Жаром обдало Тумаса, нервная дрожь пробежала по телу, он чуть было не выронил клюку, но устоял на ногах, сумел взять себя в руки.

– Ха;рма!  – недобро зыркнул он на незнакомку, но та уже не слышала.

В отделении милиции Наташа, обливаясь слезами, рассказала отцу, что с ней произошло.

– Папа, не верь никому! Я не воровка!

Тумас и без того знал, что «воровка» – это не про его дочь. Она скорее отдаст последнее, чем возьмёт чужое. Вот и на работу пошла, чтобы не быть, как она сказала, иждивенкой на шее отца.

– Не знаю, как это произошло… Один офицер пожаловался, что ему якобы не долили водки…

Наташа работала буфетчицей и отвечала за формирование поступивших заказов. Официантки разносили их по столикам, получая чаевые и терпя порой сальные шуточки от захмелевших посетителей, недвусмысленные похлопывания по ягодицам.

– Я бы никогда, папа, слышишь, никогда!.. Да и никто из наших девочек… Я всем им верю, как себе. Скажи, ты мне веришь?..

Тумас верил. Дочь умолчала только об одном.

Этот офицер зачастил в последнее время в ночной ресторан неспроста: приглянулась ему восточная красавица за буфетной стойкой. «А не хочет ли прекрасная Шахерезада рассказать мне одну из своих сказок? – подкатывал он к ней, сверля маслеными глазами. – Я щедро заплачу».

Неприступность Наташи ещё больше распаляла офицера, и домогательства его становились настойчивее с каждым разом. Когда он дал волю рукам, получил звонкую пощёчину.

«Ай да молодец, красавица! – сказал он, смеясь и оглядывая зал. – С такими девчонками я за нашу Родину спокоен! – наклонился к Наташе и прошипел сквозь зубы: – Ну ты, сука, ещё об этом пожалеешь», – и, сверкая улыбкой, вернулся за свой столик.

Суд был скорым. Дали дочери Тумаса два года тюрьмы. Сказалась принадлежность «пострадавшего» к органам НКВД.

Азалия осталась на попечении дедушки с бабушкой. Ей сказали, что мама ненадолго уехала в Ленинград, по делам. Успокоили, что скоро вернётся.

Наташа вернулась через девять месяцев. Вскоре Азалия пошла во второй класс.



(Продолжить чтение 9-й главы  http://proza.ru/2023/02/15/624)