Воспитание в труде

БОЙКУША

                Детей своих рабски порой любя,
                Мы их превращаем в своих мучителей.
                Когда же родители любят себя,
                То дети молятся на родителей.
                /Эд. Асадов/
                I
   В нашем маленьком городе было два выгона для выпаса коров. Один - в сторону железной дороги. Гнать коров надо через весь город, а потом через военный финский городок, построенный для семей офицеров, а там - налево к лесу.    Второй выгон – в противоположную сторону, за военное стрельбище. С этого конца города находился и наш дом. Когда коровы сильно выедали траву в первом выгоне, а это происходило приблизительно через три недели, то переводили выпас коров во второй. И так чередовали всё лето, а лето - с мая по сентябрь.
 Мои сёстры сдавали экзамены: одна в институте, другая в техникуме, третья с ребёнком замужем и учится заочно, четвёртая ещё мала гнать корову. Вот мне и доставалось больше всех в этот период времени, училась все десять лет дома, да и в институте - тоже рядом.
                2
    - Зойка, вставай, проспишь! Соня! Умойся, оденься и поешь что-нибудь! - слышу я сквозь сон мамин голос. Это мама будит меня гнать корову в выгон, а сама уходит доить корову. Я же так люблю поспать, что мне слышатся эти слова с того света. Иногда мама даже сажает меня, но я всё равно валюсь на подушку, как невменяемая. Ещё только шесть часов утра, хотя совсем светло, - белые ночи на севере.
     Наконец-то, мама подоила корову и снова разбудила меня, подавая стакан парного молока. Я пила взахлёб, оставляя белые усы от молока. С тех пор я всегда любила парное молоко. Во дворе она подавала мне в руки привязанную за рога коровы верёвку, а сама сзади махала на корову хворостиной.
 
…Будучи постарше, я сама любила гнать корову сзади веткой от ивы без верёвки на рогах. Корова дорогу уже давно изучила и шла быстрее, и не срывала по пути траву. Да и мне легче: брала с собой книгу. Читала я много. Бывало, гоню корову по военному городку, а сама, знай, читаю. Бойкуша, наша бойкая коровушка, дорогу знает, вдруг останавливается опорожниться,  и я со всего размаху налетаю на зад коровы, а заодно и ногой в лепёшку… А чаще я смотрю на красивые тюлевые занавески на окнах финских домиков у офицеров и мечтаю: вот бы мне такого мужа – военного… Мечтать не вредно… в детстве…
                3
      - Ну, пошла! Пошла с Богом! Сегодня налево в сторону стрельбища, - говорит мама и возвращается домой, чтобы процедить молоко.
        Босоногая, в ситцевом платьишке, я сначала чувствую холодок. Иду навстречу солнцу. Оно, как огромный оранжево - красный шар, только начинает выкатываться из-за горизонта и слепит мне глаза. Немного согреваюсь. Прохожу справа мимо прудов, затем Лобанчиху, где были в войну вырыты заградительные канавы-окопы, затем стрельбище, а там и до выгона рукой подать. Дорога сухая, пыльная. Я пылю голыми ногами, - приятно, но пыль собирается везде. Корова лениво следует за мной, ещё не проснулась. Но чуть позже, завидев хороший клочок травы, наклоняется, чтобы ущипнуть.
   Я снимаю с рогов верёвку, так как уже вижу коров. Пастух открывает завор, и я сзади слегка машу верёвкой на корову, чтобы та проходила подальше и поела побольше зелёной сочной травки. Коровы ленятся с утра, и многие уже легли: ждут свою хозяйку. Пастух бьёт в колотушку и прогоняет их с поляны от завора дальше в лес, чтобы те наелись за день. Изгородь - осек по бокам строили наши отцы. Я помню, как подтаскивала папе молодые деревца, помогала ему загородить положенные для  каждого владельца коровы метры. А коров в нашем районном центре было больше трёхсот штук. Но Хрущёв, не давая мест для косьбы, свёл всё на нет; стало три коровы на весь город. Молоко покупали в магазинах.
  С курами тоже не легче. Высиживала клуха цыплят, потом мы стерегли их, лелеяли, кормили мелко порезанным яйцом, чтобы не умерли. Куры попадали в огороды и разгребали посадки. И их тоже не стали держать, так как легче купить, - в магазине полно яиц, и меньше затрат, подсчитали. Но только позже поняли, что своё яйцо – совсем другое дело, нет химикатов.
                4
     В шесть часов вечера все хозяйки снова приходили за коровами, а те их ждут и мычат, как будто и не уходили вовсе от завора. Бока коров пустые, и мы все пасём их слева на стрельбище. Вот тут-то и можно послушать байки стариков или сплетни баб. Я иногда читаю книгу, зачитываюсь, а мне уже кричат:
- Гляди, твоя корова убежит в овёс, вон она уже перешла дорогу. Ну, у вас Бойкуша и нахальная, вороватая, лишь бы ей убежать туда, где получше трава или в овёс…
- Но зато не бодается, никогда не махнёт рогом, как другие коровы,  - отвечаю я.
  Бегу возвращать её к стаду на разрешённую поляну, а Бойкуша, попробовав однажды овса, так и норовит поесть повкуснее, обмануть хозяйку.
   У нас за всё время перебывало много коров, но такой, как Бойкуша не было. Она и тёлочкой была бойчее всех: чуть-что зазеваешься, а она уже в овсах. Потому и имя мы ей такое необычное выбрали. Однажды года два назад она, почувствовав, что её ведёт не взрослый человек и сам побаивается коровы, как рванула в сторону хлебного поля, что тащила меня по пыльной дороге несколько метров. Я же думала:
 -  Буду терпеть, как Зоя Космодемьянская, и не выпущу верёвку из рук.
Да не тут-то было, выпустила. Бойкуша, почувствовав свободу, задрала хвост трубой и – в овёс.
Объездчик из кормосовхоза загнал Бойкушу в пустой сарай, пока я со слезами бегала за мамой. Пришлось платить штраф за потраву хлеба. Иногда попадался добрый человек, удавалось уговорить, мол, маленькая, не удержала.
                5
   Признаюсь честно, мне надоела эта корова до тошноты, особенно, когда и утром и вечером в шесть часов, как дамоклов меч, висел надо мной, не говоря уж о сенокосе. Однажды решила взбрыкнуть, заупрямилась: не пойду вечером пасти - и баста. У нас в доме переборки тонкие. Слышу, мама на кухне говорит папе:
-  Прими с ней меры, совсем рога отрастила, шерстью обросла. Мне грубит, с первого раза ни за что не выполнит, что ни попрошу.
 Папа заходит в большую комнату ко мне и спокойно так говорит:
  - Запомни раз и - навсегда, если родители посылают, значит так нужно. И выполняй, так как и битая пойдёшь, и небитая пойдёшь. Так что выбирай одно из двух, что тебе больше нравится. Вишь, норов какой, как у Бойкуши.
     Бойкуша – это и мой последний аргумент. Тихо отвечаю:
     -   Это из-за неё, я и не хочу ходить пасти, она всё время убегает в овёс, не догонишь.
    -  А ты стой возле неё и чуть – что, хлестни её для порядка, для острастки вицей - веткой. Она это запомнит и будет тебя бояться. Да, и сюси-буси с ней не разводи! А то ты, только и слышно, говоришь: «Бойкушенька, милая!»
  Я больше ничего не отвечаю, одеваюсь и ухожу в выгон за коровой, понимая, что против лома нет приёма. С родителями не поспоришь. Я шла и думала:
 - Ни за что не пойду замуж, если у мужа или у его родителей будет корова. С коровушкой всё время: надо, надо и надо. Даже если ты болен, привести её домой требуется, а не то в выгоне она вся искричится, - молоко пропадёт или, того хуже, волки съедят. У нас в классе только у Бобыкиных да у нас была корова, а остальные ученики отсыпались всё лето, да отдыхали.
                6
- Ой, дак какая это жизнь без рОботы? - говаривали наши деды.               
Каждое лето мы метали по двенадцать стогов сена на корову. Бойкуше доставалось только два стога – десять процентов, остальные шли для государственных коров кормосовхоза; нам выплачивали за накошенное сено – десять стогов - копейки. А для этого надо было трудиться без передышки, особенно в июле, когда погода позволяла. Наше счастье, если не было дождей, но в дождливые года приходилось сушить и пересушивать сено «на граблях». Сначала надо скосить не одну поляну. А потом ворошить сено граблями несколько раз за день. Взрослые умели хорошо ворошить палкой или обратной стороной граблей, а маленькие дети ворошили деревянными зубьями граблей – гребёнкой. Мы постоянно слышали голос мамы:
    -  Девчонки, вон туча надвигается, ворошите снова, сено сохнет на граблях.
И так, не по одному разу за день надо было перевернуть сено на больших полянах и разбивать пучки тяжёлого клевера.
Сколько надо было иметь терпения, чтобы поворошить сохнущую траву на таких огромных пространствах в жару несколько раз, без всяких там кока – кола! Затем мы огребали сухое сено в валки, а из валков уже формировали копны. В копне обычно три – четыре пуда сена. Двадцать – двадцать шесть копен хватало на стог. Папа делал стожарь – прямую длинную жердь втыкал в землю, скреплял внизу короткими наклонными, воткнутыми в землю плашками, закрепляя их к стожарю-шесту. Мы обнашивали сначала приблизительно десять копен вокруг стожаря. Жерди-носилки папа выскабливал заранее и прятал в ивовых кустах до начала метания стога. Место для стога выбирали повыше, чтобы не подступала вода в дожди. Хорошо, если кто-то из более взрослых детей был, когда метали стог. Но зачастую были только мама, папа и мы: Райка и я – Зойка. Рая уже перешла в седьмой класс, но была маленькой тощенькой пигалицей, смуглянкой. Ручки тоненькие, как палочки, ножки тоже. Я была на два с половиной года моложе, но мне казалось, что я старше, любила поднимать всё тяжёлое, себя не щадила. Жерди под копны подсовывала чаще я. Они не пролезали, мешал бугорок земли. Иногда жерди вылезали с пучком земли и травы. У кого концы длиннее, тому меньше достаётся веса и легче нести. Первому идти тоже легче: видно, куда идёшь. Зачастую Райка кричала:
       -   Всё, сил моих больше нет, бросаю, не могу нести! 
И верно: бросала свои концы. Отдыхали немного, потом снова
брались за концы жердей. Если тучи угрожали дождём, то мама с папой начинали скорее метать. Папа подавал навильники сена, а мама принимала охапки на стог и, утрамбовывая, укладывала рядами сено. Каждый ряд надо было зажимать большими охапками по центру, чтобы потом ряды не вывалились, и дождь не мог промочить сено. Вокруг стожаря она наматывала пучок сена.
                7
        … Вот так они метали и этот стог. Уже дошли до середины стога, а мы ещё сгребали оставшиеся валки. Наконец, стали носить и вторую партию копен. 
     -   Девчонки передохните! И мы передохнём немного. Туча вон ушла за горизонт.
Мы легли на копну и тоже отдыхали. Овод привязался, больно кусал, если не двигаешься. Слушаем, как мама с папой мирно разговаривают, вспоминают добрым словом Шилова Ивана Филатовича. Я чувствую, что сейчас засну, так разомлела от жары и усталости. Вдруг слышу: мама с папой уже разговаривают на повышенных тонах. Мама кричит сверху:
     - Уж и погулял ты со своей бухгалтершей Кукетовой, а Иван Филатович прикрывал тебя.
Папа начал вновь подавать ей сено, чтобы мама «зашилась», - когда много навалено сена  - и прекратила зло ворчать на него. Потом мы с Райкой обнесли все оставшиеся копны к стогу. Слышим: они уже ругаются всерьёз, никто не уступает. Раечка подошла поближе, начала их мирить:
          -   Да ладно, хватит вам. Уже надоело! Одно и тоже!
Оба временно прекратили спорить, замолкли надолго.
По-всегдашнему от папы по-мужицки крепко пахло застарелым потом. Но и от стога и копен несло тёплым ароматом высохшего сена. Эти два запаха не мешали друг другу существовать в пространстве…
                8
  Внезапно папа положил трёхрогие вилы в сторону и, бросив последние слова маме:
  -   Ну и сиди теперь на стогу, никто тебя не снимет! - побежал домой. Мы кричали вслед:
   -   Папа, папа, нам же не дометать стог. Высоко подавать сено. Вернись!
   Он не послушался нас и не воротился к нам. Мама только смеялась ему вслед:
    -   И без тебя сметаем! Подумаешь – зазнаётся…
    Мы с Раечкой по очереди стали подавать маме сено. Та, еле достав с вил охапку сена, приминала его ногами. Много сена, не достигнув цели, летело попусту вниз. Мы ругали маму:
   -   Ну что у тебя за манера: ссориться, когда стог ещё не домётан. Вот дометали бы, тогда и ругались.
Раечка говорила:
   -    Твоя Кукетиха, как печёное яблоко. Ничего в ней нет хорошего. И тебе, и ей хватило. Нет, бы папе отшутилась.
Сено сыпалось за ворот платья, труха прилипала к телу. Мы едва доставали до верхушки стога и тяжёлые вилы с сеном держали уже вдвоём с Райкой, пока мама снимала сено, прижатое к боку стога. Глаза поднимать боялись, чтобы сенная труха не попала в них. Пробовали подавать с другой копны: так повыше, но копна вертелась, стоять неустойчиво. Долго мы так мучились, пока не подали последний навильник с сеном. Мама обмотала последний пучок травы вокруг стожаря, и нервный хохот раздался сверху. Мама в вышине держалась за кончик стожаря.
          -   Мама, а как же мы примем тебя с такой высоты?
          -   Несите сюда жерди-носилки и приставляйте прямо к стогу. Обе прижмите по жерди, но не мешайте мне ехать по центру, иначе я вас раздавлю.
                9 
   Так мы приняли маму, и она даже не ушиблась и не поцарапалась.
  -   Ну, слава богу! Теперь пусть льёт дождь, сено - в стогу! – дружно сказали мы с Райкой. Затем мы сели попить из чайника, съели по куску хлеба с солью, попрятали в кустах все инструменты: вилы, грабли, носилки, обтёрлись водой из ручья и пошли домой. А идти ещё пять километров: уже никаких сил не осталось. У мамы бугристые вены на ногах набухли. Мы шли и учили маму:
-   Не заедайся ты с ним! Молчи больше! Сейчас придём домой и больше ни слова! Как будто ничего и не случилось, а то ещё и подерётесь.
Дома - никакой еды, - шаром покати: все дни проводили на покосе, некому сготовить. Папы дома нет. Мы с Раей стали чистить сырую картошку для жарки, а мама пошла на колодец за водой. Нажарив картошки, поев и попив чайку, мы легли спать в холодной горнице. Маленькая Юлька пригнала корову из выгона. А мама ещё долго возилась в огороде, ведь дел в хозяйстве век не переделать. Вечером приехала старшая сестра из института, сдала экзамен на сессии, и на следующий день папа, как ни в чём не бывало, разбудил всех нас в пять утра косить траву для нового стога. Мы любили сенокос, когда были старшие сёстры дома, тогда прокос к прокосу ложился ровно и быстро, так что два дня, и – опять новый стог сена готов. А когда девчонки приводили кавалеров покосить, то и за одно утро хватало на стог травы.
                10
 С годами силёнки у нас прибавлялось, то мы уже не уступали маме в ловкости, а мама только и командовала:
  -   Зойка, возьми прокос поуже! Надсадишься! Рая, не забирай так много травы лезвием! По чуть-чуть, не торопись! Юля, пяточку косы прижимай плотнее к земле, не коси по воздуху!
Да, и последняя дочь уже начала косить…
У каждого из нас была своя любимая коса, причём разного номера, у кого пять, у кого шесть, а чаще семь. Папа помогал иногда точить лопаткой, сил у него побольше, чем у нас. Коси коса, пока роса! Только мошкара заедала…
Как мама жалела нас, понимая, что мы все – трудяги. А мы, в свою очередь, жалели её. Она набирала большую охапку травы, а мы старались себе ещё больше положить. Она боялась, что мы надсадимся, и живот заболит. А так и было: у Раечки от тяжёлой работы до сих пор пуповая грыжа. А у меня всё время болел живот – перегиб желчного пузыря.
Потом по указу Хрущёва не стали давать покосов. Сначала все сокрушались, а потом порадовались. Если бы раньше отменили покосы, то не было бы у нас такого тяжёлого детства и юности. Мы давно рады продать коровушку, не хотели больше работать. Читать и писать книжки спина не заболит. Комаров нет…