Любовь и уважение или Песни о Будде

Любовь и уважение или песни о Будде, увиденном в замочную скважину

     Наверное, мне с детства не хватало, во-первых, способности любить, а во-вторых, дара принимать чужую любовь. И тогда я, инстинктивно компенсируя сию двойную экзистенциальную недостачу, остановился на культе уважения. Как-то так уж само собой получилось, что посторонние люди меня с первого взгляда уважали, а я уважал их. О своей семье не говорю. Там все пошло на перекосяк.
     О том, что любовь, во-первых, важнее уважения, и что, во-вторых, они могут и должны быть нераздельны, я на словах знал всегда, а вот на личном опыте... собственно, это самое простое и вместе самое главное узнавание стало, как я теперь вижу задним числом, центральным сюжетом моей жизни. Почти в любом рассказе, в том числе и биографическом, есть зачин. От автора зависит выделить его или оставить в тени.
     В моем случае это был один любопытный эпизод с учительницей литературы и русского языка. Она вела нас с четвертого класса по десятый и была одновременно нашей классной руководительницей. Также и она, как мне кажется, больше меня уважала, чем любила. И причина тому, конечно, я сам.
     Осмысливая себя-юношу задним числом, я вынужден констатировать, что уважать меня в то время было за что, а вот любить – вряд ли. Да и сам я в юности мало ценил любовь. Мне по незрелости моей мнилось, что уважение – несомненная ценность, тогда как любовь – весьма сомнительная.
     Кроме того, любовь в окружающих меня людях меня не удовлетворяла. Она мне казалась грубой и пошлой. О том, что основная ее масса, как в айсберге, для постороннего глаза незрима, я еще не догадывался.
     «Мы все любили понемногу, кого-нибудь и как-нибудь», – наверняка сказал бы наш первый поэт, если бы его попросили в двух словах указать место любви в этом мире. Ведь и животные умеют любить своих детенышей не хуже человека. Что же до последнего, то он любит либо особ противоположного пола, либо родных и близких, либо близких ему по духу людей.
     Помимо того : привычная любовь непостоянна и зависит от тысячи условий. Стоит одному из них дать трещину, как вся любовь идет к черту. А иной раз она способна обратиться и в свою противоположность. Что же до непривычной, «божественной» любви... но это уже другая история. Тем самым нет в мире более спорной ценности, чем любовь. И как же выгодно отличается на ее фоне, думал я, другая и параллельная ценность : уважение... Но возвращаюсь к зачину моего сюжета.
     Однажды на родительском собрании та учительница литературы сказала моей матери : «Ваш сын – классный вредитель». И тут же пояснила свое шокирующее высказывание следующим образом : «Видите ли, ваш сын успевает по всем предметам. И по литературе в особенности. Я не раз читаю в соседних классах его блестящие сочинения. Но тут, понимаете, такая вещь : любое задание он выполняет раньше времени – и тут же начинает болтать с одноклассниками, всячески мешает им сосредоточиться. В результате он их подставляет : сам получает пятерки, а другие из-за него – двойки и тройки. Очень некрасивая история».
     Любопытный, нужно сказать, анализ моей личности. Прежде я видел в нем больше похвалу, чем осуждение : как же, блестящий ученик и хулиган немножко! Редчайшее соединение по нашим временам. Теперь же, наоборот, вижу в нем больше осуждение, чем похвалу : как же, не столько тот или другой, сколько стоящий за ними завуалированный провокатор!
     Этот последний момент не стану даже и отрицать. Он потом не раз имел место в моей жизни. Но разве не есть и евангельская любовь чистая провокация? Звучит страшно, а на деле это ведь именно так. И никак иначе.
     Кто из людей ее осуществил хотя бы в сотой доле? Из тех, кого я знаю и знал, никто. Даже близко. А о том, что было в незапамятные времена или в каком-то фантастическом царстве-государстве, мне попросту неинтересно. И тем более мало меня интересует то, чего не было, но могло бы быть.
     В сущности, если бы вместо слова «любовь» люди употребляли выражения : «теплая искренняя симпатия» или «любящая доброта», никаких проблем бы и не было. Правда, и одной мировой религии на земле было бы меньше. Но было бы от этого людям лучше или хуже, тоже нельзя сказать. Не забудем : по вине христианства полегло людей не меньше, чем от множества войн, вместе взятых.
     Поистине, от этой точки зрения до моего поведения на школьной скамье, если идти назад, один шаг. И я с большой теплотой вспоминаю о моей учительнице литературы. И даже часто мысленно с ней беседую. Как жаль, что после окончания школы мы никогда уже не встречались. А я многое бы дал за такую встречу. Прежде всего я расспросил бы ее поподробней о том, насколько злостным было мое школьное провокаторство.
     В этом-то, собственно, все и дело. Ибо, по моему убеждению, нет никакого внутреннего развития. Но все, чем мы стали, было уже в зерне в нашем детстве.
Мое зерно – или по крайней мере одно из таковых – состоит в отчаянном стремлении испытывать эту самую «абсолютную божестенную любовь» и вместе полной невозможности подобного опыта.
     И вот любая подлинная бессловесность – от беспричинной задумчивости человека до безмолвия звездной полночи – мгновенно настраивает меня на такое антиномическое состояние, заодно музыкальной настроенностью подтверждая его истинность, тогда как любое слово, пытаясь в нем разобраться, уводит меня в непроходимые дебри недоразумений и противоречий, из которых мне заведомо никогда не выбраться.
     Впрочем, не любое слово. Однажды в одном из текстов тхеравады я натолкнулся на любопытное замечание о том, что в сердцевине буддийской любящей доброты должна быть внутренняя прохлада. Да, вот оно, то самое! Внутренняя прохлада вместо всеми нами молча ожидаемого тепла. Если уж нет страсти. Пожалуй, здесь и пролегает тайный водораздел между обоими мирами : нашим и буддийским. Нам трудно принять прохладу внутри любовного чувства. Мы не в состоянии понять, что эта прохлада – и только она одна – никогда и ни при каких обстоятельствах не позволит обратиться любви в свою противоположность : ненависть или даже равнодушие.
     Но между буддийской прохладой внутри любви и любящим уважением не просунуть и волоса. Разве не так? Тут все дело в том, что уважение не должно быть ни в коем случае светским и холодным, но теплым и любящим. Да, бывает такое уважение : посмотришь внимательно на человека издалека, улыбнешься ему искренне в ответ на его вопросительный взгляд, улыбнется и он вам тоже помимо воли – и вы разойдетесь. Никому не просчитать, сколько малой, тихой и едва зримой, как прозрачное облачко высоко в небе, зато и неуничтожимой благообразности поселится отныне в космосе. И кто знает : не предпочтительней ли такая „божественная „легкость“ человеческой тяжести привычных житейских отношений.