Shalfey северный роман. Глава 11. Семинар

Глава 11
Семинар

Настроение: Мария Чайковская «Красота»


  — Я прослушала «Самого счастливого человека», что-то в этом есть, — написала Аиша день спустя.

  Так себе, конечно, реакция, но о книге стихов, которую она прочитала месяц назад, за все время Аиша так и не вспомнила и ничего мне о ней не сказала, поэтому и такой отзыв — было уже кое-что. Да и написан рассказ был, объективно, похуже.

  Сам я о книге тоже не напоминал, не люблю навязчивость. К тому же, если человеку есть что сказать — он это скажет, без напоминаний.

  Конечно, я ждал все это время. «Либо она не увидела то, что я в книгу вложил, либо увидела — но имеет такое о книге впечатление, которое считает за благо не озвучивать, дабы не повлияло на наше с ней общение», — рассуждал я, оправдывая Аишино молчание.

  Первое мне казалось более вероятным. И если Аиша действительно в книге ничего не увидела, то и говорить тогда было не о чем. Но если второе — если увидела, но все равно молчит, то и это было мне, в общем, понятно, а молчаливая тактичность даже вызывала уважение, хотя и не радовала, потому что лучше бы она сказала о книге хоть что-то, а не играла со мной в молчанку, словно книги не существовало вовсе. Все началось, собственно, из-за книги, однако ее почему-то игнорировали. И это было странно.

  Вечером я отправил Аише еще несколько треков, где начитывал разным голосом.

  Накануне, когда ездил в деревню, я давал и маме послушать рассказ в глухом варианте его исполнения. Как и Дзен, она сказала, что слушать это тяжело. Я дал послушать рассказ своим обычным голосом — и ей понравилось. Сказала, что глухой вариант хорош для стихов (как ни странно), а обычный — для прозы.

  — В общем, все в твоих руках, — вывел я, переводя на Аишу.

  — В смысле, в моих? — удивилась она.

  Я объяснил, что так я мотивирую ее поработать со мной. Но еще, временами у меня появляются сомнения, стоит ли вообще всем этим заниматься?

  — Хотя и хочется, — признал я.

  — Друг мой драгоценный! Ты толком ничего и не начал еще, чтобы сомневаться! Так что давай такие разговоры в сторону! — посоветовала мне Аиша. — Другими словами, ты просто соскучился по мне или по нашим беседам… — сообразила она. — Так и говори тогда! — присоветовала она еще, сделав это довольно прямолинейно, но верно.

  — О, да! Говорю и еще как говорю! — подхватил я, добавив про себя: «Лишь бы всем было хорошо».

  Далее разговор зашел о предстоящем семинаре. Аиша интересовалась, есть ли у меня какие-нибудь особенности или предпочтения в питании? Ответом моим было утверждение, что специально для нас ничего готовить не надо, потому что приедем мы со своей едой.

  — Дзен может что-нибудь съест, если на вид понравится, но сегодня он у бабушки поел борщ и пожалел, сказал «поперек горла стоит». Поэтому рисковать не стоит и лучше нам приехать со своим, — подытожил я, не желая напрягать ни Аишу, ни кого бы то ни было отдельным меню, да и вообще распространяться о специфике своего образа жизни.

  — В смысле? Это не вполне будет корректно! — почему-то вдруг воспротивилась Аиша. — В процесс все включено, все организовано для всех одинаково же! — запротестовала она, словно мы купили путевки в пионерлагерь и поэтому теперь должны все делать «как все».

  — Ребята формируют вегетарианское меню, так что, не нужно со своей едой! Разве что вам что-то потребуется в дорогу. А в целом, я просто выясняю на предмет, скажем, аллергий или еще чего, вот, — объяснила Аиша более приемлемо. — А так — никаких таких заморочек я не приму! У нас же команда и мы организуем хороший сервис для гостей насколько это в наших силах! И посему, никто не должен быть стеснен или ограничен. Всем достанется забота, — завершила она увещевания.

  Против заботы я не возражал. Объяснил однако, что дело не в этом, дело в том, что я — сыроед и Дзен тоже по мере сил старается.

  До этого момента я не рассказывал Аише о специфике своего питания, не было повода, а сама она не спрашивала. Многие люди, изменяя что-либо в себе и своей жизни в лучшую сторону, стараются оповещать об этом как можно больше народа, делая это, зачастую, не без гордости. Я же старался избегать именно этого. И если случалось мне иной раз сообщать кому-то о своем образе жизни, всегда чувствовал после этого неловкость и сожаление от того, что не сдержался и выставил это на обозрение. Поэтому я взял за правило от излишних на этот счет высказываний — воздерживаться.

  — Так о чем и речь же! — эмоционально воскликнула Аиша. — Ну елки-палки! Что ж так сложно?! Скажи просто — мы сыроеды, и подготовим для вас просто сыроедческую кухню. Просто же! — продолжала она поражаться, будто приемлемая сыроедческая кухня — это действительно «просто», тем более без должной практики, нужных навыков, знаний и оборудования. — И вообще, кухней и размещением занимаюсь даже не я, а ребята. Все продумывают для каждого и умеют это делать. И все! Значит я скажу, что у нас два сыроеда тогда, — заключила она, покончив наконец с бесконечными восклицаниями.

  И я снова ей не перечил. Объяснил только, что не хотелось напрягать и на этом акцентировать. Собственно, мое ведь право — как хочу, так и еду. Питаюсь тоже, как хочу. И если не желаю этого оговаривать, значит — не желаю.

  — При чем здесь это? Ты едешь на семинар, и это нейтральное пространство. И здесь уместны пожелания! — продолжала пылить Аиша, не желая меня понимать.

  — Ну ладно, теперь ты знаешь, — выдавил я улыбку.

  Именно таких разговоров я хотел избежать, и все же на них нарвался. Разговоры о еде быстро утомляют. И я перевел на другое, заговорив о животных.

  Выяснилось, что вместе с медведем у Аиши в доме обитают вполне себе не плюшевые кот и собака. Собака была какой-то китайско-экзотической породы, а кот имел утонченное англо-французское имя — то ли Мишлен, то ли Мишесть… Не помню точно. Помню, Аиша расстраивалась, что бабушка панибратски называет кота Вермишелью. Все непросто было у Аиши с именами питомцев, тогда как мою полудеревенскую кошку звали попроще: Плюша Капитоновна.

  — Во-о-от! Сам же тоже чудишь! — обрадовалась Аиша.

  Я же припомнил, что есть у меня и про это готовая история, еще один рассказ.

  — Однако, начудил не я, а соседский кот Капитон, который однажды в очередной раз зашел к нам в гости, и ровно через два месяца у Плюши и ее мамы в один день родились по пять малышей!

  — Ну-у вообще похожденец котяра, — оценила Аиша.

  У меня даже всколыхнулось что-то вроде гордости за наших деревенских «мужиков».

  — А какой у тебя рост? — осведомилась она.

  Раньше у меня было метр восемьдесят пять. Но мама сказала, что из Москвы я вернулся «будто придавленный», так что теперь, вероятно, стало поменьше. О чем я Аишу предупредил.

  Сам в последнее время чувствовал, будто сильнее меня стало притягивать к земле. И тянуло неслабо. Чувствовал, что как бы становлюсь меньше, стаптываюсь, скомпрессовываюсь или что там еще бывает с личностью в неблагоприятных городских условиях. Поэтому рост вполне мог убавиться.

  — Ох… А что, тебя так легко придавить? — поняла Аиша по-своему.

  Москва меня больше двух лет давила. И я наконец решил, что здоровье дороже, прокомментировал я.

  — Но, да, я слаб, признаю это, — все же согласился я и задумался.

  В последнее время стал замечать, что даже начинаю чувствовать некоторое удовлетворение, признавая свои слабости. Тяжело это — всю жизнь нести на себе печать «сильного человека». Это утомляет. Пусть даже сильным считаешь себя только ты сам. Это давит на тебя исподволь, лишает определенной подвижности, свободы действий и слов. Но когда признаешь, что ты слаб, зная при этом, что все равно сильнее многих — это развязывает руки, позволяя тебе быть пластичнее, легче и разнообразнее. И сейчас я говорю не о физической силе.

  — Ясно. И притих, — улыбнулась в ответ Аиша.

  Я в это время уже редактировал первую главу своей ненаписанной книги и предложил Аише ознакомиться. Получив согласие, записал на диктофон и скинул ей файл.

  Аиша молчала, почему-то не реагировала.

  — Тут? — спросил я, спустя еще несколько минут.

  В ответ опять тишина.

  Я сходил к сыну. Дзен спал.

  — Ох… Дзен уже спит оказывается, ты, наверное, тоже… Неужели сегодня никто не послушает… Печалька… — принялся я расстраиваться в уверенности, что Аиша тоже уже отошла ко сну.

  — Да тут я, слухаю! — объявилась вдруг пропащая. — Ох… — заохала и она. — А ты это помнишь или тебе просто «пришло»?

  Сегодня мы с Аишей охали на пару.

  Я ответил, что мне это «пришло». Речь шла о первой главе книги, о том фрагменте, где описано, как ребенок появляется на свет, когда его (то есть меня) вытаскивают из чрева матери в эту «банальную замкнутую реальность в небольшом советском городке, выстроенном на болотах, на берегу холодного северного моря с его пронизывающими ледяными ветрами и вечными низкими и тяжелыми темно-серыми облаками, давящими на тебя всею мощью породившего их океана. В городе с широкими и прямыми улицами и такими же широкими и прямыми людьми».

  — Про второе рождение — это реально было, это про меня, — пояснил я. — А вот появление человека в роддоме — это «пришло». Пришло в том смысле, что этих подробностей я не помню, а вот про город, про море, про облака с океана — это реальные факты. Короче, «пришло» только восприятие своего рождения самим младенцем — это мое представление о процессе появления на свет дитя человеческого, — объяснил я, для верности перечитав отрывок еще раз: «Мне было больно, досадно и обидно, и было совершенно неинтересно смотреть на этот тусклый и плоский трехмерный мир, пахнущий хлоркой, лекарствами и кровью. Я равнодушно глядел на склонившиеся надо мною лица, голова беспомощно лежала на чьей-то резиновой руке, и я не понимал, зачем вдруг очутился в этом пространстве серых стен и прямых линий. Наконец, меня перевернули в противоположную сторону от ослепляющего холодного света, я получил неожиданный ошеломляющий удар между лопаток, все во мне сжалось, боль пьянящей волной подкатила к горлу, грудь вздрогнула, легкие расправились, я судорожно схватил непроизвольно открывшимся ртом обжигающий терпкий воздух операционной, ворвавшийся в меня дурманящим вихрем, и я закричал.

  Я кричал от хлынувшего в меня невыразимого ужаса. Я кричал от боли и страха. Я кричал от внезапного и совершенного одиночества. Кричал от разлуки со всем тем, что целую вечность было моим миром и моей вселенной, что было моей абсолютной защитой и всецело любящей меня непостижимой силой, которая успокаивающе гладила меня и разговаривала со мной, которая тихим, нежным и каким-то волшебным потусторонним голосом пела мои любимые песни. Эта сила была для меня всем. И теперь я остался один. И я кричал.

  Но ловкие и сильные руки знают свое дело. А усталость и голод — хорошие лекари. Меня помыли, накормили, связали, заткнули рот, унесли длинными коридорами куда-то далеко и положили напротив бесконечной белой стены, нависшей надо мной новой непонятной реальностью. Устав, я успокоился, уснул и все забыл. Я стал человеком.»

  — А-а… Занятно, — протянула Аиша. — А я помню.

  — Что именно ты помнишь? — уточнил я.

  — Это долго… — не захотела она. — Однажды позже расскажу об этом. Я уже в номере и мне пора отдыхать. — Аиша опять ночевала в гостинице. — Если не буду хорошо отдыхать, то умру молодой. А столько дел, столько дел! Посему, красивых снов! — распрощалась она.

  — Ладно, — улыбнулся я, неохотно ее отпуская. — Живи и твори! И отдыхай! И вдохновляй! Добрых снов и чудесного утра тебе!

  Немногим позже этих пожеланий мне показалось недостаточно, и меня опять понесло:
  — Я буду любить тебя еще всю эту неделю, а потом… Потом будет видно. Иллюзия… Но даже если это и она, то она была прекрасна, и она того стоила! И эта неделя будет такой же прекрасной, как прекрасна причина этой волшебной и воскрешающей иллюзии… — выводил я в ночи свои сентиментальные трели. Ночью язык мой совсем неладен.

  Неделя оставалась до семинара. Аиша уже спала. «Однажды позже» так никогда и не случилось — и воспоминания Аиши о моменте ее рождения навсегда остались для меня великой тайной.

  Ночью, почти под утро, перечитав свои сентиментальные пассажи об иллюзиях и прочей чувственной семантике, я как обычно смутился. В сердцах написал, что язык мой враг мой и в очередной раз понял, что надо пытаться пускать свою ночную энергию в творческое русло. Но сразу пришел к заключению, что и то, что написано выше, тоже, собственно, может считаться актом сотворения.

  — Я творю твои сны этой ночью, — слегка занесло меня опять в качестве эпилога к ночным моим размышлениям.

  Далее, я еще немного поохал и лег спать, спросонья умудрившись охнуть еще и утром — не выспался.

  — Ты уже успел впасть в трагедию? — догадалась Аиша, дотянув до полудня.

  Я к этому времени уже весь извелся.

  — Да я почти умер уже! — описал я плачевное свое состояние.

  — Че это? — по-простяцки удивилась она. — У тебя, наверное, много свободного времени?

  — Да! И это бывает проблемой, — признал я очевидный факт.

  Аиша сочла за лучшее меня утешить:
  — Знаешь, не вижу в этом ничего такого, — писала она. — Это же прекрасно — любить кого-то. Это вдохновляет, побуждает быть лучше. Да и не важно — неделя или не неделя. Ты же и раньше, когда мы с тобой не общались, испытывал какие-то чувства. Это тебе не мешало. Ты просто чувствовал и жил с этим. Так что здесь все просто. Наслаждайся жизнью, люби, коль любится, и дыши. И не привязывайся к обстоятельствам. Дружить мы точно будем. И в этом, поверь, тоже много добра. Красиво ты написал про иллюзию. Романтик — он и в Африке романтик!

  — Хорошо, — выдавил и я улыбку. — Хотелось тебе написать что-то приятное.

  — И я тебе за это благодарна! Уж поверь.

  — Значит, все не зря, — уверовал я, сознавая, что вера моя ничего, по большому счету, не стоит.

  И мы еще говорили о разном — о городе, о ее делах, о делах моих, о том, где она обычно ночует в Москве — осень становилась прохладнее, и эта информация мне могла пригодиться. Аиша посоветовала мне лучший по ее словам хостел, который она даже успела и полюбить. Располагалось сие заведение на той самой Таганке, называлось то ли Таблетка, то ли Микстура, а может быть, Капсула… В общем, что-то традиционное — медицинско-космическое.

  — А ты знаешь почему на пиджаке не застегивают нижнюю пуговицу? — озадачила вдруг меня Аиша, неожиданно и совсем не кстати.

  — Я думаю, ее расстегивают, когда надо сесть, чтобы не оторвалась. Вроде так. А потом забывают застегнуть. А еще, у некоторых с ширинкой такая же история случается, — вспомнил я тоже не очень кстати, но чтобы уж не совсем банально. Вроде как пошутил.

  — Не совсем так, — возразила Аиша. — Расстегивать ее непосредственно перед тем как садиться — это моветон. Поэтому ее сразу не застегивают. Она для красоты существует или для гармонии, но ею не пользуются.

  Аиша явно говорила не про ширинку… И хорошо, что она ставила скобочки после каждой своей фразы, иначе я бы опять вообразил, что разговариваю с Гермионой Грейнджер, читай, с серьезной всезнайкой.

  — О как! — удивился я ради приличия, сообщив, что все равно еще не дорос до пиджаков.

  — Блин… Ну про ширинку-то ты мне зачем говоришь?! — затосковала Аиша.

  Я объяснил, что это смешно, только и всего. Но понял, что надо тему раскрыть:
  — Я представил чиновников в пиджаках, которые забыли застегнуться, и мне показалось это комичным, пардон, — извинился я. (Пиджаки у меня почему-то всегда ассоциируются только с чиновниками и почему-то только в негативном аспекте.) — Вообще, да, в контексте выглядит не очень, — все же признал я, реплики свои перечитав.

  Хотя проступок и был для меня не очевиден, зато я узнал еще одну степень несвободы своей собеседницы в плане общения — безобидный, в сущности, пустяк, который, как по мне, так можно было бы просто обшутить или пропустить мимо ушей, не акцентируя, да и позабыть о нем. Но Аише пустяк не понравился и она зацепилась.

  Изучив мои объяснения, Аиша снова расцвела, с энтузиазмом принявшись мне рассказывать, что «просто обожает узнавать что-то новое в этикете»! Извинения, по-видимому, показались ей удовлетворительными.

  — Прям люблю! И элегантность, и всякие утонченности! Конечно и жизни не хватит, чтобы все узнать! Но это такое у меня легкое хобби! — восторгалась она, про ширинку мою позабыв.

  Мне показалось, что определение «легкое» Аиша употребила не подумав.

  Нет, всякие утонченности женщинам, конечно, очень идут, тут я ничего не имею против. Но сам я от этого был очень далек.

  — Прощен? — уточнил я на всякий случай. — А то с тобой надо быть очень внимательным и осторожным в словах. Этикет… Да, когда-то он меня тоже интересовал, даже книжку купил лет двадцать назад! — припомнил я. — Но при твоей работе это актуально, конечно. И это заметно, что ты любишь «и элегантность, и всякие утонченности».

  — Почему сразу в работе? Везде! — запротестовала Аиша. — Это, наверное, определенный вкус жизни — этика, этикет… — Она задумалась, сделала паузу, но, тут же опомнившись, пришла в себя: — Ага! Прощен-прощен! Будь внимательным, осторожным, но искренним! — заботливо наставляла меня Аиша, подобно Мальвине, внушающей незадачливому своему Буратино простые истины.

  И Буратино в очередной раз понял, как нужно действовать, чтобы выходить из неожиданно сложных поворотов в общении с красивыми девочками. Вот только материал, из которого он был создан, имел такие свойства, которые не всегда позволяли ему заранее прогибаться там, где прогнуться было необходимо, и становиться мягче там, где скрывались невидимые острые уголки еще не в совершенстве изученного им чуткого женского характера.

  — Ты любишь жизнь… — философски скрипнул Буратино. — И это здорово. Но в жизни, мне кажется, можно обойтись и без этикета. Достаточно такта и внимания к людям.

  — Неа! Без этикета не обойтись! — высокомерно спорила с ним Мальвина. — (Похоже, и сегодня медведь опять был при ней.) — И что значит достаточно?! Нет! Вообще здесь выбирать не нужно! Необходимы все ингредиенты в красивой пропорции! И я же не говорю про дворцовый этикет, я говорю про жизненный! Да и условности бывают так прекрасны, — привычно подкрасила она розовым.

  — С этим не поспоришь, согласен, — кивнул Буратино, почесав за своим деревянным ухом. — Трудно тебе, наверное, найти достойного кавалера… — посочувствовал он.

  — Почему? Кавалеры есть! Любовь пока не встретила, — возразили ему.

  — Любовь зла… — многозначительно скрипнул он в ответ.

  — Да, верно, — согласилась Мальвина. — Но не будем карябать по сердцам. Все сложится хорошо для каждого. И моя любовь очень добра! Это мой манифест! — щедро излучала она розовый оптимизм.

  — Ваше жизненное кредо — «всегда!»? — уточнил догадливый Буратино.

  — Да! Иначе я никогда не соглашусь!

  Буратино имел такое свойство породы, что часто робел перед людьми, которые точно все знают. И он сообщил Мальвине об этом.

  — Я не все точно знаю! — протестовала она. — Но я выбираю! И свободное право выбора — это то, что дано каждому от рождения! Я могу выбирать реальность и в ней жить! Фсе-фсе, Оле Лукойе пришел с радужным зонтиком, я пошла! — примирительно завершила она.

  — Давай, — прощаясь, погрустнел Буратино. — Надо отдыхать, — нехотя согласился он, не имея ни сил, ни возможности конкурировать с невидимым соперником Оле Лукойе. — Интересно, что бы ты выбрала, какую работу, не будь у тебя твоего таланта? — спросил он, не особенно, впрочем, надеясь на годный ответ.

  — Я была бы кем угодно! Существует масса интересных профессий! — все же успела ответить ему Мальвина, а Буратино уже даже не мог вообразить себе такого! Деревянная его голова пыталась представить образ Мальвины в униформе, в деловом костюме или, на худой конец, в какой-нибудь спецодежде, но у него ничего не выходило. Он даже начал подозревать, что внутри его деревянного черепного объема находится не цельная древесина и даже не прессованная стружка, а какая-то непонятная взвесь из мельчайших опилок, у которой напрочь нарушены все нейронные связи, которая способна только хандрить, пылить, да выдавать иной раз какие-нибудь многозначительные глупости, да легкомысленные сентенции. Но Мальвина в униформе… Такое его воображение категорически было не способно представить.

  — Ладно, — тем временем улыбалась ему Мальвина, — на этой веселой ноте пойду отдыхать. И ты ходи. Рекомендую не кутить, а элегантным способом восстановить силы. Добрых снов.

  Добрых снов… Какое там! Ночью эмпатия у Буратино опять зашкаливала, опилки пылили, а деревянное сердце сумбурно стучало в живот, и Буратино хотелось говорить Мальвине что-нибудь простое, но очень хорошее.

  Следующее утро она встретила с его огромным приветствием «Здравствуй солнце!»

  После обеда Буратино опять укатил по делам в Москву и на связь вышел только поздней ночью, снова став прежним, став самим собой — обычным Мартином.

10 октября
  — Тебе… — писал Мартин в два ночи, ставя солнышко и прикрепляя к сообщению аудиозапись, которую сделал только что, сидя в своей машине на стоянке любимого парка, готовясь ко сну. Это был его давний стих с подходящим названием «Здравствуй солнце».

  Мартин перечитывал переписку с Аишей, в магнитоле играл диск с красивым задумчивым треком на стихи Тарковского-старшего, и Мартин решил записать сверху собственное стихотворение. Получилось неплохо. Он посвятил стихотворение Аише.

  В полдень она вышла на связь. И ей понравилось.

  — Красиво, мне приятно, — написала она.

  — Ну, значит снова не зря, — удовлетворился я, прогуливаясь тем временем по парку. — Красота… «Последние листопады лета», — процитировал я строчку из другого своего стиха, отправив Аише с десяток фотографий с видами парка, прудов, разноцветных кленов, осенней листвы повсюду и мягким солнечным теплом на всем этом великолепии.

  Это был еще один идеальный осенний день: искристые лучи пронизывали воздушные кроны деревьев, мерцали в поверхности небольших прудов, серебрясь на влажной леске одинокого рыбака, прячась в изумрудной траве с тончайшими золотыми прожилками. Огромные дубы, клены и липы обнимали пространство парка столетними ветвями, пленяя листвой бесконечный солнечный свет, отдавая его земле, бережно обхватив ее мощными своими корнями. Пожалуй, это одно из самых красивых мест Москвы. Уезжать из парка мне не хотелось.

  — Да, сегодня хороший день. И красивая осень, — согласилась Аиша. — Ну как, ты ходил в мой хостел?

  — В твой хостел я приеду в пятницу, — пошутил я, имея в виду поездку на Аишин семинар, Таганку пообещал оставить на холода. — Но в любом случае, очень хорошо, что есть такое место как приятный вариант. Я однозначно им воспользуюсь.

  Как оказалось, обещал я напрасно. Обещание свое я так и не выполнил. Это сделал за меня Дзен, но много позже. Дзену в хостеле понравилось.

  Аиша промолчала, разговор на том завершился. Оставшийся день мы провели каждый на своей волне. Моя пронесла меня по любимым местам, вынесла за город и ночью прибила к родному берегу, заставив написать следующую эпитафию в память уходящего дня: «Дела и усталость лишают меня вдохновения, снижают восприимчивость и порой кажется, что это даже неплохо… Для выживания. Но тогда только выживание и остается. И никакого полета… Никакого сотворения… Эх…» — Я поставил грустную скобочку и отправил эпитафию Аише на подпись.

11 октября

  Четверг. Один день до поездки на семинар. Я предупредил, что приедем мы поздно — возникли некоторые дела в Москве, а сделать их можно только в позднее время, поэтому выезжать рано смысла нет. Да еще возникла вероятность, что придется уехать со второго дня семинара. Случиться это могло в случае, если бы мою машину (которая стояла в Москве на продаже) приехал смотреть покупатель, и она бы ему понравилась. Тогда пришлось бы везти в город документы на авто.

  Также просил Аишу не задействовать меня на семинаре в возможных коллективных действах, выразив желание просто понаблюдать и послушать, отстраненно, но не водить хороводы и не делать что-либо подобное.

  — Это не мое, — предупредил я, пояснив, что «водить хороводы» — это метафора.

  Не думал, что действительно дойдет до этого и вместил в воображаемые хороводы все вероятные действия по стимулированию коллективного бессознательного. Негативный опыт у меня имелся и хотелось избежать повторения.

  Аиша уведомила, что просто сидеть и смотреть со стороны — не годится, потому что будет много бесед и нейтральных действий. И не стоит думать об этом заранее, писала она, надо просто довериться.

  — И ты же знаешь, куда ты едешь, — напомнили мне. — На семинар про голос. Лицедействовать не будем, но заниматься надо обязательно. Я думаю, что в тебе говорит усталость. Ни о чем не переживай, просто восприми эти выходные как отдых и как что-то приятное и новое. И все.

  Я согласился.

  Но я точно знал, что говорит во мне вовсе не усталость. Раньше, когда случалось мне принимать участие в коллективных веселиях — я всегда страдал от этого. После каждого мне становилось нехорошо, я чувствовал, будто… Не знаю, как корректно это объяснить, но всегда возникало чувство, будто вляпался я опять во что-то не свое. И это всегда вызывало у меня дискомфорт, повторно испытывать который мне не хотелось. Все мои хороводы давно остались позади, в далеком детстве, и меня это вполне устраивало. Возвращаться к хороводам мне не мечталось совершенно. Поэтому и попросил Аишу заранее, чтобы не портить впечатление от поездки.

  Однако беседы и «нейтральные действия» — это было приемлемо, это мне подходило, и такое я еще мог вытерпеть. Главное, что свое пожелание я озвучил, «А там, будь что будет», — решил я.

  — Доверься мне, — еще раз предложила Аиша.

  — Это я могу, — с легкостью согласился я.

  — Вот и хорошо.

12 октября

  Пятница. Выехали мы из дома уже под вечер. Весь день прошел в хлопотах и сборах. Съездили закупились дынями, арбузами и прочим необходимым скарбом. Я поехал в питомник за саженцами, изначально собираясь посадить у Аиши краснолистный клен, чтобы все лето он вносил разнообразие в зелень лесов вокруг ее дома. Клены, однако, закончились даже во втором питомнике, и я купил еще более красную алычу, такую же, как недавно посадил у себя в деревне. Сорт назывался «Алые паруса», название показалось мне символичным. Купил и боярышник — Аиша просила. На полпути заехали к бывшей теще. Ей купил саженцы груши — просила тоже.

  — Как дорога, все ли хорошо? — сделала первый запрос Аиша в половине девятого.

  За телефоном я не следил, потому не ответил.

  — Как дорога? Вы в пути? — пришел повторный часа через два.

  — Въезжаем в Москву, дорога ровная! — отрапортовал я, в этот раз сидя на пассажирском.

  — Отлично!

  Мы въехали на МКАД. Потолкавшись в пробках, проскочили пару поворотов. Развернулись. Еще потолкались, но уже в городе. И приехали наконец на место. Место я выбирал сам и выбрал поближе к Аише, чтобы сразу выскочить на шоссе, ведущее к ней. Сходил по делам. Дзен ждал. Потом не выдержал и ушел гулять. Я вернулся к машине и пошел по дворам в поисках сына. Вскоре нашлись, вместе еще погуляли, дожидаясь, когда основной поток выедет из города. Наконец, двинулись в путь.

  Выехали быстро и, встав на курс, помчались навстречу судьбе, ведомые непредсказуемой женской сущностью двух наших навигаторов и самой Аиши.

  — А сколько на машине до вас ехать? — на всякий случай уточнил я. — Навигатор говорит два с половиной часа, это так?

  Было уже около полуночи. Строгий женский голос направлял нас строго вперед.

  — Ого… — удивилась Аиша. — Вот это да! Приезжайте скорее! В навигаторе надо написать название поселения, будет указан наш район. Это недалеко от наукограда. После таблички нужно проехать прямо по главной левее один километр и там я буду на дороге вас ждать! Как повернете уже с асфальтовой дороги на гравийную — сразу звони. Даже звони еще раньше, когда на трассе проедете реку! Ехать надо часа полтора-два — я ж не знаю из какой точки Москвы вы измеряете способности навигатора. Едьте уже!

  Я удивился не меньше, потому как думал, что будет поближе.

  — Едем по шоссе, — предупредил я, обозначая точку Москвы.

  Полночь.

  Аиша пообещала не спать и попросила оставаться на связи.

  — Мы летим! — обещал я, премного извиняясь. До сих пор думал, что нас встретят какие-нибудь «ребята», а сама Аиша будет уже отдыхать.

  — Нэть! Я встречатель! — шутливо ответила она, вроде бы не сердясь.

  — Универсальный солдат, — похвалил я и сообщил, что реку проехали пять минут назад, но дозвониться не смог.

  Какой-то мост и тьму под ним мы действительно проскочили. Скорее всего, была река.

  — Реку проехали? — уточнила Аиша некоторое время спустя.

  — Ага, полчаса назад, — подтвердил я, глянув карту.

  Дзен сидел за рулем, и я мог свободно шевелить руками, но в основном рассматривал мелькавшие за окном поселки, шевеля только головой. Часто заглядывать в телефон мне не хотелось, было и так хорошо.

  Аиша позвонила сама, чтобы дать мне устные инструкции. Дзен ехал под сто сорок, нас вели два навигатора и Аиша; скоро должны были приехать. И я не напрягался вообще. Опыт вождения у сына был приличный, с навигатором он дружил, с дорогой справлялся самостоятельно и в моей штурманской помощи не нуждался. В целом, все было очень несложно.

  Я решил, Аиша позвонила, только чтобы со мной поболтать. Первый раз мы с ней разговаривали по телефону в живую, и уже само по себе это было для меня волнительно, поэтому в сопутствующую информацию я вникал не сильно. Зачем? Есть же навигаторы и всевидящие спутники над нами. Главное, что Аиша мне позвонила…

  Между тем, дорога становилась свободнее от машин, поселков встречалось все меньше, наконец, мы домчались до нужного съезда с трассы.

  Свернув, ехали ровно так, как рассказывала мне Аиша. Правда, проехали по пути небольшое озеро, о котором она почему-то не упомянула, и переехали железную дорогу, о которой она тоже зачем-то умолчала… И тут позвонила Аиша, чтобы узнать, как у нас обстоят дела?

  Я описал недавние пейзажи. Аиша удивилась. Но это было, в принципе, уже не важно — мы доехали до грунтовки, которая повела нас через поля. Про грунтовку Аиша мне точно рассказывала!

  Километры оставались позади, темная непроглядная ночь окружила нас со всех сторон, дорога сужалась… но Аишу на обочине мы так и не встретили. Заподозрив неладное, вынуждены были остановиться, поскольку высоченная трава вдоль обочин уже почти смыкалась над дорогой, подобно величественным католическим сводам. Здесь даже никто не косил, и почему-то не было связи…

  Руководствовались мы Яндекс-картами, они удобнее гугловских. Но привели они нас почему-то в какое-то другое селение с таким же точно названием, которого, однако, не наблюдалось в действительности.

  Выйдя из машины и осмотревшись, мы ничего не увидели, ни единого огня. Пару километров сдавали мы задним ходом, чтобы дорога позволила развернуться хотя бы в пять приемов. И чтобы связь. Аиша обрадовалась, снова нас услышав, но помочь ничем не смогла и пришлось ей подключать советника мужского пола, чтобы могли мы с ним разговаривать на одном языке. Познакомившись и следуя рекомендациям советника, мы установили карты Google и определили свои координаты.

  Оказалось, находимся мы недалеко от нужного нам места. До него оставалось каких-нибудь десять километров, если по прямой. Только подъехали мы с другой стороны долины и проехать по прямой не представлялось возможным, поскольку, во-первых — трава со сводами, во-вторых — дорога почти закончилась, в-третьих — мой внедорожник стоял в Москве на продаже, и приехали мы сюда на обычном седане. В-четвертых — ночь.

  Пришлось возвращаться. Я сел за руль.

  Спустя два часа, проехав лишние две сотни, около трех подъехали мы наконец к поместью. Летели со всей мочи, но никто нам особо уже не радовался, включая полусонную Аишу. Почти все остальные спали.

  Мы тоже радовались не сильно, прилично устали, хотя Дзен и поспал немного, когда выехали из самой глуши. Так случился у нас в этой поездке конфуз номер один.

  Гостевой дом стоял в лесу, рубленный из огромных бревен. Дом был хороший. Нас по-быстрому разместили и пожелали таких же хороших снов. В доме стояла сильная жара, а я не переношу. Не спалось. И пошел я гулять. Отключив систему отопления в доме и оставив входную дверь открытой, чтобы проветрилось и выветрилось. Народ спал по комнатам, я никого не встретил.

  Вышла луна, осветив все бледным сиянием, на улице было свежо и приятно бодрило, я бродил по грунтовой дороге, по лесу, попирая ногами мхи и брусничные кусты, прыгал через темные канавы, смотрел звезды, пока не озяб, вернулся в пятом часу, лег, но все равно никак не мог заснуть, не спалось, думалось об Аише. В доме по-прежнему было жарко, дом был хороший. Поворочавшись и пострадав, часов в пять я наконец отключился.

  Пол восьмого нас разбудил народ. Народ, как я понял, изрядно подмерз к утру и активно циркулировал по дому в предвкушении завтрака. На ночлег нас с Дзеном устроили в небольшой комнате без дверей и, собственно, без самой комнаты, которая располагалась на лестничной клети второго этажа, и это был проходной двор. Но и это было ничего, не страшно, все равно Аиша запретила нам просыпать начало первого дня. По приезду я сразу спросил у нее об этом, потому что в последние дни сильно недосыпал и на семинар приехал отдыхать, как в переписке мне советовала сама Аиша. Однако отдых, понял я, предстоит активный.

  Итак, под одеялом натянув штаны, чтобы не смущать курсирующий вверх-вниз по лестницам народ, одевшись, весь разбитый, с ватной головой и отсутствием какого-либо желания чему-то учиться, по-быстрому что-то перекусив, понурый я вышел из дома в первый день поместного семинара. Спать хотелось неимоверно. Дзен выглядел пободрее. С Аишей виделись только мельком. Ей было не до меня.

  Аиша, как мы знаем, жила в поместье. И если вы не знаете, что это такое, и как такое случается в наши дни, слушайте. Чтобы жить в поместье, необходимо следующее. Самое главное, нужен активист или группа таковых, которые соберут достаточное количество единомышленников, желающих жить на природе, но не очень далеко от города. Далее они выкупают в каком-нибудь приличном месте заброшенные колхозные земли, в основном, зарастающие молодняком поля, делают межевание, распределяют между сообщниками большие наделы по один-три гектара каждому, а может и более, это как договорятся. Затем, в поля проводится электричество, натаптываются, наезжаются и отсыпаются дороги, выкапывается пруд, оставшиеся свободные участки продаются тем желающим присоединиться к общине, которых община же и одобрит.

  То есть, если вы не исповедуете мир, любовь или что-нибудь другое человеколюбивое по выбору, то земли вам не видать. И сформировывается в результате родовое поселение — большая-пребольшая деревня с полями, дорогами, перелесками и огромными свободными пространствами с низкой плотностью населения, где живут экологически и духовно продвинутые люди. В такой деревне мы с Дзеном и очутились. Место, как понимаете, позитивное, и даже волшебное. Если выспаться.

  Семинары, которые устраивала Аиша, представляли собой нечто вроде дружеских уикендов для друзей и знакомых, на которых в числе прочего занимались постановкой и развитием голосовых способностей. Аиша утверждала, что «могут все».

  Народ гулял, отдыхал, занимался, общался и пел. В последний день все вместе ходили в купольную баню — это как десерт. Жили в гостевом доме, который предоставляли друзья Аиши, жившие по соседству. Достопримечательности располагались на всей территории поселения, поэтому перемещаться приходилось на автомобилях.

  За все надо было, конечно, платить. Но оно того стоило. Однако, несмотря на все очевидные плюсы, был и один минус — туалет гостевого дома находился на улице, был маленький, полувыгребной и один на всех.

  Ходить в эту маленькую каморку, стоящую посреди леса, по малой нужде нам с Дзеном было чуждо; мы и сами почти сельские жители и даже прописка у нас деревенская, поэтому ходили мы подальше от очередей и свидетелей — в лес. Свидетелей в доме собралось человек двадцать — восемнадцать, если точнее.

  Первый день плотно прошел в гуляниях, экскурсиях, пениях, спецзанятиях и разговорах. Вечером, после посиделок в доме при свечах и, опять же, пения под гитару, почти все переместились в лес неподалеку от дома, к костру.

  Мне жутко хотелось спать. Я уже кимарил в доме под сладкоголосое женское пение, сидя за трапезным столом, но пропустить ничего не хотелось. Вслед за сыном, ежась от холода, я преодолел демаркационную линию между жилищем и местом для посиделок у костра. Ночь выдалась довольно прохладная, я с удовольствием присел поближе к огню, устроившись на одном из березовых бревен, разложенных вокруг большого кострища.

  Народ пел песни, рассказывал истории, шутил, улыбался и дружил со всеми, кто готов был эту дружбу принимать. Мне было хорошо — меня никто не трогал. Дзен сидел рядом, тоже улыбался, посматривая то на меня, то на окружавших нас людей. Огонь, звездная ночь, приятные дружелюбные люди, что может быть лучше.

  Слегка утомившись песнями и разговорами, компания решила взбодриться играми-викторинами или как они называются я не очень в курсе. Я впервые присутствовал на подобном, и мне понравилось — игры были на смекалку и юмор. Правда, с первым к этому часу у меня были уже серьезные проблемы. Закончилось все очередным для меня конфузом.

  В последней игре надо было по очереди называть какое-нибудь любимое действие или еду или что-то другое, начиная предложение со своего имени, например: «Саша любит Селедку». А следующий участник должен был сказать свое любимое, начав слово с определенной буквы, вычислить которую можно было из сказанного игроком предыдущим. Не помню точно правила игры, смысл в том, что если ты начинал свое любимое слово на верную букву — ты игру заканчивал, если буква была не верная — шел на следующий круг и так до тех пор, пока не останется один последний игрок, он же — проигравший. Догадайтесь, кто остался последним…

  Народ сидел и даже уже стоял в нетерпении вокруг костра, мерцая в угасающих сполохах поблескиванием глаз, хитро улыбаясь. И это мне совсем не нравилось. Я понимал, что решение должно быть какое-то очень простое, скорее всего, даже элементарное, но никак не мог сообразить, никак не получалось у меня ухватить суть задания туманной своей мыслью, которая напрочь отказывалась напрягаться и соображать что-нибудь вразумительное.

  Без устали строил я всевозможные хитроумные схемы, последовательности, закономерности и прочие интеллектуальные излишества, в то же время понимая, что они совершенно невероятны для такой простой игры. Но что мне оставалось? Простое в мою голову в тот вечер никак не лезло. И чем дальше заходило дело, тем хитроумнее были безнадежные мои потуги. Я занимался сложением букв, делил их, умножал, привлекал в уравнения число Пи, вспоминал теории заговоров и струн, сочинял собственные гуманитарные алгоритмы, разве что не извлекая квадратные корни из слов, выводил собственную теорию относительности алфавита… Не помогало ничего, я был в тупике.

  Припомнилось мне тогда похожее состояние. Как-то раз перегонял я машину из Германии. Взяв автомобиль на западе страны, я заехал в Голландию, чтобы познакомиться со страной, культурой и Амстердамом, в частности, как рассадником мировой свободы, или греха, это уж как хотите. Обратно я ехал… Хотя нет, в тот раз обратно я ехал неспеша и хорошенько отсыпался, но был еще другой случай, когда ехал я, опять же, с запада Германии, не спал сутки, чтобы куда-то успеть и приехал на границу с Беларусью в таком состоянии, что с трудом воспринимал какую-либо информацию, в том числе ту, куда и какие печати нужно ставить в сопроводительных документах на авто.

  Понимая, что информация мне дается таможенниками несложная, да и ездил я здесь уже не раз, но все равно никак не мог я эту информацию усвоить, бегал между конторами, переносил бумажки, но постоянно кому-то в этих бумажках чего-то не хватало. Это, примерно, как первоклашка делает домашнее задание, мама с папой помогают, но не получается у них объяснить ребенку элементарное, он просто не в состоянии сконцентрироваться, ухватив логику объяснения, — логику простую, наглядную, но для ребенка совершенно невозможную. Мама с папой начинают злиться, повышать голос, пытаются эмоцией всунуть в ребенка знание, но и это ни к чему не приводит, ребенок все равно это знание вычленить и сообразить не способен, словно впадает в ступор, хоть убей, не схватывает у него в голове и все. Вот и я от недосыпа иногда становлюсь таким.

  В этот вечер подобное случилось у костра и при многих свидетелях. Но самое неприятное, Аиша тоже присутствовала. Я чувствовал себя неимоверно глупо и дискомфортно, хотя понимал, что это, в принципе, для меня нормально и временно, надо лишь выспаться, но другие-то этого не знали! Да и бог с ними, с другими, мне с ними в одной лодке не плыть, но перед Аишей в таком свете мне представать совсем не хотелось. Очень резкий, по-моему, получался контраст.

  Кончилось тем, что, оставшись один, я выразил желание биться до последнего без посторонней помощи и подсказок, намереваясь дойти до решения самостоятельно, рискуя при этом показаться еще большим тугодумом. Это стало делом принципа, мне необходимо было это преодолеть. Да и полезно это иногда — побыть дурачком, полезно в плане гордости.

  При полном отсутствии конкуренции завершилось все очень быстро, почти сразу. Как и предполагалось, задание оказалось поразительно простым. Надо было назвать слово, которое начиналось с первой буквы твоего имени. В эту сторону я даже не пытался думать. Почти не удивившись своему открытию, я флегматично улыбнулся, помялся ради удовольствия публики еще немного (вроде как опять ничего не понимаю), затем все же сказал, что-то похожее на «Марти любит Мед». Все обрадовались, на том посиделки у костра завершились. Частично реабилитированный вместе со всеми я отправился наконец спать.

  Следующим днем программа мероприятий снова была насыщенная. Но и я выспался. Всеобщее утро началось с коллективного похода к роднику, спроектированному и устроенному неким смышленым немцем. Родник располагался в обычном овраге, как и многие другие в своем роде, и ничего особенного я в нем не приметил. Всем желающим предложили облиться из ведер. Мало кто захотел, но набрали по бутылочке все.

  Облившись, я предложил сыну. Предложил просто так, ни на что не рассчитывая. Неожиданно Дзен согласился! Раздевшись, он окатил себя холодной водой из двух большущих ведер. Порадовал старика. Мы были последними, и нам за это досталось. Вроде как только нас Аише пришлось ждать, от основной группы чуть поотстав, будто бы и мы не ждали, когда обольются другие. Аиша нас отругала. Ерунда конечно, но ерунда несправедливая. Ведра было всего два.

  После занятий и коллективного обеда всем разрешили прогуляться по округе самостоятельно, предложив уложиться в один час. Невдалеке, на соседнем участке, располагался дом Аиши. Я решил сходить посмотреть, куда можно посадить привезенные для нее деревья. Других дел у меня все равно не было, да и обещал. Дзен со мной не пошел.

  Аише принадлежало гектара два, может быть три, земли, может и больше, значительную часть коих занимал лес. Несколько соток вокруг дома было расчищено под огород, приличная полоса между домом и грунтовой дорогой заросла густым березовым подлеском. Лес был и за домом, конца которому не было видно. Дров вокруг росло более чем достаточно. Забор отсутствовал.

  Жилое помещение представляло собой двухэтажное деревянное здание средних размеров, полностью зашитое розовым сайдингом. Я почти не удивился, узрев такое, хотя совершенно розовый деревенский дом видел впервые. Таким образом, «красных оттенков» на участке Аиши хватало и без моих «Алых парусов». Но посадить алычу все равно было надо. Да и боярышник… Я решил подойти поближе, чтобы осмотреться и проинспектировать почву.

  Пройдя вдоль боковой границы участка по дороге, отделявшей владение Аиши от соседнего надела, я остановился напротив ее дома, затем по тропинке чуть углубился на территорию и встал там, откуда участок просматривался лучше всего. До дома оставалось несколько десятков метров, дальше я не пошел.

  Оценивая освещенность, а алыче нужно солнце, я немного постоял, надеясь, вдруг Аиша увидит меня в окно и ко мне выйдет. Но в окнах никого не было видно, ко мне никто не вышел. Я решил, что Аиша пропадает по каким-то своим организационным делам.

  Подходящего места для деревьев перед домом не обнаружив, поскольку молодой березняк подступал к огороду вплотную, прилично затеняя почти все свободные прогалины, я вернулся на проезд между участками и прошел дальше почти до самой опушки леса, где с дороги было видно, что творится за домом, где располагался хозотдел. Там было лесисто и для плодовых деревьев тоже темно. Издали осмотрел я и соседний участок, где строился новый дом. Чисто из любопытства.

  Еще раз окинув взглядом имение Аиши, немалые ее земли, где вроде бы негде посадить культурное дерево, я решил, что Аиша сама разберется, куда пристроить мои подарки.

  Осторожно ступая между лужами напрочь разбитой колесами дороги, разделявшей два участка, я выбрался обратно на главную, отсыпанную песком и гравием общественную дорогу. Прогулявшись по округе и убив остатки свободного времени, я вернулся в гостевой дом, а позже, увидев Аишу, напомнил, что нужно обязательно высадить деревья и я могу в этом деле помочь. Рассказал также, что уже ходил к ее дому, чтобы посмотреть, где можно их посадить. За что получил неожиданный и довольно резкий выговор. И это был мой очередной конфуз в эту поездку.

  Сажать в итоге я ничего не стал, перед отъездом отнес деревья к Аише на участок, жалея, что вообще затеял все это.

  После всего нашу компанию повели гулять на искусственный деревенский водоем, приличный по размеру и судя по всему глубокий. Аиша пруд нахваливала, его устроителя тоже. Дело это недешевое, знаю по собственному опыту. Затем всех отвели на очередное голосовое занятие в школу, а в завершение дня — в купольную баню, принадлежавшую другому местному аборигену. Но сперва, предложили всем сходить в уличный клозет при бане, к которому тут же выстроилась немалая женская очередь. Оно и понятно: гуляли и нагуляли. И тут приключился со мной следующий мой конфуз.

  Вы уже, верно, поняли, как я отношусь к общественным туалетам. Поэтому не будет сюрпризом, если скажу, что в предбанную очередь мы с Дзеном тоже вставать не стали. Подойдя к хозяину учреждения, мы осторожно поинтересовались, нет ли поблизости какого-нибудь альтернативного варианта, скажем так, более… свободного? Хозяин в ответ понимающе улыбнулся и дружелюбно ответил, что для мужчин альтернативный вариант за каждым кустом. В чем мы с ним были совершенно солидарны, тем более, дислоцируясь в такой просторной деревне. Задавая такой вопрос, мы рассчитывали получить именно такой истинно мужской ответ. И мы двинулись искать подходящие кусты местного чапараля.

  Организованно вышли мы за пределы хозяйского участка, зашли за частокол пушистых молодых елей, густых высоких кустов, перешли пустынный тупиковый проезд между нашим участком и соседним, встали на заросшей травой обочине возле деревьев в таком месте, чтобы в зоне видимости не было видно ни одной живой души и чтобы ни одной не предвиделось и окропили подлесок напротив нашего участка, чтобы и там деревьям тоже рослось неплохо. В общем, все сделали чисто. Чисто по-мужски.

  Аише в это время вздумалось нас потерять. Она видела, что мы уходим с участка и уходим мы сознательно. Видимо, многолюдная очередь в туалетный домик показалась ей без нас неполной. Не на шутку обеспокоившись, Аиша принялась нас звать! Непонятно, правда, зачем кричать, да еще кричать так громко, разве за тем, что позволял голос.

  Аиша была крайне настойчива. Не выдержав, я отозвался, крикнув в ответ, что скоро придем. Но она все равно продолжала голосить! Я и говорю Дзену (он стоял поближе), говорю: «Скажи ей, что мы в кусты отошли, чтобы успокоилась!» Это я пошутил так. А он возьми, да прямо так ей и крикни! Но Аиша все равно не унималась, продолжая нас вызывать.

  Под этот аккомпанемент доделали мы несерьезные свои дела и, посмеиваясь, припустили обратно. А когда вернулись на хозяйский участок, Аиша пристала к нам с вопросом «где были?» Я намекнул. Аиша не поняла. Я намекнул еще раз… И опять мимо. Я плюнул и честно признался, что ходили мы отлить лишнее. Сказал это вежливо, не грубо. Но что тут началось…

  Сперва ошалели Аишины глаза, затем все остальное. И я пожалел, что так опрометчиво открыл Аише истину: не каждый человек бывает готов к таким откровениям.

  И если описать коротко, нам сделали многократный выговор. В основном, конечно, делали мне, несмотря на то, что в свою защиту я привлек хозяина заведения, проходившего мимо, который на все Аишины корректно завуалированные претензии в мой адрес лишь сдержанно улыбался, с удивлением поглядывая то на меня, то на Аишу. Нормальный мужик. Выговорившись, Аиша ушла. Хозяин поинтересовался, в чем, собственно, было дело? До него не сразу дошло, и я объяснил в двух словах. Мы вместе еще посмеялись, и он снова повторил — что это женщинам так уютнее, по туалетам бегать, а нам, мужикам, любое дерево в помощь. И я опять с ним не спорил.

  В общем, неожиданно приключился пред баней совершенный абсурд. При том, что у себя в деревне, на своем гектаре, я специально посадил по периметру около полусотни елок и поставил со стороны деревни высокий железный забор, в том числе, чтобы не бегать каждый раз с улицы в туалет по малой нужде, спокойно справляя ее на природе, не боясь при этом смутить ни себя, ни соседей, ни случайных прохожих, идущих к реке. Здесь же мы стояли практически посреди леса, никто нас не мог увидеть, но мы все равно получили за это нагоняй! Аишина сверхопека не давала нам свободно вздохнуть, и это называлось отдыхом.

  В купольной бане всех угощали ненавязчивым легким паром и сладчайшими арбузами. Баня оказалась крутая и очень комфортная, с большой парной, комнатой отдыха, удобными диванами и большой плазмой. Хозяева не напрягали вообще, даже устроив для всех желающих экскурсию по собственному дому, стоявшему рядом и весьма необычному — люди это были творческие.

  Аиша в продолжение всех банных посиделок куталась в простыню. Народ отдыхал, обливаясь потом в плавках и купальниках, одна Аиша все время сидела в простынке, ни разу ее не скинув. Кого-то стеснялась.

  Голосовые занятия проходили в местной школе — новом добротном деревянном здании с просторным залом, предназначенном для поместных соборов и других всеобщих нужд, довольно уютном, светлом, стоявшем особняком в перелеске — идеальном месте для подобных коллективных мероприятий, тихом и спокойном.

  На последнем занятии все же пришлось нам водить что-то вроде хоровода. Упрямиться я не стал, вынужденно согласившись принять участие в упражнении, потому что сидеть в углу особняком было бы неуютно и вызывающе эгоцентрично. Коллективности, в итоге, получилось для меня слишком много. Я устал. Но в целом, занятия нравились — смотреть и слушать Аишу мне было приятно в любом случае. А Дзен так и вовсе там, наверное, прописался бы — с Аишей они почти подружились. Тогда как на меня Аиша не обращала почти никакого внимания. А сам я не навязывался, не видя с ее стороны никакого к себе интереса. К тому же, Аиша всегда была не одна и смущать мне никого не хотелось. В том числе и себя. По сему, в продолжении этих двух дней мы с ней почти не общались.

  На завершающем уикенд ужине всем предстояло по очереди выступить, сказав что-нибудь хорошее о прекрасно проведенном на семинаре времени. Как я понял, это была традиция. Пришлось говорить и нам с Дзеном. Я был не в восторге — публичные выступления не мое. Да и о своих чувствах я могу только тет-а-тет, а тут надо было говорить именно о чувствах и говорить прилюдно, такова специфика. Но сказать что-то все равно было надо. И что-то я из себя конечно выдавил, как всегда чувствуя затем не очень приятное послевкусие. Хотя бы только из-за этого на семинар я больше бы не поехал.

  Из «сыроедческой кухни» для нас, как, впрочем, для всех остальных постояльцев, были нарезаны обычные салаты, в основном из капусты, от которой, к слову, если слишком много — пучит; были нарезаны фрукты. Как и предполагалось, никакой особенной сыроедческой кухни не было как таковой, поэтому все наши с Аишей разговоры на тему особенного питания — были излишни.

  Выехали мы обратно в воскресенье вечером, предварительно выгрузив из машины Аишины деревья и отнеся к ней на участок. Тепло с ней распрощавшись, непривычно пустыми подмосковными дорогами выскочили мы в районе Можайска на родную трассу М-1, долетели до бывшей моей тещи и, спокойно переночевав, утром, отдохнувшие и бодрые, двинулись в сторону Смоленска.

  На том, путешествие наше завершилось.

  — Как дорога? Хорошо доехали? — интересовалась Аиша следующим днем.

  На календаре 15 октября, понедельник. Телефон лежал в коридоре, сообщение я не увидел, потому не ответил. Немногим позже сам написал Аише с компьютера, интересуясь, как отдыхается после суетных выходных, каковы ощущения и все ли прошло так, как она того хотела.

  — Довольна? — спросил я, подводя общим знаменателем, имея на этот счет некоторые сомнения. Хотелось услышать от Аиши что-нибудь личностно-направленное.

  — А я тебе в Вотсапе пишу! Ты знаешь, да, есть усталость. Но есть и счастье. У меня появилось много близких людей. Это невероятно ценно и тепло! Сплошная любовь и радость сейчас! — ответила мне Аиша.

  — Кажется, я могу представить твое состояние, — согласился я.

  Действительно, вспоминая Аишиных друзей, то, как она с ними общалась, я смог примерить на себя ее ощущения и проникнуться ее чувствами. Но к себе эти чувства я не относил.

  — А доехали отлично, — ответил я на предыдущее, сходив за телефоном в коридор и увидев Аишины вопросы в Вотсапе. — Ночевали у тещи, — продолжал я, — выехали утром и всю дорогу была такая красотень! Туман… Солнце с трудом пробивалось сквозь плотную завесу тумана и больше напоминало уставшую луну… Сказочные золотистые деревья медленно появлялись из плотной матовой дымки и снова терялись в ее хаотичных рваных прядях… Но внезапно дорога выскакивала из тумана, и солнце наполняло мир цветом и сиянием и слепило великолепием осенних красок и каскадами лучей, игравших в стеклах автомобиля! И также внезапно мир снова погружался в плотную сизую дымку, облачаясь в неповторимый восхитительный ореол таинственности, недосказанности и покоя. Это надо было видеть! И это надо будет описать, — завершил я.

  — Как дивно! Дивно все и твое вдохновение! Я рада, что у тебя поэтический настрой. А у меня теперь есть любимая фотка! — Улыбнувшись, Аиша скинула мне фото, которое сделала в вечер субботы, когда все мы сидели в доме возле печи и слушали ее песни под гитару.

  На фотографии мы с Дзеном сидели на кровати, прислонившись к бревенчатой стене, и кимарили. Воспользовавшись моментом Аиша незаметно нас сфотографировала.

  — Ты, оказывается, папарацци! Не ожидал от тебя такого! — удивился я, правда не ожидая, что она могла нас фотографировать и что вообще ей это нужно.

  — Я ж, любя! — улыбнулась Аиша. — Для истории и для приватного пользования!

  — Любя? — еще больше удивился я. — А мне показалось, что ты холодновата была и совершенно индифферентна.

  — Я, да! — охотно согласилась Аиша. — Я невероятный жулик и шпиен! Это только мне и вам фота! Но я так же и профессиональна! У меня было много людей и всем поровну было дано внимание и забота. И никаких особенных дружб в процессе быть не могло. Да и потом, мы только знакомились, считай. А сын у тебя лапочка! Вообще светлый! Вот уж чудо тебе дано в жизни, так это он! Не с проста это…

  — Это понятно, что внимание всем поровну, — не возражал я, — по-другому и нельзя было. Но я присоединяюсь к словам твоего друга Андрея: мне тебя тоже было мало!

  Затем, принимая комплимент относительно Дзена, добавил, что мне и самому иногда кажется, что сын мне дан неспроста, однако справедливости ради заметил, что иной раз проявляющаяся его «козерожестость» заставляет меня иногда в этом «чуде» сомневаться.

  — Ну и что, что козерожистость! Он чистый парень! Мне он понравился, показался родственным даже, — защищала Аиша Дзена.

  «Прямо как мамочка», — подумал я, улыбаясь этой мысли и успокаивая Аишу, уверяя, что это я написал больше для себя, чтобы уравновесить образ сына и не идеализировать дитя.

  — Да, ты суровый, — в ответ насмешила меня Аиша. — А ты сам-то как себя ощущаешь? Какое послевкусие и самоощущение? — интересовалась она в свою очередь, скидывая мне с десяток фотографий всей нашей честной семинарской компании в разных локациях.

  Но в эту минуту я неожиданно для себя отключился и… уснул.

  Ночью Аиша писала, что немного даже скучает по нашему с ней виртуальному общению. Я все еще спал.

  Но и на следующий день, чувствуя с утра упадок сил, отлеживался.

  «Какое послевкусие и самоощущение?» — прочитал я ближе к обеду Аишин вопрос.

  — Если говорить как есть… — начал я, все же немного сомневаясь, стоит ли говорить «как есть», — то я ощущаю после таких открытых контактов со многими людьми смущение. Люди все замечательные, душевные, добрые, — пояснил я. — Но я не привык. У меня другая природа, более… суровая что ли, — использовал я ее же словцо. — И такое длительное проявление душевности меня, признаться, утомляет. Но я рад, что побывал с вами, это полезный опыт. А про сына я уже и не говорю, для него это благо.

  Аиша ответила, что все мы разные, и это нормально — быть разными. И также нормально — после активного общения отдохнуть. Однако, у меня было совсем иное состояние — с общением никак не связанное. Но об этом я решил не распространяться, лишь припомнил, как Аиша с нами нянчилась на семинаре, пытаясь нас с Дзеном воспитывать, и что это было непривычно и даже прикольно, но самое прикольное было то — что нельзя было спокойно отойти в кусты, и что мы с Дзеном потом «улыбались над ней из-за этого».

  Зря я это сказал.

  — А как еще?! — возмущенно отреагировала Аиша. — Вы меня повергли в шок! Там в кусты было нельзя категорически! Это неприлично! Собственно, я же вас привела и надо было все у меня спрашивать! Но в общем и целом — вы неповинны, — вдруг смягчилась она. — Мы с Машенькой потом обсудили, что упустили тему правил поведения в поселении и в поместьях. А эти правила существуют!

  Бред, конечно, думал я, спрашивать у девушки, можно ли сходить в кусты… Тоже мне «прекрасные условности»! Этика, чтоб ее. Хотя, в мире Мальвин, дрессированных Артемонов и розовых домов, может быть это и нормально, но очень я в этом, однако, сомневался. Я попробовал представить, как мы с Дзеном каждый раз подкатываем к Аише, дергая ее за подол, чтобы на нас обратили дружеское внимание, и романтически интересуемся — можно ли нам еще раз сходить в лес пописать? Было бы смешно, конечно, не спорю. Но может быть, Аиша именно этого и хотела? Не знаю… вряд ли. После недавнего нашего разговора про этикет и ширинку представить подобное у меня получилось с большим трудом. И было даже уже не смешно. Я написал Аише следующее:

  — Когда я хозяину земли рассказал, что ты ругалась из-за того, что мы самостоятельно в кусты пошли, он посмеялся и сказал, что туалет нужен женщинам, а мужчине — за каждым кустом туалет, в пределах разумного, конечно. Ты слишком серьезно смотришь на простые вещи, — писал я, — но при этом часто говоришь о внутренней свободе. Многие вещи проще, чем те схемы, которые сидят у нас в головах. У тебя вот, тоже свои схемы есть. Мама-воспитатель над тобой хорошо поработала, — (зря я это сказал), — и кое-где появилось напряжение. Так вижу. Ты знаешь, правила поведения в общем-то всем известны, но их педантичное соблюдение бывает скучно и неуместно в некоторых условиях. Это тоже степень несвободы. И если есть возможность обойти правила, не мешая при этом никому и умышленно никого не напрягая, то я это делаю. Делаю, хотя бы ради того, чтобы сломать стереотип. И сына учу тому же. В пределах разумного опять же. В твоем случае, кстати, мы вышли за пределы участка и ушли за дорогу. Мы же сами имеем надел в деревне и уважаем право собственности и чувства хозяев. Ничего беспардонного и хамского с нашей стороны не было. Все было красиво. А на природе мы с ним пойдем в общественный туалет только в крайнем случае. Так сложилось. И мы не одни такие.

  В конце я поставил скобку, хотя не очень мне и хотелось.

  — Ну нет! — взвилась тут Аиша. — В свои кусты ходи, где хочешь, собственно, но в гостях важно соблюдать этикет! — Аиша опять взялась за старое. — А хозяин земли такой товарищ, который не говорит в лицо, а потом высказывает! — продолжала она пылить. — И мне потом достается разруливать. Так что у меня другой взгляд. И маму мою не трогай пожалуйста. Я понимаю, вы не хотели никого расстроить или стеснить. Но у нас там, где кончается один участок — начинается другой. Мне нет никакой надобности сейчас вдаваться в подробности кто куда сходил. Благодарю вас в одном, что ярко показали момент, который мы упустили. Вас всех, как туристов, — «туристов!» повторил я про себя, — важно было внятно и строго ознакомить с правилами поселения. Совершенно ясно, что вы с Дзеном мужчины и способны принимать свои решения и это нормально. Короче говоря, забыли, — предложила она, вновь мне улыбнувшись. — А это сообщение мне не понравилось вовсе, — подвела она категорически, цитируя мои слова про маму-воспитателя. — Хотя, я понимаю, что если взглянуть поверхностно на ситуевину, как это сделал ты, то так покажется. Здесь я вижу, что, собственно, вместо того чтобы извиниться и признать, что ты нарушил границы других, даже неизвестных тебе людей, ты пытаешься вставить шпильки в меня. Твое право. Надеюсь, тебе полегчало.

  Что тут скажешь… Это было просто феноменально. У нас с Аишей был совершенно разный взгляд на мир: у нее — женский, у меня — чисто мужской. Аиша почти всю жизнь прожила с мамой и бабушкой и, похоже, вообще не представляла, как обитают нормальные деревенские мужики, а не новоявленные помещики-нувориши с биотуалетами в своих огородах (я сейчас не про конкретных людей, а про образ в Аишиной голове. Уверен, в поместье мужики, в основном, жили нормальные). Ведь и в Москве полно народа, который спокойно мочит асфальт за любым углом и даже рядом со входом в метро, нисколько при этом не смущаясь, что всегда меня удивляло. «Неужели Аиша и по Москве ходит с закрытыми глазами? — думал я. — Ведь если бы видела она такое в городе, то уж в деревне не должен бы и язык поворачиваться предъявлять нам гораздо менее безобидный проступок, если таковым его можно называть вообще». В Амстердаме, к примеру, посреди исторического центра стоят специальные тумбы — полуоткрытые кабинки для малых мужских нужд. Кто бывал, знает. От которых, правда, несет за версту и почти все видно. Но никто же не сносит эти кабинки и не стоит рядом с рупором, призывая к общественному порядку. В других городах я, конечно, такого не видел, но образ амстердамских отхожих мест времен неолита запечатлелся во мне довольно плотно. Не скажу, что я в восторге от таких туалетов и сам ими не пользовался, но Аише, думаю, полезно было бы прогуляться по историческому Амстердаму, чтобы чуть меньше пылить в своей собственной просвещенной деревне.

  — Ну в чем я нарушил границы? Я не понимаю! — удивлялся я между тем, правда не понимая, в чем действительно моя вина. — Я вышел за кусты одного участка, постоял у обочины дороги и сделал то, что заложено природой. И если бы кто-то не кричал, то никто никогда и не узнал бы об этом. В чем проблема? Ты делаешь из мухи слона, когда и мухи-то нет, — по-дружески обобщил я.

  — И поссорились они из-за того, что кто-то неудачный пометил куст… И не в тот лунный день, — пошутила Аиша.

  — Такое впечатление, что ты совершенно не в курсе, как живут мужчины, — продолжал я, Аише улыбнувшись. Шутка мне понравилась, но надо было довести мысль до конца: — Вот, зайди как-нибудь на окраину чужого участка, когда тебя совершенно точно никто не видит, скажи «а пофиг!» и пописай там под елкой, — посоветовал я. — Потом уйди оттуда и пойми, что хуже от этого ну совсем никому не стало! — поставил я несколько счастливых скобок, чтобы Аиша понимала, что я тоже шучу. Ведь и так очевидно, что она уже делала это в своей жизни когда-нибудь раньше и делала не раз. Такова жизнь.

  — Ну хватит! — у Аиши, верно, кончилось терпение. — Иначе есть риск усилить острое непонимание. Взгляды разные. Все, я в курсе. Но ты не владеешь той информацией, которой владею я по поводу всего этого. Просто я не валю на тебя и не предъявляю. И пусть я побуду ограниченной и ругачей в твоих глазах. Мне не жалко. Март, при всем уважении, ты перегибаешь. Я с тобой не разговариваю в таком тоне. Один раз попросила «так не делать», а ты уже два дня в себе носишь и забыть не можешь. Я пытаюсь объяснить, что тут не обижаться нужно, а извиниться за предоставленные неудобства нужно было бы. Но! Проехали. Мне это больше не интересно.

  — Ты очень серьезная, — натянуто улыбнулся я.

  — Просто я несу ответственность за какие-то вещи и выполняю обязательства. А шуток моих ты не заметил, а они были. Ладноть. Какая есть. Ты тоже не подарок. Но эти два неподарка как-то же общались до злополучных кустов! Ты ж не знаешь, а вдруг мне досталось за вас… Это остается за кадром. Зато! Мы придумали поместить правила в рамочки и везде развесить! — расцвела Аиша довольная своей новой идеей и тем, что сообщила мне о ней, как невольному двигателю неизбежного этического прогресса.

  Усмехнувшись, я живо представил, как заходит какой-нибудь несчастный Аишин постоялец-«турист» за грибами в лес, уходит метров этак на сто от крайней цивилизации, наклоняется за подберезовиком, осторожно срезает его, замечает рядом второй, потом еще и еще один, срезает все, поднимает радостную свою головушку, а на березе перед его носом висит табличка «НЕ ПИСАТЬ!»

  В младших классах, к слову, у моего сына начался странный период. Он стал очень стесняться туалетных дел. Дошло до того, что и в лесу он убегал от нас, родителей, в самую чащу, продираясь сквозь кусты, только чтобы по-быстрому где-нибудь незаметно писнуть. Нам было смешно и грустно наблюдать такое. И я приложил немало усилий, чтобы Дзен не стеснялся хотя бы меня. Поэтому то, что сейчас он мог делать это всего в десятках метрах от большой женской компании — я считал личным достижением. Но даже в таких простых житейских делах бывают неожиданные подводные камни: в старших классах я уже боролся с обратным явлением, заставляя его иной раз получше прятаться от окружающих и быть предусмотрительнее в тех же самых процессах. В итоге, добился золотой середины: ребенок вырос воспитанный, но без лишних комплексов.

  Да и в себе я когда-то искоренял тот же комплекс. Только делал это самостоятельно и до конца, кажется, так с ним и не справился. Самому иной раз бывает смешно.

  Бывает, даже в мужском туалете будто бы в голове перекрывается какой-то крантик, и перестают проходить даже рефлекторные сигналы. И я не могу ничего с этим поделать, если посторонний человек находится в соседнем помещении, пусть даже в умывальниках, бывает и так. Голова у меня странная. Но это вовсе не стеснение, это что-то другое. А на улице так речь о стеснении и вовсе не идет — просто боюсь кого-нибудь оскорбить. Таких как Аиша. Своему ребенку, да и любому другому, я бы такого не пожелал, хоть это и мелочь. Так что, Аиша тоже была информирована далеко не о всех наших «обстоятельствах».

  — Шутки твои я заметил, — тем временем сообщил я, соображая, где бы могла спрятаться хотя бы вторая. — Ладно, прости-прости-прости!!! — трижды повинился я. — У вас там свой мир, а в чужой монастырь…

  Я понял, что объяснять и доказывать что-либо Аише в этом вопросе бессмысленно — у каждого, как водится, своя правда: мне дико — что в лесу нельзя сходить в кусты, ей дико — что мне это дико.

  — Ура! Мир! — обрадовалась Аиша.

  — Эх, Аишка-Аишка… — ограничился я многозначительным.

  Дзен в это время, оказывается, тоже что-то писал Аише.

  — Твой мальчик мне урчит в Вотсапе! Он теперь и с тобой так разговаривает? — рассмеялась она.

  Урчание — одно из упражнений, которое мы освоили на семинаре. Смысл в том, что надо разговаривать с собеседником, примерно так, как воркуют голуби. То есть, надо передавать свои посылы гортанными курлыкающими звуками, делая это скорее эмоционально, нежели вербально. Это весело. Дзену понравилось. И мы иногда дурачились, что-нибудь урча друг другу. А днем раньше я даже продавщицу на рынке учил так разговаривать! Да и сам слышал, как Дзен урчит Аише по телефону, когда мы уезжали из поместья, однако не думал, что он продолжает это делать до сих пор.

  — Да! — подтвердила Аиша. — И в письменной форме теперь это делает! Думаю, мы с ним подружимся! — заключила она, посмеиваясь. — А как продавщица? Приняла близко к сердцу или поддержала беседу?

  Продавщица действительно приняла курлыканье «близко к сердцу», поэтому смеялась во весь голос, когда я показывал, как разговаривают «нормальные люди» и сразу же начала учить своих коллег!

  — Она вообще открытая и жизнерадостная, — рассказывал я Аише. — Ее Нона зовут. Она восточная женщина и у нее четверо детей. В свое время она окончила юридический и писала диссертацию о правовом нигилизме в России и о его причинах! Очень интересная и умная, но так сложилось, что фрукты продает на рынке, — поведал я еще одну историю жизни.

  Аиша решила развить женский вопрос, в ответ рассказав, что на семинаре я понравился одной женщине, «и даже очень». Дала даже ссылку на ее аккаунт в соцсети, старая сводница. «Может, подружитесь», — написала. Я согласился, что с ней, с этой женщиной, мы действительно разговаривали на одном языке. Женщина и правда была продвинутая, занималась духовными практиками, голодала в сухую целых семь(!) дней, но она была «от бизнеса», а это не совсем то, что мне было нужно. Познакомились мы благодаря Дзену, который, паркуясь на деревенской обочине, умудрился задеть ее бампер своим. Совсем чуть, и у него это случилось впервые. Можно было бы даже вообразить, что это была судьба. Можно бы… Если бы не Аиша.

  — Она голодала всухую семь дней! Ты можешь себе это представить?! — поражался я, рассказывая Аише историю нашего знакомства. — Я после трех дней сухого вставал с трудом, а она на седьмой еще и гуляла по городу (правда, как в трансе)! Когда человек проходит через подобное, он меняется… Но у меня нет задачи найти себе пару, — подытожил я.

  — У тебя нет, у других есть, — справедливо заметила Аиша. — Речь вообще просто о дружбе и о симпатии. Это же прекрасно и просто наполняет обоих фигурантов.

  Я ответил, что обычно не могу поддерживать дружеских отношений, потому что на это нужно много энергии.

  — Да? А может тебе так кажется? Я не верю, что ты жадина! Ведь когда отдаешь — сразу и приходит! Да и потом, со мной же дружишь! Или тебя это чрезвычайно утомило, и ты решил меня бросить? — Аиша насыпала кучу скобочек.

  Однако у меня было достаточно времени, чтобы проверить, кажется мне это или не кажется. И я точно знал, что на данный момент мне это не казалось.

  — Может быть это и изменится, — допустил я вероятность. — А с тобой я не дружу, это другое.

  — Собственно, все люди разные, — уступила Аиша. — Тебе виднее, как в твоем мире все устроено. Нет?! Как нет? — изумилась она. — Не дружишь?! Фсе! Со мной не дружат… Какое другое? — наконец поинтересовалась она. — Чужая тетя, да? Л-а-адно…

  — С друзьями не надо следить за «базаром», — объяснил я. — Я бы тебя сравнил с Аглаей из «Идиота». С тобой все время надо быть начеку.

  — Приехали… Аглая значит… — напряглась Аиша. Сравнение ей явно не понравилось.

  — Аглая — самый интересный и неоднозначный персонаж, — сообщил я, чувствуя, что надо сгладить. — И ты знаешь, я вырос не совсем в том мире, что Мальвина. Я Буратино, который может из любопытства сунуть свой нос и случайно проткнуть чей-то мир.

  «Аглая — даже звучит не очень, — подумал я. — Да еще из идиота».

  — Мы просто с тобой склонны стукаться планетами своими, — заключила Аиша. — А это сотрясает каждого. Но между нами бывает и мир. Мы примерно говорим об одном, но у нас с тобой разные миры… Короче говоря и не дружишь ты со мной, и душевности тебе много, и соскучился ты по бурчанию… Злые вы! Уйду я в комнату с жучками! — намекнула она на что-то свое, по всей видимости известное. Но я был не в теме, поэтому не оценил, сообщив лишь между делом, что когда у нас начнется дружба — общение наше, скорее всего, закончится.

  — Как это? — не уловила Аиша. — Стесняюсь спросить, но я тебя не очень понимаю в крайних диалогах.

  В ответ я предложил подумать над следующими слегка парадоксальными стихотворными строками: «В единстве — наше будущее. Слабость — наша война. Гордость — слепое проклятие. Дружба — это игра в человечность. Позволь упасть небесам к твоим ногам, вросшим в землю».

  — Хм, — задумалась Аиша.

  — Как-то так… Я не вижу смысла в дружбе, — пояснил я.

  — Для меня парадоксальный человек — ты! — ткнула она пальцем. — А это вот наше общение — что такое?

  — Разве это дружба? — удивился я. — Ты даже была недовольна, когда я зашел к тебе на участок, чтобы выбрать место для деревьев! Разве так дружат?! Я, может быть, смог бы дружить с Робертом, но не факт — он очень мирской, однако он мне нравится. Андрей — ничего такой мужик, но у него комплексы и он очень насторожен, и это понятно…

  Робертом звали хозяина дома. Андрей — был с особенностями развития. Думаю, именно Андрей был тем человеком, о котором рассказывала мне Аиша, что есть де у нее один друг, «удивительный и тонкий», с которым она общается на расстоянии, но когда по делам они встречаются — она с трудом его переносит, потому что ему сложно с людьми, «и с течением времени возникло понимание, что есть миры, где можно дружить и рождать идеи, а есть миры — где этого не сделать».

  — Дружи! — кинула Аиша ссылку на страницу Роберта в соцсети, будто я сам не смог бы ее найти, было бы нужно.

  — Здесь дружить?! Ты шутишь?! — не поверил я. — Я любого человека и сам могу найти через твой список друзей! Но мне не нужно.

  — Опять двадцать пять! — осерчала Аиша. — Дело в том, что мы с тобой стукаемся о тему этики! Без меня приходить нельзя! Дома семья! И вдруг, какой-то незнакомый для них дядька приходит и что-то решает! Да если бы к тебе так зашли, ты бы тоже удивился! Надо было просто сказать. Это же легко. Короче. Сам сусам. Дело твое. Живи как хочешь. Будто навязываю тебе добро, этику и дружбу. Идиотское чувство. Не хочешь — не надо. Благодарю за уроки, знакомство, уютные минуты и растения. Я пошла жить. Всех благ. — Распрощалась Аиша.

  На том и кончили.

19 октября

  Минуло два дня. Ближе к вечеру я отправил Аише смайл.

  Аиша ответила двумя скобочками. И все. Через час я написал, что это самый безопасный способ общения и поставил еще смайлов.

  — Какой? Молчание? — уточнила Аиша.

  — Да, без слов. Я рад, что ты здесь.

  — Скучал?

  — Да, это было, — признал я. — Но сначала было облегчение от того, что больше не нужно торопиться к компьютеру и не надо ждать от тебя сообщений. Неоднозначные чувства… Возникает неслабая зависимость. Я, кажется, опять пишу не то, что нужно.

  — Ты пишешь что хочешь, — улыбнулась Аиша. — Что за зависимость? Поставь уже свое лицо на аву, — попросила она. — Ну что это за еж, если ты не еж?!

  Объясняя очевидное, я ответил, что у меня возникает зависимость от нее и от общения с ней. Просьбу поставить на аву свое фото проигнорировал.

  — Да это все игрули! Иллюзорный мир сложился! — утвердила Аиша. — В реальности мы очень мало пообщались, хоть и в хорошем окружении. А я медленно привыкаю к людям.

  — Да, все иллюзия, я помню об этом, — согласился я.

  — Хорошо. Так что с авой? У тебя гармоничное лицо. Поверь, оно лучше ежа! Буду спать, а то уж не осталось сил после всех событий. И хорошо, что ты не сердишься долго, — похвалили меня.

  Я написал, что вообще не сердился, мне просто было грустно.

  — Почему грустно? Я думала, что ты просто бурчишь и негодуешь. Но что грустишь… не догадалась.

  — Было грустно от того, что все закончилось, и закончилось безрадостно, — описал я великую свою печаль.

  — А-а… Ну, как видишь нет! Не так легко отделаться! — обрадовалась Аиша.

  — Точно! — Я соглашался и тоже ей улыбался.

  — Я вообще беспощадно прилипчива к друзьям! Могу откровенно сердиться или даже ссориться, но все равно продолжаю в душе хранить тепло! Очень сложное устройство! Так что доброй ночи и вообще — не грусти! — безмятежно посоветовали мне и исчезли.

20 октября

  Ночью я все-таки попытался поставить на аватарку свое лицо. Ранним утром, не выдержав, фото опять удалил, написав Аише, что так мне очень дискомфортно. Решил поставить что-нибудь нейтральное и уехать на пару дней в деревню. Посоветовал меня не терять.

  — Хороших дней! — пожелала Аиша, выспавшись.

  Позже спросила, чем мы обычно занимаемся в деревне.

  Дело было к вечеру второго дня. Я как раз собирался идти купаться на Днепр, потом греться в баню. Днем мы с Дзеном и бабушкой ездили в усадьбу княгини Тенишевой. Потом просто катались по загородным дорогам, смотрели осень, останавливались в поле, кушали с капота дыню, глядели в простор. Днем ранее сажали малину и сирень, качали мед.

  — Такие вот дела, — заключил я. — Но чаще просто гуляем.

  — Здоровско! — похвалили меня. — А я прошлым летом читала книгу Тенишевой. Невероятная она! Но я в Днепре ни разу не купалась… А у меня возле дома красноголовик вырос! — рассказывала мне невероятная Аиша, прислав фото крепкого мясистого мухомора. — А какой у вас мед? — поинтересовалась она.

  Тенишева действительно была удивительной женщиной, с этим я согласился. Местная меценатка. Художники, да и вообще творческий народ съезжался в ее имение со всей России, оставив след на смоленской земле. После смерти мужа она построила в имении храм, назвав его «Храм Духа», над которым работал даже Рерих.

  Аиша знала и это.

  — А мед луговое разнотравье, — добавил я. — Но я последний год медом занимаюсь. Устал от этого. Ушел.

  — От кого ушел? От меня или от меда?

  — Все не так! Ушел в баню! — улыбнулся я.

  — А-а… Тода ладно! — Аиша в этот час гуляла по Москве, прислала фото афиши кинотеатра на Пушкинской «Жизнь прекрасна», сообщив, что хочет сходить на новый фильм с Брэдли Купером.

  — Эх, я бы тоже с тобой погулял бы… — помечтал я, заглянув в интернет в поисках информации о фильме. Фильм назывался «Звезда родилась».

  — Ну можно как-нибудь и погулять, — неожиданно согласилась Аиша.

  На самом деле я хотел погулять с ней после концерта, который она давала накануне, но, не сложилось.

  — Ну да, тебя же на концерте не было, — припомнила Аиша. — Но мы все равно с соседями сразу в поместье уехали, — успокоили меня.

  Так что ничего я не потерял, оставшись дома, если не считать самого выступления. Вряд ли Аиша задержалась бы в городе из-за меня.

  Изначально съездить на концерт я собирался. Но Аиша отбила у меня всякое желание, и с горя я уехал в деревню. Оно и к лучшему. Во-первых, родители: через несколько дней они уезжали обратно на север и надо было побыть с ними. Во-вторых, как теперь выяснилось, Аиша все равно уехала после концерта со своей компанией, поэтому, ничего мной упущено не было. В-третьих — после того, как Аиша перестала со мной накануне общаться — я перестал слушать ее песни. Я им больше не верил.

  Хватило меня, как известно, всего на два дня.

  — Это ты меня рассердил, а не я тебя, — возразила Аиша.

  Я не спорил.

  — Знаю, — написал я.

  — Давай не будем ссориться заново?! Я поняла, что мы это можем делать блестяще!

  — У меня был когнитивный диссонанс, — сообщил я, описывая неоднозначное свое состояние, которое Аиша обозначила «ссорой».

  — Это как? Как ты понял, что это он?

  — Дело в твоих песнях, — объяснил я, — и в твоих реакциях на некоторые вещи. Я был поражен твоим пуританством и мне было интересно выяснить границы твоей терпимости. Но ты как-то быстро меня обломала и оставила в недоумении.

  — В смысле?

  — Да ладно, дело прошлое. Аглая — она и в Африке Аглая, — обреченно махнул я рукой.

  — Чего? Ты к ночи говоришь только понятные тебе коды! — улыбнулась Аиша. — Ну и ладно, у каждого свои выводы, это нормально.

  — Аглая, если помнишь, это импульсивный и непредсказуемый персонаж из «Идиота», — напомнил я на всякий случай.

  — Да я помню! Но нет! Не согласная я на Аглаю! Но, видимо, здесь юмор не проходит мой. Скажи лучше что-нибудь хорошее, и я пойду спать, — предложила Аиша, совершая любимый свой маневр.

  Я быстро пересмотрел все ее сообщения, но никакого юмора опять не нашел.

  — А-а-а! Я недооценил твои скобочки! — догадался я, обещая: — Учту!

  — Агась! Читайте все символы! — расцвела Аиша.

  «Поцелуй меня!» — скопипастил я только что пришедшее сообщение от Дзена (просили же что-то хорошее, а тут как раз оно и есть).

  — Охренеть! ЩаЗ! — моментально пробудилась Аиша. — Это курьез дня! Ты решил тоже сбить меня с толку и не дать уснуть?!

  «Весьма показательная реакция, — подумал я. — Что и требовалось».

  Я объяснил, что это название песни, которое прилетело мне от сына, а я лишь переслал его ей. А когда спросил сына, где он это взял? Дзен пожал плечами и вспомнить не смог.

  — В стиле Дзена, в общем, — подвел я. — Теперь и в моем. Боюсь, это была шутка подсознания, — улыбнулся я с немалым удовлетворением.

  Бурная реакция Аиши мне понравилась: «девочка — которую не грех спровоцировать». Тем более, что легко.

  — Это было сильно, — признала Аиша. — Если учитывать, что это отдельной фразой всплыло на экране… Я чуть не подавилась! Сидела с выпученными глазами, и туго соображала что происходит!

  — Ну Аглая же! — расцвел и я.

  — Вы меня, мальчики, сегодня уделали! Буду придумывать мстю! Нэть! Хочешь дружить — не зови меня ею! — поставила мне Аиша ультиматум.

  Аглая ей явно не нравилась.

  Мы с Дзеном на пару и с двух телефонов еще немного над ней поприкалывались, но она понимала не все наши шутки и понимала не сразу, что, впрочем, неудивительно: мы и сами друг друга далеко не всегда понимаем. Такова специфика.

  — Ты мне напоминаешь мою бабушку, такая же гордая, — начал я что-то вроде комплимента. — Ее звали Александра. И когда мне было лет десять, вздумалось ей, чтобы мы с братом обращались к ней на «вы»! Для меня это было дико, и я стал говорить, обращаясь к ней: «Баба Шура, а Вы не желаете…». А она терпеть не могла имя Шура! Гордость… После этого она перестала. Больше не пыталась приучить нас к «вежливости».

  — Ну… Это твоя история, — без энтузиазма отреагировала Аиша. — Я понимаю, у тебя свой мир, ты видишь так. У меня другой, я вижу — иначе.

  — Да не, это не мир, это просто воспоминание, которое меня улыбнуло, — поправил я. — Понимаю, что Аглая звучит не очень, но мне почему-то нравится тебя подкалывать. Больше не буду, — обещал я.

  Аиша улыбнулась. На том общение наше завершилось.

  Насчет специфичности юмора. Был у нас в баскетбольной команде центровой. Не очень большой по баскетбольным меркам, но самый большой среди нас, большой шутник, без пяти два метра. Мы называли его «Тонкий английский юмор». Парень действительно был юморной, иногда как загнет что-нибудь, понятное только ему, скукожится весь, скрючится, согнется в спазмах и захихикает, чуть не в штаны мочит. А мы стоим сперва, смотрим на него в недоумении и вдруг сами начинаем над ним хохотать: тонкий английский юмор…

  Однажды подкололи и его. Причем сделал это человек посторонний и совершенно неожиданный. Были мы как-то раз на соревнованиях в Нижнем Новгороде. Вечером, в коридоре гостиницы, вздумалось нам поиграть — побросать друг другу черный каучуковый мячик — мой, между прочим. Мячик несколько раз улетал в самый конец предлинного коридора к администратору этажа — суровой пожилой даме, скорее, даже бабушке, которая, сделав нам несколько внушений и последних китайских предупреждений, в конце концов мячик у нас конфисковала, заявив, что отдаст его только нашему старшему, имея в виду тренера: «Мое слово — олово!» — гудела она на весь этаж, чуть стекла в дверях не дрожали, дама была с голосом.

  До тренера все это дело нам доводить, естественно, было страшно, тренер был строг, два метра и пять, а драгоценный мячик вернуть хотелось — времена были дефицитные. И мы назначили старшим нашего центрового, которого, впрочем, пришлось уговаривать. Но мы справились и привели его к администратору чуть ли не за руку — он очень стеснялся. Мы тогда учились классе в седьмом-восьмом. Привели мы его к даме и объявили: «Вот наш старший!». Для нас-то он выглядел солидно. Дама смерила старшего презрительным взглядом, осмотрела с головы до ног и обсуждать судьбу плененного мячика наотрез с ним отказалась, саркастически определив: «Старший соплями мазаный». И послала нас всех на все четыре стороны. Мы и покатились! В общем, после этого случая за Тонким английским закрепилась новая кличка. Тренер смеялся тоже. Мячик мне вернули.

  — Ла-а-адно, — нехотя протянула Аиша в день следующий, как бы разрешая мне теперь на нее обзываться и называть Аглаей. — Как настроение? Как сегодня себя чувствуешь?

  Обзываться на Аишу мне больше уже не хотелось. За косички дергать — тоже.

  — Мне вот весь день думается, а как бы «Красота» звучала в твоем ис» оя ъпол эхниендзюдо хнн, — ответил я (это если коротко).

  — Ш-ш-што? — подивилась Аиша.

  — Вот же! — глянул я свое сообщение, тоже немало удивившись.

  Мы с Дзеном в это время ловили Плюшу, нашу свободолюбивую кошку, чтобы забрать ее с собой в город. Время было обеденное, пора было ехать. Я стоял на чердаке в засаде и, не успев дописать сообщение, так как Плюша резко пошла на меня, собираясь между моих ног сигануть в люк, быстро сунул телефон в карман, не успев его заблокировать. Зверь теперь был в клетке, а в телефоне была эта белиберда. А хотел я написать, что пытаюсь представить, как «Красота» звучала бы в исполнении Аиши.

  «Красота» — название музыкальной композиции в исполнении другой певицы, Марии Чайковской, которую Аиша недавно мне подкинула. Песня понравилась и захотелось послушать ее в Аишином исполнении, вроде как эксклюзивном, специально для меня.

  — Можешь сделать? — попросил я, сообщая, что настроение у меня нынче веселое.

  После кошачьей облавы оно другим и не могло быть.

  — Ну как дома буду, сделаю может, — уклончиво ответила Аиша, особенного оптимизма не выказывая.

  А если судить по конечному результату, до дома Аиша так никогда и не добралась.

  — Кстати, о красоте… — припомнилось мне. — Есть у меня насчет тебя несколько мыслей по этому поводу.

  — Каких? — Аиша заинтересовалась.

  Насчет нескольких я, конечно, преувеличил и сразу признался в этом.

  — Да и не уверен уже, уместно ли это сейчас вообще, — продолжал сомневаться я вслух.

  — Да говори уже! — потеряла она терпение.

  — Год назад на концерте мне показалось, что ты выглядишь не очень. У тебя было красное платье, высокие сапоги-ботфорты и резкий макияж. Ты выглядела как-то… не по-настоящему. Твой образ, на мой взгляд, не соответствовал твоему содержанию.

  — А какой же должен быть у меня образ по твоему разумению, чтобы он соответствовал содержанию?

  Я описал: платья в пол, длинные волосы, минимум косметики.

  — Времена меняются, — улыбнулась Аиша, — и Мальвина уже не та. Но спасибо за мнение. Да и у каждого свой угол зрения на многие вещи. И в этом праве нельзя отказать. Для меня все есть творческое выражение, и я делаю что хочу! — Аиша опять мне улыбнулась и, пожелав доброй ночи, исчезла.

  И выяснилось окончательно, что с восприятием критики у Аиши все было в порядке. И это радовало.