Гвардии полковник Голутва

 Отрывки из повести Владилена Елеонского "Пешка в чужой игре" (литературный псевдоним в издательстве Эксмо Илья Маслов).

Маслов И. Пешка в чужой игре. М.: Эксмо-пресс. 2002.

Продолжение, начало см. Данилов и другие - 1.
          

  Бодро насвистывая авиамарш, он открыл дверцу серванта в своей комнате отдыха, плеснул в хрустальную стопку дагестанский коньяк, поправил мушкетерские усики и с удовольствием опрокинул в рот пахучую жидкость. Всё идёт отлично. Всё идёт просто великолепно.
 
  Сейчас Лена, его адъютант, приготовит кофе. Надо чуть–чуть взбодриться и за работу. Сегодня особенно много дел.

  Голутва повернулся к зеркалу. Глаза сверкают. Грудь колесом. Приятно, конечно. Он ещё совсем молод.

  Командиру легендарного полка гвардии полковнику ВВС Голутве тридцать семь лет. Это не возраст.
 
  Так, время – 08.50. Вчера к нему приходил тыловик с картой, но не учений. Земельных участков. Показывал место, о котором удалось договориться с сельской администрацией. Полковнику Голутве выделяют обширный надел в Наро–Фоминском районе под индивидуальное, так сказать, жилищное строительство. Понимая всё правильно, администрация прирезала к участку солидный кусок леса, не указав его на карте. Все складывается как задумывалось. Особняк, которому позавидуют самые родовитые английские бароны, он построит. Под ключ и со своим собственным сосново-дубовым парком. Средства есть, а, судя по всему, скоро  будут ещё. Службу можно будет завершить и пожить для себя. Дефицитные марокканские апельсины, доставляемые нелегально из Касабланки, стали реактивным двигателем, пробившим атомосферу обыденной жизни серой мыши.   
 
  Генерала всё равно не дадут. Рылом, как говорится, не вышел.
 
  Так хочется, чтобы всем было хорошо. Он мечтает о земном человеческом счастье.
 
  Огромный залитый светом зал. В бархате, золоте и серебре льётся рекой водка, буйным морем пенится шампанское, сладостно ревёт океан любви, припадочно бьются друг о друга возбужденные до предела мокрые тела. Много тел! Крики, хохот, возгласы блаженства, возня, стоны. Полная свобода и раскрепощенность. Никто никому ничего не должен. Никаких запретов. Одно набухшее, большое и красиво изогнутое желание. Одним словом – благодать.
 
  М-да, а он, полковник ВВС в отставке Василь Василич Голутва, сидит в гордом одиночестве наверху, на балкончике, покуривает длиннющую старинную трубку и с чувством честно выполненного долга бесстрастно созерцает бешено фонтанирующую у его ног человеческую суть. Всё организовал он, чтобы всем было хорошо. Чтобы все забыли о слове «нельзя» и утолили, науонец, в себе то, что до этого им ни в коем случае не дозволялось утолять.
 
   Дурацкие запреты, условности, одиночество, нелюбовь близких, всё в прошлом.  Злая судьба в прошлом, и бедные люди с грустными телячьими глазами, ищущие покровителя, тоже в прошлом! Может быть, это и есть тот самый островок коммунизма, ради которого Россия пережила революции и войны. Пусть островок в отдельно взятом особняке, пусть, но это результат, локальный, приватный, но результат. 
   
  А как же авиация? Это не проблема. Можно садиться за штурвал «сушки» пару раз в году. Для отрыва и психической разрядки. Ребята организуют.
 
  Сейчас главное – реализовать товар без помех. Он всё обеспечит.
 
  Коммерсанты апельсинные ему в подметки не годятся. они не представляют, каковы его реальные возможности. Он обеспечит реализацию дефицитных марокканских фруктов не в Москве, а в Сибири. Нефтяники и газовщики заплатят достойно. Марина пусть сделает только одно, пусть она сохранит товар в надёжном месте. Для потребителя. Всю передаточную цепочку он организует сам. Марина ещё не знает, на что способен гвардии полковник Голутва.
    
  Вдруг тревожно заверещал пульт связи. Судя по характерному звуку – звонят из Москвы на его личный номер. Наверное, жена.
 
  Полковник стремительно вышел из комнаты отдыха, вошёл в кабинет, сел в кресло за массивным рабочим столом и в прекрасном расположении духа поднял трубку.
 
  – Слушаю, Аня. Ты как всегда вовремя.
 
  – Доброе утро.
 
  Он сразу узнал знакомый мужской голос, хотя слышал его только один раз. Марина сказала, что именно этот человек обеспечит сохранность фруктов до момента их реализации. Странно, звонит по личному номеру, который Голутва ему не давал.
 
  – Утро доброе. Как вы?
 
  – Великолепно.
 
  – Отрадно, что всё идет по плану.
 
  – Не совсем. – В трубке повисла неловкая пауза.
 
  – То есть?
 
  – К-хм, груз вчера взорвался.

  Голутва резко поднялся.
 
  – Как взорвался?! Со мной шутить не советую!
 
  – Тише. Я говорю.
 
  – А я говорю, что я здесь ни при чем! – как можно весомее сказал полковник, чувствуя, как на лбу выступает болезненная испарина.
 
  – Слушай сюда,  звонить будешь после, колокольчик. Прокол твой в том, что водитель – милицейская ищейка. Недостачу взрывчатки на складе решил на нас списать?
 
  Голутва чуть не упал на свой новенький необъятный стол.

  – Да вы что там все, с ума посходили?!
 
  – Вопить бесполезно. Сам виноват. Заметай следы. К тебе едет ФСБ!
 
  В трубке заунывно запикали короткие гудки. Полковник отбросил её в сторону, словно ненужный хлам, и упёрся ладонями о край стола. В висках бешено застучали глупые, занудливые молоточки: «Вот так, так-так, вот так».

  Он в полном изнеможении рухнул в кресло.
 
   – М–мы–ы–ы–ы!
   
  В кабинет с кофе на подносе вплыла стройная и легкая как балерина Лена в новенькой форме лейтенанта ВВС.

  Увидев белое как мел лицо командира, она испугалась.

  – Товарищ полковник, что с вами?
   
  – А, это ты. Да нет, ничего. Всё как всегда. Тебе не объяснить, ты ещё совсем девочка, с годами поймешь.
 
  – Вызвать врача?
 
  – Успеешь, поставь поднос, уйди.
 
  Она поспешно поставила поднос и в нерешительности попятилась к выходу.
 
  – Ко мне никого не впускать! Ты меня поняла?
 
  Лицо и глаза полковника вдруг страшно налились кровью. Лена пулей вылетела из кабинета. Таким она своего начальника ещё не видела.
 
  Голутва судорожно потер грудь. Значит, в ФСБ всё знали! Это была тщательно продуманная операция. А он дурак, идиот, болван, такая, выходит, роль.
 
  Какой позор! Что скажет отец? «Подонок, да за это на фронте...», и так далее. Василь у отца – поздний ребенок, и отец, фронтовик, летчик–штурмовик, окончивший войну под Кенигсбергом, вложил в сына всю душу.
 
  А что он должен был делать? Все крутятся. Надо же как–то жить! И вот, такая подстава, как теперь жить. Сволочи! Кому-то всё можно, всё, а другим, кто рылом не вышел, нельзя. Зато таких можно использовать как презерватив, попользовался, предохраняясь от нежелательных последствий, и выбросил.

  Гады! Так всё прекрасно складывалось, и ничто не предвещало беды, никаких признаков, никакого предчувствия.
   
  Полковник поднялся из кресла и медленно, словно в потемках, пошёл из одного угла кабинета в другой. Он вдруг ощутил себя маленьким и беззащитным как в детстве, а эти новенькие серебряные погоны на плечах, этот шикарный светлый кабинет командира престижной воинской части, эти захватывающие хитросплетения дел и делишек, – это всё детский сон.
 
  Голутва остановился и судорожно вздохнул. Нет, это не сон.
 
  Подумав, он быстро скинул с плеч тщательно подогнанный сверкающий китель. Заметать следы, но как? Легко только говорить. «Подсудимый Голутва, встаньте!» Вот что его ждёт. Козёл отпущения.
 
  Эх, недооценил он рискованность ситуации! Судя по всему – на воинском складе колоссальная недостача взрывчатки. Почему он не распознал ловушку, ведь всё просто. Марина! Теперь понятно, что они подложили её ему в постель.
 
  Голутва забегал по кабинету, чувствуя, что сходит с ума, теряет чувство реальности, затем с силой зашвырнул китель в угол, достал коньяк и жадно, словно воду в пустыне, высосал всю бутылку прямо из горлышка. Х–ха!.. Вот так, господа оранжевые апельсины с востока.
 
  Может быть, все–таки есть варианты, если подумать. Он, шатаясь, споткнулся, больно вломился грудью в край своего рабочего стола и громко икнул. Пустая бутылка, выскользнув из руки,  обиженно покатилась по полу.
 
  Вопрос, конечно, интересный. Варианты всегда есть, однако беда в том, что все они его не устраивают. А если  устраивают, – нет времени. Хотя бы час! За этот час он успел бы бегло осмотреть склад и подготовить документы прикрытия, но у него нет даже минуты.
 
  Тонко запищал пульт связи, это Лена. Он качнулся вперед и, опрокинув кресло, с силой нажал сразу несколько кнопок.
 
  – Тьфу ты, зараза.
 
  – Майор Анисимов! Слушаю, товарищ полковник.
 
  – Пошел на х...!
 
  – ???
 
  – Подполковник Фирсов! Разрешите доложить...
 
  – Пошел на х...!
 
  – ???!!!
 
  Голутва, весь взмокший, наконец, нащупал ничего не чувствующим пальцем нужную кнопку. В голове шумит, но сознание ясное. Как у шестилетнего мальчугана. Вся не такая уж длинная жизнь вдруг галопом понеслась перед глазами.
 
  – Товарищ полковник, товарищ полковник, вы меня слышите? – Милый голос Лены в динамике вернул его к действительности. – К вам гости из Москвы по неотложному делу.
 
  «Они!» – больно кольнуло в мозгу.
 
  – Не впускать! – не слыша себя, жалким фальцетом со свистом сказал он и резким широким движением отодвинул верхний ящик стола.
 
  Вот он, последний крутой вираж. Сейчас самолет сорвется в штопор. Только не в небе, а на земле.
 
  Жена, дочь, родители? О них он больше не думал. Мечта всей его жизни услужливо поднялась перед глазами.
 
  Ослепительный огромный зал, золото, бархат, пьяно кричащая ненасытная плоть, а он в персидском халате с курительной трубкой Ser Jacopo из мореного дуба стоит над этими утонувшими в счастье людьми и понимает, что бога нет, потому что он сам – бог.  Голутва грохнулся лицом о крышку стола и громко, безумно захохотал.

  – А, вы всё-таки прошли, – сказала Лена, увидев входящего в приёмную Данилова, и с легким кокетством придержала рукой мешавший смотреть непокорный белокурый локон.

  –  Я по-прежнему в списке, и меня пропустили.

  – Однако ничего не изменилось, Дмитрий Владимирович. Как я вам до этого сказала, я доложила ему о вас, но Василь Василич крайне занят и не может вас принять. Вы говорили мне по телефону, что на одной странице документа отсутствует его подпись. Давайте я посмотрю.

  – Сожалею, Лена, но все вопросы по оформлению документов полковник Голутва настоятельно просил меня решать исключительно с ним лично.

  Лена встала из-за стола, в нерешительности застыла у обитой кожей массивной двери, прислушалась, затем пожала плечами и с улыбкой посмотрела на Данилова.

  – Вы ставите меня в неловкое положение.

  В этот момент из кабинета раздался приглушенный звукоизоляцией резкий звук. Данилов непроизвольно подался к двери.

  – Вы слышали?
 
  – Да, какой-то странный хлопок.

  – Лена, поверьте моему опыту, это пистолетный выстрел.

  Белокожая Лена вдруг сделалась болезненно пунцовой и в растерянности приложила изящные розовые пальчики к вискам. Ужас медленно, но неотвратимо подполз к сердцу. Теперь она, кажется, поняла, почему полковник выгнал её и был явно не в себе.

  – Он страшно изменился после звонка на его личный номер, по нему обычно звонила жена. Ой, мне кажется, теперь я никогда больше не смогу заставить себя войти в его кабинет!

  – Лена, немедленно вызывайте дежурного медика!

12 марта 2001 года

Продолжение см. Катя.