5. Солдатская Любань. 1942. Формирование дивизии

  'В конце 1941 года НКО в целях экономии живой силы и лошадей начал формировать новые легкие кавалерийские дивизии, имевшие всего по 3447 человек личного состава. Эти мобильные дивизии состояли из трех кавалерийских полков, артиллерийского дивизиона с тремя батареям: из четырех 76-мм пушек М-27, четырех 76-мм пушек М-39 и четырех 82-мм минометов, а также полуэскадрона связи и небольшой службы материально-технического обеспечения. Полк легкой кавалерии такой дивизии состоял из четырех сабельных эскадронов, одного пулеметного эскадрона со 128 автоматами, артиллерийской батареи с четырьмя 76-мм и двумя 45-мм пушками, противотанкового взвода с семью противотанковыми ружьями, саперного взвода, а также санитарной группы и группы снабжения.
  Все эти кавалерийские корпуса и дивизии показали себя весьма ценными в ходе боев в конце лета 1941 года и позже, во время битвы за Москву и зимнего наступления Красной Армии 1941-1942 годов.
  Именно кавалерия, играя роль мобильных сил, становилась в авангарде наступательных операций и развивала успех при прорыве, проводя глубокие рейды по тылам вермахта. Число кавалерийских корпусов, дивизий и полков достигло своего пика на позднем этапе зимнего наступления в феврале 1942 года, когда Красная Армия имела в общей сложности 17 кавалерийских корпусов, 87 кавалерийских дивизий и два отдельных кавалерийских полка'.
  'В августе 1941 года на Алтае, в Барнауле, были сформированы 380-я стрелковая и 87-я кавалерийская дивизии (впоследствии 87-я была переименована в 327-ю стрелковую и 64-ю гвардейскую и отличилась в боях на Волховском фронте и при снятии блокады Ленинграда.)' )
 
  В Барнауле новобранцев распределили по баракам и на следующий день определили места службы. Леонтий, как бывший кавалерист ещё с Гражданской войны, был зачислен в 236 кавалерийский полк 87-й кавалерийской дивизии, который располагался в бывшем пионерском лагере в Сухом логу.
  В эту же дивизию, только в другой полк, попал и двоюродный брат Леонтия, Тимофей Гуляев, бывший полной его противоположностью, хитрый и скрытный от рождения Тимофей постоянно искал везде и во всём только личную выгоду, часто ничем не брезгуя. Он и тут сумел пристроиться в продовольственном транспорте, чем и подтвердил свою деревенскую кличку 'Тима хитренький', которой его окрестили односельчане за его постоянные приспособленческие уловки и хитрости.
  - Что, Тимоха, требуху набивать теперь будешь? Смотри аккуратней будь, не обожгись.
  - Да, чё ты, Лева, я 'аккурат' может ещё и тебе лишний кусочек мяса подкину. Мы же сродники!
  - Кому сродник, а кому и не угодник! Прощевай, Тимоха!
  - И тебе ветер в спину, Лева.
  Вот такой диалог состоялся между Леонтием и Тимофеем Гуляевыми, и их дороги, у одного прямая как он сам, а у другого - извилистая, как у ужа, разошлись окончательно.
  Леонтий даже рад был тому, что служить они будут в разных полках, а то в бою обязательно подведёт, подножку подставит, пускай уж подальше будет, так спокойней...
 
  'Тимофей Гуляев, которого в деревне прозвали 'Тима Хитренький' был призван в одно время с моим отцом в формирующуюся на Алтае 87-ю кавалерийскую дивизию, которая в боях под Любанью на Волховском фронте была окружена, но большинство кавалеристов сумело выйти из окружения, а Тимофей сдался в плен. Этим своим малодушием он окончательно погубил свою жизнь. Дальнейшая его судьба сложилась очень плохо, вначале он вместе с другими пленными был увезён в Германию, затем во Францию и дальше в Америку американцами в конце войны, а затем по договору между США и СССР они были возвращены на родину через Владивосток.
  Мне в июне 1945 года довелось быть в городе Барнауле на комсомольских курсах и мы, слушатели тех курсов, организованно ходили встречать первый поезд с демобилизованными солдатами-победителями, пришедший прямо из Берлина.
  Я тогда тоже встретил двух своих земляков - односельчан: Павла Степановича Бородкина и Ивана Яковлевича Гулимова. Оба они - артиллеристы, участвовали во взятии и штурме Берлина: артиллерийским огнём поддерживали пехоту, штурмовавшую Берлин. Выглядели они прекрасно - тогда ещё молодые, бравые солдаты. И надо же так случиться, что в стороне от этой бурно ликующей толпы мы увидели припухлого, грязного и небритого, одетого в старую латанную-перелатанную одежду нашего земляка - 'Тиму Хитренького'.
  Мы его с трудом узнали:
  - Тима, ты откуда же взялся такой?
  - Я вернулся из кругосветного путешествия. За все эти годы своего плена я объехал вокруг земного шарика - был ответ.
  И это была правда. После высадки из Америки во Владивостоке он зайцем на товарняках пробирался в г. Барнаул - на родину. Больше, после той встречи, я его не видел - в родную деревню он не вернулся.
  Другой случай - дезертирство из трудармии Максима Гуляева, который долгое время скрывался в Заобских лесах, и в 1943 году замёрз в стогу сена. Третий дезертир - Николай Тапильский (старше меня на два года) дезертировал из действующей армии и, вместе с себе подобными, скрывался за рекой в лесах, а в 1946 году был арестован за убийство сторожа при ограблении магазина, и за все преступления был приговорён к расстрелу'. (1)
 
  В полк стало поступать обмундирование, вооружение, лошади и фураж. Каждый день новобранцы с Алтая, Красноярска, Новосибирска и Омска пополняли полк, в основном все они были из сельских мест, знающие и умеющие обращаться с лошадьми. Ежедневные занятия по боевой и конной подготовке проходили в усиленном режиме: с утра до обеда будущие кавалеристы отрабатывали посадку, удержание равновесия при разных движениях лошади: рысь, галоп, карьер и аллюры, различные способы управления лошадью. Нужно было, не только научится правильно сидеть на лошади, но и найти контакт с ней, для точного и правильного управления ей.
  После обеда проходили стрельбы, лёжа и на скаку с седла: лошадь должна была привыкнуть к выстрелам, чтобы потом в бою не испугалась. Это оказалось целой наукой, но мужикам от сохи было чуть проще, чем городским, улучшить свои навыки верховой езды, поэтому Леонтий через две недели уже плотно сидел в седле на своём коне по кличке Седой. Седой был резв, смел, послушно и чётко выполнял команды, даже на стрельбу почти не реагировал, воспринимал как само собой разумеющееся, казалось, что он родился, чтобы быть кавалерийским конём и именно у Леонтия. Они научились так понимать и дополнять друг друга, что даже новый командир полка майор Романовский, на днях прибывший в полк из госпиталя, при осмотре прохождения занятий, подъехав к группе всадников завёл разговор:
  - Здравствуйте, бойцы! Я, командир полка, майор Романовский.
  Рядом с Леонтием гарцевали, на разгоряченных после скачек лошадях, несколько всадников-красноармейцев, с которыми Леонтий уже хорошо подружился. Мужики были деревенские, почти его возраста и такие же спокойные и рассудительные, как и он: один земляк с соседней деревни Старообинцево - Бахарев Иван, двое со Змеиногорского района - Алексей Обидин и Матвеев Яков, и один - новосибирец Гриша Меньшиков.
  - Красноармеец Гуляев.
  - Красноармеец Бахарев.
  - Красноармеец Обидин.
  - Красноармеец Матвеев.
  - Красноармеец Меньшиков.
  - А как Вас величать-то, красноармейцы?
  - Меня Леонтий, а это Иван, Алексей, Григорий и Яков.
  - Хорошо, постараюсь запомнить.
  Майор сразу распознал главного в этой компании и обратился к Леонтию:
  - А ты, боец, похоже, прирожденный кавалерист? И конь у тебя добрый, понятливый!
  - Да, товарищ майор, Седой молодчина! А я просто служил немного в кавалерии, ещё в Гражданскую, ну и в деревне всю жизнь на лошадях. А тут прямо наука! Вот мы её с сотоварищами и изучаем.
  - Ну, что ж, хорошо, осваивайте науку, бойцы, пока время есть и на фронт ещё не едем, в бою поможет, там учиться некогда будет... Там стреляют... Вижу вас постоянно вместе, это правильно: если научитесь чувствовать друг друга, то и в бою вам будет легче. А сейчас главное надо запомнить, бойцы, что сегодня не Гражданская война, она сегодня совсем другая, механизированная. Поэтому шашкой махать нам не часто придется, а коней надо использовать для быстроты передвижения, как при преследовании врага, так и в рейдах по тылам, а может когда и при отступлении для перегруппировки и накопления сил. В общем, учитесь лавировать и думать, думать... Я в госпитале до этого дошёл.
  - Ясно, товарищ майор, учтём.
  - Ну, вот и добре!
  Майор ушёл. Мужики спешились, привязали коней к веткам деревьев, присели кружком, достали кисеты и свернули самокрутки. Некоторое время курили молча.
  - Вон оно как, мужики, майор уже и в госпитале успел побывать, а всего три месяца война-то! Прёт немчура! Видимо, майор на границе служил.
  - А у нас в деревне, жена написала, уже на троих похоронные письма пришли.
  - Надо нам друг дружки держаться, майор правильно сказал. Может и прорвёмся!
  - Прорвёмся, обязательно прорвёмся. Ладно, покурили и вперед, - Леонтий молодцевато вскочил на коня, пригладил густые волнистые волосы, лихо водрузил фуражку и рванул с места в карьер, ему как-то легче стало после разговора с майором, уверенности, что ли он ему добавил, снял камушек, торчавший где-то посреди груди...
  А майор шёл и думал о том, что многие из этих крепких сибирских мужиков будут убиты, кто-то, конечно, и выживет, но мало выживут, а судя по первым месяцам войны, по вооружению немцев, по их технической оснащённости, она будет затяжной и жестокой. Он уже почти со всеми в полку повстречался, со многими побеседовал, и сделал для себя горький вывод: мало времени на подготовку и обучение, мало. Хотя практически все бойцы и в возрасте, от 30 до 45 лет, и жизнь знают, кто-то гражданскую прошел, кто-то с кулаками и белобандитами в деревнях у себя дрался, но здесь другое сейчас, совсем другое. Что они, бойцы, с саблями да винтовками против танков и самоходок смогут сделать, только видимость большой армии создать. Нет, убьют их всех. Надо другой тактики их учить, совсем другой. Тому, чему учат кавалеристов в училищах - учить этих бойцов времени нет, да и лошади не кавалерийские практически. Ну, вот хотя бы эта 'пятёрка', они ведь верно делают, сошлись в маленькую группу и отрабатывают взаимодействие при ведении боя. Им точно будет проще перестраиваться в атаке, да и чувствуют они присутствие и действия друг друга. Хороша мысль, нужно командирам эскадронов и взводов дать задание поработать в этом направлении, поучить атаковать и обороняться малыми группами, оно будет более приемлемо. Но мало времени, ох как мало, скоро должно быть их уже отправят на фронт, формирование полка, да и дивизии, закончилось почти. Ещё бы недельки две-три...
  Майор вспомнил свою погранзаставу, начало войны. Тогда едва рассвело, как на военный городок был совершен массированный налет: вначале несколько десятков бомбардировщиков сбрасывали, как горох, бомбы, за ними следом налетели истребители. В результате погибло, и было ранено много командиров и бойцов из личного состава, а также много боевых коней. Остатки гарнизона отошли на оборонительные позиции и в течение суток сдерживали наступление немцев. Он, прошедший боевой путь через Туркестан, Халхин-Гол, не мог представить себе, что его эскадрон в считанные дни перестанет существовать и бойцы, которых он знал всех поименно, будут гибнуть на его глазах под бомбами, будут раздавлены танками и самоходками. Пулеметные очереди выкосили эскадрон как траву. Как он выжил, как попал в тыл, в госпиталь, майор не помнил. Последнее, что запечатлелось в памяти: яркая вспышка, летящие комья земли, забивающие глаза и черная пустота...
  ...Потом был госпиталь.
  Внешние его телесные раны подлечили, но внутренние остались открытыми: неужели все красноармейцы - пограничники, его бойцы, с которыми он, бок обок, почти два последних года охранял границу, которых обучал военному делу, погибли?! Может хоть кто-то из них выжил в той мясорубке, как он был ранен и лечится где-нибудь в госпитале. Встретятся ли они когда-нибудь? Как жизнь быстро закрутила, не думал, не гадал, а вот он, живой, в Сибири, куда никогда и не собирался попасть, с новым назначением в качестве командира кавалерийского полка.
 
  И сейчас, глядя на этих новобранцев, деревенских мужиков, он, вдруг, как наяву увидел их убитыми, лежащими 'навалом', друг на друге, в неестественных позах с вывернутыми руками и ногами. От этого заломило в затылке, холодный ветерок зашевелил волосы.
  Придя в себя от страшных и непонятных видений, он увидел улыбающихся и уставших от занятий мужиков в военной форме без привычной его взгляду военной выправки. Они полулежали или сидели небольшими группами, курили и что-то обсуждали. Где-то в стороне, за деревьями, играла гармонь, и гармонист пел песню, хорошо пел, душевно. Несколько голосов подхватывали припев.
 
  'В далекий край товарищ улетает,
  Родные ветры вслед за ним летят.
  Любимый город в синей дымке тает,
  Знакомый дом, зелёный сад
  и нежный взгляд.
  Пройдёт товарищ все бои и войны,
  Не зная сна, не зная тишины.
  Любимый город может спать спокойно
  И видеть сны и зеленеть среди весны.
  Когда ж домой товарищ мой вернётся,
  За ним родные ветры прилетят.
  Любимый город другу улыбнётся:
  Знакомый дом, зелёный сад,
  весёлый взгляд'.
 
  'Красиво поют, черти, спокойно. Как будто и войны нет. Как же мне их научить, подсказать им: как не погибнуть в первом бою...'.
 
  Его мысли опять вернулись к 'пятёрке бойца Леонтия', так он автоматически выделил для себя эту группу.
  Их задумка прямо вписывалась в тактику, в соответствии с какой и нужно будет иногда действовать кавалеристам. Суть была проста, она и раньше применялась в кавалерии и была в следующем: в одном из учебных рейдов по пересеченной местности, Леонтий спрыгнул с коня и несколько десятков метров двигался вместе с Седым, держась одной рукой за подпругу, в другой руке была винтовка. Сбоку казалось, что лошадь бежит одна, без всадника, потом он быстро вскакивал в седло и производил выстрелы по мишени. В другой раз он спешился и залег за небольшим холмиком и подготовился к стрельбе, а конь тем временем продолжал движение без него какое-то время. В бою это могло дать бойцу преимущество и ввести в заблуждение противника, дать время для выбора удобной позиции и подготовки к атаке или обороне.
  'Да, завтра же, начнем отрабатывать и эти уловки, введем их в тактику ведения боя'. - Отметил для себя майор, продолжая свой обход...