Последнее окно

   Эта история произошла в одной из деревень, каких великое множество разбросано на просторах нашей некогда огромной страны. Такие деревни и села в наше время называют «Богом забытые», но, правильнее будет сказать, «забытые людьми».
В этой Деревне жили две бабушки-старушки, Нина Ивановна и Евгения Титовна. Жили в одной избушке, в самом конце некогда «главной» улицы. В Деревне стояло более полусотни дворов, с такими же, как и у них, домишками. Крыши, окна и заборы давно сгнили и обвалились. Дома напоминали огромные черепа с пустыми глазницами, огороды позарастали бурьяном, стены и деревья поглощали мхи и лишайники, обочины заселялись новыми хозяевами – крапивой да репейником. До Города было не так уж и далеко, если транспортом, но добраться до него уже давно не было никакой возможности. Городская администрация признала маршрут с заездом в Деревню нерентабельным, и вот уже лет восемь сюда не заходил ни один автобус. Да и дорогу к деревне таковой уже сложно назвать. Это решение, с одной стороны, оправдано. Ведь на тот момент здесь проживали четыре человека: наши старушки, еще одна, Артемовна, и старик Николай, который был последней опорой для трех женщин. Только он мог хоть как-то помочь поддержать жилище и хозяйство. Более того, у Николая был велосипед, на котором он ездил за двенадцать километров в ближайшее село. Раньше там работал магазин, а потом, когда его закрыли, дважды в неделю приезжала автолавка.
   После того, как Николай на темной трассе кубарем свалился в кювет и сильно травмировался, бабушки остались совершенно одни. Старик несколько месяцев болел и хромал. Он был последним, кого похоронили на деревенском кладбище.
Артемовна жила через дом от Нины Ивановны, к которой переселилась Евгения Титовна.
   Нина Ивановна практически не ходила, а могла передвигаться только на двух самодельных костылях. По сути, это были две палки с намотанными тряпками сверху. Она была грузная, ворчливая, всегда в плохом настроении (скорее всего, из-за злости на собственную беспомощность), и крепко ругалась матом.
Евгения Титовна, наоборот, была высокой и стройной бабулькой. Улыбка не сходила с ее лица, энергия била через край. Она вынуждена была жить так, потому что больше о себе и о бабе Нине позаботиться некому. Несмотря на такой позитив, Нина Ивановна периодически слышала, как за занавеской по ночам Женечка шепотом читала молитву, а потом тихонько плакала.
   У обеих бабушек были дочери. Дочь Нины Ивановны уже давно вышла замуж и уехала с мужем на Сахалин. Больше, кроме когда-то редких открыток, от нее ничего не было слышно. Наташа с радостью вырвалась из умирающей Деревни, и, по-видимому, оборвала все свои душевные связи с матерью. Последние годы и открыток не было, как и самого почтальона.
   Мария, дочь бабы Жени, жила в столице. У нее сын, Андрей, свой бизнес и все, что надо для счастья. Раньше дочка с зятем приезжали, даже гостили, но после его гибели от них ни слуху, ни духу.
   После смерти деда Николая, старушки втроем с Артемовной пытались вести хозяйство вместе. Артемовна и баба Женя занимались огородом и разводили кур. На пару выходили утром за пенсией или к автолавке, и возвращались вечером. И было неясно, кто кому помогал идти.
   Два года назад произошел трагический случай. Бабушки Женя и Нина спали у себя в доме, а Артемовна у себя. Старушек ночью потревожил непривычный шум мотора. Артемовна выглянула в окошко. Через пару дворов на улице стояла большая машина.
«Это к Николаю что ли кто-то приехал! А вдруг родственники? Надо сказать, что его нет, а то вдруг и не знают», - подумала спросонья старушка и засобиралась на улицу.
   Она подошла к машине, стоящей передом к дому. Фары светили во двор, людей не было.
   Артемовна вошла в поваленную калитку и подошла к дому. Там она увидела свет фонариков и силуэты двоих мужчин.
- Эй, хлопцы! – сказала она, - Вы к Николаю? Нет его уже давно. Помер…
На пороге показался мужик с фонарем в одной руке и со старой иконой в другой.        Его напарник стоял в сенях и держал в руке что-то, завернутое в скатерть или простынь.
Бабуля все поняла, и стала его порицать:
- Да как же ты можешь, нехристь, это же…
   Договорить мужик ей не дал, и сильно ударил прямо в лицо.
   Артемовна упала навзничь и застонала. К этому моменту уже подоспела Евгения Титовна, позади плелась баба Нина. Старушки закричали, причем Ивановна обложила чужеземцев благородным трехэтажным матом. Мужики выбежали со двора, запрыгнули в микроавтобус и уехали. Бабушка Женя неимоверными усилиями, с помощью настеленных реек на повозку, сделанную когда-то из детской коляски, перевезла бессознательную женщину в свой дом.
   Через два дня, проведенных в бреду, Артемовна отдала Богу душу. У бабушек встал вопрос похорон, которые по-человечески они организовать, конечно же, не могли. Покойницу обмыли, одели в постиранную одежду и похоронили под яблоней в ее же огороде, накрыв покрывалом. Неглубокую могилу за полдня вырыла баба Женя. Поставили самодельный крест, сбитый из реек, на котором написали «Анастасия Артемовна».
   Собственно говоря, в Деревне с этого дня воцарилась кромешная мгла. Ночью – из-за темноты, днем – из-за тоски и печали. Бедность, голод и каждодневное ухудшение здоровья дополнялось глубочайшей депрессией из-за ощущения бренности, ненужности и непонимания, почему старушки забыты и никому не нужны. Ведь дело не в отмененном рейсовом автобусе, у детей и внуков наверняка есть свои машины… Значит, не хотят. Значит, не помнят. Бог с ними. Лишь бы всё получилось у них и были бы они счастливы, ведь сейчас такая сложная жизнь… Храни их, отче наш…
   Во всей Деревне, только в самом конце некогда главной улицы, тускло светилось последнее окно. Наверняка, наблюдая за ним издалека в ненастную осеннюю ночь, захотелось бы прикрыть его ладонями, чтобы ветер и дождь не погасили этот едва трепещущий огонек.
   Спустя какое-то время, Евгения Титовна осталась одна. Под ее яблоней, как и во дворе Артемовны, тоже торчал крест. У бабушки болело сердце, а от сырости и, наверное, от плесени в доме, мучал кашель, и каждый вдох сопровождался свистом. Перед ней стоял страшный вопрос: а кто похоронит ее?
   В Деревне постоянно царила тишина. Ни одного звука не поступало из того мира, который выбросил и отгородил от себя постаревших людей. Только белые шлейфы от самолетов в небе напоминали, что где-то есть другие люди и цивилизация.
   Бабушка Женя придумала решение и потихоньку стала действовать…
   
   …Сергей ехал вторые сутки, и навигатор информировал о скором приближении к последнему повороту. Проехав село и повернув на старую, разбитую дорогу, женщина-робот сказала: «Двенадцать километров прямо». Эти километры дались нелегко. Приходилось постоянно смещаться то на обочину, то перескакивать глубокие ямы. В непредназначенной для пересеченной местности машине застучала подвеска, а сам водитель утомился больше, чем проехав несколько сотен километров по трассе. По сравнению с этим, последним, прямым участком, покрытие на трассе теперь казалось зеркально ровным.
   Подъехав к Деревне, женщина-штурман в навигаторе сказала, что он добрался до пункта назначения. Но куда двигаться дальше непонятно, ведь Сергей здесь впервые. Место напоминало то ли зону отчуждения, то ли декорации к фильму постапокалиптического жанра.
   Сергей остановился, заглушил двигатель и вышел из машины. Вокруг тишина, которую нарушал только жужжащий вентилятор, пытаясь охладить двигатель. Куда идти он не знал, и спросить было не у кого. Молодой человек стал думать, что приехал совершенно напрасно, ведь явно, что деревня умерла. Взвесив свои мысли, ему все-таки захотелось пройтись по этой улице. Нельзя же просто сесть в машину и уехать, да и интересно же посмотреть на руины тех мест, где бывали его бабушка и совсем юный отец.
   Парень шел медленно, останавливаясь у каждого дома, а иногда и заходя внутрь. Колодцы. Остовы лавочек возле калиток. Перед глазами Сергея возникали картины, как на них обнимается молодежь, щелкают семечки бабульки, курят мужики. По улице бегают постоянно орущие мальчишки с палками-винтовками, гонят с луга по домам коров, разбегающихся в стороны при рокоте трактора.
Так он и шел, пока не начало смеркаться. Сергей подумал, что надо возвращаться к машине и ехать домой. Но тут в конце улицы что-то блеснуло, как будто фонарик. Интересно, что же это. Парень быстрым шагом поспешил туда, где ему показалась вспышка.
   Дойдя до последнего на улице дома, он увидел за забором, точнее за высоким одеревеневшим бурьяном, как только начинает разгораться костер, обложенный с двух сторон кирпичами. На кирпичах стояла черная-черная, закопченная кастрюля.   
   На заднем плане стояла громадная, поросшая лишайником яблоня, слева от которой торчал крест, а справа зияла выкопанная яма. На краю ямы стояли стул и маленькая табуретка.
   Молодой человек был шокирован неожиданностью увидеть здесь хоть что-то, напоминающее жизнь. Он огромными глазами рассматривал двор, как вдруг с жутким не то скрипом, не то хрустом открылась дверь в избушку. Из двери вышла сухонькая, высокая бабулька с горбиком на спине. Она несла в руке две нечищеные картофелины.
- Бабушка, добрый вечер! – сказал Сергей.
Видно было, как старушка испугалась от неожиданности услышать человеческий голос.
- Извините, вы здесь одна живете?
- Одна. А ты кто же и откуда здесь? – спросила она.
- Я приехал, чтобы найти свою прабабушку, узнать, где она живет, или если уже поздно, то… навестить ее, - попытался объяснить парень. – Может, вы мне подскажете, где мне ее найти или что-то знаете о ней? Ее фамилия Каледо…
Бабушка уронила картошку.
- Каледо?
- Да, Евгения Титовна Каледо, – уточнил он.
Бабуля затихла и заплакала.
- Кто ты? – спросила она позже.
- Меня Сергей зовут. Мой папа Андрей, а бабушка моя Мария, она родилась в этой деревне, а потом уехала. Вы их знаете?
Старушка опустилась на землю.
- Мария. Мария. Это дочь моя. А Евгения – это я. Мария, - сказала она. – Где Мария?
   Сергей не ответил, а быстро вбежал во двор и обнял бабульку. Она обняла его. После первых впечатлений, Сергей отвел свою прабабушку в дом и неожиданно быстро сбегал к машине и приехал обратно. Он принес пакет с продуктами, которые брал с собой в поездку. Баба Женя впервые за годы поела не картошку в мундире, а нормальную еду домашнего приготовления, с хлебом и сладким чаем из термоса.
   После ужина, они долго разговаривали. Сергей рассказал, что Мария стала пить после гибели его деда и вскоре умерла от болезней печени. Андрей, его отец, вспоминал про свою бабушку Женю, но так и не собрался, чтобы навестить ее. Столичный бизнес, который нельзя оставить ни на день. Сергей закончил университет и приступил к работе. Привела его сюда навязчивая идея и чувство, что его кто-то зовет и просит о помощи. Истории отца о семейных связях указывали на то, что бабушка Женя не умерла, а потерялась, поэтому молодому человеку очень хотелось найти свою прародительницу, или живую, или могилку.
   Евгения Титовна слушала и плакала, а затем рассказала свою историю, от которой смахивал слезы уже Сергей. Было и трогательно, и обидно за своих бабушку и отца, которые, по сути, бросили и забыли ее. Самым жутким для правнука было объяснение старушки, зачем во дворе яма и стул.
- Я одна осталась, Сереженька, и похоронить меня некому. Вот рядом я Нину схоронила, а могилу себе выкопала. Под деревом. Вот сварю картошки, щавеля или компота поесть – и сажусь, когда тепло, на стул. Ноги замлеют – на табуретку положу. На краю ямы. Сердце болит, и в грудях болит. Помру скоро думаю. Помру - так со стула в яму и упаду. А закопать-то некому. Так я под яблоню. Листьями хоть засыплет. А как? Много на ней листьев…
   Сергею было неприятно и неуютно от того, в каком положении существовала его прабабушка. Ему было стыдно за себя, за отца и Марию. Как можно такое допустить. И что самое гнетущее, от старушки ни одного упрека. Как же тяжело от этого.
   Бабушка Женя пошла прилечь под утро, а Сергей устроился в машине. В запущенном доме было неприятно и неуютно, к тому же там был жуткий, тяжелый запах.
   Утром он под руку проводил бабулю до машины. Усадил ее на заднее сиденье и увез в столицу. Всю дорогу старушка плакала. Это были слезы жалости к дочери, слезы понимания своей беспомощности, слезы радости от нужности кому-то, и еще много от чего было слез, понять которые и легко, и в то же время до невозможного трудно.
   После их отъезда пошел мелкий, моросящий дождь. Капли падали на едва тлеющий пепел ночного костра и шипели. Это был очаг живого тепла, угасающего под последним, теперь уже навеки ослепшим, окном.