Бурят цвета хаки

                               
Пролог.
По улице большого европейского города шла группа людей в хороших костюмах. Обходя кучи кирпича и бетона. Пропуская редкие автомобили и людей с носилками.  Тонким ручейком,  они двигались вдоль домов, школ, больниц.
Группу сопровождали люди в гражданской одежде, но в бронежилетах и с короткими автоматами. Все они между собой говорили на английском языке.
На  перекрёстке кто-то обратил внимание на ряд металлических носилок возле больницы. С крайних свисала тонкая перевязанная рука.  Женская. Девушка была в военной  форме старого, советского образца.
Один из группы, взглянув на лежавшую,  произнёс:
- what interesting face (какое интересное лицо)
Все стали рассматривать лежавшую на носилках девушку. Смуглая кожа, маленький нос, чёрные, короткие волосы, пухлые губы. Человек в костюме бросил:
- it looks like they are Buryat (похоже, что это бурятка)
Взглянув ещё раз на старую форму, на узкоглазое лицо, первый пробурчал:
- How she got here. This Buryat in khaki.
Глава первая. Листовка.
Апрель она не любила. Мало того, что холодно, так ещё и ветра. Даже здесь, «в Европах» - она усмехнулась. Поёжилась.
Рюкзак пришлось бросить в хостеле. Приехав с вокзала, нашла ночлежку, пообещала оплатить с утра. Отмылась, поела из бесплатной еды в шкафу и чьей-то в холодильнике. Положила голову на подушку и улетела.
В поезде поспать возможности не было. Пьяные солдаты, оборванные беженцы, воздушная тревога по всей стране. Постоянные сцепки-перецепки вагонов, долгие остановки в полях перед городами.
И вот кровать. После душа и еды  даже тяжёлые мысли и воспоминания не могли помешать сну. А вспомнить было что… И подумать было о чём.
В поезде «косоглазая» бросалась в глаза. Особенно пьяным солдатам. После долгих сальных обсуждений  - «у них там поперёк и вообще» - вывели в тамбур.
Помяли, но насиловать не стали, «член в окопе отвалится», дали под-дых, кошелёк отобрали. Герои-защитники.
Денег нет, ехать  несколько дней, в городе жить несколько дней.
На вторые сутки, пообедав, не заправив постель и оставив вещи на стуле, она отправилась в город. Администратору сказала, что в банкомат.
Хотя какой мог быть банкомат? Ни денег, ни карт у неё не было. Только паспорта, виза и листовка… С телефоном и адресом.
Она поёжилась. Чёртов апрель. Адрес в листовке она помнила наизусть. Михайловская площадь, дом 1. Возле третьей колонны по чётным дням, с 10 до 11.
Сегодня день был нечётный. Она специально пришла в другое время, чтобы осмотреться. Кругом ходили пиджаки с портфельчиками, слева парковка с дорогими машинами, туристы с телефонами или кто они там на самом деле.
- Добрый день -  вздрогнула – позвольте Ваши документы.
Она достала паспорт с вложенной листовкой.  Виза, иностранный паспорт, все основания здесь находиться. Но, чёртов апрель заставил съёжиться и вздохнуть.
- Понимаете, начала она.
Лейтенант поправил автомат. Достал из паспорта листовку. Взглянул на девушку.
- Это Ваше?
Кисло улыбнулась, уже готовая разреветься. За всё. За февраль, забравший брата, за брошенный дом, за дорогу окольными путями, за все лишения, за   страх не выполнить дело.
Глава вторая.  Формы.
Форму выдали старого образца. На три размера больше. Как всё остальное.   Советские запасы после «Операции в Афганистане» или «Западной группы войск…».  Это потом. А тогда…
- Фамилия, Имя, Отчество
- Национальность… Образование, семейное положение, место жительства, цель приезда.
- Откуда о нас узнали? На кого работаете? Цель приезда?
- Откуда…на кого.. цели..
Две недели по 8 часов.  Иногда с обедом, иногда нет. Иногда под запись.
- Родственников нет, родилась в Глухоманском районе России, росла в детдоме, потом получили дом с участком в деревне. Связей с органами нет, судимостей нет. Ничего нет.
- Расскажите о себе.
Она задумалась. А что рассказывать? Детство она помнила плохо, как неприятный сон, который нужно забыть.
Помнила, как осенним холодным днём отец оставил их на каменном сером крыльце детдома. Как она плакала, а брат стоял, прижавшись к ней. Она помнила серые клетчатые пальто, которые продувались серой же сыростью.
Помнила  большие чемоданы возле ног, ветер, жёлтые листья и уходящего по длинной улице отца. Отца она больше не видела никогда. И почти не запомнила его лицо. Фотографий у них не было. А в памяти от него всегда пахло перегаром и порохом. Маму она не помнила совсем.
 А брат родителей не вспоминал никогда. Родителями на всю его жизнь стала старшая сестра.
В детдоме было нормально. Ну как. Школу она тоже почти не помнила. Дорогу до школы помнила. Вид школы снаружи, листву, старые брёвна здания, девочек на крыльце. Но, ни занятий, ни помещения внутри, ни уроки, ни учителей.
Одна учительница смутно всплывала в памяти, потому что была и воспитателем.
Вспоминалась большая доска в столовой, с таблицей умножения. Все вечера второго класса она простояла возле доски, в темноте, потому что не хотела учить.
По вечерам детдом отдыхал, читал, играл, бегал по коридору, ужинал. А она стояла возле доски. Но не учила.  Она ложилась спать голодной. По ночам просыпалась от голода и жажды и кусала кондарь кровати.
Брата она видела редко. Два года разницы всё-таки. Жили в разных комнатах, учились в разных классах. Но ответственность за него она чувствовала всегда. И что они родственники, было видно всем.
Однажды она влюбилась. В девочку из старшего класса. Тайно. Она выходила из корпуса и смотрела, как девочка идёт в школу, по листве, под солнцем, в юбочке.
Но, скоро это стало известно. Были насмешки, вопросы и ответная тишина. Вот и все воспоминания со школы.
Аттестаты их выпуску выдали буднично. Выперли на серое крыльцо интерната. А дальше надо было жить.
 Получили в деревне дом. Что дальше?  Брат устроился в подработку к местному фермеру, стал работать и готовиться в армию.
Она стала думать думы. Надо найти своё место в жизни, иначе можно закончить как большая часть детдомовских. Что она могла бы сделать?
Не Софи Лорен. Типичная бурятка. Среднего роста, примерно 165 см, стройная, но с попой. Назвать красивой её было нельзя. Такая. Симпатичная.  Глаза, губки. Типичная. Которую, на общей фотографии класса не сразу и найдёшь.
Брат решил идти в армию, сначала на срочную службу. Потом остаться по контракту – всё знакомо и понятно, как в детдоме.
Она решила работать продавцом в деревенском сельпо, копить деньги и ехать в город. Учиться на товароведа, потом продавцом в большой магазин, замуж. Жизнь более-менее вырисовывалась. Самая обычная жизнь продавца из сельпо….
А потом война. Та колонна. И пропавший брат.
Форму выдали старого образца. На три размера больше. Как всё остальное.   Советские запасы после «Операции в Афганистане».
Глава третья. Учёба.
Девочек в учебной группе было  около сорока. Из разных частей России и Европы. Одна бурятка, полячка, немка, украинки, две девочки из центра России, одна с Питера. С разными судьбами, целями и мечтами, которые остались в прошлом. Теперь у них были только задачи.
А до задач нужно было пройти обучение и выпускной экзамен. Экзамен должны были сдать только четверо из них. После экзамена они станут подругами, соратниками, командой. После, а пока они конкуренты, соперники.
Они практически не общались. Только по работе, только  команды «Готов, держу, свободен…» По вечерам каждый забивался в свой угол - учил, писал или читал – всё по работе.
По ночам она пыталась плакать, плакать хотелось, но слёз не было. Она ушивала форму, сушила берцы, подгоняла снаряжение и смотрела на карты. На местные, европейские.
Она рассматривала города, посёлки, шоссе, расстояния между пунктами. Железные дороги, администрации, склады, глубину рек, характеристики мостов.
Она рассматривала  места боёв, позиции армий, батальонов, направления  атак и отступлений. И трассу, на которой погиб её брат…
Трассу и её окрестности она выучила наизусть. Ей казалось, что она с закрытыми глазами может проползти местность  вдоль и поперёк. Вот речка, мост, вот поворот. Здесь удобное место для засады, а здесь покоится та колонна…
С той стороны российский батальон, из Бурятии. С этой стороны – местный. А между ними серая зона.
Занятия проходили в какой-то тюрьме или в чём-то очень её напоминающем. Теория в большом «каменном» кабинете, практика во дворике или на полигоне.
Она научилась делать уколы, перевязывать, зашивать, интубировать и прочим прелестям в работе парамедика. Но это была только официальная часть их подготовки.
Не сдавшие  экзамен отправлялись в войска. Если повезёт – в войска на передовой. Не повезёт – в тылу.
Сдавшие занимались другой работой, для которой их и готовили. Кто-то уходил в партизаны на оккупированную территорию, кто-то отправлялся в Россию, кто-то дальше.
А для сестры было важно добраться до той колонны любой ценой. Найти брата среди живых или мёртвых.
Учёбу она прошла. Экзамены тоже. Теперь было нужно попасть на тот участок. И найти брата.
Глава четвёртая. Параллельные миры.
С братом они всегда жили параллельно.
Что в детдоме, что на «гражданке».
Не было никаких душещипательных сцен, когда сестра защищает брата или наоборот. Нет.
Не было совместных увлечений, занятий, друзей.
Каждый тусовался в своей среде. Каждый занимался своим делом.
Но и посторонними друг для друга они не были.
Не были чужими людьми. Общались, когда удавалось. А это было редко. Помогали, если было нужно. Повзрослев, она стала чувствовать себя его матерью, защитой.
Они оба знали, что рядом есть родной человек. Что они не одиноки. Это не было каким-то чувством. Это скорее, можно было назвать знанием. Они знали. По-особому, но знали.
Наверное, так бывает у спортсменов, которые подолгу занимаются в команде. У баскетболистов или альпинистов.
Эти невероятные моменты, когда игрок в атаке бросает мяч в пустое место, зная, что через мгновенье там окажется напарник. Многие называют это чувством локтя. Но у них это было знанием. «Я чувствую» и «Я знаю» - всё-таки разные вещи, согласитесь.
И это их знание чувствовалось со стороны.  Может быть, поэтому у них не было эксцессов в детдоме.
Они были похожи. Среднего роста, жилистые. Гибкие ловкие, типичные бурятские деревенские дети. Смуглые, узкоглазые, симпатичные, но не красавцы. Обычные.
Она спокойная, думающая девочка. Многие считали её застенчивой, но это было не так. Она была осторожной и терпеливой. Могла подолгу терпеть придирки, а потом взрываться и в нужный момент восстанавливать статус-кво или справедливость, в зависимости от ситуации. Типичная старшая сестра.
Он младший. Безалаберный, хулиганистый, вечно попадающий в истории. И знающий, что сестра его вытащит. Она вытаскивала его всегда.
Как и все дети в детдоме, они ходили в секции. Иначе никак. В детдоме считалось, что свободное время плохо влияет на детей. Поэтому все дети были «под полезной нагрузкой».
Кто-то пел, кто-то боролся. Более-менее свободные дни были в среду и субботу, потому что только школа. И воскресенье, потому что выходной.
Она пыталась заниматься пением и музыкальными инструментами. Но после нескольких уроков ей посоветовали танцы. На танцы она не хотела.
Борьба была только для пацанов и почти вся мужская часть детдома ходила именно туда. Поэтому она выбрала шахматы и акробатику.
С тренерами повезло. Они были мастерами, любящими своё дело. Она подолгу сидела в кабинете, разбирая шахматные задачки, в её голове разыгрывались баталии, сражения, морские бои. К концу школы она обыгрывала всех. И девочек, и мальчиков.
А на акробатике ей приходилось терпеть. Тренер видел её нежелание становиться чемпионом. Поэтому относился к ней снисходительно. Она выполняла все простые упражнения, сдавала зачёты, но не блистала.
С возрастом становилось всё сложнее. Наверное, как и всем подросткам. В детдоме и школе. И с преподавателями, и с ровесниками. Организм рос, требовал открытий и приключений. Требовал свободы. Она как-то с этим справлялась. Посвящая себя учёбе и  книгам. Она называла это «внутренней интеллигенцией».
У брата это было по другому. Через конфликты. Через хулиганские проявления своего Я. Через протест. Через максимализм. Как и у большей части его ровесников.
Когда она закончила школу и покинула детдом, брат сбежал. Скандала не хотел никто. Ни руководство детдома, ни местный участковый, ни она с братом. Он закончил школу дистанционно и получил документы. Тихо, без выпускного и фанфар.
 Брат сразу побежал в военкомат, но его не взяли. По возрасту. Как она и говорила. Он стал работать у местного фермера. И готовиться в армию. Учиться он не желал. А строить жизнь было нужно. Поэтому армия. По вечерам он где-то пропадал с местными мужиками.
Она работала продавцом. В деревенском магазинчике. Потом дом, хозяйство, куры и огород. День за днём. Самый спокойный год их жизни.
Жизнь их текла параллельно. Каждый готовился к своему пути, к своей жизни. Казалось, их жизнь только начинается и будет долгой. Но. Большая политика ест маленьких людей.

Глава пятая. Решение о чужбине.
То утро началось обычно. Зима, крестьяне чего там делают, торжествуют, что ли. Как там у поэта? Чего торжествовать-то? Снега навалило. Ни в туалет, ни за ограду. На конец зимы совсем не похоже.
На работу, в магазин к половине десятого, есть время на домашние дела.
Поставила чайник, одела валенки. Дрова завалены снегом, дорожки не видать. Снега, тьма просто. Присела у крыльца. Поёжилась.
Заварила пакетик чая, закинула охапку в печку. Включила телевизор. Новости тоже стали обычными. Мы побеждаем, они проигрывают. У нас всё хорошо, у них плохо. Мы хорошие, они плохие.
Про ракеты, танки и прочее она ничего не понимала. Вроде мы молодцы, вроде дело правое. «Агитпром» привычно дул в фанфары...
Колонна 2-го гвардейского, танкового... Засада... Потерь нет.
Она вздрогнула. Достала записную книжку. Перечитала. Переключила канал. Послушала. Второй гвардейский танковый.. Всё правильно.
Звонок, второй, третий. Ничего. Аппарат абонента выключен. Земля поплыла. А телевизор всё хвалил и хвалил русскую армию.
Сидя в автобусе, она вспоминала, как звонила в часть, как обрывала телефоны военкомата, полиции, комитетов. Никто ничего сказать не мог. Жертв нет. Пропал без вести.
Через месяц появился капитан, командир той колонны. Принёс похоронку. Рассказал про обстрел, как сам чудом спасся. Как всё горело, как добивали. Почему сам живым приехал, не рассказал.
Часть дороги, на которой разбили колонну брата, была на территории противника. А значит, что искать надо с той стороны. «Наши» в этом не помогли и не помогут уже. Значит, надо за границу.
Загранпаспорта у неё не было. Она подала документы, но сроки, сроки. В части помогать не хотели, отправляли то к одному офицеру, то к другому. Те ничего сделать не могли, может, не хотели, может, не могли.
После очередного посещения части к ней подошёл человек. Обычный русский парень, видно, что из военных. Протянул сложенный вдвое листок. Молча, отдал и ушёл.
В трамвае она раскрыла лист, там было одно слово «Легион» и номер телефона. Домой в деревню она не вернулась.
Думала недолго. Бросить брата она не могла. Их во всём мире было только двое. Брат и сестра. И брата надо спасать. Родина спасать его не хочет.
В дешёвой «профильной, для работников» гостинице она подолгу читала о Легионе. И «наши» отзывы, и иностранные. По нашим получалось, что это предатели, по иностранным — настоящие патриоты. В любом случае, Легион воевал в Европе.
И присоединиться к нему было преступлением. С уголовным наказанием, а может и чего хуже, если в плен попадёшь.
По вечерам она думала о родине. О своём отношении к ней. В школе уроков патриотизма не было. Как и комсомола, политинформации и прочей советской «патриотической атрибутики».
Воспитатели про «Любовь к Родине» не рассказывали. Праздники советские, конечно же, отмечались. Как отмечались. После всех занятий приходилось торчать в актовом зале, учить стихи, маршировать классом, а потом всей школой. В общем, муштра, а не праздник. И со временем, выработалось соответственное отношение к торжествам.
После окончания школы, когда наступил День страны, оказалось, что не нужно ничего учить, не нужно ходить строем, не нужно выступать на сцене. Этот выходной она пролежала дома. С книгой и чаем.
Как и остальные «праздники».
Однажды, в детдоме, их возили в большой город в другом конце страны. Санкт-Петербург.  Настоящий, почти европейский. С огромными улицами, фонарями и людьми. Эти люди были другие. Они отличались от деревенских, от детдомовских, от всех местных.
После возвращения она плакала. Она не хотела возвращаться. Мир, в котором она жила, теперь казался ей серой копией, подделкой настоящего мира, настоящей жизни. Она хотела в Европу. В мир других людей, других ценностей. Она верила, что там не надо маршировать в день какой-нибудь революции.
Детдом и деревню своей родиной она не ощущала. Как и райцентр, и город. И не знала, как это ощутить. Так, как это описано в книгах или кино. У неё не было душевной привязанности к Партии или берёзке во дворе. Двор детдома она не любила. И всегда хотела из него сбежать. А потом оказалось, что двор гораздо шире. Почти до Санкт-Петербурга.  Рыба ищет, где глубже — мечтала она.
Но понимала, что судьба у неё простая. Институт, продавец, замуж, дети. В райцентре, максимум в городе.
Судьба была понятной до этих утренних новостей.
Она смотрела на листок. Это был единственный возможный вариант, чтобы найти брата. Найти хоть что-то. Но «внутренняя интеллигенция» отговаривала её. Она боялась стать предателем в чьих-то глазах. Она боялась тюрьмы. Она боялась осуждения в чьих-то глазах. Хотя кому она тут нужна?
А там брат. Единственный родной человек, которого забрала родина. Да и родина ли это?
Позвонила.
Чуда не произошло. Продиктовали адрес. Недалеко. Пришла. Остановка. Час простояла. Сунули другой адрес. Туристическая фирма.
Паспорт? - Вот.
Фото можно?
Пожалуйста.
Билет на какое число хотите?
А когда можно? Только у меня денег нет.
Ничего страшного. У нас есть.
Неделю никто не звонил. Она держала телефон в кармане, никогда с ним не расставаясь. Время нужно было чем-то занять.
Рядом был фонтан. Большой, красивый, с подсветкой. Возле него всегда суетились мамочки с детьми. Она занимала какую-нибудь лавочку и читала. Иногда ходила в магазин «Либерти», через дорогу. По вечерам надолго занимала душ. Ни в детдоме, ни в деревне такой радости не было. «Почти, как в Европе».
В четверг позвонили — билеты готовы. А загранпаспорт? И загранпаспорт.
На вокзале она долго ходила по перрону. Смотрела на город. На людей. Прислушивалась к себе. Ёкнет ли что-нибудь? Позовёт ли родина?
Объявили посадку. Народ выстроился в очереди по вагонам.
Она ждала. Вдруг? Сейчас. Родина-Мать позовёт – она усмехнулась – матери у них никогда не было. А Родина? Но в душе ничего не откликалось, не спорило, не сомневалось, не звало.
- Девушка — проводник махнул рукой — Вы едете?
Она замерла. Внутри было спокойно. И грустно, что ли.
Родина там, где мы — подумала она. И шагнула в поезд.


Глава шестая. Сон брата.
Брат сидел в кузове вместе с остальными солдатами. Февраль в Европе оказался ветреным. Продувало насквозь. Казалось, даже берцы сделаны из тонкой тряпки. Солдаты жались друг к другу, передавая по кругу сигареты. Сейчас они были похожи на немцев, замерзающих под Москвой.
Шапки-ушанки завязаны под подбородками, сверху кое-как нахлобучены каски. Все пытаются укрыться. Кто одеялом, кто спальником, а кто в двух бушлатах.
Машина ревёт, ветер воет. Тента нет. С одной стороны дороги ветер деревья гнёт, с другой по полю снег разносит. Идёт колонна по Европе, колонна освободителей. Мерзнут освободители в неприветливой стране. Не ждут их, не встречают. Чаю горячего не нальют. Словно, и не освободители они, а гости не званные.
- Хорошо капитану, - кто-то кивнул  в сторону командирской машины – сухо и тепло. Музыка играет.
- У него там и выпить наверняка есть, - Заржали.
Все разом обернулись на штабную машину. Капитан в одном кителе нараспашку торчал в телефоне. Улыбался. Молоденький водитель в тельняшке  с сигаретой в руках помахал им рукой, улыбнулся. Кто-то из кузова показал ему средний палец в перчатке. Посмеялись.
На границе они были недолго. Их рота вошла в состав бурятского же батальона. Для усиления. В батальоне они пробыли три дня. Никаких совместных учений, отработки слаженности.
Загрузились, заправились и вперёд. Из всего бурятского соединения брат знал только пару солдат и Капитана. Больше никого.
И вот едут они по Европе. Дороги ровные, лес как на картинке. Деревни, как из рекламы. Как в сказку попали. Кого тут освобождать? Молочные реки и кисельные берега?
Холодно. Ветер машины насквозь продувает. Все бойцы попрятались за поднятыми к ушам плечами. Никто за обстановкой не смотрит. Глазами врага не ищет. Да и незачем. Нет тут врага. Капитан обещал, что встретят их тут с хлебом и солью. Постоят они три дня, и домой поедут.
Домой, так домой. Колонна снижает скорость.  Поворот. Машины скапливаются. Бойцы головы поднимают. И видит брат, как Капитан из машины прыгает, как автомат теряет, как бежит с сумкой к лесу. Непонятно это брату, оглядывается он на товарищей удивлённо. Рукой показывает.
Ёжатся солдатики в свои куртки и одеяла и не слышат они свиста пронзительного. И первого взрыва не слышат. Только переполняется вдруг мир огнём, кусочками металла, землёй и кровью. И смешивает со всем этим солдатиков в один грязный фарш.
И вот уже летит брат из перевёрнутой машины. И все летят.  И кричит он. И кричат все. И от крика этого он просыпается.

Глава седьмая. Любовь.
После войны оказался в госпитале. Надолго. От сестры за это время ни весточки, да и не могла она. Не знала куда звонить или писать. А в части полный бардак.
В госпитале ему показали сначала бумагу, что пропал без вести, а потом и похоронку на самого себя. Весело.
Там он целыми днями лежал, глядя в потолок. Взрослые мужики сначала подходили, спрашивали. Переживали, что он «уходит в точку». Пытались поддержать — мол, жив, мол, цел почти, молод.
Он молчал. Он не понимал ради чего, ради кого. И почему он теперь здесь лежит. На нашу страну ведь никто не нападал. Никто не угрожал. А если бы и напали, то встал бы русский народ.
В детдоме он научился никому не верить. Только сестре. В жизни это помогало. Да и в армии тоже. Он не верил замполиту, когда тот проводил политинформацию. Он не верил взводным, не верил ротному и командиру части, когда те что-то плели про интернациональный долг. Про угрозы Запада и Востока.
Просто пошёл исполнять, что приказали.  Воевать ему не пришлось. В третий день их перехода всю колонну накрыло из миномётов. А потом вылезла пехота и «докрыла» оставшихся. Классическая засада.
Его, залитого кровью, приняли за мёртвого. Он и сам считал себя мёртвым. Весь день он пролежал возле машины, не обращая внимания на ворон, которые подбирались всё ближе.
Телогрейка пропиталась кровью, штаны мочой. Ночью стало холодно. Умирать вот так не хотелось.
Телефона нет, карты нет. Денег рублей пятьсот, только зачем они здесь? Надо выбираться.
Ночью пополз к дому, который светился вдалеке в лесу. Полз медленно, полз без сознания, изредка просыпаясь, чтобы не потерять ориентир. Под утро прижался лбом к холодному профлисту забора и застыл.
Где сон, где явь он уже не различал. Просто застыл, упершись головой. Сколько прошло времени, неизвестно. Ему слышался голос сестры, голос командира роты, а потом и ещё один голос — терпи, казак.
Голос разливался по голове тёплой водой, мягкими ладонями, снимал с него телогрейку, разрезал брюки, вливался в рот куриным бульоном. Укрывал его одеялом и берег его сон… 
В госпитале было скучно. Раны заживали. Всё что хотелось, он обдумал. Всё, что хотел — узнал. Пытался позвонить сестре, но её номер был недоступен. Звонил соседям в деревню, сказали, что сестра уехала, как только из Части сообщили о его пропаже, а потом и смерти. С тех пор и не видели. Сколько времени прошло уж.
Выписываясь из госпиталя, получил свои вещи и заветный листок с номером телефона. Код не российский... Европейский... Марты...
Он тогда очнулся от боли. В кровати. В подвале. Тёплые руки Марты снимали с него бинты. Бинты с кровавой корочкой с трудом отрывались от кожи. Глаза слиплись. Он захотел поднять руки, не смог.
Женский голос что-то произнёс на незнакомом ранее языке, потом повторил по-русски — терпи, казак, атаманом будешь.
И он терпел. Нежный голос и тёплые руки приходили каждый день. Меняли перевязки, приносили горшок, поили его куриным бульоном. Мыли.
Личных разговоров не было. Лишь изредка — терпи, казак. И он терпел. Она рассказывала ему мировые новости, погоду и прочие «посторонние вещи».
Со временем лицо стало заживать. И голова – каска помогла. Сняли бинты, теперь он мог смотреть на неё, любоваться ею. Черноволосая, высокая, с какой-то особой статью. Она всегда ходила с осанкой, расправленными плечами, от чего её грудь казалась больше. Её бёдра были чуть больше идеала, иногда, когда она присаживалась рядом, он чувствовал их прикосновение.
Он наблюдал за ней, когда она ходила по подвалу. Он думал о ней, когда её не было рядом. Он мечтал о ней по ночам.
Шли дни. На улице стало немного теплеть. Начал подтаивать снег, а из-под него проявляться лесная дорога. 
 В тот день всё было по-другому. Она тщательно перетянула бинты и стала одевать его в гражданскую одежду, похожую на русскую народную. Она одевала его медленно, на каждую пуговицу, поправляя каждую складку. Обуви не было. Вошёл старик, видимо её отец. Вдвоём, с трудом, они перетащили раненного на телегу.
Лошадь тронула с места, а он почувствовал, как тёплые руки вложили в его руку шоколадку и  листок бумаги, терпи казак.
Они долго ехали на восток по лесной дороге. Дорога петляла по рощам и полянам, пока не упёрлась в узкое, местное шоссе. Старик развернул телегу и помог солдату слезть.
- Через час здесь пойдёт ваша колонна, - Старик оставил его на обочине, — вот вода, сало и хлеб, держись казак.
Он сидел на обочине трассы. Смуглый азиат. В русской народной одежде и бинтах. Через час пришла колонна. Российская.
Потом  допрос, камера, допрос, лазарет и госпиталь в приграничном городе.
А потом и долгожданный листок с номером.

Глава восьмая. Решение о родине.
Четыре дня в поезде тянулись долгими рельсами, стуком колёс и думами о войне. Из госпиталя его выписали. Потом Особая часть, потом Строевая часть. На этом война для него закончилась.   Эта война для него была непонятна. Она была ужасна своей бессмысленностью и ненужностью смертей. Народ в поезде обсуждал бои на фронте, положения войск, делал прогнозы.
Он смотрел на них и не верил, не мог поверить. Эти люди спокойно обсуждали убийства, ракетные удары и хотели большего. Больше убийств, больше ударов, больше крови.
Его это удивляло и пугало. На долгих стоянках он выходил, чтобы не слышать этих разговоров. Однажды, на такой стоянке он обратил внимание на поезд, медленно  идущий на запад. И вздрогнул.  За пыльным стеклом, на одно мгновенье показалась его сестра Алла. Она шла из вагона в вагон и на миг задержалась в тамбуре. Короткая причёска, знакомый профиль, губы. И какой-то грустный, потерянный вид.  Хотел броситься вслед, догнать, остановить. Нет, не может быть – посмотрел вслед отправляющемуся поезду – показалось? Как она могла здесь оказаться? Зачем ей ехать на запад? Решил, что показалось. Но образ сестры в уходящем поезде запомнился навсегда.
Когда перед выходом он стал переодеваться, все в купе замолчали. Его тело, худое, жилистое, выглядело так, словно он упал в бочку с гвоздями. Люди смотрели на него со страхом.
- Родовая травма, сказал он и вышел. Родовая или смертельная, разве не одно и тоже? - думал он, идя с вокзала  — разве умирая, мы не рождаемся? А рождаясь здесь, разве мы не умираем в той жизни?
Должна ли страна, если верить буддийским догмам, умереть, чтобы превратиться во что-то хорошее? Или она может измениться при жизни? Детдомовский ум в это не верил.
В военной части его встретили сухо. Больше не солдат. Автомат утерян, почти месяц то ли без вести пропавший, то ли и вовсе погибший под обстрелом, со слов Капитана - командира роты.
- Сука он, а не командир.
-Разберёмся. А ты в плену, случайно, не сидел?
Денег выдали совсем чуть-чуть — до выяснения обстоятельств отсутствия. Могли и посадить – за дезертирство. Армия ему теперь не светила.
В деревне отношение было таким же. Слух о нахождении в плену был утверждён. Говорят, даже свидетели есть. Кто-то в части, якобы, дал показания. Хотя кто мог? Только он сам, да командир роты, который сбежал в начале того обстрела.
Дом был пуст. Замок сорван. Окна выбиты. Вещи раскиданы. Телевизора нет, как и холодильника, плитки и радио. Они и раньше жили не богато, а теперь и вовсе только сруб остался. Брат развернул на место старый диван. Присел. Задумался.
О сестре новостей никаких. Соседка сказала, что поехала сестра твоя тебя искать. Умер ты на чужбине или пропал, а только  тело твоё не привезли. Командир роты похоронку привёз. Уехала сестра твоя. Туда. Тебя искать.
-А ты где был-то? В плену, что ли?
Больше родных у него не было. И сестра, и Марта были на чужбине. Хотя, что теперь родина, а что чужбина? Чужая страна становилась всё ближе, а родина матерью так и не стала. Надо было что-то делать.
Понятно, что звонить. Наберу номер, а что потом?
Алло, я люблю Вас?
Глупо. Но зачем-то она дала ему номер.
Он думал о Марте постоянно. О её руках — умелых, мягких, тёплых. И как они его трогали. О её бёдрах. О её шёпоте, о её доброте. Отношении к нему.
Он пацан совсем. Любви у него не было. Ну, были какие-то, как у всех. Пару раз обнимался в темноте. Но такой, настоящей что ли, не было.
Подсознательно она напоминала ему мать, вернее мечты детдомовских о матери. Это пугало, думать об этом он не хотел. Он хотел думать о ней как о женщине. Ну и что, что она намного старше.
Сколько ей лет, интересно? Он рассуждал об этом. Больше тридцати, это точно. А она замужем? Почему в лесу живёт? А старик кто? Отец? Кум, сват-брат? Для мужа староват.
Ну, допустим, позвоню. Здравствуйте, хочу жениться? Но ведь номер она зачем-то дала? Сама дала.
Многих пацанов привлекают женщины. Настоящие, опытные, с формами. Чтобы... Какие у неё формы на ощупь, он не знал. Представлял их каждый день. Вернее, ночь.  В подвале он видел их, но не трогал. Старался прижаться, почувствовать. Где ты сейчас, Марта?
Шло время. Здесь делать нечего. В деревне совсем тоскливо. В части не лучше. Соседи косятся. Начальство предателем считает. Некоторые за глаза называют Запором. С чего вдруг. Но каждому не будешь доказывать, что в плену не был. А если скажешь, что у местной женщины в подвале валялся, так вообще заклюют. Или в ментовку сдадут.
Сестра, значит, где-то там. Скорее всего, будет искать его с начала. От той самой трассы. Где вся рота его лежит. Кроме командира — вдруг вспомнилось. Капитан, гад, свалил тогда. В самом начале обстрела. Сейчас в части, героем ходит, скоро медальку дадут. И деньги полностью получил, гад.
Дадут тебе медальку капитан. Соберут вторую роту и туда же отправят. Недолго тебе по части героем ходить. Найду же. 
Где сестру искать? И искать ли? Может сама вернётся? Он же вернулся. Хотя зачем он вернулся? Здесь никого. А там сестра и Марта там. Надо звонить. Надо звонить. Набрал.
Ответили. Голос был женский, но другой. Красивый, приятный, женский, но не её. Тут он понял, что не знает фамилии. Растерялся.
        -  Алло?
А где Марта? - и сбившись — мне тут номер дали.
 - Да-да. Вас как зовут?
Назвался. Почему-то получилось с бурятским акцентом. Разволновался. Или расстроился.
- Она приболела. Но предупредила, что Вы позвоните. Хотя, она ожидала Ваш звонок раньше.
- Госпиталь, поезд — он замямлил. Покраснел. Испугался, что опоздал.
- Хотите приехать?
- Да!
- Ничего не записывайте. Запоминайте. Листок с номером телефона выбросить. Слушайте…
Он всё записал. Карандашом, на том же листке. Перечитал много раз. Запомнил. Но листок - из её рук, её листок — оставил.
Если повезёт, то через неделю он увидит Марту. Почувствует её руки, её тепло, услышит её шёпот. А там, глядишь, и сестру встретит.
Проводы были недолгими. Их вообще не было. Еле дождался утра, когда будет деревенская маршрутка до районного центра. Чтобы потом на автобусе в город. А там на вокзал.
Деньги ему перевели на карту. В рублях. Больше, чем он просил.
Но его это не удивило. Мыслями и телом (в мыслях) он уже был там. С ней. 
Здесь его никто не ждал. Не знал. Не звал.
Родина — там, где ждут — подумал он. И запрыгнул в маршрутку.


Глава девятая. Приехали.
В городе был недолго. На барахолке почти даром купил броник и каску. Там без этого никак. Переоделся. Навестил Капитана. Успешно. Почти. Руки трясутся до сих пор. Почему он улыбался перед смертью?  Пистолет бросил в Селенгу, палёный, да и на границе лишние вопросы.
Поехал на вокзал. В кассе пусто,  купил билет. Туда. Из кассы странно посмотрели. Ладно. Сел на лавочку. Стал ждать. Подошли. Двое полицейских, позади двое военных. Вооружённых.
- Позвольте документы?
Протянул паспорт. В нём билет Туда и листок с номером телефона. Не российского.
- Это ваше? – вытаскивая листок.
Скривился. Сейчас начнётся.  Опустил плечи – моё.
Рука под козырёк - Пройдёмте.

Глава десятая. «Тётенька Фельдшер».
Жалости к себе больше не  было. Была цель, было много работы, много задач.
В группе их было трое — британец, местный и она. Местный, как и положено, владел языком, ориентировался на местности, знал обычаи. С разговорами не лез. Сугубо деловой парень. На запорожского казака из фильмов похож не был. Жилистый, смуглый, глазастый. А может они так, и выглядят, казаки?   
Он, как ей показалось, был очень грустный. Иногда, когда, как он считал, рядом никого не было, казак сидел сгорбившись. Он смотрел в пол. Руками закрывал лицо. Ей казалось, что он плачет. Но слёз она никогда не видела.
Британец внешне не выделялся. Обычный белый парень, среднего роста, короткая причёска. Всё время улыбается, но глаза серьёзные, смотрят насквозь. Руки мозолистые, как у деревенского парня. На улице увидишь такого – внимания не обратишь.
Про таких пишут -  «..в футболке и кепке. Плечистый и крепкий. Знак ГТО на груди у него. Больше не знали о нём ничего...» Понятно, что сюда абы кого не посылают. Она прозвала его «специальный специалист специальных операций», очень уж умелый был паренёк.
С ними говорил на смеси языков. Начинал на английском, а заканчивал на местном или на русском. Но при необходимости мог говорить и на только русском, и только на местном. С небольшим акцентом.
Со временем она узнала, что зовут его Пол. Пол Ури. Потомственный военный. Недавно из Афганистана. Налаживал там партизанское движение. Войну он любил. Он называл это «The game», Игра. К смерти относился философски. Иллюзий по этому поводу не питал.
И она. Себя она прозвала «Тётенька фельдшер». Начальная подготовка парамедика. Немного оружия, немного взрывного, немного языков. Много маскировки, много карт, много полезного для их работы.
Район для работы она выбрала сама. Настаивала. Уж очень ей нужна была та трасса. Вдоль которой, в прибрежных кустах, лежала русская техника. И не только.
Район переходил то к местным, то к русским. На блок-постах менялся флаг, пулемёт перекладывался на другую сторону. Стол разворачивался, посуда на столе не менялась.
Правда, у местных было больше дронов, а у русских танков и прочей техники.
Сейчас район был почти посередине. Ничейный, обстреливаемый с двух сторон, участок трассы.
Не самое идеальное место для партизанской войны. Но её, войну эту, надо было организовать. Организовать тихо, умеючи.
Чем Местный, Тётя и Спецспец и занимались. Местный ходил по соседним деревням.  Подолгу пропадал в городах и посёлках. «Разговариваю»  – так он это называл. «Разговаривал» он и на своей территории, и на оккупированной.
 Спецспец строил связь со своим руководством и местными войсками. Договаривался о поставках оружия и прочего сопутствующего добра. Каждое утро проводил планёрку, а по вечерам «селекторные совещания». Чем он занимался днём, она не знала.
Иногда он часами просиживал в землянке с ноутбуком. Иногда пропадал на целый день. Приходил поздно, грязный, уставший с какими-то обгоревшими  железками или приборами. Однажды она увидела у Спецспеца какую-то табличку из жести, как от машины.
  Лечить было некого, Поэтому Тётя Фельдшер подолгу лежала в лесу с биноклем, картами и прочим добром. Иногда с дроном «прочёсывала» окрестности.  Пару раз, кстати, вычисляла разведывательные группы «с той стороны». И удивлялась, что ходили они без выдумки, напрямик, «по старому», как во Вторую Мировую.
У местной армии была своя разведка. Но помощи со стороны они не чурались. Первую обнаруженную группу накрыл ротный дрон-камикадзе. Вторую пытались взять в плен. Но безуспешно. Кто-то лязгнул железкой и вся группа полегла. Было понятно, что русские тут что-то ищут. Что-то важное. Именно в этой разбитой колонне.
Ей это стало интересно. Иногда, по ночам, она сама  ходила к той трассе. С окружным подходом, с долгими осмотрами и показаниями с войсковых  дронов, при возможности. Она искала брата или хоть какую-нибудь информацию о нём. Осматривала убитых, документов у многих не было. Приходилось вглядываться почти в каждое лицо. Проверять бумаги, телефоны. А теперь появилась ещё одна цель – найти то, что ищет противник.
Но на очередной утренней планёрке всплыли интересные дела.
- Русские группы что-то ищут в той колонне – Она указала пальцем на карту – уже несколько групп погибли, а лезут по-прежнему. Хочу проверить.
- they're looking for this tablet. Вернее такой же.- Спец достал из стола офицерский планшет – Это планшет командира колонны. Он находился в штабной машине. Самого командира и его водителя не было. Ни среди убитых, ни среди раненных.
В планшете были карты района до самой столицы, задачи колонны на первую неделю и еще несколько «very important documents». Командование решило, что за этим планшетом могут вернуться. И оказалось право.
Мы решили этим воспользоваться, чтобы проредить спецназ противника.
Ну что ж, спецназ, так спецназ. Она продолжила искать брата.
Осматривала технику, осторожно, как на минном поле, двигаясь средь машин. Стараясь не шуметь. Ведь накрыть могут с обеих сторон. Кто ночью будет разбираться?
Возможное присутствие русских разведгрупп напрягало. Они ведь по-прежнему упорно  искали планшет. Столкнуться с такой группой не хотелось.
Время шло, а брата не было. Ни живого, ни мёртвого, ни документов. Хоронить было некого. Чем заниматься и чем жить дальше не понятно.   Ни семьи, ни родины. Ладно, ещё раз проверю колонну и всё. Заканчиваем. Не моё это всё.

Глава одиннадцатая. Капитан.
Ехали не спеша. Машин много, колонна длинная. Границу прошли с полчаса как. Февраль. Ветер. По полям с одной стороны дороги позёмка. С другой стороны ветер лес качает. Пасмурно. В машине тепло, накурено. Движок поёт равномерно. Музыка не громкая. Дорога ровная, Европа. Не как на родине. В общем, отпуск, а не война.
Катиться бы, да катиться.
      Капитан в телефоне. Автомат где-то сзади, рюкзак в ногах. Фотографии любовницы  рассматривает. Эх, месяц уже мотаемся. «Без тепла, без ласки». Любовница хороша. В дорогу «узелок» собрала, пирожки, носки, хотела платки носовые положить. Отказался. Теперь каждый день пишет, фотки неприличные шлёт. Вздохнул.
Ничего, ещё дня три, максимум неделя. Войдём, постоим на постах, может, постреляем пару раз и домой. Сначала к подружке, в знакомую трёхэтажку, потом к семье.
Семья была официальная. Официальная во всех смыслах. Мама выбирала. Знакомила, женила. Мама выбирала всё в жизни Капитана. Когда он ещё и капитаном не был.
А был мальчиком Лёшей. Когда он хотел строить кораблики и настоящие плоты, а вместо этого играл на скрипке. Много лет он смотрел в окно и мучил скрипку и соседей. В окне он видел не соседний дом, не двор и мальчишек с мячом. Нет.  В окне ему виделось море, чайки  старая деревянная лодка и длинный белого песка пляж. 
Машину тряхнуло. Убрал телефон и воспоминания. Не до них.
Капитан зевая, бросил молоденькому водиле:
- Давно в армии?
- Скоро на дембель, товарищ капитан.
- Сюда зачем?
- Так кто ж нас спрашивает? Отправили на учения, потом ночные покатушки и вот здесь.
- Не гони солдат.  Не маленький, всё ты понимаешь. Но отвечаешь правильно. Кто спросит, так и отвечай.
- Понимаю, товарищ капитан – солдат сбросил скорость, притормозил. Впереди был длинный поворот перед которым начала собираться колонна.
Капитан напрягся, у него вспотела спина, как в школьные годы, когда он чувствовал, что за углом стоят пацаны. И стоят они не просто так.
Сейчас начнётся – подумал капитан. Взял рюкзак, стал вытаскивать автомат. Руки немного начало потряхивать.   Крикнул солдатику  – Тормози – голос чуть не сорвался в визг.
Мощный взрыв вначале колонны. Первую машину разворотило на мине. И тут же прилетел снаряд в последнюю машину. Дикий вой на всё небо, над всей колонной.
- Из машиныыы!
Капитан бешено дёргал ручку, распахнулась, запнулся об автомат, бросил его, сам упал на асфальт. Дыхание перехватило, боли не было. Только животное отупение перед смертью, неосознанное,  дикое желание жить. Как свинья перед забоем стремится вырваться, бежать, спастись. С визгом во всю глотку.
- Мама! – он перекатился в кювет. Водитель за ним. Чесанули в лесок. В кусты, в лес, в тайгу, в постель под одеяло. Хоть куда, лишь бы подальше. И сжаться, спрятаться, закрыть глаза.
Колонну обстреливали минут пять. Потом тишина. Ни стона.  Кончился «европейский отпуск». Позёмка понесла по лесу запах пороха, огня, металла и мяса.
Капитана трясло. Натурально. Не мог расстегнуть кобуру. Резко стало холодно, пальцы как будто деревянные. Предохранитель не слушался.
Надо бежать. Брать ли с собой водилу? Жалко пацана, но ведь сдаст. Сдаст. Расскажет, что сбежали они. Расскажет, что роту бросили. Дезертир! – вспыхнуло в голове.
Нельзя, нельзя. Мама не простит. Новое звание, выслуга лет, ипотека, маша, люба. Нет, нельзя.
- Товарищ капитан, что делать-то?- Водила оглянулся на капитана. И упёрся лбом в пистолет.
Так всегда бывает. Живёшь ты, живёшь. Работа, дом. С восьми до шести, дежурства, планёрки, премии. По выходным с друзьями на море или на диване перед телеком.
Платишь ипотеку, водишь детей в садик и школу. И жизнь твоя расписана на долгие годы.
В следующем году майора дадут. Потом учёба, повышение. Глядишь, в штаб переведут.
Но наступает момент. И жизнь твоя летит к чертям, как сбитый самолёт.
И оказывается, что не жил ты совсем. А так. Был. Был в школе. Был на работе. Был дома. Был кем-то. С кем-то. И хочется пожить до волчьего воя, но в руках у тебя пистолет. На трассе твоя погубленная рота, а перед тобой трясущийся мальчишка. А в глазах мальчишки твоя  жизнь.
- Лёша! Не балуйся – первое, что он запомнил в жизни. На всю жизнь. Так он и жил. По указке. Ходил строем, взявшись за руки. В песочнице не хулиганил, на площадке не шумел. В садике учил стихи и рассказывал, стоя на табуретке.
Мама родила его поздно. И берегла как никто не берёг. Трудностей в жизни он не встречал никогда. Шнурки на ботиночках он начал завязывать только с третьего класса.
В школе мама всегда договаривалась, чтобы он сидел на первой парте, с хорошей девочкой.  Он рисовал стенгазеты, выступал в школьном театре. Мама записала его на скрипку потому что «все хорошие мальчики…».
Однажды он играл дома с кошкой. Она извивалась, кусалась, царапалась. Лёша постарался удержать её и потихоньку начал сдавливать шею. Он прижал кошку к земле, уселся сверху и сжал её тело бёдрами. Кошка выгибала спину, хрипела, шипела. Она оказалась в его власти, в его руках, в его воле. Лёша не понимал что происходит. Что то новое, что то плохое, но отчего становилось хорошо. И в голове, и там. Он прижался сильнее, потом ещё и ещё. Когда  кошка затихла он не понял. Руки были мокрые, в шерсти. Бёдра приятно сводило. В голове стоял шум. Лёша стал вытирать руки об одежду, поднял голову. В дверях стояла мама. Он вскочил.   

Он дружил только с «правильными, хорошими» мальчиками и девочками, которых выбирала мама. Институт выбрала она же. И секции. И девушку. И службу – «потому что дедушка!...». И жизнь, в итоге.
Он вырос высоким, внешне крепким. Почти блондин, он нравился девушкам. Культурный, вежливый, при деньгах, всегда в строгих брюках и туфлях. Бывают хорошие мужики, хорошие парни. А Лёша был «Хорошим мальчиком».
Лёша свою жизнь ненавидел. И себя ненавидел. Ненавидел театры, скрипку, «друзей», школу, институт, армию. А потом и жену, в которой видел мать. Когда он оставался один, то погружался в кругосветные путешествия, шёл под парусами с Крузенштерном, наносил на карты новые берега. Это дома, когда его могли увидеть.
В институте над ним смеялись. Его мама ходила спорить с преподавателями, если у Лёши вдруг появлялась «четвёрка». Позже, будучи на службе, он получал нагоняй от командира за «излишнюю опёку», так как мама пыталась вносить изменения в Устав.
Служить он пошёл опять же, «Потому что дедушка… трижды ордено… пистолет…портрет… парады». Да и мама уже договорилась. Придя лейтенантом, нигде не выделялся, рисовал, читал стихи, встречал гостей. У него было « служить не рад, прислуживаться можно..». В части он всегда выглядел «штабным», с поднятой головой, гладко выбрит, отутюжен, накрахмален и надушен. Начальству Лёша нравился.
Вскоре Лёша получил «старшего лейтенанта», потом «капитана». Грязной формы не видел, с солдатами в «окопах» не лежал. Нареканий у него не было. Служба текла сама. Как и жизнь.
Как женился, Капитан не помнил. Женился довольно поздно. Всем занималась мама. Пришёл домой, там жена. Потом дети. Наверное, его. Кладовка, машина, занавески. Семейная жизнь, «как у людей».  Для мамы это было важно – «как у людей».
Любовницу, кажется, тоже мама подобрала. Поближе к части. Маша или Люба. Хозяйственная. Пирожки, в обед борщ, для здоровья полезно. И удушения. Хотя он никогда не просил.
Просто однажды, придя на обед, он получил вместо борща нечто другое.
Маша-Люба была в чёрном, кожаном. В образе кошки. Она отвела его в спальню, села ему на лицо, стала тереться, сжимать бёдра. Он задыхаться… Как после обеда попал на работу и чем занимался до вечера, он не помнил. И ходил, как пьяный.
Но обедать у Маши стал чаще. И разнообразнее.
По вечерам он по-прежнему собирал модели кораблей. Клеил, бережно ставил пушки, тихонько дул в паруса. Расставлял матросов и капитанов. Давал громкие названия. И видел, как корабли, возвращаясь из дальних походов,  упирались в длинный пляж с белым песком.
По выходным Капитан ездил на рыбалку с «проверенными» товарищами, по праздникам выпивал, иногда с семьёй в кино или парк. Внешне он был как все. И жизнь была как у всех. Внешне он жил и выглядел, как Капитан. Но ощущал он себя Лёшей. О тайных грязных пороках которого все подозревают. Но приходилось жить, приходилось выглядеть.  Как и хотела мама.

В 2018 мамы не стало. А жизнь Капитана осталась прежней. В колее. И выйти из неё уже было нельзя. Или не хотелось? Или боялось. Ужин с семьёй, «кораблики-крузенштерны», борщ-с-удушениями, служба. Обычная «как у всех» жизнь.
А потом эти учения, ночные переходы. Граница. Война. Расстрел колонны. И ствол в лицо мальчишки…
На место дислокации части Капитан вернулся на следующий день. Форма порвана, с кровью и ожогами. Сам грязный, перебинтованный. Еле спасся, рота погибла под обстрелом, живых нет.
- Ладно, выясним. Где планшет с приказом и картами?
Капитан вздрогнул. Планшет! Планшет остался в чёртовой машине. Под сиденьем.
- В машине, товарищ полковник.
- Понимаешь, чем грозит? Дежурный! – кивнул на Лёшу-капитана - Увести.
Потом с Капитаном долго работали спецслужбисты. Потом недолго мед-часть. Потом опять допрос.
Но была война. Было начало войны. По телевизору звучали оды русским войскам, поэтому Капитана посадить не могли и отстранить тоже. После долгих допросов отправили в госпиталь. Оформили документы, наградные.  А через неделю домой, в Сибирь. Героем.
В поезд он сел в «гражданской» одежде. Совесть его не мучила. Его мучил страх. Тот, детский. Казалось, что весь вагон смотрит на него. Весь вагон знает про него всё. Четыре дня он пролежал на верхней полке, уткнувшись в стенку. Изредка спускаясь что-то съесть и сходить в туалет.  Как добрался домой, не помнит.
Дома Капитан пробыл недолго. Получил за ранение, за командировку, месяц отпуска и прочее «причитающееся». Весь отпускной месяц пил. Пил дома. Рядом с «корабликами-крузенштернами»  и картами. Борща не хотелось совсем.
Знакомые считали, что это стресс после войны. А он пил от страха. Пил, чтобы не слышать себя, чтобы не думать, чтобы не бояться. Чтобы не видеть той колонны и солдатика.
Однажды выпив, Капитан решил застрелиться. Не решил. Подумал только. Подумал, что так будет правильно. Мама бы одобрила. Из наградного пистолета деда. В его кабинете, перед его портретом.
Но пистолет взять в руки он не смог.
Он открыл дедовскую бархатную коробочку - пистолет как новый, обойма, патроны. Тяжёлый, черный, большой. Не как Лёшин штатный пистолет, больше. Серьёзнее.  Почувствовав это, Капитан понял, что так и не стал «большим, тяжёлым» человеком, а остался мальчиком Лёшей.  Пистолет деда он не взял. И не застрелился.
Весь месяц жена не подходила. И не говорила с ним. Дети были у тёщи. Через месяц кончился отпуск. Нужно было возвращаться в часть.

Служить не мог. Получал выговоры и «разговоры с начальством». К серьёзным делам его не подпускали. Числился. Кое-как разослал похоронки. Получил приказ сформировать новую роту для отправки. Постепенно стал входить в рабочий график. Однажды даже зашёл к Маше на борщ. Но ограничился только обедом. Душить кого-то он уже не мог никогда.
Капитан  продолжал пить по вечерам. Каждый день он ждал звонок в дверь, военный трибунал  или гранату в окно. Ничего этого не было. В части было тихо. Новостей «оттуда» особых не было. Соседи здоровались по-прежнему. Капитан сначала принял себя, а потом принял решение.
Он по-настоящему занялся своей военной работой,  написал завещание, поездил с бойцами на полигон, пожил с ними в окопах. И попросился с ними «на фронт».
Был назначен день отправки. Рота была сформирована. Почти укомплектована. С личным составом он познакомился. Техника для погрузки готова. Все понимали куда едут и зачем. Капитан понимал это лучше всех. Солдат из части не отпускали и прощаться с родными не давали. Только офицерам.
В вечер перед отправкой Капитан переоделся в парадную форму. Отражение в зеркале было шикарным. Купил шампанское, цветы, шоколад. И пешком пошёл через город. Пробок в этой части города не было. Тёплый, почти летний вечер. Прохожие, как коты после зимы, жмурились лениво на солнце. Мир благоприятствовал сегодняшней прогулке. Асфальт казался мягким и даже ветерок был «для галочки».
Люди радовались высокому блондину в офицерской парадной форме, неспешно, уверенно шагающему по тротуару. Кивали головами. Некоторые шутливо прикладывали руку к голове, отдавая честь. Он им в ответ. Женщины, с угасшей мечтой в глазах, долго смотрели ему вслед.
Навстречу Капитану шёл молодой паренёк. Симпатичный, стройный бурят в гражданской форме и, почему-то, бронежилете. На миг парень показался ему знакомым. Похожим на кого-то. На кого-то из прошлой жизни. Из .. Капитан чуть нахмурился, вспоминая. Из роты? Из той?
  Когда паренёк достал из кармана пистолет, Капитан не удивился, не побежал, не выхватил своё оружие. Он облегчённо вздохнул, развёл в стороны руки с цветами и шампанским,  и улыбнулся. Он хотел рассказать, как долго ждал, как боялся. Как смирился и принял решение. И завтра он… Завтра..!
Перед Лёшей, настоящим уже Капитаном,  вспыхнуло. Громкий выстрел прозвучал на весь Арбат. Он увидел синее море, старую деревянную лодку и длинный белого песка пляж.
Солдатик подошёл, взял из его рук шоколадку и выстрелил в лежавшего Капитана второй раз. Затем развернулся и побежал в сторону реки.
Разбегающихся, кричащих людей Капитан уже не видел. Он лежал, раскинув руки с цветами и шампанским. В красивой парадной форме. На поясе у него в советской  кобуре лежал старый  дедушкин пистолет.
Капитан улыбался миру, улыбался чему-то своему, о чём знал только он, Лёша-Капитан.
 
Глава двенадцатая. Почётные похороны.
Стоять! Стоять, говорят тебе!
Брат выскочил из Октябрьского отдела полиции и побежал наверх. Почему то инстинктивно он рванул к остановке, а надо было к реке. Там лес, там вода, там можно скрыться. Но уже поздно.
Спрятался за киоск на остановке. Не уйти. Эх, прощай любовь моя, иностранная. Прощай сестра дорогая. Подвёл всех, как всегда. Допрыгался. А может, повезёт? Может, случится чудо?
Разлетелся фонарь возле «Либерти».
Три  автомата Октябрьского отдела милиции смотрели в его сторону.
 Всем было страшно. И полицейским, и прохожим, и ему самому.
Никто не хотел умирать. Здесь-то войны нет! Здесь дом. Подъехал ОМОН.
Подумалось – красиво мигает, как в детдоме на новый год.
Сирены, прохожие, автобусы. Карусель города.
От фонтана убегали женщины с детьми. Кто-то прятался за остановкой.
Его кровь, стекая по прижатой к телу руке, капала на тротуар. Всё-таки попали. Достал шоколадку. В последний раз. Отломил кусочек.
Всё взаправду. По-настоящему. Какого рожна? Бред полный.
А ведь с утра всё получалось , всё как по маслу. Базар, вокзал, аптека.  Прокатился,  называется. Хорошо, что Капитану успел отомстить. За себя, за пацанов, за всех.
Зажать тряпкой рану, как в кино, не получится..  Истеку. Что ж, прощай, чужбина. Хоть и родился я здесь, но Родиной ты мне никогда не была. А до новой родины мне уже не добраться.
Пистолет, отобранный у полицейского, по-прежнему на предохранителе. Хорошо. Повернулся посмотреть на город. Поднял руку с пистолетом.
Слева, под бронежилет, мягко стукнуло.
Своя, — он улыбнулся — бурятская. 



Глава тринадцатая. Бурятский спецназ.
Всё началось как обычно. Построение, постановка задач, время на сборы.
- Товарищи, офицеры.. Тра-та-та..
Всё проходило вяло, с неохотой. Идти в зелёнку никому не хотелось.
Надо бы отправить разведку, но они и были разведкой.
А беспилотники бурятам не давали. Три дрона на батальонную группу, а разведчикам не дают. У Запоров чуть ли не в каждом окопе свой дрон.
Три предыдущие команды не вернулись, серьёзные были ребята. Хотя тут ходить-то.. Километров пять. Лесок, слева болото. Дороги просёлочные. Потом по трассе метров триста, вдоль бордюра. Слева выше, в лесу, избушка лесника. Как ориентир по ночам светится.
Было ясно, что разведчиков ждут, было ясно, что смотрят с неба. Было ясно, что диверсанты противника шарят по лесам. И в любое время, днём или ночью, русских разведчиков видели и ждали. Не пройти, хоть какой ты серьёзный не будь.
Но, приказ есть приказ. Все на нерве. Стоят вокруг стола.
Бадмаев, командир батальона, предложил план. Группа выезжает на двух машинах, вернее, во второй. Первая – машина прикрытия. Прут вдоль линии соприкосновения. Первая машина открывает огонь, запускает дымы и «шумит». Вторая, под шумок и дымок, сбрасывает в сторонке разведгруппу. Шумит и отходит тоже.
Группа лежит. Проверяется на беспилотники и заходит в гости к противнику.
На бумаге, конечно, всё гладко. А на деле? Тут нужен другой вариант.
- Ваши предложения? – Подполковник устало трёт лоб. Глаза красные от недосыпа.
Группа мнётся,  матерится тихонько.
- Дронами расхерачат.
- шуметь начнём, артиллерия подтянется. И так бьёт на каждый звук.
- три группы уже  положили, вон на солнышке лежат.
- пусть командир той роты сам идёт. Потерял планшет, людей губит.
- подохнем мы, ребята. Ни за грош пропадём. А скажут, что без вести пропали.
Матерится группа. Старшой молчит, карту мнёт. Молоденький Старшой, с академии, брови сморщил. Бормочет что-то про себя.
И группа у него молоденькая, безусая. Два срочника, два контрактника только после срочки, Зам, как и Старшой, с академии. Карту мнут.
- с другой стороны надо заходить – Старшой ткнул в лес на Запорской стороне – ночью уходим далеко влево, через болото в лес. В избушке вот этой  световой день отсидимся. В ночь подойдём к трассе с их стороны. Там нас ждать не будут.
- А если избушка не пустая?
- Будем разбираться на месте. Это лучше, чем весь день под открытым небом торчать.
Старшой замолчал. Он понимал, что это был единственный вариант добраться живыми, дронами не замеченными, вражескими группами не обнаруженными. Уйти через болота вглубь территории  Запоров, в лесном домике , в подвале день перекантоваться, нигде не светиться. А ночью до трассы. Найти планшет. И обратно.
Если в первую ночь планшет не найти, то придётся или в сгоревшей технике день пересиживать. А там всё заминировано, наверняка или мародёры шарят. Или обратно в избушку возвращаться.
- Как будете выходить?  - Начбата сел на стул, достал пустой портсигар.
- Выходить будем по пути захода, товарищ полковник.
- Действуйте. Связь только в крайнем случае, сами понимать должны.
На том и порешили. В ночь вышли. На машине уехали в соседнюю часть. Там тихонько ушли «за кордон» и в болота.
Ползли и плыли в болоте всю ночь. От коряги к коряге, от дерева к дереву. Где по земле, где в жиже, где как. Срочники дохлые совсем. От разведчиков одно название. Выдохлись через два часа. Радист рацию притопил. Теперь группа без связи.
Старшой нащупал телефон во внутреннем кармане, завёрнутый в пакет из «Пятёрочки». Разберёмся, не маленькие. Радисту, по возвращении, отсыплю гороха.
В пять утра остановились. Контрактники на разведку, Зам на пост, остальные  спать. Несмотря на холод и мокрую одежду, срочники уснули мгновенно. Старшой крутил карту и компас. И думал. Думал он постоянно.
На срочную службу пошёл сам. Семья военная. С Дивизки, под Улан-Удэ. После срочной пошёл учиться в академию. В декабре закончил, в марте на фронт.
Фронт, странное слово. Ему нравилась военная служба. Он хотел защищать родину. Защищать родину. А эта война другая. Не правильная что ли. Что он тут защищает? Кого защищает, от кого? Но приказ есть приказ.
Можно было отказаться от командировки? Теоретически, да. Но это грозило завершением военной карьеры, штампом предателя и финансовыми проблемами. А теперь, что? Лежим в болоте, в чужой стране, может, и останемся здесь навечно.
Вернулись контрактники – дом гражданский, два человека, посторонних нет. Можно пересидеть.
Через двадцать минут были у дома. Залегли у забора.
- Заходим тихо, не стрелять – Старшой подал знак  – вперёд. Зам достал нож.
Старик вышел на крыльцо. Утро раннее, холодное. Собака на оклик не отозвалась. Свернул за дом и упёрся грудью в чёрный тесак.
Диверсантов было шестеро. Без знаков различия. Но и так понятно, чьи они. Разместились в доме. Осмотрелись. По окнам залегли. Кроме старшего.
- Мы Вас не тронем, не шумите, день пересидим, ночью уйдём.
- Сынки, так вы ж, не наши. Вы чего пришли-то? Кого вы здесь освобождаете?
Старик ворчал, ругался тихонько. Типичный местный дед. Невысокий, глазастый, в очках. Со светлыми редкими волосами. Под присмотром одного из группы пошёл возиться с телегой.
Девушка сидела в углу.  Девушка была красивая, белая, высокая. На местных девушек не похожая. Больше на полячку.  Руки были аккуратные, труда не видевшие. Не деревенские. Голос мягкий, странный.
Слишком спокойная, всё видит. Что она делает в лесу?– подумалось Заму. И он пошёл по углам. Дом как дом. Не очень старый, ухоженный. Всё покрашено, всё уложено, всё как-то аккуратно. Одним словом, Запоры – подумал Зам.
Зам к войне относился нормально. Сам профессию выбирал. Готовился. Знал, с кем воевать придётся. Сомнений и нежности к врагам не испытывал. Или мы их, или они нас. Запад не дремлет – учили в академии – Запад враг. А Запоры их пособники.
Потому к местным гражданским относился Зам с подозрением и не любовью. Он не любил местных за их богатство, хозяйственность, сметливость, уверенность. За то, что жили они лучше.
В подвале стояла старая деревянная кровать. На ней были пятна крови, давнишние.  Ни старик, ни девушка раненными не выглядели. На чердаке ничего интересного.
Зам осмотрел дом, бойцы прочесали двор. Подозрительного ничего не было. Кроме пятен крови на кровати и зелёной пуговицы у ворот. Пуговица была с военной формы. Российской.
День только начинался. Нужно было отдыхать, сушиться и поесть бы не помешало. Контрабас  принёс  самогон из подвала. Приняли «для сугреву».
Зам доложил Старшому про  кровь и показал пуговицу. Мелочи. Но мелочи мелочам рознь.
- Думаешь, засада? Думаешь, подсадные?
- Возможно. Следов нет. Надо по округе поползать. Понюхать. Мусорку проверить.
-  Не шумите. Главное, для нас – планшет. Если получится, то уйдём по-тихому.
- С этими что делать? – Зам кивнул на девушку.
Старшой вздохнул. Началось – подумал он – закон джунглей. И показал знак рукой.
Контрактники вернулись из леса. Всё чисто, следы только от телеги. Посторонних запахов нет. На заборе в одном месте следы крови. На блок-посту тихо.
Повторно обыскали дом. Рацию, конечно же, не нашли. Да и кто сейчас пользуется рацией?  Ноутбук обычный, ничего особенного в нём не было. Телефон заблокирован. Ну, не пытать же их.
 Предложили всё рассказать. Дед ворчал. Девушка молчала. Закрыли в подвал.
- Вроде, всё тихо. Но если эти сообщили – Зам кивнул на подвал – то уже не сбежать. Только отстреливаться.
- Или сразу сдаваться.
- Сдаваться? Да ты что? Запорам? Как потом родне в глаза смотреть будешь?
- Зато жив буду.
Старшой с Замом сидели в сторонке. Контрактники сторожили снаружи, срочники обедали местными запасами.
- Вы не сильно-то налегайте – Зам кивнул на бутылку самогона – смените контрабасов на улице. Салаги накатили ещё по одной, взяли автоматы и вышли.
- Эти тоже сдадутся?- Зам указал на солдат.
- Прикажу, сдадутся. Пацаны совсем. Бабу-то настоящую не видели.
- Не нравятся мне эти разговоры, командир. Я тоже ещё не пожил. Но сдаваться?
Вошли контрактники – Товарищ командир..
- Да садитесь уже -  Командир с Замом подошли к столу.
- Значит, так. Есть вероятность, что местные о нас успели доложить. Уходить некуда и некогда, территория сами знаете, чья. Можем принять бой и полечь костьми, можно попытаться выполнить задачу частью группы. Готовьтесь.
-  С местными что будем делать?
- Разберёмся. Ночью выдвигаемся к трассе. Вы отдыхайте. Мы с Замом проверим обстановку.
- На самогон не налегайте. Сначала дело, потом тело – Зам усмехнулся.
В бинокль было видно Запорский блокпост. Пулемёт в сторону трассы. Два БМП, миномёт, окопы.  Трасса перегорожена бетонными блоками. Где-то рядом должен летать беспилотник. Людей не видно, но они есть. Всё тихо. Значит, тревоги не было. Отбой.
Через два часа сменились с контрактниками. Поели и спать.
Салаги сидели во дворе. Вопросов о своём участии в войне у них не возникало. Деревня, техникум, армия. Обычный путь парня из глубинки. Приказ дали, зарплата идёт. Ещё и грабить можно.
 В неспешном разговоре обсудили прелести хозяйки дома и в какой позе она любит обниматься. Почему она здесь живет? В лесу. Война кругом.
- Шпионка она. Наверняка в сеновале рация спрятана. И разведывательный беспилотник. Она наши позиции смотрит и своим докладывает.
- Так у них же блокпост рядом. Зачем им шпион в лесу? Тем более баба. Не ссы.
- А руки её ты видел? Она городская, явно. И пуговица возле ворот. Не зря они тут сидят. Как только мы выйдем, они позвонят своим и хана нам.
- А что предлагаешь? Не резать же их. Лейтенант сам знает, что делать.
Вечером собрались во дворе. Командир всех осмотрел. Вздохнул.
- Займись… этими  – кивнул Заму на дом.
Зам повесил автомат за спину. Достал нож. Холодный, чёрный, страшный, как топор мясника. Внимательно посмотрел на Старшого. Слегка нахмурил брови. Вошёл в дом. Группа молча, стояла на улице, ожидая приказа. 
- Готовы? Кругом! Вперёд марш!
 По одному, не оглядываясь, побежали. Бежали, молча, стараясь не думать, что в подвале делает Зам. На краю леса залегли. Старшой отправил контрактников на разведку. Через десять минут появился Зам. Ничего не объясняя, показал жест рукой. Показалось, что вздохнули все. Теперь нужно было добраться до трассы. Ползком, тихо, как мыши.
Ночь была предательски лунной. Все предметы отливали синим цветом. Звёзды светили жёлтым.  Ветер затих. Лес стал безмолвным. Мир превратился в ночь. А в центре ночи плавными изгибами  тянулась трасса, разделяя мир на До и После. На Инь и Ян.
 
Глава четырнадцатая. Ночная встреча.
На трассе, где расстреляли русскую колонну, стоит блокпост. С одной стороны, стоит далеко. А с другой стороны, не настолько далеко, чтобы пуля оттуда  не достала. Или миномёт.  А где-то в колонне находится планшет. Планшет очень важный. Такой важный, что три группы отправили и четвёртую не пожалели.
И вот ползёт четвёртая группа. Автоматами ощетинилась, знает, что ждут их. В каждую тень вглядываются, в каждый шорох вслушиваются.
Подолгу лежат, осматриваясь. Контрактники впереди. Потом срочники, за ними командир с замом. Пришли с Запорской стороны. К началу колонны. Планшет должен быть в командирской машине, в конце колонны.
Какая из них командирская? Решили проверить три последние машины в колонне.
Срочников отправил в авангард колонны. Прикрывать группу. Остальным – искать планшет. Запах над колонной отвратительный. Никто тела не собирает. Не хоронит. Что в машинах творится, не описать.
Зам в одну машину, контрабасы во вторую, Старшой в третью. Чистая машина. Тел нет, крови нет. Бросили её в начале обстрела. Зато шмоток, как на базаре. В ногах автомат валяется, каска.  Потихоньку начал шарить. Снаружи стучат.
Планшет взяли. Надо уходить. Уходим? Не совсем. Срочники приползли.
 Шумит кто-то на трассе. Не громко, но шумит. Ходит кто-то на трассе. Пытается двигаться тихо. Но слышно его.  Слышно, что ищет чего-то. Тела переворачивает. Машины считает. В кузова, да танки заглядывает.
И подходит этот кто-то. И фонарём потайным светит. А не укрыться на трассе. За последней машиной скорчились, в асфальт,  да железо вжались, только стволы торчат.
Всем замереть! Не шевелиться, себя не выдавать! И умирать не хочется, и планшет уже взяли, и группа уже четвёртая. А за планшет, может, и отпуск дадут, а может и…
Но не выдержали салаги. Ударили в два ствола. Почти в упор. Солдатик, что по машинам шарил, отлетел и затих. Других солдат противника не было. И в ответ никто не стрелял. Почему? Одиночка?
Что он делал здесь один? Дозорный? Мародёр? Некогда вычислять сейчас.  Меньше секунды прошло, а уже дёрнули в лес, как куропатки - авось повезёт. Стрельнула ракетой растяжка. Завыла, засвистела, осветила пятачок. Эх, не уйти. Светает. Утро скорое, ночи короткие. А жизнь и того короче. Пропадаем, братцы, ни за грош. Старшой сунул планшет Заму – беги.
С блокпоста началась ураганная стрельба, в воздух полетели световые ракеты.
Развернулись. Яма. Залегли. К бою. Пацанов жалко. Ещё бабы не нюхали.  За что воюем? Может сдаться? Поживём, ребята? А?
С неба раздался  короткий, тихий шелест. Боеприпас с беспилотника накрыл всех. Пять человек. В центре импровизированного окопа. На краю европейского леса.
Зам оглянулся. Группу положило полностью. Услышал повторный шелест в небе. Бросился под валявшееся дерево. Оглушило, прибило к стволу.
Солдатик на трассе шевельнулся,  застонал. Тело онемело. Шлем сорвало. Бронежилет в клочья.  Руки в крови. Глаза сами закрываются. Со стороны блокпоста подъехала машина. Топот сапог, беготня, болтовня. Отдельные выстрелы.
Из леса появились тени.
Солдатик почувствовал, как его положили на носилки. Услышал голос Спец-спеца:
- drone killed Russians.
Необычный женский голос ответил:
- not all of them. there were six of them.
Спец-спец повернулся к носилкам - call a helicopter. Her to the city. Urgently.
И, перейдя на русский, махнул – шестого найти. Убитых в грузовик.
Зам очнулся под деревом. Вроде цел. Просто оглушило. Оглянулся на свою группу. Лежат. Из леса, со стороны избушки, появились призраки. Проплыли через трассу, к парням. Никто из Запоров на них внимания не обратил. Кивнули и всё.
Призраки осмотрели группу Старшого. Сняли жетоны.  Каждому сделали контрольный выстрел. Исчезли. И тут Зам увидел неожиданные вещи. Во-первых, на трассе, с одним из призраков говорила девушка из избушки - Марта. Эх, надо было вернуться тогда и добить. Во-вторых, подстреленный недавно солдатик оказался девушкой. Азиаткой. Бурятка?! Наша? Откуда?
На трассе, тем временем, всё успокоилось. Тела разведчиков погрузили в грузовик. Вертолёт улетел. Солдаты прыгнули на технику и двинулись в сторону своих позиций. Всё замерло, как будто ничего не было.
 Зам скользил по лесу. С автоматом в руках и планшетом в рюкзаке, он бежал. Он бежал и думал над сегодняшними ситуациями и открытиями, что докладывать начальству и какая его ждёт награда. Куда и когда исчезли лесные призраки, он, к сожалению,  не заметил.
В новостях сообщили о столкновении двух разведгрупп на трассе Е-40. В результате боя  обе группы погибли. С российской стороны шесть человек.
Глава пятнадцатая. Земляки.
Стемнело. Сегодня, как-то по-другому.
Она сидит на скамейке. Время выхода прошло пять минут назад. Парни косятся, но ничего не говорят. Воевали, знают. Молчат.
Днём она собрала свой нехитрый скарб. И долго сидела возле него. Всё на месте, вроде бы. А чего-то не хватает. Проверила. Из снаряжения на месте всё. Оставила в землянке документы Полу – вдруг что. Проверила рюкзак. Посидела. Ощущение, что забыла что-то. Или, что дома надо остаться. Сегодня. Завтра можно хоть куда. А сегодня лучше не выходить. Лучше выпить и спать лечь.
 Проверила карманы, рюкзак, магазин. Вроде всё. А что-то не так. Она всегда ощущениям верила. Посмотрела на небо – без облаков. Погода хорошая, ветер небольшой. Тепло. Но тормозит что-то, держит. Весь мир говорит – останься, подожди до завтра. Но ей сегодня нужно идти… Завтра другие дела. Завтра работа, обязанности, завтра жизнь.
Пошла. Сначала не спеша. По «своей» территории. Обходя деревья, перепрыгивая упавшие стволы, пригибаясь под ветками. Разогрелась и вошла в ритм. И полетела. Красивыми прыжками и плавными переходами – спасибо акробатике - почти не касаясь земли. Но в тоже время, всё видя и слушая. Ритмично дыша, поправляя иногда рюкзак и автомат. Полетела и про ощущения свои забыла. И лес был миром. И не было в нём войны. А была Алла, летевшая через ночь.
Через час добралась до трассы. На полянку за километр до трассы. Залегла. Тихо. Ветер едва шумит. Птицы спят, где-то вдалеке лягушки говорят меж собою. Поползла.
Вот и трасса. Тихо. Колонна разбитая. Машины валяются как огромные камни. Луна. Романтика. Сейчас бы Есенина читать. «Шаганэ, ты моя, Шаганэ. Потому что я с севера, что ли...»
Тихий, не лесной звук. Показалось. Показалось, что с другой стороны дороги тоже кто-то ползёт. Интересное будет совпадение. Она улыбнулась. Взводить автомат нельзя. Лязг будет на всю трассу. Давайте думать.
Итак, большую часть колонны она исследовала раньше. Ничего интересного там не было, никаких зацепок. Осталось проверить пару машин в конце. Странным показался старый, высохший, едва заметный кровавый след, ведущий в сторону домика лесника. Надо бы наведаться в гости. Но больше ничего не было.
Опять шум. Даже не шум. Шорох, как будто кто-то деревяшкой по асфальту провёл. Или прикладом.  Напряглась. Если чужая разведка, то в начале колонны авангард залёг. Где остальная группа? В середине? В конце? Надо уходить? Надо. А если просто показалось?
Ладно. Тихонько одну машину проверю и всё. Тем более, машина маленькая. И вот уже, рядом. Поползла. По дороге проверила несколько тел. Брата среди них не было. Документов тоже. Добралась до машины. Командирская.
Здесь солдат было меньше. Вернее, не было солдат. Не было крови, тел, осколков. Ничего. Тихонько стала открывать дверь. В старой советской железной машине. В тихом европейском лесу. Посреди лунной ночи и синих теней. Почти открыла. Прислушалась.
Колонна же бурятская, интересно разведгруппа, что здесь ползает, тоже бурятская? Земляки, что ли? Интересная будет встреча.
Справа тихонько щёлкнул предохранитель. Развернулась. Вскинула руку. Яркая вспышка ударила её в грудь, в живот, в лицо. Каска, щёлкнув ремнём, улетела. Внезапный ветер поднял её волосы, её руки. Поднял её и, аккуратно отнеся назад, положил на землю.
Положил на землю, унеся куда-то её стон, её боль. Она увидела ночное яркое небо, освещённое, как в новогоднюю ночь, услышала салют. Она улыбнулась салюту и закрыла глаза.
Она увидела брата, увидела детдом. Увидела отца, который шёл ей навстречу по длинной улице.  Они что-то говорили ей, куда-то звали её.  Но она не слышала. Она, молча, улыбалась им в ответ. А ветер нёс её на своих руках, убаюкивал и укачивал.

Глава шестнадцатая. Пол Ури.
Пол родился в 1975 году. В маленьком английском городе. Провинция на севере Англии. Обычный парень, всё как у всех. Светловолосый, среднего роста, правильные черты лица. Типичный, на улице увидишь – внимание не обратишь.  Школа. Колледж. Потом армия. Другого пути у него не было.
И отец, и дед были военными. Дед участвовал в операции «День Д». Дома на стенах висели их фотографии. В шкафу хранились их медали, которые стали семейной реликвией. В праздники отец и дед одевались в парадную военную форму. Дед доставал свой револьвер, отец свой пистолет. И они часами рассказывали о своей жизни, о своей службе, разбирая и протирая своё оружие.
Пол слушал их с трёх лет. Иногда подолгу стоял у фотографий самолётов, представляя, как он прыгает с парашютом на нормандский берег. И ползёт к немецким позициям.
Армия далась ему легко. Пехота, учёба, экзамены. Со временем он попал в разведку. Ездил в командировки как армейский разведчик. Однажды, на очередных сборах НАТО, ему сделали предложение.
Официально он должен был перейти в войска специальных операций. А неофициально он переходил на работу в «контору». Служба ему нравилась. Сложно, интересно, опасно. То, что нужно.
В Афганистане Пол несколько лет работал в качестве волонтёра. Это официально. А по факту он настраивал партизанское движение и создавал агентурную сеть. Но в 2014 году началась война в Европе. Пока только на одном её участке, но могла разрастись на всю западную часть континента.
И тут его опыт оказался очень полезным. Пол и остальные специалисты стали встречаться с американцами и остальными членами НАТО. Они рассказывали об опыте малых групп  диверсантов, заброшенных перед «Днём Д», о партизанщине нового формата.
Пол ползал по полям войны, передавал опыт, учился сам. Познакомился с местными разведчиками. Помогал им осваивать наработки НАТО в современной войне.
Вскоре такие «малые группы» стали появляться в Латвии, Польше, Эстонии и других «граничащих» странах. Сам Пол стал работать  только на обучении. Ему было тридцать восемь. Семья, двое детей. Правда, из-за постоянных командировок с семьёй он виделся редко.
Перенос обучения иностранных специалистов в Британию очень помог семейному очагу Пола. Работа с восьми до шести. Детей в детсад, рыбалка по выходным, вечерний покер с друзьями.
На работе практиковал языки с носителями, подбирал агентуру, в общем, тихая спокойная жизнь. Жена была довольна, семья спокойна. Так было до 2022 года. До вторжения.
Среди ночи позвонил телефон – сбор через час. Это не учебная тревога. Пол ждал этого звонка. О предполагаемом вторжении было известно с октября 2021 года. Рюкзак и пистолет были готовы. Семья знала, что делать.
Жена проснулась – Война? Он кивнул. Документы были готовы. Встретились на кухне. Он подписал завещание, выпил кофе – детей не буди – вышел.
На базе уже собирались. Большая часть спецов жила в городе, в своих домах недалеко от базы. Парковка постепенно наполнялась. В зале сидело около пятидесяти человек. У экрана стоял Представитель Департамента разведки.
- Господа. Этот час мы ждали, он наступил. С ноября прошлого года Вы все находились в отпуске. Отпуск продолжается.  В течении этой недели Вы поедете отдыхать в разные страны. Часть команды уже работает на месте. Ваша задача их усилить.
- Группа А – кивнул полковнику Берду -  должна вывезти Президента и его Офис на нашу базу. Группа Б – показал в сторону Пола -  обеспечить защиту города от десанта русских .  Билеты и необходимые документы получите у майора. Вопросы есть? Разойтись.
В обед Пол и ещё с десяток  человека были в столице одной европейской страны. До этого они отметились в Латвии,  Эстонии и Польше. После обеда их билеты продолжили турне по Европе.
На подступах к столице шли бои, аэродромы горели. В городе уже орудовали диверсанты противника. Вот для борьбы с ними и нужен был Пол с коллегами. В гражданской одежде серых цветов, лёгких бронежилетах и с автоматами UCIW LWRC они влились в местные оборонительные команды. Приказы об их вступление в Вооружённые Силы страны или волонтёрские команды  были готовы с ноября.
Бои шли весь день. По предварительным подсчётам в город вошло около двух тысяч диверсантов. С разных направлений они стремились в центр города. Все направления были изучены и подготовлены заранее. Группы противника попадали в засады и ловушки. Узлы связи, автозаправки, районные администрации были укреплены и усиленно охранялись.
Пол корректировал работу защитников, изредка вмешиваясь в бои то на одном направлении, то на другом. Пара групп смогла прорваться в центр города, но были уничтожены британцами.  К вечеру Пола вызвали в местный штаб.
Штаб почему-то оказался не в бункере. Серое здание похожее на школу или колледж. Короткий коридор, много охраны, комната, похожая на кабинет для преподавателей. За длинным столом сидело около пятнадцати человек.
Пол сразу узнал президента, министра обороны, начальника штаба, членов Офиса Президента. Несколько военных и гражданских ему были неизвестны. Все были в бронежилетах и с автоматами.
Его представил Берд из военной разведки.
- Капитан Пол, британская разведка. Отвечает за борьбу с диверсантами. В военной разведке более двадцати лет.
- Капитан, сколько продержится столица? – Президент говорил по-английски с небольшим акцентом – наши военные дают два дня жизни Офису и две недели столице.
- Господин Президент. Оборона города по нашей теме готовилась полгода. Я не могу ответить за ПВО и полномасштабное сухопутное вторжение. Работа с диверсантами идёт. Столица против русских ВДВ продержится. В случае прорыва танковых войск столица падёт. Тут я поддерживаю оценку ваших военных.
Вперёд выступил Берд – Господин Президент, мы можем эвакуировать Вас с семьёй и весь Офис в течении часа. Вертолёты и команда готовы. Русские могут войти в город танками, и тогда уже некому будет руководить армией и страной.
- Мне нужно оружие, а не такси, господин Берд. Господин Пол, вы справитесь с десантом?- Президент подошёл вплотную.
- Да, сэр. Мы здесь будем находиться сколько нужно. Ваши люди подготовлены. Вся задача на них. Мы только корректируем и подсказываем. Вместе мы справимся.
После совещания к нему подошёл Асетрович – Привет.
- Привет - Они обнялись по славянской традиции – Ты как?
- Живой, воюем.
- Да, вижу. Растолстел, что ли?
Рассмеялись. Восемь лет назад, когда они виделись в последний раз, Асетрович выглядел как юноша. Высокий стройный, на казацком драйве. Такой же романтик войны. Такой же военный разведчик.
Пожали руки – Пора.
-  Пора. Номер тот же?
Ночью, сидя в очередной засаде, вспоминал, как они познакомились с Асетровичем. В далёком, 2014 году, ползали в полях. А потом подолгу рисовали карты и схемы. Готовили группы.  И вот опять.
На соседней улице началась стрельба. Потом пара взрывов и всё стихло. Короткие перестрелки слышались во всех районах города. В первую ночь поспать не удалось. В остальные ночи спал по два-три часа.
С диверсантами боролись месяц.  Основной костяк развалили, «спящие» попрятались по норам. А это уже работа контрразведки. Противник стал отступать. Работа Пола была закончена. Вертолёт будет завтра в обед.
Он мылся в душе, когда в дверь постучали.
- Занят? – Асетрович достал документы – есть интересная работа. С твоим начальством согласовано.
На следующий день Пол стоял перед группой девушек. Неровная шеренга, такие же люди. Не бойцы. Чьи-то жёны, матери, сёстры. Каждая со своей историей. Но историей делу не поможешь.
В Афганистане и на Среднем Востоке набор женщин в разведку дал хорошие результаты. Они не заменяли мужчин, они дополняли. В бой их не отправляли, но воевать учили. Многие из них были санитарами, пилотами БПЛА, агентами на занятых территориях. Эх, не женское это дело, Пол вздохнул:
- Вас сорок человек. Нам нужно десять. Желательно, с определённым опытом. Спортивным, туристским, медицинским и так далее. Это не армия, здесь требования выше. Те, кто не пройдёт отбор, пойдут работать парамедиками в войска. Прошедшие экзамен, займутся делом.
Впрочем, работать с женщинами он не смог. Довёл первую группу и попросился «в поля». Его отпустили, но с одним условием. Организовать партизанское движение на одном из направлений – это понятно. Но в его группе будет «одна из прошедших экзамен».   
Свой лагерь они устроили на нейтральной полосе, в лесу. В команде с Полом работали бурятка, «сдавшая экзамен» и местный хлопец. Задачи были розданы, участки нарезаны. С утра своя планёрка, вечером селектор.
 Помимо обычной работы приходилось заниматься делами Конторы. Союзники тайно поставляли своё оружие, технику и различную амуницию. Всё это проходило испытание в боях. В настоящей войне, когда противник защищался и отвечал в ответ.
Пол собирал образцы обеих сторон, отзывы солдат, составлял отчёты. Организовывал вертолёт и отправлял всё в Контору. 
Местный и бурятка работали на удивление хорошо. Местный смог собрать небольшой партизанский отряд. Люди были и с этой стороны, и с оккупированной. Фельдшер же смогла вычислить две разведгруппы противника. Не ожидал. Ей это всё зачем?
Она часто уходила по ночам в сторону трассы. И подолгу вела там наблюдение. Кстати, она же сама попросилась на этот участок. Зачем? Что она ищет? Надо бы поговорить с ней.
Но поговорить не удалось. Ночью на трассе началась пальба. Локатор в телефоне показал, что девушка   там. Когда подошли, местные уже были на месте. Рассказали про стычку, про диверсантов противника и раненную девушку.
Подошёл. Не испугался, дело привычное, но расстроился. Покачал головой – куда ты полезла. Ты же только наблюдать должна была.
С первого взгляда, она была мертва. Бронежилет порван, каска разбита - отлетела в сторону. Всё в крови. Но ещё дышала.  Какого чёрта она тут шарилась? Может, удастся спасти? Хотя вряд ли. Надо в госпиталь.
Так, срочно вертолёт.
Подошла полячка – Что?
- Русские не все. Их было шестеро.
-  Шестого найти. За дело!
Местного оставил за старшего. Парень серьёзный. Сам в вертолёт. Быстрее, быстрее.
В госпиталь была очередь. Носилки лежали и стояли на улице. Везде были раненные. Не пробиться. Из здания выходили санитары, забирали очередного или выносили тело. По всему было видно, что не успеть, что умрёт. Пол за свою жизнь видел много раненных и ложных надежд не питал. 
Пол присел возле девушки. Посмотрел на неё. Она не шевелилась. Так и не поговорили. Что ты здесь искала? Теперь уже не узнать никогда. Пол достал из кармана удостоверение, раскрыл. На фото – молодая симпатичная бурятка с пухлыми губами, Бадмаева Алла Владимировна. Алла, значит – он вздохнул, положил удостоверение на её грудь.
Завибрировал телефон. Ответил. Пора. Ещё раз посмотрел на Аллу - Тётеньку Фельдшера, как она себя шутливо называла. Побежал к вертолёту. Оглянулся.
Её рука свисала с носилок. Бронежилета и каски не было. Только старая советская форма на три размера больше. Пол её так и запомнил – Алла, Buryat in khaki.
Глава семнадцатая. Марта
Когда ранним февральским утром старик позвал Марту на улицу, она не удивилась. Дело обычное. В частном доме работа есть всегда. Особенно по утрам.
За четыре месяца, проведённые здесь она научилась кормить животных, давать им воду и мести двор. Хотя старик её об этом просил очень редко. Но свободного времени было много. А старик стал сдавать.
Ветеран прошлой войны, он по-прежнему был в разуме, но здоровье уже не то. Иногда он не мог открыть ворота, чтобы выехать со двора или распрячь лошадь. Так и сегодня. Старик вошёл в дом и махнул рукой, зовя её на улицу.
Сегодня всё оказалось по другому. Лошадь запряжена, ворота открыты.  На улице, упершись головой в их забор, лежал, судя по форме, русский военный. Без головного убора, весь в крови и грязи, с мокрыми штанами. Лежал не шевелясь. И лежал, видимо, давно. Военный был жив.
Русскому военному они не удивились – о колонне знали заранее. Удивились, что дополз. Видимо, полз всю ночь.
Сначала они со стариком хотели солдата закопать. Всё-таки враг. Но больно уж молоденький, да без оружия. Решили «взять в плен».
Вдвоём, с трудом, они занесли солдата в дом, а потом в подвал. Дом был протоплен, подвал сухой, со старой кроватью и всем необходимым для лечения.
Марта принялась раздевать парня, а старик пошёл за горячей водой. Парень весь был в маленьких осколках. Все не вытащить точно. Со смуглой кожей и плоским носом он не был похож на русского или местного. Один из тысяч азиатов российской армии. Калмык, бурят?
Похоже, что бурят со вчерашней «бурятской» колонны, которую разгромили на трассе. Больше ему взяться неоткуда. Как он дополз до их домика, непонятно. Живучий. Молодой, крепкий.
Когда Марта начала смывать с тела кровь, солдат застонал.
 — Терпи, казак, - кажется, услышал. Солдат три дня в сознание не приходил. Стонал, глотал бульон, ворочался.
Она разговаривала с ним, бессознательным, рассказывала про погоду, новости, про родину и любовь.
Она меняла ему повязки, разминала, чтобы не было пролежней. И ставила капельницы. Солдат был крепким, раны затягивались. Со временем она заметила, что он подглядывает за ней. А когда она сидит на его кровати – пытается к ней прикоснуться рукой или ногой. Влюбился, что ли? Это хорошо.
Домик в лесу был выбран не случайно. Вернее, построен. Раньше здесь было зимовьё, домик лесника. Но цивилизация расширялась и добралась до этого леса. Так, постепенно, дом оказался не в глубокой тайге, а недалеко от нового шоссе. Почти на границе государств.
Зимовьё было отмечено на всех старых картах, поэтому, когда начались первые военные столкновения, этот домик решили использовать в определённых целях. 
Скрытно, поскольку местность позволяла, стараясь не привлекать внимания, на месте избушки сначала появился котлован, а потом и новый домик, с конюшней и огородом. А в домике новый лесник. А потом к леснику в гости приехала внучка, да так и осталась жить – деду помогать.
Старик, Олег Владимирович Нежданов,  в прежней жизни был военным. Служил в советской армии. В Западной Группе Войск. В 1993 году, после развала Союза, вернулся на родину и продолжил военную службу. Потом вышел на пенсию. Официально. А неофициально продолжил службу в другом качестве. Старик с редкими волосами, в очках, мало походил на лесника. Но его опыт эксперта был крайне необходим. Он должен был посматривать по сторонам, отмечать, что видел и слышал.
Его «внучка», красивая полячка Марта, занималась тем же. Только она этому училась с детства. Училась долго, с пониманием своего выбора и жизненного пути.
Прадед Марты, польский офицер, погиб в 1939 году, когда воевал против Советского Союза. Второй прадед был партизаном и воевал против советской власти до 1947 года. Половина их родственников были депортированы в Сибирь и сгинули там.
Вся семья радовалась, когда СССР развалился. Тогда казалось, что начнётся новая эпоха. Без коммунистов,  их системы и влияния. Польша вышла из социалистического блока. А затем вступила в НАТО. Страна пошла новым курсом, но про опасного соседа не забывала никогда. Когда русские сбили самолёт президента Качиньского, Марта, с одобрения всей семьи, поступила в военное училище. И вот она здесь, в этом домике. Занимается своей работой, защищает мир.
Они могли видеть часть российской территории, посторонних на своём участке, все проезжающие машины и колонны.
Эту российскую колонну они заметили задолго до её  появления на «их» отрезке трассы. Заметили и позвонили.
А потом эту колонну разметало, растерзало, разложило по кюветам.
Но история лесника и внучки на этом не закончилась. А может быть, только началась. На следующий день появился раненный солдат. А с ним и новые задачи. Новые игры. Через некоторое время, отправляя солдата на родину, она вложила ему в руку номер телефона Центра. Вложила и забыла. Остальное – дело Центра. А для неё продолжилась обычная работа.
 Дед «ездил на охоту и рыбалку», проверяя лес. Марта наблюдала за дорогами. Из Центра было известно, что русские отправляют разведгруппы к разбитой колонне. Одну за одной. Отправляют неудачно – все группы на подходах встречают и уничтожают. Взять в плен кого-то не получилось ни разу.
Был просчитан очередной возможный вариант пути для русского спецназа – через домик лесника. Маршрут выглядел красивым, логичным. В этом случае лесник и его внучка должны быть устранены. Стали готовиться к приходу русских диверсантов.
Ранним утром, когда солнце ещё не появилось из-за горизонта, из леса вернулся старик – идут. Шестеро.
Навели порядок в доме, убрали всё лишнее. В окно увидели первого диверсанта, который перелез через забор. Старик пошёл встречать гостей. Марта поставила чайник.
Ненависти она не чувствовала. Просто работа. Просто противник. Но слишком молодой, неопытный. Горячий, может и дров наломать. Что ж, давайте работать.
И они работали. Старик ворчал, но не сильно. А она молча подавала на стол, улыбалась и завораживая пацанов своей статью. Марте было понятно, что диверсанты постараются убрать их перед уходом, тихо, в подвале. Значит, вечером. Шуметь нельзя, привлечёт внимание. А глушителей у них нет. Значит, ножами. Или руками.
Когда солдаты вечером стали собираться во дворе, Марта скользнула в подвал. Старик за ней. А через минуту к ним спустился диверсант. Крепкий азиат с ножом в руках. Молодой, сильный, уверенный. Враг.
Спустился и встал, упершись в двуствольное ружьё. Было видно, как он усердно перебирает варианты. Но вариантов не было. В случае стрельбы - только смерть для всех. И для хозяев, и для гостей. Но группе необходимо выполнить задание, а хозяевам – остаться живыми.
Марта приложила палец к губам и пистолетом показала на дверь. Азиат спорить не стал.
Они посмотрели, как диверсант перепрыгивает через забор и догоняет своих. Старик достал старый кнопочный телефон и набрал номер. Потом они заперли двери и стали ждать. Но гости не вернулись. Марта переоделась, подмигнула старику – живём! - и вышла из дома.
Ночью она была на трассе. Видела, как диверсанты осматривают машины, видела, как группируются и собираются уходить. И видела неожиданного гостя. Враги сжимаются за последней машиной. Затем короткий залп нескольких автоматов. И фейерверк.
С кем столкнулась группа, ей было неинтересно. Но она видела перестрелку. Видела, как группу накрыло гранатой с беспилотника. И видела, как диверсант, тот  азиат, успел убежать в лес. Ну, уж нет. Сегодня не ваш день.
Пол возился с раненным бойцом. Призраки осматривали убитых. Она указала им в сторону убежавшего диверсанта. Проводила взглядом вертолёт, лесных призраков. Махнула солдатам в машине и пошла к дому лесника.
В обед Марта со стариком сидели за столом. Варенье, чай. Телефоны, сумки. Понятно, что дом засвечен и нужно уходить. Скоро за ними придёт машина. Не спеша собрали снаряжение, аппаратуру, присели у окна «на посошок». Работа выполнена, настроение хорошее. Чай вкусный.
Солнечный день. Двор вдруг разворотило огромной воронкой. Конюшня превратилась в пыль. Марта взглянула на старика. И в следующий миг огненный рёв накрыл дом. В наступившей тишине, в дыму на ровное поле падали куски деревьев, травы и земли.
 
 Глава восемнадцатая. Подполковник Бадмаев.
Огромная бумажная карта 1948 года была разложена на несколько столов. Советского Генерального Штаба, она хранилась все эти годы в архивах части. Как и тысячи других карт Европы. Приграничные карты, карты городов, деревень, с указанием мельниц, мостов, бродов, качества покрытий. Даже качество дна рек было на этих картах указано.
Только дело было в том, что большей части указанных ориентиров уже не существовало. За семьдесят лет Европа изменилась. Изменился весь мир. Но не советская армия с советскими картами.
 Командир батальонной группы подполковник Бадмаев смотреть на карту без мата не мог. А воевать как-то надо. Так и воевали, как в 19 веке.
Иллюзий о своей армии у него не было никогда, как и надежд. Ведь в его батальоне не только карты были старые. Грузовики, пушки, танки. Даже походная кухня, снятая с резерва, была 70-х годов.
За тридцать лет, что он провёл в армии, подполковник Бадмаев с современной техникой встречался раз десять. Из них раз пять во время командировок. Большую часть новинок он видел только во время парадов на 9 мая. По телевизору. И в военных журналах.
Какая-то модернизация техники в его части конечно была. Активная защита или новая резина, краска, якобы специальная. Но стволы оставались старыми, двигатели прежними, рации советскими. Работает? Ну и ладно.
Но не это было самое печальное. Тактика армии осталась прежней. Большими массами они наползали на противника, получали отпор и, оставив сотни трупов, отступали на прежние позиции.
На этой позиции батальон Бадмаева стоял третий месяц. Как первую колонну раздолбали, так и встал батальон. Без нормальной разведки, без связи, без людей. Но с приказами «сверху». А приказы нужно исполнять.
И ходили его солдаты волнами, как в прежних войнах. И ложились они на европейских полях и лесах десятками. Только продвижения не было. И гибли люди зазря. А вместо них приходили новые. И гибли тоже. Но приказы нужно выполнять. Даже политически мотивированные или привязанные к датам и праздникам. 
Плохо, когда армией управляют политики, а не военные. Плохо, когда солдат по своей науке солдатской воевать не может. Плохо, когда не знает солдат, за что умирать должен.
С такими мыслями подполковник стоял над картой, разложенной на четырёх столах. Рядом с ним стояли представители разведки батальона, артиллерии батальона и шесть разведчиков. Шесть молодых пацанов — всё, что осталось от батальонного спецназа. Весело живём.
Помимо основных задач разведки этого уровня, встала перед ними проблема, спущенная сверху – вернуть секретные документы. А это значит добраться до разбитой колонны, обнаружить машину командира роты, в ней планшет. Планшет доставить в батальон. Потом планшет «поедет выше».
Планшет этот почему-то считался особо секретным. Хотя, по мнению подполковника, секретного в нём не было ничего. С военной точки зрения. С политической — возможно. Копия приказа о наступлении, с указанием маршрута следования и мест будущей дислокации. И подпись одного важного генерала под этим приказом.
 Может и нет давно того планшета, может противник его уже подобрал. Не дураки же там сидят. Воевать умеют. И делают это хорошо. Если машина капитанская осталась цела после обстрела, то нет её на трассе. Трудится она теперь на противника. А вместе с ней и планшет злополучный.
Капитан, что планшет в машине оставил, был не простой. Блатной. С какими-то важными родственниками. Потому поехал капитан в отпуск по ранению, а не за колючую проволоку.
Тряпка был Капитан, как в армию попал, не понятно. Но начальство его любило и продвигало. По этой причине и отправился Капитан с первой колонной «героев-освободителей», Европу освобождать.  И лавры получать. Только вместо лавр досталась ему пуля. В тылу уже. От своих.
На поиски планшета отправляли уже три группы. Самых серьёзных в своей профессии парней. Не вернулась ни одна из групп. Больше желающих идти к колонне не было. Поэтому назначили. Вновь прибывших, без обкатки, пацанов. Разведчики, мальчики, переминались возле карты. Тихонько ворчали. Но приказ есть приказ. Пошли.
В первую ночь было тихо. Была надежда, что группа прошла. План, представленный молоденьким лейтенантом, был неплох. Обойти стороной, болотом. Пробраться вглубь территории противника, день пересидеть у местного лесника, ночью выйти к колонне с другой стороны, найти планшет и домой. План всем был хорош. Кроме избушки.
Избушка лесника очень не нравилась подполковнику. Не зря она здесь стоит, в лесу. На всех, даже советских картах она отмечена как зимовьё. А по факту там целый двор и домик свежий, совсем на зимовьё не похожий. Кто внутри - непонятно. Но разведчикам виднее. Что ж, будем ждать.
Воспользоваться связью разведчики не могли. Рации были старые и легко пеленговались противником. С телефоном то же самое. Поэтому связь только на самый крайний случай.
День тоже прошёл спокойно. Похоже, что разведчики не ошиблись. Будем надеяться, вторая ночь пройдёт так же. Выпив, подполковник лёг спать, предупредив дежурного.
На этом хорошие новости для подполковника Бадмаева закончились. Ночью в районе трассы была пальба. Сначала коротко автоматами – видимо, на кого-то наткнулись, обнаружили себя.  Потом по полной, с миномётами и дронами. И тишина. Группа на связь не вышла, в назначенное время не вернулась. Задача по прежнему не выполнена.Зря людей положили. Опять.
Такая арифметика полковнику противила. Ему противила такая война, такая тактика, такое руководство, О чём он всегда и говорил. Поэтому до сих пор в «подполах» и ходит. 
Ладно. Скоро общее совещание по селектору. Опять будет выговор. И глупые приказы.
Что же ты, родина моя, не бережёшь солдат своих. Ведь любим мы тебя, и воевать по-умному можем. И задавить можем всех, даже на старых танках.
Ведь помнишь ты, какими клиньями мы делили Европу. Что же ты глупыми приказами сыновей своих зазря в мясорубку бросаешь. Ироду проклятому отдаёшь. Или не родина это сынов своих жрёт, а генералы холопами пользуются? А вот хрен вам, а не холопы.
Иваныч, как со снарядами? Нужно два участка обработать — подполковник сидел перед столом. На огромной карте стояли бутылка, рыбные консервы и два стакана.
Помянем с салютом? Уверен? Володя, тебя посадят, - артиллерист подцепил рыбу в банке, взял стакан.
Знаю. Давай — Бадмаев поднял стакан — за пацанов.
Через пятнадцать минут три залпа двух батарей сровняли избушку лесника с землёй. Вернее не сровняли. Вывернули землю наизнанку и вместо двора с домом теперь виднелись корни столетних деревьев.
А ещё через десять минут то же самое произошло с участком трассы, на котором была разбитая русская колонна.
Пока подполковник собирал документы, докладывал по селектору, выслушивал генеральский рёв, кто-то из штабных достал чистую форму, согрел воду, положил на карту кусок мыла, бритвенный станок и полотенце.
Награды Бадмаев одевать не стал. Бросил в сумку вместе с пистолетом, тапочками и зубной щёткой. Посмотрел в зеркало. Задумался. Похоже, отслужился, отвоевался. А вернуться некуда и не к кому.
Семьи у подполковника не было. Была когда-то, в прошлой жизни. В далёкой молодости. Когда был он лейтенантом после института. Была какая-то жена. Юная буряточка из деревни.  И были какие-то  дети. Двое. Девочка и мальчик. Когда-то давно. В той жизни.
Потом жена умерла, что-то с сердцем. А вечно пьяного теперь лейтенанта Бадмаева понесла служба по гарнизонам и городкам. И в одном из городков, перед отправкой на очередную войну, он отдал детей в детдом. Как отдавал, он не помнил. Просто проснулся в пустой квартире и понял, что он один. А потом война.
Иногда, в пьяных снах, он видел двух детей. Они стояли на сером каменном  крыльце в серых клетчатых пальто. Девочка и мальчик с чемоданами в руках. Он хотел подойти к ним, обнять, сказать что-то. Но ветер тащил его по длинной улице прочь.
В тот городок он больше никогда не вернулся. И в ту жизнь. Он никогда больше не был женат. И никогда больше не жил мирной жизнью. Он был на всех войнах, больших и маленьких, победоносных и не очень, которые вела его родина. И вот, отвоевался.
На родине его никто не ждал. Да и родина его с войны не ждала. Родина хотела, чтобы мотался подполковник по всем её войнам, по всем её казармам и полям. И потому награды подполковника всегда были в сумке. И вернуться Бадмаеву некуда и не к кому.   
Посмотрел в зеркало. Поправил фуражку. Повернулся. Приказал вызвать майора-артиллериста.
Они стояли в кабинете  импровизированного штаба – большой комнате сельского Дома Культуры. Иваныч, уставший, с красными глазами от недосыпа, в затёртой форме со значками артиллерии. И Бадмаев, свежий, бритый, в новой «зелёнке» с сумкой в руках. Выпили на посошок, молча, пожали руки.
Подполковник вышел во двор, где его ждала машина. И сопровождение. Что ж, этого следовало ожидать. Кары людской он не боялся, к каре небесной был готов. Хорошим и добрым он себя не считал никогда  и за все свои дела ответить мог. И отвечал.
Ярко светило солнце. Сверху приближался гул. Он взглянул на глубокое синее небо – из его центра с огромной скоростью летела огненная, как посланница богов, стрела. Она встряхнула мир и превратила его в пыль. Со всеми домами, машинами и людьми.
Но подполковник этого уже не увидел. Свежий, бритый, в новой форме он шёл по длинной улице. Шёл, улыбаясь к серому каменному крыльцу, на котором стояли девочка и мальчик в клетчатых пальто.

Глава девятнадцатая. Послание.
Девочку было жалко. Она лежала на зелёных носилках среди множества других таких же носилок. Маленькая девочка в нелепой военной форме, она была совершенно одинока. Ни родины, ни родных у неё не было. Она умрёт одна. В чужой стране, в чужой войне. И похоронена будет в братской могиле. Пол смотрел из вертолёта на её тело. Спи спокойно, Алла. Мы отправим твоё послание.
Отвернулся, бросил взгляд на восток. Ладно, будет вам «два-в-одном». Позвонил в Центр, подтвердил координаты у операторов. Подтвердил время, когда у противника проходит  селекторное совещание. Подтвердил удар.
Этот российский штаб батальона давно был на примете у разведчиков. Но не было возможности его поразить. Посылать диверсионную группу на чужую территорию рискованно. Каждый человек на счету.  Ракет нет, а артиллерия до того штаба не доставала.
А неделю назад пришли новые ракетные системы. Большие, современные, красивые, смертоносные как молнии богов, как гром с неба. И пришло время их применить.
Пол выскочил из вертолёта. Вовремя. Шла погрузка. На некоторых ракетах были надписи – «Большой привет» и матерные пожелания. Он взял краску и написал на боку одной из них – «Бадмаева Алла Владимировна». На секунду задумался – Бадмаева? Совпадение? Не может быть.
 Подошёл к командиру расчёта:
- Привет, можешь сегодня начать с этой? – он указал на «свою» ракету.
Ярко светило солнце. Чистое синее небо. И в центр неба летело, как огненная стрела, послание  от маленькой девочки Аллы.
Эпилог.
По улице большого европейского города шла группа людей в хороших костюмах. Обходя кучи кирпича и бетона. Пропуская редкие автомобили и людей с носилками.  Тонким ручейком,  они двигались вдоль домов, школ, больниц.
Группу сопровождали люди в гражданской одежде, но в бронежилетах и с короткими автоматами. Все они между собой говорили на английском языке.
На  перекрёстке кто-то обратил внимание на ряд металлических носилок возле больницы. Семь носилок с азиатами в военной форме. С крайних свисала тонкая рука.  Женская. Девушка была в военной  форме старого, советского образца. Остальные в обычном камуфляже.
Кто-то из группы, взглянув на лежавших,  произнёс:
- What  interesting faces (какие интересные лица)
Все стали рассматривать лежавших солдат и девушку. Смуглая кожа, маленький нос, чёрные, короткие волосы, пухлые губы. Человек в костюме бросил:
- It looks like they are Buryats (похоже, что это буряты)
Взглянув ещё раз на военную форму, на узкоглазые лица, первый пробурчал:
- Why are they here? Buryats in khaki.
Содержание:
Пролог.
Глава первая. Листовка.
Глава вторая. Формы.
Глава третья. Учёба.
Глава четвёртая. Параллельные миры.
Глава пятая. Решение о чужбине.
Глава шестая. Сон брата.
Глава седьмая. Любовь.
Глава восьмая. Решение о родине.
Глава девятая. Приехали.
Глава десятая. Тётенька фельдшер.
Глава одиннадцатая. Капитан.
Глава двенадцатая. Почётные похороны. 
Глава тринадцатая. Бурятский спецназ.
Глава четырнадцатая. Ночная встреча.
Глава пятнадцатая. Земляки.
Глава шестнадцатая. Пол Ури.
Глава семнадцатая. Марта.
 Глава восемнадцатая. Подполковник Бадмаев .
Глава девятнадцатая. Послание.
Эпилог.
Сцена после титров.

Сцена после титров.
Обычная городская больница, ставшая военным госпиталем. Ходят люди, санитары, врачи. Завтрак, обед и ужин. Туалет, душ. В коридоре работает радио, а на лестничной площадке курят мужики. Госпитальная жизнь.
Вечером шаркают тапочки, потом включается телевизор. Новости с войны. Изменений особых нет. Потом медсестра шумит в конце коридора. По ночам выкатывают носилки с умершими.
Рано утром каркает ворона за окном. Завтрак. Перевязка. Палата и очередной длинный день. Как и вчера, как и завтра.
По коридору идёт человек в хорошем костюме. Явно не местный. Позади него ещё двое в бронежилетах, с автоматами. Их рации шуршат короткими фразами на английском. Размеренным шагом человек в костюме входит в палату. Долго изучает лежащего в постели человека.
Вопросительно смотрит в сторону стула. Садится. Затем достаёт из папки документ, протягивает:
- Ваш брат погиб в Улан-Удэ. Во время перестрелки с полицейскими.
Конец.


 
 





.