Pro любовь

  I
Летним воскресным днём Костя Тихонов вышел из церкви, в которой только что закончилась служба. На душе у него было светло и легко, в голове – звучал акафист Божией Матери, ему не хотелось его ничем перебивать, как иногда хочется перебить привязавшуюся, давно надоевшую песню. Костя шёл без зонта под довольно сильным, но тёплым дождём, как будто не замечая этого.
Через десять минут Костя пришёл к себе домой – в однокомнатную квартиру на первом этаже многоквартирного дома, снял мокрую рубашку с короткими рукавами и надел новую. Джинсы он менять не стал: они у него были одни (одни чистые – остальные лежали в грязном белье), а ходить по дому в одних трусах он не привык, да не так уж мокры были эти джинсы, чтобы захотеть переодеть их. Зайдя на кухню, парень заметил, что стол тускло освещает почти уже догоревшая толстая свеча…
Костя потушил её и вспомнил, что накануне отключили свет (какая-то авария), и он почему-то долго сидел здесь и о чём-то тяжело думал, а потом пошёл в комнату и лёг спать, забыв про эту свечу. Рано утром он, не поев, как обычно по воскресеньям, пошёл в церковь, тем более, сегодня был день Ильи-Пророка – праздник.
– Не включили. – Сказал Костя, открыв холодильник и увидев, что там не горит свет. – Блин… – его точно током дёрнуло, – меня же Надя бросила.
Он вспомнил, что вчера к нему пришла его девушка и объявила ему, что полюбила другого. Парень не нашёл, что ответить, кроме как проговорить:
– А как же свадьба?
– Да какая свадьба!? – Отвечала Надя. – Я его люблю, а не тебя!
– Ну, что ж, иди, если хочешь! – говорил Костя уже с отрешённым видом. – Скажи мне только одно – он богатый?
Сам Костя работал помощником сантехника и жил бедно.
– Да, он богаче тебя, – ты, конечно, можешь думать все, что угодно, – я его люблю! – говорила Надя. – Вот ключи. – Продолжала она, положив связку ключей на стол. – И ещё. Буду рада видеть тебя у нас на свадьбе. – Увидев, что Костя не отвечает, девушка продолжала: – ну, пока, пойду я?
– Иди. Прощай… – сказал Костя и закрыл дверь.
Он сел за стол и бездумно уставился в телевизор, по которому шло какое-то ток-шоу. А когда отключили свет, парень поставил на газовую плиту старый наполненный водой из-под крана чайник и зажёг свечу, так как уже темнело. Так, попивая чай, Костя просидел до часа ночи. Он лёг спать прямо в одежде, в плохом настроении. Утром он встал в 8.50 по будильнику, непонятно, когда и как поставленного им, и отправился в храм.
– Это, наверно, должно было случиться. – Говорил он себе, открывая оконную раму, чтобы проветрить кухню, воздух в которой был затхлым и пах дымом от коптившей всю ночь и все утро свечи. – Все-таки мы с ней, мама была права, совершенно разные люди.
Парень уселся на широкий подоконник, поджав ноги и оперевшись спиной в оконный проем, и пил кефир, машинально взятый из холодильника. Во дворе, на который выходило окно, ничего не было видно из-за кустов, называемых всеми вербой только потому, что они выпускали почки аккурат под Вербное воскресенье.
Костя был обычным парнем девятнадцати лет. В армию его не взяли из-за плоскостопия, хотя он очень хотел послужить Родине. Год назад у него погибла мама. Она переходила дорогу, по которой почти никто не ездил, а из-за угла на большой скорости выезжала разбитая «шестёрка», за рулём которой, как оказалось впоследствии, сидел только что принявший наркотики пятнадцатилетний подросток…
После этого у Кости осталась только тётя Клава, которую он очень любил. Именно она привела тринадцатилетнего неверующего Костю в храм, где, услышав благовест, он тихо заплакал, а уже к концу службы он вместе со всеми пел «Отче наш».
С тех пор он стал ходить в церковь почти каждое воскресенье. А когда Костя влюбился в Надю, эти походы заметно стали реже. Вместо этого он ходил с ней по ночным клубам, которых в маленьком городке было всего два. Костя не любил такое времяпрепровождение, ему было тошно говорить с пьяными друзьями и подругами Нади, говорящих на какие-то ему непонятные темы, на непонятном ему языке. Но что не сделаешь, когда любишь?!
А встретил Надю Костя в больнице куда он попал, отравившись грибами. Она приходила к подруге, у которой был приступ гастрита. Надя показалась ему скромной и застенчивой девушкой с родинкой на подбородке, которую она старательно запудривала. Дождавшись пока она поговорит с подругой, Костя спросил, как её зовут, и не даст ли она номер своего телефона. Она дала Косте номер. Выздоровев, он позвонил Наде и пригласил её в кино.
Так начались их отношения, в ходе которых Костя привёл Надю домой, чтобы услышать мнение своей мамы. Елене Александровне сразу не понравилась Надя, но, сказав это сыну, она попросила не рвать с Надей, продолжать встречаться. «Бог её знает, может, мне показалось» – сказала она.
II
Месяц назад Надя, засидевшись у Кости допоздна, села к нему на колени так, что его ноги оказались между её красивых обнажённых бёдер (на ней была джинсовая мини-юбка, надетая на голое тело).
– Что ты стесняешься?
– В смысле? – спросил, ничего не понимая, парень.
– Я про это… – шепнула она, обдав горячим дыханием ухо Кости, и её рука опустилась в район его ширинки.
– Нельзя же! Мы ещё не женаты! Ты что? – пытаясь совладать с собой, почти крикнул Костя.
– Да чушь это все! Ты как маленький, ей-богу! – все тем же шёпотом говорила Надя, лаская ухо парня, и расстегнула ширинку. – Я же согласна, что тебе ещё надо?
Она сняла красный топик, под которым ничего не было… Костя уже не сопротивлялся…
Наутро Костя проснулся раньше Нади, увидев её милое, покрытое отбившимися от общей копны восемью волосинками (он посчитал их автоматически, не нарочно) лицо с милой ему родинкой на подбородке. Встав с помятой кровати, он подошёл к полке с иконами и стал молиться. Молитва не шла: парень то и дело сбивался, начинал молитвы заново. Помолившись, он оделся и пошёл в храм, в котором начиналась субботняя служба.
Костя подошёл к священнику исповедоваться. Он решил оставить в своей исповеди только один, тяготивший его грех, название которого еле выговорил.
– Господь и Бог наш Иисус Христос, благодатию и щедротами Своего человеколюбия, да простит ти, чадо Константин, вся согрешения твоя, и аз, недостойный иерей, властию Его мне данною, прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих, во Имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь. – Сказал священник, накрыв епитрахилью голову Кости.
– Что посоветуете, отец Олег?
– Пускай она сама исповедуется, и венчаться, венчаться, конечно. – Спокойно ответил батюшка.
– Она неверующая. – Упавшим голосом пробормотал парень.
– Тогда женитесь по-светски. Венчание – великое Таинство, к нему нужно быть готовым. – Говорил священник. Сделав небольшую паузу, он хотел что-то спросить, но потом передумал и, почему-то, сказал: – А о любви я сейчас буду говорить в проповеди, послушай.
– Хорошо, спасибо! – сказал, улыбнувшись, Костя.
Через несколько минут отец Олег, исповедовав ещё трёх человек, начал проповедь:
– Мы часто говорим: «Бог есть Любовь», но мало кто понимает, что такое Любовь с большой буквы. Мы путаем её с жалостью, страстью, желанием, влюблённостью, а потом удивляемся, что эта ложная любовь куда-то исчезла. Стоит кому-то из двух любящих друг друга в кавычках людей серьёзно заболеть, попасть в аварию или просто его уволят с работы, тот, кто вчера клялся в вечной любви, что никогда его не бросит и что на край света за ним пойдёт, уходит от бедняги без сожаления. На вопрос «почему ты ушёл (или ушла) от неё (или от него)?» этот человек отвечает: «А что, я должен её на коляске всю жизнь возить? У меня ещё вся жизнь впереди!». А на восклицание «Ты же любишь её!» он говорит, что уже не любит её, что прошла любовь… – отец Олег сделал паузу и продолжил: – Любовь с большой буквы не может пройти никогда! Есть замечательная русская пословица: «Взялся за гуж – не говори, что не дюж». Не обещайте того, во что вы сами не верите, а если пообещали, постарайтесь выполнить! Помогать своему супругу «в горе и радости, в болезни и здравии», как говорят жених и невеста в католическом Таинстве Венчания, до смерти и после её, когда души супругов встретятся на Небесах – вот это и есть христианская Любовь, Любовь с большой буквы. Если любишь по-настоящему, то, не задумываясь, жертвуешь всем, чтобы любимый выздоровел; если любишь по-настоящему, то смиренно будешь, не ропща, переносить нищету, жить на хлебе и воде, но с любимым человеком. Скажите: «сложно»? А как вам заповедь Христа: «Возлюби врага своего»? Вдумайтесь, какую невыполнимую заповедь Он дал нам. Действительно, кажется, её невозможно выполнить, как невозможно прыгнуть выше головы, но это физическое упражнение можно выполнить немного потренировавшись. Точно также, чтобы исполнить эту заповедь нужно очень сильно тренироваться только не телесно, а духовно. И как только что вставший после долгой болезни с кровати человек не будет пытаться сделать сальто-мортале, а сперва дойдёт до кухни и нальёт себе чай, мы должны сначала не возлюбить врагов, а выполнить другую заповедь попроще: «Возлюби ближнего как самого себя». Идеал Любви к ближнему нам явил Господь (для Него не бывает чужих): Он умер за нас на кресте, спас нас, подарил нам надежду, сойдя во ад и взорвав его изнутри… И сейчас мамы погибают, спасая своих детей, друг – спасая друга, муж – спасая жену, показывая тем самым, что они по-настоящему любили тех, кого спасли. А в конце хочется сказать: не раскидывайтесь словом «Любовь», не говорите, что любите человека, если не уверены, что сможете прожить с ним всю оставшуюся жизнь, как не избито это звучит. Спросите сначала самого себя: «А я смогу так? А я умру за этого человека? Сохраню ли я ему верность до конца?». Попытайтесь честно ответить на эти вопросы, но не пылающим в то время сердцем, а холодной головой, и, если ответ «да», можете спокойно говорить слово «Любовь». И дай вам Бог, чтобы тот, кого вы любите также любил вас. – Закончил батюшка.
Во время всей проповеди отец Олег ловил взгляд Кости и смотрел в его глаза, пока не завершал очередное предложение. Причастившись и сказав батюшке шёпотом «спасибо» (на что тот улыбнулся и незаметно кивнул головой), Костя вышел из храма и, пройдя хорошо знакомый ему путь, открыл входную дверь, которую он вопреки обыкновению запер, когда уходил.
III
Войдя в комнату, он нашёл Надю ещё спящей и, решив её не будить, пошёл делать кофе. Костя старался шуметь – громко ходить, греметь посудой, – чтобы Надя уже проснулась к тому времени, когда он придёт с кофе: парень, сам не зная почему, не хотел будить девушку каким-либо прикосновением.
Через минут пять на кухню пришла завёрнутая в одеяло Надя.
– Привет! – сказала она и, подойдя, чмокнула Костю в щеку.
– Привет, зайчик! – ласково ответил парень, – как спала?
– Как суслик. Давно так не спала. Вчера утомилась. Мне понравилось. Надо повторить. – Говорила девушка, гладя Костю по спине. – Слушай, ты куда уходил? Я проснулась, а тебя нет; слышу: дверь закрылась, и опять провалилась.
– В церковь ходил. Исповедовался, причастился. – Ответил Костя и налил кипяток в две чашки с насыпанным кофе.
– Надеюсь, ты не говорил, чем мы вчера занимались? – спросила Надя с некоторым раздражением.
– Да нет; я только сказал название греха – блуд – и все. – Сказал он и, дав Наде чашку с кофе, продолжал: – слушай, давай поженимся! Я тебя люблю! Ты согласна?
– Так неожиданно, с чего это ты? – говорила изумлённая Надя. – Я думала: поживём пока так, помилуемся. Но если хочешь, я согласна; я тоже тебя люблю! На край света за тобой пойду!
Косте резануло ухо. Парень минуту пытался вспомнить, где он слышал эту фразу – «на край света за тобой пойду», – а когда вспомнил, что её полчаса назад он слушал проповедь, в которой она звучала, хотел было спросить: «А если я попаду в аварию и сломаю позвоночник, будешь за мной ухаживать?», но вместо этого сказал:
– Я, может, кажусь тебе старомодным, но я не могу и не хочу жить гражданским браком. – Сказал Костя.
– Мне все равно, только бы быть с тобой! – проговорила Надя, поставив допитую чашку на стол, скинула одеяло и подошла к нему. – Пойдём, согрешим! Я соскучилась! – прошептала она на ухо парню, обняв его шею. Они страстно поцеловались, и Костя, не сопротивляясь и не говоря ни слова, взял девушку на руки и понёс её в комнату…
IV
Вспоминая это, Костя по-прежнему сидел на окне и смотрел на дождь, который становился только сильнее, и допивал кефир. Какой-то голубь, не боящийся ливня, клевал то ли семена, то ли крошки на тропинке между кустов.
– Одинокий… тоже, наверно, девушка бросила. – Пробормотал парень, задумавшись, и тут же прибавил: – что за чушь я мелю?!
С этими словами он заметил, что на тропинке, по которой бегал голубь, появилась мокрая до последней нитки своего простого синего ситцевого платья и с такими же мокрыми распущенными волосами девушка. По скрещённым рукам её было понятно, что девушке холодно, а по неторопливому шагу Косте стало ясно, что она не шла куда-то определённо, потому что ей было некуда идти. Она показалась Косте какой-то забитой. Её глаза смотрели под ноги, и Костя, сам не зная зачем, решил заговорить с ней.
– Разве можно гулять в таком виде в такую погоду? Или это какой-то новый способ закаливания?
Но незнакомка не отвечала и даже не подняла голову, чтобы посмотреть, кто с ней говорит...
– Эй… – крикнул Костя, не найдя ничего лучшего, и спрыгнул с окна на землю между луж. Сделав несколько шагов, он очутился на пути девушки.
– Пустите меня… – промолвила девушка, когда, не поднимая головы, увидела чьи-то ноги перед собой.
– Никуда я Вас не пущу, пока не узнаю, почему Вам в такой дождь дома не сидится.
– Я как раз домой и иду, а Вы мне мешаете! – Возмутилась девушка и посмотрела на Костю. – Дайте, пожалуйста, пройти!
– Ваш дом находится за железной дорогой? – С показным удивлением спросил парень. – А я думал, там только колония строгого режима и дверная фабрика. Даже интересно стало. Не покажете, где Вы там живёте?
– Да пошли Вы… – еле слышно пробормотала девушка и попыталась обойти молодого человека, но в спешке вступила в глубокую лужу. – Блин!
– Вам помочь? – Спросил Костя, поддерживая девушку за руку, в то время, как та выливала из туфли наполнившую её воду.
– Как Вы можете мне помочь? Вот можете дождь выключить и солнце включить?! – С издёвкой говорила девушка.
– Выключить дождь я, конечно, не могу, а вот напоить Вас чаем с вареньем могу… Вам надо обсохнуть и согреться. – Протараторил Костя.
«Нельзя её отпускать, а то натворит ещё чего-нибудь» – промелькнуло у него в голове.
– Я Вас не трону… – Заверил парень, увидев, что девушку останавливает только страх.
– Ладно, мне и вправду так нельзя идти дальше… – сказала девушка и, сделав паузу, не слышно для Кости прибавила: – да и некуда.
– Вот и хорошо! Идёмте… – улыбнулся Костя.
Идти было недалеко: дверь в парадную пятиэтажного дома, в котором жил Костя, находилась в двадцати метрах от того места, где остановились молодые люди.
– Как обычно, забыл закрыть дверь на ключ, когда пришёл… – смеялся парень, пропуская девушку вперёд. – Главное – не забыть это когда уходишь, чего, слава Богу, со мной ещё не случалось. Ну, хоть не пришлось в окно лезть. Простите, но мне нечего Вам дать, чтобы переодеться. Может, мне у соседей попросить? Там девочка… тебе... Вам должно подойти…
– Не надо, это неудобно… – тихо сказала девушка. Но Костя уже стоял у двери в соседнюю квартиру и говорил с девушкой шестнадцати лет.
– Привет, Алён! Не одолжишь какую-нибудь свою одежду… желательно, тёплую? – протараторил парень.
– А зачем тебе? У Нади вроде другой размер... – Заметила Алёна, иронически нарисовав вокруг себя Надин силуэт.
– Да не для Нади это! – перебил шёпотом девочку Костя. – Она вчера от меня ушла… Для одной… девушки. Она неизвестно куда шла за «железку»… мокрая вся… Вот уговорил её чаю попить, просушиться… Ну что, дашь?
– Конечно! Шесть секунд! – Сказала Алёна и побежала в свою комнату.
– Вот, бери – это мой спортивный костюм, очень тёплый… – деловито сказала она вернувшись.
– Спасибо, выручила!
– Всегда пожалуйста! – Махнула рукой девочка. – А на Надю забей: не достойна она тебя… Ладно, иди пои свою горемычную чаем… Если что, я тут. Есть с чем чай-то пить? А то я могу пару-тройку пирожков с мясом дать – сама делала.
– Давай! – Обрадовался Костя. – Только одежду ей дам и чайник поставлю.
С этими словами Костя вошёл в свой коридор, где, прислонившись к стене и смотря в одну точку, стояла девушка и, казалось, не замечала его. Она выглядела уставшей, не выспавшейся – её зелёные глаза обрамлены иссиня-чёрными кругами…
– Вот и одежда! Как же хорошо иметь приличных соседей. – Говорил Костя, пытаясь хоть как-то привлечь к себе внимания. – Сейчас ещё пирожков с мясом принесут. Вы любите пирожки?
– Люблю, но мне, наверно, надо идти: дождь уже кончился… – Пробормотала девушка, слегка улыбнувшись.
– Вы, что, не слышите, какой там ливень?! – Возразил парень. – Никуда я Вас не пущу, пока не высохнете и не согреетесь. Возьмите вот одежду, идите в ванну и переоденьтесь. Там где-то фен валяется – можете волосы посушить. Ой, а света же нет (нажимает клавишу выключателя, загорается лампочка, осветившая коридор); а, нет, включили, слава Богу!
 – Ну ладно, уговорили! Честно говоря, со вчерашнего вечера ничего не ела. – Сказала она, как будто очнувшись. – Ванна там?
– Да; Вы идите, а я пока чайник поставлю…
Поставив чайник, Костя услышал, как заработал мамин фен. Он слышал этот звук и после её смерти, Надя им пользовалась. Но сейчас ему почему-то показалось, что это его мама сушит волосы и вот-вот, выйдя из ванной, спросит, не замёрз ли он. Дверной звонок заставил его вернуться в реальность. Это была Алёна.
– Когда закрываться на ключ начнёшь?! – Назидательным тоном сказала она, когда перед ней распахнулась дверь. – Я еле удерживаюсь каждый раз, чтоб не войти – пока воспитания хватает… Ладно, на, вот пирожки!
– Да забываю я, мозгов-то нет! – весело заметил Костя и взял завёрнутые в несколько салфеток пять пирожков. – Спасибо, но тут же не три...
– Слушай, дают – бери! – Возмутилась Алёна. – Ты нас не объешь! Тем более тебе нужно гостью кормить. Так что иди, накрывай на стол!
– Спасибо тебе, Алёнк, огромное! – Сказал Костя ей вслед.
– Не за что! – Прочеканила по слогам девушка и закрыла дверь.
V
Минуты через две, когда чайник уже закипал и пирожки были выложены в тарелку, из ванной вышла незнакомка. Она медленно прошла на кухню, ступая босыми ногами по линолеуму, так тихо, что стоявший спиной ко входу и заметивший её боковым зрением, Костя немного напугался.
– Вы всё? Очень вовремя: чайник закипел, сейчас я Вас накормлю… – Говорил он, доставая чашки из пенала. – Вам сколько сахару?
– Одну ложку… – Сказала незнакомка и села за стол.
– «Одну ложку». Хорошо. Так. – Пробормотал парень и обратился к девушке: – Меня, кстати, Костя зовут…
– Меня – Ольга. – Едва слышно промолвила незнакомка.
– Очень приятно! – Учтиво сказал Костя.
Почти всё чаепитие они молчали, если не считать пары ничего не значащих фраз о вкусе чая и пирожков, о дожде, который лил как из ведра и никак не хотел прекращаться. Девушка ела с аппетитом и, казалось, съела бы все пять румяных пирожков, если бы Костя в самом начале не взял один себе. Костя даже немного удивился, что такая худенькая, миниатюрная девушка так ест…
– Вы, как я вижу, верующий? – Пренебрежительным тоном спросила Ольга, заметив образок Владимирской Богородицы на полке в углу.
– Ну да; вот часа два как из храма вернулся… – Спокойно ответил Костя, повернувшись в ту сторону, куда смотрела девушка.
– М-м-м, – задумчиво протянула она и после минутного молчания сказала: – Если бы Вы… Слушай, давай на «ты»? А то стрёмно как-то… – Костя ответил одобрительным кивком. – Если б ты знал, куда я шла, ты, наверно, так спокойно не сидел, ты б, наверно, мне целую ис... проповедь прочитал.
– И куда же ты шла? – Спросил Костя, почувствовав в девушке так знакомую ему потребность выговориться.
– Я сейчас была в поликлинике, записалась на завтра на аборт... Думала, сразу сделают, но они сегодня... не убивают… А когда вышла оттуда, поняла, что не смогу после этого жить, и пошла к железной дороге. Брошусь, думаю, под поезд (Анна Каренина выискалась, блин!) дело с концом, а тут ты, правильный такой, в церковь ходишь, накормил… Господи, – воскликнула Ольга, закрыв лицо обеими руками, – что ж мне делать? Чёрт меня дёрнул связаться с этим Платоном?!
«Платон? Неужели Дубов?!» – пронеслось в голове у Кости. В маленьком Марске он знал почти всех своих сверстников, со многими дружил, особенно с бывшими одноклассниками, среди которых был и Платон Дубов...
– Вчера говорю ему радостная, как дура. – Продолжала девушка, шмыгая носом и вытирая выступившие на глазах слёзы. – ... Что беременна-то… А он, сволочь: «Я на аборт деньги дам… А вообще, предохраняться надо, ты ж не маленькая…», с...а... Будь он проклят со своей дебильной бородкой! И как мне теперь домой, в деревню возвращаться? Загнобят ведь! У нас лет пять назад была одна такая… её «шалавой» называли, да как только её не называли… Она тоже беременна была… Короче, через месяц-два утопилась она… в омуте одном…
Ольга горько заплакала, время от времени всхлипывая и повторяя один и тот же вопрос: «что же делать?». Точно такой же вопрос мучил и молчавшего Костю, который внимательно слушал весь этот сбивчивый рассказ. Видимое спокойствие давалось ему тяжело, у него не осталось никаких сомнений, что этот Платон и его друг, носивший испанскую бородку, одно лицо. Он незаметно взял мобильник, лежавший на кухонном столе, и стал так же незаметно набирать СМС: «Нам надо встретиться. Через 20мин. у твоего подъезда», отправив его контакту «Платон», он  сказал:
 – Так, посиди, пожалуйста, у меня: мне тут надо отойти на часок… Вернусь – придумаем что-нибудь, придумаем обязательно… – Повторил, словно пытался убедить в этом самого себя. – Телек тебе включить? Или пойдёшь в комнату, отдохнёшь? Сразу говорю: на улицу я тебя не пущу! – Прибавил он, хотя в этом не было нужды: Ольга уже не хотела уходить.
– А мне некуда идти… Я в общаге живу – там девчонки приставать будут, «что да как?». Они-то думают, что мне сейчас аборт делают, если, конечно, они вообще обо мне думают. – Говорила Ольга, вытирая слёзы салфеткой. – Пойду, посплю: две ночи не спала… Можно?
– Конечно, конечно! – Махнул рукой Костя, встав из-за стола. – Я кровать не убираю… Можешь прям так лечь под одеяло, чтоб уютно было. Давай, я тебя отведу… Допила? Вот и хорошо! Как говорила моя мама, «После сытного обеда по закону Архимеда полагается поспать». Идём!
С этими словами хотел было протянуть руку, чтобы помочь девушке встать, но она с поспешностью поднялась со стула…
– А ты один живёшь? – Спросила Ольга, когда они шли по коридору.
– Да, мама недавно погибла, а отца я никогда не знал… Вот, – говорил парень, отгибая одеяло и взбивая подушку, – можешь ложиться… А я собираться буду. – Сказал он уже себе.
– Спасибо тебе большое! – С искренней благодарностью сказала Ольга.
– Да ладно тебе! – Отмахнулся Костя. – Мой только кипяток, и тот чайник сделал… За что спасибо-то?
– Ну, ты ж меня фактически спас… – Тихо возразила она.
– Ой, да ладно, если бы не я, то кто-нибудь другой…– Говорил, задумавшись, Костя и, сделав паузу, с улыбкой добавил: – Спи давай: тебе отдыхать надо! Приду – чтоб спала!
– Хорошо; я обычно мало сплю, но чтоб две ночи не спать – такого я не помню… Так что, если я засплюсь, ты меня буди…
– Ладно, – кивнул, плохо скрывая вдруг подступившее комом к горлу волнение, Костя. – Я пошёл… Пока…
– Пока, – пробормотала устроившаяся в кровати Ольга.


VI
Взяв полторы тысячи из трёх, что остались от получки, и закрыв дверь на ключ, он позвонил в соседнюю квартиру.
– Алён, спасибо за пирожки! Последи, пожалуйста, за квартирой! – Выпалил Костя, протягивая связку ключей, когда открылась дверь, и не дав девушке ответить, продолжил: – Девушка… Ольга… там спит… Если что, звони… А я пошёл, встречусь кое с кем… Приду – всё расскажу…
– Поняла… Счастливо! – Коротко сказала Алёна, увидев, что сосед очень спешит.
Он шёл быстро, лавируя между бесформенными лужами, как корабль, ведомый опытным штурманом, не знающего толком фарватер, не получает ни единой царапины борта, так и он сумел оставить свои ноги сухими. Но не о сухих ногах, не о прекращающемся дожде, превратившемся в неприятную морось, думал парень. Он думал о том, что уговорить Платона хоть как-то заботиться об Ольге и их будущем ребёнке вряд ли удастся. О том, что скорее всего сегодня их дружба (если, конечно, общение при полном отсутствии общих интересов можно назвать дружбой) закончится. О том, что он будет помогать этой девушке, чего бы это ему не стоило. Костя не понимал, почему ему в голову пришло именно такое обещание самому себе, но сразу понял, что он исполнит его.
«Морду набить ему, что ли? – подумалось ему. – Нет, много чести… Ещё к мамке побежит жаловаться, как раньше: "Ой, мама, меня обидели!". Тьфу, аж противно!».
С семьёй Дубовых Костя был знаком с детства: Елена Александровна и Наталья Владимировна были подругами двадцать с лишним лет. Но потом, когда их сыновьям, рождённым с разницей в пять дней, было по пятнадцать лет, резко перестали даже звонить друг другу. Костя сначала не понимал, отчего произошла такая перемена в отношениях тёти Саши и мамы: так дика, глупа и нелепа, с его точки зрения, была причина их размолвки. В тот год Дубовы неожиданно разбогатели: Юрий Евгеньевич, отец Платона, провернул не очень честное дельце, связанное с дверным заводом, заместителем директора которого он был в то время. После чего они съездили на Кипр, купили пусть и не самый новый, но всё-таки «Мерседес» и, как это часто бывает, старые друзья оказались не такими уж и друзьями, ведь они могли попросить деньги в долг и не вернуть. В этот список нежеланных подруг Натальи Владимировны попала и жившая бедно, но не бедствовавшая Елена Александровна.
Костя и Платон, казалось, не замечали этих проблем, продолжали общаться. Впрочем, учась в одной школе, в одном классе, сидя за соседними партами, сложно прервать общение. Но когда после девятого класса Костя поступил в ПТУ, их общение сошло на нет. Они стали встречаться только на днях рождения у общих друзей, обменивались несколькими пустыми фразами и расходились к тем, кто был им интересен. Да и сам Костя уже тогда понимал, что они перестали быть друзьями. Платон считал себя умнее многих, если не всех в Марске, и продолжал придерживаться такого мнения, даже когда третий раз провалил экзамены в Политехнический Институт в С-е и ему пришлось поступать в то же самое ПТУ. Он относился к религиозности Кости с усмешкой и всякий раз, когда они встречались, подшучивал, показывая свою «осведомлённость» в вопросах веры. «Что ты как баба в церковь ходишь? Помирать, что ли, собрался?» – часто спрашивал он.
Зайдя во двор дома, в котором жили Дубовы, Костя сразу же увидел Платона, с которым мысленно беседовал всю дорогу. Он стоял у входа и спокойно курил. Платон, невысокий, спортивного вида молодой человек, ничем не выделялся из общей толпы. О нём нельзя было сказать, ни что у него был курносый или греческий нос, ни что у него были непропорционально большие или очень маленькие руки. Его выделяла только испанская бородка, которая, по собственному его мнению, очень ему шла.
– Что случилось-то? Ты меня с постели поднял. – С недовольным выражением лица проворчал Платон, когда Костя зашёл под бетонный козырёк подъезда.
– Сколько я там тебе должен, полторы тыщи? – Ответил вопросом на вопрос Костя.
– Ну да. Ты что, только ради этого…
– Да нет, не только… – Спокойно перебил Костя, протянув деньги, которые тотчас же взял Платон. – Тебе привет от Оли…
– От какой ещё Оли? – Растерялся Платон. – Кузнецовой, что ли? Я ж с ней ток вчера говорил! Что ей ещё надо-то?!
– Н-да, «Что-то с памятью стало…», – промычал Костя себе под нос. – Не о Кузнецовой я… Надо больно…
– Тогда о какой, б…? – Теряя терпение, воскликнул Платон.
– Что, правда, не понимаешь? – Усмехнулся Костя. – Если честно, я другого и не ожидал. Конечно, забеременела – иди аборт сделай и делов-то. Это ж как в туалет сходить, правда?
– Слушай, не лезь не в своё дело! – Исказившись от злобы, почти кричал Платон. – Она-то тебе кто – сестра, подружка или она от тебя залетела, и вы решили всё на меня спихнуть?
– Как тебе не стыдно?! – С горечью проговорил Костя. – Я с ней час назад познакомился. Она мимо моих окон шла под дождём проливным в одном сарафане. Ну я и уговорил её ко мне зайти дождь переждать, согреться… Она рассказала, что забеременела. Что от тебя – это я сам понял: Платон в Марске только один. Ты её послал делать аборт, но она не смогла и хотела под поезд броситься…
– И что? Что вы от меня-то хотите? Чтоб я на ней женился, что ли? – Нарочито слабым голосом сказал Платон и прокричал: – Не дождётесь!
– Мы? – изумился Костя, – мы от тебя ничего не хотим… Я только хотел отдать долг и посмотреть тебе в глаза.
– Посмотрел? – С издёвкой спросил Платон. – Мне вот интересно, а как на это Надька-то смотрит? Она ведь у тебя? Или ты в мусульмане подашься?
– Надя вчера от меня ушла. – Сказал Костя с каким-то не понятным ему самому стыдом.
– Быстро ты замену-то нашёл! Лихо, лихо! – Давился от смеха Платон. – Кстати, ты знаешь, в прошлое воскресенье, когда у тебя дежурство-то было, мы с Надюхой всю ночь у меня кувыркались… Не девка – огонь!
 – Ну и мразь же ты! – С отвращением прошептал Костя.
– А что тут такого-то?! – Возмутился уже было успокоившийся Платон. – На ней же не написано, что она твоя! И потом, она сама этого захотела!
У Кости потемнело в глазах, возникло непреодолимое желание выбить пару передних, пожелтевших от табачного дыма и смотревших на него из-под смеющихся губ, зубов Платона. У него сжался кулак и начали напрягаться мышцы, но через мгновение оно показалось ему бессмысленным, а сам удар по-киношному смешным. «Ну, дам я ему в морду, а дальше что?! – Думал Костя, не слушая, что говорит Платон, но глядя ему в глаза. – Что, он станет другим человеком, женится? Нет. Бесполезно и уговаривать, чтобы помогал ей. Ладно, мы сами справимся… Опять это "мы"?! А как иначе...? Если я хочу ей помочь, придётся на ней жениться…».
– На, вот, ей на аборт, а то вчера-то убежала, не успел ей дать… – Сказал притворно серьёзным тоном Платон, протягивая те же полторы тысячи, которые отдал ему Костя.
– Надеюсь, ей их не надо будет возвращать? – Спросил Костя, беря деньги, и неслышно проговорил: «Очень уж не хочется с тобой ещё раз встречаться». Он взял деньги в качестве компенсации, прекрасно понимая, что в его положении глупо брезговать деньгами, пусть и полученными от человека, ставшего тебе до тошноты неприятным…
– Да нет, конечно. Я сам, в общем-то, где-то виноват. – Закурив очередную сигарету, сказал Платон. – Плачу за свои грехи. Заметь, здесь, а не где-нибудь там…
Но Костя, обычно отвечавший на подобные фразы, благодушным тоном сказал: «Ладно, давай; пошёл я». И, не дожидаясь ответа, зашагал прочь под вновь усиливающийся дождь. «Радуйся, Невесто не невестная» – звучало у него в голове и всё предстоящее казалось таким радостным, а все невзгоды такими незначительными, что ни всё-таки промокшие насквозь единственные кроссовки, ни надвигающаяся серо-фиолетовая туча и мелькавшие в ней молнии не могли его отвлечь от этих приятных мыслей.
VII
По дороге Костя зашёл в магазин: надо было хоть как-то наполнять холодильник, в котором, кроме недопитой бутылки кефира и кусочка масла, ничего не осталось. Говоря продавщице, что он покупает хлеб, молоко, сыр, масло, яйца и – Бог с ней – очень дорогую, но очень вкусную копчённую свиную грудинку и следя, чтобы она его не «обвесила», парень размышлял. Он размышлял, как это обычно делает шахматист, просчитывая комбинацию, после которой он поставит мат королю противника. Но в отличии от шахматиста он никому не собирался ставить мат, он только расставлял фигуры в игре, в которую играют все на одной доске, но выигрывают единицы. Он начинал играть в игру, не требующую определённой расстановки фигур и их количества. Одно из правил этой игры гласит: «расставляй, что хочешь и как хочешь». В неё можно играть, имея всего одну, на первый взгляд неприглядную фигуру или даже пешку и выиграть, и проиграть, передвигая по доске армию из миллиона коней, слонов, ладей и ферзей.
«Надо забрать её вещи из общаги, – подумал Костя, выйдя из магазина, – если, конечно, я смогу её уговорить. А почему не смогу – смогу! Пойду, вон объява на магазине висела, грузчиком хоть на полставки устроюсь. Хотел же свадьбу – вот тебе и свадьба, и ребёнок в придачу. Прорвёмся, лишь бы Бог помог!».
Парень зашёл в свой подъезд за полминуты до того, как хлынул сильнейший ливень, сопровождаемый градом и раскатами заставляющего дрожать бетонный пол под ногами грома.
– У-у-у, вовремя я зашёл. – Проговорил он, нажимая кнопку дверного звонка и слушая, как его и без того тихий звук, доносящийся из квартиры Алёны, перебывают струи дождя и стук градин. Вскоре дверь открылась.
– Ты, что, у вас сегодня главная по открыванию дверей? – С доброй улыбкой спросил Костя, увидев Алёну, уже державшую его связку ключей в руке.
– Да щас, не дождутся. – Сделала недовольное лицо девушка. – Мной руководит банальное любопытство: уж больно ты меня заинтриговал. Хоть скажи, куда убегал?
– Я и хотел тебе всё рассказать… Идём ко мне, чай попьём… только тихо…
Говоря это, Костя взял у девушки ключи и открыл дверь. На цыпочках они прошли на кухню.
– Давай я чайник поставлю, пока сумки разбираешь… – Деловито сказала Алёна, подойдя к раковине. – Сегодня опять проспала – хотела на службу сходить… Вчера Серёжка звонил до двух ночи болтали… Эх… Ладно, давай выкладывай, что за горемычная, куда бегал?
– В общем, эта девушка, Оля, беременна… – Начал Костя и, заметив удивление и испуг в глазах соседки, добавил: – от Платона…
– От Дубова, что ли? Ты с ним сейчас встречался? – Увидев, что Костя ответил утвердительным кивком, Алёна продолжала: – Ясно. Жениться он, как я понимаю, не хочет?
– Правильно понимаешь. Она, кстати, не знает, что мы с ним дру… знакомы. – Говорил парень. – Дал мне деньги на аборт, благодетель фигов. Она сегодня должна была его делать – не смогла… Хотела под поезд броситься: она из деревни, а там – сама понимаешь…
– Да, бедная… – Пробормотала девушка. На кухне повисла звенящая тишина, которую нарушил засвистевший чайник. Костя, налив в кружки кипяток и кинув в них по пакетику, прервал пятиминутное молчание:
– Знаешь, я решил на ней жениться…
– Уверен? – Спросила Алёна. – Ты её всего час знаешь… Вдруг она…
– Если это «вдруг» случится, тогда буду думать… – перебил Костя, – да и что она может мне сделать, я тебя умоляю?! А пока я чувствую, что должен ей помочь, а жениться – единственный способ это сделать.
– А кормить её ты на что будешь? Беременные едят за двоих, плюс лекарства всякие, витамины, не говорю уже о том, что понадобиться, когда она родит…
– Найду, буду работать на нескольких работах… Знаешь, пословица есть: «Дал Бог ребёнка – даст и на ребёнка».
– М-да, по нынешним временам это прямо героизм какой-то: взять замуж беременную не от тебя девушку, которую знаешь всего час… – Еле слышно проговорила Алёна.
– Я о героизме не думаю (да и какой это героизм), – задумчиво говорил Костя, – я думаю, что если она не согласится и всё-таки сделает аборт… Не, я, конечно, понимаю, что навряд ли, но а вдруг…
– Да не дрейфь, Кость! – С улыбкой проговорила Алёна. – Ты мне сам всегда говоришь: «Делай, что должно – и будь, что будет» … Ты всё правильно делаешь. А я подмогну, если что.
– Спасибо, подружка! – Улыбнулся Костя.
Раздался стук во входную дверь.
– Кого там принесло, звонок не видят, что ли?! – Возмущался парень, идя к двери. – А, это ты, дядь Вов.
– Су-25 идёт на посадку, закрылки выпущены, но топливо на нуле: до полосы, боюсь, не дотянуть. Двести пассажиров на борту… – Выпалил изрядно выпивший пятидесятилетний мужчина, заставив Костю отшатнуться от запаха перегара, который, впрочем, стал неотъемлемой частью его имиджа.
– А я-то тут причём? И почему у Вас Су-25 вдруг стал пассажирским самолётом? – Еле сдерживая смех, нарочито строгим тоном спросил парень.
– Говорю же: топливо на нуле и торпеда… тьфу, в смысле… турбина горит! – Возмущённый невниманием слушателя прорычал дядя Вова.
– А-а-а! То есть это теперь так называется? Вместо труб теперь у вашего брата турбина горит… Давайте, дядь Вов, идите домой: Вас тётя Галя всё утро искала, из церкви до акафиста ушла…
– Костян, будь человеком, убьёт ведь… – Жалобно промямлил дядя Вова, внезапно протрезвев.
– У каждого свой крест, сами знаете.
– Знаю… Водка проклятая… – Пробормотал мужчина и, ссутулясь, поплёлся по лестнице на второй этаж.
Убедившись, что шаги дяди Вовы достаточно крепки, чтобы без потерь преодолеть лестничный пролёт и перекрестив его спину, Костя закрыл дверь.
VIII
– Разбудили мы тебя? – С досадой спросил парень, увидев Олю, прислонившуюся к дверному косяку.
– Да… Кто это был? – Спросила девушка с отсутствующим видом.
– Сосед с верху. Он хороший, только пьёт… Я… Давай сходим в общагу… Заберём вещи… Поживёшь пока у меня…
– А чё это ты решил, что я должна жить у тебя? – Возмутилась Оля. – Я тебе никто. Пойду и сделаю этот чёртов аборт… Не волнуйся, с собой кончать не буду! Где моё платье?
– Твоё платье там, где ты его повесила – на змеевике, сушится. – Пытаясь казаться спокойным, говорил Костя. – Ты, конечно, можешь идти и делать всё, что вздумается, но ты потом пожалеешь…
– А откуда я знаю… Может, ты извращенец какой-то! – Выпалила уставшая девушка.
Из кухни вышла Алёна. Сложив руки на груди и едва задев взглядом Костю, она укоризненно уставилась на Олю.
– Кость, прости, – начала она. – Если хотите, девушка, то я могу поручиться (могу даже свою семью сюда привести или весь подъезд), что Костя – приличный и добрый молодой человек, и он сделает всё, чтоб Вам помочь! Хотите жить в общаге – живите, но не делайте глупостей, которые Вы себе не простите!
С этими словами Алёна повернулась к Косте и похлопала его по плечу.
– Не передави, смотри! Пусть живёт, где хочет! Я на кухню, чай допью. – Прошептала она и ушла.
Наступила тишина, нарушаемая лишь шумом вновь усилившегося дождя. Оля упёрлась взглядом в пятно на обоях, оставленное то ли после раздавленного комара, то ли мухи…
– Хорошая у тебя соседка… – Промолвила наконец она, переведя зелёные глаза на Костю. – Скажи… Ты, правда, хочешь мне помогать?
– Да. – Кивнул парень. – Я не верю в случайные встречи. Бог тебя мне послал, а меня тебе. Я тебя не брошу, будь уверена. Будем друзьями, а там – как Бог даст.
– О, Господи! – Обхватила голову девушка и сползла по стене, сев на пол. – Что теперь будет? Что?
Ольга заплакала. Простояв минуту, Костя не нашёл ничего лучше, как сесть чуть поодаль, так же оперевшись спиной в стену.
– А ну, дай руку… – Попросил он, заметив, что девушка успокаивается, и протянул руку.
– Зачем? – Всхлипнула Ольга.
– Просто дай. – Ласково проговорил Костя.
Девушка нерешительно положила свою миниатюрную холодную руку на Костину ладонь, пальцы которой тотчас сомкнулись, как бы пытаясь спрятать и согреть свою добычу. Правда, в отличии от птицы, попавшейся в хорошо сделанный силок, руке Оли не было ни больно, ни даже неприятно, она могла спокойно улететь из этого плена, но не хотела.
– Я тебя не брошу, Оль. Я знаю, как больно, когда предают. – Проговорил Костя и, когда девушка подняла заплаканные глаза, продолжил: – Если тебе у меня страшно жить, живи в общаге… А своим девчонкам скажешь, что вы с этим помирились…
– Спасибо, – говорила Ольга, вытирая слёзы свободной рукой, – спасибо тебе за всё! Мне тут не страшно… Просто… за эти два дня... Ну, ты… понял. И мне… трудно, понимаешь?
Костя кивнул.
– Кость, – проговорила Алёна, выйдя с кухни, – я допила свой чай, помыла чашку… Пойду я к себе. Ты заходи, если что…
– Спасибо, Алёнк! – Сказал, не вставая и не выпуская Олину уже тёплую руку. – Дверь захлопни, пожалуйста.
– Ладно, захлопну. – Иронически закатила глаза Алёна и ушла.
Оля разговорилась, как это бывает с людьми, которые неожиданно для самого себя доверились своему новому знакомому. Она говорила сбивчиво, зачем-то рассказывая, что её отец комбайнёр, а мама – доярка, что у неё есть младшие брат и сестра – Андрей и Шурка, что она очень любит с ними возиться. Рассказывала, как она с ними рыбачила месяц назад и поймала щуку длинной с собственную руку… А Костя молчал, слушал и улыбался, видя, как расцветает улыбка на её лице, как начинают светиться её глаза.
Они просидели на полу два часа, пока девушка не увидела, что через открытую кухонную дверь коридор осветило солнце.
– Дождь кончился. Мне надо идти… – Промолвила, глядя парню в глаза, она. – Не боись – я ничего с собой не сделаю… Надо… всё обдумать…
– Конечно, конечно, – затараторил Костя, – Я всё понимаю… Думаю, твоё платье уже высохло.
Олина рука выпорхнула из руки Кости, а сама девушка быстро встала, не дожидаясь, когда парень встанет и поможет ей.
– Ты хороший, Кость! Спасибо тебе! – Сказала она, когда Костя встал.
– Да не за что… – Махнул он рукой. – Тебя найти-то как?
– В общаге (знаешь, где?)… Спросишь Ольгу Куликову… Я в семнадцатой живу… А днём – в училище.
– Ага, понял. Найду! – Оживился Костя.
Девушка ушла переодеваться в ванну, а Костя отрыл в ящике старого комода ручку и какой-то неведомо сколько здесь лежащий клочок клетчатого тетрадного листа и написал на нём своё имя и номер сотового. «Давненько не брал я в руки шашек…», – усмехнувшись своему корявому почерку, подумал парень. Он почему-то разволновался. Сердце учащённо забилось, ладони вспотели.
– Алёне передай спасибо за вещи… – Сказала Оля, выйдя из ванны. Она держала в руках аккуратно сложенный спортивный костюм; высохшее платье красиво облегало её тело.
– Хорошо, передам. На вот, это мой телефон… – Сказал Костя, взяв костюм, протягивая сложенную вдвое бумажку. – Звони, если что.
– Ой… А мне некуда… – Замешкалась Оля. – Ладно, в руке понесу… Спасибо! Позвоню, когда приду…
Подойдя ближе, она чмокнула Костю в щёку.
– Буду ждать. – Сказал немного смущённый поцелуем Костя.
– Пойду. А то позавчера пельменей себе купила, до сих пор не съела. – Говорила девушка, надевая туфли. – А поесть я люблю, а теперь… –Она открыла захлопнутую дверь и, послав скромный воздушный поцелуй, добавила: – Всё, пока!
– Пока! – Сказал Костя, глядя на густые волосы, закрывающие её плечи и спину, которая, дойдя до выхода из подъезда, повернулась и помахала ему рукой.
Минут через пятнадцать позвонила Оля.
– Кость, я на месте. Поставила воду на пельмени… – Донеслось из динамика.
– Ага, понял. Телефон сохраню. Приятного аппетита! – Ответил Костя.
– Чмоки! – Сказала Оля и повесила трубку.
«Всё только начинается...», – сказал Костя сам себе.
IX
На следующее утро, встав, как обычно, в 8.00, помолившись и выпив кружку чая и закусив бутербродом с сыром, Костя позвонил по телефону, который был указан в объявлении на магазине. Он почему-то его запомнил, хотя еле держал в памяти свой собственный номер, не говоря уж о номерах родных или соседей – для них существовала записная книжка в старом мобильнике. А эти десять цифр после восьмёрки впечатались в его память так чётко, что его палец набрал их почти автоматически. Ему ответил басовитый голос с кавказским акцентом, который сказал Косте подойти к чёрному входу магазина в десять вечера…
– Там договоримся… – Добавил голос.
– Хорошо. – Ответил Костя и положил трубку.
В тот понедельник он, как и весь предшествующий год с лишним, ходил по вызовам с Фёдором Петровичем. Худощавый и добродушный, он быстро стал для Кости старшим товарищем, с которым он советовался и которому всё о себе рассказывал, и учителем. «Практика, ребятки, – говорил он поначалу, почему-то обращаясь к Косте во множественном числе, – практика – это главная штука! Если б я всё теоретизировал, у меня б ни жены, ни детей не было, а у меня и жена, и два сына, и дочка! Так что зырь и учись!». Сегодня вызовов, поступивших в ЖЭК, было всего три, поэтому, починив два крана и устранив протечку в унитазном бочке, они пошли «халтурить». Подключили стиральную машину в одной квартире, купили и установили качественный смеситель – в другой… Прибыль несмотря на возражения парня дядя Федя делил поровну, приговаривая: «Мне с семьёй хватает, а тебе ещё свадьбу играть».
Часа в три позвонила Оля.
– Ты ещё работаешь?
– Да, часов в пять освобожусь… – Обрадованный звонком ответил Костя. – А что? У тебя все хорошо?
– Да… Я… – Замялась Оля. – Я просто хотела в кино сходить, а не с кем…
– А-а-а, ну давай вместе сходим…
– Давай… Тогда… в шесть?
– Договорились!
Идущий рядом дядя Федя, которому Костя уже рассказал о вчерашнем, переложив чемоданчик в левую руку и почесав правое ухо, проговорил:
– Цветы купи. Цветы – это главная штука!
Оля пришла к кинотеатру в пятнадцать минут седьмого и, поблагодарив Костю за букет из пяти белых роз, чмокнула его в щёку. Они смотрели какой-то раскрученный фантастический голливудский фильм, который с середины наскучил им. Они стали шутить над сюжетом и персонажами, вспоминать другие фильмы, к которым, как оказалось, они относились одинаково. Через какое-то время Оля незаметно вложила руку в полураскрытую ладонь Кости, лежащую на подлокотнике кресла, просунув свои пальцы между его пальцев. Потом они гуляли по парку, болтая и вдыхая вкусно пахнущий смесью дыма от мангала, разведённого на лужайке какой-то шумной компанией, и горячих пирожков с мясом, купленных у уже собирающейся уходить бабушки…
– Уже без пятнадцати десять… – Проговорила Оля, посмотрев на экран мобильника. – Заболтались мы с тобой. Мне пора: общагу закроют…
– Ого! – Удивился Костя. – Мне, честно говоря, тоже пора… Щас пойду грузчиком устраиваться. Пойдём. Успею ещё тебя проводить.
Они не спеша пошли из парка в сторону общежития.
– Слушай… – Вдруг сказала Оля. – Можно я… завтра к тебе перееду?
– Конечно, можно! Вместе веселее! – Обрадовался парень. – Да и я же сам это предложил… Я… к тебе после пяти – с вещами помогу. Хорошо?
– Хорошо. Спасибо тебе, Кость! – Сказала девушка и в который раз понюхала подаренные розы.
– Не за что, Оль! – Запротестовал Костя, когда они подошли к общежитию. – Я ещё ничего для тебя не сделал…
– Ты мне подарил эти цветы и этот вечер… – Перебила парня Оля. – Мне приятно… Ну, я побежала! До завтра!
С этими словами девушка дотронулась губами до щеки Кости чуть повыше уголка рта и, быстро взбежав по ступеням, исчезла за массивной дверью. Влажную нежность этого поцелуя он чувствовал долго. Чувствовал её, и когда шёл на встречу с хозяином магазина, и когда узнал, что ему будут платить почти столько же, сколько он получал как сантехник, и когда шёл домой, и когда делал себе и ел яичницу с молотым перцем, и когда встал на молитву, и когда ложился спать, думая, что утром нужно будет поменять постельное бельё. Засыпая, он вспоминал, о чём они говорили, и улыбался.

X
– Я к Ольге Куликовой. – Ответил Костя на вопросительный взгляд вахтёрши, уставившейся на него.
Фотографическая память бабы Веры ещё обрабатывала новое лицо и вносила его в свою базу данных, а белая рубашка и чистые джинсы, которые она не видела на постояльцах и гостях общежития год с лишним, усилили когнитивный диссонанс в её голове. Поэтому баба Вера молчала с две минуты, несколько раз переводя взгляд с Кости на носок, который она вязала восемнадцатилетнему внуку, и только потом, шамкнув ртом с десятью зубами, выдавила:
– Жених, что ль, ейный?
– Как же Вы проницательны! – Улыбнулся Костя. – Да, жених. Забирать вот её пришёл… к себе.
– Молодёжь! – Проскрипела с осуждением баба Вера. – Вам только… этот… как его… секс нужен… Повстречались бы хотя бы… На танцы бы…
– Она просто переедет ко мне! – Перебив бабу Веру, прочеканил парень и учтиво спросил: – Можно уже пройти?
– А я, что, тебе мешаю, что ль? Иди! В семнадцатой она! – Сказала старушка, которой внезапно наскучил разговор с Костей. По телевизору на её столе началось «Давай поженимся!», что было гораздо интереснее личной жизни ничем непримечательной постоялицы и какого-то молодого человека, который даже не нахамил ей.
– Сердечно благодарю! – Сказал Костя и, подмигнув бабе Вере, пошёл на поиски семнадцатой комнаты.
– Привет, – сказала полноватая девушка, когда открылась дверь семнадцтой комнаты.
– Привет, я к Оле… Можно её? – Спросил Костя, машинально заглядывая за приоткрытую дверь.
– А-а-а, да, она уже собрала чемодан… – Затараторила девушка. – Щас придёт – в туалете она… Ты, наверно, Платон? Я Настя.
– Я… Очень приятно… – Промямлил Костя, вовремя поняв, что лучше притвориться Платоном, чем объяснять, кто он и что.
– А где твоя испанская бородка? – Сев на кровать, спросила Настя. – Оля говорила, что влюбилась именно в неё…
– Я её вчера сбрил. Оля сказала, что она ей разонравилась. Сердце красавицы, как говорится, склонно к измене…
– Не только красавиц. Красавцев тоже. – Улыбнулась девушка. – Что передумал-то? Колись!
– Ты о чём? – Удивлённо спросил парень.
– Сначала отправляешь девушку на аборт, а потом в кино ведёшь, цветы даришь, к себе жить берёшь. Родители, что ли, по голове настучали?
– Никто мою голову не трогал… Я просто понял, что так будет правильнее.
– М-м-м, – промычала Настя. – Слабо верится в такую перемену, ну ладно… Прям женишься на ней?
– Женюсь, если, конечно, она захочет. – Сказал Костя, обрадованный тем, что он мог, наконец, говорить, ничего не выдумывая.
– Пф, куда ж ей деваться-то?! – Прыснула девушка и, заметив появившуюся в дверном проёме Олю, неестественно улыбаясь, сказала: – А вот и она…
– Привет! Давно пришёл? – Спросила Оля и чмокнула парня в щёку.
– Да не, минут пять назад. Вот пока с Настей поболтали. – Сказал он и, делая вид, что целует ухо Оли, шепнул: – Я – Платон…
– Платош, вообще-то, мы не одни… – Сориентировавшись в ситуации, громко прошептала Оля.
– А что тут такого-то? Тебе можно, а мне нельзя? – Возразил Костя риторически, освоившись в новой роли. – Мы идём или что? Где чумоданы-то?
– Вот же они, в углу… – Указала на два старых потёртых чемодана Оля.
– А, точно! Ну-ка! – Сказал Костя и, подойдя к чемоданам и взяв оба в руки, добавил: – И это всё? Думал, будет килограмм на двадцать тяжелей.
– Да что у неё тяжёлого-то?! – Иронически простонала Настя. – Старые шмотки и книжки: Блок, Пушкин, Лермонтов… Бредотень всякая. Да, кстати, Оль, цветочки свои забери…
С этими словами Настя встала с кровати и нервными движениями вынула подаренные накануне Костей Оле пять роз и дала их подруге.
– А я думала оставить их тут, чтоб красота была... – Промолвила Оля, понюхав розы.
– Да больно надо, красота твоя! – Прыснула Настя. – Не хватало ещё, чтоб мой Миша их увидел! А он у меня… как его?... жену-то задушил… Аттила?
– Отелло! – Рассмеявшись, поправил девушку Костя. – Аттила Рим взял…
– Точно. Отелло. Запомнить бы как-то. – Ничуть не устыдившись своего незнания, сказала Настя.  – Ну, вы идёте?
– Да-да. Всё, давай, пока. – Протараторила Оля, которой хотелось поскорее уйти.
Девушки поспешно расцеловались, коснувшись три раза друг друга только щеками. Через несколько минут Костя и Оля миновали пост бабы Веры, поглощённой перипетиями телешоу и даже не заметившей прошедших мимо молодых людей, и вышли за двери общежития.
– Прости, что пришлось врать… Я просто… – Промолвила Оля, когда они спустились с лестницы.
– Да я всё понимаю. Не первый день живу. – Спокойно ответил Костя. – Самое прикольное будет, когда придётся сказать, что я не Платон.
Оля улыбнулась и, поёжившись от вечерней прохлады, тихо сказала:
– Кость, пойдём домой!

XI
Почти полный автобус ехал по дороге, поднимая за собой хвост из пыли. На заднем его сидении стояла девочка лет пяти в лёгком пёстром платьице и смотрела на вид, уплывающий вдаль. Она видела то еловый лес с ведущими неведомо куда тропками, то поля с нависающими над ними громадами облаков порой таких красивых, что, казалось, вот-вот появится идущий по ним Боженька, Которому она молилась каждый день.
– Лен, тебе не холодно? – Спросила Оля дочку, дотронувшись ладонью до её носика.
– Что ты, жара такая, а ты «холодно»… – Усмехнулся сидящий с другой стороны от Лены Костя, поправив на ней чуть задравшееся платье.
– Вот именно, жара! – Подтвердила девочка, не отвлекаясь от наблюдения.
– Папина дочка, – ласково улыбнулась Оля. – Во всём папочку поддерживает.
– Мамочка, я тебя тоже очень-очень люблю! – Прошептала девочка и, обвив ручками шею Оли, поцеловала её в щёку.
– И я тебя! – Прошептала Оля.
– А мы почти приехали… Посмотрите в окошко, девочки! – Сказал через несколько минут Костя.
За полем, которое в очередной раз сменило лес, виднелся силуэт древнего монастыря с его храмами, колокольней и каменной стеной. Люди в автобусе стали креститься: кто с молитвой, кто с облегчённым «приехали!», кто, толкая своего мужа или ребёнка локтем в бок, чтобы он тоже перекрестился. Послышалось, как у кого-то с колен упала сумка…
– Как красиво! – Сказала Лена, смешно выпучив глазки.
– Кость, дай руку! – Со счастливой улыбкой произнесла Оля.
– Зачем? – Пробормотал Костя, убирая книжки, которые они читали до этого момента, в рюкзак.
– «Зачем? Зачем?» – Передразнила мужа Оля и с такой же счастливой улыбкой прошептала: – Просто дай!
Она взяла своей миниатюрной ручкой натруженную, расчерченную несколькими шрамами большущую руку Кости и с осторожной нежностью положила на свой ставший уже заметным живот.
 – Чувствуете, папаша? – Спросила Оля, смотря в глаза Кости.
– Толкается! – Не отрывая взгляда от глаз жены, проговорил озарившийся радостью Костя.
Оля в ответ только закивала, а её глаза увлажнились. Так, молча глядя друг на друга, они просидели минуты три, улыбаясь, когда чувствовали очередное движение малыша.
– Спасибо тебе, Кость! – Прошептала наконец Оля.
– Не за что, ангел мой! – Ответил шёпотом Костя и дотронулся губами до лба жены.
– Чего шепчитесь? Уже приехали, а вы шепчитесь! – Возмущённо сказала Лена, слезая с сиденья, когда автобус остановился и заглушил мотор.
– А что, нельзя шептаться? – С показным удивлением спросила Оля, повязывая косынку.
– Нельзя, это неприлично! – По-детски категорично воскликнула Лена.
– Ах, ну надо же! Будем знать! Да, пап? – Продолжая играть удивление, проговорила Оля.
– Да, мам! Будем громко говорить, даже когда кое-кто спит! – Серьёзным тоном, подыгрывая жене, согласился Костя и, подождав с полминуты, пока полная женщина выйдет из автобуса через заднюю дверь, возле которой они сидели, сказал: – Давайте выходить потихоньку, девочки…
С этими словами он встал и дал руку Оле. Спустя несколько минут они уже неспеша шли по протоптанной тропинке, идущей параллельно пыльной грунтовой дорожке, по которой двигалась разноцветная толпа бывших пассажиров автобуса. Тропинка петляла. Иногда казалось, что она уводит в сторону от монастыря, куда-то в травяной тупик, но через метров двадцать делала резкий поворот к цели. Лена то и дело останавливалась, чтобы то понаблюдать за шмелём, севшим на один из кустиков вереска, когда тропинка шла мимо островка из пяти сосен, то сорвать колосок с божьей коровкой, то подобрать красивый, похожий на сердечко камешек. А когда замечала, что родители ушли далеко, девочка срывалась с места и бежала к ним и кричала: «Не забудьте меня! Не забудьте меня!».
– Это монастырь. – Проговорила Лена, в очередной раз догнав Костю и Олю, когда до стен обители оставалось метров сто напрямик. – А в монастыре живут монахи и монашки. А зачем они монашки?
– «Монахини». Правильно – «монахини». – Поправила Оля дочку.
– Так зачем они монахини? – Настаивала на своём вопросе девочка.
– Их Боженька к этому призвал, вот они и стали монахинями и монахами. – Задумчиво ответил Костя.
– Призвал? А это как? – Беря папу за мизинец, спросила Лена.
– А так! Я когда вот эту девушку увидел, – говорил Костя, обняв жену за плечо, — сразу понял: моё!
Он поцеловал Олю в щеку и после того, как Лена закончила хохотать своим заливистым смехом, продолжил:
– Вот и они кого-то встретили, что-то поняли и захотели жить без жены или мужа, одни со Христом.
– А им не скучно одним? – Озадаченно спросила Лена.
– Нет, ведь у них есть Христос… – Ответил Костя.
Наступило молчание. Семья стояла перед распахнутыми воротами монастыря…
XII
Было восемнадцатое августа, канун Преображения – престольного праздника монастыря, куда приехала семья Тихоновых. Было людно. В толпе празднично одетых девушек, женщин, детей и мужчин (кто-то из последних из принципа надели будничную одежду) то и дело мелькали чёрные силуэты спешащих куда-то монахинь. Некоторые сидел на скамейках, читая какую-то книжку или чем-то перекусывая.
– Отец Олег! – Окрикнул Костя своего духовника, когда они после долгих поисков наконец нашли свободную скамейку, чтобы передохнуть. – Не знал, что Вы тоже тут! Здравствуйте!
 – О! Здравствуйте, дорогие! – Обрадованно сказал священник, приблизившись к ним. – Да вот, позвали послужить. Как ты, дочка?
Батюшка тепло по-отечески посмотрел на Олю. Он любил Костю и Олю, как собственных детей, хотя у него их было семеро. Пять лет назад он крестил Лену, а её крёстной стала его жена – матушка Вера.
– Хорошо, батюшка, Вашими молитвами! Подустала только. – С улыбкой ответила Оля, сев на скамейку.
– Немудрено… – Пробормотал отец Олег.
– Батюшка, а кока Вера тут? – Напомнила о своём существовании Лена.
– Ой, и Вы тут, царица Елена?! Здравствуйте! – Шутливо воскликнул отец Олег, садясь на корточки перед девочкой. – Кока Вера тут. А где ж ей быть?! Она с детьми к храму пошла. Хочешь – иди поищи их.
– Хорошо, батюшка! – Щурясь от солнца, улыбнулась Лена. – Мам, можно?
– Можно, но осторожно. – Отвечала Оля.  – Мы сейчас посидим и придём.
– Ага! – Бросила Лена, уходя.
– Ничего с ней не случится в обители Божией… – Заметив волнение на лице Оли, сказал отец Олег. – А мы пять минуточек посидим. Давненько вы к нам не заходили.
С этими словами он сел на краешек скамейки и завёл разговор на самые бытовые темы. Батюшка рассказывал о том, что собирал детей в школу и вышло дорого, о том, что старший сын поступил в семинарию, о том, что матушка припасла какую-то одежду для Леночки. Ему нужно было выговориться и совершенно не важно, слушали его или нет, но счастью Костя и Оля были благодарными слушателями.
Пройдя метров сто, Лена увидела, что на очередной скамейке сидит монахиня. По близости никого не было: часть толпы виднелась у возвышающегося на холме главного храма монастыря, а остальная растеклась по его закоулкам. Монахиня читала старенькую карманную Псалтирь. Лена подошла и, увидев, что её не замечают, взобралась на скамейку.
– Меня Лена зовут. – Прервала молчание девочка.
–  Меня – Нина. – Монахиня повернулась к Лене, прикрыв Псалтирь, оставив внутри свой большой палец со сбитым ногтем вместо закладки.
У неё было молодое красивое лицо и большие печальные глаза, на подбородке была видна родинка. Это лицо, обрамлённое чёрным платком, напоминало Лене лики Херувимов и Серафимов на иконах.
– А почему ты не со всеми? – Спросила Лена.
– Отдыхаю. – Отвечала Нина. – С шести часов на ногах…
– С шести?! – Изумилась Лена, перебив собеседницу. – Я в садик в восемь встаю, а ты в шесть… Устала, наверно…
 – Да нет… – Нина аккуратно поправила задравшуюся юбочку Нади, улыбнулась и спросила: – А где твоя мама?
– Да вон! Видишь, на скамейке, с папой сидит… – Лена помахала ручкой, заметив, что папа её увидит. – У меня скоро братик или сестрёнка будет.
– Понятно… – Промолвила Нина, борясь с комом, подступившим к горлу.
– Так, Лена пристала к монахине. – С улыбкой проговорил Костя. – Я почему-то так и думал!
– Иди спаси её от потока вопросов нашей дочки! – Засмеялась Оля, когда муж с неохотой встал и пошёл в этом направлении.
– Лен, ну, зачем ты человеку мешаешь? – Воскликнул Костя, подойдя к дочке.
– Она мне вовсе не мешает, у Вас замечательная дочь. – Сказала Нина и подняла глаза на Костю.
Взглянув на её лицо, он тотчас узнал Надю только благодаря родинке на подбородке: так оно изменилось. Дело было даже не в отсутствии косметики, не в скрытых под платком волосах, а в глазах. В них поселилась бескрайняя печаль, которая через года трудов, молитвы и слёз может переплавиться в радость чувства Божиего прощения.
– Лен, беги – напомни маме про таблетки. – Прошептал Костя на ухо дочери.
 – Ага, хорошо. – Слезая со скамейки, сказала девочка и добавила: – Пока, Нина!
– Хорошая она у тебя, Кость… – Смотря в одну точку перед собой, сказала Надя.
– Это да. – Немного отойдя от неожиданной встречи, проговорил Костя. – Как ты тут оказалась?
– А всё просто… – Начала Надя. – Беременность. Он не захотел. Аборт. Кому-то это легко, а мне почему-то тяжко было. С ним жить не смогла, хоть и были и шубы, и цацки, и Мальдивы. Потом в храм зачем-то зашла (тебя, наверно, вспомнила). А там Богородица, с одной стороны Владимирская, а с другой – Она у Креста. Прорыдала до утра. Потом в уголке стояла, когда служба шла. Так два дня стояла и плакала. Потом крестилась и уехала сюда, через год постригли меня Ниной…
На последних словах лицо девушки озарила улыбка. Нина встала.
– Мне пора. – Продолжила она. – Воздохни обо мне разок, о грешной Нине. Бог с тобой! Прощай!
Монахиня быстро зашагала прочь, идя по газонам и скоро скрылась за одним из зданий монастыря.
– Нина уже ушла? – Спросила Лена, подбежав к Косте.
– Да. Просила за неё молиться. – Сев на корточки, ответил Костя. – Пойдём к маме.