Излучатель

Владимир Орлов и Виктор Миронов               
Основная сюжетная линия разработана Владимиром Орловым /1957 – 1996/



*

«Солнце … освещало громады колонн,
Песком занесённые по грудь.
Город мёртвых, глазами-колодцами,
Навевая священную жуть,
Безразлично смотрел в бесконечность.
А колонны, прижимая пальцы к губам,
Прислонясь к обваленным крышам,
Умоляли: «Не верьте словам!
Ни слова, тише!..»
Это – вечность».

/Фрагмент одного из сохранившихся стихов А. Генина/



                П Р О Л О Г


Я опять сижу среди «чужаков». Так я их зову про себя.
Слышу шорох и учащённое дыхание. Слежу за быстрым и зорким переглядыванием и за активными движениями пальцев, которые иногда пощёлкивают. По обыкновению, закрываю глаза…
Чужаки – не пришельцы, а просто – немые от природы люди. Да, да, к разочарованию Читателя, это – люди. Обыкновенные, но по прихоти судьбы лишенные одного из главных достояний человека – речи. И потому – чуждые большинству из нас. Одним словом, чужаки.
Я – журналист. Для журналиста чужаки – интересная тема, некая терра инкогнита, материал для исследования, который может быть интересен читателям.
Но когда я познакомился с ними поближе, то стал испытывал к ним не интерес, а сострадание, смешанное с собственной беспомощностью. Особенно ярко я чувствовал эту свою беспомощность, когда украдкой подглядывал за Гениным.
Рыжеватые длинные волосы, нос, слегка мясистый, и глаза – глаза ребёнка. Бледно-голубые, ясные, с уплывающими в разные стороны парусниками мечты, которые разбились о скалы жизни. Как и в других больших личностях, в Генине при внешней обычности всё равно сразу ощущалось что-то значительное. Вот и имя – Александр Сергеевич. Хотя портрет его, скорее, выдаёт в нём среднего ирландца. Представьте, что такой человек – и вдруг немой, может изъясняться только жестами. Вам жалко?.. Мне - да.
Я ходил к чужакам уже долго, и по мере моего вживания в эту секту объединённых немотой людей, моя жалость, к моему удивлению, превратилась в жалость-зависть. Может быть, даже только в зависть. Ведь что ни говори, когда рядом шепчутся, смеются, разводят руками или возбуждённо спорят, а ты при этом ничего не понимаешь, сидишь «пень-пнём», только пялишься, это хуже чем не знать язык в чужой стране.
Но по мере того, как я учился понимать язык жестов, стало как-то жутковато.
На этих безмолвных сходках я часто закрывал глаза, вот как сейчас. Чувство такое, что сидишь в пустом зале. Тишина, ни души. И вдруг поскрипывание стульев от перемены поз, лёгкий шелест одежды, пощёлкивание пальцев. А то вдруг какие-то глухие удары: кто-то вскочил, стул отодвинулся и упал… В общем, нечистая сила во тьме вокруг или какие-то инопланетяне. Странное до жути ощущение. А откроешь глаза – это они, не умеющие говорить взрослые дети, разговаривающие энергичными жестами неизвестно о чём. Они улыбаются друг другу, горячо спорят, а я для них – чужак, пустое место!
Наконец однажды в моём отношении к чужакам произошёл крутой поворот.
«С чего бы их жалеть?» – спросил я сам себя. Ведь если рассудить здраво, чужаки не обездоленнее обычных людей. Ведь они не знают в полной мере, чего лишены. Ведь человек, лишённый музыкального слуха, тоже не может оценить, чего он лишён, а значит и не страдает от этого. Так и здесь. У чужаков есть прекрасный заменитель речи – жестикуляция. Другое дело, если бы человеку с музыкальным слухом вдруг, образно выражаясь, «медведь на ухо наступил» – именно вдруг, внезапно! Только что было – и вот нет, и всё тут!.. Вот когда человек знает, чего он лишился, он горюет об утрате. Вот тогда его можно пожалеть.

Вот потому-то, когда мы встречаемся взглядом с Гениным, в нас обоих что-то «ломается».
Генин быстро моргает и отводит глаза… Наверно, Сашка читает мои мысли, недаром же мы – друзья с детства.
В институте на семинарах мы тоже сидели рядом, и Генин часто бесился от моего «тупоумия» или, как он выражался «от отсутствия во мне тонкости»… И вот в такие моменты он моргал точь-в-точь, как сейчас.
«Скажите, п-жал-ста, Александр Сергеич», - вежливо обращался к нему наш профессор. Отличный, кстати, дядька!.. С узкой седоватой бородкой, в золотых очках, истинный, старых кровей, интеллигент.  Предпочитал всегда сам вести семинары…
«Э… Вы не помните коэффициент Лагранжа по седьмому доказательству от противного 15-й теоремы «какого-то там пифагора»? – с ехидцей вопрошал Генина профессор.
Чаще всего вопрос задавался перед самым звонком, и я знал, что очередь в столовую для Генина уже занимать не надо. Эта парочка увлечённо начинала что-то писать на доске, а мы, остальные, «нормальные» студенты, улыбаясь, расходились по своим делам.
Из сказанного, однако, вовсе не следует, что Генин – вундеркинд. Просто – талантливый и увлекающийся человек. И большой фантазёр. Генератор идей. В основном, на мой взгляд, «вилами на воде писанных». Может, поэтому его пригласили работать в «серьёзном почтовом ящике».
Одно время он донимал меня очередной своей «идеей-фикс».
Идея заключалась в том, чтобы создать прибор для общения без помощи речи – прибор для изменения мощности мысли.

Я открыл глаза и посмотрел на жестикулирующего Генина. Сейчас такой аппарат Саше очень бы пригодился. Однако я знал, что мой друг уже давно забросил свою разработку. Раньше, до Происшествия с ним, он лучился добротой. А теперь его оставило желание делать что-то хорошее для других. И это было столь по-человечески понятно, сколь и неприятно. Он как-то вдруг внутренне стал злым. Это проявлялось и в жестах, не только во взгляде.
Да, несчастье оправдывает его, но не полностью. Именно это обстоятельство ещё удерживает меня рядом с Александром Гениным, однако мне тяжело согласиться с его горячим участием в этом «клубе немых». Мне тяжело «слушать» чужаков. Тяжело и страшно. Конечно, чтобы не быть «пустым местом», мне пришлось овладеть их «ручной грамматикой», и я, часто не воспринимая деталей «разговоров», всё же понимал смысл в целом.
Лидером и главным идеологом чужаков был некто Андрей Зацельский. Он-то как раз не был немым, я не разделял его политических взглядов, и мы с ним несколько раз сцеплялись чуть ли не до драки. Меня просто поражал цинизм его суждений.
Зацельский постоянно проводил ту мысль, что так называемые «полноценные» люди – равнодушные и эгоистические существа, в основном, подонки, крысы, вылезающие из своих нор только для того, чтобы сожрать своего ближнего и набить собственный желудок… Говорил он, приводя многочисленные позорные факты, подводя постепенно слушателей к выводу о необходимости замены человеческой цивилизации новой. Ни больше, ни меньше… На словах, он, правда, не призывал к революциям или к террору, но я вполне допускал, что на деле он и находившиеся под его влиянием чужаки вполне способны к самым решительным действиям.
А Генин кивал, встряхивая своими длинными рыжими лохмами, глаза его лучились и выражали полное понимание и согласие с Зацельским.

И я вдруг ясно вспомнил тот день, когда мой друг в сопровождении лечащего врача появился в дверях клиники министерства обороны.
Мы, встречающие близкие люди, уже долго ожидали его в вестибюле.
Соскучился я по нему настолько, что хотелось его обнять!.. Всё-таки – какой он близкий мне человек, возможно, единственный, по-настоящему близкий друг.
Сашка провалялся в клинике около трёх месяцев, в общем-то недолго при такой «травме», как у него. Информация о его лечении официальными лицами давалась весьма скупо, без подробностей, да и режим лечебницы не дозволял никаких посещений, даже близким родственникам. Так что мы не виделись все эти три месяца. И когда он в сопровождении медсестры показался на выходе из лифта, то я поначалу его не узнал.
За окном сияло весеннее солнце, птичьи звоны проникали даже сюда, за толстые белые стены. Всё светилось и расцветало. Но мой друг не улыбался. Он был какой-то внутренне высохший, жёлтый и чем-то похож на плохо ощипанного цыплёнка. С отсутствующим выражением Генин вышел из зеркального лифта, неловко прижал к себе жену – одной рукой, другой – взял мои цветы. Среди приветствий, радостных возгласов, цветов и поздравлений мой Александр один молча стоял и близоруко щурился на луч весеннего солнца, падавший на него из окна. За окном был другой мир. А передо мной был другой человек.
Так и не сказав ни слова, он вышел на воздух, сел с женой в ожидающее такси, и уехал, оставив собравшихся и меня в полном недоумении.
Конечно, уже вечером, я был у него. И узнал от жены: нет, у него не рак, не цирроз, у него – депрессия. После травмы позвоночника, в результате самого обычного падения на лестнице в собственном секретном учреждении, где он работал «по учёной части», Генин вышел из клиники немым. Он потерял не память. Он потерял речь!..
Моя реакция?.. Да, удивление, потрясение, жалость, непонимание!.. Как это могло произойти?!.. Ну, руку сломай, голову пробей, позвоночник наконец повреди!.. Всё что угодно можно себе представить – только не то, что случилось в действительности. И – клиника!.. Светила медицинские съехались изучать его «нестандартный феномен», и,  извините за выражение – ни фига!.. … Кажется, я даже более остро выразился.
Сашка, когда слушал мой «детский мат», обычно начинал в конце концов безудержно хохотать, но в тот вечер он так и не оттаял. Да и как он мог теперь что-нибудь рассказать?.. Все подробности я узнал от его жены.
Несколько месяцев после этого моего посещения мы не виделись, мой друг – просто не желал никого видеть.
Я интересовался его делами опять же через его супругу. Супруга была мила, самоотверженна, но никогда Сашку полностью не понимала. И по-быстрому развелась. Генин не возражал.

Я приходил к нему вечерами. Вечера проходили так. Молчание. Взгляд Генина. Изучающий. Пристальный. Немного сумасшедший. Ускользающий. Я сижу, иногда улыбаюсь ему, кладу свою ладонь на его. Он отдёргивает и что-то быстро пишет. Передаёт мне. Читаю.
«Не трогай меня, я – не девочка!»
Снова пишет. Я читаю сашкин ответ тут же. Фраза за фразой. Быстрый, знакомый до боли, почерк…
Генин писал не о физических ощущениях. Сначала к «Александру Сергеевичу» относились вежливо. Изучали. Консилиумы собирали. Отдельная палата. Потом, очевидно, поступила директива сверху, что случай лучше замять… Ни к чему хорошему, мол, все эти изучения не приведут, разве что слухи не удобные ненароком просочатся в прессу.
 И отношение к «неудобному пациенту» сразу резко поменялось. Более того, окружающие начали пользоваться его «ущербностью». Медицинские сёстры не отзывались на звонки, благо позвать другим способом он их не мог. Стали в открытую говорить гадости. И это в Такой клинике?..
Наконец Александр написал жалобу главврачу и попросил медсестру передать. Та передала так, что Генина обвинили в сексуальных домогательствах. И перевели в психиатрическую больницу.
Кто-то взрослеет в школе. Кто-то в армии. Кто-то в зоне. Генин «повзрослел» здесь и сейчас.
Вот он торопливо пишет, как будто формулы на доске… В каждой строчке – горечь и бессилие!.. Куда делись его вечные бодрость, энергия, оптимизм, самоирония?.. В «прошлой жизни», Александр часто не понимал и осуждал отчаявшихся, презирал суицид. А теперь сам очутился в шаге от него.
Вот так! Дело – не в факте потери зрения, слуха или речи – как в случае с моим другом, оказывается, можно переделать человека, просто поближе столкнув его с окружающей реальностью. Оскорбление, несправедливость, обида, несчастная любовь, потеря любимого человека – всё может стать переломом, даже если человек казался высеченным из бронзы.

Так Генин ожесточился.
Нет худа без добра. Это помогло ему смириться с данностью и выжить. Тот самый Андрей Зацельский привёл его в клуб немых, где Александр вновь обрёл себя, свой новый мир и авторитет.
 Генин легко «изъяснялся» на языке чужаков, как в прямом, так и в переносном смысле. Самым угнетающим для меня в этом было то, что близкий мне по духу человек всем сердцем принял чуждые мне ценности, переняв презрение чужаков к обычным людям.  Так, по крайней мере, мне казалось. И Александр страстно желал, чтобы и я разделил его новые убеждения.
 Честно говоря, с давних пор, благодаря его природной одарённости что ли, он чаще одерживал верх в наших с ним спорах. Но его новые товарищи и убеждения меня лишь бесили. На глазах я терял друга!
Я уже не мог выносить всех этих разглогольствований о переродившемся человечестве, оценку его как сборища каких-то ползучих гадов, монстров, пожирающих друг друга… Всё чаще звучали оправдание и даже хвала террору и уничтожению «недочеловеков». Ничего страшного – если погибнут невинные женщины и дети.  Всё равно этот мир обречён!.. Его надо срубить, как гнилое дерево – под корень! И чем раньше это произойдёт, тем – лучше!.. Новая цивилизация будет развиваться по новым справедливым законам.
 И мой «вундеркинд» был тут как тут. Он всеми фибрами души откликался на эту пропаганду, надеясь, что и его идеи будут применимы в этом новом обществе. Генин опять, и даже с ещё большим энтузиазмом, извлёк наружу свою идею-фикс о создании прибора для мысленного общения без помощи речи. Такой прибор, по мнению Александра, мог бы уравнять всех людей, сделать их понятными друг для друга.
Чужаки кивали и улыбались. Я задыхался  от негодования.
И вот, когда однажды общая полемика чужаков распалась на отдельные звенья, мне удалось увлечь Генина за собой в пустую комнату… Там стояло только одно старинное кресло, а напротив висело небольшое зеркало. Свет падал на него из окна, и зеркало, казалось входом в другую реальность.
 Я втолкнул Генина в кресло, схватил зеркало и поднёс к его физиономии.
- На! Полюбуйся! На кого ты стал похож! – с гневным пафосом сказал я. – Генин, ты где?.. Где твоя доброта, свет в глазах, детская улыбка?.. Ты что-нибудь такое в себе наблюдаешь?..
Генин механически посмотрел в зеркало, отстранился и с некоторым недоумением и даже испугом воззрился на меня.
- Ты становишься фанатиком и фашистом!.. – продолжил я с напором. - Ты поддерживаешь нелюдей, несмотря на то, что они чужды тебе, чужды тебе по натуре! Ты что, не понимаешь?..
- Прекрати, - жестом «сказал» Александр. Отбросил нервно рыжую прядь со лба и, взглянув прямо мне в глаза, болезненно поморщился. Я молчал, и он продолжил.
- Если ты не можешь понять, это не значит, что ты прав!..
Я по-прежнему держал зеркало в руках, как бы направляя его свет на своего друга.
- Убери это! – возмущённо указал он кивком головы на зеркало. Оттолкнул мою руку и начал почти ожесточённо жестикулировать.
- Подумай сам, - горячился он. – Сейчас вы (он указал на меня) допускаете к общению только тех, кого сами избираете… Тех, кого считаете способными понять и принять ваши мысли и чувства, уважать ваше мировоззрение!..  А таких – единицы!.. Потому что вы, все, закрылись, спрятались под панцирь, глаза завесили занавесками, через которые еле проникает свет, а не то, что любовь к ближнему!.. Вы думаете только о себе даже, когда вам кажется, что вы любите другого. В лучшем случае, предмет вашей заботы – это чётко очерченный круг так называемых «близких людей». Семья. Круг друзей. И только эти интересы вам важны. В общем, мафия. Гитлер в своё время в эту группу хотя бы включил всю нацию… А каждый из вас – ограничивается группой из нескольких людей! И – плевать вы хотели на тех, кто в неё не вошёл!.. Основа теперешней вашей жизни – это мафиозные кланы!.. Какими бы другими именами вы это не называли!
Я был ошеломлён, я чувствовал, что он неправ, но у меня не было слов возразить, а он только свирепо тряхнул своей шевелюрой. Волосы его золотым пламенем взметнулись в солнечном луче, проникавшем в окно. Как он был прекрасен в этот миг!..
-  Не перебивай!... - он нетерпеливым жестом отстранил мою руку с зеркалом, -  и перестань меня просвечивать наконец!..
  Мы оба рассмеялись.
- Согласись, - Генин уже мягче посмотрел на меня. - Мы сами создали перегородки и теперь мучаемся в одиночестве, даже не пытаясь сломать их. А это необходимо! По мне, пусть любые стены рухнут и придавят собой несколько десятков неудачников, фиг – с ними!.. Ведь это – ради того, чтобы все понимали друг друга! Помнишь, мой прибор – Излучатель?.. Я кивнул.
- Вот для чего он нужен!.. Он просто необходим! Чтобы – не было двусмысленностей в отношениях между людьми! Чтобы – не соединялись друг с другом узами люди, далёкие или вовсе чуждые друг другу! Чтобы – предательство и измена не могли существовать в принципе!.. Это всё обеспечит Излучатель!.. Он позволит ясно видеть мысли друг друга без искажений и разных толкований. Видящие насквозь друг друга люди вообще не будут способны на предательство, измену, фальшь и лицемерие. Потому что – всё на глазах у всех!.. Глаза Генина лихорадочно блестели, и он опять не дал мне возразить.
- Вот, отвтеть: ты сейчас можешь выложить всем свою подноготную? да так, чтобы не устыдиться каких-то своих поступков и мыслей в прошлом и настоящем?..
- Могу, - без запинки ответил я, - мне стыдиться нечего… Но не хочу. Поступки и мысли «нехорошие», конечно, были и есть… Но не такие, которые было бы стыдно вынести на общее обозрение… Только зачем? Разве это кого-нибудь чему-нибудь научит?.. К тому же, если я захочу изменить, например, любимой женщине, меня не остановит твой Излучатель.
-   Ты не понимаешь… Вот, ты любишь женщину, любишь истинно, и ты можешь впустить ее в каждый свой потаённый уголок… Чтобы она не сомневалась!.. Это же  неизмеримо-прекрасно – двум людям быть единым целым!.. Ничего не скрывать, вместе радоваться и печалиться каждому еле заметному изменению твоего чувства. Как в калейдоскопе… Любые оттенки – вместе!.. Ощущать их, переживать!.. И никакой возможности и желания сфальшивить и выдать одно за другое…Излучатель позволит!.. Всё будет – прозрачно!.. Он откроет все дальние уголки мозга, обнажит подсознание… Только – лучшее в нём… Злым помыслам не останется места. Зло перестанет существовать!..
Генин горячился, и потому я уже с трудом ухватывал суть его жестикуляции.
- Глупости! – возразил я. – Вот когда человек имеет желание сфальшивить и обмануть, но преодолевает это в себе, тогда он и есть человек, а не когда – не имеет возможности обмануть…
- Вот, ты говоришь «глупости»?.. – продолжал Александр. - Нет, ты не прав!.. Ты мыслишь инерционными категориями, штампами... Если всем – ВСЕМ! – принудительно   раскрыть душу, мозг для прочтения, самые потаённые его уголки – то можно избавиться наконец от этого гнусного проклятия человечества – от медленного, но всё убыстряющегося расхождения отдельных личностей, групп, наций, от этой ужасной сплошной специализации,.. в конечном итоге – приводящим человека в личную клетку!.. Излучатель будет посылать твои мысли и чувства в эфир и не позволит этого, и это и будет – счастьем для всех!.. Ты читал «Пикник на обчине»?.. Мой Излучатель, как Золотой Шар,  поможет всем людям понять и познать друг друга! Перегородки рухнут!.. - всё более горячился Генин, - разве ты можешь утверждать обратное?!.. Разве открытое сознание может привести к расхождению?!.. Стать доступным всем – разве это не прекрасно?..
Я устал «слушать» его восторженную галиматью (насколько может быть восторженной галиматья на уровне мимики и жестов), а когда Александр наконец умолк, спокойно возразил.
- Генин, ты сам всё сказал за меня. Вслушайся в то, что ты только что сказал: «открытый мозг приведёт к ещё большему расхождению»! Раз ты такое озвучил, значит, и сам сомневаешься в результате действия своего Излучателя. Значит, у тебя это в мозгах!.. А я, так вообще уверен, что когда люди увидят в этом твоём открывшемся Зазеркалье – сколько же грязи в них самих, сколько всего их разделяет в действительности, сколько мало в них реально общего, то они – в лучшем случае, как раз и расползутся по своим углам, как змеи. И вообще, на черта им вступать в общение с тем, о ком они и так всё (благодаря твоему Излучателю) знают!.. И знают – на какую громадную величину – не совпадают. И пропасти, разделяющей – перепрыгивать никому не захочется… И добьёшься ты, как обычно это у гениев случается, полной противоположности тому, чего желаешь. В лучшем случае разломают твой Излучатель к чертям собачьим…
- Нет, - жёсткий жест Генина после значительной паузы.
- Да! - с горечью сказал я.
Несколько минут мы в изнеможении сидели. Молча.  Глядя друг на друга и слушая свои гулкие взволнованные сердца. И слыша – как отчётливо трещит по швам наша многолетняя дружба. Потом почти одновременно мы оба осознали, что дальнейшие аргументы бесполезны…
И я ушёл.
Мы с Гениным ещё не знали, что расстаёмся надолго.
До того самого Дня.



*   *   *


Декабрь 84-го в Москве был неопрятен. Частые смены давления. Мокрые грязные сугробы. Мало радости, когда не любящий тебя прикидывается любящим. Однако ранняя зима вполне серьёзно пыталась прикинуться ранней весной. Эта странная зима расточала свои мокрые поцелуи направо и налево с непонятной щедростью. С крыш отваливались и лениво падали громадные подтаявшие «ковриги» не то снега, не то льда. Воробьи пытались купаться в холодных подтёках, старавшихся подменить собой ручьи, но видимо, даже эти маленькие нахохлившиеся, обычно весёлые смельчаки, находили в купании мало удовольствия, понимая, что в природе что-то «не так». Может быть, близок конец света?..
Чтобы согнать депрессию, я ходил на лыжах и лил холодную струю душа на темя. Если заканчиваешь горячим душем, это помогает. У меня не ладилось с личной жизнью. А тут ещё этот нестандартный декабрь… Ощущаешь себя не лучше, чем воробьи. Хотя добросовестно, в соответствии с рекомендациями умных жизнерадостных книжек, стараешься внушить себе, что лыжня прекрасна, а жизнь – удивительна!..
Самовнушение не удавалось. Однако жизнь всё-таки оказалась удивительной, ибо в ночь с воскресенья на понедельник подморозило, и всю Москву завалило чудесным мягким искрящимся снегом.
Я сидел на работе и злился. Всё валилось из рук.
«О-очень во время, – иронизировал я, разговаривая сам с собой, – теперь ты имеешь возможность прокатиться по хорошей лыжне хотя бы в собственном воображении. Ну, а к субботе, понятное дело, Дед Мороз опять выпьет лишку, расквасится, и лыжню опять «развезёт». В общем, «вал – по плану, план – по валу», как обычно, во всех инстанциях.
18:00. Звонок. Конец работы. Именно в этот момент, как кто-то, я надеюсь, помнит, и начался для большинства москвичей тот памятный вечер, вернее, событие, длившееся около трёх часов.


……………………………………………………………………………………………………
Небольшое отступление. В принципе, его можно пропустить… Я не знаю, кому адресованы эти мои воспоминания. Потому что – тем людям, которые помнят об этом событии, вряд ли понадобятся мои дальнейшие записи. Другие же, по понятным причинам, не помнят. И мои записи им покажутся бредом или, в лучшем случае, нелепым фантазёрством – теперь (в момент, когда я пишу эти строки) уже пожилого человека.
– Эге! – скажут они, – старик просто хочет привлечь внимание к своей персоне или изменить представление об этих давно прошедших временах. О «совке». О дремучих советских временах. Довольно-таки скучных. Хотя может ли какая-нибудь эпоха быть скучной?.. Разве что – для тех, чья молодость прошла не в ней…
И всё же я постараюсь соблюсти точность и объективность в дальнейшем изложении. Потому что имел обыкновение вести дневник.
……………………………………………………………………………………………………



*   *   *


18:35.  10 декабря 1984 г.  Калининский проспект.  Старое название Нового Арбата.
Я ехал в самом обычном московском троллейбусе, в ужасной давке.  Именно в этот момент, мой бывший друг, Александр Генин начал излучать свои мысли в эфир.
Хоть Сашка перестал быть моим другом, я следил за его жизнью издали. Знал я, например, что он развёлся с женой и наблюдается в клинике.
И, конечно, я сразу узнал «голос» Генина!
Весь «тембр» мыслей, образов, выражений, излучаемых Александром, был мне настолько знаком и уникален, что я не мог не узнать его. Я узнал бы его из миллиона! Поначалу я даже оглянулся, ища Сашку глазами… Но его не было в троллейбусе. А «голос» звучал. Странно. Как радио в голове. А потом меня, как громом ударило… Я вспомнил его идею-фикс… Неужели… получилось?!.. Неужели?!.. Невозможно поверить!..
А «голос» продолжал тем временем ненавязчиво звучать. Ненавязчиво – потому что мысли Генина шли как бы вторым планом, не мешая мне, например, думать об Ирке,  с которой я планировал «пойти на флэт», иными словами на свидание с непредсказуемыми последствиями… Вторгшийся фон чужих мыслей, как ни странно, не раздражал, а скорее, немного отвлекал. Ну, как например, отвлекало бы негромкое мурлыканье музыки в наушниках.
Поначалу я подумал, что это – моё личное, и только мне слышимое: я – объект Генина. Но чуть позже понял, что я – не исключение. 
Оглянувшись, я увидел, что уже весь троллейбус в курсе «феномена». Кое-где пожилые люди требовали выключить репродуктор («совсем распустилась молодёжь»). Раздался звук, похожий на пощёчину. В салоне засмеялись… Никто ещё не осознал, что это Великое, а не Смешное. Но от смешного до великого, как известно, один шаг.
Вдруг троллейбус остановился в неположенном месте. Репродуктор прохрипел что-то вроде: «Машина дальше не пойдёт». Пассажиры стали выходить на улицу. Раздались приглушённые голоса: «Ничего себе – и здесь так!»… «Что происходит?»… «Слышите?»… «Вы что-нибудь понимаете?!»…
Из кабины, с шумом отворив дверь, в салон протиснулся водитель, и как эхо, повторил: «Слышите?»… Он с мучительной надеждой вглядывался в лица, как будто ища источник «нарушения порядка».
Кто-то Пел. Вернее, напевал. Во всём троллейбусе один только я знал, что это за песня и кто её исполняет. Это – была песня Александра Генина собственного сочинения!.. Никому никогда он её не пел кроме меня. И талантами песенными особенными никогда он не отличался, разве что в обратную сторону… И на пластинку его никто бы никогда не записал!.. Это я говорю для тех, кто сомневается, что можно узнать человека по его мыслям. Именно в этот миг мои последние сомнения исчезли: Генин излучает свои мысли в эфир!.. И не просто излучает. Он «лупит» их на всю Москву!..
На Москву?..
А если, и на страну?.. А если, и на всё человечество?!.. На весь мир?!..
Фантастика!.. Мне показалось, что это происходит не со мной, не с окружающим, что вот, я сейчас проснусь…
Но Генин-то всё «поёт»!..
Причём сам он себя, похоже, не слышит и не подозревает о происходящем!..

Троллейбус, между тем, медленно пустел. Водитель и не думал отправляться дальше, а также вышел на улицу и стоял на подножке с разинутым ртом… Какой-то сухонький старикашка угрожал ему быстрой расправой (он, понимаете ли, опаздывает на партсобрание!), но шофёр только с тоской от старикашки отмахнулся, как от назойливой мухи, и показал куда-то вдаль на стоящую гуськом вереницу троллейбусов, трамваев, автобусов и легковушек.
Я тоже вышел. А очутившись на улице, онемел.  Я вдруг вспомнил наши с Сашкой споры о поведенческой реакции людей на появление прибора-излучателя-мыслей… Мой бывший друг в пылу спора назвал меня однажды недоверчивым дураком. Пожалуй, он был прав.
Окружающая обстановка сдвинулась в совершенно невероятную новую явь.
Поразительно было видеть широкую магистраль всегда бурлящего Калининского – всю в огнях реклам, но с остановившимся вдруг движением, людей, не суетящихся, не спешащих куда-то за чем-то непонятным, своим, и позарез нужным. У людей были лица. Да, Лица!
Вы замечали, что когда люди заняты повседневной суетой, спешат куда-то, думая о своём, то они, чаще всего, сосредоточенно и хмуро смотрят в землю, или «мимо», или «сквозь»... Особенно в метро. Без улыбок. Холодно. Напряжённо. Отчуждённо… Даже как-то неприятно увидеть в вагоне устремлённые на тебя с вниманием чужие глаза. Уж не виноват ли в чём? Не нарушил ли каких правил?..  Быстро отводишь взгляд, в спасительную книгу или газету.
А тут люди не спешили. Произошла какая-то внутренняя остановка, расслабление. Это – не толпа. Это – собрание личностей!.. Личностей, «гуляющих по парку» не в поисках чего-то, а – просто так!.. Слышался живой разговор, смех… Незнакомые до того люди останавливались, знакомились, беседовали друг с другом, приветливо улыбались. Это ещё чем-то напоминало поведение людей в провинциальном городке. Там ведь все знают друг друга, да и вся жизнь, не секрет, в провинции течёт медленнее, точнее – неспешнее.
Веселье, удивление, ожидание праздника, чуда, может быть, предчувствие чего-то очень хорошего. Вот какие эмоции были определяющими, владевшими большинством окружающих меня людей в этот миг.
Всё это объединяло. Опьяняло. Странно тревожило.
Ко всему прочему, видимо, для увеличения ощущения новогоднего чуда, вдруг пошёл мягкими-мягкими хлопьями крупный снег.
Снег разбудил в душе забытую тёплую радость Возможности и какой-то детской надежды на что-то Несбыточное.
Привычная «картинка» города сломалась. Одни только рекламные огни продолжали вспыхивать тревожными фиолетово-розовыми всплесками. Да кое-где уже просыпались трели милицейских свистков, призывающих «к порядку».
Я всегда представлял себе (и Генину доказывал!), что в такие минуты в толпе должна возникать паника, твориться всякие безобразия, мародёрство-там-всякое, драки, воровство, неразбериха… Как прекрасно, что я ошибся!.. Возможно, спокойствие, обыденность и простота излучаемых мозгом Генина картин и образов поддержали людей, не возмутили их сознания.
По нашим прежним временам мне было известно, что мой друг живёт здесь, недалеко, всего лишь в четверти часа ходьбы от моего нынешнего местонахождения. Сейчас он всё ещё напевал про себя. Теперь напевал «про зайцев», которые в «самый жуткий час» всё равно не боятся косить «волшебную трын-траву»… На фоне песни, вертевшейся в мозгу и мягко осязаемой уголком сознания, шли и комментарии его мозга, превращавшие песню почти что в песню протеста. Мелькали на фоне этого ещё какие-то ассоциативные образы, странные картины и пейзажи, лица незнакомых мне мужчин и женщин, а также обрывки приятных мыслей о готовящемся ужине. Короче говоря – полная мешанина, сопровождаемая сомнительной гражданственности шлягером и добродушным ворчанием. И ещё – это было ответом на какую-то его личную трагедию, которую он тем самым пытался выкинуть из головы и забыть.
Я кое-как выбрался из общего потока людей и перешёл на другую сторону проспекта по подземному переходу. Бессознательно я направился к переулку, выводящему к дому Александра. В тот момент я ещё не осознал происшедшего, но какая-то сила толкала меня – быть рядом с Гениным! Почему?.. Я ещё не отдавал себе в этом отчёта. И не мог себе объяснить. Скорее всего, моё подсознание (или интуиция) уже вычертило для себя дальнейшую чёткую программу действий, но ещё не успело «выдать» её на поверхность, как осознанное размышление. Со мной так бывало и прежде. Возможно, заговорило моё журналистское «я».
Спокойствие уже вернулось ко мне, возбуждение и «тихая радость» схлынули, и я заметил, что мне вновь приходится обгонять кого-то, проталкиваться и уклоняться от столкновения: на улице вновь оживало злобное существо по имени Толпа. Оживало и движение. Милиционеры деловито размахивали жезлами. Машины, сигналя, хотя и медленно, но задвигались. Проехала уверенная в себе ослепляющая сиреневая мигалка.
- ВодитеРи! ОсРободите Ревый Ряд! СобРюдайте пРядок! – прорычала она в рупор что-то привычно-нечленораздельное.
Показалось, ещё неистовей замерцали рекламы и угли задних фар автомобилей, взвыли моторы, исторгшие из своих недр, как выхлопные газы, нетерпение и ярость водителей. На фоне гула толпы возник нормальный привычный русский мат… Всё возвращалось на свои места.

*    *    *

Пятнадцать минут до дома Генина – пятнадцать минут для размышления.
Из «сашкиных мыслей» для меня стало очевидным и явным: никакого прибора он не изобрёл. Это – не прибор!.. Это – он сам. Его разум, сознание, мозг – как ни назови, но это – он сам!
Генин до такой степени хотел говорить, что это просто трудно себе представить. Он ведь до того жутко переживал эту свою драму, до того был ответственным и честным, не хотел быть никому в обузу. В первую очередь – жене, к которой относился, если не с любовью, то с уважением и нежностью. Возможно, поэтому и развёлся… Но поступок этот, похоже, породил в нём ещё большую тоску, которая ввергла его в новый круг депрессии. Это походило на нарастающую, с трудом подавляемую любовную страсть. Мучительное желание быть услышанным довело его в последнее время до истерических припадков… И до клиники. Возможно, когда его лечили, было и вмешательство в его мозг.
Короче,  С е г о д н я  это случилось: что-то в нём достигло «взорвалось»!
Из транслируемых сознанием Генина образов можно было сложить следующую картину.
Придя домой, Генин вдруг почувствовал такую острейшую тоску и одиночество, такой небывалый холод в груди, дошедший, казалось, до основания мозга, что он упал на пол своей кухни без чувств, а очнувшись и неимоверным усилием воли взяв себя в руки, начал транслировать мысли… И – никакого прибора!.. Он сам – источник излучения!.. Прибор, так или иначе, присутствовал бы в излучаемых им мыслях!.. Наоборот – в транслируемых им образах прорывалось сожаление о брошенной им идее.
Александр, как и большинство нормальных людей, мечтал не затеряться. Не прославиться (в наш век это доступно самым серым личностям), а именно – не затеряться, выделиться из массы. На этой почве, кстати, он и стал писать свои песенки «а-ля про зайцев». Я усмехнулся: c его музыкальными данными это, конечно, могло его выделить только с обратной стороны.
Но вот теперь Генин, благодаря тому событию, которое сейчас совершалось у всех на глазах, становится уникальнейшим человеком на всей планете!.. Становится Центром распространения информации!.. Ведь теперь он может транслировать на всех – всё, что захочет. Тиражи книг и даже телевидение – ничто по сравнению с его возможностями. Расстояние, помехи, глушение, многое-многое другое – все эти извечные камни преткновения для техники ему не страшны, они для него просто не существуют.  И техника даже не главное! Всякая цензура, ретуширование и коррекция в случае с Гениным теряет смысл. Он может излучать неограниченно далеко, пропагандировать любую идеологию, может по своему желанию сделать любого человека известным всему миру!..
Не знаю, откуда явились эти мысли. Вероятно, осознанная часть их возникла несколько позже. Несмотря на все попытки упорядочить ход событий, в моём мозгу царил хаос… С чего я взял, что возможности Александра Генина для излучения безграничны?!.. Но, как часто бывает, все мои казавшиеся фантастическими домыслы, родившиеся из хаоса моего сознания, оказались верными и чуть позже подтвердились.


Между тем, снег пошёл ещё гуще. Улицы превращались в непроходимые сугробы. Идти приходилось не так быстро, да это и вписывалось в моё настроение. Как будто отвечая на мои мысли, меня обогнала какая-то тётка, цепляясь за своего мужика: «Батюшки!.. Миш! Зинка-то… я ей из будки то-ко щас дозвонилась… Зинка-то говорит, у них в Серпухове – тоже…  это самое… слыхать…»
Я даже на несколько секунд остановился. Но не потому, что удивился. Удивляться я уже перестал. Просто я понял, что прошёл телефонную будку, а последняя уже входила в мои планы.
Дело в том, что уже было не важно, кто или что является источником излучения – прибор или мозг человека. Косвенно я это уже определил… Сейчас я думал о другом.
Конечно, раз Генин не обращается к человечеству со словами: «Внимание!.. Внимание!» – это, безусловно, свидетельствует, что Александр не подозревает о своём внезапно открывшемся Даре. И я с постепенно нарастающим возбуждением и даже ужасом старался себе представить, что будет, когда он узнает… Ну, зайдёт соседка и ляпнет!..  Как он себя поведёт?.. Какова будет реакция?!.. Ведь я знал характер Александра. Можно было представить, что он выдаст в эфир!.. И главное. Стоит ему узнать об этом своём «свойстве», и мысленно назвать своё имя и адрес, как сразу же отдельные личности, непризнанные гении, фанатики и т. п., и, в первую очередь, соответствующие государственные службы – устремятся по названному им адресу. Все они обязательно попытаются захватить его и использовать, каждый в своих целях.
Как я узнал позже, уже в 18:55, то есть через 20 минут после начала События, соответствующие органы с помощью самых современных приборов  уже искали в мыслях Генина какое-либо указание, намёк на его местоположение; извлекали информацию о его родных, знакомых, анализировали в деталях вид из окна его комнаты, который мой друг транслировал попутно с запахами ужина; пытались по этим крупицам информации вычислить его координаты, разыскать и взять под контроль. В случае экстремальной опасности, даже экстраординарного характера, аппарат государственной безопасности работал очень слаженно и чётко, и ориентирован этот аппарат всегда именно (и в основном!) на такие ситуации.
Я уже подходил к улице, где жил Александр, увязая в образовавшихся за последний час сугробах (вот некстати!), когда основной фон излучаемых Гениным мыслей переключился с песен и ужина на чтение газет.
Сашка читал газету, и, как когда-то со мной вслух, комментировал то, что читает. Это было забавно. Правда, коленки у меня тряслись, но я, представив себе некоторые официальные физиономии, не мог не усмехнуться.
Ругался мой друг едко, но довольно стандартно. Его взгляды за то время, что мы не виделись, видимо, если и изменились, то к лучшему. Генин критически просмотрел колонку новостей, потом пробежался по передовице и перешёл к самому «интересному» – программе передач. «Интересного», к сожалению, в ней ничего не нашёл, но телевизор включил… Когда-нибудь и тебя, дуралей, будут так же «включать» – промелькнуло у меня в голове.
Я наткнулся на телефонную будку, лихорадочно нашёл «двушку» и, вложив её в автомат, набрал номер.
Мозг тоже начал работать, как автомат. У меня ещё есть время в запасе, – рассудил мозг и решил всё-таки удостовериться, слышат ли Генина у меня дома… Там слышали. Жена со смехом и некоторым замешательством ещё раз озвучила мне, как Сашка охарактеризовал всю газету, редактора, а потом и всю советскую прессу в целом.
Я и сам «слышал», как он, комментируя события, легко заменял одну страну на другую, лидера одной системы на лидера другой. Получалось пикантно… У нас с ним когда-то эта игра называлась «голосом Советской Америки».
Я покинул будку и попытался хоть как-то ускорить шаг. Навстречу мне попались двое, скорей всего, не очень трезвых мужика, они гоготали. Для них Генин, наверное, «излучил» что-то суперзабавное.
- А, паря?! – произнёс один, нетвёрдо держась на ногах и расплывшись в ухмылке, обращённой ко мне. – Во, жарит! Ёж твою рашпиль!..»
Очевидно, у меня был растерянный вид, потому что другой схватил его за рукав.
- Хуни… Серёга, блин-н-н, да он, небось… оттуда!.. – от него несло перегаром.
- А?!.. Ух, ты!..
 Дальше до меня донеслась нецензурная брань. Уже вслед, так как я не стал около них долго задерживаться. Силы были явно не равны, да и не до разборок было как-то.
Я уже привык к двойственности мироощущения: одновременно реагировать на реальность глазами Генина и своими. Это было нетрудно. В моде были переносные магнитофоны и транзисторы, и ситуация напоминала разговор с фоновым звучанием транзистора. Поэтому всё происходящее воспринималось уже легко. По-видимому, и окружающие освоились.
Прошли две бабки с мешками, перекинутыми через плечо, оживлённо обсуждая цены на рынке и «новость». Вот как такая одновременность удаётся всем бабкам на свете – меня это всегда изумляло!..
Подростки на асфальтированном пятачке разгребали клюшками снег и, иногда прислушиваясь и вопя что-то одобрительное, делали хоккейные ворота из своих скинутых курток.
Неподалёку в сугробе стоял на коленях какой-то рыжий бородатый человек в веснушках, без шапки, весь усыпанный снегом и с сознанием дела крестился.
А над всем этим звучала музыка в стиле «диско» из открытого настежь окна. По-моему, там танцевали. Меня поразила раздвоенность этого «диско». Как будто небольшое эхо. А потом я понял… Генин тоже слышал эту музыку. Потому что он жил рядом. А вернее напротив. Вон – его дом. Сашка в этот момент смотрел «В мире животных», и «диско» ему слегка докучало.
Господи!.. Я стоял под его окном и никак не мог ни на что решиться. Всё было настолько обыденно, что просто пугало. На минуту я даже усомнился в своём рассудке, ну, как бывает в некоторые страшные минуты: это не со мной, сейчас всё кончится и пойдёт привычным чередом… Потом взял себя в руки и осмотрелся.
Да, всё по-прежнему. Двухэтажный старомосковский домик с покосившейся цифрой «13/2» на углу… Символично. И по ситуации. К этому моменту я уже принял решение. Мне было жаль Генина. И мне вдруг стало понятно, куда и зачем я торопился.
Генин жил на втором этаже, один (развёлся он недавно), в двушке. Я медленно поднимался по тёмной лестнице и думал.
Думал о том, что как только я позвоню, и дверь откроется – моё имя сразу прозвучит в эфире, а моя физиономия отобразится на сетчатке глаз Генина и экранов спецслужб. Кроме того, само моё появление для него станет неожиданностью, огромной встряской, и сознание моего друга выдаст в эфир массу ненужной информации. Тем самым – давая возможность обнаружить нас быстро. До скверного быстро… Я наморщил лоб и ощутил, что он в поту. И шея в поту…
Наверное, необходимо оглушить его. Чем?.. Я оглянулся. Ага, вот и кирпичик подходящий… Так. А потом?.. Что потом? За город. На такси – и за город… Шофёру – мол, «друг пьяный… или больной, везу в больницу…» В больницу?.. Чепуха какая. Вот Сашка приходит в пути в себя и что тогда? Лупить его кирпичом периодически по черепу?.. Ведь никакая секретность при его «даре» невозможна.
Что же ещё?.. Можно ли спасти Генина?.. Сашка, дружище, как бы мне сейчас помогла твоя логика!.. Что я могу сделать? Убить?.. От этой мысли у меня даже в глазах потемнело… Просто кино какое-то!.. Может быть, я всё-таки сплю?.. Или может, и спасать-то никого не надо? Может, наоборот, государство его спасёт и позволит ему существовать как самостоятельной личности, действовать?.. Да-а… К нему ведь не приставишь цензора. Он теперь, как чукча в санях – что видит, о том и поёт.
А видит Александр Генин после того, что с ним произошло в жизни, всё значительно смещённым в мрачную часть спектра.
Купить его, конечно, купят. Любого из нас можно купить (не обязательно за деньги), а если не купить, есть множество других способов воздействия. Одна беда – чувствовать по-другому Генина не заставишь. Он ведь теперь – не хозяин своим мыслям и тем более чувствам. Их не скроешь, даже если захочешь.
Поэтому его устранят. Или скорее, используют. Как прибор. Как обыкновенный инструмент. На его личность всем будет глубоко наплевать. Государственные и личные интересы важнее.
Что за погань – наша жизнь!..
Конечно, жаль, но…
Ко времени прихода этого решения я уже подошёл к знакомой, плохо обитой двери на втором этаже, постоял около неё, но войти не решился. Поднялся по лестнице выше, ближе к выходу на чердак. Вынул из кармана свёрнутую газету, нарочито спокойно развернул её, разгладил и постелил на последнюю ступеньку лестничной площадки.
Генин по-прежнему смотрел «В мире животных».
«Каких только способов не изобретено другими и нами самими, – думал я, – чтобы сбивать ход наших мыслей, отвлекать всячески (например, развлекая) – чтобы остановить нас на полпути к каким-то важным идеям, на полпути к вершинам, к каким-то действительно стоящим выводам и поступкам. А не к убогому повторению: «Ах, как всё кругом плохо!»
В сущности, мысли замкнуты в определённый круг. И выходить из него не рекомендуется. В ближайшей перспективе от этого «выхода за пределы круга» может стать только хуже, а о более дальней перспективе говорить неприлично. Как учат умные книжки – живи сегодняшним днём, а в будущее не заглядывай. Дальней перспективы мы и так достигнем. Это как в метро, когда тебя, сдавленного толпой, засасывает на эскалатор. Всё старо. Здесь-то, видимо, и скрыто понятие «осознанной необходимости»…
А Генина ведь можно было бы использовать как величайший катализатор для движения общества вперёд!.. Ну, не вперёд – так хоть куда-нибудь. Сколько же можно вычерпывать воду из болота с одной стороны, не замечая, что она вновь заливается обратно с другой!..
И если бы государство решило использовать Генина как такой катализатор для движения вперёд, то… оправдывает это или нет?.. И приведёт ли?..
Я сидел на последней ступеньке возле двери на чердак и рисовал себе «Общество-на-основе-использования-Александра-Генина».
Наверное, где-то посередине будет выситься огромное здание – Центр Общества. Дворец А. С. Генина… В данное время что делает Великий Мозг – Генин? Ага. Великий Мозг смотрит «Новости Вселенной». Значит, все закончили работать. Ни у кого в доме, конечно, давно уже нет ни устаревшего радио, ни телевидения, ни газет, ни книг. Зачем? Все передачи транслируются через Генина, мозг его – это потрясающего объёма база данных. Свободная. Доступная каждому. Демократичная. И позволяющая всё. Вся новейшая информация любого типа через мощное излучение Генина мгновенно впитывается во все мозги – зачем учебники? Все общественные дискуссии – через Генина. Политические дебаты – также. Там – и игры, и знания, и ответы  на все вопросы. И трудолюбию научат, и порядочности, и любви. Всему!.. И уже с детства!.. Привычка – вторая натура. Излучатель излучает. Формирует мнения и подходы. Все вместе улыбаются. Все вместе возмущаются. Все вместе испытывают необходимые эмоции и переживания. Главное, чтобы все всё делали вместе!.. А в случае отклонения для каждого найдётся своё воздействие, свой центр удовольствия, который получит свою долю Генинского Излучения.
Плохо ли?.. Отлаженный механизм экономики. Всеобщее благополучие при видимости демократии. Мудрый и вездесущий Разум – Генин. Излучатель. Такой не выключишь и не заглушишь… Где-то я уже читал о подобном. Может быть, только в более страшном варианте. Или в примитивном… Хотя одно с другим всегда связано. Такое Общество – это же Ужас!!!
Мне было тяжело. Сердце, казалось, сию минуту или выскочит или, пропустив очередной удар, остановится… Выходит, мне надо убить Генина?.. Такое простое словцо: у-бить… Из двух слогов. Опять же, примитивное. Выходит, всё это время, пока я шёл и размышлял, подсознание подсказывало мне этот выход. Я должен стать героем. Уничтожить Александра Генина – во имя прогресса. Во имя всего светлого! Во имя всего святого. Во имя… Во имя. Во имя!..
«Думал» я эти мысли уже с этакой ухмылочкой-усмешечкой… Ибо на самом деле «уничтожать» никого я, конечно, не собирался. Ни во имя святого, ни во имя светлого. Я ведь интеллигентный человек, а смерть – дело грязное. Жить-то как потом?.. С совестью своей испоганенной. Чтобы потом, как Раскольникову каяться на площади?..
Наверное, в эти какие-то пятнадцать-двадцать минут, что я проторчал на лестнице, я был похож на обезьяну с микрокомпьютером в лапах, не знающую какой стороной этой «штуки» бить орехи.
Наверное, я слишком «расстрадался».
И, наверное, я слишком «громко» думал о своём друге Сашке.
Всё-таки, телепатия или что-то в этом роде существует: там за стеной, за обитой дверью Сашка начал думать обо мне.
Оказалось, что он очень болезненно переживает наш разрыв, поскольку новые его друзья («чужаки») очень скоро оказались ему противны. Генин просто увлёкся на время их учением, талантом их лидера Андрея Зацельского. Но он не смог долго прожить в той тёмной атмосфере постоянного давления и недоброжелательности, недовольства и ненависти, что была присуща их сборищам.
Один известный психолог заметил, что лучший способ научиться ненавидеть близких – это каждый день принуждать себя любить их. Так сказать, «демонстрировать» любовь. С «чужаками» у Генина получилось наоборот. Он приучал себя ненавидеть и вдруг понял, что не умеет.
К тому же, оказалось, что эта секта, как я и предполагал, не так уж и безобидна. «Чужаки» начали готовить какую-то глобальную террористическую акцию.
Всю эту сумятицу мыслей я «мироощущал» как излучение Генина на фоне начавшейся и транслируемой им передачи «Здоровье». Очень кстати. Чувствовал я себя совсем плохо.
Генин вновь и вновь «переживал» разрыв то со мной, то с женой, и я поддался волне его тоски. Волне ужасной силы, которая просто парализовала меня. А потом он вдруг пожалел, что однажды выгнал Андрея Зацельского из своего дома. Это, оказывается, произошло совсем недавно… Теперь он опять ощутил такой приступ одиночества, что был вынужден распахнуть окно и глотнуть свежего воздуха.
Моему (Сашкиному?) удивлению не было предела: из окна дома напротив ему как раз улыбался Андрей и делал Генину какие-то знаки.
Генин не ответил, лишь нахмурился, и, захлопнув окно, отвернулся.
Вот и ещё один человек знает, где находится источник мыслеизлучения, отметил я механически.
Александр же с отвращением вспомнил о двух недавних нераскрытых преступлениях. Об одном из них я слышал в редакции... Как призрак, в сознании Генина снова всплыло улыбающееся лицо Андрея, тут же утонувшее в волне презрения и гадливости, излучённой Гениным.
Вот как?.. Значит, к этому преступлению причастны «чужаки»?..
Мой пульс опять участился. Я приготовился к худшему. Каким-то седьмым чувством я смутно ощутил, что окружающее начинает сдвигаться, Вселенная скручивается к той точке, где находимся Генин и я. И что с минуты на минуту здесь либо образуется чёрная дыра, либо произойдёт ещё что-то не менее ужасное.


Внизу выстрелом хлопнула дверь, и кто-то /Андрей?/ неторопливо, с сознанием своей силы, стал подниматься по лестнице.
Что-то металлическое /нож?/ звякнуло о ступени. Наверное, уронил… Всё-таки нервишки.
Я осторожно взглянул сквозь перила вниз…
По лестнице поднималась всего лишь старуха-соседка из квартиры напротив.  Старушка прошла, окинув меня неодобрительным взглядом /алкоголики разные рассиживають/.  Я остался сидеть и ждать.
Почему же Зацельский не идёт?.. Неужели задумано что-то более сложное? Чего он ждёт?.. Он ведь теперь точно знает – кто источник мыслепередачи, и, наверняка, догадывается, как это можно использовать. Я знал об Андрее только то, что знал, в основном, о его желании заявить о себе как можно громче. Может быть, я его знал мало? Из мыслей Генина тоже ничего определённого о Зацельском не следовало.
Решил, что ничего изменить нельзя?.. Испугался и остался дома?.. Мистер Зацельский остался дома и о чём-то там жестикулирует Генину?.. «Вот образина, – сказал я себе, – торчу здесь уже почти час, а этот товарищ ведь просто так ждать и сидеть не будет. Скорее всего, все их боевики уже концентрируются где-нибудь неподалёку. Наверняка, у них для этого есть какая-то специальная связь, какой-то общий сигнал или знак. Например, стукнуть особым образом по трубке телефонного аппарата. Господи! Да при Генине и выдумывать ничего не надо: жест Зацельского, протранслированный Гениным в эфир… Вот он – знак: всеобщий сбор – и вот они уже здесь, рядом».
Это значит, что хорошо организованная группа, возможно, вооружённая, если ещё не явилась, то сейчас явится сюда, чтобы захватить Александра Генина. С боем, любой ценой и по уже спланированной схеме… Как использовать его – догадались. Не дураки. Значит, я уже досиделся до такого момента, когда не только надо действовать – когда не действовать – значит потерять Генина. Действовать!.. Немедленно и быстро.
Вся эта псевдофилософия мысли, скрутившаяся в моей голове многочисленными нейронными «проволочками», не дала мне одного и, кстати, единственного, что мне было нужно – руководства к действию.
Защитник-супермен?.. Это не для меня. Это – для американских боевиков. Мне же, похоже, предлагают при этом роль статиста…
Единственная надежда на то, что государство, вмешательство которого некоторое время назад представлялось мне нежелательным, успеет к месту действия раньше дружины Зацельского и сумеет, как обычно, защитить нас. Государство – во образе своих рук и глаз, своей передовой техники… При анархии у нас (у интеллигенции), как это ни парадоксально, не было бы шансов уцелеть… Конечно, всё это при условии, что всё вокруг – явь, что я не сошёл с ума, что все мои страхи – не больной бред уставшего от повседневности мозга!..
Я вскочил на ноги и судорожно нажал на кнопку звонка. Несколько раз.
Часы показывали 21.30.
Этот звонок, услышанный через посредство Генина всеми, в том числе и действующими лицами, неожиданный для них, должен был ускорить действия окружающих. Следовательно, и мои действия должны быть чёткими и быстрыми.
Мой друг, задержавшись на несколько мгновений в поиске тапочек, подошёл к двери, заглянул в дверной глазок, и я увидел свой портрет со стороны. Не лучшее, надо сказать, зрелище. Я был плохо выбрит, красен, с мешками под глазами и походил на взмыленного пони.
Александр удивился и обрадовался одновременно. Он открыл дверь и взглянул на меня:
- Зачем /…он…/ здесь? – понеслось в эфир вместе с моими анкетными данными.
Объяснять что-либо было долго и бесполезно. Как Иуда когда-то, возможно, всё решил за Иисуса, так я уже всё решил за нас обоих. Только я не считал себя Иудой. Возможно, и Иуда не считал себя предателем.
Мой друг улыбнулся и полез в карман за записной книжкой. Мы пользовались последнее время таким способом переговоров. Видимо, он забыл, что я в достаточной для понимания мере владел «грамматикой жестов». Я остановил его руку, оттолкнул в сторону комнаты и, навалившись, опрокинул на дверь тяжёлый старый гардероб с одеждой.
Это произвело на Генина сильное впечатление. На некоторое время его мысли смешались, а потом растерянно завертелись между: «что лучше вызвать – милицию или скорую помощь?»
В комнате было жарко. Он раздумывал, я действовал. За какую-то минуту я, ни слова не говоря, методично навалил на дверь целую баррикаду и, обернувшись к Генину, громко и внятно произнёс его домашний адрес, добавив: «Милиция! Через несколько минут здесь будут штурмовики, срочно высылайте людей!.. Возможно, штурмовики хорошо вооружены!»
Теперь уже у Генина не осталось сомнений в моей невменяемости. Он попятился, быстро подумал что-то типа «прыгнуть в окно» и «бежать»… Но я ласково положил ему руку на плечо. Я молчал, просто с необыкновенной нежностью смотрел в его удивлённые глаза ребёнка. Потом, еле владея губами, заговорил.
- Сашка, - сказал я. – Тебе грозит опасность. Большая опасность. Возможно, смерть. Я пытаюсь тебя спасти. Я – не сумасшедший. Посмотри внимательно… Убедился?.. Чтобы убедиться совсем, подойди к окну и посмотри, что творится на улице.
Мой друг, как загипнотизированный, без всякого выражения на лице, встал и подошёл к окну. И, распахнув окно, изумлённо застыл.
Как я и предполагал, события нарастали, как снежный ком, катящийся с горы, и остановить их уже было невозможно.
Снег практически перестал. Жители двора заполнили улицу, высовывались из окон, из соседних двориков через арки подходили какие-то непонятные личности. В шапках и без шапок. Молодые и пожилые. Мужчины и женщины. Они тихо переглядывались, переговаривались, спорили о чём-то… Мальчишка свистнул и помчался куда-то… У подъезда сформировалась группа из человек десяти – они ожесточённо жестикулировали. Когда Генин подошёл к окну, они обернулись, и я узнал двоих «чужаков». Генин тоже.
Ещё один жест, и группа, разделившись, перешла к действиям. Несколько «чужаков» осталось у дверей подъезда, остальные поспешно вошли внутрь. Похоже, вооружены.
Александр, скорее, был не удивлён, а озадачен… Я поставил себя на место человека, для которого события сегодняшнего вечера только начались. В этом был даже некоторый юмор. А мне казалось, что прошло уже несколько дней, и было совсем не до смеха. Машина событий вокруг нас вертелась, как мельница, и оставалось надеяться только, что её лопасти не снесут нам головы.
Всё, что я был в силах, я сделал. Торопиться уже не имело смысла. Оставалось только успокоить Генина. Рассказать ему. Объясниться.
Я отвёл его от окна и усадил в кресло. Он подчинился, как маленький ребёнок. В голове «ребёнка» царил сумбур. Всё его сознание толчками пыталось прорваться куда-то и в то же время замерло.
Говорить я должен был просто и доходчиво. Иначе он бы не понял. И не принял. Поэтому, как многие, наверное, помнят, я сказал:
-  Саша. Около трех-четырех часов назад ты стал телепатом. Ты теперь излучаешь, независимо от своего желания, свои мысли в эфир. Теперь тебя слышат все… Не перебивай! – возвысил я голос, заметив его порывистый протестующий жест. – Слушай… Началась твоя передача, когда ты пел «про зайцев»… Тебе не нужно ничего писать! Не трогай записную книжку! Просто думай… Я и весь мир вокруг и так тебя слышат! И чувствуют… Стой! Не думай!.. Боже! Я схватился за голову: думай, не думай…
- Слушай! Ты – в смертельной опасности! Частности объяснять некогда! Тебя сейчас постараются захватить. Для своих личных целей. Внизу, как ты видел – толпа непризнанных гениев. Они жаждут известности. Они все здесь… Милицию я вызвал, ты помнишь…
  Генин кивнул, глаза его потемнели. Не знаю почему, но он мне сразу и безоговорочно поверил. И, как он умеет, сразу стал абсолютно спокоен. Я очень уважал это свойство его характера, любил таким.
  Вообще, когда я пытался представить себе, что Сашка ощутит в первый момент, когда узнает, то полагал – стыд. Сам бы я почувствовал стыд. Представьте себе, сколько всего интимного вы могли передумать за эти часы «душевного неглиже» перед всеми. Быть может, залезали в свои самые потаённые уголки. И вместе с вами в них залезали все. ВСЕ!..   Да-а… Я вытер рукавом куртки потный лоб.
 - /Значит, я снова обрёл голос?/
 «Голос» Генина звучал отчётливей, чем прежде.
 - /Значит, я снова обрёл ГОЛОС?../
Мне показалось, он закричит, в силу рождаемых его сознанием смутных образов, но он спокойно «спросил»:
 - /А как далеко слышно?../
Я с уважением посмотрел на Генина. Быть может, только теперь я оценил, что для него это значило.
 – За Москву и область, по крайней мере, я ручаюсь, - отозвался я. – У меня дома тебя слышат.
 - /Хорошо… Что-то надо сказать сейчас всем, - донеслись его мысли, - что-то важное… Хорошее… Я хотел этого всю жизнь.../ 
Генин стал задумчив.
В этот момент в окно, вместе со звоном выбитого стекла влетел булыжник и упал на пол прямо между нами. Одновременно донеслись сильные удары в забаррикадированную дверь.
Ещё один камень влетел в комнату, выбив остатки стекла.
Кто-то пытался при помощи камня оповестить весь мир о том, что он существует и значителен!..
Мы с Сашкой осторожно переместились вглубь комнаты и, пригнувшись, укрылись за шкафом.
С новым острым чувством я осознал, что в этой почти боевой обстановке в голове моего друга пытались сложиться какие-то странные нежные лирические картины, путавшиеся с мыслями о Том Самом Главном, о чём он намерен был сказать всем. Всем без исключения людям. Только ему никак не удавалось.
Он готовил Речь, а в мыслях крутилось только, что /люди должны делать добро друг другу, как можно больше добра, любить друг друга, быть правдивыми и открытыми, поступаться…/
«О, боже, сейчас он эти «детские сопли» обрушит на нас!» – подумал я. Но Генину по-прежнему что-то мешало… Видимо, мешал гомон толпы на улице, свист мальчишек, крики женщин, эти два камня, на которые он поминутно смотрел… Казалось, каждый раз у него внутри что-то сжимается, содрогается от этих внешних мешающих ему касаний, и что-то хорошее-доброе внутри него отдёргивает «ложноножку», выставленную для любви и всё более превращается в амёбу.
И вдруг Генина прорвало.
Он начал страшно материться по поводу всего быдла на свете, ищущего приложения сил во всём проклятом и поганом, в воплях и пьяных драках, желающего  только силы, власти, похоти и наживы, думающего только о своих наслаждениях; о женщинах, которые по собственнически вцепляются в любимых, о мужчинах,  не знающих ничего кроме своих инстинктов, о всеобщей подлости, злобе и – о власти, которая всё это культивирует и на этом всём и держится…
Повторять его слова тяжело, да и не имеет смысла. Слышавшие услышали. Помнящие запомнили. И, по большому счёту, в этих его мыслях не было ничего нового… Во многом он был неправ, несчастный человек, которому не давали направить свои силы на «делание добра». Это и понятно. Ты загнан в угол непониманием, а от непонимания можно сойти с ума.
Потом начался какой-то кошмар… На улице раздался выстрел. Ещё один. Крики… Вопли. Началась свалка, драка и давка. Мы пригнулись ещё ниже.
В этот момент моя баррикада не выдержала, и вслед за выбитой дверью в комнату ворвались «чужаки». Сашка бросился к окну, но двое штурмовиков перехватили его, завязалась борьба… Я получил сильный удар  по голове и, падая, уже в каком-то мареве услышал с улицы громкий женский крик:
- Пожалейте же, оставьте его!.. Лю-ю-ди! Неужели вы не лю-у-ди?!..
Между тем, двое чужаков,  с пистолетами в руках, прошли в соседнюю комнату и, выбив стекло, заняли оборонительную позицию. Нас с Сашкой держали под локти по двое молодчиков Зацельского… Остальные организовывали новый завал у двери.
«Хорошо работают, гады», - пронеслось у меня в голове. Я бросил взгляд на часы. 22:35.


Из кухни внезапно появился спокойный деловитый Андрей Зацельский /моя реальность/ и потный гадкий самодовольный Зацельский /реальность Генина/.
«Саша, дорогой, мы не хотим тебе зла, - Андрей твёрдо посмотрел прямо в глаза Генину. – Этот, - он брезгливо кивнул в мою сторону, - всегда недопонимал, ты согласен?.. Он может уйти… Ты извини, что мы таким образом, - он слегка улыбнулся, - без приглашения… Но сам понимаешь, обстоятельства. Я рад, что тебе (он кивнул в мою сторону) уже всё объяснили… Ты же знаешь, мы стараемся ради общего блага, ради новой жизни. Ты должен нам помочь. Через тебя мы, честные люди, наконец, можем передать всем окружающим о нашем бедственном положении, о бедственном положении всех людей, о наших взглядах и требованиях к государству. Ты же знаешь, нас – недовольных – большинство. Ты только что сам кричал об этом… Мы – передовая группа! – возвысил голос Андрей. Период подготовки и секретности закончился. Думай, Александр!… Вспомни всё, о чём мы столько времени мечтали и говорили!.. Ты поможешь всем достойным людям от Европы до Америки ощутить свою причастность к нашим программным целям!.. Люди на всех континентах протянут друг другу руки. Мы объединимся в общем гневе! Отсюда покатится его волна… Охватит всю страну, всё человечество!.. Мы всё и всех поставим на место!.. А всех гадов, мешающих нам, сметём в преисподнюю!..»
Зацельский продолжал, я слышал его речь как бы из двух источников, и вдруг обратил внимание, что трансляция его речи Гениным была значительно свежее, яростнее, шире и полнее, чем первоисточник. Сознание Генина ловило и преображало речь лидера чужаков, превращая корявые скупые фразы в огненно-волнующие картины!
«…сюда уже едут ребята из области… - продолжал Андрей, - тебя же, нашего Героя, мы защитим хотя бы ценой своей крови и даже жизни!..  Ведь Ты же – наш!.. Ведь ты же помнишь, Александр, наша цель – всеобщее благо и добро…»
Во дворе раздавались возмущённые крики, шум толпы нарастал. Из него вдруг отчётливо вырвались отдельные наиболее громкие фразы.
Какой-то мощный мужской голос покрыл все остальные, и до нас донеслось: «Эй, вы, там, в мире, слышите меня? Я – Семён Мурзин…» Оставшуюся часть фразы заглушили крики толпы. Многие уже сообразили, насколько выгодно сейчас кричать. Но даже через этот рёв я услышал вдали характерный, набирающий силу, вой сирены… Он приблизился, и остановился на выезде из арки под домом. Свет в нашей комнате был предусмотрительно погашен, и фиолетовые вспышки «мигалки», как на дискотеке, осветили потолок и напряжённые лица чужаков в квартире. Все они, оказывается, уже заняли оборонительные позиции около окон. Оружия у них оказалось достаточно. Были даже пара автоматов.
Мысли Генина опять скомкались, заметались, и среди них главной темой было одно:  /Бога ради, уйдите! Отстаньте!/ И – Боль.
Кажется, я крикнул что-то типа: «Наши!.. Держись, Сашка!» и прыгнул в сторону Андрея. Не помню. Почувствовал ещё один страшный удар в голову, и чернота заполнила мир...


*   *   *

Когда я очнулся, то первым делом увидел расплывшийся циферблат часов. Я сосредоточил внимание на этом объекте, и мне удалось выскользнуть из окружающего меня мрака. 23:10.
Стояла непонятная звенящая тишина. Только как будто какой-то голос монотонно бубнил… Нестерпимо болела голова. Коньяк что ли пил накануне… Плохой… Я опёрся на локоть, медленно ощупал макушку… Похоже, до крови. Вот, гады… И вспомнил! Бывают в жизни моменты, когда считаешь, что лучше было не возвращаться к жизни. Для меня сейчас наступил как раз такой миг.
Я осторожно осмотрелся.
Боевики с оружием по-прежнему располагались у окон. Окна были наполовину заложены стульями, книгами и прочей утварью. Через импровизированные амбразуры открывался отличный обзор всего двора. Оттуда доносился гул, крики и не очень чёткие призывы официальных властей «прекратить хулиганские действия, сложить оружие и сдаться… всем будет сохранена жизнь»… По-прежнему сверкали синие милицейские мигалки, и всё происходящее казалось нереальным. Казалось, закрой глаза, а откроешь – уже будешь дома, в любимом кресле, а всё окружающее – просто жуткий фильм по телевизору. Но я не мог закрыть глаз.
Посреди комнаты на стуле сидел Генин с бессмысленным и вялым выражением на лице. Взор его был прикован к глазам человека напротив него. Человек (видимо, гипнотизёр) пронзительно смотрел на Генина, медленно, негромко и старательно произнося слова. Это и был тот монотонный бубнящий голос… Андрей Зацельский, не вмешиваясь, стоял рядом и, временами прислушиваясь, кивал. Гипнотизёр был сосредоточен. Текст, похоже, был подготовлен заранее, хотя казалось, что он говорит экспромтом.
Голова моя соображала туго. Может быть, я не всё понял. Говорил идеолог странные вещи. О том, что вокруг – плохо абсолютно Всё, и всё нужно ломать. О том, что цинизм и равнодушие, лицемерие и ханжество стали пороком не только Системы, но и людей, живущих в ней, подрывая не только саму Систему, но и веру людей в хорошее… О том, что Система стала такой, что если в ней хвалят кого-то, то это уже само по себе подозрительно и дискредитирует того, кого хвалят, и даже если этот некто действительно талантлив, то, скорее всего, несчастен и чужд людям, как и всё, порождаемое Системой.
Это было главное, что я почему-то запомнил. По-прежнему страшно ломило череп. Сознание было затуманено… Позже мне рассказали, что, когда меня сбили с ног, Генин бросился на выручку и тем отвлёк от меня внимание. Он защищал меня, кричал, ударил даже Андрея по лицу, и «думал» об окружающих «очень плохо».
Он был практически невменяем, перестал «слушать» и «транслировать» окружающих, и когда Андрей пытался через него «передать» программу чужаков, просто «отключил» сознание, закрыл глаза и начал «думать» о другом.
Тогда-то Сашке и сделали инъекцию какого-то наркотика. После этого он уже не владел своими органами, и его стали использовать просто как «громкоговорящее» устройство. В широком смысле… Я боялся, что Генина убьют?.. Я невесело усмехнулся. Оказывается, даже если бы он этого захотел, ему бы этого не позволили!.. Он стал ценностью…
Тем временем гипнотизёр-идеолог продолжал через «супермозг» внушать всему человечеству мысли о всеобщем добре, о благе народа, о любви к ближнему и о свободе в её истинном понимании… Наверное, многие помнят эту «речь». Возможно, даже, на кого-то этот бред произвёл впечатление.
Мне же было страшно и тошно наблюдать эту сцену.  Здесь, в этой комнате, где мы с Александром Гениным провели столько заветных минут, теперь, в этой чисто военной обстановке, с ним, бесчувственным, в центре событий, наравне с призывами «сдаваться», прерываемыми одиночными выстрелами, звучали слова мира и любви к ближнему.
К этому моменту двор уже был полностью оцеплен, судить о чём можно было по прекратившимся возгласам за окном, а также по убыстрившимся репликам гипнотизёра, несколько потерявшими связность. Он продолжал вещать, но начал отвлекаться, тревожно поглядывая в сторону окон, за которыми воцарилась напряжённая тишина. Похоже, милиция уже эвакуировала людей из соседних зданий.  Вероятно, спецслужбы готовились к операции. Мысли гипнотизёра через Генина проецировались на людей, и чужая тревога всё больше росла во мне и окружающих, заставляя трепетать от навязывания чужого липкого страха и предчувствия близкой развязки… Каким страшным оружием мог стать Прибор-Излучатель!.. А если его способности ещё и развить!.. Я попытался представить себе Сашку, доведённого искусственными средствами до состояния ужаса, урагана боли и страха!..
Гипнотизёром, между тем, всё более овладевало как раз это состояние, он начал всё более отвлекаться и терять контроль за сознанием Генина. На один миг он даже отвернулся и обменялся несколькими жестами с Андреем, показав куда-то в сторону кухни…
В этот момент, похоже, состояние Саши несколько просветлело. Он на минуту очнулся… Понял. И… заплакал.
Это как бы дало новый толчок окружающей действительности. Что-то во всех всколыхнулось. Вселенная всё стремительнее вертелась вокруг точки-центра, где находился Генин.
Какая-то пожилая женщина, которую милиционеры, видимо, пытались эвакуировать, вдруг выхватила у одного из них мегафон и резво вбежала в подъезд дома напротив… Через несколько мгновений все увидели её в окне второго этажа противоположного дома. Она высунулась, Генин тоже увидел её, женщина распахнула пальто и, тяжело дыша, закричала в мегафон, «заглушая» слова гипнотизёра:
"Прости меня!.. Прости меня, Саша! Я потеряла сына… Он пропал без вести!.. Больше у меня никого нет. Саша, только ты!.. Только ты можешь!.. Передай ему – я его жду! Его зовут…"
Резкий вопль какого-то юнца, появившегося внизу, заглушил концовку фразы:        "Слушайте! Слушайте все мою любимую группу «Спейс»!.."
Двор наполнился ревущим грохотом магнитофона… Один из чужаков-автоматчиков с исказившимся лицом навёл автомат на юнца, потом передумал и дал очередь по динамику.  На секунду все отвлеклись, потом раздался громкий хлопок, в нос ударило как будто нашатырным спиртом. И всё в этот день для меня и для многих других наконец-то смолкло, и мир снова обрёл заслуженный им покой.


                Э П И Л О Г


Только спустя несколько месяцев после того, как минуло время допросов и дачи показаний, я как журналист, узнал подробности.
Узнал о том, что в Тот День с 20:30 ожили все дипломатические каналы. Со всех сторон света официальные представители своих государств слали друг другу сначала ноты (не музыкальные, конечно), а потом – и официальные предложения о приобретении лицензии на использование Генина и даже на его покупку.
В 21:15 одна из крупнейших стран Запада предъявила ультиматум с требованием о передаче Генина в собственность ООН как мирового достояния, не могущего использоваться в одностороннем порядке. Из определённых источников мне стало известно, о том, что спустя сутки Штаты без какого-либо уведомления привели все свои вооружённые силы в полную боевую готовность и готовы были к самым решительным действиям вплоть до высадки десанта в Москве…
Наверное, происходили и другие кажущиеся теперь смешными события. Но о них мне узнать ничего не удалось.

Через пару дней в газетах достаточно коротко промелькнуло сообщение о смерти «одного из известных деятелей науки Генина А. С.», о дне церемонии прощания с ним и дне похорон. И всё успокоилось.
Церемония, очень немноголюдная (присутствовали только родственники) действительно состоялась. Прощались с гробом, крышка которого была закрыта. Это было объяснено секретностью работ, которыми занимался Генин А. С. погибший при исполнении специального поручения партии и правительства. Журналисты, друзья и, тем более, иностранцы, на церемонию допущены не были.
Вот и всё. Вот так окончилось Событие, перевернувшее жизнь многих, уж мою точно.

Верю ли я в смерть Генина?.. Честно говоря, нет. Мой лечащий врач со мной во всём согласен. Василий Иванович – вообще распрекрасный человечек… Выпускает меня из клиники даже прогуляться. Несмотря на строжайший режим, который мне предписан вследствие пережитого сильнейшего нервного потрясения. Успокоительные таблетки мне помогают плохо… Вот доктор и предложил, если мы с ним полюбовно договоримся не переживать, не вспоминать о тяжёлых событиях и тем более о Событии, то в режиме можно сделать и кое-какие послабления… Домой вот даже отпустил на денёк.
Газета с некрологом о Генине пропала. Я догадываюсь куда и почему… Василий Иванович, кстати, сообщил, но очень конфиденциально, что сын той несчастной пожилой женщины, которая кричала в рупор милиционера, благополучно нашёлся, они встретились и живут где-то неподалёку. Возможно, я даже в скором времени смогу с познакомиться с этими прекрасными людьми.

Так о чём я?.. Вот что значит самодеятельность. Два дня не принимал таблетки. И память стала временами отказывать. Как-то кусками. То просветление, то муть какая-то.
А!.. Так верю ли я, что мой друг мёртв?..
Нет!
Конечно, можно допустить, что политическое давление Запада и ООН на наше правительство оказалось сверхплотным. И таким «официальным» способом всех успокоили... Мол, Генин погиб в перестрелке при операции его освобождения от террористов. На «нет» – и суда нет.  Но кто же в здравом уме поверит?.. Кто откажется от такой «игрушки» как Генин, от Сверхизлучателя, от Супероружия?..
Нет, я не верю в смерть Генина! Даже если бы гроб был открыт, и мне показали бы моего друга мёртвым, я всё равно не поверил бы. Слишком легко в наше время сделать копию из подходящего материала даже с живого человека.
Где он сейчас?.. Уверен, что Александр где-то есть. Потому что иногда я как будто слышу его Голос. Я много думал о происшедшем Событии за те годы, что провёл в больнице. Многое за это время изменилось. И изменилось, вроде бы, к лучшему, хотя часто мне кажется… Но не будем об этом…
Вполне ведь можно допустить, что Александру и позволили где-то жить инкогнито, и свой дар он использует только в узком кругу. Пытается по своему обыкновению за счёт полного раскрепощения сознания найти точки соприкосновения с близкими по духу личностями. Только я знаю, что Генин ничего не добьётся… Его «открытость» приведёт когда-нибудь к полному одиночеству, и он умрёт от него, как от внезапного апоплексического удара, внезапно открывшегося ему откровения, которого не в силах вынести ни один человек.

Занимательно ещё одно. Когда мы с Гениным спорили о его «идее-фикс», мы допускали многое, обсуждали – как общение между людьми начнётся и к чему оно может привести,  к великой радости всеобщего понимания и доверия друг к другу или к изоляции и отчуждению. Но ни разу мы не допускали даже и мысли о том, что найдутся люди, группы людей, которые захотят завладеть излучателем как ценностью. Это как-то… не приходило нам в голову!..
Раз от разу я вспоминаю Тот День и всё случившееся и не могу понять. Не могу понять, как это всё получилось. Как всё было глупо. Бездарно. И низкопробно. Как все торопились, изнывая – одни от страха, другие – от вожделения, третьи – от нетерпения.
И ещё думаю о том, что может быть, Генина было слышно не только на Земле?.. Где лежит граница его мощи?.. Кто знает, не крадётся ли сейчас по коридорам власти, потихоньку, наверх – нечеловек в человечьем обличье?.. Вот он добирается до самого верхнего этажа, набирает на панели  секретный код, входит в палату, где замурован и спит Великий Излучатель Александр Генин, будит его и неторопливо говорит через него всем людям:
 «…………