Опухоль

Лида внимательно рассматривала трещины на потолке, когда в палату вошли бывшие свекровь с золовкой.
Их появление в свете последних событий было предсказуемым, но все равно неожиданным и неприятным.
«Интересно, сразу про квартиру поведут разговор, или ради приличия поинтересуются моим потерянным здоровьем?» – подумала она, одарив их пустым, равнодушным взглядом.
Все чувства перегорели. Все обиды отступили перед бедой, которая затмила все предыдущие немаленькие беды. Вернее, перед предполагаемой бедой: результатов обследования надо было ждать до завтра.
Две женщины, старая и средних лет, с одинаковым уныло-постным выражением лица (по-видимому, предназначенным заменить сочувствие) молча смотрели на Лиду, не понимая, как начать разговор.
От старшей, одетой в черное, несло какими-то специями. Она любила готовить. Но сейчас этот запах раздражал больше, чем выражение мнимого сочувствия.
– Лидочка… – начала старуха. – Ты знаешь, несмотря ни на что, мы всегда хорошо к тебе относились. К-хм... и к Славочке тоже. Он же наша кровиночка!
«Старая проститутка! Где же ты была, когда я твою кровиночку по врачам, психологам, тьюторам, гадалкам и ворожеям таскала?» – к горлу подкатил привычный ком. Она промолчала. Слова свекрови, не найдя отклика, повисли в воздухе.
– Как ты себя чувствуешь, Лида? – вступила золовка.
Лида молча разглядывала их скорбные фигуры в старомодных нарядах.
– К-хм... мы понимаем, что тебе нелегко. Славочка там один... Может, нам посидеть с ним пока?
Лида отвернулась. За сыном приглядывала соседка, тетя Маша. Она была уже пожилая, и ей приходилось тяжело с мальчиком, который в любой момент мог искалечить себя или броситься с кулаками на взрослого. «Пару дней, Лид, так и быть. Ты уж там... постарайся уложиться».
Да, соседку можно было понять. И если, не дай Бог, диагноз подтвердится, Лиде все равно придется уйти из больницы: оставить Славку не с кем. Не с этими же шакалихами, которые прибежали на запах падали...
Лида молча перебирала варианты. Если это начальная стадия, то можно сделать операцию и вылечиться – вон сколько женщин живут в ремиссии. Если уже метастазы, то у нее только один вариант: взять Славку и выпрыгнуть из окна. Кому он нужен на этом свете, кроме нее?..
Золовка неожиданно присела рядом на кровать и взяла ее холодную, безжизненную руку.
– Лид, прости меня... За эгоизм, за малодушие. Не наказывай меня, я уже наказана. Я ведь молодая была, дура дурой. Не понимала ничего. Думала, в жизни все просто: либо белое, либо черное.
Лицо свекрови вытянулось. Она явно не ждала таких слов от всегда покорной дочери.
– Татьяна, пойдем! Лиде надо отдохнуть, – скомандовала она привычно.
– Лиде давно надо было отдохнуть, – тихо продолжила золовка, – иначе она не оказалась бы здесь. Но отдыхали почему-то мы. И твой любимый сын.
Глаза Лиды ожили. Такого и она не ожидала. Вот до чего доходит артистизм некоторых при мысли о квартире в тихом центре! Претендовать на нее они никак не могли, разве что взяв опеку над Славкой. В их общей с бывшим мужем квартире беззаботно продолжал жить с новой женой и приемной дочерью Славкин отец. Ни разу не навестивший их в квартире родителей Лиды после подтверждения диагноза сына. Тогда они все во весь голос призывали отдать его в интернат.
«Ненавижу вас!» – вспомнила Лида из глубины своей беды, и отвернулась.
– Пойдем, Татьяна… Лиде нужно время, – опять скомандовала свекровь.
– Время на что? Квартиру вам отписать перед смертью? Вот! – Лида вытянула кукиш прямо перед ее носом.
– Хамка! Не изменилась! – И свекровь, взглядом указав дочери на дверь, удалилась, хлопнув дверью на прощание.
Татьяна, понуро свесив плечи, все еще сидела на кровати. Лида решила не обращать на нее внимания.
– Помнишь Борю?.. – немного помолчав, произнесла золовка. – Моего последнего мужа... Он же сделал состояние на игровых автоматах. Но только счастья это нам не принесло. Все мои беременности закончились выкидышами. Врачи говорили, что это из-за его возраста. А последнюю… я доносила до двадцати недель. После чистки врачи сказали, что у меня не будет больше детей... Лид, когда Боря болел раком, я почти все потратила на его лечение. Но у меня остались еще две квартиры. Одна на Арбате, другая на Знаменке.
Лида изумленно повернулась к ней. «Что же она от меня хочет? Ей мало, что ли?»
– Лид, мама о них не знает. Никто не знает... Мы их сдадим. И поднимем и тебя, и Славку, не бойся. Не смотри на меня так. Я много лет боялась такого твоего взгляда, поэтому и не приходила. Но сейчас тебе терять нечего. Либо ты мне веришь, либо... либо не знаю... у тебя никого нет. А если ты умрешь, то и у Славки никого не будет. Я не прошу официального опекунства – только разрешения помогать вам!
«Чудны дела твои, Господи!» – в голове у Лиды проносились разные сценарии будущего.
– А как же твоя мать?
– А что мать?.. Я выросла. Жаль, что слишком поздно, – с горечью усмехнулась Татьяна. – Она ненавидит новую жену Дениса больше, чем тебя. Несчастный человек, слишком много ненависти. Но она моя мать... Она привыкнет, смирится.
В палату вошел врач.
– Ну что, пациентка Лаврищева… Всё не так плохо, как казалось. Метастазов нет. Завтра получим еще гистологию и будем решать, как вас лечить. Но мне кажется, что всё будет пучком. У меня глаз наметанный!
Врач подмигнул пациентке и вышел из палаты.
Женщины обнялись, и Лида, впервые за много-много лет, зарыдала – громко, со всхлипываниями, как в детстве, размазывая слезы и сопли по лицу. И казалось, что огромная бетонная плита, так надежно и крепко защищавшая ее сердце, отвалилась и освободила дыхание.
«Всё будет хорошо, всё будет хорошо, всё будет хорошо...»