ОНИ

Вездеход остановился на краю таёжного озера с заболоченными берегами. Я открыл пассажирский люк и вытолкнул наверх рюкзак со снастями, а после вылез и сам. Егор довольно заулыбался, потирая свою сальную бороду и тоже вышел. Вечерело. Тёплое солнце опускалось за причудливые скалы на противоположном берегу. Установив стулья на крыше гусеничной машины и забросив удочки, мы открыли холодное пиво.

Мой хороший друг Егор – местный лесник. Обязательно летом раз в несколько недель приглашает к себе. То у них с семьёй праздник какой-нибудь, то на охоту, то, как сейчас, на рыбалку. Мне из Новосибирска ездить на Егоров кордон совсем не лень. Тут и отдохнуть можно, и побыть наедине с природой, да и просто лёгкие прочистить от городской копоти.

- Слышал новости? – начал я. – Под Москвой крупная техногенная авария. Произошёл выброс аммиака и ещё чего-то. Жуть…

- А где конкретно? – уточнил Егор, приложившись к бутылке. – Москва большая.

- Солнечный, вроде, город называется, - ответил я. – Захолустье-захолустьем. Я полчаса потратил, чтобы на картах найти.

- Это не мудрено, - закивал лесник. – Город при Союзе относительно закрытый был. Из тех структур, что там по крайней мере делали вид, что для народа стараются, было три таких: Институт Экстремальной Биологии, НПО «Протон» и НИИ «Импульс». Да и те чем-то очень сомнительным занимались. А в «Импульсе», по слухам, главным конструктором немец был, который в войну с такими чинами якшался – страшно представить. Но не это самое жуткое. А то, что под городом были комплексы, где проводились совершенно иные исследования.

- Господи, Егор! – воскликнул я. – Опять со Степаном бухал? Что на этот раз он рассказал тебе?

Профессор Степан Вишневецкий был нашим общим приятелем. В 90-е на волне всеобщей свободы смог раскопать нечто за гранью реальности. По крайней мере именно так он описывал нам свои находки. Это были неопубликованные путевые заметки геолога из экспедиции Рериха, а также изъятая с печати брошюра великого художника и известного мистика «О Шамбале и путях к ней», написанная по итогам его Алтайско-Тибетского похода. Долгие годы профессор физики изучал любые зацепки, проверял все доступные источники. И теперь чуть ли не каждые выходные рассказывает нам по телефону об очередной своей безумной теории.

- Да не, - отмахнулся Егор. – Андрей рассказал.

- Хрен редьки не слаще, - фыркнул на своё пиво я. – Они же заодно!

- Андрей репортёр, - напомнил Егор, - и вхож в некоторые закрытые учреждения. Да и пару лет назад он там был, в Солнечном этом.

Полыхнули звёзды. Я проверил своё ружьё и патроны. На случай, если медведи появятся.

- Ну, допустим, там что-то было, - кивнул я. – При чём тут это к аварии?

- Думаю, она произошла на комбинате, - проговорил Егор. – Его между собой делили эти три Института. Говорят, подземелья того комбината на километров десять вглубь уходят.

- Всё равно не понимаю, что ты хочешь мне этим сказать… - неуверенно проговорил я.

Егор задумался. Обычно всегда разговорчивый, он казался угрюмым лесным великаном. Голубые глаза потускнели, губы скривились в растерянном молчании.

- Я знаю этот лес с самого детства, - наконец заговорил он. – По крайней мере думал, что знаю. Оказывается, тут всего в нескольких километрах отсюда есть деревня. Сейчас она заброшена, а ещё двадцать лет назад в ней теплилась жизнь. Недавно я беседовал с одним человеком, что утверждал, будто там со своей туристической группой ночевал в походе. Дело было, если не изменяет память, в 2000. Стёпа свёл меня через ихнего физрука с тогдашним студентом. И тот поведал мне довольно жуткую историю о том, как одного из группы послали к реке за водой, а спустя полчаса он вернулся с пустым ведром и толком не смог объяснить, почему статный брюнет стал дрожащим от страха поседевшим старцем. Из смутных и сбивчивых реплик мой собеседник смог узнать, что по пути через луг на него нечто накинулось, исцарапав живот и спину. Одежда была целой, да и видимых отметин на коже у него не сохранилось, однако объяснить здравым смыслом это никак не удалось. Кстати, был я на том поле. Правда, сейчас там всё молодым лесом заросло. В общем я походил там с металлоискателем и ничего, кроме старого лома не нашёл. В самой деревне тоже ничего необычного я не заметил. Но это только на первый взгляд…

Я вспомнил старые россказни, будто на стекле, куда хозяин долгое время смотрел, мог оставаться его посмертный отпечаток.

- Просидев там ночь, я сам чуть не поседел от ужаса, - продолжал рассказ лесник. – Того, что там лазило, я не видел, но отчётливо слышал что-то похожее на стук копыт по дощатому полу. Подобное можно было услышать раньше, у мельницы, когда туда на телегах привозили зерно на помол. На утро никаких следов в пыли, кроме своих, я так и не обнаружил. Побродив ещё полдня по окрестностям, я нашёл старые, с виду заброшенные бункеры. Я помнил, что когда-то здесь часть была военная. Тогда я думал, что это их тренировочный полигон был. Все люки и гермозатворы были задраены изнутри, а у купола вентиляционной шахты я отчётливо слышал грохот каких-то исполинских механизмов. Чтобы окончательно не сдвинуться по фазе, я посчитал, что это слуховая иллюзия, что порой может возникать в очень отдалённых и заброшенных местах. В них происходит перенос тогдашней реальности на проступающую в подобных зонах ноосферу, будто негатив на фотобумагу. Только вот многие и в это не верят. Ходил один питерский блогер, сталкер по увлечению, подобные места снимал. Да вот прикрыли его недавно. Обещают лет пять, не меньше. Андреем зовут. Андреем «МШ». Ещё и фамилия у него оружейная…

- Прикладов? – стал гадать я. – Прицелов?

- Да нет же… - вздохнул Егор. – А, вспомнил! Пыжкин. Вроде как.

- А при чём тут он?

- Да при том. Углядел что-то не то. Он, вроде молчал об увиденном, но всё равно его решили прикрыть. От греха подальше. Не будь он известен в узких кругах, прикончили бы по-тихому и не стали шум поднимать.

- Хочешь сказать, что тогда ты что-то эдакое видел?

- Я не уверен в том, что видел. Скорее чувствовал. Не помню, проболтался я тебе спьяну или нет, но я книгу пишу. О тайге. Чисто свои заметки и наблюдения. Так вот редактор без всяких объяснений потребовал выкинуть главу с той деревней. Говорил, мол, в подобной моей литературе этому не место. Я было махнул рукой, да вот только сразу смекнул, в чём дело. Я тогда в свой вездеход сразу запрыгнул и поехал туда. Вновь осмотрел бункеры. И заметил человеческие следы. Не мои. А рядом собачьи. Мой Полкан, когда принюхался к ним – завыл и обделался на месте. А он между прочим – хаски. Порода не из пугливых. В общем, ты понимаешь, что я тогда будто в прострации был. Пытался осознать увиденное и услышанное. То-то мне эти бетонные коробки сразу не понравились! Сам посуди – работающий военный объект в такой глуши, что на сотню километров только пару домов, да и те – кордоны моих коллег с геологическими станциями.
 
- Так ты ж сам говорил, что рядом часть.

- Говорил. Да только вот расформировали её давно. Здания все смели в порошок при помощи взрывчатки, перепахали всё инженерными машинами, а что было слишком ценным для уничтожения – вывезли в опечатанных ящиках.

Вот тут я запутался окончательно. Отложив в сторону удочку, я повернулся к другу и спросил:

- А что тогда вояки делают сейчас у того бункера?

- Это не вояки, - поправил меня Егор. – По крайней мере, не совсем они. Мои источники называют их ликвидаторами. Что они ликвидируют, я не знаю. Как и то, чем они вообще занимаются и на кого работают. Дальше идёт информация на уровне слухов. Только ты не смейся, я сам не до конца в эти байки верю. Занимаются они в основном охраной стратегических производств и исследовательских лабораторий, транспортировкой образцов для исследований и отстрелом всевозможной «дичи». Ты понимаешь, о ком я. А приказы приходят откуда-то из недр Москвы, от бывшего теневого правительства СССР. Кто они и какие у них цели – никто из моих информаторов не знает.

- Да ну? – удивился я.

- Я сам не верил, поэтому хотел подробнее разобраться, - понимающе проговорил лесник. – Заплатив кому надо, я получил довольно интересную информацию о том бункере. Он является лишь одним из входов в очень старый подземный завод. Дальнейшие зацепки пролили свет на огромнейший период нашей истории, причём тот период, о котором даже на Лубянке далеко не все знали. Как тебе известно, по всей стране бурили сверхглубокие скважины. Самая известная из них была на Кольском полуострове. Наверное, слышал о том, что микрофоны записали на самом дне. Да вот только мне удалось выяснить, что эта запись – фальшивка. Причём её сделали сами учёные, потому что их было объяснить проще, чем керны, которые они достали с самого дна.

- А что в них было такого?

-  Это были доказательства того, что наш биологический цикл далеко не первый на планете. Поверхность Земли как минимум несколько раз покрывалась магмой и потом вновь становилась пригодной для жизни. А коллеги тех учёных на МГД-генераторе, что на соседнем Рыбачьем полуострове, тем временем пропускали через горную породу электричество. По их расчётам подобным способом можно разведывать породы на сотни километров вглубь. Да вот только они обнаружили, что кора испещрена циклопических размеров кавернами. Господи, да она подобна голландскому сыру – такая же дырявая! А ниже ста километров в том месте начиналась пустота. Натуральная пустота. Наша планета полая внутри. Когда я стал рыть дальше, обнаружилось следующее: кое-кто уже пытался попасть туда. И это даже не комитетчики. Похоже, Хозяева, как называли некоторые информаторы тайных правителей Союза, были заинтересованы в установлении контакта с НИМИ, - на этих словах Егор многозначительно ткнул пальцем в землю. – Но и они были не первыми. Ещё в середине XIX века в Полую Землю собирали экспедиции. Официальные. Однако первые успешные шаги в этом направлении сделал Третий Рейх. Правда, больше из вопросов прагматики и идеологии. Новое оружие и идейная опора им были важнее, нежели путь к просветлению…

- Стоп-стоп, - остановил друга я. – Ты опять чего-то насмотрелся такого?
 
- У Дрона спроси, - пожал плечами Егор. – Он мне почти всё передал. Да и я сам не до конца уверен в правдивости источников.

- Тогда в чём дело?

- В том, что ОНИ выходили в контакт.

- Да кто ОНИ? Инопланетяне что ли?

- Нет никаких инопланетян. Они здешние, причём пережили все прошлые биологические циклы. Возможно в своём натуральном виде они представляют собой разумную энергию. Для действий вне своей родной среды они используют тела гуманоидов нордического типа под три метра ростом.
 
- А как же серые человечки?

- Это плоды нашей генной инженерии. Причём не обязательно советской.

- Так в Союзе генетика считалась лженаукой, не?

- Подобные вещи курировались людьми, кому сам генсек в подмётки не годится. Они были за рамками действовавших законов, этики и морали.

- Но всё же. Как объяснить явление НЛО?

- Тут всё просто, - Егор начертил пальцем в воздухе схему. – Есть ИХ аппараты, а есть наши прототипы. Ты ведь историк, должен знать, что немцы пытались создавать свои летающие тарелки. Да, почти все были простыми аппаратами с вертикальным взлётом и посадкой с обычными реактивными двигателями, но был как минимум один аппарат с антигравитационной установкой. В конце войны прототип, как и плоды генетических изысканий, захватили американцы. Зато Союзу достался ученик человека, который был одним из конструкторов того двигателя. И, если верить слухам, этот самый ученик проработал главным конструктором в НИИ «Импульс» вплоть до своего исчезновения в 1986. Было несколько площадок для испытаний. Самый известный и, по иронии, наименее важный объект – база «Капустин Яр». Ты и о ней должен был слышать.

Я кивнул.

- На Западе кое-кто решил дурить голову очень высоким чинам и их союзникам-толстосумам. Пропагандистская машина начала клепать почти одинаковые фильмы про инопланетян, пытаясь скрыть свои неудачные эксперименты под Розуэллом. Потом серые кардиналы смекнули, что способ сокрытия правды рабочий, и стали действовать смелее. Секретный самолёт «Аврора» с антигравитационной силовой установкой – их детище. Именно они фигурируют в делах о так называемых «Бельгийских Треугольниках». Однако наши продвинулись дальше – кроме антигравитации они пытались воссоздать реальный способ перемещения НЛО посредством микроскачков во времени при относительно небольшом разгоне. Подобные прыжки в будущее на секунду-другую вперёд и объясняют их странное, дёрганное поведение при длительных наблюдениях их перемещения. Главный плюс такого способа – возможность обходить некоторые законы физики, в частности, возможность избежать воздействия больших перегрузок, которые и ограничивали скорость передвижения подобных аппаратов. В США ещё во время войны этим пытались заниматься – в 1943 в Филадельфии таким образом пытались перенести целый эсминец с экипажем, да только вот всё пошло наперекосяк. Программу свернули, и с тех пор американцы и, по их же наущению, их союзники, что вели собственные разработки, подобным не занимались. Так же я слышал одну теорию от жителя Подмосковья, в которой фигурировал некий немецкий самолёт-разведчик, что смог прорваться за линию фронта и рухнуть где-то в наших краях. Сложив два и два, я предположил, что этот самолёт так же имел двигательную установку нового типа, по образцу настоящего НЛО. Захват аппарата вместе с пилотом и позволил нашим не обломаться при первой же неудаче. По предположениям Андрея, с которым я это обсуждал давеча за бутылкой прозрачной, немцы получили чертежи установки прямиком из ИХ рук, на своей антарктической станции. Дрон считает, что Новая Швабия, как та станция и называлась, была чем-то вроде буферной зоны между нами и ИМИ.

- Ни капли конспирологией не пахнет, - невесело усмехнулся я.

- Я ведь тоже не верил, - признался Егор. – До недавнего времени. Считал документы, что прошли через мои руки – фальшивкой. Но я видел, видел ЭТО!

- Успокойся, - проговорил я. – Что ты такого увидел?

- Я видел его, - почти бесшумно прошептал Егор. – Видел современное испытание. И я уверен, что мне не померещилось. Чёрный, похожий на наконечник стрелы, длинный и узкий аппарат поднялся из озера, завис над ним и в зеленоватом тумане перенёсся куда-то. Всего месяц назад. После этого прошло ещё несколько пробных вылетов. Я составил график. Теперь каждый раз хожу туда, чтобы наблюдать.

- И что ты на тех испытаниях нового обнаружил? – спросил с интересом я.

- Их несколько форм. Все очень простые – диски, треугольники. Как я понял, краска ещё не нанесена – видно только обозначение «ОТК Новосибирск-31». Андрей говорит, что ОТК расшифровывается как Основной Технический Комплекс. Так Хозяева маркируют свои секретные заводы. Как ты можешь догадаться, их по всему бывшему Союзу очень много. Даже слишком. И большая часть из них ещё работает. Производят такие заводы всевозможные дьявольские штуки. Игрушки Сатаны, чтоб им пусто было, этим Хозяевам! Боже, какие секреты ты ещё хранишь?

Я тоже об этом задумался. Если воспринять всё сказанное Егором серьёзно, то картина может перевернуться с ног на голову. Пока что это был лишь бред фанатично настроенного романтика, что пытается докопаться до «истины». Вдруг меня будто молнией ударило. А разве есть ещё в округе озёра, кроме этого? Если и есть, то совсем мелкие. А это значит…

Будто в подтверждение моих мыслей, поверхность озера вздыбилась, забурлила, взвилась облаками брызг. Над водой показался достаточно крупный силуэт летательного аппарата. Антрацитовый диск метров двадцать в диаметре перекрыл часть звёздного неба, а после начал движение куда-то в сторону. Самолёт необычной формы, издавая едва слышимый гул, со свистом промчался вокруг водоёма, чуть цепляя брюхом верхушки сосен. Сделав очередной заход, объятый зелёными молниями и туманом, диск нырнул под ткань реальности и исчез.
 
Я поспешил собирать вещи.

- Нас не заметили, - одёрнул меня Егор. – Заметили бы – послали на разборки ликвидаторов.

- Ты специально притащил меня сюда, чтобы показать это? – спросил я, грязно выругавшись.

- Да, - кивнул лесник. – Остальные знакомые были заняты. Не кричи, пожалуйста! Я понимаю, что поступил подло. Сейчас вернёмся ко мне, буду тебя отпаивать самогонкой. От нервов. Просто пойми – то что ты видел могло стоить нам жизни, не звучи сейчас так абсурдно. То, что я тебе рассказывал – правда, в том или ином качестве. Поверить очень трудно, я знаю, но ты должен поверить. Эта информация, наверно, самая важная вообще на планете. Так что крепись.

Я всё ещё не верил в увиденное. Мозг заскрежетал стремительно ржавеющими механизмами. Тем временем Егор, что-то увидевший в лесной чаще, стал стремительно собирать вещи.

- Дураки эти Хозяева, - заключил он, задраивая свой люк. – Эти технологии нельзя использовать для военных целей. Не для этого они передавались ИМИ. А они в первую очередь для армии начали вести разработки на основе полученных технологий. А ведь нельзя так…

- Почему ты так решил? – искренне удивился я.
 
- Чувство у меня такое, - ответил Егор. – Тот, кто живёт лесом, Природой, чувствует подобные вещи – что правильно, а что нет. Это вы, городские, копошитесь в пыли, в бетоне, в отходах производств и не замечаете друг друга – не то что подобную этой космогонию.

- Поехали, - попросил я. – Пожалуйста.

Аппарат вновь вынырнул из-под складок реальности. Он так и летел, в зеленоватом фосфорическом свечении. Зависнув над озером, самолёт включил прожектор и стал шарить им по берегу. Егор врубил заднюю передачу, взревел дизельный мотор. Тяжёлые гусеницы с визгом взрыхлили топкую почву вперемешку со мхом, папоротниками и мелкими елями. 

Странная погоня продолжалась достаточно долго. Я поглядывал в зеркала заднего вида, но ничего, кроме аппарата над вершинами сосен я не видел. Он двигался медленно, но неизбежно. Как маньяк за своей жертвой. И жертва это понимает. И она бежит не в поисках спасения, но в поисках лёгкой смерти. Наваждение нарисовало мне долгую и жуткую смерть в пыточной камере в застенках секретного завода. А таковые должны быть, по крайней мере мне так казалось.

- В те далёкие времена учёные вскрыли те пласты знания, в которые не имели морального права вторгаться, - судорожно говорил Егор, ведя вездеход по узкой грунтовке. – Тем самым они нарушили шаткое равновесие, приведя к немыслимым последствиям. Теперь почти на каждом углу – геопатогенная зона, аномалия на аномалии. Моя дочь, Людка, жалуется на кошмары, а я видел, как по крышам моих сараев шныряют какие-то твари, похожие на нефтяные пятна. Чем больше город, тем меньше подобное замечают, хотя и встречаются некоторые исключения. И это по всему миру происходит, не только у нас, хоть и у нас в связи с развалом многое осталось без должного присмотра.

Я только молча вслушивался в слова друга. Диск продолжал свой неспешный полёт, периодически обгоняя нас, облетая по широкой дуге. Было в этом причудливом танце что-то зловещее, неестественно жуткое. Давящее на мозг. Даже сквозь рокот мотора я слышал тихий монотонный гул, издаваемый удивительным самолётом.

- Не знаю, кто ОНИ на самом деле, но мне кажется, что сам Дьявол решил сыграть злую шутку со всеми нами, - причитал Егор. – Ох, не доведёт это всё до добра, ох не доведёт…

- Не нагнетай! – взмолился я. – И без тебя жутко.
 
Где-то вдалеке замаячили огоньки электрических ламп. Загнав вездеход в гараж, Егор запер ворота и, позвав в дом Полкана, выключил на веранде свет. Домочадцам о столь раннем прибытии мы ничего не сказали, а просто открыли бутыль с самогоном и тихо стали пить, стараясь не выглядывать в окна. Хозяйка была обеспокоена подобным поведением мужа и друга семьи, но умолчала, попросив только сильно не буянить. Ага… Попробуешь буянить, когда мозг от страха почти не соображает.



Утром на веранде мы обнаружили коробку. В ней была записка и пакет с толстой пачкой долларовых купюр. Все банкноты были крупными. Записка гласила:

<Извините, если сильно напугал. Понимаю, зрелище не из самых обычных. В пакете моральная компенсация. Я вас сразу заметил, но не придал особого значения – всё равно ведь никто не поверит, а если и поверит, то в совершенно другое. Начальство дало приказ на вашу ликвидацию, с этим у нас всё строго. Однако я ослушался. Я пришёл на работу к Хозяевам не ради денег или власти, а ради Знаний. Думаю, мне светит строгий выговор. Возможно, даже отстранят от полётов на какое-то время. Но вас не тронут, если будете молчать об увиденном. Гарантирую.

Ваш Владимир Кобенков,
Лётчик-испытатель, пилот
V-4>

Посоветовавшись с семьёй Егора, мы разделили сумму пополам и зареклись вспоминать ту жуткую ночь, которая могла закончиться для нас очень и очень плохо.