Предгрозье. Гл. 3

     3.Солнышко ещё нежилось на розовеющем небосводе, роса серебрилась на луговых травах, в речной глади стояло перевёрнутое светлеющее небо с отдыхающими облаками, а старый бортник Илейка уже готовил свою лёгкую долблёнку, чтобы собрать утренний улов: с вечера поставил  вентеря на лесном озере возле пасеки. Собачке приказал за пчельником следить, в лодку не взял. По едва заметным вешкам  нашёл  вентерь  под склонившейся над водой древней ивой. Подплыл, осторожно вынул вешку. В плетёном вентере плавали два серебристых леща, большой пузатый карась, длинная остромордая щука и небольшой золотистый карасик. – «Ну, ты мал ещё у меня в ушице вариться, подрасти немного», - поймал карасика за жабры и выбросил в озеро. – «Вот и ладно,  дочке с внучатами гостинчик будет».   Побросал улов в плетёную корзину, что стояла на дне долблёнки, и потихоньку погрёб к берегу, где был небольшой обрыв, к которому причалил  как к мостку. Здесь можно  и искупаться,  дно не илистое, чистое. Втащил лодку на мыс, вынул из неё корзину с рыбой. Себе оставил леща, а остальной улов завернул в длинные стебли крапивы, которые нарвал под липой, и в листья лопуха, чтоб лучше сохранились.  Леща выпотрошил, рассёк на куски большим новым ножом, бросил в корчагу. В ней  уже кипела вода.
     – Хороший нож. Кузнец Михайла его из трёх пластин сковал. В середине – самая крепкая, закалённая, по бокам – попроще, но в целом – очень острый  ножик и заточки не требует. Мастер Михайла  - лучший кузнец на Рязани, и оружейник отменный, и для хозяйства любую вещь сработает. Недавно клей ему пчелиный понадобился, уза, который боль снимает да ожоги лечит. Так вот и обменялся с ним Илейка: узу, мёд,  да круг воска в придачу – на добрый нож для хозяйства. Сын у Михайлы на внучку дедову Настёну заглядывается, а та всё смеётся  над ним, а украдкой-то глазами в его сторону стреляет. Молодёжь….
     Помешал варево в котелке: куски леща, репы, скорода (лук луговой),  ещё травки да корешки  для вкуса и запаха. Костёрик нехитрый, на золе – четыре камушка, чтобы дольше жар сохраняли, корчажки держали да латку, если что надо попряжить. Рядом  – шалаш добротный, от дождя и ветра спасает. Да и дух в нём стоит богатый: топчанчик  сеном свежескошенным устлан, от комаров да оводов  над головой полог подвешен, дочка Любава пошила, мастерица в этом деле. Рядом малый шалашик для собачки поставил, чтоб от непогоды укрыться могла. Умная, послушная. Милкой назвал. Очень понравилась, когда выбирал у соседа из остальных щенят.
     Вот и солнышко заиграло: росу высушило,  повернуло к себе головки луговых цветов, лесной народец  заставило засуетиться.  Тяжело загудели пчёлы, набрав из раскрывшихся бутонов нектар, а на мохнатые лапки  -   сладкую  цветочную пыльцу. Первые, разведчицы, закружились в своём особенном  танце, сообщая остальным, куда надо сегодня лететь за взятком. Над озером замельтешили почти прозрачными крыльями глазастые стрекозы, трудяги-муравьи поспешили по  хозяйственным делам из своего холмика-терема, а птицы на все голоса расхваливали начинающийся солнечный день. Из лугов послышался звонкий крик: «Д-е-д-а! Д-е-д-а!» По тропинке, меж высокой травы, внучка бежит, мелькает голубым платочком с повяслой - перевязью. Сама плела, бисером украшала, в мать пошла, рукодельница.
   - Дедунь, Господь тебя храни, здрав будь! Как почивал, всё ли тихо было?
    - И тебе здравствовать многие лета, всё дОбре, слава Богу! Присядь на пенёчек у столика-то, ушицы похлебай, рыбки отведай. Поди, не утренневала ещё?
   - Молочка поела, дедуня, да пока через луга шла - ягодки, много её нынче уродилось. И тебе букетиком собрала,  с молочком-то  сладко будет. В полевике молоко-то.
   - А я вам рыбки наловил. На-ко, заверни получше в лопухи, чтоб свежей была, а в крапиву я её хорошо замотал. Пусть матушка уху сварит да подсолит немного. Вот тебе кружок воску, выменяйте на соль у Демидихи, она солью ещё летось запаслась. Да договорись, чтоб на медок ещё поменяла. Взяток нынче  есть, не сглазить, липа цвела не в сушь, нектар был, да и цветочки поутру в росе, пчёлка гудит. Так что солью запаситесь. А я рыбки запасу в садках, и посолим и по снегу наморозим.
   - Дедунь, я тебе рубаху, порты, да исподнее чистое принесла. Давай носильное-то, стирать сегодня на Оку пойду, щёлок приготовила.
   - Ну, Настёна, погоди, ополоснусь в озерке-то, тогда в чистое и переоденусь.
 Пошёл на мыс. Медленно входил в воду, крякая от её обжигающей прохлады, немного проплыл, вернулся к берегу.  Нарвал белые колокольчики «мыльной» травки, размял  между ладонями, травка дала пену, потёр себя этой пеной, потом, как мочалкой,  растёрся  спорышем, несколько раз окунулся, уже наслаждаясь прохладой воды.  Постоял на мысу, обсох, переоделся в чистое. Ох! И славно!
   – Ну что, дедунь, помылся?
   – Бознать что говоришь, моются в мыльне, в бане. А я ополоснулся. Уж больно хорошо! Как заново родился. В чистоте и к пчёлкам пойти не грех, они не любят зловоние. Сами потому что чистоплотные, благовонные. Поела  ушици-то? Теперь домой беги, чтоб под самое пекло не попасть. Одежонку мою захвати,  рыбу  да воск.  Отца-то всё боярин держит? Вот ведь прознал, что искусно Добр из дерева узоры режет, так всё лето не отпускает ко мне на пчельник, заставляет иконостас для храма творить. Дело, конечно, Божеское, да мне уж трудно одному-то борти смотреть, хорошо ещё взяток есть, мало роятся, а то бы хоть плачь! Да Ждана-то присылай, пусть братик ягодку собирает, насушим на зиму, будем кипяточком заваривать. Беги, лапушка моя, да кланяйся отцу с матерью. Господь с вами!