Зотов-1

Наступило утро. За окном царил тёплый сентябрь, тот самый, что в народе именуют «бабьим летом». Лучи утреннего солнца, словно резвясь, заполняли комнату, а затем, утомлённые своей игрой, решили отдохнуть возле моей детской фотографии, висевшей здесь на стене с незапамятных времён.

С незапамятных времён эта фотография неизменно находилась в этом месте, под старинными часами, неумолимо отсчитывающими бег времени.

Пора вставать! Как же я обожаю раннее утро! Меня всегда охватывает трепетное волнение перед началом нового дня. Это подобно началу новой жизни, с чистого листа. Именно утром теплится надежда, что грядущий день будет лучше предыдущего, и что сегодня всё будет выглядеть иначе, и ты, наконец, достигнешь того, о чём вчера и мечтать не мог.

Пятнадцать минут сборов — и я готов к прогулке. С нетерпением открываю входную дверь и выхожу на улицу. Первое, что я делаю, — это полной грудью вдыхаю свежий утренний воздух, наполненный ароматами опавших листьев, сухой травы и угасших костров.

Почему-то осенью люди часто устраивают костры, словно стремясь избавиться от всего, что накопилось за лето. Я люблю приезжать на дачу в это благодатное время. Это особая пора, пора раздумий и тишины, когда можно спокойно побыть наедине с собой и плодотворно поработать.

Мне доставляет большое удовольствие совершать утренние променады по тихим улочкам нашего посёлка, когда всё вокруг ещё объято сном. Я наслаждаюсь созерцанием увядающей природы, радуюсь благосклонности погоды и с неподдельным интересом рассматриваю дома. Каждый из них, подобно человеку, прожившему свою жизнь, обладает уникальной историей. Хранит свои тайны.

Именно поэтому мне так неприятны современные застройки с благозвучными названиями, такими как «Ивушки», «Роднички», «Под липами». На самом деле они больше похожи на некие резервации, окружённые по всему периметру двухметровым забором. Как правило, эти  посёлки состоят из однотипных домов, где люди за немалые деньги должны «наслаждаться» жизнью, созерцая из окон-бойниц своего дома гараж соседа напротив.

Ах, Зотов, Зотов… Когда же я видел его в последний раз? Уже и не припомню. Кажется, это было в начале лета. Я возился возле машины и, обернувшись, заметил, как он идёт вдалеке, вероятно, только что сошедший с электрички. Я сразу узнал его: прежде, когда он проходил мимо, я оборачивался и радостно махал рукой в знак приветствия. Но теперь я отвернулся и сделал вид, что очень занят своей работой.

Почему так происходит? Почему мы так быстро теряем интерес к людям, если они хотя бы немного отличаются от нас? Причин может быть много. Я тоже поступил неправильно. Возможно, я просто почувствовал, что нам больше не о чем говорить. Мы обсуждали важные вещи, но это не дало результатов. Он остался таким же непробиваемым, не меняя своих взглядов на жизнь.

В своих размышлениях о Зотове я незаметно для себя оказался у его дачи, вернее, у того, что от неё осталось. Это был старый, со временем покосившийся финский домик, заросший кустами акации. Изгородь обветшала и требовала ремонта, причём как и всё вокруг.

Я решил навестить человека, с которым был знаком ещё с детства, но наши жизненные пути потом разошлись. С трудом протиснувшись в покосившуюся калитку, я обошёл терраску, где, как мне помнилось, находилась входная дверь. Однако она оказалась заперта на небольшой навесной замок. Этот знак ясно говорил о том, что в доме никого не было.

Печально было смотреть на запустение и тлен вокруг.

Огород зарос травой выше пояса. Яблони засохли и торчали «корявым» укором по углам участка. Только наперекор всему этому в дальнем углу сада, около сарая, росла великолепная ель. Сажал её дед Зотова во времена нашего детства. Сейчас она величественно возвышалась не только над заброшенным участком, но и над всем дачным посёлком, символизируя, что жизнь продолжается, несмотря ни на какие трудности.

А она, эта жизнь, только начиналась. Было время бесшабашной юности! Заканчивались 60-е, подходили к концу школьные годы. Хотелось просто жить и ни о чем не думать. Мы были уверены, что наши родители давно всё решили, что делать нам, кем быть, и обязательно поставят нас в известность, когда это станет необходимо.

А сейчас лето. Паршино. Этот прекрасный дачный уголок всего лишь в каких-то шестидесяти километрах от Москвы. Как прекрасно было здесь проводить свои летние каникулы! Ну что ещё надо?

Приходить в дом, где жил Сергей Зотов, было особой радостью! Ты попадал в другой мир, как будто пересекал некую границу.

Дед — главный хирург военного госпиталя в Москве! Светило хирургии, лично знал самого Сталина. Трое его детей, двое из которых сыновья, стали преуспевающими дипломатами и годами не вылезали из-за границы, а дочь вышла удачно замуж и тоже далеко не бедствовала. Вот её-то сын и был как раз Серёга, носивший фамилию отца — Зотов. Почему я так, в прошедшем времени? Просто отец Сергея давно умер. Ребенку и пяти не было. Смерть его была покрыта тайной, а мы никогда не спрашивали, а он и сам ничего не знал. В те времена было выгоднее ничего не знать и ничего не видеть. Вот Сергей ничего и не знал. На работе, при исполнении — была официальная версия. Каждое лето Зотов уезжал с матерью на юг. Приезжал всегда загоревшим, довольным, совсем не похожим на нас. Пока мы здесь прозябали на местных прудах, он объезжал всё Черноморское побережье от Адлера до Одессы. Как-то его мать спросила у меня:

— Саша, а вы бывали на море? — с лёгкой иронией спросила Маргарита Ивановна, разглядывая мой деревенский загар.

— Да, я был на море, например, на Жёлтом море, но это было в далёком детстве.

Я решил рассказать о своих «китайских приключениях»: мой отец несколько лет работал в Китае, помогая молодым китайским специалистам ремонтировать корабли. Вместе с ним была и вся наша семья.

Маргарита Ивановна с удивлением подняла брови, видимо, вспоминая уроки географии. Она курила очень много, и почти всегда я видел её с зажжённой сигаретой в руках. Её образ напоминал мне Гадюку из одноимённой повести Алексея Толстого: не хватало только кожанки и маузера — настоящий комиссар! Сергей, её сын, всегда ходил в джинсовом костюме и бейсболке. Загорелый и лениво жующий жвачку, он выглядел на её фоне как мальчик из Голливуда. Они часто появлялись на улице вместе — мама и сынок. Их вид говорил сам за себя: мы избранная каста, голубая кровь, и смешиваться ни с кем не желаем.

— Нет, Саша, о какой мореходке может идти речь? Мы будем пытаться поступить в МГИМО. Мой сын вполне заслуживает этого места. Он окончил специальную школу, и я не зря трачу на него столько денег. Он должен стать таким же достойным человеком, каким был его отец!

Маргарита Ивановна нервно затянулась. Я видел, как её глаза гасли и прятались внутрь, в воспоминания о прошлом. В это время её лучше было не трогать. Она становилась совсем другим человеком.

Как же радостно было приходить к ним в гости! На участке стоял теннисный стол, и мы постоянно играли до изнеможения. Дача была наполнена народом и гудела, словно пчелиный улей. Все были счастливыми, самодовольными и уверенными в себе людьми. Как же! Семья дипломатов! Родители только что вернулись из-за границы, их отпрыски, наряженные в импортные шмотки, важно расхаживали по ровно подстриженному газону, представляя собой вид редких павлинов, выпущенных из вольера.

Женька, парень с чёрными курчавыми волосами, небольшого роста, но всегда с надменно поднятой головой, старался держать лидерство в нашем трио. Он был на целых полтора года старше нас, а родители его работали в русском посольстве в Японии. Его отец был одним из сыновей старого хирурга.

– Дорогие друзья, наши родители привезли нам новый кассетный магнитофон «Sony». У нас уже есть пять винила и много других приятных мелочей. Так что музыки будет вдоволь!

Он с самодовольством нажал на кнопку магнитофона, и из динамика полилась завораживающая композиция «Smoke on the Water».

Я не заметил, как оказался посреди заросшего высокой травой сада, погружённый в размышления. Мои мысли унеслись в начало семидесятых годов прошлого века. Было ли всё это на самом деле или я всё придумал? Не знаю. Но солнце уже высоко поднялось, и заброшенная дача больше не напоминала дом Ашеров из романа Эдгара По. Мне нужно было что-то делать. Не стоять же здесь вечность, мало ли что люди подумают.

– Молодой человек, а что вы здесь делаете? – послышался женский голос за моей спиной.

Я обернулся.

– А, это ты, Саша, а я уже испугалась. Думаю, кто здесь расхаживает в такую рань?

– Вы давно видели Серёгу? – поинтересовался я.

– Этим летом он приезжал как-то раз. Я видела его издалека. Как всегда, под хмельком. Весь такой смурной. Он не выходил из дома, только смотрел телевизор до утра. Наверное, так и засыпал с ним.

Я не стал дослушивать Ларису и, попрощавшись, пошёл домой. По дороге в голову лезли тяжёлые мысли. Всякое может быть. Давно уже не работает. Живёт со старой больной матерью, которая, между прочим, продолжала смолить, не прекращая, а ей уже давно за восемьдесят перевалило, и ничего.

Старший сын Зотова, которому под тридцать, уже давно на отца внимания не обращает — живёт своей жизнью. Младший, которому недавно исполнилось двадцать пять, ходил с палочкой — попал в аварию. Два друга, сидевшие в машине, погибли, а он отделался переломами, которые только через год срослись, и то неправильно. Вот и стала одна нога короче другой. Ну да ладно, жив, и то счастье. Маша, жена Зотова, пашет одна день и ночь, а он только работу ищет. И чтобы обязательно престижная была, а то как же, с его-то самолюбием по-другому никак. А этого самолюбия у него с избытком. Ещё из прошлого тянется, от родственников своих унаследовал — дипломаты, одним словом.

Сколько у него поклонниц было, не пересчитать. Красивый парень: длинные, чуть волнистые волосы, всегда в дорогом джинсовом костюме, в руках гитара. Исполнял песни, обязательно на английском. Девчонки, конечно, ничего не понимали. Да что им до этого? Вот они за ним табунами и бегали. Как уж он там отсев производил, не знаю. Мы этим мало интересовались, у нас своих забот хватало.

В институт Зотов поступил, но только в педагогический и то, в областной, конечно, на английский. Пришлось с этим смириться. Но после окончания попал в МИД — мама постаралась. Вложила все сбережения, что были. Правда, года полтора перед этим он всё же проработал в школе как молодой специалист, но бежал, сказав матери, что лучше в армии в учебке, чем в классе с этими уродами. Каждому своё. Но в МИДе он рос. Его стали посылать в командировки за границу. Он стал зазнаваться. Терял старых друзей. Появлялись новые, которые больше напоминали простых собутыльников.

Командировка в Штаты в то время — заканчивались 80-е — была равносильна полёту в космос. И он улетел, но только в страну под названием «кайф». Начал пить. Делал он это систематически. В США пил вискарь, приехав в Россию, взялся за водку. От счастья, что он такой избранный, крышу сносило, не знал, как себя вести. Но финал оказался банальным: наркологический диспансер. Месяц постельного режима, а когда вышел, уволили.

Жена была рада. Думала, что его работа всему виной, но ошиблась. Пить он хоть и перестал, но только водку. Зато пиво не переводилось дома ящиками.

– Разве я пью? – удивлялся Сергей. – Это же пиво. Чего с него взять?

Он начал терять свою квалификацию. Да и вид его больше напоминал пиджак из секонд-хенда. С такой физиономией на престижную работу попасть становилось всё сложнее. Стал месяцами бездельничать, предлог прост — поиск новой работы. Купил факс и стал рассылать своё резюме в различные организации, но, когда он приходил на собеседования, то красная физиономия предательски выдавала его пристрастие.

Мария, жена его, работала не покладая рук. И это молча, скрипя зубами. А что делать? Двое детей, да и муж красивый. Бабы и сейчас на шею вешаются, а что в молодости было, и говорить нечего — из чужих постелей вытаскивала. Она и сама не понимала, как она всё это могла терпеть? И терпела, а куда с двумя пацанами деваться? Кому она нужна с таким грузом? Вон незамужних пруд пруди, а тут? Сиди, матушка, и не рыпайся. Думать надо было раньше, а сейчас уже поздно.

                (продолжение следует)

                2011г.*)