Малая церковь изнутри. -8

8.
      Спустя месяц  Геле сняли гипс и мы возобновили занятия.
  - Как ты, Гела? – спросила я пострадавшего.
  - Спасибо, мас ( сокращенное обращение к учителю), по милости Божьей. – и улыбнулся очаровательной открытой улыбкой. Он уже был с меня ростом и обещал превратиться в высокого крепыша.
 «До чего ж золотой парень, подумала я, ни словом не обмолвился  про инциндент. Я бы месяц пухла от злости. Вот у кого надо учиться незлобию.»
   Мы погрузились в математику. За стенкой папа тоже сел за уроки с младшими сыновьями. Время от времени до меня долетало приглушенное.
  - Ровно пиши, Саба.
  Наверное, потеет над прописями, где все должно быть идеально ровно.
  Тупой характерный звук.
  Всхлипы.
  - Чу. Чтоб  твоего звука не  слышал. Гела занимается.
   Тишина. Сопение.
  - Нормально пиши, я кому сказал!
  - Я пишу.
 - Опять криво! Заново  писать будешь!
  Звук выдираемого листа. Следом какой-то тычок. Наверное, подзатыльник.
  - Перпеписывай!
  Всхлипы. Дрожаший голос Сабы.
  - Я переписыва-аа-ю.
 - Быстро и красиво пиши. А то добавлю.
  Через какое-то время в комнате возник зареванный Саба и позвал другого брата – восьмилетнего Луку. Тот сгреб свои книги и пошел сдавать выученое. Лизико в это время крутилась в кухне и была счастлива, что отец занят с детьми. Хотя, надо отдать должное, Деметре периодически проверял у детей уроки.Пофигистом его никак нельзя было назвать.
  Я продолжала объяснять геометрию и просматривала  физику. Из другой комнаты доносилось приглушенное бубнение. Лука бойко тарабанил  длинющий стих. Из всех братьей он был самый лучший в учебе, по крайней мере, усваивал все очень быстро. Гела был тугодум в точных науках, но прекрасно писал сочинения и зубрил даты. Саба был копия Гела. Остальные двое ходили  еще в садик и их способности я не могла оценить.
  Дальше все было тоже относительно гладко. Наверное, показывал отцу письменные. Потом  за дверью что-то произошло, завязку я пропустила т.к сама до хрипоты объясняла  Геле какую-то задачу. А он все никак не мог вникнуть.  Потом я уловила звук пощечины,  сдавленные всхлипы, котрые грозили перерости в рев и приглушенный голос отца.
 - Рот закрой! Ты мужчина! Чу, я сказал. Садись и пиши расписку.
  У меня при слове «расписка» уши свернулись и развернулись. Такого мне не приходилось слышать за долгую практику. Видимо, это было изобретение Деметре.
  Папаша тем временем диктовал.
  - Я, Лука ( запятую поставь, неуч) обещаю, что если нарушу слово, то мужественно выдержу наказание. Точку поставь, подпись и дату. Ты должен отвечать за свои поступки!
  Из-за двери доносились всхлипы.
 - Теперь свободен. И игрушки уберите, чтоб чисто было.
  Потом дверь скрипнула. Появился грузинский Макаренко и вежливо спросил.
  - Как у вас дела.
  - Восхитительно.  – зачастила я - Немного сложный материал. Но Гела выучит.
  - Я надеюсь. – промолвил папа-кремень. Потом обратился ко мне. – Не хотите ли соус попробовать? Лизико вам сейчас принесет.
  - Нет, большое спасибо. Я уже закончила. Тороплюсь к другим.
  Мы распрощались. Милый семейный вечер плавно переходил в ночь. На улице уже давно горели огни фонарей.