Просто хорошее кино - сто тридцать пять

                Моей любимой Андрее Пришакариу
      Воевода Пашков больно шпынял загнутым носком красного сафьянового сапога не угадавшего с невысказанными желаниями барина дворового казачка Лаврика, норовя угодить тому под вздох.
     - Как есть распустились ! - внушал Пашков смирно стоящей руки по швам на дворе дворне, лютуя с казачком для наглядности, кто ж не знал во всем во Тобольске крайнюю степень приближенности Лаврика к грозному наместнику, а что голубит с ноги, так и сам, бывалоча, тзарь Пиотр Меншикову бока дубиной ломал, не в силах произвесть Данилыча в немцы. - Тока ведь тока дом построил насупротив Джека английского, синиц из рук запустил, журавель воздвиг у колодезя, колонны, картины, гардины, все дела, а вы чево ? И кому ?!
     Пропивший хозяйскую сбрую Лаврик вздыхал, подставляя сапогу воеводы кевларовую грудь, тихохонько прислушиваясь к гудящей вперегуд левой ключице, опытно зная, что никаких джоулей ноге пусть и знатного человека не хватит прошибить защиту, скорее пальцы ножные себе отобьет рассвирепевший Пашков, таскай его потом на себе. Поэтому хитрый казачок умеренно каялся, пуская пьяную слезу, выкрикивая какие - то маловнятные слова, пока супружница воеводы, дородная Матрена Ивановна, не вмешалась, также мало желая наблюдать страдающего гематомой мужа в общей постели, где можно найти сотню лучших занятий.
    - Мотри, Кокий Пармяныч, - угрожающим сопрано пожелала она воеводе, кренясь с расписного крыльца приказа Тобольска дохой, - кондрат тебя хватит, распалился - то как, а ты ведь уже не молод.
    - На пензию пора, - прошептал, ловко пуская сжатыми ладонями, прислоненными хитро ко рту, звуки по над землей Лаврик, уворачиваясь от сапога Пашкова, - по выслуге лет и субординации.
    Пашков разинул рот и обвел сузившимися зрачками дворовых.
    - Кто ?
    - Тилифон, батюшка, - взвизгнула Фимка, горничная супруги, вылетая на крыльцо кудахчущей курицей, - выдумка зряшная немцев новомодных, бают, что вынь да положь воеводу им.
    - Кому им ? - сурово вопросил Пашков, отдуваясь и благосклонно принимая вышитый рушник у Лаврика, всегда для таких случаев державшего полотенце под бронежилетом. - Как фамилия ? Чин какой ?
    - Говорит, - вспоминала разговор с неведомым абонентом Фимка, умильно приседая книксеном, - что сержант Михайлов, а кто ...
    Воевода вскрикнул и бросился на крыльцо, сшибая по пути жену и горничную, пробежал тряской пробежкой темные сени и схватил тилифон за продолговатое и скользкое тулово.
    - Окстись, Кокий Пармяныч, - кричала супруга воеводы, плеща в его лицо из оловянного ковшика сухарным квасом, - хрена ты поставец - то малый мацаешь да орешь чего - то ?
    Пашков раскрыл глаза и тяжело отдышался. Он лежал в лебяжьем пуху, ненароком вышибленном из подушек, посреди кровати, нелепо разбросав ноги. Отпил квасу и пробормотал, снова уплывая по хмельным волнам :
    - Приснилось, Маш, тилифон какой - то и Петра Лексеич.
    - Какой, на хрен, Петра ?! - визжала разъяренной кошкой жена, цепляя волосы мужа хищными ногтями, окрашенными в алое. - Он не родился еще ! Мало, что пьяней вина внесли слуги Милославского, - причитала воеводиха, пробираясь через девичью светлицу на мужскую половину дома, - мужа - то моего непутевого, так еще и бредит, козел старый.
    Она ткнулась в скрипливую дверь, за которой басовито журчал носовыми завертками Лаврик. Подошла к полатям, сладко прижмуривая как есть кошачьи глаза, и замурлыкала в заросшее диким волосом ухо казачка :
    - Вставай, Лаврик, есть нужда до тебя у замужней женщины.
    Лаврик сгреб охнувшую воеводиху и запыхтел, сунувшись мокрым носом в теплые пазухи. А Пашков в новом сне выяснял уже у какого - то товарища Хрущева всю степень заблуждений писателя Сорокина, потому как все знают, что сало на рост мозга не влияет. Это и Марта Костюк должна бы понимать, ан гляди ж ты : румынке и продулась по очкам и результату.