Как я был стриптизёром

(для уединенного мужского чтения в канун 8 марта)

1.

ДРУЗЬЯ! Вот и пришла на Землю лихая година! Гонка вооружений! Печальная рецессия. Индекс Доу-Джонса скачет. Инфляция! Безработица! Сокращения персонала - даже в борделях! Тысячи прекрасных людей остаются без работы, влача жалкое существование на Мальдивах и Сейшелах, перебиваясь с омаров на виски. Но есть такие редкие профессии, спрос на которые малоизучен и непредсказуем. Одна из них – стриптизер! Уж они-то без работы не останутся!

Чтобы не оказаться на обочине жизни, я решил влиться в армию мускулистых красавцев, посвятить остаток своей жизни искусству раздеваться под музыку перед дамами, пока тело мое еще совсем не одряхло, и лик не исказила непривлекательная гримаса беспощадного Времени.

Школа стриптиза (клубного танца) располагалась в центре Москвы, в подвале жилого дома.
- Вы что-то хотели? – спросила прекрасная девушка на КПП.
- Я на стриптиз-дэнс! – слукавил я. Глаза ее округлились. В мои лета, я куда органичнее смотрелся бы в инвалидной коляске. Юности свойственна некая консервативность и радикализм в вопросах любви к искусству.
Меня отвели под руки в танцевальный зал стриптиза. Моего Учителя звали Степан. В нем не было ничего стриптизного. Он был эдаким спортивным крепышом.
 
- Вы, вообще-то какую цель ставите перед собой? – спросил меня Учитель.
 
- Я хочу научиться красиво очаровывать и соблазнять дам. Ну, и на всякий случай еще одна специальность не помешает. Время сейчас нестабильное, - напомнил я.
 
- Да-а-а-а… - задумчиво протянул Степан, с некоторым сомнением в голосе и взгляде. – На профессионального стриптизера надо учиться годами. Я же дам вам некоторые базовые элементы, на которых основывается искусство стриптиза. А дальше вы уже сами будете совершенствоваться, если пожелаете…
И была в его голосе какая-то затаенная грусть, страшную причину которой мне в скором времени, придется испытать на себе.

2.
 
Я добросовестно посещал танцевальную школу. Безвременная утрата нескольких тысяч рублей стала для меня мощным стимулом. Танцором я оказался, прямо скажем, худым, но усердным. Мне казалось, что Терпсихора за что-то осерчала на меня. Мои движения были угловатыми и нелепыми, как у пьяного эпилептика.

- Александр! Плавнее и мягче! Это танец, а не отработка смертельных ударов! Тазом работайте так, будто хотите доставить удовольствие любимой…

И я работал. Стандарты мирового стриптизерского искусства входили в мое сознание, постепенно становясь частью моей натуры. Мое усердие, в конце концов, было вознаграждено. У меня даже походка слегка изменилась. Она стала летящая, как у Таранды или Лепешинской.
- Вы должны понять, что искусство стриптизера основано на импровизации и творческом осмыслении образа, который вы создаете. – внушал нам Степан, - Вы можете представить себя злым волшебником, доктором, солдатом, жестоким рабовладельцем, или нежным поэтом.

- А прапорщиком можно?
- Можно. И президентом можно. И ни на минуту не отрывайте глаз от дамы, для которой вы работаете! Во взгляде должны быть испепеляющая страсть.
Я уставился таким испепеляющим взглядом в свое отображение в зеркале, что мне показалось, что изображение дрогнуло, пришло в сильное душевное смятение, переходящее в панику .
- Отлично, Александр! – впервые одобрил меня Степан. И мне был приятно. По-моему, взгляд у меня получался лучше всего. Я внес в стриптиз качественно новую манеру испепеляющего взгляда. До меня история мирового стриптиза вообще такого взгляда не знала.
Тогда я еще не знал, какие болезненные сюрпризы принесет мне мое мастерство.
 
ЧТОБЫ ДЕВОК СОБЛАЗНЯТЬ - НАДО ТАЗ ТРЕНИРОВАТЬ
 
 Обстановка у нас на занятиях была веселая и доброжелательная. Уже на втором занятии мы учились, как правильно снимать себя рубашку, майку и брюки. Стриптизные саморасстегивающиеся, самосрывающиеся, улетающие брюки, снабженные кнопками по бокам, для занятий нам выдавали казенные. Но в будущем, мы должны были сшить в ателье собственные брюки.
 
- Когда вы срываете с себя брюки, постарайтесь не запутаться в них. Не смотрите, на них, а смотрите на кнопки! Все должно быть отработано до автоматизма. – поучал нас Степан. Портки я научился красиво срывать с себя довольно быстро. Они стремительной черной тенью улетали вдаль. Сниманием рубашки я тоже овладел в совершенстве. Рубашка улетала в пространство плавно, как спасающий свою шкуру призрак.

- Не торопитесь ее снимать. Снял слегка, обнажил плечи, и снова надень. Подразните даму!
Такова была особая стриптизерская логика: пусть дама слегка помучается. А если ты ей сразу все покажешь, то это уже эксгибиционизм, а не стриптиз.

- Вы не забывайте, что вы соблазнитель! – не уставал повторять Степан. Я, признаться, иногда, увлекшись, хореографической составляющей стриптиза, забывал об этом. - Конечная цель вашего танца соблазнить девушку! Вы же не пойдете после стриптиза на кухню, ужинать?

В самом деле, очень глупо ужинать сразу после приватного танца. Тем более, без штанов это не по-людски как-то. О том, что я соблазнитель, мне не позволяли забывать ни на секунду. Каждое новое движение напоминало о сексе. Иногда Мы ложились на пол и добросовестно, и как-то неестественно сладострастно, как бы совершали развратные действия по отношению к полу. Понарошку. (Не хватало еще, чтобы по-настоящему надругались над половым покрытием! Я бы не допустил такого глумления над беззащитным, бессловесным, покорным, как рабыня Изаура, полом! Я бы, как один, встал бы на защиту чести этой почтенной части здания. Да и стену я не позволил бы осквернять развратными действиями будущих служителей шеста и низменных страстей!)

До этого я такого глумления над полом себе не позволял ни в каком состоянии ни у себя дома, ни в гостях, я уж не говорю о присутственных местах. Хотя бы из чувства элементарной солидарности: пол-то ведь тоже мужского рода. Молчаливый пол не скажет тебе, хорошо ему или стыдно. Стена – женского рода. С ней тоже не все так просто. Российский закон не защищает полы и стены от развратных действий стриптизеров. Это самая незащищенная часть дома. С потолком-то не очень побалуешь. Это только если ты какой-нибудь воздушный гимнаст. Да и со стеной неудобно. В этом плане полы словно созданы для этого. Они, кстати, в нашем зале просто сияли, отполированные натруженными чреслами будущих работников шеста и чресел.

СТРИПТИЗЕРЫ! ВАШ УСПЕХ В ВАШИХ ШТАНАХ!
 
На последнее занятие к нам пришла девушка недюжинного обаяния. Она села в уголке и внимательно, словно тренер-селекционер следила за трепетной красотой наших движений. Это была фея из бара, она присматривала новых талантливых стриптизеров. Мне хотелось, чтобы она присмотрела меня, но, по-видимому, она подыскивала для своего клуба более крупную особь с более эффектным и красивым экстерьером. Я немного поиспепелял своим знаменитым взглядом и ее на всякий случай. Но она перенесла этот натиск стоически. Ни один мускул не дрогнул на ее красивом лице, дыхание не участилось, ее нетерпеливый стон не нарушил тишины пространства.
 
После окончания курсов, я понял, что за место под шестом мне придется немало побороться. Но уверенность в силе искусства стриптиза придавало мне силы. Я не стал мелочиться и пошел сразу в самый престижный дамский клуб. К моему удивлению, меня не встретили криками восторга. У входа в клуб меня остановил огромный, встревоженный секьюрити.

- Я по поводу работы. – успокоил я его.
- Какой? – еще более встревожился парень, заподозрив во мне конкурента.
- Стриптизера.
- Ах! Это вы что ль стриптизер? – спросил он в ужасе, закрыв лицо руками.
- Да! Это так!- с достоинством отвечал я.
- Где работали раньше?
- Я работал по вызову. – солгал я.
- К сожалению, у нас нет вакантных мест стриптизера. – сурово отрезал «ежик». – Зато есть место дежурного платной стоянки.

И тогда я дал объявление в Интернете: «Пожилой, интеллигентный стриптизер, представитель парижской школы стриптиза, превратит для вас холодный зимний вечер в волшебную сказку. Недорого». И стал ожидать многочисленных заявок от скучающих, богатых дам, жаждущих поскорее инвестировать в настоящее искусство лишние пять-десять тысяч. Я не подозревал, что где-то совсем рядом уже напряглись одинокие, скучающие дамы…

На страничке бесплатных объявлений в Интернете я рядом со своим текстом разместил свой поясной портрет топлесс, и уже на следующий день мой ящик закидали письмами-приколами доморощенные праздные остроумцы.
 - Как бы во время танца отец не отдал конец!
 - Лебединый танец дедушки на кладбище.
 - Невынасимые икономические условия вынуждают российских пенсионераф выходить на подмостки ночных клубов. Завтра вся страна будет танцевать бес штаноф.
 - Всякий стыд потеряли ананисты. Лишь бы не работать.
 
И это самые приличные отзывы. Горько было осознавать, что наша профессия столь презренна в пролетарской среде. Мои заблуждения, по поводу того, что у нас всякий труд в почете, развеялись, словно утренний туман. Я не судил этих людей, поскольку и сам раньше заблуждался по поводу стриптизеров, считая их профессию нижним пластом массовой культуры, кичем, стереотипным коммерческим псевдоискусством, со свойственным ему агрессивным экспансионизмом. Теперь, когда я окунулся в этот пласт, я понял, что это далеко не так. И мне предстояло развеять миф об этой профессии. Я стал готовить свою собственную, не похожую ни на что оригинальную программу. Такой программы еще не видела наша стриптизирующая страна. Созидая танец новой эпохи стиптиза, перед зеркалом в коридоре, я запоздало сожалел, что из-за своего эгоизма и лени я так долго лишал добрую прекрасную половину человечества счастья наслаждаться своим искусством.

Сюжет и хореография моего танца были новаторскими и авторскими. Мой герой, гордый мачо, в застегнутом наглухо френче военного образца (я купил его военном колледже в Каракасе) в военной кубинской фуражке, пляшет танец непримиримой борьбы за свободу. Он пытается снять с себя надоевшие военные одежды, но невидимая пуританская сила возвращает их на место, застегивая снова и снова пуговицы. Он освобождается от военной фуражки. Наконец ему с трудом удается освободиться от гимнастерки. Вдохновленный первой победой, он пытается снять с себя майку. Но майка не снимается. Мачо разрывает майку, словно цепи тоталитаризма, обнажая перед прогрессивной общественностью, наблюдающей за борьбой, свой изнуренный борьбой торс. Мой герой пытается освободиться от штанов. Это спортивные штаны Nike с кнопками по бокам, специально сконструированы для стриптиза. Он с видимым усилием расстегивает их по одной кнопке. Драматизм борьбы нарастает.

 
И вот уже зрительницы видят долгожданный кусочек трусов. Кажется, вот-вот свободолюбивый мачо одержит долгожданную победу над оковами одежд! Конец уже близок! И вот штаны, как последний оплот тоталитаризма улетают в Тартар, и свободолюбивый мачо остается в одних комуфляжных трусах по колено. Он танцует канкан свободы. Но что-то ему мешает! Что? Трусы! Но что такое трусы по колено для настоящего мачо? Он не без труда срывает трусы (я их подпорол по бокам), но под трусами оказываются еще одни трусы, представляющие собой кусочек ткани спереди и две веревки по бокам, мне их прислала из Торонто одна моя фанатка. Трудно представить себе под ними еще одни трусы, разве только фиговый лист. Таково было либретто моего балета. Но ему не суждено было воплотиться. Я безнадежно опередил свое время.
 
ОДИН НА ВСЕХ – МЫ ЗА ЦЕНОЙ НЕ ПОСТОИМ!
 
Несколько раз мне звонили по телефону какие-то хулиганы, недоросли и девчонки и самозабвенно прикалывались. Я уже подумал, что моя карьера стриптизера закончится, не начавшись, но неожиданно, сразу после Нового года, меня, в самом деле, пригласили поработать. Судя по голосу, драматическому баритону, звонившая дама была в годах или много курила и пила. Это был первый адекватный человек, откликнувшийся на объявление.
 
- Сколько вам лет? – бесцеремонно спросила эта мужелюбка, словно суровый кадровик оборонного предприятия.
- Пятьдесят четыре, но выгляжу на все тридцать, - пошутил я.
- Вы крупный? – спросила она в лоб.
- Смотря, относительно чего - крупный… - уклончиво ответил я.
- Сколько в вас весу? – как мне показалось, раздраженно спросила заказчица. Не часто в жизни я продавал себя по весу, как свинину, оттого, я был слегка удручен.
 - Семьдесят – сказал я, бессовестно прибавив себе три кило, набив таким образом цену, как на сельском рынке.
 - Семьдесят! – передала моя собеседница кому-то стоящему рядом, - Ну, и что у вас там за грязные танцы-ха-ха-а-ха? – оскорбительно расхохоталась басом после этого дама. Слышно было, как рядом с ней рассмеялась другая, но уже голосом-контральто.

В этих конкретных вопросах сразу чувствовался деловой подход. Я подробно рассказал, что входит в мое выступление.
- Ну, вы совсем раздеваетесь? – уточняла мужефилка.
- Существуют определенные рамки. Все зависит от желания заказчика!
- Ну, и сколько за все? – спрашивала сластолюбка.
- Раздеваться совсем?
- Сначала, не совсем. А там посмотрим, - она гулко и зловеще рассмеялась в трубку.
- А сколько будет зрителей?
 - А это имеет значение?
- Самое прямое.
 - Три дамы.

 - Десять тысяч! – мгновенно подсчитал я. Уж если и ехать куда-то с теплого дивана, в мороз, в пургу, демонстрировать свое хозяйство, то хотя бы не совсем бескорыстно. Я филантроп, но не до такой же степени. По три тысячи с каждой вуайеристки - это очень даже по-божески. На том конце молчали пару минут. Дама с кем-то совещалась. Вопрос был явно сложный. Чувствовалась напряженная драматургия.

 - Завтра можешь приехать? – неожиданно перейдя на «ты», наконец, спросил дамский баритон. Я, человек, привыкший к утонченной форме обращения, вздрогнув от такого амикошонства, согласился, но сразу подумал, что можно было запросить и больше. В полдень следующего дня я, еще пару раз прогнав танец у зеркала, собрал сценический костюм и выехал в Замоскворечье, к месту своего выступления и грядущего триумфа плоти. Стриптизофилы и стриптизоманы и вумены России еще не знают: какой их ожидает необычный маргинальный стриптиз!

Это был могучий сталинский дом. Просторные лестничные пролеты, широкие, словно танцевальные залы, парадные, на площадке можно запросто играть в настольный теннис или в гольф. Двери мне открыла дама, наверняка помнившая еще похороны Сталина. Корма ее была настолько велика, что казалось, что у нее под парчовой юбкой был скрыт тюрнюр. Она была увешана гирляндами сверкающих злотых украшений, словно кремлевская елка. Я понял, почему ее интересовал мой вес. Мы смотрелись рядом, как взрослый Валуев с Дени де Вито в младенчестве. Полагаю, что идти в ночной клуб с таким тюрнюром ей было не с руки, а дома -  отчего не развеяться? Увидев меня, маленького, юркого, с тинейджерской котомочкой за плечами, она не сумела сдержать оскорбительного для стриптизеров смеха, хотя смеяться следовало мне. С каких это пор худоба смешит толстяков? Тело ее колыхалось, как «Титаник» после столкновения с айсбергом.

- Мы вас ждем! – сказала она, когда приступ прошел. – Разуваться не надо.
- Здравствуйте, - сказал я, как и подобает интеллигентному стриптизеру. Но в этом доме, видимо, не было принято приветствовать пожилых, интеллигентных стриптизеров. Какой-то неприятный холодок пробежал по моим членам.
- Я должен посмотреть площадку! – деловито, словно квалифицированный молдавский плиточник, сказал я хозяйке. В просторной зале в оном углу стояла елочка и домашний кинотеатр, в другом -  полукругом стояли мягкие кресла и диван, в которых расположились четыре (!!!) кряжистых зрелых дамы в вечерних платьях! Получается, одна дама пришла нахаляву, не заплатив ни драхмы! Посреди - стол, уставленный фужерами, вазами с фруктами, конфетами, разнокалиберными бутылками. По телевизору шел фильм про жизнь современных цыган.
- Добрый вечер! – приветствовал я зрителей. Дамы молча кивнули, с любопытством разглядывая меня, как диковинного хомячка.
- Где у вас музыкальный центр? - спросил я деловито. Центр оказался в другой комнате, и его пришлось срочно переместить в залу. Причем сделал это я - артист. Я выставил нужные мне треки, на принесенным с собой диске, и удалился переодеваться в артистическую уборную, которая была по совместительству и зрительским туалетом.
- Выпьете перед выходом? – появилась в дверях душевная хозяйка с бутылкой вискаря, и фужером, в то время как я уже стоял в одних труселях. Она, похоже, волновалась не меньше моего.

- На работе не пью! – гордо соврал я, тем более, что от волнения уже влил в себя двести грамм из собственных стратегических запасов. Когда, наконец, я, рядовой солдат стриптиза, горя отвагой, вошел в залу мягкой эротичной поступью, в креслах сидело уже восемь дам-с, не считая хозяйки! Среди вновь прибывших была даже одна юная особа, лет двадцати, видимо, чья-то внучка.

Мой выход был встречен жидкими хлопками. Лишь одна толстушка, в пурпурном платье, при моем появлении пришла в совершенный восторг, авансом, априори воскликнула: «Браво!» и разразилась бурными одиночными аплодисментами. Я выключил верхний свет, включил душераздирающую композицию «She’s gone» Оззи Осборна и заступил на трудовую вахту. Замерцал инфернальным светом мой стриптизерский дар. Вышел я слегка зажатый горнилом пуританского воспитания, но с каждым движением становился все раскованнее и свободнее. Поначалу зрительницы смотрели мое шоу вдумчиво и напряженно, как если бы это были «Макбет» или «Пер Гюнт».

Но постепенно лед непонимания таял, и единодушное ликование масс нарастало. А когда я стал совращать пол, женщины различных возрастов радовались, как дети. Своим искусством я как бы консолидировал массы, ощущая себя в этот миг, некой объединяющей идеей. Я, с твердой решимостью борца за торжество плоти, сбросил мундир, словно ненавистные идеи чучхе. Дамы в этом месте как-то приуныли, кроме моей утонченной фанатки, крикнувшей в этом месте «Бис!». (Она повторяла это безо всякого повода, время от времени, как мантру). Возможно, причиной уныния стала моя мышечная масса, которая оставляла желать большего, но к настоящему искусству она не имела никакого отношения. И пусть, пусть, я, дерзкий разрушитель консервативных шаблонов, войду в историю стриптиза, хоть и как самый худой танцор, но зато и как реформатор, сломавший вековые традиции и устаревшие трафареты формализма в стриптизе, и внесший в него, боевой революционный душок.
До ближайших зрительниц было рукой подать – метров пять.

Как и положено, по должности и по сюжету, я старательно испепелял по очереди своих пожилых сестер страстным взглядом. Скупым, но подвижным языком пластики я пытался передать этим отрезанным телевизионными шорами от реальной действительности людям свое эстетическое видение проблем свободы истинного творца в современном мире, приблизить к ним художественный образ - одинокого, страдающего от оков пуританства мачо, пытающегося разорвать цепи запретов общества, и оголиться (до известных пределов!) Эх! Жаль, что жанровая эстетика стриптиза не позволяла мне раскрыться полностью.

КРИМИНАЛЬНО-ЭРОТИЧЕСКИЙ ФИНАЛ
 
Эстетический продукт, создаваемый мною был авторским, новаторским, не рассчитанным на массового зрителя. И все-таки, время от времени, раздавались восторженные хлопки моей преданной поклонницы, ее визги в до-мажоре и восклицания «Браво! Молодец!». Значит, замысел ею ухвачен! Даже если один человек в зале, пусть даже в некотором подпитии, искренне сопереживает моему герою, это значит, что не всуе затрачены мои творческие силы, и наступил-таки долгожданный коренной перелом в этом искусстве, превративший его из рутины формализма в мощное орудие воздействия на сознание масс!
 
Когда я, разгоряченный успехом, будучи уже в одних минимизированных трусах, расплывшись, как мамкин блин   в торжествующей, победоносной  улыбке, доверчиво приблизился к массам на расстоянии вытянутой руки, моя разгоряченная фанатка, крепко сбитая, кряжистая леди, в красном платье, оттеняющем ее пурпурное лицо, вдруг изловчилась и, с торжествующим криком охотника-папуаса, поймавшего рукой страуса, богатырской хваткой, бессмысленно и жестоко, вцепилась в мое хозяйство! Видимо, мое шоу пробудило в ней дремавшего уролога или догхантера. От неожиданности и боли я оцепенел. Раздался взрыв такого гомерического хохота, коего не слышали ни зрители Comedy-club, ни стены палат для буйно помешанных. Я был единственный, кто не понял шутки. Мало того, что мне это было физически больно, мне было досадно, как режиссеру, продюсеру, артисту за сорванный финал. Скорбная история одинокого человеческого сердца осталась недосказанной, песня недопетой. Финал был скомкан и безвозвратно утерян. Это все равно, как если бы, такое случилось с исполнителем роли Гамлета, в тот миг, как ему надлежало бы навеки упасть замертво.

Смеялись бабоники долго. У многих на глазах были скупые слезы. Они вытирали их платочками. Я, терзаемый досадой, собрал свой, разбросанный по полу, нехитрый реквизит и, не теряя достоинства, (в хорошем, первичном понимании этого слова) сделал книксен и послал им прощальный, воздушный поцелуй. Гордой, балетной поступью я удалился одеваться в артистическую уборную. Одеваясь, я слышал, как в зале, по-прежнему, время от времени, раздавались раскаты хохота. Видимо шло жаркое обсуждение спектакля. В прихожей меня ждала хозяйка с деньгами.

- Тут пятнадцать, - сказала она, протягивая деньги, и вытирая слезы. - Может, посидишь с нами? Устал, поди. Выпьем, потанцуем? – она снова прыснула. Смешно ей, видите ли.
- Извините, не могу, - засопел я обиженно.
- Обиделся? – спросила она просто. – Это ж просто шутка…
- Да, ерунда. Обычное дело. Без этого у меня и не бывает. Просто сегодня еще два концерта. – соврал я на прощание, пряча трудовой заработок в карман. Итак: я пробыл на новой работе в общей сложности сорок минут. Неплохо! Впервые мое скромное хозяйство принесло мне столь приличный доход. Но, ребята, те, кто идет за мной: всенепременнейше, надевайте бандаж! Я вас умоляю!

P.S. Эти нахалки после этого дерзнули пригласить меня еще и на старый Новый год! Ну, каковы! Я отказался, сославшись на то, что именно в этот день даю благотворительный концерт в доме престарелых.

Мужики! Скоро 8 марта! Сделайте сюрприз своей даме сердца! Не забудьте про бандаж!!!!