Кук, Дед и Татар

                Трое из ларца,
                Очень разные с лица.
                ********************

КУК, ДЕД И ТАТАР

                I

Персонажи этого моего рассказа, возможно, были несколько иными, чем в моих словесных зарисовках, может, для кого-то и хуже или, наоборот – лучше,  но я видел их такими…

Когда-то наша улица, самая длинная на Западной стороне, была многолюдна и на ней била ключом жизнь. Почти как в кино «Иван Бровкин на целине». Жизнь кипела, страсти выплескивались из домов наружу и падали в весенние лужи, откуда потом пугали прохожих. А еще на улице было много детей. Разного возраста. И родители наших персонажей (про родителей первого героя не могу ничего сказать), были в расцвете сил и всемерно готовились к тому, что их чада станут героями моего короткого рассказа. По мере моего взросления, рядом со мной черпали полными горстями прелести жизни трое разновозрастных и разнохарактерных обитателей нашей улицы, о коих я хочу немного рассказать. Они были существенно старше меня, но не обладали запахом нафталина и, тем или иным способом, сыграли в моей жизни определенную роль.

Проживали на нашем краю люди всякие и даже такие известные, как: «Бог», «Царь», «Князь»… Разновозрастные. Разноименитые. И  «Король» тоже обитал на соседней улице. Но, не посягая на права летописцев Посёлка, я опишу других, менее именитых персонажей, но от этого не менее интересных по жизни.
Первый персонаж, блеснувший на небосклоне Западной стороны, был Кук. Это – яркая и драматическая личность нашей улицы. Противоречивая. С одной стороны: жизнь его достойна восхищения и даже некоторого пафоса, с другой стороны – полна житейского реализма, но по сути – трагична. Личность эта была мужского пола; когда я ее знал, имела средний возраст и была «в полном расцвете сил». Кук имел обычное для того времени имя – Николай, и фамилия у него простая и упёртая  – Бычков. Жил Кук в доме, примыкающем к Большому Сеновалу, на двух хозяев: с одной стороны – его семья, с другой – семья весьма пожилых людей, но весьма бодрых телом и духом: бабка Полина и дед Гудила. Гудила был знаменит на Западной стороне тем, что когда он навеселе возвращался домой (а случалось это довольно часто), то хриплым баритончиком распевал разудалые (с обязательным «эге-ге-ге-е-е-е-!!») песни и матерные частушки, обязательно повторяя "припев": «Поля-а!! Гриша идет до-мо-ой!!». Нижняя губа его была столь уникальна, что он мог ею накрыть свой нос. Бабка Полина тоже была примечательна:  на протяжении многих лет она бессменно украшала собою то местный базар, то вокзал, торгуя семечками из мешка «по стакану». Что такое инфляция, баба Поля не знала: цена на стакан у неё была твердая, зимой и летом. Половинки дома статусом походили на хозяев: обмазанная глиной часть избы у Гудилы и отделанная вагонкой, окрашенная, с резным крыльцом – у Кука.

Годы, из которых я вытащил своих героев, были замечательны. Снега, морозы, грозовые ливни. И ощущение свободной жизни. Война была уже далеко позади. После «сталинских репрессий» набрала обороты «хрущевская оттепель», Юрий Гагарин приоткрыл дверцу в космос. И Кук жил на всю катушку, мотая ее то в одну, то в другую сторону и удивляя порой нас, недорослей и своих сверстников-мужиков: то лихое пьянство и семейный мордобой, то беспробудный героизм.
Дневная жизнь Кука, если он не был на работе, проходила вне дома: в погожую погоду он вечно что-то мастерил, ковырялся в сарае, огороде, возился с двумя своими пацанами, общался с соседями. А когда не делал этого, то потреблял горькую. А горькую потреблял так, что покрышки горели и буйство выплескивало на улицу. Ладно бы по-доброму буянил, с песнями там, шутками… Ан нет, предпочитал с рукоприкладством, и чаще всего доставалось жене. Ревнив был жутко, однако. Но детей не обижал. И рассказывали мужики – драться умел хорошо и мордобоя не чурался: знать, доставалось кое-кому от него.

На работу он ходил мимо моего дома, по-морскому широко расставляя ноги и покачиваясь. В прохладное время из-под ворота рубашки выглядывала тельняшка. Морской краб, ни дать ни взять. Со временем он стал ездить на велосипеде, а еще позднее купил себе мопед «Рига-4», который обладал аж двумя скоростями и заводился вращением педалей. Кук гордо ездил на нем по поселку, петляя между луж.

В это славное время в Поселке часто случались пожары: то в грозы горели деревянные дома под еще не сопревшими соломенными крышами; то мужики сонные забывались с цигаркой в зубах; а то и дети по несознательности баловались спичкой. Но никогда на Западной стороне дома не выгорали дотла. Несмотря на отсутствие сотовой связи, Интернета и дорог в Поселке, пожарные машины чаще всего вовремя и героически пробивались сквозь бездорожье к терпящим бедствие, где их уже поджидала группа добровольных помощников, возглавляемых Куком. Да-да, тогда люди еще не «научились» тупо созерцать огонь, пожирающий дом и добро соседа. Спасали «колхозом», как могли: носили ведрами воду, выносили из дома скарб несчастного. Прибывшие пожарники споро разворачивали свои брандспойты, и Кук, схватив ствол одной левой, героически лез в разведанные им дым и пламя. Как правило – успешно, за что не раз поощрялся благодарностями пожарного начальства.
Теплым летним днем (мне уже был с десяток лет), мы с другом-товарищем Ленькой не смогли решить, как починить велосипед, и заглянули к Куку на «поговорить». Он в этот момент ковырял на крыльце мотор от своего мопеда. Кук прервался, вытер грязную руку тряпицей и по очереди поздоровался с каждым из нас за руку. Я ощутил силу его руки – клешня! Поздоровавшись, он вернулся к своему занятию и между делом отвечал на наши вопросы. Я искоса поглядывал, как он сноровисто орудует ключом и отверткой, вскрывая мотор. Покидая его двор, мы с с Ленькой уносили не только ответ на вопрос, но и  восхищение его сноровкой.  Наутро Кук тарахтел на своей «Риге» по улице на работу: умели люди не лениться… Да, я до сих пор не отметил основную его особенность: у него отсутствовала правая рука. Может, след минувшей войны, а может, и беспутной жизни. Но его гордость и желание жить как все, не принимая жалости, научили его в большинстве случаев обходиться «одной левой». Он и мопед свой сам переделал на управление левой рукой.

Прошло около года, и его семью теплым июньским днем постигло несчастье: трагически ушла из жизни его жена, по сути – погибла, и два пацана остались на Куке.

Весьма скоро Кук сошелся с одинокой женщиной, имевшей дочь, и они жили вместе довольно долго – несколько лет. Но чувство вины за гибель жены, похоже, грызло Кука изнутри: он стал все чаще и чаще падать со своего мопеда, возвращаясь домой – зелёный змий коварно выбивал руль из его еще крепкой руки.

Редкий человек не несет раскаяния за свои ошибки. Когда-то в жизни для каждого мужика обязательно наступает «момент истины», когда он, придавленный вывертом жизни, принимает единственное для себя решение: быть или не быть. Быть – это биться за жизнь. Не быть – это умирать. Не обязательно сразу и физически. Сначала – дать трещину…

В конце концов, жизнь Кука в расцвете сил закончилась на кладбище. Причина кончины, по словам местных докторов, была типичная для того времени: водка и сердце, а может, и наоборот – сердце и водка. Жаль было пацанов, крепкие и добрые ребята. Соседи поговаривали потом – в детском доме они.
Таким и остался он в памяти – лихой наездник, управляющий своим мопедом одной левой.

В это же время на улице росли и мужали два других персонажа моего повествования: Дед и Татар. На их глазах проходила беспримерная беспутно-героическая жизнь Кука. И когда Кук уже дожигал покрышки своего мопеда об асфальт образцовой улицы Ленина, то эти двое только готовились забрасывать свои удочки в реку жизни. И, как говорится, у каждого была своя блесна.

                II

Когда я начинал что-то запоминать и соображать, Дед еще не был дедом, а вполне себе молодым человеком старшего школьного возраста, баскетбольного роста, лет пятнадцати-шестнадцати, слегка сутуловатым, как все теперешние «ботаники», и с ироничной улыбкой на лице. Да и прозвище, прилипшее к нему навсегда, получил позднее, а пока носил выходящее из моды имя – Анатолий. К этому моменту уже имел себе старшего брата, двух младших сестер школьного возраста и, как положено, отца и мать. Был замечен привлекаемым к хозяйственным работам по дому, а также во всяческих технических увлечениях, в том числе в радиолюбительском и прочем моделировании.

Жил Дед в нашем Прилужье. У самой большой лужи на нашей улице. Дома, стоявшие по её краям, возвышались над ней и служили ей украшением. Весной, когда начинали таять снега, с его огорода в лужу струился поток прозрачной воды, пополняя ее и заставляя вырастать до нашего крыльца. Этот весенний поток «эксплуатировали» ребята постарше, мастерившие на нем разные водяные колеса. Ведь Дед был единственным на Западной стороне счастливым обладателем книги «Умелые руки».  И его руки хорошо дружили с головой. Под его негласным руководством юные обитатели Прилужья мастерили всяческие водоплавающие конструкции, не стесняясь в выражениях формы и размеров. Каких только поделок не повидала лужа в период своего расцвета!
Уходила вода из лужи (слава Богу, не вечны лужи под луною!), подсыхало её дно, и улица превращалась в полигон испытаний «малой» авиации: чего тут только летало и не летало! Если не хватало места, уходили запускать поделки на Пустырь – места там было много.
 
Дед подрастал, менялись увлечения и предпочтения. Одно из них, увлечение эфиром – осталось с ним на всю жизнь. Его последователи – пацаны, сторонники технического прогресса, как могли, подражали ему. Мастерили приемо-передатчики многие: улица пробовала эфир на вкус и на ощупь. Для этого у кого-то дома стояла радиола с перемотанными катушками, у других на столе громоздилась примитивная конструкция из трансформатора, радиолампы, громадной катушки и щепотки мелких радиодеталей; у нас на столе одно время стоял батарейный радиоприемник из «уцененного» магазина, с полудохлой батареей. Батарея была размером с три тома сочинений Сталина, если их сложить вместе. Они уже уходили в небытие, эти батареи и ламповые приемники. Еще пять лет, и появятся транзисторные «альпинисты», работавшие от батареек для карманного фонарика.
Мое домашнее дошкольное «самообучение» совпало с интересным временем, пронизанным духом соревнования. Каждый уважающий себя пацан стремился проявить себя: выше прыгнуть, быстрее пробежать, что-то смастерить или выделиться знаниями. Информационной помойки по имени Интернет еще не было: только-только зарождались его теоретические основы. И слово «талант» заезжено не было, считалось, что он присущ творческой среде, да и проявляется у старших людей, обязательно с хорошим образованием и опытом, а не у юнцов.
 
Первые мои прикосновения к талантам юных случились на ниве познания электроники (тогда это называли «радиодело»). Пара друзей-товарищей, один из которых был Дед, а другой – мой брат, несмотря на солидную разницу в возрасте и знаниях, решила построить (по-другому не назовешь) магнитофон. На улице только-только появилось электричество, и я, еще недавно научившийся есть ложкой и сменивший горшок на туалет, растопырив уши и глаза, впитывал в себя новые понятия: паяльник, припой, флюс, резистор, конденсатор, электролит, анод, диод…. Количество и разнообразие деталей в магнитофоне поражало своим великолепием, но не пугало. Дед с братом мастерили катушечный магнитофон из каких-то бэушных деталей, изысканных в школьном радиокружке. Точили валы и шкивы в школьной мастерской, собирали алюминий, плавили его в школьной котельной, чтобы потом выточить нужные детали. Осень и зима ушли на это. И ведь получилось! Жаль только, что на выносную акустику для него брат изъял из употребления хороший еще и исправный отцовский патефон, скрашивавший редкий родительский досуг. Его механизм потом служил мне игрушкой, напоминавшей видом своим английский танк первой мировой войны. А магнитофон стоял у нас на столе в прихожей, внося в мою жизнь новые звуки и расширяя музыкальный кругозор: «Марина», «Рыжик». Твист «Я пушистый беленький котенок, не ловил ни разу я мышей…» стал моей любимой песней, ради которой я тайком освоил искусство управления этим сложным агрегатом: нужно было воткнуть штепсель в розетку, дальше нажать пару кнопок, повернуть пару ручек, не дожидаясь, пока засветится зеленый огонек лампы, заправить нужную ленту в прорезь другой катушки и нажать две клавиши (Так было задумано или получалось, я у конструкторов-самодельщиков не спрашивал. Включается, играет – это главное). Рявкали аккорды сакса, и задорный молодой женский голос напористо напевал про котенка, у которого была черно-белая молодая жизнь с радужными перспективами. Мало того, весной у магнитофона случайно выявили еще одно полезное свойство: он мог работать как радиопередатчик. Если в один из его разъемов сунуть кусок провода и кинуть его хвост в окно, то продвинутые соседи по улице (Татар в первую очередь), включив радиолы (у кого они были) или свои самодельные приемники, через эфир могли наслаждаться нашими магнитофонными записями. Причем совершенно бесплатно. Конечно, когда его включал кто-то из старших.

Закончив школу, Дед ушел  получать знания в Навлинскую «восьмерку». Этот маленький районный городок имел в то время свое ПТУ (профессионально-техническое училище), готовившее рабочих строительных специальностей, в том числе и кабельщиков-спайщиков, и монтеров электропитающих установок ЭПУ (стране нужна была надежная проводная связь и качественное электричество).
Отучившись полтора года, Дед получил специальность, и распределение забросило его на работу в Предуралье, в Удмуртию. Отработав там год, Дед вернулся к родной луже, где его и отыскала повестка в армию. Дед честно прослужил отмерянный ему срок в Подмосковье, обеспечивая связь вооруженным силам и народному хозяйству. Вернувшись из армии домой, он не изменил электронике. Работал на почте, обслуживал приемно-усилительную аппаратуру радиоузла. И увлекся радиоэлектроникой всерьез. И даже смастерил электрогитару, они тогда повсеместно входили в моду. Однажды, проезжая на велосипеде мимо его дома, я услышал  её специфические аккорды, которые нельзя было ни с чем спутать. Прислонившись к забору напротив окна, я вытянул шею и заглянул с высоты седла в открытое окошко. Там за педалями ударной установки сидел Дед, в его руках приютилась электрогитара. На стойке перед ним виднелся микрофон, а рядом вращал бобины с магнитной лентой большой магнитофон. Дед негромко наигрывал что-то, мелодичное и джазовое (из всей музыки Дед почему-то предпочитал джаз). Я не стал ему мешать. Пригнувшись, чтобы быть незамеченным,  я оттолкнулся от забора и, впечатленный, покатил дальше. «Человек-оркестр!» – такая мысль долго не покидала меня. Вы скажете: «Ну и Дед»! Отвечу – Дед воспринимался тогда как местный штатный волшебник – он умел почти всё! Но электрогитара…  Она оставила в душе след. Можно же было о чём-то мечтать!

Дед, кстати, обладал не только чувством юмора, но и чувством меры и скромности: незаметно для окружающих прошли его ухаживания за веселой и круглолицей девушкой по имени Валя. Валя была с нашей улицы, ее сестра Раечка, будучи на пару лет меня постарше, часто составляла мне компанию в наших уличных играх. Дед сыграл свадьбу и скоро перебрался в пустующий домик бабки Макарихи, стоящий неподалёку, у которого, кстати, была своя мистическая тайна… (но это тема не этого рассказа). Скоро у него появилась первая дочь, а Дед стал строить планы, как построить свой дом и посадить дерево. Хотя – что там дерево, деревья пацаны сажали с удовольствием, где надо и не надо. А я, к тому времени вполне подросший юнец, впитавший в себя немало музыки и идей, долго вынашивал идею сделать электрогитару. Взяв за основу пару страниц из своевременно попавшего в руки журнала «Юный техник», я приступил к делу, но вынужден был обратиться за консультацией к Деду: правильно, как мне казалось, собранный электронный узел инструмента не хотел функционировать. Эта консультация переросла в техническую помощь: Дед подарил мне для моей поделки звукосниматель, а потом, несколько вечеров я, с компанией друзей, заваливался к Деду. Он укладывал спать дочь (Валя работала по сменам), затем вооружался паяльником, книгами со схемами и правил мои недоработки.

У моего друга Генки (Генка был технически обеспеченный малый – мать его трудилась в советской торговле), уже был транзисторный «Альпинист», но треск и хриплость неожиданно поразили его внутренности. Довольно долго мы мирились с этим, но   проходивший мимо нашей компании Дед остановился, послушал шуршание и треск в динамике, потом сказал: «Давай, посмотрю». Вернул приемник через пару дней: приемник работал чисто и, помимо прочего, принимал десятки станций другого диапазона… «Волшебник», – хором подумали мы. «Нет, это просто физика», – молчаливо возразил Дед и позже объяснил нам хитрости тонкого ремонта…

Дед оказался среди той самой молодой поросли, которая без боя захватила Большой Сеновал и вырастила там свои дома. Дом Дед строил по своему проекту: перед постройкой он часто заходил к моему отцу и обсуждал с ним вопросы планировки. Свои идеи он традиционно выверял и обдумывал. Его поступки и решения отличались взвешенностью. Он хотел, чтобы у него в доме было комфортно и по-городскому удобно для его жены и двух дочерей. Также он мечтал иметь свой кабинет, где, никому не мешая, отдавался бы вновь проснувшейся страсти к эфиру. Позднее, построив дом, Дед воплотил свою мечту: взгромоздил на собственном огороде мачты антенн и стал ночами «плавать в эфире», держа связь со всем миром. С гордостью демонстрировал мне свои успехи, показывая полученные карточки от иностранных операторов Северного и Южного полушарий. Сам сделал специальный, со своим позывным, штамп для своих открыток. (Наверное, нынешнему поколению мотивацию таких действий сложно будет понять. Сейчас для ленивого мирового общения есть компьютер и Интернет: лежа на диване с ложкой во рту, можно сделать покупку или часами трындеть ни о чем с адресатом на другом конце  света.)

Дед купил старенький мотоцикл с коляской, который перебрал и сделал помощником в семье. Заходя к отцу, брал в его библиотеке книги и вечерами читал…
Бежало время, у моего персонажа росли дети, а сам герой оставался технически творческим человеком: помимо основной работы, обустраивал дом, чинил технику, мастерил нужные для дома и жизни приспособления и поделки. Читал и техническую литературу, но страдал от рутинной работы на радиозаводе.

В среднем возрасте Деда накрыла пресловутая кризисная волна. Не было принято жаловаться на себя, попросить понять и помочь в душевных метаниях. Дед подошел к черте, в раздумьях остановился, покачался… и повернул в сторону.
 Он вернулся на почту, в телефонию и радиоузел – здесь было больше творчества и свободы. Выдал дочерей замуж. Заработав денег, купил 41-й «Москвич», на котором возил свою выросшую семью. Сделал для хозяйства тракторок, циркулярку, овощерезку и многое другое, для механизации домашнего труда полезное. В общем, не "залёг на диван".  И во всей этой непростой жизни оставался Человеком.

                III

Татар был некоторой, мягко сказать,  противоположностью Деду. Если Дед был типичным "ботаником", то Татар, поселившийся с ним рядом, был скорее, хулиган-тихушник.
Татар был моложе Деда года на три, ростом, похоже, должен был стать таким же, как и Дед. Поселился он в Прилужье, когда ему было лет двенадцать: с родителями и сестрами переехал с другого края Поселка. Пацан он был хваткий, и  умом и на руку, чтил законы улицы, но был молчалив, своенравен и строптив, хотя в уличных «войнах» участие принимал. Имя носил соответствующее. По смыслу – Победитель.
Внутренняя свобода и родительский "гнет" создали в Татаре гремучий коктейль противоречий. В глубоком детстве это был хулиган-подпольщик, специализировавшийся, в основном, на проделках с послевоенными боеприпасами и на злостном родительском непослушании. Хотя сложившийся характер Татара сыграл с ним впоследствии злую шутку: расслабившись в одном из классов, он был позорно оставлен на второй год… Еще у него была своя тайна, и он был обладателем фотоаппарата. И водил он дружбу с моим братом – дома наши стояли напротив.
Татар мог принимать или не принимать участие в уличных представлениях по запуску планёров или корабликов, а вот ракетами для покорения воздушного пространства Западной стороны не брезговал. Неуправляемые, они до космоса не дотягивали, но в огороды к соседям почему-то залетали запросто. И притягивала их какая-то необъяснимая сила к стогам и сарайчикам. Слава Богу, все обходилось. Культурный шок от зависти мы, мальцы с улицы, испытали, когда учительскому пацану с нашей улицы привезли из Москвы чудесную ракету: в неё заливали стакан воды, накачивали насосом – и она без пороха летела выше проводов!
 
Татар не отказывал себе в удовольствии пошалить в садовых похождениях. Чего стоило представление с двумя яблоками, похищенными среди бела дня с дерева у жадного соседа! Тот изумленным сусликом стоял полчаса перед деревом и глазами выискивал пропажу, которую на его глазах, морщась от кислоты, пожирали два сорванца.

Баловался, как все его сверстники с улицы, радиолюбительством. Первые свои фотографии, как и первые пиротехнические навыки, я получил позднее от Татара. Был у него фотоаппарат с пленкой, а так же пистоны ружейные и порох «Бурый медведь». А что пацану еще нужно! Фотоаппарат он использовал сам, снимая окружающую жизнь и раздавая фотографии, из пистонов по вечерам делал хлопушки и делился ими с пацанами. Порох однажды отдал мне, начинающему алхимику, со словами: «На, не мучайся», когда застал под тополем за изготовлением дымного пороха: я дробил молотком каменный(!) уголь с кусками серы и селитры.
Кук в это время колесил на своем велосипеде, а Татар ходил в школу и по вечерам разучивал в Доме культуры гаммы: учился играть на трубе. Он часто приносил её в чемоданчике домой и тогда вечерами, сидя на крыльце, выдувал из неё звуки и какие-то мелодии. Поддавшись новой волне увлечений, брат тоже схватился за трубу: мол, догоню Татара. Терпежу не хватило, спёкся на гаммах, хотя на пару с Татаром пытались дуэтом сыграть хит тех времён и народов: «Всюди буйно квітне черемшина». Татар, будучи способным малым, освоил это сложное изделие из меди и довольно долго потом, по праздникам, играл в местном духовом оркестре. По слухам, самоучкой освоил баян и аккордеон. Не как Заволокин, но на слух мог подбирать и воспроизводить мелодии.

 Мученически страдая от учения, добив восьмилетку, Татар встал перед извечным человеческим вопросом: а что дальше? Не пойти ли выучиться чему-либо стоящему? Кабельщик-спайщик – хорошая специальность и сулила большие заработки. Поскольку в обозримом пространстве наш герой ничего другого не увидел, он двинул проторенной предшественниками тропой в Навлинскую «восьмерку».
Там наш персонаж снова уселся за учебный стол: постигать теорию сварки и пайки металлов. Поскольку теорию поверяют практикой, Татар спустя время перешел к практике пайки проводов и разных там кабелей. Однако через пару лет, убедившись на просторах Украины в отличии теории от практики (наш герой за несколько зимних и весенних месяцев успел расписаться своей горелкой во Львове, в крымских степях и харьковских новостройках), он разочаровался в романтике кочевых работ. Прокладка кабелей в сырых земляных траншеях и городских коллекторах не вдохновляла его на трудовые подвиги. Свобода и лето поманили его пальцем, и он, наплевав на профессиональный долг и будущий диплом кабельщика-спайщика, как перелетная птица, рванул в родные края. Я полагал тогда – затосковал по матери-родине.

Вдохнув вольного ветра и домашней свободы, Татар увидел, как разлетаются его друзья и одноклассники, устраивая жизнь. После очередных семейных разборок и краткого строгого напутствия отца, сдобренного твердой рукой и коммунистическим посылом «иди к …!», занесло нашего героя в древний город Севск. Откушав за полгода теории устройства автомобиля и зимней практики шоферских лишений (антифриз был только на северах Родины), он с благословления отца, весной, в год гибели первого космонавта страны, получил удостоверение шофера-профессионала 3-го класса. Вольный ветер, что «за кабиною носится с пылью», был ему ближе по духу.

Жизнь по улочкам Поселка размеренно шагала в будущее, а жители Западной стороны строили планы. Звезд с неба, конечно, никто не собирался хватать, но мечтать никто не запрещал. Татар с упоением крутил баранку своего самосвала и покорял колею, но однажды в воскресный день был замечен в весеннем лесу с девушкой (пацаны много видят и иногда бывают вполне молчаливы и тактичны). Неожиданно, как весенний снег на голову, свалилась и на него повестка в армию. В моей памяти, как в немом кино, осталась картина: отсчитывающая шпалы Ветки, уходящая в полупрозрачный зеленеющий лес пара красивых молодых людей: он и она… Не срослось…
 
Отдав долг Родине,  Татар устроился работать водителем на технически продвинутое предприятие Посёлка – радиозавод. Ездил в командировки в столицу. Отремонтировал бэушную «Яву» и рассекал на ней чистый воздух Западной стороны, смешивая его с дымком выпускных труб. В это время незаметно сошла с небосвода звезда Кука, а поселок мученически преодолевал футбольный кризис: после демографического перерыва из игроков уличного футбола стала возрождаться местная футбольная команда, и Татар нашел себе в ней место. Бегать по полю ему было лень, поэтому занял место в воротах: подходящий рост и завидная подвижность позволяли ему неплохо защищать подведомственную территорию от проникновения мячей. Чисто психологическая борьба с игроками противника ему нравилась больше, чем забеги по полю. Так, играя, сменил место работы, женился, въехал в новую квартиру.
Волей случая я, со своими бессменными друзьями Генкой и Нариком, попал в это время в безымянную инструментальную группу нашего Дома культуры. Девять символичных месяцев этой группой мы «растили музыку» в нашем поселковом ДК, самоутверждаясь, с одной стороны, и повышая культурный уровень местной молодежи – с другой. (Витек, директор, спасибо, что тогда поверил нам, а мы – себе! Ты создал для нас трудное, но незабываемое время!) Как-то к нам на репетицию, по старой памяти, забрел Татар, взял трубу, выдул несколько печальных аккордов, но затем увидел сиротливо лежащий кофр с саксофоном. Достал его, из коробочки вынул трость-язычок, вставил ее в мундштук, и инструмент ЗАЗВУЧАЛ. О, в хрипловатых звуках сакса было что-то необыкновенное: в них слышались то осенняя грусть, то призыв женщины, то в сумбуре нот прорывались весенние снежные вихри! Взялись мы уговаривать этот зарытый талант играть с нами в группе, но Татар решительно отказался: «Нет, семья и дети». Что тут поделаешь – дочка только что появилась на свет! Но свято место пусто не бывает: весной зашел к нам на репетицию парень, с таким же именем, что и у Татара,  учащийся нашей поселковой музыкалки. Попробовал играть на саксе, понравилось ему и нам, он взял и остался. Но аккорды Татара мы с Генкой еще долго помнили – в них на волю рвался талант.

Татар перешел работать в милицию (тянуло нашего героя с детства ко всякому оружию), через некоторое время стал автоинспектором. Позже, на этой должности, приспосабливались срубать бабки, но Татара увлекал сам процесс этой работы. Он брал на выездные дежурства общественным инспектором моего брата: тому было интересно ; приключение и общение, и все «в одном флаконе». И погони в нашем Поселке все же иногда случались: некоторые виртуозы руля и стакана не гнушались в обнимку с  зелёным  змием крутить баранку, и бывало, что не гнушались сильно. В глаза смотреть строгому инспектору наглости хватало не всем, потому и улепетывали по лужам и ямам со всей возможной скоростью.
Неновую «Яву» Татар сменил на еще более неновый «Запорожец», который ремонтировал с присущим ему интересом и жадностью, а потом ездил… «Редкая птица долетит до середины Днепра», – писал в свое время известный классик; редкий мастер в условиях двора соберет за вечер раскиданный мотор, а в следующий вечер, уже отмотав на одометр больше полутысячи верст, нагонит друзей, остановившихся на ночевку по пути на юг. Позднее, другой его «Цапо», ЗАЗ-968А, был переделан им в «болид» с мотором от «Москвича». Это было под силу Татару – в его руках все ладилось, сваривалось и горело. В переносном и прямом смысле слова. Методом проб и ошибок он доходил до всего сам. Мог открыть сейфовый замок без ключа, мог починить телевизор или приемник, часы, а об автомобилях и говорить нечего. Но все свои технические свершения Татар выполнял, скорее, интуитивно и импульсивно. По принципу: начал и сделал. Имя свое вынуждало. И что удивительно– у него все получалось. Получился «супер-Запорожец» из серии «еду я такой красивый, на шестерке сотню я гоню, нагоняет «Запорожец» меня синий, мимо пролетел, не догоню». Это о нём и о его синем Запорожце, созданном его руками. Но не суждено было ему долго ездить – погиб синий друг в огне от руки создателя, в результате оплошности.

Были у него еще два увлечения: охота и рыбалка. Но страстью его стала рыбалка. На удочку.

Большая жизнь утянула меня в большой город и ткнула на большой завод. «Флагман отечественного машиностроения». Теперь я стал видеть Деда и Татара наездами, когда приезжал к родителям в отпуск.
Несмотря на то, что два последних персонажа были старше меня почти на десять лет, они с удовольствием общались со мной.
Мы встречались, разговаривали, иногда в чем-то помогали друг другу: то делом, то советом. Ездили с Татаром на рыбалку.

Каждого из них в свое время настигал «кризис среднего возраста». Каждый из них подходил к черте, за которой начиналось падение, и в раздумьях останавливался… Думаю, Кук устал и не принял истины, что ценность его жизни ; его дети. Груз ошибок превысил разумные пределы и вытолкнул его из жизни. А Дед и Татар преодолели его, кризис. Возможно – переосмыслив жизненные приоритеты.

Сопоставляя характеры и поступки трех своих героев, учитывая разницу в годах (Кук все же был намного старше двух других персонажей), я пришел к выводу, что каждый человек в годы юности своей по-своему дерзок, отважен и обязательно талантлив. И если к таланту привлечь знания, присоленные собственным трудом, то в поиске истины человек не будет бояться ошибаться и обязательно обретёт себя…

Я никогда не идеализировал своих героев и поныне считаю, что главное в человеке – его способность своими поступками оставлять добрый след в жизни других. Страна всегда держалась на таких мужиках, самородках глубинки.
Но к поворотам судьбы более всего оказались готовыми Дед и Татар. Может, и потому, что учились на ошибках других?

11.1999г.