Потерянные. Глава девятая

начало: http://proza.ru/2023/02/10/1924


  Нина Ивановна встала, прислушалась у двери. Тихо. Наверное, спят ещё. Вышла и, стараясь, не шаркать ногами по скользкому паркету, чтобы не раздражать домашних, крадучись пробралась в ванную. Быстро приняла душ, почувствовала себя бодрее. Вытерла от капель душевую кабину, пол и убрала мокрое полотенце в корзину для белья. Выглянула за дверь. Никого. Всё также бесшумно добралась до своей комнаты. Заправила кровать и села на стульчик у окна. Она смотрела на занимающееся утро, на свинцовые тучи, нависшие так низко над городом, что казалось они не дадут пробиться солнечным лучам и день будет серым, скучным, как все её сегодняшние дни. И всё же тучи рассеялись и слабый розовый рассвет облил крыши домов, и вот уже защебетали, лёгкие на подъём, первые птицы, и на душе уже не так тягостно… Но всё же давит что-то…так сильно давит, что дышать становится трудно…
Она поднялась, взяла лекарство, накапала несколько капель в стаканчик и добавила воды из бутылочки. Сейчас всё пройдёт…отпустит... Она хлебнула лекарства и поперхнулась, закашлялась.
Дверь распахнулась. На пороге стояла сердитая Ирочка.

- Мама, нельзя ли потише кашлять? Весь дом перебудила! И сколько раз тебе говорить, чтобы ты открывала форточку, когда принимаешь лекарство! Вся квартира провонялась! У нас, что? Дом престарелых? Нет, это невозможно! Говоришь, говоришь, как об стенку… – дверь с силой захлопнулась.

   Нина Ивановна открыла форточку. Губы дрожали и она едва сдерживалась, чтобы не заплакать. Нет, она не заплачет. Она и так слишком много плачет в последнее время. Ей надо быть сильной. Для кого сильной? Для них? Для себя? А зачем? Чтобы жить дальше? Здесь? А кому это надо? Её ведь здесь едва терпят…

Она пыталась понять причину ненависти к ней, перебирая прошлое, ища ответ, но никак не могла найти правильный. Она отдала ей всё. Свою любовь, годы забот и терпения, в то время, когда Ирочка долго и тяжело болела. Ведь из-за её болезни они и бросили город, переехав в сельскую местность и возможно, останься они на месте, их жизнь сложилась бы по-другому, и Ирочкина тоже. Но она, кажется довольна своей жизнью... Она всегда была рядом, оберегая её от ошибок, от любого неверного шага, и делала это деликатно, ненавязчиво, никогда не давила, позволяя самой определить тот самый «шаг». Она прививала уважение к людям - к своим ровесникам, учителям, старикам, веру в людей, в себя. Учила её доброте и состраданию, честности и бескорыстию… Где это всё? Наверное, она никудышный педагог и её близко нельзя было подпускать к детям. Но её бывшие ученики… Они ведь стали хорошими, достойными людьми. И её любили, уважали… А Ирочка… Наверное, всё это от разлада в семье, из-за Игоря Васильевича это. Что-то нехорошо у них в последнее время, не складывается. Ирочка часто раздражается, срывается. Вот она, Нина Ивановна, и попала в этот «круговорот» семейных неурядиц, на ней и отыгрывается дочь. Ничего, она стерпит ради дочери, ради внука, лишь бы у них наладилось всё. И Васенька, поди страдает, хоть и делает вид, что ему всё равно. Но разве можно быть равнодушным, когда в семье разлад? Нет, конечно, держать в себе много тяжелее. И Ирочка выпивать стала, вот, что страшно! А это… Куда деваться ей, снесёт она обиды. Больно, горько, но снесёт.

Она робко стучала в дверь, но ей никто не отвечал. Выждав время, она тихонько заходила в комнату и видела внука, сидящим за компьютером. Она подходила и ласково заговаривала с ним, а Васенька, не снимая наушников, нехотя поднимал на неё пустые глаза и раздражённо отвечал: «Отстань, ба…» и вновь возвращался в свой неживой мир.
Нина Ивановна тихо удалялась в свою комнату, запиралась и плакала. «Ба…» У него даже имени доброго для неё не нашлось…

- Ирочка, мне кажется Васенька слишком много времени проводит за компьютером. – обращалась она к дочери, - Он не общается с друзьями, не гуляет… Не учится нигде. Разве это нормально? У него есть девушка? И меня совсем не замечает, будто я – пустое место.

Ирочка мгновенно взрывалась и набрасывалась на мать: «А не кажется ли тебе, что здесь не школа?! Всё никак не можешь успокоиться! Всё учишь и учишь! До тошноты надоели твои замечания. И прекрати, наконец, приставать к мальчику! Васенька – современный молодой человек. Какие у вас могут быть общие темы? Ты для него – прошлый век, понимаешь?! Динозавр! Совок! Ты мыслишь замшело, потому, что ты застряла в своём «совке». Сейчас другое время, мама! И слава Богу! Кто ты? Чего ты добилась в жизни? Мизерной пенсии? Что ты заработала за жизнь? Грамоты почётные? Что ты вообще видела в жизни, кроме своих тетрадок? А Васенька будет работать у Игоря. Придёт время и возглавит фирму, будет жить, как человек. Настоящий человек! Успешный и уважаемый.»

- Не забывай, Ирочка, что Васеньке в армию идти... – робко замечала Нина Ивановна.

И снова получала отпор: «Мама, ты в своём уме? Какая армия?! Игорь уже давно всё проплатил кому надо, с его-то связями… Господи, столько лет и быть такой наивной… Такие, как мы, в армии не служат. Нам служат! А не мы. Запомни это!»

- Но ведь священный долг каждого… - осторожно сопротивлялась Нина Ивановна.

- Мама, не смеши, – дочь смотрела на неё, как на умалишённую, - мы никому ничего не должны. К тому же мы возможно скоро уедем в Англию, - и осеклась. Она поняла, что сболтнула лишнее, прикусила язычок и отвернулась.

Нина Ивановна побледнела: «Но как мы там будем жить, Ирочка, в чужой нам стране?» – она была настолько ошеломлена этим известием, что даже не сразу поняла, что сама она не входила в их планы. Она поняла это потом, позже…

* * * * *
- Баб Нина, - голос Лялечки вернул её голос в реальность, - где будем делать вытачки?
Она взялась сшить Нине Ивановне новый халатик и сейчас колдовала, стоя перед ней на коленях и скалывала булавочками выкройку из весёлого голубого ситца с ромашками, подгоняя по фигуре.

- Ох, извини меня, Лялечка, задумалась… - Нине Ивановне стало совестно. Человек старается, а она опять унеслась головой прочь.

- Ничего, баб Нин, я вас понимаю, – сочувственно кивнула Лялечка, - тяжело привыкать к новым людям, к чужому дому. Но это пройдёт, вот увидите! Мы всё сделаем, чтобы вам было хорошо. У нас с Ильёй ведь, кроме вас никого нет из родных.

Из «родных»… Она назвала её родной…. Эта маленькая девочка-женщина, которая ещё месяц назад не знала о её существовании. И Нина Ивановна не знала. И не узнала бы, если бы сама не ушла от родных, которые стали ей хуже врагов. Да разве такое возможно? Разве возможно, чтобы чужие люди стали роднее близких?! И всё же…

 - Длину такую оставим или покороче?

Ей нравилось смотреть, как она работает. Во время шитья выражение её лица постоянно менялось, особенно, брови. Они - то удивлённо поднимались, то сдвигались к переносице, когда она работала над строчкой или кроила ткань. А увидев готовый результат, преображалась, улыбаясь кому-то, довольно прищуривалась и становилась похожей на радостного ребёнка, получившего долгожданную игрушку или сладость. Её маленькие ручки быстро скользили по ткани, словно крылья летящей птицы – «шур-шур» и с каждым таким взмахом несуразные куски полотнищ вырисовывались в цельное изделие, и платье, задуманное, как повседневное, превращалось в праздничное, даря радость его владельцу.
Лялечка, вообще всё делала быстро. Только затеет уборку, глядь, а уже и полы вымыты, пыль вытерта, посуда сияет… И с готовкой теперь ладилось.
И всё же она жила в мире тканей, иголок и ниток, вытачек и лекал, пуговичек и замочков, создавая неповторимые образы и характеры из, казалось бы, обычных лоскутов материи, выходивших из-под её рук элегантными нарядами.
Когда у Лялечки был на работе выходной, к ней приходили заказчицы, иногда с детьми, и Нина Ивановна уходила в свою комнату, чтобы не мешать. Но всякий раз, когда приходили новые люди, Лялечка забегала к Нине Ивановне и вытаскивала её из комнаты знакомиться, представляя её, как свою бабушку.

Спустя время Нина Ивановна уже не чувствовала себя чужой в этом доме, с ней обращались, как с равной, иной раз спрашивали совета, и она с радостью принимала участие в маленьком семейном собрании, обсуждая текущее или строя планы на будущее. И у неё была надежда на это будущее, ей дали её, не требуя ничего взамен, а только, чтобы рядом была.

* * * * *
Ирочка ещё со вчерашнего вечера была не в духе. Игорь Васильевич не пришёл ночевать, однако, он всё же заранее предупредил её по телефону, что уедет на пару дней по делам фирмы. Говорил о каких-то проблемах с поставками, про новый контракт, что-то ещё, но жена психанула и бросила трубку. Каждый раз, после его внезапного исчезновения, Ирочка мрачнела, замыкалась в себе и открывала, до отказа забитый элитным алкоголем, винный шкафчик, похожий на большой плательный шкаф. Выпив пару бокалов вина, а иной раз, в зависимости от настроя, чего-нибудь и покрепче, она не успокаивалась, а наоборот, становилась злобной, агрессивной и скандалила, цепляясь даже к собственному сыну, не говоря уж о матери. Порой настроение её менялось от агрессивного до депрессивного, и она начинала плакать, замыкалась в себе и какое-то время не докучала своим домашним, но с каждым новым глотком, начинала вновь раздражаться и вскоре становилась похожей на разъярённую фурию. В такие дни Нина Ивановна старалась не нервировать дочь и подолгу сидела в своей комнате, читая книгу или вязала что-нибудь. Иногда она просто смотрела на улицу, на чужую, пробегающую мимо жизнь, что пёстро мелькала по ту сторону окна и тяжело вздыхала, вспоминая былые годы, где все трое были счастливы. Она жалела свою Ирочку. Пыталась представить, каково это знать, что муж тебя обманывает. Ведь она, наверняка, чувствовала, что такие внезапные отлучки, после которых он обычно возвращался искусственно весёлым, нарочито дурачась и смеясь невпопад над собственными шутками, точь-в-точь, как его отец, связаны с изменой. Женщины чувствуют фальшь. Особенно любящие… Ей бы помочь, утешить словом. Поговорить, вспомнить что-то доброе из прошлой жизни. Может, оттает она… Ведь прошлое было добрым, человечным… Подумать, как жить дальше, искать выхода… Ведь должен быть выход. Трудно одному переживать, мало ли, что в голову взбредёт…

Она насмелилась и вышла из комнаты. Ирочка, всегда такая подтянутая, элегантная, аккуратно накрашенная и тщательно причёсанная, была сейчас похожа на бесцветную изрядно потрёпанную жизнью немолодую женщину с мятым лицом и мешками под глазами. Ни роскошный дорогой пеньюар голубого кружева, надетый на белоснежную из тончайшего шёлка ночную сорочку, ни холёные пальчики с безупречным маникюром, унизанные дорогими перстнями, не могли убавить годы, сгладить помятости и скрыть от глаз то, что перед ней сидел несчастный, пьющий человек. Она сидела на высоком барном стульчике, подперев кулаком щёку, и тупо смотрела в пузатый пустой бокал на мраморной столешнице. Услышав шаги, она слегка повернула голову, обвела мутными глазами мать и утробно прогудела: «А-а-а…ты…»

- Это из-за тебя! – в её глазах было столько ненависти, что Нина Ивановна отшатнулась. - Ты во всём виновата! Ты!...Всё – ты…

- В чём же я виновата, Ирочка? – недоумевала Нина Ивановна.

- Ах-ах, не понимаешь?! – театрально возмутилась Ирочка и всплеснула руками, - Да ты всю жизнь нам отравила! Это из-за тебя Игорь не хочет бывать дома! Что хорошего он здесь видит? Твоё вечно унылое лицо? Или, как ты шкрябаешь ногами или снова тупишь над духовым шкафом? Ходишь, как привидение… Мы уже давно никого не приглашаем, потому, что у нас не дом, а богадельня! С тобой же скука смертная! Никто из приличных людей сюда и носа не покажет, стыда потом не оберёшься…деревенщина в доме…

- Ирочка, да я вечером из своей комнаты почти не выхожу! – сквозь слёзы возразила Нина Ивановна, - Днём, по дому, когда…

- Своей?! – перебила дочь, – Какой своей? В нашей ты живёшь квартире! В на-ше-е-ей! Живёшь на всём готовом и при этом смеешь делать замечания, давать бестолковые советы, никому не нужные… Другой бы радовался, что живёт в роскоши, у детей на шее, так нет…тебе всё не так!

- Но ведь я всю пенсию вам отдаю, - несмело заметила Нина Ивановна. – И карточка у тебя…

- Пенсию? – чуть не задохнулась от возмущения Ирочка, и зло рассмеялась, - Ха! Да твоей пенсии и на одну процедуру в спа-салоне не хватит! Пенсией она упрекнула! Грошами своими… А ешь? А пьёшь ты на что? Пользуешься всеми благами, которые нам в такую «копеечку» обходятся… А лекарства твои вонючие? Всё, уйди, - она раздражённо отмахивалась, и Нина Ивановна уходила.

Она снова скрывалась в своей комнате и мечтала о скорой смерти. Вот только та к ней не торопилась.
Протрезвев Ирочка приходила к матери, на коленях вымаливала прощение, целовала ей руки, ссылаясь на нервы, неверного мужа и свою слабость. А Нина Ивановна поднимала её, прощала, тоже плакала, и, приобняв, гладила её по голове, как много лет назад, когда та была ещё нежным и ласковым ребёнком.


Продолжение: http://proza.ru/2023/02/22/41