Час тишины

Она проснулась в четыре часа утра и, наблюдая за тенями на потолке, думала. Думала о том, что странный это час - с четырёх до пяти утра. В этот час чаще всего люди  умирают, не проснувшись во сне. А она, именно в этот час, часто просыпалась и потом уже не могла уснуть.
Почему она просыпалась в час тихой смерти? Не потому ли, что её кто-то будил и заставлял жить жизнь, которая ей давно надоела? Это беспомощное тело, которое ничего уже не может делать само. Эти руки, плетью лежащие вдоль тела, давно не прикасались к когда-то роскошным волосам цвета меди. Эти ноги, которые медсестра осторожно протирает влажным полотенцем. Эта голова, которой только и осталось что перебирать в самой себе воспоминания крутя прожитую жизнь, как слайды диафильма.
Бренное тело, отслужившее свой век.

Ах, как бы ей сейчас хотелось откинуть пропахшее лекарствами одеяло и почувствовать опору под ногами. Чтобы они вновь стали сильными и стройными. Чтобы обуть их в туфли на высоком каблуке и бежать вниз по ступеням. И чтобы сиреневое, воздушное платье невесомым облаком окутывало всю её хрупкую фигурку. Бежать на набережную, где, повернувшись спиной, стоит он и ждёт. В руках у него букетик анютиных глазок, а на губах счастливая улыбка.

Она подбегает к нему, стараясь не стучать каблучками, но он слышит. Слышит и ждёт, когда она закроет своими маленькими, нежными ладошками его глаза и спросит:
- Угадай кто?
Спросит и засмеется своим нежным, как колокольчик голосом.
А он возьмёт её руки в свои, поднесет к губам и будет целовать.

- Моя Анютка, — прошепчут его губы, когда он откроет глаза и увидит её растрепанную голову и перепачканное пылью и кровью лицо.
- Тихо, тихо, молчи, тебе нельзя говорить, — улыбнётся она, бинтуя его рану.
А потом прогремит взрыв и она  накроет его тело своим. Полетит земля, ветки деревьев, какие-то осколки.
- Тихо, тихо, молчи, — будет она кричать, пытаясь тащить его отяжелевшее тело в безопасное место.
А вокруг будут свистеть пули, рваться снаряды, стонать раненые, а медсестры перевязывать им раны и шептать:
- Тихо, тихо, потерпи, миленький.

- Победа. Ура! Моя Анютка, мы победили, — он обнимет её, прыгая на одной ноге. И они будут стоять у радиоприёмника и плакать от счастья.

А потом будет мирная жизнь, которая для него окажется мукой. Это там, на передовой, он знал что ему делать. Он был герой. А здесь весь его героизм растворялся в бытовых проблемах, которые решала его Анютка. Он был просто обузой, чемоданом без ручки, камнем на шее.
- Ну что ты такое говоришь? Ты моя жизнь. Моё счастье. Моя судьба, — говорила она ему, хлопоча, после трудового дня у плиты.

Он понимал, или думал, что понимает, она это говорит, лишь бы его утешить. Он не хотел, чтобы она его жалела, и злился. Сначала злился на себя, на свою никчемность и беспомощность.
- Точку ножи, ножницы, бритвы, — кричал он на углу улицы. Это всё, на что он был способен. Это и была его никчемность.

Потом он начал злиться на неё. На её улыбку и мягкий голос. На её нежные, но загрубевшие от работы руки, которые она мягко опускала на его плечи. Он со злостью их сбрасывал, опрокидывая в себя очередную чарку вонючего самогона.

Он умер тихо. Просто не проснулся. Наверняка это произошло в тот самый час между четырьмя и пятью часами утра. Что она испытала в то утро сейчас и не вспомнить. Но то, что в душе образовалась дыра, которая до сих пор сквозила холодом, это она хорошо помнит. И те долгие годы жизни без него, которые она старалась чем-то и кем-то заполнить, не могли исцелить от холода потери и одиночества.

- Анна Юрьевна, пора менять подгузник, — пропела медсестра своим противным голосом.
Она откинула одеяло и привычными движениями начала проводить манипуляции что-то при этом рассказывая.
Анна её не слушала. Она лежала с закрытыми глазами и ненавидела своё старое, ходящее в подгузник тело.
Медсестра умыла, расчесала, подстригла ногти, помогла выпить таблетки и, улыбнувшись, вышла из палаты.

Вот и ещё один день нужно прожить в этом ненавистном теле, надеясь на то, что следующий час тишины и вечного покоя наконец-то примет в свои объятия.